Алан Маршалл. Из сборника "Как ты там, Энди?" ---------------------------------------------------------------------------- Алан Маршалл. Избранное. М., "Правда", 1989 OCR Бычков М.Н. ---------------------------------------------------------------------------- ^TКАК ТЫ ТАМ, ЭНДИ?^U Перевод С. Литвиновой Джо не особенно любил бегать. В тех редких случаях, когда он был вынужден лететь со всех ног, можно было дать голову на отсечение, что за ним гонится любимый баран Макферсона или, ругаясь на чем свет стоит, тяжело топает какой-нибудь бродяга-свэгмен. Джо вечно дразнил баранов и отпускал замечания по адресу пьяных свэгменов. Высунув из-за толстого дерева голову, он напевал вслед подгулявшему парню: Как свинья, наш Джон напился И в канаве очутился. Спасаясь от свэгменов и баранов, Джо бежал с такой прытью, что его короткие штаны сползали с живота и трепыхались ниже колен, а изжеванный галстук матроски словно прилипал к груди. А вообще-то Джо больше любил сидеть, чем бегать. Он любил устроиться поудобнее на бревне и, опершись локтями о колени, следить, как наши собаки вынюхивают в кустах кроликов. Может быть, он стал меньше бегать из-за меня. После перенесенного полиомиелита я вынужден был ходить на костылях, а Джо принадлежал к таким товарищам, которые незаметно для себя приспосабливаются к возможностям тех, кого они любят. Когда мы с ним гуляли по лесу, он старался делать короткие переходы и долгие привалы. Постепенно ему самому начало это нравиться. - А хорошо вот так просто сидеть и разглядывать все вокруг, - говорил он, когда чувствовал, что мне нужно передохнуть. Джо разглядывал решительно все. Муравей для него представлял такой же интерес, как слон для ребят с менее ярким воображением. - Если бы муравей был ростом со слона, дал бы он жизни этому слону, - как-то заявил Джо после глубокого размышления. Каждый год в поселке Туралла, расположенном в трех милях от нас, устраивались спортивные состязания. Их проводили в большом загоне для лошадей, за местным трактиром. В этот день все пространство вокруг овального трека заполнялось двуколками и легкими колясками. Оглобли лежали на земле, а вдоль всей изгороди, помахивая гривами, стояли на привязи лошади. Между ними расхаживали мужчины, обсуждая виды на погоду: - Да, дождичек не помешал бы... Завтракали здесь же, расположившись на траве у своих колясок. Ели бутерброды, запивая чаем из жестяных походных чайников. В такой день взрослые обычно занимались пересудами, а дети с криками носились между палатками и стойлами. На праздник съезжались все. Если ты не приехал, значит, ты чудак или что-то имеешь против устроителей состязаний. Как только на стене почтовой конторы появлялась первая афиша, около нее сразу же собиралась толпа возбужденных школьников. С этого дня вся их жизнь протекала под знаком предстоящего события. Тот, кто умел хорошо бегать или ездить на велосипеде, начинал задирать нос, а тот, кто ничего не умел, еще сильнее чувствовал свое ничтожество. Владельцы велосипедов разговаривали друг с другом только гоночными терминами и, мчась наперегонки в школу, вспугивали пеших товарищей возгласами: "Эй, сойди с дистанции!", "А ну, посторонись, выхожу на прямую!". Школьные бегуны выстраивались в положение "на старт", касаясь земли кончиками пальцев, и по команде "марш" срывались с места и бежали не как обычно, а как заправские спринтеры, на носках. Постепенно замедляя бег, они разводили руки и украдкой поглядывали, смотрят ли на них девочки. Мы с Джо старались не замечать перемены в наших товарищах и напускали на себя вид бывалых спортсменов. Со скучающим выражением выслушивали мы хвастливые речи школьных претендентов на звание чемпиона, но через несколько дней Джо не выдерживал: потоптавшись на старте, он вдруг как вихрь проносился мимо застигнутых врасплох ребят - это он устраивал "легкую разминку" вокруг школьного двора. Каждый раз Джо оправдывал свой неожиданный интерес к спорту наследственностью: его дед, покоящийся теперь на тураллском кладбище, в свое время был знаменитым бегуном. - Понимаешь, это у меня в крови, - объяснял мне Джо. - Я никогда не любил бегать, но меня так и подмывает, и ничего тут не поделаешь. Каковы бы ни были причины происходившей с Джо перемены, это увлечение отнимало у него уйму времени. По вечерам он, сняв башмаки, прыгал через бревна или бегал по кругу, как лошадь, закусившая удила. При этом он сам давал себе тренерские советы, сам подбадривал себя возгласами из публики или от имени болельщиков осыпал проклятиями воображаемых соперников, пытающихся вырвать у него близкую победу. Я сидел на траве и тоже давал советы. - Береги силы, все отстали! - орал я, когда Джо проносился мимо меня. Он никогда не убегал далеко - ему нужны были зрители. - Я кого хочешь обгоню! - крикнул он, прыгая передо мной на носках и глядя на верхушки эвкалиптов. Должно быть, его вызов был принят, так как он вдруг подал команду "на старт" и пригнулся к земле. Но наверное, другие бегуны мешали ему, и он завопил: - А ну, отойди подальше! Кому я говорю? Очевидно, никто не выполнил это грозное требование, потому что он внезапно выпрямился и зарычал: - Ах ты, свинья! Ну, я тебе сейчас покажу! - и сразу отскочил назад, прижал руки к груди и, пританцовывая, как боксер, стал тузить кулаками воздух. - Так! Еще раз! Дай ему как следует! - кричал я. Воодушевленный моей поддержкой, Джо начал наступать еще решительней, высунув язык и закрыв глаза. Еще немного, и он бы разделал своего противника на все корки, но в этот момент появился Энди. Энди был младший брат Джо. Он всегда смотрел на нас настороженно и недоверчиво, очевидно из-за того, что вечно был в ожидании подзатыльников от меня или от Джо. Он еще не ходил в школу, и Джо должен был присматривать за ним. Это не очень устраивало Джо, зато Энди очень любил находиться под его присмотром. - Ну, чего тебе? - спросил Джо, сохраняя боевую позицию. - Мама велела тебе присмотреть за мной, - ответил Энди, осторожно поглядывая на нас и стараясь угадать, как мы отнесемся к этому заявлению. - Ладно, - согласился Джо после минутного колебания. - Стой здесь и никуда не уходи. Энди успокоился. - А с кем ты тут дерешься, Джо? - спросил он. Джо не удостоил его ответа. - За сто фунтов я пробегу быстрее всех в мире, - заявил он. - За сто фунтов я проползу быстрее всех в мире, - пропел я в ответ, не желая ни в чем уступать Джо. - Ползаю-то я быстрее тебя, быстрее всех. Я - чемпион мира по ползанию. И я стал быстро ползать взад и вперед по траве, демонстрируя свое мастерство. Джо заинтересовался. Опустившись на колени, он пополз за мной следом. - Глядите все на меня! На лучшего в мире ползуна! - выкрикивал он. Джо мог бы ползли быстрее, чем я, но колени у него были нежнее, и он все время испытывал искушение привстать на ноги. - Не отрывай колени от земли! - приказал я. У меня-то колени были натренированы: мне часто приходилось ползти по крутым склонам, где костыли были бесполезны. - Слушай, - предложил я, когда мы сели отдохнуть, - а что, если нам провести чемпионат мира по ползанию, а? Джо отнесся к этому предложению с некоторым сомнением. - Не бывает такого чемпионата, - сказал он нерешительно. - Международные состязания по бегу устраивают, а по ползанию нет. - Ну, а мне по бегу не подходит, - запротестовал я. - Куда я на костылях? - Ладно, - неожиданно согласился Джо. - Давай так, будто мы с тобой уже чемпионы и сейчас боремся за первое место. Энди, который ловил каждое слово брата, позволил себе заметить, что "ползать лучше всего". - Мал ты еще разбираться в таких делах, - сказал ему Джо. - Да уж куда ему! - добавил я. Мы с Джо вдруг почувствовали себя крупнейшими специалистами по части ползания, имеющими за плечами солидный опыт, и нам доставляло удовольствие разговаривать с Энди покровительственным тоном. Чемпионат мира по ползанию был назначен на следующий вечер. Мы решили провести его на спортплощадке, где была заросшая травой беговая дорожка с дистанцией по кругу в четверть мили. Здесь обычно проходили состязания по бегу и велогонки. Мы выбрали эту дорожку, так как были абсолютно уверены, что до нас ни один человек в мире не ползал на такую большую дистанцию, и от этого наш чемпионат становился еще интереснее. Договорившись встретиться на следующий день к вечеру, мы отправились домой, но, прежде чем расстаться, Джо отвел меня в сторону и шепнул на ухо: - Я постараюсь улизнуть от Энди. А ты будь наготове. Энди видел, как мы шепчемся, и по его лицу можно было прочесть, что он разгадал наши намерения. - А я скажу маме, что ты хочешь улизнуть! - пригрозил он. Джо сделал вид, что ему это и в голову не приходило. - Мы вовсе не собираемся убегать от тебя, правда, Билл? - Конечно! - поддержал я. - Мы всегда рады брать тебя с собой. - Если хочешь знать, мы говорили, что и тебя надо взять на состязания. Верно, Билл? Я подумал, что Джо говорит лишнее. - Мы ведь не хотели его брать, - тихо запротестовал я. Джо, вытянув губы, зашипел мне в самое ухо: - Я нарочно. Надо же его как-то обмануть. Но, очевидно, план Джо провалился, потому что на следующий вечер он явился вместе с Энди. - Разве от него отвяжешься? - угрюмо сказал Джо. Энди висел у него на шее тяжким грузом. Готовясь к чемпионату, мы с Джо надели длинные плисовые штаны и вылинявшие от частой стирки хлопчатобумажные чулки. Наши колени были таким образом защищены, но на Энди были короткие штанишки и короткие носки. Придя на спортплощадку, мы стали объяснять ему, что, даже если бы он был вдвое старше, ему все равно нельзя было бы участвовать в чемпионате мира по ползанию, так как голыми коленками он не проползет и нескольких ярдов. Но Энди нелегко было отговорить. - А я хочу ползти с вами, - твердил он упрямо. - Уж если Энди что взбредет в голову, его не переубедишь, - сказал Джо, хорошо изучивший характер брата. Пока я проверял дистанцию, Джо ходил по кругу парадным маршем, обращаясь к воображаемой публике: - А ну, подходи! Монету гони! Все на первенство мира по ползанию! За свою жизнь Джо накопил целую коллекцию самых разнообразных призывов к публике, которые не имели никакого отношения к чемпионату мира по ползанию, и сейчас он использовал все, что знал, полагая, без сомнения, что они создают необходимую атмосферу. - Спешите! Спешите! Спешите! - кричал он. - Осталось всего три билета! Задних просим не напирать! Чемпионат мира по ползанию начинается! Покупайте билеты! Для женщин и детей скидка пятьдесят процентов. Энди шел сзади, с восторгом слушая своего брата. Он обожал, когда Джо обращался к публике. Я сел на землю, снял ботинки и прополз немного, ощущая под коленками восхитительную упругость травы. - До чего здорово, Джо! - закричал я. - Попробуй, какая мягкая трава. На такой траве колени никогда не заболят! - Итак, мы начинаем знаменитый чемпионат, - объявил Джо и, сев на траву, тоже снял ботинки. - А как быть с Энди? - спросил он. - Эй, Энди! - позвал я. - Ты будешь идти рядом с нами и определять, кто из нас лидирует. Можешь кричать: "Жми!", "Давай!" и все такое... - Нет, я хочу ползти наперегонки с тобой и Джо. - Ну вот, - уныло проговорил Джо. - Так я и знал! Хочет ползти, а сам через десять шагов начнет скулить, чтоб мы его подождали. - Имей в виду, Энди, мы тебя ждать не будем, - предупредил я. Но Энди стоял на своем: - Я хочу ползти с вами. - Вот балда! - рассердился Джо. - Ну ладно, - решил я, - можешь ползти! - Я повернулся к Джо: - Все равно он скоро раздерет коленки и встанет. Он у нас будет не в счет. Пусть бежит впереди нас, если ему нравится. - Хорошо, - сдался Джо. - На старт! Мы вышли на беговую дорожку и стали рядом на четвереньки. Энди опустился на четвереньки позади нас. - На старт! - подал команду Джо. - Внимание! Марш! Состязание на первенство мира по ползанию началось. Это состязание предоставляло участникам массу времени. Несколько ярдов мы ползли довольно быстро, пока я не вспомнил о длине предстоящего пути. - Давай помедленнее, - сказал я Джо. - Надо беречь силы для финиша. - Сбавить скорость! - тренерским голосом крикнул Джо и обычным тоном спросил: - А как там Энди? - Как ты там, Энди? - спросил я. - Хорошо! - ответил Энди, дыша нам в пятки. - Правда, приятно ползти по такой траве? - сказал я, обращаясь к Джо. - Только мы, наверно, продерем чулки на коленках. - Бровку-у! - заорал Джо, вырываясь вперед. - Ты не очень-то отрывайся, - встревожился я. Джо замедлил ход. - У меня начинают уставать колени, - вдруг сказал Джо. - А у тебя? - Вроде ничего, - неуверенно проговорил я. - Могу ползти. - Четверть мили - это очень много, - задумчиво произнес Джо и опять, изменив тон, обратился к Энди: - Как ты там, Энди? - Хорошо. - Так я и знал! Зря мы взяли его с собой, - сказал Джо. - Это ползание ему боком выйдет. Мал он еще соревноваться на чемпиона мира. Упоминание громкого титула влило в нас новые силы. - А ну, прибавь ходу! - завопил Джо. - Расступись! - Бровку-у-у! - закричал я и обогнал Джо. Несколько минут мы ползли молча. Наконец Джо не вытерпел: - Черт! Наверно, Энди совсем замучился. - Как ты там, Энди? - Хорошо. - Ну, конечно, умирать будет - не признается! - Временами Джо испытывал к Энди невероятное презрение: - Разве ему можно верить? - Я уже вспотел, - пожаловался я. - А я совсем мокрый, - отозвался Джо. - Как твои коленки? - Горят. - Мои горят как черти! Интересно, как там Энди? Как твои коленки, Энди? - Хорошо. - Голову морочит, - пробормотал Джо. - Сколько мы уже проползли? - Кажется, больше половины. - Черт! Мы продолжали ползти молча. - Энди, наверно, совсем выдохся, - решил я. - Да, бедняге здорово достается! - пожалел его Джо. - Трава здесь похуже, чем вначале. - Трава-то ничего, - возразил я. - Коленки у меня просто отваливаются, - признался Джо. - А уж Энди, должно быть, вовсе измучился. Как ты там, Энди? - Хорошо. - Парень выдыхается, - определил Джо. - Но мы ни при чем, мы его предупреждали. - Я тоже выдохся, а надо пройти дистанцию до конца. - Черт, как болят коленки, - пожаловался Джо. - Подходим к финишу, - подбодрил я его. - Теперь самое главное. - Чемпионы! Вперед! - закричал Джо. - Туралла! - кричал я. - Нажимай! Вперед! Из последних сил мы старались быстрее работать руками и ногами, как вдруг слева от меня появилась маленькая фигурка, и через секунду я увидел перед собой кивающую по-лошадиному голову и быстро мелькающие голые коленки. Я задохнулся от изумления: - Черт возьми! Да ведь это Энди! - Разрази меня гром! Откуда он взялся?! - воскликнул Джо. - Энди!.. Энди промелькнул на четвереньках мимо нас. Лицо его горело от возбуждения, а глаза были жадно устремлены к тому месту на траве, где лежали мои костыли. Расстояние между нами все увеличивалось и увеличивалось, пока наконец Энди не достиг финиша. Тут он вскочил на ноги и победоносно закричал: - Я чемпион мира по ползанию! - Чтоб ему пусто было! - возмутился Джо, с трудом поднимаясь с колен. - А ведь он и вправду чемпион. Джо швырнул в Энди куском засохшего коровьего помета и крикнул: - Убирайся сейчас же домой, пока я тебе нос не расквасил! Энди отошел на безопасное расстояние. Джо лег около меня на траву и простонал: - Ох, до чего коленки болят! - а потом добавил с неожиданным жаром: - Я убью этого Энди, дай только до дому добраться! Влез в нашу игру и все испортил. - Ну и вынослив же он, клянусь головой! - сказал я почувствовав к Энди новый интерес. - Честное слово, он самый выносливый парень в Австралии! Джо поднялся и взглянул на Энди. - А что? Скажешь, нет? Так оно и есть. Ты только посмотри на него. Такой хлипкий на вид, а запросто выиграл первенство мира. Мы вдруг пришли в восторг от Энди и стали наперебой расхваливать его. Мы вспоминали различные случаи, когда были свидетелями его необыкновенной выносливости. У Джо горели глаза. - В жизни не видывал такого ползуна! - Он ползает куда лучше нас с тобой. Лучше всех в мире! - подхватил я. Мы поднялись и пошли к Энди, который одиноко сидел в сторонке. Нас распирала гордость за него. Когда мы возвращались домой, Джо обнимал Энди за плечи. Мы хвастались им несколько недель. - Он просто чудо, ей-богу! - говорил Джо. - Не сойти мне с этого места! ^TВ ПОЛДЕНЬ НА УЛИЦЕ^U Перевод Н. Лосевой Инкассатор положил деньги в карман и сказал кассиру: - В который это раз я приезжаю, конца нет. - Да, - сказал кассир. Он сосредоточенно отсчитывал монеты, мелькавшие между его пальцами, и не поднял головы. - Конечно. Инкассатор попрощался и толкнул одну из вращающихся дверей, выходивших на главную улицу. В банк ворвался грохот трамвая. Инкассатор вышел из двери и вдруг остановился как вкопанный на верхней ступени каменной лестницы, спускавшейся к тротуару. Внизу парень в кожаном фартуке опускал на нижнюю ступеньку девушку, безжизненно повисшую у него, на руках. Его товарищ, курчавый паренек, упершись руками в колени, весь подался вперед и смотрел на них, не отрывая глаз. Парень, державший девушку, широко расставил ноги, чтобы сохранить равновесие. Он сжал губы и затаил дыхание, напрягаясь под тяжестью ее тела. Осторожно опустив девушку на ступеньку, он обхватил рукой ее плечи, чтобы удержать в сидячем положении. Голова девушки упала на грудь. Руки повисли как плети, согнутыми пальцами касаясь ступеньки. На тротуаре возле нее валялся красный кошелек. Заметив инкассатора, парень в кожаном фартуке почувствовал облегчение. Он беспомощно взглянул на него. Оттого, что он смотрел вверх, лоб его наморщился и лицо казалось страдальческим. - Она вот тут стояла, - сказал он. - Стоит себе, а потом возьми да упади. Я на нее гляжу, а она как грохнется! Быстрыми шажками подошла худенькая женщина в очках. Она опустила плетеную сумку и бумажный сверток на тротуар у ног девушки. - Положи ее, - сказала она поспешно. - Запрокинь ей голову, назад запрокинь. Не отпускай. Парень в кожаном фартуке сделал все, как она велела. Он очень старался. По его лицу было видно, как он рад, что с него сняли ответственность. - Раздобудь воды, - сказала женщина. Она с тревогой смотрела на девушку. - Воды! - крикнул парень, торопливо подзывая своего товарища. Курчавый паренек в нерешительности посмотрел по сторонам. - Воды? - пробормотал он. - Конечно, воды надо бы. - В банк сбегай, - сказал инкассатор, радуясь возможности чем-нибудь помочь. Паренек побежал в банк. Девушка полулежала, касаясь головой края верхней ступеньки, и парню в кожаном фартуке видно было ее запрокинутое горло; казалось, это нежное тело обречено на заклание. Глаза девушки были закрыты, в лице ни кровинки, она едва дышала. Ноги ее свисали со ступенек, упираясь высокими каблуками в тротуар. Спустившаяся петля на чулке была затянута толстой коричневой ниткой. Худенькая женщина, склонившись над девушкой, смотрела ей в лицо с острой жалостью. На противоположном тротуаре столпился народ. Толпа стояла молчаливая, сосредоточенная. Некоторые перешептывались, склоняясь друг к другу, остальные пристально смотрели на девушку, не говоря ни слова. На тротуаре перед банком людей собралось еще больше. Мальчишка с велосипедом остановился и, не слезая с седла, опустил одну ногу на тротуар. Он жевал резинку и не сводил глаз с девушки. Его охватило приятное возбуждение. Шутка ли! Работа рассыльного такая скучная и неинтересная, а тут настоящая жизнь. Возле мальчишки стоял тучный мужчина с трубкой в зубах. У него был вид философа, нашедшего подтверждение какой-то мысли, давно созревшей в его мозгу. Чиркнув спичкой, он поднес ее к трубке и продолжал наблюдать за девушкой поверх огонька. Потом вынул трубку изо рта и выпустил струйку дыма, растаявшую над головами. Обращаясь к толпе, он глубокомысленно изрек: - Всегда одна и та же история. Не раз видал. Никто не обратил на него внимания, только мальчишка на велосипеде вдруг с интересом взглянул в его сторону, в своей неопытности жадно ловя слова, которые просветили и вразумили бы его. Паренек, бегавший в банк, вернулся со стаканом воды. Он протянул его худенькой женщине, которая схватила стакан с радостным возгласом. - Приподыми ей голову, - сказала она парню в кожаном фартуке. Тот действовал быстро и сосредоточенно, как бы говоря всем своим видом, что в такой критический момент нельзя медлить. Он приподнял голову девушки и повернул ее лицом к молчаливой группе людей. Казалось, оно обвиняло их, это лицо, застывшее и скорбное, лишенное всяких чувств, с пугающей печатью покоя. Худенькая женщина поднесла стакан к губам девушки, но зубы ее были стиснуты, и вода потекла на подбородок. Лицо инкассатора брезгливо сморщилось. - Не пьет, - сказала худенькая женщина. Ее опыт ничего больше не мог ей подсказать. Она посмотрела на инкассатора, взглядом передавая ему ответственности? которая была ей не под силу. Инкассатор вдруг ощутил полную беспомощность. Он чувствовал себя словно в ловушке, не зная, что ему делать и какого решения от него ожидают. - Смочите ей лоб, - неуверенно сказал он, смутно припоминая совет, который вычитал или слышал когда-то. - Всегда одна и та же история, - прогудел мужчина с трубкой. - Не раз видал. Сквозь толпу протиснулась толстуха с хозяйственной сумкой, которая покоилась на ее жирном животе. Поставив сумку на тротуар, она шагнула к девушке с решительным видом воина, идущего в бой. - Когда падают в обморок, надо запястье оборачивать мокрой тряпкой, - сказала она худенькой женщине тоном, не терпящим возражений. Затем она повернулась к толпе, как бы считая нужным объяснить свое вмешательство и свой тон. - Мне уже приходилось возиться с ними, - сказала она. - Сколько раз меня звали. Известное дело. В движениях ее появилась профессиональная уверенность. Она наклонилась к девушке и захлопотала, как наседка. - А ну пустите, я займусь ею. Парень в кожаном фартуке сразу повеселел, словно у него гора с плеч свалилась, и, расплывшись в улыбке, сказал: - Займитесь, займитесь, миссис. Ведь вы, женщины, разбираетесь в этих делах лучше нас, мужчин. Это по вашей части. Он обратился к толпе, считая, что теперь, когда тревога прошла, всем захочется узнать интересные подробности: - Она вон там стояла. А мне подумалось, что-то она какая чудная. Я и говорю Гарри: "Смотри, какая она чудная", а потом ей говорю: "Что-то вы чудная какая". А она вдруг повалилась. Ей еще повезло, что голову не разбила о камни. Мальчишка на велосипеде с интересом выслушал эту, информацию. Она проливала свет на происшествие и добавляла новые подробности к той истории, которую он скоро будет без устали повторять с немилосердными прикрасами, нарисованными его воображением. Ему захотелось показать, что он имеет отношение к говорившему и что с ним не шути, потому что он самый настоящий очевидец. - Так оно и было, - подтвердил ои. - Я вторым подоспел. Толстуха взяла стакан из рук худенькой женщины. Она опустила туда свои короткие толстые пальцы, и вода помутнела от грязи. - Ну-ка, милочка, ну-ка. Она смочила ей рукой лоб и шею. Мокрые пряди волос прилипли к щекам девушки. - Подними-ка ей голову. Парень в кожаном фартуке наклонился и подложил руку под затылок девушки. Толстуха плеснула остаток воды на ее лицо. Продолжая поддерживать девушку, парень повернул голову и взглянул вверх на инкассатора. - Вот я и говорю своему дружку: "Смотри-ка, какая она чудная", а потом подхожу к ней и спрашиваю: "Что с вами?" - а она возьми да повались. Вдруг толстуха заметила кошелек девушки, валявшийся на тротуаре. Она схватила его мокрой рукой и, едва взглянув, сунула девушке за ворот блузки. Придвинув свое широкое рыхлое лицо к самому лицу девушки, она громко сказала: - Я его тебе за пазуху сунула, милочка, чтоб никто не взял. Будь спокойна. Он у тебя за пазухой. - Здесь нет воров, миссис, - с важным видом произнес мужчина с трубкой. - Много вы знаете! - огрызнулась толстуха. Ее сердитое лицо снова стало жалостливым. - Будь спокойна, милочка. Она повернулась к пареньку, который принес стакан воды, и скомандовала: - На, принеси еще. Он ринулся в банк. Толстуха похлопала девушку по щекам. - Ну, ну, очнись, милочка. Твой кошелек у тебя за пазухой. Кошелечек за пазухой. Толпа на улице разрасталась. Она придвинулась к самой обочине тротуара. Инкассатор смотрел на столпившихся людей потеплевшим взглядом. Он ощущал свою близость с ними. Всех их объединяло чувство сострадания, и ему захотелось заговорить с людьми, сказать им об этом. Паренек вернулся с водой и протянул стакан толстухе. - Ну-ка, ну-ка! Глотни свежей водички, - сказала она, поднося стакан к губам девушки. Веки девушки дрогнули. Толпа замерла. - Ну вот, милочка, так-то лучше. Девушка открыла глаза, но, увидев толпу, в испуге закрыла их снова. Она выпила воду с закрытыми глазами. Ей было страшно открыть их, страшно толпы, которую она увидела. - Ты лежи спокойно, милочка, - сказала толстуха. - Спокойно лежи и набирайся силенок. Девушка снова открыла глаза. Она слабо улыбнулась и попыталась подняться. - Держись, милочка. Сейчас совсем молодцом будешь. Твой кошелечек у тебя за пазухой. Вот так, тихонько. С помощью толстухи и парня в кожаном фартуке девушка поднялась и стояла, пошатываясь, обхватив одной рукой плечи толстухи. Она тряхнула головой, как бы разгоняя туман перед глазами, и сказала: - Мне теперь лучше. Сейчас я совсем оправлюсь. Толпа начала расходиться. Инкассатор перешел улицу и забрался в кабину своей потрепанной машины. Он немного помедлил, наблюдая за девушкой. Она поблагодарила толстуху и побрела к трамвайной остановке. Там она стала, прислонившись к кирпичной стене. Инкассатор включил мотор я повернул руль. Он подъехал к девушке. - Не подвезти ли вас домой? - Пожалуйста, - сказала девушка. - Мне нехорошо. Он открыл дверцу, и девушка уселась возле него. - Я стояла на солнцепеке, - объяснила она, - и почувствовала себя плохо, но не успела дойти до стены. - Вот так оно и случается, - сказал инкассатор. - Сразу подступит, и не заметишь. Вы где живете? - На Веллингтон-стрит. - За Джонсон-стрит? - Да. На Веллингтон-стрит он спросил: - А теперь куда? - К тому дому с коричневым забором. Он подъехал к калитке. - Большое вам спасибо, - сказала девушка. - Не знаю, что бы я делала... И надо же, чтобы такое несчастье приключилось... А эти люди... такие противные... ужасно. Но вы добрый, вы не такой, как они. - Ну, что там, пустяки, - сказал инкассатор поспешно. Ему стало неловко. Он смотрел, как она идет к калитке, и почему-то чувствовал себя предателем. Она открыла калитку и, обернувшись, помахала ему. - Послушайте! - крикнул он, высовываясь из кабины. - А я ведь тоже стоял вместе со всеми!.. ^TМОЯ ПТИЦА^U Перевод М. Михелевич Тьма была совсем не безмолвной. Над гладью болотных вод далеко разносились шорохи, всплески, утиное кряканье, торопливое хлопанье крыльев. Перекликались между собою лебеди, а кулики, проносясь над самой водой, звали птиц, которые расположились на песчаной косе, отделявшей болото от залива. Повсюду над болотом и над окружавшими его зарослями стлался запах водорослей, тростника и ползучих корней. Миновала полночь, близилось утро - первое утро сезона охоты на уток. Дэн Люси, инспектор Управления рыболовства и охоты, еще накануне прибыл в Уирриби на своем служебном грузовичке. Весь день он осматривал болотные угодья, готовясь к предстоящему приезду охотников. Болотные угодья были разделены на два участка, из которых один являлся заповедником местной болотной птицы. Охотникам вход сюда был запрещен, и водоплавающая птица могла тут жить на покое и выводить птенцов. Остальная территория, известная под названием Большого болота, на три месяца в году отдавалась охотникам. Этот период они называли "утиным сезоном". Большое болото отделялось от заповедника гатью. Во время открытого сезона охотники могли сколько угодно бродить по Большому болоту, но заходить за гать уже не имели права. Эта полоска земли была границе двух владений: в одном царил мир, в другом бушевала война. Обязанностью Дэна было не допускать вторжения охотников в заповедник и стрельбы по запретной дичи. Во время закрытого сезона под запретом находились все утки, но, даже когда Управление рыболовства и охоты разрешало открыть "утиный сезон", по-прежнему запрещалось бить птиц редких видов, которые и так постепенно вымирали. Нарушавших это правило ждали штраф и конфискация оружия. Стоя у своего грузовичка, Дэн Люси следил за фарами машин, приближавшихся к площадке в той части болота, где охота была разрешена. Почти целый год охранял он уток от вооруженного человека. Лунными ночами он обходил дозором лесные болота, иной раз крадучись пробираясь на выстрел браконьера; по пояс в воде, вброд, продирался он сквозь густые заросли к птичьим гнездам, разглядывал оставленные вспугнутыми птицами еще теплые яйца; смотрел, как по тихим заводям дикие утки ведут за собой целую флотилию утят, проворно перебирающих лапками; следил за первым, робким полетом птенцов. - А хорошо смотреть, как утки летят, - однажды сказал он. - Люблю я, когда они на закате возвращаются на землю. До чего здорово слушать шум их крыльев! Подымешь голову, а они шарахаются от тебя в сторону. Славная птица утка, люблю я их. Дэн Люси родился на Маррумбиджи, где река медленно течет меж высоких глинистых берегов, среди склоненных над водой сучковатых красных эвкалиптов, и там провел свое детство. Он вырос крепким, стройным, со свойственным всем туземцам изяществом движений, его внешность отлично гармонировала с окружающей природой. Но когда он был ребенком, босоногим темнокожим мальчишкой, он не проник еще в тайны мира, в котором жил. Пытливый, беспокойный, он доискивался каких-то откровений, какого-то ответа, всеобъемлющих открытий, которые, чудилось ему, поджидали его за каждым изги- бом реки, за каждым деревом, за каждым холмом. Он был искателем: заглядывал под куски сухой коры, где укрывались сороконожки; шарил в дуплистых стволах, где спали опоссумы либо устраивали себе гнезда попугаи; бродил по топям, продираясь сквозь заросли, или стоял неподвижно, заглядевшись на небо, где еще трепетал, замирая, свист птичьих крыльев. Будь у него дома книги, в которых поэты воспевают истину, будь у него вдохновенные творения великих писателей, он сидел бы под тенью акаций у себя во дворе и раскрытая на коленях книга заменила бы ему крылья. Но книг у него не было. В полете птиц являлась ему Красота; сила и мощь раскидистых эвкалиптов, уверенно и прочно сидящих в земле, вызывала в нем тот взлет духа, который вызывают в человеке книжном великие творения литературы. Драма и Поэзия открывались ему, минуя посредников: он черпал из самого их родника - чистого и прозрачного, точно звон колокольчика. Он хорошо знал речную птицу. Подолгу рассматривал он и только что снесенное яйцо, и раскалывающуюся скорлупу, и едва вылупившихся пушистых птенцов, и толстых, крикливых, еще не выучившихся летать хлопунцов. Подолгу наблюдал он и за полетом взрослых гладкоперых уток в косых лучах вечернего солнца. Они спускались, кружась в вираже, сверкая жемчугом, и в душе у него все пело. Это не мешало ему, однако, наравне с другими мальчишками стрелять из рогаток по отдыхающим птицам. Правда, бил он мимо цели. В стрельбе из рогатки его восхищало само пенье натянутой резины и парящий полет камня в вышине. Позже, гордый сознанием, что он уже взрослый, он таскал за собой по болотам полученный ко дню рождения подарок - ружье и, случалось, мимоходом бил уток. Привязав окровавленных птиц к поясу, он возвращался домой и рассказывал о своей изумительной меткости. Но каждый раз, убивая птицу, он не мог отделаться от чувства стыда. И когда он возвращался со связкой дичи у пояса, ему казалось, что летящие в небе птицы спасаются от него бегством, а он остается, прикованный к земле, одинокий, с тяжким сознанием свершенной измены. Он забросил свое ружье; брал его теперь в руки лишь для того, чтобы почистить, полюбоваться украдкой на сверкающий ствол и потом опять повесить на стену. Когда поиски работы привели его наконец в город, он направился прямо в Управление рыболовства и охоты и был принят на должность инспектора. Он был полон энергии и энтузиазма, вдохновенно мечтал об этой работе. И вот теперь, стоя в ночной тьме, он перебирал все это в памяти, уже ни о чем не мечтая... Словно траурное пение, гудели моторы машин, неровной лентой тянувшихся к Уирриби от Мельбурна. Каждая из них протягивала щупальца света к той, что шла впереди. Они переваливались на кочковатой болотистой почве, и лучи фар, испещренные танцующими пылинками, то опускаясь, то поднимаясь, шарили по кустикам травы и брызгами искр отскакивали от хромированного бампера катившей впереди машины. Они останавливались на круглой площадке, вытоптанной в траве на краю болота. Тесно сгрудившись у темных зарослей, они оставляли лишь узкие проходы, в которые с жалобным скрипом пытались протиснуться машины, прибывавшие следом. Отыскав местечко для стоянки, те тоже останавливались; их сверкающие глаза-фары угасали, шум мотора смолкал. А машины все прибывали и прибывали. Из них выскакивали люди с факелами или фонарями и отходили в сторону, уступая дорогу другим. И всю ночь ни на мгновение не стихал гул моторов. С тысячу машин прибыло сюда этой ночью, тысячи три охотников вышли из них и углубились во тьму, и на стволах их ружей играли отсветы фар новых машин, снующих в поисках стоянки. В колеблющемся свете фонарей были видны шатающие ноги; ноги торопились, обгоняя друг друга, и причудливые тени прыгали по траве. Люди на ходу негромко чертыхались, подзывали товарищей, о чем-то спрашивали, что-то сообщали друг другу. - А где Джек?.. Мое ружье у тебя?.. Я в этих краях уже бывал. Свернем сюда... Где тут местечко получше? Они пробирались сквозь заросли высокой травы, внимательно смотрели под ноги, ступая по кочкам; согнувшись, с трудом прокладывали себе дорогу через кустарник. - Здесь. Сюда. Я слышу кряканье. Каждый торопился занять место поудобней. Все болото было оцеплено. Люди, теснясь, стояли плечом к плечу на длинных отмелях - излюбленном месте отдыха уток; заняли все холмики; притаились, залегли, как солдаты в засаде. - В шесть начнем! - В шесть-то мы за них примемся! - В шесть мы им покажем! Встревоженные птицы плыли по темной глади воды к середине болота. Небо на востоке посветлело. Вынимают из сумок патроны, щелкают затворами, каждый из охотников то поднимет ружье к плечу, то опустит, перекинет со спины вперед и снова за спину - проверяют, прилаживают, ощупывают... - На мой участок смотри не заходи! - Да я никогда ни на чей не захожу... Дэн Люси провел грузовичок краем болота и въехал на территорию заповедника. Оставив машину у полосы кустарника,, он прошел туда, где под темным покровом ночи расстилалась, поблескивая, вода. Он беспокойно шагал по кромке болота, ощущая вокруг напряженную тревогу, глубокое волнение. Казалось, самый воздух замер, прислушиваясь; застыли в ожидании деревья... Дэн тоже ждал. А небо между тем бледнело, и ночь отступала под прикрытие окружавших болото зарослей. Тьма паутиной запуталась в траве и ложбинах, где росли чайные деревья, но сидевших на воде птиц уже можно было различить. Дэн медленно свернул папироску. Вот тот одноногий чирок... Вторую ножку у него, должно быть, отхватила треска, когда еще он был птенцом. А возможно, он попал в силки. Находятся люди, которые по песчаным отмелям расставляют на уток кроличьи ловушки. Насыплют вокруг зерна и... А этот чирок - он как ручной! Может, он и не снимется с воды, не улетит, когда все это начнется?.. В заповеднике-то он будет в безопасности. Нет, шум всех их всполошит. Если он в стае, то, конечно, улетит. А ведь мог бы укрыться в тростнике... Ну, ясно, увяжется за остальными. Вспорхнет - и ввысь. Хоть и одноногий, а полетит - полету это не помеха. Впрочем, кто знает? Вдруг он не сможет так же быстро маневрировать, как остальные? Тогда он взлетит повыше. Они ведь всегда высоко летают. Возможно, и проскочит... Дэн взглянул вверх, и ему представилось, что небо, заповедное небо, уже истерзано визжащей дробью. Он отвернулся. Первый выстрел раздался в половине шестого. Миг оцепенения - и со всех концов болота поднялись протестующие возгласы. Дублет заглушил их. Запрыгали огоньки над тростниковыми зарослями. Заторопились один за другим одиночные выстрелы. Они дробно прокатились над болотом, сливаясь, нарастая до громового грохота, непомерной тяжестью навалившегося на Дэна. Воздух над болотом, раздираемый выстрелами, бороздил недвижимую воду, оставляя за собой легкую рябь да запах дыма. Гул не прекращался ни на миг - яростный, безудержный, непрестанный... И все же сквозь него можно было различить хлопанье крыльев, звук падающих в воду тел, отрывистое, испуганное кряканье и шум птичьих стай, стремительно, точно снаряды, проносившихся мимо. Свист дроби, выплескиваемой дулами ружей, пронизывал весь этот грохот, и мчавшиеся птицы в ужасе метались из стороны в сторону. Прорвав этот гул всплеском более резких звуков, с отдаленного конца болота донеслись один за другим два раскатистых выстрела. Дэн поднял голову и прислушался. Самодельные патроны? Вот опять... Нет, это чоки ствола. Американская выдумка для увеличения кучности боя. Да, из таких ружей можно бить птиц и на большой высоте. Еще выстрел... Второй... Третий. Черт подери! Ну, теперь и наверху достанут. Это заставит птиц снизиться. Выходит, что и высота не спасает. - Дэн сорвал с головы шляпу и стряхнул несколько застрявших в тулье дробинок. Там наверху дробью, верно, как дождем поливает... Когда над болотом поднялась пальба, птиц в заповеднике охватила паника. Одни заметались по озеру, другие взвились в воздух, суматошно хлопая крыльями. Обратившиеся в бегство заразили ужасом и тех, кто еще колебался, и вскоре все они снялись с воды - одни безмолвно, другие с отрывистыми, тревожными кликами. Черные утки первыми взметнулись к небу, громко И часто хлопая крыльями. Они низко опускали крылья, летели короткими, быстрыми рывками, все набирая и набирая скорость. Описав круг над границей заповедника, они повернули обратно и пролетели над головой наблюдавшего за ними человека, оставляя за собой свистящий звук стремительного полета. Дэн резко повернул голову, чтобы не потерять их из виду. Черт возьми, они еще прохлаждаются! Заходят на второй круг, вместо того чтоб удирать! После второго круга стая покинула заповедник, и шквал выстрелов устремился за нею, прорвав однообразный рокот пальбы. Это конец... Дэн тяжело вздохнул. Под градом выстрелов сломался строй летевшей стаи, и утки рассыпались, точно гонимые ветром листья. Одна из птиц, словно парус, подняв над собой перебитое крыло, снижалась крутой спиралью и отчаянно колотила здоровым кры