На него сразу навалился какой-то солдат. Минетта немного посопротивлялся, потом затих. Он слышал крик солдат, топот ног бежавших к нему людей. "Фокус удался. Могу поспорить, что удался", - подумал Минетта. Он стал дрожать и постарался, чтобы губы покрылись слюной. "Это подействует". Он вспомнил, что в как.ом-то кинофильме видел, как у сумасшедшего шла пена изо рта. Кто-то грубо схватил его и положил на койку. Это был врач, делавший ему перевязку. - Как его зовут? - спросил врач. - Минетта, - ответил кто-то. - Ну ладно, Минетта, - проговорил врач. - Хватит. Эти штучки у тебя не пройдут. - Сволочи! Не могли прикончить того япошку! - крикнул Минетта. Врач потряс его за плечо. - Минетта. Ты разговариваешь с офицером армии США, Если не послушаешь меня добром, отдам под трибунал. На какой-то момент Минетгу охватил страх, но вдруг скабрезная шутка пришла ему на память, и он истерически засмеялся. Звук собственного смеха вдохновил его, он засмеялся еще громче. "Они ничего не сделают со мной, если я буду действовать верно", - мелькнула мысль. Он внезапно оборвал смех и сказал: - Все вы сволочи, японские сволочи! В тишине Минетта вдруг услышал голос одного из солдат: - Он спятил, наверняка спятил. - А ты видел, как он схватил винтовку? Ей-богу, я думал, он перестреляет нас всех, - заметил еще кто-то. Врач задумался, а потом неожиданно сказал: - Ты притворяешься. Я давно за тобой присматриваю. - Ты япошка! - Минетта выдавил струйку слюны на нижнюю губу и хихикнул. "Здорово я его", - подумал он. - Дайте ему успокаивающего, - сказал врач, обращаясь к стоявшему рядом с ним санитару, - и переведите в седьмую палатку. Минетта уставился отсутствующим взглядом на земляной пол. В седьмой палатке, как он слышал, размещались тяжелораненые и больные. Минетта стал плевать на пол. - Ты япошка! - крикнул он вслед удалявшемуся врачу. Когда его схватил санитар, Минетта сначала весь напрягся, а потом расслабился и бессмысленно захихикал. Санитар сделал ему укол в руку, но Минетта даже не вздрогнул. "Я добьюсь своего", - подумал он. - Ну вот, Джек, пойдем, - сказал санитар безразличным тоном. Минетта встал и пошел за ним. Он раздумывал над тем, как ему вести себя дальше. Догнав санитара, он прошептал: - Ты сволочь, япошка, но я никому не скажу об этом, если дашь мне пять долларов. - Пошли, пошли, Джек, - устало произнес санитар. Минетта поплелся за ним. Когда они подошли к палатке номер семь, Минетта остановился и снова закричал: - Я не пойду туда! Там япошка! Он убьет меня! Я не пойду! Санитар ловко схватил его за руку, завел ее за спину и толкнул его в палатку. - Отпусти меня, отпусти! - закричал Минетта. Подведя его к свободной койке, санитар приказал ему лечь. Минетта сел на койку и стал расшнуровывать ботинки. "Мне лучше на время успокоиться", - подумал он. Укол начал оказывать свое действие. Минетта лег на койку и закрыл глаза. На мгновение он представил себе свой поступок и с волнением подумал о том, что произойдет в случае неудачи. Несколько раз он тяжело проглотил слюну. Все в нем кипело от радости, страха и гордости. "Мне нужно только держаться, а то меня выдворят отсюда через деньдва". Вскоре он заснул и проспал до утра. Проснувшись, он только через несколько минут вспомнил о происшедшем за минувший день и снова ощутил страх. На мгновение его охватило сомнение - стоит ли продолжать игру, но как только он подумал, что придется вернуться во взвод... "Нет. Ни за что! Надо выдержать!" Минетта сел на койке и огляделся. В палатке было еще трое. У двоих голова в бинтах, третий неподвижно лежал на спине, уставив взор в опорный шест палатки. "Это как раз тот, из восьмого отделения", - подумал Минетта, и дрожь пробежала по его телу, а потом стало смешно. В следующий момент его снова охватил страх. "Может быть, именно так ведут себя сумасшедшие - не двигаются и ничего не говорят. Может быть, я переиграл вчера". Это его встревожило. Он решил вести себя так же, как тот солдат. "Так будет лучше", - подумал он. В девять часов пришел врач. Минетта лежал неподвижно, лишь изредка бормоча что-то. Врач бросил на него быстрый взгляд, перевязал рану на ноге и, не сказав ни слова, ушел. У Минетты отлегло от сердца, но тут же он разозлился. "Им не жалко, если ты и умрешь". Он закрыл глаза и погрузился в раздумье. Утро прошло совершенно спокойно. Минетта чувствовал себя радостно и уверенно, а вспомнив обход врача, решил, что вовсе неплохо, что врач не обратил на него внимания. "Я их убедил, и они скоро отправят меня на другой остров". Минетта представил себе, как он вернется домой, какие нашивки будет носить, как пройдется по соседним улицам, будет разговаривать со встречными людьми. "Ну как, трудно было?" - спросят его. "Нет, не очень", - скажет он. "Это ты брось. Ясно, что не сладко". Он отрицательно покачает головой: "Грех жаловаться. Меня судьба миловала". Минетта усмехнулся. Вокруг станут говорить: "Этот Стив Минетта - хороший парень, нужно отдать ему должное. Чего он только не повидал, а какой скромный". "Да, было бы неплохо, - решил Минетта, - но сначала нужно еще суметь вернуться домой". Он представил себе, как будет ходить на вечеринки, какое внимание станет привлекать к себе. Девчатам, что гоняются за парнями, заполучить его будет непросто. "Рози сама будет приставать на этот раз, - подумал он. - Вернувшись, не буду утруждать себя работой. Только дураки работают изо всех сил. А что хорошего дала кому-нибудь работа?" Минетта лежал без движения уже несколько часов подряд. Палатку снова нагрело солнцем, и он погрузился в какой-то приятный теплый омут. В его сознании мелькали сцены соблазнения девушек. "Рози неплохая бабенка, - сказал он про себя. - Я женюсь на ней". Минетта вспомнил запах ее духов, сверкающие и возбуждающие ресницы. "Она подмазывает их вазелином, - решил он. - Но это неплохо, когда женщина умеет делать все эти штучки". Минетта снова было погрузился в сладострастные мечты, но тут же с досадой постарался отогнать мысли о женщинах. "Все они вполне доступны, нужно только найти слова, сказать, что любишь. Женщины глупы, всегда верят этим словам". Мысли Минетты снова вернулись к Рози, и это разозлило его. "Она обманывает меня. В письме пишет, что не танцует ни с кем, ожидая моего возвращения. Враки... Знаю я ее, она очень любит танцевать. Раз тут врет, значит, и во всем остальном тоже". Его терзало чувство ревности, и, чтобы освободиться от него, он вдруг крикнул: - Держите япошку! Это показалось ему легким делом, и он повторил крик. Санитар встал со стула, подошел к нему и сделал укол в руку: - Я думал, ты успокаиваешься, Джек, - сказал он. - Япошка! - прокричал Минетта. - Да, да, да. - Санитар вернулся к своему стулу. Минетта вскоре заснул и не просыпался до утра. На следующий день он чувствовал себя так, как будто отравился. У него болела голова, руки и ноги, казалось, окаменели. Врач прошел мимо, даже не взглянув на него, и это привело Минетту в бешенство. "Проклятые эти наши офицеры! Они думают, что армия создана только для их удовольствия". Минетта был очень возмущен. "Я ничем не хуже. Почему этот подонок может приказывать мне?" Он неуклюже повернулся на койке. "Это заговор". Минетта ощутил неясную злобу. "Весь мир - игра. Если ты не оказался наверху, то становишься тряпкой, о которую вытирают ноги. Все против тебя". Минетта вспомнил, как Крофт, осматривая его рану, засмеялся. "Ему ни до кого нет дела, ему и смерть наша нипочем". Минетту охватило такое же чувство боли, потрясения и удивления, какое он испытал сразу после ранения. Впервые Минетта понастоящему испугался. "Я не вернусь туда... Пусть меня расстреляют. - Он пошевелил губами. - Ну что это за чертова жизнь, когда не чувствуешь себя в безопасности". Минетта размышлял об этом всю вторую половину дня. За эти два дня он испытал и радость, и тоску, и злость, а сейчас начал впадать в отчаяние. "Я хороший человек, - говорил себе Минетта, - и вполне заслужил право быть сержантом, но от Крофта этого не дождешься. Он судит о человеке с первого взгляда. - Минетта зло отбросил одеяло. - Зачем зря лезть из кожи? Все равно впереди ничего не светит. Какого черта стараться просто так?" Минетта вспомнил, как однажды во время занятий ему пришлось командовать взводом. "Никто из солдат не дел?л этого лучше меня, - подумал он, - но ведь всякое желание пропадает. Я могу значительно больше, чем требуется, в этом мое несчастье. Какой толк усердствовать, если у тебя в этой армии никаких шансов?" Минетте тяжело было думать о своей испорченной жизни. "Я знаю что к чему и не такой дурак, чтобы терять время понапрасну. А если я уйду из армии, то чем займусь? Работать? Нет, я не смогу. Единственное, что меня интересует, это приударить за бабами. Минетта повернулся на постели и лег лицом вниз. "А что еще остается. - Он тяжело вздохнул. - Полак верно говорит - можно заняться бандитизмом". Эта мысль доставила Минетте удовольствие, и он представил себя в тюрьме, убийцей. От жалости к себе на его глазах появились слезы, и он нервно повернулся на койке. "Я должен выбраться отсюда. Долго ли они меня здесь продержат? Почему они не обращают на меня никакого внимания? Они должны отправить меня отсюда, иначе я действительно сойду с ума". Глупость армейских порядков всегда задевала Минетту. "Они теряют солдата только потому, что не хотят нисколько позаботиться о нем". Минетта заснул, но ночью его разбудили голоса санитаров, вносивших раненых в палатку. Время от времени он видел красный силуэт руки, прикрывавшей фонарь, а иногда луч света отбрасывал какую-то фантастическую тень на лицо раненого. "Что происходит?" Он слышал стоны раненых, и от этого по телу пробегали мурашки. Вошел врач и о чем-то поговорил с одним из санитаров. - Наблюдай за этим и сделай ему укол, двойную дозу, если он будет слишком буйствовать. -г- Слушаюсь, сэр. "Вот и все, что они умеют, - подумал Минетта. - Укол, укол. Я и сам мог бы быть врачом". Полуоткрыв глаза, Минетта смотрел на происходящее и внимательно прислушивался к разговору тех двух раненых, у которых голова была перевязана. Они говорили при нем впервые. - Санитар, - спросил один из них. - В чем дело? Санитар подошел к ним и стал объяснять: - Говорят, сегодня всю ночь действовали дозоры. Этих парней только что доставили из батальонного пункта сбора раненых. - А пятая рота участвовала, не знаешь? - Спроси у генерала. - Я рад, что мне не пришлось участвовать, - пробормотал один из раненых. - Да, от тебя теперь мало толку, Джек, - ответил санитар. Минетта перевернулся. "Жаль, что меня разбудили, черт возьми", - подумал он. Раненый, лежавший на койке в углу палатки, невыносимо храпел. Минетта закрыл глаза. "Ну и местечко", - с отвращением подумал он. Страх уступил место раздражению. Неожиданно он ясно расслышал треньканье в ночных джунглях, и его с новой силой охватил страх. Такой страх испытывают дети, когда их неожиданно будят в темноте. "Боже", - пробормотал Минетта. Если не считать приема пищи, которую ему приносили, и пользования ночным горшком, стоявшим под койкой, в течение двух с половиной суток он лежал без движения и именно поэтому стал таким неспокойным и раздражительным, "Я не вынесу этого", - сказал он себе. Раненый, который до этого лишь стонал, начал кричать, и это привело Минетту в такой ужас, что он сжал зубы и укрылся с головой одеялом. Стоны раненого напоминали звук летящей мины, а потом он снова закричал в полный голос: - Боже, спаси меня, ты должен спасти меня! Затем надолго наступила тишина. В палатке не было слышно ни звука. Вдруг один из раненых прошептал: - Еще один псих. - Какого черта нас поместили в палату для сумасшедших? Минетта вздрогнул. "Этот псих может убить меня, когда я засну". Раненое бедро, уже почти зажившее, начало ныть. "Засыпать, пожалуй, нельзя", - решил Минетта. Он беспокойно заворочался, прислушиваясь к писку сверчков и крикам животных в зарослях за палаткой. Вдали прогремело несколько выстрелов, и Минетту снова охватила дрожь. "К утру я сойду с ума", - подумал он и тихо рассмеялся над самим собой. Он ощутил пустоту в желудке, ему захотелось есть. "Зачем я только связался со всем этим!" - размышлял он. Один из вновь прибывших раненых начал стонать, а потом тяжело закашлялся. "Парню, видно, плохо, - подумал Минетта, - умрет". Ему показалось в этот момент, что смертельный исход для этого солдата почти неизбежен. Минетта боялся даже дышать, ему чудилось, что воздух переполнен заразными микробами. В темноте казалось, что все предметы вокруг движутся. "Ну и ночка, - подумал он. Сердце учащенно забилось. - Боже, только бы выбраться отсюда". Голодные спазмы в желудке усилились. Раз или два в животе у него урчало. "Поспать не удастся, наверняка не удастся". Минетту охватили муки ревности. Он представил любовные похождения Рози. Наверное, началось с того, что она одна отправилась на танцы в Роузленд, а кончилось известно чем. Минетта покрылся холодным потом, а потом с беспокойством подумал о том, как написать письмо домой. "Они не получат от меня вестей месяца два. Подумают, что меня убили. Мать будет так волноваться... А как она крутилась вокруг меня в детстве, когда мне случалось простудиться... В еврейских и итальянских семьях всегда так". Минетта постарался отвлечься от мыслей о матери и снова стал думать о Рози. "Если она не получит от меня письма, то наверняка закрутит любовь с другим". В нем закипела злость. "Черт с ней в таком случае! Обойдусь и без нее". Минетта вспомнил, как блестели у нее иногда глаза, и ему стало жаль себя. Он жаждал вновь увидеть Рози. Контуженый снова закричал, и Минетта, весь дрожа, сел на койке. "Мне надо спать! Я этого не вынесу". Он начал кричать: - Вон япошка! Я вижу его, вижу! Я убью его! Он вскочил с койки и стал ходить по палатке. Земля под его босыми ногами была холодная и влажная. Минетта опять задрожал. Санитар встал со стула и тяжело вздохнул. - Боже, что за палата! - Он взял шприц со стола, стоявшего рядом с ним, и направился к Минетте. - Ложись, Джек. - Пошел ты к черту! - Минетта все же позволил санитару проводить себя к койке. Он задержал дыхание, когда шприц вонзился в мышцу, а затем сделал глубокий выдох. - Ну и времечко, - со стоном сказал он. Солдат, раненный в грудь, снова начал кашлять, но для Минетты эти звуки казались отдаленными. Он расслабился, почувствовал себя уютно, ему стало тепло. "Укол - это отличная штука, - подумал он. - Я стану наркоманом... Нужно уносить ноги отсюда..." С этими мыслями он заснул. Проснувшись утром, он увидел, что один из раненых умер. Одеяло было натянуто ему на голову. От вида обнаженных закоченевших ног солдата Минетту бросило в дрожь, по спине пробежали мурашки. Он взглянул на тело умершего и отвернулся. В палатке стояла гнетущая тишина. "Должно быть, что-то сильно меняется в человеке, когда он умирает", - подумал Минетта. Его охватило острое любопытство, очень хотелось взглянуть на лицо умершего. Если бы в палатке никого не было, он, вероятно, подошел бы к покойнику и поднял одеяло. "Это парень, который был ранен в грудь", - - отметил Минетта про себя. Ему снова стало страшно. "Как можно оставлять людей там, где только что умер человек, лежавший на койке по соседству". Страх сковал его, и он почувствовал себя плохо. После укола у него разболелась голова, давал о себе знать голод, боль ощущалась в руках и ногах. "О боже! Я должен вырваться отсюда". Вошли два санитара, положили умершего на носилки и унесли из палатки. Никто из раненых не произнес ни слова. Минетта тупо уставился на опустевшую койку. "Еще одной такой ночи я не вынесу". Его затошнило, и он поспешно сделал несколько глотательных движений. "Убийцы!" Принесли завтрак, но Минетта не мог даже притронуться к еде. Он погрузился в раздумье. Он знал, что не сможет вынести больше ни одного дня в госпитале. Ему захотелось поскорее вернуться в свой взвод. "Вырваться отсюда любой ценой". Пришел врач. Минетта молча наблюдал, как он снял повязку с его ноги. Рана почти зажила. Виднелась небольшая розовая полоска новой кожи. Врач смазал рану обеззараживающей мазью, но повязку накладывать не стал. Сердце Минетты учащенно забилось, он почувствовал головокружение и задрожал. Собственный голос показался ему странным. - Скажите, доктор, когда я смогу выбраться отсюда? - Что? - Я проснулся утром и ничего не могу понять. - Минетта сделал удивленный вид и улыбнулся. - Я помню, что был в другой палатке, а теперь почему-то здесь. В чем дело? Врач спокойно взглянул на него. Минетта заставил себя ответить таким же спокойным взглядом, но, несмотря на все усилия, не выдержал и в конце концов как-то странно ухмыльнулся. - Как тебя зовут? - спросил врач. - Минетта. - Он назвал свой личный номер. - Можно мне выписаться сегодня? - Можно. Минетта ощутил смешанное чувство облегчения и разочарования, На какой-то миг он даже пожалел, что буйствовал. - Да, Минетта, когда оденешься, мне надо будет поговорить с тобой. - Врач повернулся, а потом бросил через плечо: - Не пытайся увильнуть. Это приказ. Я хочу поговорить с тобой. - Слушаюсь, сэр. - Минетта поежился. "В чем дело? - с удивлением подумал он. И тут же ему стало удивительно легко при мысли, что все в общем-то обошлось. - Главное - быстро сообразить, тогда любая выходка сойдет с рук". Минетта натянул на себя одежду, комом лежавшую у койки, и сунул ноги в ботинки. Солнце еще не начало припекать, и настроение у него было бодрое. "Хватит валяться". Он бросил взгляд на койку, где умер солдат, и его передернуло. "Парню повезло. Он отделался навсегда". Вдруг он вспомнил о вчерашних действиях дозоров, и настроение у него сразу упало. "Надеюсь, взвод не пошлют никуда". В голове Минетты мелькнула тень сомнения - правильно ли он поступил. Одевшись, Минетта почувствовал, что голоден. Он отправился к палатке, где находилась столовая, и обратился к первому попавшемуся повару. - Ведь ты не допустишь, чтобы человек отправился на позиции без завтрака? - спросил он. - Ладно, возьми что-нибудь. Минетта быстро проглотил остатки омлета, приготовленного из яичного порошка, и выпил немного оставшегося в десятигалонном титане теплого кофе. Привкус хлора был слишком силен, и Минетта поморщился. "Все равно что йод пить", - подумал он и, хлопнув повара по спине, сказал: - Спасибо, друг. Дай бог, чтобы у нас готовили так же хорошо. - Дай бог. Получив свою винтовку и каску в отделении снабжения госпиталя, Минетта направился к палатке врача. - Вы хотели видеть меня, доктор? - спросил он. - Да. Минетта уселся на раскладной стул. - Встать! - скомандовал врач, холодно взглянув на него. - Сэр? - Минетта, армия не нуждается в таких, как ты. Твоя выходка низкопробна. - Я не понимаю, о чем вы говорите, сэр. - В голосе Минетты прозвучала легкая ирония. - Заткнись! - резко ответил врач. - Я бы отдал тебя под трибунал, если бы там дела не тянулись подолгу, если бы это не было как раз то, чего ты добивался. Минетта молчал. Он чувствовал, что краснеет. От злости он весь напрягся и пожалел, что не может прикончить этого врача. - Что молчишь? Отвечай! - Слушаюсь, сэр! - Если еще раз выкинешь этот трюк, я добьюсь, чтобы тебя посадили лет на десять. А пока я направляю записку твоему командиру с просьбой назначать тебя в наряд в течение недели. Минетта попытался сделать вид, что несправедливо обижен, и сказал: - Почему вы издеваетесь надо мной, сэр? - Заткнись! Минетта пристально посмотрел на врача, а потом спросил: - Это все, доктор? - Убирайся! И если еще раз вздумаешь попасть сюда, то только с хорошей дыркой. Минетта, нахмурившись, тяжело ступая, вышел из палатки. Его трясло от злости. "Проклятые офицеры, - ворчал он. - Все они такие". Минетта споткнулся о корень дерева и со злостью притопнул. "Пусть только попадется мне после войны. Я покажу этой сволочи". Он вышел на дорогу, проходившую по краю территории госпиталя, и стал ждать попутной машины, чтобы отправиться к побережью. "Этот болван, наверно, даже не мог заработать себе на жизнь до войны, - проворчал Минетта и сплюнул пару раз. - Тоже мне доктор". Волна стыда охватила его. "Я так зол, прямо плакать хочется", - подумал он. Прошло несколько минут, когда на дороге появился грузовик. По знаку Минетты машина остановилась. Минетта забрался в кузов, уселся на ящики с патронами и стал горестно размышлять. "Человека ранят и как же с ним потом обращаются? Как с собакой. Им наплевать на нас. Ведь я по своей воле хотел вернуться, а он обращался со мной как с преступником. Впрочем, черт с ним. Все они сволочи". Минетта поправил каску на голове. "Будь они прокляты. Конечно, второй такой попытки не будет. С меня хватит. Если они хотят так обращаться со мной, пусть так и будет". Эта мысль принесла ему некоторое облегчение. "Пусть", - сказал он напоследок. Минетта окинул взглядом джунгли, простиравшиеся по обе стороны дороги, и закурил сигарету. "Пусть". Ред увидел Минетту во время обеда, когда взвод возвратился с работы по прокладке дороги. Выстояв очередь за едой, он уселся рядом с Минеттой и поставил весь свой обед прямо на землю. Проворчав что-то, он оперся спиной о ствол дерева и, кивнув Минетте, спросил: - Только что вернулся? - Да. Сегодня утром. - Они продержали тебя довольно долго с такой царапиной, - сказал Ред. - Да. - Минетта помолчал, а затем добавил: - Ведь знаешь как бывает, трудно попасть и трудно выбраться. - Он проглотил большой кусок венской сосиски. - Я неплохо провел там время. Ред зачерпнул ложкой немного пюре из обезвоженного картофеля и консервированных бобов. Ложка оставалась его единственным предметом из столового прибора. Много месяцев назад он забросил и нож и вилку. - С тобой там хорошо обращались? - Его раздражало собственное любопытство. - Лучше некуда, - ответил Минетта и глотнул кофе. - У меня была стычка с врачом. Я не выдержал и послал его подальше. За это заработал взыскание. А в остальном все в порядке. - Угу, - произнес Ред. Они продолжали молча есть. Ред чувствовал себя неважно. Вот уже несколько недель его все сильнее мучила боль в почках. В то утро, работая киркой на дороге, он перенапрягся. Острая боль застала его на самом взмахе. Он сжал зубы, пальцы у него дрожали. Он вынужден был бросить работу. Тупая боль в спине не прекращалась все утро. Когда прибыли машины, Ред с большим трудом забрался в кузов. "Стареешь, Ред", - насмешливо произнес Уилсон. Грузовик подпрыгивал на неровностях, и от этого боль становилась сильнее. Всю дорогу Ред молчал. Непрерывно раздавались звуки артиллерийских выстрелов, и солдаты вели разговор о наступлении, которое должно было начаться на следующий день. "Они снова пошлют нас, - думал Ред. - Надо подлечиться". На какой-то момент он позволил себе подумать о госпитале, но тут же отбросил эту мысль. "Я никогда не увиливал от дела и не стану увиливать теперь". Он неловко оглянулся. "Неделя ведь не прошла", - произнес Ред про себя. - Значит, с тобой обращались неплохо? - снова спросил он Минетту. Минетта поставил чашку с кофе и, настороженно взглянув на Ре да, ответил: - Да, все было хорошо. Ред закурил сигарету, а затем неуклюже поднялся на ноги. Пока мыл миску и ложку в бочке с горячей водой, он раздумывал, не взять ли ему освобождение по болезни. Ему почему-то стало стыдно. Наконец он решился на компромисс. Подойдя к палатке Уилсона, он сказал: - Послушай, я хочу получить освобождение по болезни. Пошли вместе? - Не знаю. Я еще не слышал, чтобы какой-нибудь доктор хорошо отнесся к нам. - Но ты ведь, кажется, болен. - Да, болен. У меня внутри все дерет. Я не могу даже малую нужду справить без жгучей боли. - Тебе нужно сделать пересадку железы от обезьяны, Уилсон хихикнул. - Да, со мной что-то неладно. - Какого же черта ты тогда ломаешься! Пошли, - предложил Ред. - Послушай, раз они ничего не находят, значит, у меня ничего нет. Эти сволочи знают только уколы да аспирин. Кроме того, мне не хотелось бы увиливать от работы на дороге. Может, я и неважный человек, но никто не скажет, что я не выполняю своей доли работы. Ред закурил и, закрыв глаза, с трудом подавил гримасу, вызванную приступом боли в спине. Когда приступ прошел, он тихо сказал: - Пошли. Мы заслужили денек отдыха. Уилсон тяжело вздохнул. - Ладно. Хотя все-таки неловко. Доложив ротному писарю, они отправились через весь бивак к палатке, в которой находился полковой пункт медицинской помощи. У палатки они увидели солдат, ожидавших осмотра. В глубине палатки стояли две койки. На них сидело с полдюжины солдат, они смазывали потертые ноги какой-то мазью. Санитар осматривал пришедших. - В этой очереди придется долго ждать, - посетовал Уилсон. - Везде очереди, - ответил Ред. - Везде жди. Знаешь, из-за этих очередей ничего не хочется делать. Пока двигалась очередь, они лениво болтали. Когда Ред подошел к санитару, он на какой-то момент потерял дар речи. Он вспомнил стариков переселенцев, их ноги, искалеченные ревматизмом, артритом и сифилисом. Их взоры казались опустошенными, они всегда были пьяны. Однажды они окружили его и просили пилюли. Теперь роли переменились. Несколько секунд Ред не мог произнести ни слова. Санитар равнодушно глядел на него. - У меня болит спина, - наконец, сгорая от стыда, произнес Ред. - Ладно, снимай рубашку. Я ничего не вижу сквозь нее, - резко сказал медик. Эти слова как бы пробудили Реда. - Если я ее и сниму, то ты все равно ничего не увидишь, - резко заявил Ред. - У меня почки болят. Медик тяжело вздохнул: - Чего вы, ребята, только не выдумаете. Иди туда, к врачу. Ред увидел очередь покороче и, ничего не ответив медику, встал в нее. Его охватила злость. "Хорошо, что мне не придется иметь дело с этим дураком", - подумал он. Вскоре к Реду присоединился и Уилсон. - Они ничего не знают. Только гоняют от одного к другому, - сказал Уилсон. Очередь Реда почти подошла, когда в палатке появился офицер и поздоровался с врачом. - Иди сюда, - сказал врач офицеру, и они стали беседовать, а Ред внимательно слушал. - У меня, кажется, простуда, - сказал офицер. - Здесь чертовский климат. Дай мне чего нибудь, но только не этого проклятого аспирина. Врач засмеялся: - У меня есть кое-что для тебя, Эд. Мы получили немного этого снадобья с последней партией грузов. На всех не хватит, по для тебя - вот. Ред повернулся к Уилсону и выпалил: - Если бы мы обратились с простудой, то получили бы наверняка слабительного. - Оп сказал это громко, чтобы офицеры слышали, и врач холодно взглянул на него. Ред выдержал этот взгляд. Офицер ушел, и врач обратился к Реду: - Что с тобой? - Нефрит. - Разреши мне самому установить диагноз. - Я знаю, что со мной, - ответил Ред. - Мне сказал доктор еще в Штатах. - Все вы знаете, чем больны. - Врач попросил Реда рассказать о симптомах болезни и слушал очень невнимательно. - Итак, у тебя нефрит. Что же я, по-твоему, должен делать? - Я не знаю, вам видней. Врач бросил взгляд на опорный стержень палатки. Его лицо выражало презрение. - Ты, конечно, не возражал бы отправиться в госпиталь? - Я пришел к вам, чтобы вы оказали мне помощь. - Слова врача привели Реда в замешательство. "Ведь я действительно пришел за этим", - подумал он. - Мы сегодня получили из госпиталя указание выявлять симулянтов. Как я могу быть уверен в том, что ты не притворяешься? - Проверьте. У вас же есть возможность сделать какие-то анализы. - Была бы, если бы не война. - Врач достал коробочку с таблетками и протянул ее Реду. - Принимай вот это и больше пей воды, а если притворяешься, тогда выброси. Ред побледнел. - Следующий! - крикнул врач. Ред повернулся и вышел из палатки. "Это последний раз, когда я обращаюсь к чертовым медикам". Он дрожал от злости. "Если притворяешься..." Он вспомнил, где ему приходилось ночевать, - на скамейке в парке, в холодных вестибюлях зимой. "Дьявольское отродье эти врачи". Ред вспомнил случай, когда солдат в Штатах умер потому, что не был вовремя госпитализирован. В течение трех дней он с повышенной температурой участвовал в занятиях по боевой подготовке, поскольку в гарнизоне действовало правило, что солдат имел право на госпитализацию только тогда, когда у него температура поднималась выше тридцати девяти градусов. Солдат умер через несколько часов после того, как на четвертый день болезни его отправили в госпиталь. У него было крупозное воспаление легких. "Они не зря так себя ведут, - думал Ред. - Они добиваются того, что ты ненавидишь их и раньше сложишь голову, чем обратишься к ним. Вот так они и держат нас в строю. Конечно, случается, что солдат умирает, но разве для армии один человек что-нибудь значит? Эти прохвосты имеют приказ свыше обращаться с нами, как со скотом. - Ред ощутил горькое удовольствие от того, что понял суть дела. - Можно подумать, что мы вовсе не люди". Мгновение спустя он понял, что его злоба объясняется также и страхом. "Пять лет назад я послал бы этого врача подальше. Взяточничество существует издавна, а в армии оно развилось еще шире. Человека заставляют есть дерьмо даже тогда, когда он помалкивает. Не протянешь и месяца, если станешь делать все, что хочется, - подумал Ред. - Но ведь нельзя же давать помыкать собой. Как найти выход из этого положения?" Из раздумья его вывел неожиданно раздавшийся голос Уилсона: - Пошли, Ред. - Ага... Они пошли. Уилсон молчал и хмурил широкий лоб. - Ред, я думаю, зря мы все это затеяли. - Да. - Мне нужна операция. - Ты ложишься в госпиталь? - Нет, - отрицательно покачав головой, ответил Уилсон. - Врач сказал, что можно подождать, пока не захватим остров. Срочности нет. - - А что у тебя? - А черт его знает, - ответил Уилсон. - Этот тип сказал, что у меня внутри все прогнило. Какой-то непорядок с этим делом. - Уилсон присвистнул и добавил: - Мой старик умер от операции, и я не хочу оперироваться. - Видно, не так плохи твои дела, - сказал Ред. - Иначе тебя сейчас же положили бы на операцию. - Ничего не могу понять, Ред. Знаешь, у меня была гоноррея пять раз, и каждый раз я сам ее вылечивал. Мой дружои рассказал мне об этой штуке, ее, кажется, называют пирдон или придион, чтото в этом роде. Я попробовал, и лекарство здорово мне помогло, а этот врач говорит, что не помогло. - Он ничего не понимает. - Конечно он сволочь, но дело-то в том, Ред, что у меня все внутри горит. Я не могу без боли даже помочиться, спина болит, а иногда даже спазмы бывают. - Уилсон в отчаянии щелкнул пальцами. - Странные вещи творятся, Ред. Ты имеешь дело с бабой, тебе становится приятно и тепло, ты млеешь от удовольствия, а потом все кончается полным развалом внутри. Я не могу понять этого, мне кажется, человек устроен неверно. Я болен почему-нибудь еще. Не может же любовь причинять человеку вред. - Может, - ответил Ред. - Да, запутано все здесь до невозможности - вот все, что я могу сказать. Просто невероятно, чтобы такая хорошая вещь кончалась так плохо. - Уилсон тяжело вздохнул. - Все в этом деле перепуталось к черту. Они пошли назад к своим палаткам. МАШИНА ВРЕМЕНИ ВУДРО УИЛСОН Непобедимый Ему было около тридцати лет - высокий ростом, с пышной шевелюрой золотисто-каштановых волос и крупными, резко обозначенными чертами на пышущем здоровьем розовощеком лице. Он носил не подходившие всему его облику очки в круглой серебряной оправе, которые придавали ему вид ученого или по крайней мере методиста. "Эту я не сравню ни с одной бабой. И никогда не забуду", - сказал он и провел тыльной стороной руки по своему высокому лбу, отбрасывая назад свисавшую на него шевелюру. В вашем сознании прочно засели такие стереотипные явления, как медленный упадок, смерть и болезнь, скука и насилие. Главная улица воспринимала кричащее безвкусное просперити не сразу, с каким-то нежеланием. На улице жарко, она запружена людьми, магазины маленькие и грязные. Мимо проходят ленивые и возбужденные девушки на тонких ногах, с накрашенными лицами. Они глазеют на кинотеатры с яркими афишами, ковыряют прыщи на подбородке, искоса поглядывают на всех своими бесстыжими бесцветными глазами. Яркое солнце освещает грязный асфальт и валяющиеся под ногами скомканные, пропитанные пылью газеты. В сотне ярдов от главной улицы - переулки. Они утопают в зелени, изумительно красивы, над головами прохожих сплетаются густо покрытые листьями ветви деревьев. Дома старые и приятные на вид. Вы пересекаете мост и смотрите на вьющийся узкой лентой ручей, грациозно обтекающий несколько отшлифованных камней; кругом краски цветущей растительности, шелест слегка колыхаемой майским бризом листвы. Немного дальше, как водится, особняк, небольшой, полуразрушенный, со сломанными ставнями окон, облезлыми колоннами и унылыми стенами, потемневшими, как зуб, в котором убит нерв. Особняк портит приятный вид улиц, придает им мрачный, мертвящий колорит. Газон в центре городской площади пустынен. На пьедестале стоит памятник генералу Джексону, он глубокомысленно рассматривает лежащие у ног кучки ядер и старинную пушку без казенной части. За памятником вдоль песчаных дорог, ведущих к фермам, тянется негритянский квартал. Там, в черном гетто, покосившись, как на ходулях, лачуги и двухкомнатные хибарки. Деревянная обшивка высохла, осыпается и мертва, по ней снуют крысы и тараканы. Шара губит все. На окраине, почти за городом, в таких же хибарах живут белые - бедняки, лелея надежду перебраться в другую часть города, где в маленьких коттеджах живут продавцы обувных магазинов, банковские служащие и высококвалифицированные рабочие. Там прямые улицы, деревья еще не очень выросли, чюбы закрывать небо. Все это омывается майским бризом, слишком легким, чтобы ослабить духоту поздней весны. Некоторые, кроме жары, ничего не чувствуют. Вудро Уилсон, которому скоро исполнится шестнадцать, вытянулся на бревне, лежащем у песчаной дороги, и дремлет. Ему жарко, по телу проходит приятная истома. "Через пару часов я увижусь с Сэлли Энн. Скорее бы этот вечер кончался. Человек может растаять на солнце". Он тяжело вздыхает и лениво передвигает ноги. "Папаша, наверное, отсыпается". Позади Уилсона на покосившемся крыльце на расшатанной пыльной кушетке спит отец. На груди сморщенная, влажная от пота майка. "Никто так не может пить, как папаша. - Уилсон хихикает себе под нос. - Я, наверное, смогу через годик или два. Черт побери, ничего не хочется делать, только бы лежать на солнце". Вот двое негритянских мальчишек ведут мула за поводок. Уилсон встает. - Эй вы, черномазые, как зовут мула? Ребята боязливо поднимают взгляд на Уилсона. Один из них, растирая ногой дорожную пыль, бормочет: - Жозефина. - Ха-ха!.. "Хорошо, что мне сегодня не нужно работать, - думает он и зевает. - Надеюсь, Сэлли Энн не узнает, что мне нет девятнадцати. Так или иначе, я ей нравлюсь, а она неплохая девчонка". Мимо проходит негритянка лет восемнадцати. Босыми ногами она поднимает небольшие клубы пыли перед собой. Бюстгальтера под кофточкой у нее нет, и свободно свисающие груди кажутся мягкими и полными. У нее круглое чувственное лицо. Уилсон пристально смотрит на нее и снова меняет положение ног. Крепкие ягодицы девушки медленно раскачиваются; он долго с удовольствием смотрит ей вслед. Он вздыхает и снова зевает. Солнце приятно греет тело. "Все-таки не так уж много надо человеку для счастья". Уилсон закрывает глаза. "А хороших и приятных для человека вещей на свете чертовски много". В мастерской по ремонту велосипедов темно. На верстаках жирные масляные пятна. Он поворачивает велосипед и осматривает ручной тормоз. До сих пор ему приходилось иметь дело только с ножными тормозами, и сейчас он в смятении. "Придется, видно, спросить у Уайли, как исправить эту штуку". Он поворачивается к хозяину и вдруг останавливается. "Можно и самому попытаться", - решает он. Прищурившись, он осматривает тормоз, пробует натяжение всех деталей, прижимает металлическую подушечку к ободу колеса. После осмотра Уилсон обнаруживает, что болт, крепящий гибкий тросик, ослаб, и затягивает его. Тормоз теперь действует. "Умный человек изобрел эту штуку", - размышляет Уилсон. Он хотел было отставить велосипед в сторону, но решил разобрать его. "Я изучу каждый винтик в этом тормозе". Час спустя, разобрав и снова собрав велосипед, Уплсон счастливо улыбается. "Ничего хитрого в нем нет". Он ощущает глубокое удовлетворение, мысленно представляя себе каждый тросик, гайку и болт ручного тормоза. "Все это простая механика, нужно только понять, как все устроено и действует". Довольный собой, Уилсон посвистывает. "Могу ручаться, что через пару лет не найдется такой вещи, которую я не смог бы отремонтировать". Но два года спустя он уже работает в отеле. Во время кризиса мастерскую по ремонту велосипедов закрывают. Единственная работа, которую он смог найти, - посыльным в отеле, в котором всего пятьдесят номеров. Расположен отель в конце главной улицы города. Работает он за чаевые. У него водится немного денег, на женщин и на выпивку хватает. Во время ночных дежурств он редко обходится без подружки. У одного из его друзей есть старый форд, и по уикэндам, если он свободен от работы, они катят куда-нибудь по песчаным дорогам. С собой у них всегда галлоновый бидон, слегка постукивающий о резиновые коврики около коробки переключения скоростей. Иногда они берут с собой девушек и в воскресенье часто просыпаются в незнакомой обстановке не в состоянии вспомнить, что произошло накануне. Однажды в воскресенье он просыпается женатым человеком. (Повернувшись в постели, он касается лежащей рядом с ним женщины). - Эй, проснись. - Он старается вспомнить ее имя. - Доброе утро, Вудро. - У нее крупное волевое лицо. Она лениво зевает, поворачивается к нему. - Доброе утро, муженек. Муженек? Он трясет головой и медленно восстанавливает в памяти события минувшего вечера. "Уверены ли вы оба, что хотите вступить в брак?" - вспоминает он вопрос мирового судьи и смеется. "Черт побери". Он изо всех сил старается вспомнить, где он встретил свою теперешнюю жену. - А где старина Слим? - Он с Кларой в соседней комнате. - Слим тоже женился? Правильно, правильно... он тоже. Уилсон снова смеется. Он начинает вспоминать все, что было минувшей ночью, ласкает жену, ему жарко... - О, ты женщина что надо... - Да и ты неплох, - отвечает она в тон ему. - Ага... На какой-то момент он задумывается. "Должен же я когда-нибудь жениться. Я смогу отделиться от отца и поселиться в том доме на Толливер-стрит, устроиться там". Он снова смотрит на нее, критически оценивая ее нагое тело. "Я знал, что делаю, несмотря на то, что изрядно выпил". Он усмехается. "Женат, а?" - Ну, давай поцелуемся, дорогая. День спустя после рождения своего первого ребенка он разговаривает с женой в больнице. - Алиса, милая, дай мне сколько-н