основе этого чувства, он не ответил бы. Он отстегнул флягу и выпил несколько глотков воды. Японский солдат жадно наблюдал за каждым его движением. Неожиданно для себя Крофт протянул флягу японцу. - На, пей. - Он пристально смотрел, с какой жадностью тот выпил почти всю воду. - Будь я проклят! - воскликнул Галлахер. - Что происходит с тобой, Крофт? Не ответив Галлахеру ни слова, Крофт продолжал испытующе смотреть на японца. По лицу солдата текли слезы радости. Неожиданно он широко улыбнулся и показал пальцем на грудной карман своей рубашки. Подойдя к японцу, Крофт вытянул из его кармана бумажник и раскрыл его. В бумажнике лежала фотокарточка: японский солдат был сфотографирован в гражданской одежде, рядом с ним была его жена и двое маленьких детей с круглыми кукольными лицами. Широко улыбаясь, солдат показал рукой, на сколько выросли уже его дети. Галлахер посмотрел на фотографию и почувствовал боль. Он вспомнил о своей жене и попытался представить себе, как будет выглядеть ребенок, которого она вот-вот должна родить. Вдруг он осознал, что, может быть, именно вот сейчас у жены роды. Неизвестно почему Галлахер радостно сообщил японцу: - Через пару дней у меня тоже будет ребенок. Японский солдат вежливо улыбнулся, а Галлахер сердито показал на себя и, вытянув вперед руки, изобразил, как будет качать ребенка. - Уа, уа, - пояснил он. - О-о-о, - протяжно сказал японец. - Ти-сай, ти-сай! - Да, да, чи-зай, - повторил Галлахер. Японский солдат медленно покачал головой и снова улыбнулся. Крофт подошел к японцу и дал ему еще одну сигарету. Прикурив от зажженной Крофтом спички, солдат низко поклонился и радостно произнес: - Аригато, аригато, домо аригато. Крофт почувствовал, как от возбуждения и прилива крови застучало в голове. На лице японского солдата снова появились слезы радости, но на Крофта это никак не подействовало. Его взгляд скользнул по кустам и остановился на одном из лежащих на земле трупов - над ним кружились мухи. Пленный японский солдат глубоко вздохнул и сел на землю, снова опершись спиной о ствол дерева. Он закрыл глаза, и на его лице впервые появилось выражение покоя, даже сонливости. Крофт почувствовал, что от напряжения у него пересохло во рту и в горле. До настоящего момента он, собственно, ни о чем не думал, а теперь внезапно вскинул свой автомат и прицелился в голову сидевшего у дерева японского солдата. Галлахер громко запротестовал. Японец недоуменно открыл глаза. Он не успел даже изменить выражение своего лица, как в тот же миг раздался выстрел, и на его лбу появилось темное кровавое пятно. Солдат наклонился сначала вперед, а потом безжизненно повалился на правый бок. На его лице осталась улыбка, но она казалась теперь глупой... Галлахер попытался было что-то сказать, но не смог. Его сковали отчаяние и страх. Снова на какой-то момент он вспомнил свою жену. "Боже, спаси Мэри, спаси Мэри", - скорее подумал он, чем произнес, не отдавая себе отчета в том, что хотел этим сказать. Крофт не сводил взгляда с убитого японца почти целую минуту. Биение его сердца стало утихать, напряжение ослабло, сухости во рту и горле он больше не чувствовал. Неожиданно Крофт понял, что какая-то частица его мозга все время была занята мыслью об убийстве пленного японца, эта мысль не выходила у него из головы с того момента, когда он послал в лощину Реда. Теперь он почувствовал себя освободившимся от этой мысли. Улыбка на лице убитого японца рассмешила Крофта. "Чертовщина", - пробормотал он сквозь смех. Ему снова вспомнились японцы, пытавшиеся форсировать реку. Он со злобой толкнул ногой тело убитого. - Чертовщина! - сказал он теперь уже громко. - Этому япогдке повезло, он умер счастливым. - И снова громко засмеялся. Этим же утром Крофт получил приказ возвратиться с отделением в тыл. Разведчики сложили палатки, запихали плащ-накидки в рюкзаки, наполнили фляги водой, которую принесли Ред, Галлахер и Крофт, и в ожидании прибытия сменного подразделения позавтракали из пайковых запасов. Около полудня прибыло отделение из первой роты и заняло позиции на обороняемом участке. Разведчики Крофта спустились с холма и вышли на тропу, ведущую в первый батальон. Это был утомительный переход через джунгли по "очень грязной дороге, но уже через полчаса люди кое-как свыклись с необходимостью преодолевать трудности продвижения по такой изматывающей силы дороге. Крофт шел молча и о чем-то все время размышлял. Ред явно нервничал и испуганно реагировал на любой неожиданный шум или шорох; он то и дело оборачивался назад, как будто ожидал, что кто-то нападет на него. Через час они пришли в расположение первого батальона и после короткого отдыха продолжали путь по узкой тропе, ведущей ко второму батальону. Разведчики прибыли туда в середине второй половины дня, и им приказали расположиться на ночь на одной из передовых позиций. Прибыв на указанное место, они сбросили рюкзаки, достали предметы первой необходимости и установили на скорую руку свои палатки. Здесь был вырыт один окопчик для пулемета, и, решив, что этого достаточно, новых окопчиков рыть никто не стал. Усевшись поудобнее, разведчики начали обсуждать события последних дней, и постепенно всех их охватила тревога и напряженность, которые пришлось испытать за минувшую неделю. - Да. Ну и в глушь нас загнали, - заметил Уилсон. - Вот куда бы я не поехал в свой медовый месяц. Уилсону не сиделось на месте. Он чувствовал щекотание в горле, а ноги ныли от усталости. - Ребята, - заявил он, - что бы я сейчас сделал, так это раздавил бы бутылку. - Он лег на спину, вытянул ноги и сладко зевнул. - Знаете что я скажу вам, - продолжал он, - я слышал, что здешний сержант, заведующий солдатской столовой, делает отличный самогон для солдат. - Никто на эти слова никак не реагировал. Уилсон поднялся с земли. - Я, пожалуй, пройдусь сейчас и узнаю, можно ли здесь достать чего-нибудь выпить. Ред посмотрел на него с раздражением. - А где, интересно, ты возьмешь деньги? Ты ведь в дым проигрался, когда мы играли в покер там, на холме. Уилсона это задело. - Слушай, Ред, - доверительно проговорил он, - - я никогда еще не проигрывал все до цента. Конечно, в покер я играю не очень здорово, но, клянусь, людей, которые бы обыграли меня подчистую, найдется очень немного. Уилсон действительно проиграл все свои деньги, но признаваться в этом ему очень не хотелось. Уилсон не думал в этот момент, как поступит, если найдет виски, не имея денег, чтобы заплатить за него. Он думал только о том, чтобы просто найти виски. "Дай мне только найти сержанта с виски, - думал он, - а как уж я добьюсь, чтобы выпить, это никого не касается". Уилсон ушел. Минут через пятнадцать он вернулся с широкой улыбкой на лице. Присев около Крофта и Мартинеса, он начал ритмично стучать по земле небольшим прутиком. - Слушайте, - начал он в такт ударам, - здесь действительно есть сержантишка, у которого вон там, в лесу, стоит перегонный куб. Я потолковал с ним и договорился насчет цены. - Сколько? - спросил Крофт. - Э-э... должен сказать, что цена довольно высокая, - запинаясь, проговорил Уилсон, - но виски хорошее. Он гнал из консервированных персиков, абрикосов и изюма и добавлял туда много сахара и дрожжей. Дал мне попробовать - чертовски хорошее виски... - Сколько? - еще раз спросил Крофт. - Э-э... он хочет двадцать пять фунтов за три фляги. Я не умею пересчитывать эти проклятые фунты на доллары, но, по-моему, это что-то не больше пятидесяти долларов. Крофт сплюнул на землю. - Пятьдесят долларов! Ха! Это все восемьдесят, а не пятьдесят. За три фляги это уж слишком много. Уилсон утвердительно покачал головой. - А чего жалеть-то? Может, завтра нам всем конец. - Помолчав немного, он добавил: - Давайте возьмем в компанию Реда и Галлахера, и тогда с каждого выйдет по пять фунтов, ведь нас же будет пятеро. Пятью пять двадцать пять. Правда ведь? Поразмыслив несколько секунд, Крофт сказал: ~ Ну давай иди к Реду и Галлахеру. Мы с Мартинесом согласны. Поговорив с Галлахером, Уилсон отошел от него с пятью австралийскими фунтами в кармане. Остановившись около Реда, он рассказал ему все и назвал цену. Ред взорвался: - По пять фунтов с рыла за какие-то три фляги? Ты что, Уилсон, с ума спятил? За двадцать-то пять фунтов можно купить пять фляг, а не три. - Можно, только не здесь, Ред. - Допустим, я соглашусь, а откуда ты возьмешь эти пять фунтов? - Вот отсюда, - отпарировал Уилсон, доставая из кармана пять фунтов, которые он получил с Галлахера. - А это не чьи-нибудь еще деньги? - спросил Ред с подозрением. Уилсон глубоко вздохнул. - Честно, Ред. Как ты можешь думать так о своем друге? Произнося эти слова, Уилсон и сам подумал, что говорит чистейшую правду. - Ну ладно, на тебе пять фунтов. Ред не поверил Уилсону, но решил, что в конце концов это пе столь уж важно. Ему хотелось выпить, а искать виски самому было лень. Его то и дело охватывал тот страх, который он испытал, когда шел один по тропе и услышал выстрел Крофта. "Мы только и знаем надувать друг друга", - подумал он с горечью. Ред никак не мог отделаться от воспоминаний о том, что того японского солдата убили. Что-то в этом было не так. Раз японца не убило взрывом гранаты, его следовало считать военнопленным... Но было и еще что-то не так. Ему надо было остаться с Крофтом и Галлахером. Вся эта напряженная неделя... страшная ночь на берегу речушки... убийство солдата... Ред тяжело вздохнул. Пусть Уилсон идет за этим виски, надо обязательно выпить. Уилсон собрал остальные деньги с Крофта и Мартинеса, взял четыре пустые фляги и пошел к сержанту. Он заплатил ему собранные с друзей двадцать фунтов и возвратился с четырьмя наполненными виски флягами. Одну из них он спрятал по дороге под одеялом в своей палатке, а затем подошел к товарищам и отцепил от пояса три фляги. - Лучше выпить поскорее, - предложил он деловито, - а то спирт вступит в реакцию с металлом. Галлахер отпил глоток. - Из какого дерьма это сделано? - спросил он сердито. - О, не беспокойся, отличный напиюк, - заверил его Уилсон. Он отпил из фляги большой глоток и с наслаждением перевел дыхание. Жидкость обожгла горло и грудь и остановилась в желудке. Приятная теплота быстро расходилась по всему телу. Уилсон почувствовал себя намного лучше. - Ой, ребята, до чего же хорошо, - радостно сказал он. Выпив несколько глотков и зная, что питья еще много, Уилсон почувствовал желание поговорить на философские темы. - По-моему, - сказал он, - виски - это такая вещь, без которой человек обойтись не может. Проклятая война, - продолжал он, - из-за нее человек не может быть там, где ему хочется, и делать то, что ему хочется, никому не давая в этом отчета. Крофт проворчал что-то, обтер ладонью горлышко фляги и выпил. Ред захватил рукой сыпучий грунт и просеял его сквозь пальцы. Напиток был сладкий и крепкий. Он приятно щекотал ему горло и быстро разошелся по всему телу. Крофт почесал свой красный глыбообразный нос и сердито сплюнул на землю. - Конечно, здесь тебя никто не спросит, чего тебе хочется, - заявил он Уилсоиу, - тебя просто посылают туда, где запросто может оторвать башку. На какой-то момент Реду снова представились распростертые на зеленой траве тела убитых японских солдат с разорванными кровавыми ранами. - Нечего себя обманывать, - продолжал Крофт, - человек ценится на войне нисколько не больше, чем скотина. Галлахеру вспомнилось, как после выстрела Крофта в течение приблизительно секунды ноги и руки японского солдата судорожно подергивались. - Так дергаются лапы курицы, когда ей свернут шею, - угрюмо проворчал он. Мартинес бросил сердитый взгляд на Галлахера. Лицо его было искажено, под глазами лежали темные тени. - Почему бы тебе не помолчать? - спросил он. - Мы все это видели сами, и рассказывать нам незачем. - В голосе Мартинеса, всегда тихом и вежливом, звучали сердитые и резкие нотки, и это удивило Галлахера. Он замолчал. - Передавайте флягу по кругу, - предложил Уилсон. Когда фляга попала к нему в руки, он приложил ее ко рту и, высоко запрокинув голову, выпил все, что в ней оставалось. - Придется открыть следующую, - сказал он со вздохом. - Мы все заплатили одинаковые деньги, - ворчливо сказал Крофт. - Давайте и пить поровну. Уилсон лукаво хихикнул. Сидя в тесном кругу, они передавали друг другу флягу, и каждый отпивал из нее несколько глотков. Еще до того как была выпита вторая фляга, языки у всех начали заплетаться, а разговор становился все более беспредметным. Солнце приближалось к западной части горизонта; начали появляться тени от деревьев и темно-зеленых палаток. Гольдстейн, Риджес и Вайман сидели на расстоянии тридцати ярдов от группы Крофта и тихо разговаривали о чем-то. Из окружающей их кокосовой рощи слышалось то рычание грузового автомобиля, поднимающегося по дороге, ведущей к биваку, то крики работающих где-то солдат. Через каждые пятнадцать минут сюда доносились глухие раскаты выстрелов артиллерийской батареи, расположенной приблизительно в одной миле от них, и тогда каждый прислушивался, где упадут и взорвутся снаряды. Вокруг их позиции ничего примечательного не было: впереди заграждение из колючей проволоки, позади кокосовая рощица, а за нею заросли джунглей. - Ну что же, завтра назад, в штабную роту, - громко сказал Уилсон. - Давайте выпьем за это. - Надеюсь, что мы до конца кампании будем ковыряться с этой проклятой дорогой, - заметил Галлахер. Крофт перебирал пальцами свою портупею. Напряженность и возбуждение, которые он испытывал после расстрела японского солдата, на марше ослабли и уступили место пустому и мрачному безразличию ко всему окружающему. Мрачное настроение не прошло и после выпитого виски, однако что-то в состоянии Крофта все же изменилось. В голове шумело, способность ясно мыслить притупилась. Он сидел неподвижно и большей частью молчал, как бы поглощенный самосозерцанием, отдавшись процессу одурманивания алкоголем. Мысли в опьяневшей голове путались, палезали одна на другую, словно вздрагивающая под водой тень от сваи. Крофт подумал, что Джени - пьяница и проститутка; в груди от этой мысли сразу же появился комок тупой боли. "А, плевать!" - пробормотал он себе под нос, и его мысль сразу же перескочила на приятное воспоминание о том, как он гонял на лошади и смотрел с горы на освещенную солнцем долину. Алкоголь подействовал теперь на ноги, и Крофт вспомнил на какой-то момент весь комплекс радостных ощущений, которые он испытывал, когда солнечные лучи согревали седло и в нос бил запах теплой кожи и вспотевшей лошади. Вслед за этим ему припомнился блеск солнечных лучей на зеленой траве в том месте, где лежали тела убитых японских солдат. Подумав о выражении крайнего удивления, которое только начало появляться на лице японца, перед тем как его сразила пуля, Крофт, как и тогда, тихо засмеялся; между его тонкими сжатыми губами появились пузырьки слюны, как это бывает у очень больных и слабых людей. - Чертовщина! - пробормотал он. Уилсон чувствовал себя отлично. Виски наполнило его тело радостным ощущением полнейшего благополучия, у него появились какие-то не совсем еще ясные похотливые желания. При мысле о женщине ноздри Уилсона затрепетали. - Ничего бы не пожалел сейчас за девчонку, - откровенно признался он. - Когда я работал посыльным в отеле "Мэйн", в нем останавливалась одна девушка. Она пела в каком-то небольшом джазе, который приезжал к нам в город и играл в барах. Она часто вызывала меня и заказывала что-нибудь выпить. Тогда я был еще мальчишка и сразу не разобрался, что к чему. Однажды я вошел по звонку в ее комнату, а она лежит на кровати в чем мать родила... специально ждала меня... И знаете, ребята, я не возвращался вниз часа три... А потом я ходил к ней после обеда каждый божий день, и так два месяца подряд. Она тогда сказала, что лучше меня у нее никого не было. - Уилсон прикурил сигарету. В его глазах под очками сверкали огоньки возбуждения. - Я толковый парень, - продолжал он вдохновенно, - это скажет любой, кто меня знает. Нет таких вещей, в которых я не мог бы разобраться или исправить чтонибудь... Пусть это будет даже самая сложная машина... А уж что насчет женщин... Многие из них говорили мне, что никогда еще не встречали таких, как я. - Он провел рукой по своему массивному лбу и золотистым волосам. - Да, а вот когда женщин нет, прямо хоть вой. - Уилсон отпил еще несколько глотков. - В Канзасе меня ждет девочка, которая не знает, что я женат. Я проводил с ней время, когда служил в форте Райли. Эта красотка пишет мне одно письмо за другим. Ред может подтвердить, он читал их. Терпеливо ждет, когда я вернусь. Я все время говорю своей старухе, чтобы она прекратила писать мне свои ворчливые письма о том, что я мало шлю домой денег; вот возьму да и не вернусь к ней. Ха, та девочка в Канзасе нравится мне куда больше. А если бы вы знали, как она вкусно готовит... - Ох и трепло же ты, Уилсон! - фыркнул Галлахер. - Послушать тебя, так только в жизни и есть хорошего, что бабы да жратва. - А что же еще? - спросил Уилсон. - Не знаю, но что-то есть, - ответил Галлахер, стараясь говорить солидно, но тут же запнулся, не зная, что еще добавить. - У меня скоро будет ребенок, - продолжал он после паузы, - может быть, как раз вот сейчас, когда я пью виски, он является на свет... Но мне никогда в жизни не везло, ей-богу. - Он сердито пробрюзжал что-то себе под нос и наклонился вперед. - Мне часто казалось, что из меня могло бы что-то выйти толковое... - Он опять запнулся, не зная, что сказать еще. - Но мне всегда что-то мешало... - Галлахер замолчал с сердитым видом, как будто подбирая нужные слова, и, насупившись, отвел угрюмый взгляд в сторону. Ред сильно опьянел, и вид у него был глубокомысленный. - А я вот что скажу вам, - начал он заплетающимся языком. - Никто из вас ничего не добьется. Все вы хорошие ребята, но все вы утонете в дерьме, и больше ничего. Крофт громко рассмеялся. - Ты, Галлахер, выдающийся бро-о-дяга, - сказал он, похлопав Галлахера по спине. Крофта вдруг охватила неудержимая радость. - А ты, Уилсон... ты просто... кобель, вот ты кто. Поганый развратник... - Крофт говорил громким хриплым голосом, и, несмотря на опьянение, все смотрели на него с опасением. - Ты, наверное, не успел еще родиться, а уже думал о бабах. Уилсон загоготал. - Я и сам подозревал это - думаю о них с тех пор, как помню себя... Это вызвало общий смех. Крофт энергично тряхнул головой, словно желая отделаться от пьяного шума. - Слушайте, что я скажу вам. Вы все хорошие ребята... Салаги, конечно, но хорошие ребята. Ничего плохого про вас не скажешь. - Крофт улыбнулся, его губы искривились, и он снова громко засмеялся. Отпив несколько глотков виски, он продолжал: - Гроза Япошек ~ да о таком друге можно только мечтать. Это неважно, что он мексиканец, вам все равно до него далеко. Даже старина Ред, этот молчаливый каналья (я как-нибудь пристрелю его, ей-богу), даже Ред неплохой парень, хотя, может, ведет себя по-дурацки. На какое-то мгновение Редом овладел страх, как будто к его зубу прикоснулось сверло бормашины. Крофт весело расхохотался. - Так уж и пристрелишь, Крофт? - спросил он с напускной храбростью. - Пойми, о чем я говорю, - ответил Крофт, подчеркивая слова взмахом руки с вытянутым указательным пальцем, - Все вы, черти, хорошие ребята, - сказал он заплетающимся языком. Неожиданно Крофт как-то странно захохотал. Никто раньше не слышал, чтобы он так смеялся. - Галлахер сказал, что этот япошка задрыгал руками и ногами, словно курица, которой только что свернули шею! Уилсон захохотал вслед за Крофтом, хотя не имел ни малейшего представления, отчего тот так странно смеется. Впрочем, причины т его нисколько не интересовали. В голове у него все смешалось, заволокло туманом приятного опьянения. Он испытывал безразличную симпатию к любому, кто пил с ним виски. В одурманенном сознании Уилсона друзья представлялись очень добродушными и, несомненно, стоящими выше его самого. - Уилсон никогда не подведет вас, - бормотал он, едва выговаривая слова. Ред фыркнул и почесал кончик своего, казалось, онемевшего носа. Он был сильно взбудоражен множеством запутанных, не укладывавшихся в его голове мыслей. - Уилсон, ты, конечно, хороший парень, - сказал он, - но не такой уж хороший, как ты думаешь. Я вот что вам скажу... все мы ни к черту не годимся... - Ред пьян, - сказал Мартинес. - А-а, пошли вы к черту! - воскликнул Ред. Виски почти никогда не приводило его в хорошее расположение духа. Выпив, он вспоминал скучные, потемневшие от табачного дыма комнаты третьеразрядных ресторанов и баров. В его памяти один за другим возникали мрачные лица посетителей, лениво потягивающих виски и бессмысленно рассматривающих при слабом свете дно своих рюмок. На какой-то момент Реду показалось, что мутные, немытые рюмки и бокалы мешают ему смотреть вокруг. Он закрыл глаза, но рюмки и бокалы продолжали стоять перед ним. Ред почувствовал, что его покачивает из стороны в сторону. Он открыл глаза, энергично встряхнулся и выпрямился. - Плевал я на вас на всех! - зло произнес он. Никто не обратил внимания на его слова. Уилсон осмотрелся вокруг и остановил свой взгляд на Гольдстейне - тот сидел возле соседней палатки и писал письмо. Неожиданно Уилсону пришла в голову мысль, что пить одним, не пригласив никого из отделения, стыдно. Несколько секунд Уилсон наблюдал, как Гольдстейн сосредоточенно строчил карандашом и беззвучно шевелил при этом губами. Уилсон решил, что Гольдстейн вовсе не плохой человек. Почему же он не пил с ними? "Этот Гольдстейн хороший парень, - подумал Уилсон, - но он отстает от жизни". Уилсону казалось, что Гольдстейн недопонимает весьма существенных сторон жизни. - Эй, Гольдстейн! - крикнул он громко. - Иди сюда, к нам! Гольдстейн оглянулся и робко улыбнулся. - Спасибо, но мне хотелось бы дописать письмо жене, - произнес он мягким настороженным голосом, как будто ожидая, что с ним сейчас зло пошутят. - Э-э, брось ты это письмо, успеешь, напишешь потом, - сказал Уилсон. Гольдстейн вздохнул, поднялся и подошел к Уилсону. - Чего тебе? - спросил он мягко. Уилсон захохотал. Вопрос показался ему нелепым. - Э-э, черт возьми, выпей с нами. Зачем же еще, по-твоему, я мог тебя позвать? Гольдстейн колебался. Он как-то слышал, что виски, которое гонят в джунглях, часто бывает ядовитым. - А что это такое? - спросил он, стараясь оттянуть время. - Это настоящее виски или какой-нибудь самогон из джунглей? Уилсон возмутился. - Ребята, правда это хорошее виски? Ведь вы не задавали таких вопросов, когда вам предложили выпить? Галлахер громко фыркнул. - Пей или проваливай отсюда к чертовой матери, Абрам! - закончил Уилсон. Гольдстейн покраснел. Опасаясь презрения и насмешек, он уже хотел было выпить, но теперь отказался. - Нет, нет, спасибо, - сказал он решительно. "А что, если я отравлюсь им? - подумал он. - Хорошенький это будет подарочек моей Натали. Женатому человеку, да еще с ребенком рисковать ни к чему". Гольдстейн снова решительно покачал головой и вопросительно посмотрел на удивленные лица товарищей. - Честное слово, мне совсем не хочется сейчас виски, - мягко сказал он, затаив дыхание, и, охваченный мрачным предчувствием, покорно ждал, что будет. Всех присутствующих охватило негодование. Крофт гневно сплюнул и посмотрел куда-то в сторону. Лицо Галлахера от возмущения перекосилось. - Они же все не пьют, - презрительно процедил он. Гольдстейн сознавал, что ему следовало бы повернуться и уйти, чтобы продолжать писать письмо, но он почему-то предпринял попытку оправдаться. - Ничего подобного, - возразил он, - я люблю иногда выпить перед едой или в какой-нибудь компании... - Он замолчал, не зная, что еще сказать. К нему снова вернулось то чувство, которое он испытал в тот момент, когда Уилсон громко окликнул его, - над ним хотят зло посмеяться. Тем не менее подчиниться требованиям товарищей он был не в состоянии. - Гольдстейн, ты трус, вот кто, - сердито заявил Уилсон. Сознавая свое превосходство и пребывая под влиянием винных паров в приятном расположении духа, Уилсон испытывал снисходительное презрение к Гольдстейну за то, что тот так глупо отказался от предоставленного им, Уилсоном, шанса выпить. - А-а, иди-ка ты к черту и продолжай писать свое письмо! - рявкнул Ред. Он был в дурном настроении, и его крайне возмущало выражение замешательства и унижения на лице Гольдстейна. Он презирал его за то, что тот не мог скрыть своих чувств. Ред предчувствовал, как все произойдет, когда Уилсон предложил Гольдстейну выпить. Ред точно знал, как Гольдстейн будет реагировать на предложение Уилсона, и сознание того, что ему удалось предвидеть события, доставляло ему немалое удовольствие. Где-то в душе Ред питал к Гольдстейну чувство симпатии, но постарался подавить его, - Парень, который не в состоянии постоять за себя, ничего не стоит, - сказал он раздраженно. Гольдстейн резко повернулся и пошел прочь. Проводив его презрительным взглядом, пятеро подвыпивших парней снова уселись в тесный круг, и каждый из них почувствовал почти осязаемую привязанность друг к другу. Они открыли третью флягу. - Я просто дурака свалял, что предложил ему выпить. Не понимает хорошего отношения к себе, - пробормотал Уилсон. - Мы платили за виски и будем пить сами. Никаких бесплатных угощений, - заметил Мартинес. Гольдстейн попытался снова сосредоточиться на письме, но вскоре понял, что писать больше не может. Он продолжал размышлять над тем, что сказали ему товарищи, и над своими ответами. Он очень сожалел о том, что не удостоил их такими ответами, которые пришли ему на ум теперь. Почему они говорили ему такие обидные вещи? Гольдстейн с трудом сдержал навернувшиеся на глаза слезы. Он взял письмо и прочитал то, что написал, но сосредоточиться больше не мог. После войны он .намеревался открыть сварочную мастерскую и все связанное с этими планами неизменно обсуждал в переписке с женой, с тех пор как выехал из Соединенных Штатов. Перед тем как Уилсон позвал его, Гольдстейн не писал, а размышлял. Держа карандаш в руке, он радостно думал о том, как будет хорошо жить, когда станет всеми уважаемым владельцем мастерской. Его мечты о мастерской были отнюдь не фантазией. Он уже выбрал для нее место и точно подсчитал, сколько он и его жена накопят денег, если война продлится один год или максимум два. Гольдстейн был твердо уверен, что слишком надолго война не затянется. Он даже подсчитал, сколько они накопят денег, если его произведут в капралы или сержанты. С тех пор как Гольдстейн выехал из США, думать об этом было для него единственной отрадой. Он подолгу не спал ночью в своей палатке - мечтал о своем будущем, или думал о сыне, или пытался представить, где в этот момент находилась его жена. Иногда, когда ему казалось, что она находится у своих родственников, Гольдстейн пытался представить, о чем они говорят. В моменты, когда ему вспоминались семейные радости и шутки, Гольдстейн едва сдерживал желание весело рассмеяться. Сейчас, после происшедшего, настроить себя на такие мысли Гольдстейну никак не удавалось. Как только он пытался вспомнить звонкий и радостный голос жены, его слух сразу же улавливал непристойный разговор и смех сидящих неподалеку и пьющих виски товарищей. Его глаза наполнились слезами от обиды, и он гневно тряхнул головой. "Почему они так ненавидят меня?" - думал он. Он изо всех сил старался быть хорошим солдатом. Он никогда не выходил из строя на марше, был не менее вынослив, чем любой солдат отделения, работал намного старательнее других. Он никогда не стрелял из автомата, находясь в дозоре, как бы ему иногда ни хотелось сделать это из-за страха, но никто этого не замечал. Крофт никогда не отзывался о нем с похвалой" "Просто это кучка антисемитов, - с горечью подумал Гольдстейн. - Они только и думают о том, чтобы переспать с проституткой да нализаться как свинья". Глубоко в душе Гольдстейн завидовал им, потому что сам знал только одну женщину и никогда не любил пьяных компаний. Он устал и окончательно отказался от попыток подружиться с кем-нибудь из них; никто не хотел его дружбы, все только ненавидели его. Гольдстейн раздраженно стукнул кулаком по колену. "Господи, почему на свете есть антисемиты?" - задался он вопросом. Гольдстейн не был верующим, но иногда доверительно обращался к богу и спорил с ним. "Почему ты не прекратишь такие вещи?" - спрашивал он у бога. Гольдстейну казалось, что сделать это не стоит никакого труда, и очень сердился на бога за то, что тот так беспечен, а может быть, и ленив. Гольдстейн снова взялся за карандаш и начал писать: "Я не знаю, как быть, дорогая. Иногда все так противно, что хочется умереть. Ужасно неприятно признаться, но я просто ненавижу ребят, с которыми служу. Это какая-то кучка антисемитов... Откровенно говоря, дорогая, здесь забываешь о всяких идеалах. Всем известно, что происходит с евреями. В общем, я не знаю, за что мы боремся..." Гольдстейн прочитал написанное и с раздражением перечеркнул все. Несколько минут он сидел, охваченный леденящим страхом. Он чувствовал, что теряет всякую уверенность в себе. Он ненавидел всех людей, с которыми ему доводилось жить и работать, и не мог припомнить ни одного момента в прошлом, когда он любил когонибудь из тех, кого знал. Гольдстейн с трудом переборол это чувство и начал снова старательно писать: "Мне пришла в голову хорошая идея. Возможно, нам следует попытаться сделать кое-что из железного лома на свалках. Туда выбрасывают много всяких вещей, которые после незначительного ремонта могут снова пойти в дело, даже если вид у них неважный". Просидев на одном месте несколько часов подряд, Уилсон заерзал, забеспокоился. Настроение благополучия начало постепенно исчезать. Действия Уилсона во время и после выпивок всегда проходили в одинаковой последовательности: первые несколько часов он чувствовал себя счастливым; чем больще он пил, тем большее превосходство испытывал по отношению к тем, кто не пил. Но через некоторое время он начинал ощущать потребность в каком-то действии; если не находил его, ему становилось скучно, и он немного трезвел. Обычно он уходил из бара или из дома, где выпивал, и бродил по улицам в поисках приключений. Очень часто он просыпался на следующий день в кровати какой-нибудь незнакомой женщины, или в кювете, или на дивана в гостиной своего маленького каркасного домика. И почти никогда не мог вспомнить, что с ним произошло и где он бывал накануне. Сейчас Уилсон выпил остатки из третьей фляги и шумно вздохнул. Голос его стал хриплым. - Ну, что же мы будем делать дальше, ребята? - спросил он. Крофт, покачиваясь, поднялся на ноги и засмеялся. Он вообще сегодня почему-то часто и беспричинно посмеивался. - Я, например, пойду спать, - заявил он. Уилсон покачал головой и наклонился вперед, чтобы ухватить Крофта за ногу. - Сержант... - начал он рассуждать заплетающимся языком, - я хочу позвать тебя... потому что... ты ведь сам догадываешься, сержант, незачем ложиться спать, потому что целый час, а может быть, даже два будет еще совсем светло... Лицо Галлахера расплылось в кривой улыбке. - Ты что, не видишь, что ли? У Крофта глаза слипаются, - сказал он. Крофт наклонился и схватил Галлахера за воротник. - Это неважно, что я пьян... Никто из вас не имеет права так разговаривать со мной... Никто. - Он резко оттолкнул Галлахера. - Я ведь все запомню... кто, что и как говорил... - Голос его стал ослабевать. - Я все запомню... Вот завтра утром увидите. - Он замолчал и снова засмеялся, а потом несколько неуверенно зашагал к своей палатке. Уилсон в раздумье перекатывал с места на место пустую флягу. Он громко рыгнул. - И все-таки что мы будем делать дальше, ребята? - спросил он еще раз. - Мы слишком быстро выпили все виски, - заметил Мартинес. Он начал впадать в уныние при воспоминании о том, что израсходовал на виски так много денег. Уилсон наклонился вперед. - Послушайте, ребята, - начал он с заговорщическим видом, - у меня хорошая идея. Вы знаете, у этих япошек есть передвижные бардаки, которые сопровождают их до самой линии фронта. - Откуда тебе это известно? - поинтересовался Галлахер. - Я слышал об этом. Это точно. Почему бы нам не попробовать, ребята, пробраться ночью в тыл к япошкам и не навестить их бардачок? Ред сплюнул. - Ничего хорошего ты в их желтых кошечках не найдешь. Галлахер резко наклонился вперед и авторитетно произнес: - Это вам не негритянки. Уилсон рассмеялся и уже забыл о своем плане вылазки в тыл к японцам. Ред вспомнил о телах убитых японских солдат. Сначала он почувствовал какое-то странное возбуждение, а потом на какой-то момент его охватил страх. Он оглянулся через плечо на джунгли. - А почему бы нам не пойти поискать сувениры? - спросил он с напускной храбростью. - Где? - спросил Уилсон. - Да здесь, вокруг. Ведь должны же здесь быть убитые японцы, - ответил Ред. Уилсон захохотал. - Там есть, есть они! - скороговоркой выпалил он. - Там, в двухстах - трехстах ярдах от того места, где перегонный куб... Там был бой. Я помню, мы проходили как раз мимо них... Совсем близко... - В ту ночь, когда мы стояли на реке, - вмешался Мартинес, - там были японцы. Они тогда подошли почти сюда. - Верно, - радостно подтвердил Уилсон. - Я слышал, что они продвинулись сюда на танках. - Ну что же, давайте пойдем и посмотрим, - предложил Ред. - Как-никак, а по паре сувениров-то мы заслужили. Уилсон поднялся на ноги. - Первое, что я делаю, когда здорово выпью, так это брожу и брожу вокруг, - сказал он, описав рукой окружность. - Вставайте, ребята, пойдем поищем. Остальные трое посмотрели на него в некотором оцепенении. Все, что они высказывали до этого момента, говорилось просто так, ради разговора. Каждый бросал слова, не задумываясь над тем, что говорит. Теперь же, когда Уилсон предложил тронуться, они пришли в замешательство. - Пошли, пошли! - еще раз повелительно предложил Уилсон. Трое друзей послушались его; они пребывали в таком состоянии, что подчинились бы любому, кго заставил бы их что-нибудь делать. Уилсон взял свой автомат, и все последовали его примеру. - Куда нас черт несет? - спросил Галлахер с некоторым сомнением. - Идите за мной, и все будет в порядке, - ответил Уилсон совсем опьяневшим голосом. Покачиваясь из стороны в сторону и спотыкаясь, Ред, Галлахер и Мартинес шли за Уилсоном. Он теперь снова был в хорошем настроении и даже тихонько напевал: "Покажи мне дорогу домой, дорогая". Когда они проходили через бивак, солдаты других подразделений провожали их удивленными взглядами. Уилсон внезапно остановился. - Ребята, - обратился он к остальным, - нас могут увидеть эти проклятые офицеры, поэтому тише, ведите себя как дисциплинированные солдаты. - Направо равняйсь! - иронически скомандовал Ред. Почему-то он почувствовал себя бодро и весело. Они продвигались, соблюдая осторожность и стараясь не привлекать к себе внимания. Когда Галлахер споткнулся и громко выругался, Уилсон мягко побранил его. Он шел легко, весело насвистывая, хоть и не совсем твердой походкой. Подойдя к проволочному заграждению, они отыскали проход в нем и с трудом пробрались через заросшую высокой травой поляну. Галлахер то и дело спотыкался, падал и ругался. Уилсон всякий раз поворачивался и, приложив палец к губам, призывал его к молчанию. Через сотню ярдов они снова подошли к джунглям. Продвигаясь дальше по поросшей травой и кустами кромке, они вышли наконец на какую-то тропу. Где-то далеко впереди ухали артиллерийские орудия. Мартинес уже изрядно вспотел от ходьбы и чувствовал себя подавленно. - Где же это чертово место, на котором был бой? - спросил он раздраженно. - В самом конце тропы, - уверенно ответил Уилсон. Он вспомнил о четвертой фляге с виски, которую спрятал, и радостно хихикнул. - Осталось совсем немного, - подбодрил.он товарищей. Через полтораста ярдов тропа перешла в узкую дорогу. - Это японская дорога, - уверенно сказал Уилсон. - А где же эти проклятые япошки? - спросил Галлахер. - О, они сейчас за много миль отсюда, - заверил его Уилсон. - Отсюда мы начали гнать их назад. Галлахер потянул носом. - Я уже чувствую их запах, - заявил он. - Ага, - поддержал его Уилсон. - Я слышал, что их много убито здесь. Дорога пересекла кокосовую рощицу и свернула в поле, поросшее высокой травой. Постепенно все почувствовали, как то с одной стороны, то с другой подкатывали волны знакомого зловония. Это был не обычный сладковатый запах гниения, а тот запах, который исходит от мусорного перегноя, отвратительный запах гниющего болота. Запах то и дело менялся: иногда он ударял в нос резким, вызывающим тошноту зловонием сгнившего картофеля, а иногда больше напоминал запах, исходящий из норы скунса. - О господи! - испуганно воскликнул Ред, когда чуть было не наступил на распростертое на дороге тело убитого японского солдата. Деревья кокосовых рощиц на окраинах поля были без листьев; их мощные стволы потемнели до темно-коричневой окраски или совсем почернели, словно деревья завяли от засухи. Ветвей на большей части стволов не было, они стояли обнаженные, словно ряд свай на песке во время отлива. Зелени в рощах никакой не осталось. На всей видимой части поля вырисовывались черные силуэты сгоревших танков; их мрачные темные массы выделялись на фоне обуглившихся стволов деревьев и больших черных кругов выгоревшей травы. Обломки танков и деревьев были разбросаны по всему полю. Поле было усеяно множеством тел убитых японских солдат, а в одном месте - на небольшой возвышенности, где, окопавшись, японцы, вероятно, держались несколько часов, - вся земля была вспахана артиллерийскими снарядами. Уилсон и его спутники бродили по всему полю, протянувшемуся почти на четверть мили. В траве то здесь, то там встречались убитые солдаты. Не в спокойную минуту заставала их смерть: скрюченные тела застыли в самых неестественных позах. Американцы с отвращением обходили трупы и продолжали продвигаться вдоль дороги. В нескольких ярдах в стороне виднелись подбитые и опрокинувшиеся японская полугусеничная машина и американский танк; они плотно прижались друг к другу, словно две дряхлые хижины, котбрые вот-вот рухнут. Танк и машина обгорели, вид их был ужасен. Водитель японской машины застыл в неестественном полусвалившемся положении. Его голова от уха до подбородка была рассечена глубокой рваной раной. Одна нога водителя торчала из дыры разбитого ветрового стекла, а другая, оторванная у бедра, лежала под прямым углом к его голове. Казалось, что эта нога существовала самостоятельно и никак не была связана с телом. Другой японский солдат лежал на спине рядом с машиной. У него зияла большая рана на животе. Его детское приятное лицо со вздернутым носом выражало полный покой. Ноги и живот солдата вздулись и так натянули штаны, что, казалось, он был одет в облегающий тело костюм наполеоновской эпохи. В общем он напоминал поврежденный манекен с вывалившейся наружу набивкой. Под углом к нему лежал третий солдат с огромной раной на груди. По-видимому, еще до того как он выскочил из подожженной машины, туловище и б