: - Ваши обязанности не так уж тяжелы, Клеллан. - Не могу сказать, что у других они тяжелее, - протянул Клеллаи. Черт побери! Что же, он заслужил этот ответ. Хирн снова отвернулся, чтобы проверить стол для карт. Он был аккуратно накрыт скатертью, синие и красные карандаши отточены, вставлены в держатели и разложены по цветам. Он прошелся по палатке, раскрыл платяной шкаф генерала, чтобы проверить, аккуратно ли развешано обмундирование, сел за генеральский стол, открыл ящики и, проведя пальцами, проверил, нет ли в них пыли. Проворчав что-то себе под нос, Хирн встал, чтобы проверить отводную канавку для дождевой воды, проложенную вокруг палатки. Клеллан уже очистил ее ор мусора после ночного ливня, и канавка оказалась чистой, посыпайной свежим песком. Хирн вошел внутрь. - Клеллан, - позвал он. - Да? - Все, по-видимому, в порядке сегодня, за исключением цветов. Вы могли бы сменить их. - Знаете что я скажу вам, лейтенант, - ответил Клеллан грубовато, - мне сдается, что генерал не очень-то интересуется этими цветами. Хирн кивнул. - И все же смените их, - сказал он. Клеллан не сдвинулся с места. - Вчера генерал сказал мне: "Кстати, Клеллан, кто придумал ЭТУ Дурацкую затею - ставить здесь цветы?" Я доложил ему, что не знаю, но сказал, что мне кажется - это ваша идея. Генерал так сказал? - Вначале Хирпа это позабавило, а затем привело в ярость. "Сукин сын!" - подымал про себя Хирн. Он закурил сигарету, глубоко затянулся. - Все-таки меняйте цветы, Клеллан, - жалобы приходится выслушивать мне. - Лейтенант, я встречаюсь с генералом, может, по десять раз на день. По-моему, он сказал бы мне, если бы считал, что я делаю чтото не так. - Придется вам поверить мне на слово, Клеллан. Клеллан поджал губы, чуть покраснел. Он явно разозлился. - Лейтенант, вам не мешало бы иметь в виду, что генерал такой же человек, не лучше, чем вы или я, незачем бояться его. Это было уже слишком. За каким чертом торчать здесь и пререкаться с Клелланом! Хирн направился к выходу из палатки. - Тем не менее смените цветы, Клеллап, - сказал он холодным тоном, прежде чем выйти. Отвратительно, унизительно! На пути в офицерскую столовую Хирн брезгливо смотрел на сырую изрытую территорию бивака. И все это ему придется терпеть еще год, а то и два, каждое утро на голодный желудок занимаясь этими паскудными делами. Клеллану, конечно, это нравится. Каждая реплика, которую ему удастся вставить в разговор, будет тешить его самолюбие, и после каждого замечания он будет подогревать в себе сладкую ненависть подчиненного к презираемому начальнику. Да, есть и приятные моменты в положении рядового. Хирн отшвырнул ногой камешек. - Привет бедным офицерам! - махнул он рукой подходившему к столовой Мантелли. Мантелли свернул к нему и похлопал его по спине. - Сегодня от папаши держись подальше. - А в чем дело? - Вчера вечером мы получили привет из штаба корпуса. Каммингсу приказывают наступать. Господи Иисусе! Он пошлет меня в атаку во главе штабной роты. - Мантелли вынул изо рта сигару и выставил ее перед собой, как копье. - Единственное, на что ты годен, это атаковать столовую. - Ты прав. Я гожусь только в канцелярские крысы, к тому же у меня плоскостопие. Готов работать в Холландии [Населенный пункт на побережье острова Новая Гвинея, в районе которого американские войска провели десантную операцию против японцев в 1943 году. - Прим. ред.], Соединенных Штатах, Пентагоне... Я ношу очки... кашляю... Вот послушай. Хирн игриво толкнул его. - Хочешь, чтобы я замолвил за тебя словечко генералу? - Вот именно. Устрой меня в службу культурно-бытового обслуживания войск. Они вошли в столовую. После завтрака Хирн явился в палатку генерала. Каммингс сидел за столом, изучая донесение инженера аэродромной службы ВВС. - Они не закончат строительство аэродрома еще два месяца. Забрали у меня все необходимое для кого-то другого. - Это очень плохо, сэр. - Конечно! Думают, что я добьюсь победы в этой проклятой операции без аэродрома. - Генерал рассеянно замолчал, как бы не узнавая стоящего перед ним Хирна. - Единственная из действующих дивизий, которая не имеет надежной авиационной поддержки. - Генерал тщательно вытер рот и взглянул на Хирна. - Сегодня палатка убрана хорошо, - сказал он. - Благодарю вас, сэр. - Хирн почувствовал некоторую досаду из-за удовольствия, вызванного этой похвалой генерала. Каммингс извлек из ящика стола очки, медленно протер их и надел. Это был один из тех редких случаев, когда Хирн видел его в очках. В них генерал выглядел старше. Немного погодя Каммингс снял очки и, держа их в руке, спросил: - Как младшие офицеры? Получают положенное спиртное? - А что? Думаю, что получают. - Гм... - Каммингс нервно потер руки. "Что бы все это значило?" - подумал Хирн. - А почему вы спрашиваете об этом? - сказал он вслух. Генерал не ответил. - Сегодня утром я отправляюсь во второй батальон. Передайте Ричмэну, чтобы подготовил джип примерно через десять минут. - Я должен ехать с вами, сэр? - А? Нет, нет. Отправляйтесь к Хортону. Я хочу, чтобы вы съездили на берег и достали кое-какие дополнительные продукты для офицерской столовой. - Есть, сэр. Несколько озадаченный, Хирн отправился в автопарк, передал приказание генеральскому шоферу Ричмэну, а потом отыскал майора Хортона, который вручил ему список продуктов, подлежащих закупке на судне, стоящем на рейде. Хирн взял у старшины штабной роты трех солдат, вызвал бронетранспортер и отправился к берегу моря. Утренний воздух уже нагрелся, пробивающиеся сквозь дымку лучи солнца отражались от джунглей, нагревая влажную, душную атмосферу. На пути до их слуха временами доносился гул артиллерийской канонады, раскатистый и глухой, как гром в летнюю ночь. К тому времени, когда они добрались до оконечности полуострова, Хирн уже обливался потом. Через несколько минут он нашел свободную десантную баржу и отправился на ней к стоявшим на якоре грузовым судам. В однойдвух милях от них над мрачной, гладкой как стекло поверхностью моря возвышался Анопопей, почти скрытый дымкой; ярко-желтое, будто выкрашенное свежей краской, солнце, казалось, прожгло огромную дыру с рваными краями в непрочном своде облаков. Невыносимая жара чувствовалась даже здесь, на воде. На десантной барже выключили моторы, и она по инерции приткнулась к борту транспорта. Хирн перескочил на площадку трапа и поднялся на палубу. У поручней стояла толпа матросов, с любопытством разглядывавших гостя. Выражение их лиц, критические и слегка презрительные взгляды раздражали Хирна. Он проследил в просветы между ступенями трапа за десантной баржей, которая медленно отошла под стрелу грузового крана в носовой части судна. Хирн почувствовал, что вспотел еще больше даже от такого незначительного усилия, которое потребовалось, чтобы подняться по трапу. - Кто здесь заведует корабельной лавкой? - спросил он у одного из матросов. Матрос посмотрел на него и молча показал большим пальцем на один из люков. Хирн прошел мимо него, открыл тяжелую дверь люка и начал спускаться по трапу вниз. От жары у него сразу же перехватило дыхание; он совсем забыл, как невыносимо душно бывает в судовых трюмах. К тому же здесь стояла вонь. - Проклятие! - пробормотал он с отвращением. Как обычно, в помещениях судна стоял отвратительный запах несвежей пищи: прогорклого жира, смешанного с чем-то тошнотворным вроде сгнившего мяса. По рассеянности он потер пальцем переборку и тотчас же отдернул его: палец стал мокрым. Все переборки на судне были покрыты влажной маслянистой пленкой. Хирн осторожно пошел по узкому, плохо освещенному коридору; на металлических плитах палубы в беспорядке лежали груды снаряжения, неряшливо прикрытого брезентом. Хирн поскользнулся и чуть было не упал в какую то масляную лужу. - Провались пропадом эта вонючая дыра! - раздраженно выругался он. На него накатила беспричинная злоба. Хирн остановился, резким движением вытер лоб рукавом. - Что со мной происходит, черт возьми? - с удивлением спросил он себя. "Как младшие офицеры? Получают положенное спиртное?" - вспомнился ему вопрос генерала. У Хирна участилось сердцебиение и нервы напряглись еще больше. Что генерал имел в виду? Постояв немного в коридоре, он пошел дальше. Канцелярия корабельной лавки оказалась каютой средних размеров, расположенной в стороне от продольного коридора. Она была завалена пустыми картонными коробками от стандартных суточных рационов, обломками досок от поломанных ящиков, грудами бумаги, вывалившейся из переполненной корзины для бумаг. Большой обветшалый письменный стол был сдвинут в угол. - Вы Керриген? - спросил Хирн офицера, сидевшего за столом. - Да, сынок, чем могу быть полезен? - У Керригена было худое, довольно помятое лицо, во рту не хватало нескольких зубов. Хирн молча смотрел на него, чувствуя, как в нем опять закипает шев. - Давайте без сюсюканья, без "сыночков"! - Хирн сам удивился своей грубости. - Как прикажете, лейтенант. Хирн с трудом взял себя в руки. - Я прибыл на десантной барже, стоящей сейчас у борта. Вот список продуктов, которые мне необходимы. Мне бы хотелось выбраться отсюда, не отнимая слишком много времени ни у вас, ни у себя. Керриген взглянул на список. - Это для офицерской столовой, да, лейтенант? - Он начал читать вслух: - Пять ящиков виски, ящик масла для салата, ящик майонеза. - Керриген произнес слово "майонез" с забавным ирландским акцентом. - Два ящика консервированных цыплят, коробку приправ, дюжину бутылок ворчестерского соуса, дюжину бутылок соуса чили, корзину кетчупа... - Он взглянул снизу вверх: - Это маленький заказ. Скромные у вас запросы. Этак завтра вы пригонете сюда баржу за парой банок горчицы. - Он вздохнул. - Надо еще посмотреть... Надо посмотреть. - Он прошелся карандашом по списку, вычеркнув большинство пунктов. - Я могу дать вам виски. Что же касается остального - у нас не розничная лавочка. - Обратите внимание, заявка подписана Хортоном, это для геперала. Керригеп закурил сигарету. - Когда генерал будет капитаном на этом судне, я задрожу от страха, стоя перед ним. - Он весело взглянул на Хирпа. - Какой-то тип от Хортопа, кажется, капитан или что-то вроде эюго, вчера получил продовольствие для штаба дивизии. Как вам известно, мы не являемся специальными поставщиками провизии для офицерских столовых. Получайте все продовольствие сразу, а уж потом, на берегу, делите его как вам угодно. Хирн едва сдержал раздражение. - Это же за наличные. У меня есть деньги из офицерской столовой, чтобы заплатить за продукты. - Но я не обязан продавать их вам и не продам, черт возьми. Если вам нужна свиная тушенка, я могу выдать и притом не возьму с вас ни пенни. Что касается остальной мелочи, я советую подождать, пока здесь снова появится боевой корабль. Я не собираюсь пачкаться продажей майонеза в розницу. - Он нацарапал что-то на заявке. - Идите вниз в трюм номер два и получите свое виски. Не будь я обязан выдать его вам, не выдал бы. - Ну, спасибо и за это, Керриген. - Всегда к вашим услугам, лейтенант. Хирн снова пошел по коридору, глаза у него сверкали. Судно покачивалось на зыби, Хирн не удержал равновесия, и его бросило на переборку, при этом он больно ушиб руку. Он остановился и вытер пот со лба и подбородка. Будь он проклят, если вернется на бивак без продуктов. Вспомнив об улыбке Керригена, Хирн снова разозлился, но заставил себя улыбнуться. Это никуда не годится. В конце концов, Керриген волен поступать как ему угодно, он был даже забавен. Есть ведь и другие способы получить продукты, и он их получит. Хирн вовсе не собирается предстать перед генералом с пустыми руками и объясняться по этому поводу. Подойдя ко второму трюму, Хирн спустился по трапу в холодильный отсек и вручил заявку дежурному матросу. - Пять ящиков виски, да? Хирн потер подбородок. На месте пореза у него образовалась тропическая язва, которая все время саднила. - Как насчет того, чтобы получить все остальное, дружище? - спросил он напрямик. - Не могу, Керриген все вычеркнул. - Если выдашь все, получишь десять фунтов. Матрос был небольшого роста, с озабоченным лицом. - А как мне выкручиваться? Что, если Керриген увидит, как я выдаю все это? - Он торчит в своей каюте, чем-то занят. На палубе не появится. - Я не могу рисковать, лейтенант. Это всплывет при проверке. Хирн почесал затылок. По спине стекали струйки пота. - Слушай, давай-ка зайдем в холодильник. Я хочу остыть. Они открыли одну из массивных дверей и вошли в камеру, продолжая разговаривать в окружении висевших на крюках копченых индеек и окороков, ящиков с кока-колой. Одна индейка была начата. Хирн оторвал себе несколько кусочков белого мяса и, не прекращая разговора, принялся жевать их. - Ты же хорошо знаешь, дружище, что ничего при проверке не всплывет, - уговаривал матроса Хирн. - Мне приходилось заниматься подобными вещами. Продукты учесть не так просто. - Уж не знаю, как быть, лейтенант... - Ты хочешь убедить меня, что Керриген никогда не спускается сюда и не берет провизию для себя? - Да, но выдать вам все это - рискованная штука. - А как насчет двенадцати фунтов? Матрос заколебался. - Может быть, пятнадцать? Теперь матрос был в руках Хирна. - Двенадцать, вот моя цена! - рявкнул Хирн. - Я не торгуюсь. - Ну ладно, рискну. - Молодец! - Хирн оторвал еще кусок индейки и с аппетитом съел его. - Ты отбери ящики, а я пришлю своих солдат за ними. - Ладно, лейтенант, только давайте сделаем это побыстрее. О'кей? Хирн поднялся на палубу, перегнулся через фальшборт и приказал трем находившимся на барже солдатам подняться на судно. Когда они вскарабкались наверх по бортовой сетке, Хирн отвел их в трюм, где каждый взял по ящику и вынес на палубу. После трех рейсов все было доставлено: виски, консервированные цыплята и приправы, а через несколько минут сложено в грузовую сетку и спущено краном на баржу. Хирн заплатил матросу двенадцать фунтов. - На баржу, ребята. Давайте отходить! - громко приказал Хирн. Теперь, когда все закончилось, он опасался, что Керриген может появиться на палубе и раскрыть их сделку. Они спустились на баржу, и Хирн прикрыл провизию брезентом. Как раз когда Хирн уже собирался отойти, на палубе у фальшборта появился Керриген. - Если вы не возражаете, лейтенант, - протяжно сказал он, - я хотел бы взглянуть, что вы увозите. Хирн широко улыбнулся. - Заводи моторы, - приказал он старшине-рулевому и вызывающе посмотрел на Керригена. - Слишком поздно, дорогой! - крикнул он. Однако моторы зачихали и через пару оборотов заглохли. Керриген начал перелезать через фальшборт. - Заводи эти проклятые моторы! - гневно рявкнул Хирн и метнул свирепый взгляд на рулевого. - Отходи! Моторы снова зачихали, на какой-то момент остановились, потом неожиданно набрали обороты и уверенно затрещали. За кормой появилась пенистая кильватерная струя. Керриген успел спуститься лишь до половины высоты борта. - Отлично, отваливай! - крикнул Хирн радостно. Баржа медленно отошла задним ходом. Керриген смешно торчал на середине сети. Несколько матросов, наблюдавших за происходящим, громко рассмеялись. Керриген начал взбираться обратно на палубу. - Всего хорошего, Керриген! - весело крикнул Хирн. Он ликовал. - Черт бы тебя побрал, парень, - обратился он к рулевому, - уж больно долго ты возился с моторами. Обгоняя катящиеся к берегу волны, десантная баржа уверенно шла вперед. - Извините, лейтенант. - Ладно уж... На смену напряжению, которое Хирн испытывал во время погрузки продуктов, пришла удивительная легкость. Он вдруг обнаружил, что все его обмундирование насквозь промокло от пота. Через носовою аппарель на баржу залетали водяные брызги, и Хирн подставил себя под них, чтобы охладиться. Солнце нещадно палило, зной лился через разрывы в облаках; казалось, что облака сворачиваются и отступают, как бумага от огня. Хирн снова и снова вытирал потный лоб; воротник рубашки сдавил ему горло, будто надетая на шею петля из мокрой веревки. Что ж, двенадцать фунтов не так уж плохо. Хирн ухмыльнулся. Керриген взял бы за эти продукты по меньшей мере пятнадцать, а то и все двадцать. Осел этот матрос. Да и генерал тоже осел. Каммингс рассчитывал, что Хирн возвратится с одним виски. Конечно, вся штука в этом! Вчера Хортон рассказывал о каком-то интенданте: "С этим сукиным сыном ни о чем не договоришься". Ясно, что он говорил о Керригене. Генерал отправил его со специальным поручением закупить дополнительные продукты для офицерской столовой, хотя это обязанность одного из офицеров Хортона. Так или иначе, Хирн разгадал мотивы, руководившие генералом; конечно, разгадал, иначе зачем было затевать всю эту возню со взяткой матросу или так нервничать, когда Керриген отказал ему? Итак, генерал начинает нажимать на него. Хирн уселся на закрывавший груз брезент, стащил с себя рубашку, вытер ею свое мокрое тело и, нахмурив брови, закурил сигарету. Подойдя к берегу, Хирк приказал перегрузить продукты на бронетранспортер и отправился с солдатами в обратный путь. На бивак они прибыли еще до полудня. Предвкушая разочарование Каммингса, Хирн бодро соскочил с бронетранспортера у генеральской палатки с намерением доложить об исполнении поручения, но генерала на месте не оказалось. Хирн уселся на прикроватную тумбочку и с отвращением осмотрел палатку. С того момента, когда ранним утром Клеллан сделал уборку, ничто здесь не изменилось. В солнечных лучах, проникавших через открытые вентиляционные клапаны, палатка казалась каким-то неуютным четырехугольным убежищем, в котором никто никогда не жил. Пол без единого пятнышка, одеяла на генеральском матрасе без единой морщинки, письменный стол без единого предмета на нем. Хирн вздохнул; его охватило смутное беспокойство. Впрочем, беспокойство не оставляло его с той самой ночи... Генерал явно использовал любую возможность оказать на Хирна давление. Поручения, которые давал ему Каммингс, в общем можно было легко выполнить, но в них всегда было что-то унизительное. Хирн понял, что генерал знает его лучше, чем он сам. Если ему давали поручение, он выполнял его, как бы противно ему ни было. Тонко, ничего не скажешь. Но выполнять эти гнусные поручения с каждым разом ему становилось легче. Неплохо придумано. Эта утренняя проделка с Керригеном теперь приобретала в его глазах другую окраску. Если оценить ее хладнокровно, это было не что иное, как вручение взятки нижнему чину, тайный вынос продовольствия и дрожь в коленях, пока не удалось смыться. С другой стороны, это был обычный для его отца вид сделки. "Каждого человека можно купить, надо только уметь, определить ему цену". Подлость, конечно, всегда можно оправдать, но генерал давал Хирну понять, что он вовсе не выше этих подлостей. Это было повторением истории с палаткой для отдыха офицеров с пятьюдесятью, а то и с сотней вариаций. "Вы забываете, Роберт, что существуют особые папские милости". Это верно, но для него милости теперь прекратились. Он всего-навсего лейтенант, зажатый сверху и снизу разными условностями, и ему ничуть не легче, чем другим офицерам, сохранять достоинство, выдержки требуется не меньше. Пройдет время, и реагировать на все будешь уже автоматически, из страха. Трудно быть, самим собой, когда имеешь дело с генералом. Даже в тот вечер, когда они играли в шахматы, это он оказался слабаком, а не Каммингс; это ему пришлось валяться на койке и копаться в своей памяти, рыться в ней, как в мусорной яме. "Как младшие офицеры? Получают положенное спиртное?" Что за дьявольщина скрывается за этим вопросом? Хирн однажды открыл генеральский походный бар и проверил откупоренные бутылки. Можно быть уверенным, что каждый вечер Каммингс отпивал на один-два дюйма шотландского виски и, прежде чем поставить бутылку на место, с непонятной скаредностью отмечал карандашом уровень остатка. Открытие позабавило Хирна, и он подумал тогда, что это одна из причуд, свойственных натуре генерала. Но сегодня уровень в бутылке шотландского виски находился по крайней мере на два с половиной дюйма ниже последней отметки. Каммингс заметил это утром и сделал Хирну замечание за то, что тот отпил из бутылки. "Как младшие офицеры? Получают положенное спиртное?" Но ведь это же абсурд. Должен же Каммингс понимать это. Это мог сделать Клеллан. Возможно. Но маловероятно, чтобы Клеллан поставил под угрозу такую синекуру, как должность генеральского ординарца, ради глотка виски. Кроме того, Клеллан достаточно хитер и сделал бы новую отметку, если бы действительно отпил виски. Неожиданно Хирн представил себе, как вчера вечером перед отходом ко сну Каммингс тщательно исследовал этикетку на бутылке виски. Он мог даже взять карандаш, поразмыслить немного и поставить бутылку неотмеченной. Интересно, какое у него было при этом выражение лица? Да, но смешного в этом мало. Особенно после палатки для отдыха офицеров, ртстории с этими цветами и случая с Керригеном. Что это - выходки, порожденные темными и порочными желаниями? Раньше их можно было бы принять за шутку, за попытку обычного между друзьями добродушного розыгрыша. Но теперь во всем этом проступало что-то зловещее. И это немного пугало Хирна. Невзирая на все свои заботы, на множество неотложных дел, Каммингс находил время на такого рода проделки, видимо давая тем самым выход своей обиде. Хирн понял теперь, что всегда лежало в основе их отношений. Он был комнатной собачонкой для своего хозяина, которую баловали и гладили, бросали ей сладкие куски, пока однажды ей не вздумалось тяпнуть хозяина зубами. С той поры ее начали изводить с изощренным садизмом, свойственным большинству людей только в отношении с животными. Хирн был забавой для генерала, и это глубоко обижало его, вызывало холодную безмолвную злобу, порождаемую отчасти тем, что он добровольно принял на себя роль собачонки, хотя и мечтал, сам того не подозревая, стать когда-нибудь ровней хозяину. Каммингс, вероятно, догадывался об этом, и это наверняка развлекало его. Хирн вспомнил случай, рассказанный ему Каммингсом, об одном сотруднике военного министерства, уволенном с военной службы после того, как ему подложили в письменный стол какие-то документы, уличающие его в связи с коммунистами. "Непонятно, почему же это сработало? - удивился тогда Хирн. - Ведь вы говорите, все знали, что этот человек безвреден". "Такие вещи всегда срабатывают, Роберт. Вы не можете себе представить, насколько эффективна грубая ложь. Средний человек никогда и не осмеливается заподозрить, что у сильных мира сего такие же, как у него, грязные побуждения; разница здесь только в том, что у них больше возможностей осуществить их. Нет такого человека, который мог бы поклясться в своей невиновности. Все мы в чем-то виноваты, такова действительность. А человек, о котором идет речь, сам начал подумывать, не является ли он в самом деле членом коммунистической партии. Как вы думаете, почему Гитлеру так долго все сходило безнаказанно? Дипломаты оказались неспособными понять, что Гитлер затеял нечто новое, из ряда вон выходящее, они считали, что это всего лишь старая песня на новый лад. Потребовался посторонний наблюдатель, подобно вам или мне, чтобы понять, что он является выразителем устремлений человека двадцатого века". Не подлежит сомнению, что Каммтшгс, не задумываясь, подбросил бы такие документы, если нашел бы это необходимым. Совершенно так же, как он смухлевал с этой отметкой уровня виски. Хирн вовсе не собирается становиться пешкой в руках генерала. Можно не сомневаться, что Каммингс смотрит на него сейчас как на игрушку. Хирн еще раз медленно осмотрел палатку. Неплохо было бы дождаться генерала и рассказать ему об успешной доставке продуктов, но это будет испорченное удовольствие, и Каммингс догадается об этом. "Ну как, пришлось попотеть немного, да, Роберт?" - спросит он. Хирн закурил сигарету и направился было к мусорной корзине бросить спичку. "Вот она, эта инстинктивная реакция: как бы не бросить спичку на генеральский пол". Он остановился. Должен же быть предел, дальше которого нельзя позволять генералу издеваться над ним! Подумаешь, чистый пол! Если взглянуть на это просто, отбросив гипноз всей этой военной чепухи, именуемой субординацией, все это абсурд, извращение. Он бросил спичку около тумбочки, а потом с глупым волнением швырнул сигарету прямо на середину чистого пола генеральской палатки, с силой растер ее каблуком и, сам себе удивляясь, долго смотрел на нее, встревоженный, но довольный. Пусть Каммингс увидит это, пусть! К полудню духота в палатке отделения личного состава штаба стала нестерпимой. Майор Биннер протер очки в стальной оправе, скорбно откашлялся и смахнул капли пота с аккуратно подбритого виска. - Это серьезное дело, сержант, - сказал он спокойным тоном. - Так точно, сэр. Я знаю. Майор Биннер бросил взгляд на генерала, затем побарабанил пальцами по столу и посмотрел на стоявшего перед ним по стойке "смирно" сержанта. В нескольких шагах от Биннера около углового шеста палатки расхаживал взад и вперед Каммингс. - Если вы сообщите нам факты, сержант Леннинг, это окажет весьма серьезное влияние на военный суд, - сказал Биннер. - Майор, я не знаю, что еще сказать вам, - запротестовал Леннинг, невысокий коренастый человек со светлыми волосами и бледно-голубыми глазами. - Фактов будет достаточно, - протянул Биннер печально. - Ну что же, мы пошли в разведку, а так как позавчера мы уже побывали на том участке, я просто не видел необходимости идти туда еще раз. - А кто дал вам право принимать такие решения? - Никто не давал, сэр, но я видел, что солдаты не в восторге, поэтому, когда мы прошли примерно половину пути, я просто посадил свое отделение в небольшой рощице и подождал с час, а потом возвратился и доложил. - И доклад был заведомо ложным, - сказал нараспев Биннер. - Вы доложили, что побывали на участке, который... до которого не дошли целую милю. К душившему Каммингса гневу прибавилось легкое презрение к Биннеру за неуклюжесть его языка. - Да, сэр, это правда, - сказал сержант Леннинг. - Вы способны, так сказать, отдать себе отчет в том, что случилось? Каммингс едва подавил в себе желание вмешаться, чтобы ускорить допрос. - Я не понимаю вас, майор, - тихо сказал Леннинг. - Сколько раз вы уклонялись от выполнения заданий по разведке? - спросил Биннер. - Это было в первый раз, сэр. - Кто еще из сержантов вашей роты или батальона представлял ложные и вводящие в заблуждение доклады о результатах разведки? - Больше никто, сэр. Я никогда не слышал о таком. Генерал круто повернулся, подошел к Леннингу и взглянул на него в упор. - Леннинг, вы хотите когда-нибудь возвратиться в Штаты или предпочитаете сгнить здесь, в тюремном лагере? - Сэр, - Леннинг запнулся, - я служу в этой части уже три года и... - Пусть даже двадцать лет, это не имеет никакого значения. Кто из сержантов представлял ложные доклады о выполнении разведывательных заданий? - Я не знаю никого, сэр. - Есть у вас девушка? - Я женат, сэр. - Хотите ли вы снова увидеть свою жену? Леннинг покраснел. - Она бросила меня около года назад. Прислала прощальное письмо. Крутой поворот. Сухой скрип под подошвами ботинок генерала. - Майор, завтра вы можете предать этого человека военному трибуналу. - Каммингс задержался у выхода. - Леннинг, я предупреждаю вас: лучше, если вы скажете правду. Мне нужны фамилии сержантов вашей роты, представлявших ложные доклады. - Таких у нас нет, насколько я знаю, сэр. Каммингс надменно вышел из палатки и пошел через территорию бивака; от бессильной злобы у него подкашивались ноги. Какой же наглец этот Леннинг: "Таких у нас нет, насколько я знаю, сэр". Вся дивцзия состоит из таких вот, как он, сержантов, и можно с уверенностью сказать, что три четверти представляемых ими докладов ложные; вполне возможно, что мошенничают даже офицеры. И хуже всего то, что Каммингс ничего не может с этим сделать. Если предать Леннинга военному трибуналу, приговор наверняка будет рассматриваться высшей инстанцией, и по всему Южно-Тихоокеанскому театру военных действий пройдет слух, что его солдаты СТАЛИ ненадежными. Даже в том случае, если Леннинг назвал бы фамилии других сержантов, генерал не смог бы принять мер. Люди, которые заменят их, возможно, окажутся еще хуже. Но будь он проклят, если возвратит Леннинга в роту без наказания. Пусть помучается в ожидании суда. С судом можно подождать, пока не закончится операция (если она вообще когда-нибудь закончится); тем временем Леннинга надо будет все время вызывать на допрос и все время обещать, что суд состоится завтра или послезавтра. Пришпоренный злобным удовлетворением, генерал зашагал быстрее. Если это не сломит Леннинга, можно попробовать другие пути. Но солдаты должны усвоить, пусть ему даже придется тыкать их носом в грязь, что кратчайший путь избавления от неудобств - это успешное окончание операции. Им нравятся биваки, так ведь? Ну что же, это можно устроить. Завтра можно организовать общую переброску войск на тот или иной фланг - выпрямление линии фронта на несколько сот ярдов с рытьем новых окопов, установкой новых проволочных заграждений, новых палаток. А если они начнут опять прокладывать дощатые дорожки и заводить комфортабельные уборные, можно провести еще одну переброску. Все дело тут, видимо, в склонности американцев к обзаведению недвижимой собственностью: построить себе дом, зажить в нем, тихонько жирея, и, наконец, умереть. Дисциплину в дивизии надо подтянуть. Если солдаты уклоняются от соприкосновения с противником, то в госпитале наверняка должны быть симулянты. Надо будет послать записку в полевой госпиталь, чтобы там разобрались со всеми сомнительными случаями. Люди в частях слишком уж распустились, слишком много таких, кто сопротивляется его воле, ставит ему палки в колеса. О, они были бы рады, если б назначили нового генерала, мясника, который бесцельно загубил бы их жизни. Ну что ж, если они не воспрянут духом, то скоро получат мясника. В генералах такою плана недостатка никогда не было. Кипя от негодования, Каммингс возвратился в свою палатку, сел за стол и начал нервно вертеть в руках карандаш. Потом он швырнул его на пол и с лихорадочной ненавистью уставился на стол для карт рядом с койкой. Стол показался ему сущей насмешкой. Генерал почувствовал, что в палатке какой-то непорядок. После утренней приборки Клеллана здесь что-то изменилось. Он еще раз обвел беспокойным взглядом палатку. - О, боже! - не то промычал, не то возопил он. Его грудь внезапно пронзила острая боль. Посреди палатки на самом виду на полу валялись спичка и окурок, который кто-то с силой вдавил в дощатый настил. Мерзкая масса из грязного пепла, обожженной бумаги и коричневого табака. На столе лежала записка, которую раньше генерал не заметил: "Сэр, ждал вас, но вы не появились. Я доставил испрошенное вами продовольствие. Хирн". Стало быть, это Хирн испачкал пол. Ну конечно же он. Каммингс подошел к спичке и окурку, с невыразимым отвращением подобрал их и бросил в мусорную корзину. На полу осталось немного черного пепла, который генерал растер подошвой. Несмотря на испытываемое отвращение, он заставил себя понюхать пальцы, хотя ненавидел запах окурков. Произошла какая-то реакция в кишечнике. В глубине желудка у него что-то сработало, и Каммингса бросило в пот от острого расстройства желудка. Он протянул руку, нащупал полевой телефон, крутанул рукоятку вызова и пробормотал в трубку: - Найдите Хирна и пришлите его ко мне. Генерал с силой потер свою левую щеку, которая, казалось, утратила всякую чувствительность. Сотворить такое! Каммингса переполнял гнев. Он крепко стиснул зубы, сердце забилось учащенно, в кончиках пальцев бешено пульсировала кровь. Это было невыносимо. Подойдя к холодильнику, он налил стакан воды и выпил ее маленькими судорожными глотками. На мгновение где-то между приступами ярости, наплывавшей на него волнами, появилось другое чувство - странное сочетание отвращения и чего-то, похожего на страх, необъяснимого возбуждения и бессилия, даже покорности, как у молодой девушки, обнажающей свое тело перед толпой незнакомых мужчин. Но ярость тут же смела это чувство, заполнила все его существо настолько, что подавила все другое и заставила его трястись от невыносимого возмущения. Если бы в этот момент у него в руках оказалось какое-нибудь животное, он задушил бы его. Вместе с гневом Каммингс чувствовал страх, явный, хорошо сознаваемый; действие Хирна равноценно тому, как если бы на него поднял руку солдат. В глазах Каммингса этот поступок превратился в символ непокорности войск, их сопротивления его воле. Страх, который они испытывали перед ним, уважение, которым он пользовался, были осмысленными, основанными на признании его силы и власти, возможности наказать их, но этого было недостаточно. Не хватало страха другого рода - слепого, заставлявшего считать неповиновение ему святотатством. Окурок сигареты на полу был вызоврм, отрицанием его власти, таким же, как нарушение долга Леннингом или атака японцев, и он, Каммингс, должен расправиться с этим немедленно и безжалостно. Если он будет колебаться, сопротивление ему станет расти. Неповиновение нужно вырвать с корнем. - Вы вызывали меня, сэр? - спросил вошедший в палатку Хирн. Каммингс медленно повернулся и пристально посмотрел на него. - Да, садитесь. Мне надо поговорить с вами, - сказал он холодным и спокойным тоном. Теперь, когда Хирн находился перед ним, гнев генерала стал колким, язвительным, управляемым, придающим силы. Он неторопливо закурил сигарету и лениво выдохнул дым; его руки больше не дрожали. - Давно мы не говорили по душам, Роберт. - Так точно, сэр. - Кажется, с того вечера, когда играли в шахматы. Они оба хорошо помнили этот вечер. Каммингс с отвращением разглядывал Хирна. Сейчас Хирн воспринимался им как напоминание об одной ошибке, об одном потворстве своей слабости, которое он позволил себе раз в жизни. С тех пор генерал не выносил присутствия Хирна. "Моя жена не верна мне". При воспоминании об этом Каммингса всего перекосило от отвращения к себе за ту минутную слабость. И вот теперь Хирн сидел перед ним, развалившись на походном стуле; его большое тело вовсе не было так расслаблено, как казалось; надутые губы; холодные, следящие за его, Каммингса, взглядом глаза. Одно время Каммингс думал, что в Хирне что-то есть - великолепие, под стать его, Каммингса, великолепию, склонность властвовать, та особая жажда власти, которой он придавал большое значение. Но генерал ошибся. Хирн оказался пустым местом. И реакции у него совершенно элементарные. Весь он на поверхности. Сигарету он бросил и раздавил, несомненно, под влиянием момента. - Я собираюсь прочитать вам лекцию, Роберт. До этого момента Каммингс не имел представления, как поведет разговор. Он доверял своей интуиции. И вот решение найдено. Он придаст разговору интеллектуальную форму, незаметно втянет в него Хирна, так, чтобы тот не подозревал, к чему приведет этот сегодняшний разговор. Хирн закурил сигарету. - Слушаю, сэр. - Он продолжал держать спичку, и они оба посмотрели на нее. Прошла довольно ощутимая пауза, прежде чем Хирн наклонился и бросил спичку в пепельницу. - Вы в высшей степени аккуратны, - заметил Каммингс кислым тоном. Хирн поднял глаза, на какое-то мгновение встретился взглядом с Каммингсом, одновременно обдумывая ответ. - Воспитание, - ответил он сухо. - Знаете, мне кажется, есть много такого, что вы могли бы позаимствовать у своего отца. - Я не знал, что вы знакомы с ним, - сказал Хирн спокойно. - Я знаю людей такого типа. - Каммингс потянулся. А теперь другой вопрос, пока Хирн не подготовился к нему: - Задумывались ли вы когда-нибудь, почему мы ведем эту войну? - Вам нужен серьезный ответ, сэр? - Да. Хирн провел большими рукамрт по бедрам. - Я не знаю... не уверен. Но полагаю, что, несмотря на некоторые противоречия, объективно наше дело - правое. То есть в Европе. Что касается здешнего театра, то, по-моему, это империалистическая игра в орла и решку. Либо мы испоганим Азию, либо Япония. Но я думаю, что наши методы будут менее крутыми. - Это вы сами придумали? - Я не претендую на исчерпывающий, правильный ответ. Его можно дать, пожалуй, только лет через сто. - Хирн пожал плечами. - Я удивлен, что вам интересно мое мнение, генерал. - Его взгляд снова стал ленивым, подчеркнуто безразличным. Хирн умел держаться. Этого у него не отнимешь. - Мне кажется, Роберт, вы могли бы ответить более развернуто. - Хорошо. Могу. В войне всегда имеет место осмос, взаимное проникновение идей... называйте это как угодно, но победители всегда стараются, так сказать, натянуть на себя парадные одеяния побежденных. Мы легко можем стать фашистским государством после победы, и тогда на вопрос, что будет дальше, ответить действительно трудно. - Хирн сделал глубокую затяжку. - Я не заглядываю далеко вперед. Но за неимением лучшей идеи я просто считаю, что гадко убивать миллионы людей просто из-за какого-то идиота с неуравновешенной психикой. - В действительности вас уж не настолько это беспокоит, Роберт. - Может быть. Но до тех пор, пока вы не дадите мне какуюнибудь другую идею взамен, я буду придерживаться этой. Каммингс усмехнулся. Гнев в нем ослабел, уступив место холодной, непреклонной решимости. Теперь Хирн медлил с ответами, и генерал заметил это. Когда Хирн вынужден подыскивать ответы, он чувствует себя явно неловко, старается, чтобы его умозаключения были логичными. После короткой паузы Хирн продолжал: - Мы находимся на пути к еще более совершенной организации, и я не вижу, как левые могут выиграть эту борьбу в Америке. Временами мне кажется, что если кто прав, так это Ганди. Каммингс громко рассмеялся. - Ну, знаете ли, более невосприимчивого человека вам вряд ли удалось бы найти. Так, значит, пассивное сопротивление. Вам эта роль вполне подходит. И вам, и Клеллану, и Ганди. Хирн слегка выпрямился. Теперь, когда дымка рассеялась, полуденное солнце палило нестерпимо, безжалостно обжигало все уголки бивака, резко очерчивало тени под откидными клапанами палатки. В сотне ярдов от них на склоне холма сквозь редкую растительность была видна медленно двигающаяся к полевой кухне очередь, в которой стояло не менее двухсот пятидесяти человек. - Мне кажется, - сказал Хирн, - Клеллан скорее похож на вас. И уж раз мы об этом заговорили, вы могли бы сказать ему, что цветы в палатке - это ваша идея. Каммингс снова засмеялся. Значит, подействовало. Он широко раскрыл глаза, хорошо зная, какой эффект производит их сверкающая белизна, затем с притворным весельем хлопнул себя по бедру. - А спиртного вы достаточно получаете, Роберт? - Теперь ясно, почему он раздавил окурок на полу. Хирн промолчал, но его подбородок чуть заметно задрожал. Каммингс устроился поудобнее; на его лице было написано довольство собой. - Мы немного уклонились от темы. Я собирался объяснить вам, почему мы ведем войну.