сток. Справа от него, где скалы переходили в основание перевала, было несколько сильно затемненных участков. Осторожно, не позволяя себе думать об опасности, он проскользнул вокруг скалы и пополз в темноте, низко нагнув голову. Он почувствовал, что не отрывает взгляда от неровной линии, отделяющей затемненный участок от залитого лунным светом, и заметил, что непроизвольно раз или два попытался двигаться в сторону света. Свет казался ему чем-то живым, реально существующим, таким, как он сам. К горлу подкатил комок. Роща была уж совсем близко, до нее оставалось всего двадцать ярдов... десять. Он остановился на самом краю и осмотрел опушку в поисках пулеметного или пехотного окопа. В темноте трудно было что-либо разкроме смутных очертаний деревьев. Мартинес еще раз вошел в рощу и остановился, прислушиваясь к звукам. Вначале он ничего не мог разобрать, сделал шаг вперед, развел кустарник руками, а затем пошел через подлесок все дальше и дальше. Он ступил на проторенную тропу и стал испуганно щупать ее. Опустившись на колени, потрогал землю, ощупал кустарник сбоку от нее. Грунт был утоптан, а кустарник примят к одной стороне. Он оказался на недавно проложенной тропе. Как бы в подтверждение этого не более чем в пяти ярдах послышался кашель спящего человека. Мартинес едва не подпрыгнул, как будто коснулся чего-то горячего. Он почувствовал, как напряглись мышцы лица. Он окаменел, и никакая сила не смогла бы в этот момент заставить его издать хоть какой-нибудь звук. Автоматически он сделал шаг назад и услышал, как кто-то заворочался во сне под одеялом. Он не осмеливался шелохнуться, боясь, что зацепит ветку и разбудит людей. По крайней мере целую минуту он был почти полностью парализован. Он не мог себе этого объяснить, но очень боялся повернуть назад, хотя идти вперед ему было еще страшнее. В сознании промелькнул его доклад Крофту: "Гроза Япошек сплоховал". И все-таки он почему-то сомневался в целесообразности дальнейшего движения вперед. Это казалось ему нереальным. Подавляя в себе ужас, с отвращением, как будто ступая босиком по полю, усеянному гадкими насекомыми, он вытянул одну, затем другую ногу и двинулся вперед, побуждая себя к движению усилием воли. За минуту он преодолел не более десяти футов, глаза заливал пот. Ему казалось, что он ощущает, как из пор выделяются капельки жидкости, соединяются с другими и струйками текут по его лицу и телу. Одно ему было понятно - до настоящего момента японцы проложили только две тропы. Первая - перпендикулярна перевалу, в одном-двух ярдах позади опушки рощи, обращена в сторону долины. Вторая ведет через рощу, образуя при встрече с первой тропой своеобразную букву "Т". Сейчас он находился на тропе, образующей верхнюю часть буквы "Т", и должен был следовать вперед до пересечения с другой тропой. Через кустарник двигаться нельзя - даже самые слабые звуки могли выдать его, к тому же можно было наткнуться на кого-нибудь. Он снова пополз по тропе. Секунды казались отдельными, не связанными друг с другом промежутками времени, как будто он слышал тиканье часов. Он был готов зарыдать каждый раз, когда слышал бормотание спящего. Их было много вокруг него. Казалось, что отдельные части его тела существуют самостоятельно: где-то в ладонях и коленных чашечках ощущалась глухая боль, к горлу подкатывал комок, а голова работала невыносимо четко. Он был очень близок к состоянию полного упадка сил, которое испытывает человек, избитый до потери сознания и которому уже безразлично, сможет ли он подняться. Шелест джунглей в ночной тиши доносился до его слуха как бы издалека. На повороте тропы ой остановился, осмотрелся вокруг и чуть нб вскрикнул - не далее трех футов от нею у пулемета сидел солдат. Голова Мартпнеса отдернулась назад. Он лег на землю, ожидая, что солдат повернет пулемет в его сторону и откроет по нему огонь. Но этого не произошло. Мартинес вновь осмотрелся и понял, что японец не видел его, так как сидел несколько боком к нему. Позади пулеметчика находилось пересечение троп. Мартинесу нужно было миновать японца, а это казалось невозможным. Теперь Мартииес понял, в чем просчитался. Да, конечно. Они должны были поставить часового на тропе. Почему он не подумал об этом? Проклятие! При всем его страхе существовало еще одно опасение, подобное тому, которое испытывает убийца, вспомнив, что забыл принять элементарные меры предосторожности. Мартинеса охватило мрачное предчувствие, которое приводило его в ужас. Что еще, что же еще?.. Он вновь посмотрел на пулеметчика, разглядывая его с жадным любопытством. Если бы Мартинес захотел, то мог бы дотянуться до него рукой. Солдат был молодой, почти подросток, с невыразительными детскими чертами лица, скучающими полузакрытыми глазами и тонкими губами. При лунном свете, который пропускали деревья, он, казалось, был в сонном забытьи. Мартинеса опять охватило ощущение нереальности происходящего. Что его удерживало от того, чтобы подойти, коснуться японца рукой, заговорить с ним? Ведь японцы тоже люди. Вся идея войны зашаталась на мгновение в его сознании, почти рухнула, а затем вновь возродилась под действием жгучей волны страха. Если он коснется японца, то будет убит. И все-таки в это трудно было поверить. Он не мог идти назад. Казалось невозможным повернуться и не произвести при этом пусть даже слабого шума, достаточного; однако, чтобы насторожить пулеметчика. И обойти его невозможно: тропа как раз огибала край пулеметного окопа. Придется убить японца. И тут все обострившиеся чувства Мартинеса возмутились. Он лежал, охваченный дрожью, неожиданно осознав, как сильно устал и обессилел. Казалось, невозможно было сделать никакого движения. Оставалось только смотреть сквозь листву на освещенное лунным светом лицо солдата. А ведь нужно было спешить. В любой момент пулеметчик мог встать и направиться будить очередного караульного, и тогда он будет обнаружен. Надо убить японца сейчас же. И опять какая-то ошибка была в его расчетах. Ему казалось, что если бы он смог повернзгть голову или пошевелить конечностями, все стало бы ясно, но он был скован. Мартинес потянулся за своим кинжалом и осторожно вынул его из ножен. Рукоять неудобно легла ему в ладонь, казалась непривычно чужой, хотя он и использовал кинжал сотню раз для других целен - открывал консервные банки или резал что-нибудь. Сейчас Мартинес не знал, как его держать. Лезвие сверкало в лунном свете, и он поснешил прикрыть его ладонью. Он не сводил взгляда с солдата в пулеметном окопе. Сейчас ему казалось, что он уже давно знал этого японца: каждое из его медлительных движений воспринималось Мартинесом как нечто весьма знакомое; когда японец поковырял в носу, на губах Мартинеса появилась улыбка. Он улыбнулся подсознательно и только заметил, как устали мышцы на лице. "Иди и убей его", - скомандовал Мартинес себе, но за этим ничего не последовало. Он продолжал лежать на земле с ножом, скрытым под рукой, влажный грунт тропы слегка холодил его тело. Его бросало то в жар, то в холод. Опять все начинало казаться нереальным и ужасным, как в мучивших его ночных кошмарах. Медленно, на это у него ушла целая минута, он привстал, опираясь на руки и колени, подтянул одну ногу и остался в этом неустойчивом положении, не зная, что делать. Нападать или отходить? Так стоит на ребре монета, готовая упасть. Он вновь осознал, что у него в руке нож. "Бойся проклятого мексиканца, если у него в руке нож". Ему вдруг вспомнилась давно забытая фраза из когда-то слышанного разговора между двумя техасцами, и он вновь испытал щемящее чувство обиды. Гнусная ложь! Но тут же обида была оттеснена тем, что ему предстояло сделать. Он проглотил слюну. Никогда в жизни не ощущал он такой скованности. Его смущал нож, на него угнетающе действовал лунный свет, мешал безумный страх. Он пошарил в поисках камешка и, раньше чем успел что-нибудь сообразить, швырнул его на другую сторону пулеметного окопа. Японский солдат повернулся на звук, подставив Мартинесу спину. Мартинес сделал бесшумный шаг вперед и охватил свободной рукой шею солдата. Молча, почти лениво он направил острие ножа туда, где шея переходит в плечо, и изо всех сил нажал на него. Японец забился в его руках, словно пойманное хозяином упирающееся животное, а Мартинес испытал только смутное раздражение. "Почему он так долго дергается? - удивился Мартинес. - Наверно, нож не вошел как следует". Он слегка вытянул нож обратно, а потом вновь вонзил его в рану. Солдат вздрогнул еще раз в его руках, а затем обмяк. Мартинес совершенно обессилел. Он тупо посмотрел на японца, взялся за рукоятку ножа и попытался вытащить его. Рука у него дрожала. Он почувствовал кровь на своей ладони, вздрогнул, вытер руку о брюки. Слышал Ли их Кто-нибудь? Его слуховая память восстановила звуки борьбы, как будто это был взрыв, который он видел издалека. Теперь он ждал, когда звук взрыва достигнет его слуха. Он прислушался, не двигается ли кто-нибудь. Тишина. Он понял, что все произошло очень тихо. Убитый часовой вызывал в нем отвращение. В то же время он испытывал облегчение. Так бывает, когда долго охотишься за тараканом на стене и в конце концов все-таки раздавишь его. Происшедшее подействовало на Мартинеса именно так, нисколько не сильнее. Он вздрогнул, почувствовав, как кровь японца высыхает на его руке, но так же вздрогнул бы от тараканьей слизи. Главное теперь - двигаться вперед, уходить. Мартинес бросился по ответвлению тропы почти бегом. Выйдя на открытый участок перевала, он прошел по нему несколько сот ярдов, осматривая небольшие рощицы. Он утратил необходимую для ведения разведки сосредоточенность, спотыкался на ходу, очевидно от притупления наблюдательности. Тропа все еще продолжала идти вверх параллельно склону горы. Казалось, она никогда не кончится, и, хотя он знал, что прошел всего несколько миль, пройденный путь представлялся гораздо большим. Мартинес достиг другого открытого участка перевала, где слева от него тянулся лес. Он опустился на колени в затененной канавке, огляделся и неожиданно вздрогнул. Он только сейчас понял ошибку, которую допустил, убив часового. Очередной караульный мог проспать всю ночь, но вполне возможно, что он проснется; сам Мартинес никогда не мог спать спокойно, когда ему предстояло заступать в караул. Как только они обнаружат убитого, всех поднимут и не будут спать оставшуюся часть ночи. Тогда ему никогда не выбраться отсюда. Мартинес чуть не заплакал от досады. Чем дольше он будет оставаться здесь, тем опаснее. Помимо этого, раз допущена такая ошибка, кто знает, сколько он еще их сделал? Мартинес опять был близок к истерике. Надо возвращаться назад. Нет... Он сержант, сержант армии Соединенных Штатов. Если бы он не сознавал этого, то давно был бы конченым человеком. Мартинес вытер лицо и снова двинулся в путь. Ему пришла в голову дерзкая мысль продолжать путь, пока не преодолеет перевал, не выйдет в тыл японцев и не разведает оборону залива Ботой. Ему представилось, какая слава его ждет: Мартинес получает награду, Мартинес стоит перед генералом, фотография Мартинеса в мексиканской газете в Сан-Антонио. Однако все это быстро исчезло и было отвергнуто, несмотря на видимость возможности таких действий. У него не было ни продуктов, ни воды, ни даже рожа. В этот момент в роще слева он увидел за кустом длинную полосу лунного света. Он опустился на колено, осмотрелся и услышал слабый звук плевка. Это была другая японская стоянка. Он мог обойти ее. Тень вдоль скалы была в этом месте очень густая, и, если быть осторожным, они не заметят его. Однако на этот раз его ноги были слишком усталыми, воля - ослаблена. Он не выдержал бы еще раз ничего подобного тому, что пережил, находясь рядом с японским пулеметчиком. Однако нужно было двигаться. Мартинес потер нос, как это делает ребенок, когда встречается с трудностью. Все утомление последних двух дней, нервное напряжение этой ночи давали себя знать. "Проклятие, идти мне дальше или хватит? Чего хотел Крофт?" - подумал он возмущенно. Он повернулся, осторожно возвратился в рощу, из которой только что вышел, и начал спускаться по перевалу. Теперь он отчетливо осознал время, прошедшее с момента убийства часового, и ото вселяло в него беспокойство. Возможно, что после обнаружения убитого они вышлют патруль, но вряд ли это будет ночью, к тому же его не так просто найти. Главное сейчас для него было как можно быстрее вернуться. Он подошел к тыльной стороне рощи с Т-образными тропами и задержался около нее, прислушиваясь. Ничего не услышав в течение нескольких секунд, он торопливо вошел в рощу и начал пробираться по боковому ответвлению. Мертвый японский солдат продолжал лежать в той же позе рядом с пулеметом. Мартпнес осмотрелся, начал на цыпочках обходить лежащего и заметил у него на руке часы. Он задержался, глядя на них, вероятно, целых две секунды, обдумывая, не взять ли их. Он повернулся и пошел было, но возвратился назад и склонился над японцем. Рука была еще теплая. Дрожа, он начал обшаривать японца, но внезапно отбросил его руку с чувством отвращения и ужаса. Нет. Невозможно даже думать о том, чтобы оставаться здесь еще хоть секунду. Вместо того чтобы повернуть по тропе налево и следовать по роще до затемненного участка, он прошел мимо пулемета и, выйдя на открытый участок, начал осторожно пробираться от скалы к скале, пока не достиг укрытия за утесом. Оглянувшись последний раз на рощу, он начал спускаться по перевалу. Мартпыеса охватило двойное беспокойство от разочарования и расстройства планов. Он повернул назад раньше, чем должен был, и ото угнетало его. Теперь он инстинктивно обдумывал, как преподнести события так, чтобы удовлетворить Крофта. Но более непосредственным и даже болезненным чувством было сожаление о том, что он не снял с японца часы. Их так легко было снять. Теперь, выйдя из рощи, он презирал себя за свою боязнь немного задержаться. Он размышлял о том, что мог бы еще сделать. Помимо часов следовало бы забрать нож (он забыл об этом, когда смотрел на солдата) или можно было, например, вывести из строя пулемет, засыпав механизм затвора землей. С удовольствием он представил себе, какие будут лица у японцев и как они будут поражены, когда обнаружат убитого часового. Он улыбнулся. "Черт возьми, молодец Мартияес!" - сказал он сам себе и надеялся, что Крофт скажет то же самое. Менее чем через час он пришел к месту расположения взвода и доложил обо всем Крофту. Он допустил только одно отклонение от действительности - сказал, что обойти вторую стоянку японцев было невозможно. Крофт кивнул. - Тебе нельзя было не убивать этого японца? - Нельзя. Крофт покачал головой. - Лучше бы этого не делать. Это взбудоражит их всех вплоть до штаба. - Он подумал мгновение и печально добавил: - Трудно сказать, чем все ото может закончиться. Мартинес вздохнул. - Проклятие! Я и не подумал об этом. - Он был слишком утомлен, чтобы испытывать глубокое сожаление по поводу случившегося, но когда укладывался на свое одеяло, то подумал, сколько еще ошибок обнаружит за собой в последующие несколько дней. - Чертовски устал, - сказал он, надеясь вызвать у Крофта сочувствие. - Да, да. Представляю, как тебе досталось. - Крофт положил руку на плечо Мартинеса и сильно сжал его. - Не говори ни слова лейтенанту. Ты прошел совершенно свободно через весь перевал и ничего не обнаружил. Понял? Мартинес был удивлен. - Ладно, раз ты так считаешь. - Вот именно. Ты славный парень, Гроза Япошек! Мартинес лениво улыбнулся. Через три минуты он уже спал. 8 На следующее утро Хирн проснулся, чувствуя себя вполне отдохнувшим. Он повернулся и, не вылезая из-под одеяла, стал наблюдать, как над восточными холмами, которые были отчетливо видны и, казалось, вставали прямо из воды, поднималось солнце. Во всех лощинах и долинах стоял утренний туман. Хирну казалось, что отсюда он может увидеть все вплоть до восточного побережья острова, удаленного на сотни миль. Один за другим просыпались и остальные. Крофт и еще несколько солдат скатывали свои одеяла, а двое или трое возвращались из кустов. Хирн сел, пошевелил пальцами в ботинках и подумал: не сменить ли ему носки. Он захватил с собой другую пару, но она сейчас тоже была грязная. Пожав плечами, он решил, что менять нет смысла, и начал надевать краги. Рядом ворчал Ред: - И когда только проклятые интенданты научатся делать другие краги? - Он пытался сладить со шнурками, которые сморщились и засохли за ночь. - Я слышал, что вскоре введут высокие ботинки, как у парашютистов. Тогда крагам конец, - заметил Хирн. Ред потер подбородок. Он не брился с момента выхода -в разведку, и у него появилась светлая щетина, уже основательно грязная. - Мы их не увидим, - продолжал Ред. - Проклятые интенданты наверняка зажмут их. - Ну, ну, ворчун, - улыбаясь сказал Хирн. Из всего взвода Ред казался единственным, с кем можно было подружиться. Умный парень. Только к нему трудно подойти. Под влиянием порыва Хирн сказал: - Послушай, Волсен... - Да? - У нас не хватает капрала, даже двух, пока Стэнли с Уилсоном. Хочешь исполнять обязанности капрала, пока мы в разведке? А когда вернемся, можно будет закрепить это на постоянно. Это был правильный выбор. Ред пользовался популярностью среди солдат и смог бы выполнять обязанности капрала. Хирн был несколько смущен, когда увидел на лице Реда полное безразличие. - Вы мне приказываете, лейтенант? - Голос Реда был спокоен, хотя немного резок. "Что это такое с ним?" - подумал Хирн. - Нет. Конечно нет, - сказал он вслух, Ред почесал руку. Неожиданно он почувствовал, что предложение Хирна взбесило его, он это понял по тому неясному беспокойству, которое на мгновение охватило его. - Мне не нужно никаких одолжений, - пробормотал он. - А я и не делаю тебе никаких одолжений. Ред ненавидел лейтенанта, этого высокого парня с фальшивой улыбкой, который постоянно напрашивался на дружбу. И почему он не оставит его в покое? На мгновение Ред поддался соблазну этого предложения, у него даже появилось какое-то приятное ощущение в труди. Но если он примет его, это наверняка будет крахом. Они заманят его в ловушку, и он вынужден будет выполнять свои обязанности надлежащим образом, а это значит постоянно враждовать с солдатами взвода и подлизываться к офицерам, сотрудничать с Крофтом. - Поищите другого простачка, лейтенант. Это привело Хирна в ярость. - Ладно, будем считать, что я не предлагал тебе этого, - пробормотал он, едва сдерживаясь. Они явно ненавидели его; они должны были ненавидеть его, и с этим ему придется смириться на все время действия разведгруппы, Хирн вновь взглянул на Реда. При виде его изможденного тела, усталого лица и обветренной красной кожи гнев Хирна начал быстро улетучиваться. Мимо прошел Крофт. - Не забудьте наполнить фляги до того, как мы выступим, - приказал он солдатам. Несколько человек направились к небольшому ручейку на другой стороне лощины. Хирн осмотрелся и увидел ворочавшегося под одеялами Мартинеса. Он совсем забыл о нем и даже не знал, какие сведения он принес. - Крофт! - удивленно воскликнул он. - Да, лейтенант? - Крофт открывал паек для завтрака. Отбросив в сторону пустую картонную упаковку, он направился к Хирну. - Почему вы меня не разбудили ночью, когда пришел Мартинес? - Все равно ничего нельзя было предпринять до утра, - ответил Крофт, растягивая слова. - Да? Ну хорошо. Но в дальнейшем предоставьте мне право судить об этом. - Он пристально посмотрел в непроницаемые голубые глаза Крофта. - Что видел Мартинес? Крофт вскрыл внутреннюю вощеную упаковку пайка и высыпал содержимое. Чувствуя нервную дрожь в спине, сказал: - Перевал свободен на всем пути, который он прошел. Он думает, что, кроме тex японцев, которые напали на нас вчера, там больше никого нет, но и те сейчас отошли. Крофт хотел не докладывать об этом Хирну как можно дольше и даже надеялся, что этого вообще не придется делать. Сейчас он опять почувствовал нервный зуд во всем теле. За всем этим скрывалась тщательно вынашиваемая Крофтом идея. Он говорил, уставившись взглядом в землю, а когда кончил, повернулся в сторону часового на вершине холма, прямо перед ним. - Смотри в оба, Вайман! - крикнул он негромко. - Неужели тебе не хватило времени выспаться? Все это показалось Хирну подозрительным. - Мне кажется маловероятным, чтобы они ушли с перевала, - пробормотал он. - Да. - Крофт открыл маленькую банку ветчины с яйцами и аккуратно отправлял ложкой ее содержимое в рот. - Возможно. - Он снова уставился на свои ноги. - Может, нам следует попытаться пройти через горы, лейтенант? Хирн устремил взгляд на вершину Анаки. "Да, сейчас она выглядит привлекательно, - подумал он. - Наверное, можно было бы это сделать". Он решительно покачал головой. - Это невозможно. Было бы безумием вести солдат в горы, не зная даже, смогут ли они спуститься с другой стороны. Крофт невозмутимо посмотрел на Хирна. Его худое лицо стало теперь еще более изможденным, линии квадратного подбородка - еще более подчеркнутыми. Он выглядел усталым. У него была с собой бритва, но он не брился этим утром, и от этого его лицо, казалось, стало меньше. - Это вполне возможно, лейтенант. Я рассматривал гору со вчерашнего утра и обнаружил проход между скалами приблизительно в пяти милях к востоку от перевала. Если выступить немедленно, то через день мы сможем взобраться на эту чертяку. На лице Крофта было такое же выражение, как тогда, когда они рассматривали гору в бинокль. Хирн снова покачал головой. - Попытаемся лучше пройти через перевал, - сказал он. Разумеется, они были единственные, кто хотел попытаться пройти через юры. Крофта охватило смешанное чувство удовлетворения и страха. Дело было решено. - Хорошо, - сказал он, твердо сжав губы. Он встал и сделал знак солдатам подойти к нему. - Мы пойдем через перевал, - сказал он им. Солдаты глухо зароптали. - Прекратить шум! Это приказ. Добавлю к этому: сегодня надо быть как можно более внимательными. На удивленный взгляд Мартинеса Крофт ответил лишь неопределенным пожатием плеч. - А какой в этом прок, если нам придется пробивать дорогу через проклятых японцев? - спросил Галлахер. - Не скули, Галлахер. - Крофт осмотрел всех по очереди. - Выступаем через пять минут, так что поторапливайтесь. Хирн поднял руку. - Постойте, я хочу вам сказать кое-что. Ночью мы посылали Мартинеса разведать перевал, и он установил, что путь открыт. Можно надеяться, что он и сейчас открыт. - Солдаты смотрели недоверчиво. - Я обещаю вам одно, - продолжал Хирн, - если мы наткнемся на что-нибудь, на любую засаду, любого японца, то немедленно повернем обратно и вернемся на побережье. Ясно всем? - Да, - ответили некоторые. - Хорошо, тогда давайте готовиться. Через несколько минут они выступили. Хирн уложил свой рюкзак и взвалил его на плечи. Теперь он был на семь пайков легче, чем в начале пути, и это чувствовалось. Начавшее пригревать солнце бодрило и радовало. Когда они выходили из лощины, он чувствовал себя хорошо; настал новый день, нельзя было не надеяться на лучшее. Уныние и решения предшествующей ночи казались уже не имеющими значения. Он радовался, что обстоятельства складывались так, а не иначе. Разумеется, он пошел впереди колонны... Спустя полчаса лейтенант Хирн был убит - пуля пробила ему грудь. Он спокойно стоял во весь рост на выступе скалы, которая была обращена в сторону первой рощи, и уже собирался подать знак следовать за ним, когда японский пулемет открыл огонь. Хирн опрокинулся назад, в хущу собравшихся у уступа скалы солдат взвода. Потрясение было сильным. Несколько секунд люди стояли как окаменевшие. Потом они столпились под защитой скалы, укрывая голову руками. Над ними свистели пули из японских винтовок и цулемета. Крофт опомнился первым. Он просунул винтовку в щель между скалами и стал быстро стрелять по роще, прислушиваясь к глухим звукам падающих стреляных гильз. За ним пришли в себя находившиеся рядом с ним Ред и Полак. Привстав, они тоже открыли огонь. Крофт чувствовал глубокое удовлетворение и легкость во всем теле. - Давайте, давайте, отстреливайтесь! - кричал он. Его ум работал быстро. В роще было всего несколько человек, наверное меньше отделения, иначе они ждали бы, пока весь взвод не выйдет полностью на открытое пространство. Японцы просто хотели отпугнуть их. Итак, все в порядке. Он не собирается торчать здесь. Крофт бросил взгляд на лейтенанта. Хирн лежал на спине, кровь струйкой текла из раны, заливая лицо и тело медленно, но неотвратимо. Крофт вновь почувствовал облегчение. Он более не испытывал замешательства, не задумывался, прежде чем отдать приказ. Перестрелка продолжалась несколько минут, но вот винтовки и пулемет в роще замолкли. Крофт снова укрылся за скалой. Ошалевшие солдаты спешили отползти от уступа скалы. - Отставить! - крикнул Крофт. - Будем выбираться организованно. Галлахер, Рот, вы остаетесь здесь со мной, будем вести огонь. Остальные собирайтесь вокруг того бугра. Мартинес, ты поведешь их. - Крофт указал на возвышение, находившееся сзади. - Добравшись туда, вы откроете по роще огонь, а мы отойдем и присоединимся к вам. - Привстав на мгновение, он сделал несколько выстрелов из новой обоймы и, когда японский пулемет открыл ответный огонь, вновь бросился в укрытие. - Все в порядке, теперь - вперед! Солдаты уползли. Через несколько минут Крофт услышал, что отступившие открыли огонь. - Пошли, - прошептал он Галлахеру и Роту. Они двинулись и первые пятьдесят футов ползли на животе, а затем побежали. Проползая мимо Хирна, Рот мельком взглянул на него и на мгновение почувствовал слабость в ногах. Он тяжело вздохнул, у него потемнело в глазах, закружилась голова, но, преодолев приступ слабости, он снова пополз, потом побежал. - Ужасно! - пробормотал он. Крофт присоединился к остальным за холмом. - Все в порядке, теперь бросок. Будем продвигаться прямо вперед вплотную к скалам. Мы никого не собираемся поджидать. Он возглавил колонну, и все быстро двинулись в путь, сначала перебежками несколько сот ярдов, потом перешли на шаг, а потом снова рысцой. За час они преодолели пять миль по холмистой местности и высокой траве, нигде не останавливаясь, нигде не замедляя своего движения ради отставших. Рот уже забыл о Хирне, как, впрочем, и другие. Потрясение от второго столкновения с засадой притупилось под действием их лихорадочного отступления. Они ни о чем не думали, хотя в них накапливался протест, у всех тяжело вздымалась грудь, дрожали руки и ноги. Когда Крофт скомандовал остановпться, люди повалились на землю как мешки с песком, даже не беспокоясь о возможном преследовании их японцами. Если бы в этот момент их атаковали, они, вероятно, остались бы лежать в том же состоянии оцепенения. Один Крофт продолжал стоять. Он говорил медленно, его грудь тяжело вздымалась, но речь была отчетливой. - Отдохнем немного. - Он смотрел на солдат пренебрежительно, заметив тупость, с какой они слушали его. - Раз вы все так быстро выдохлись, я буду нести охрану сам. Большинство едва ли слышало его, а кто и слышал, был не в состоянии уловить смысла его слов. Люди лежали в изнеможении. Медленно они начали приходить в себя, дыхание стаповнлобь ровнее, в ногах вновь появилась сила. Однако засада и бросок опустошили всех. Утреннее солнце поднялось уже довольно высоко, стало невыносимо жарко, и солдаты изнемогали от зноя. Лежа на животе и положив голову на руки, они чувствовали, как с лица падают капли пота. Пока восстанавливались силы, мысль о смерти лейтенанта приходила им в голову лишь на одно-два мгновения. Она была слишком внезапна и как-то слишком отдалена, чтобы вызвать какие-то сильные эмоции. Сейчас, когда его больше не было, они с трудом представляли, что когда-то он был во взводе. Вайман подполз к Реду и улегся подле пего. Лениво выдергивая один стебелек травы за другим, он совал их в рот, надкусывал и слегка разжевывал. - Забавно все это, - сказал он наконец. Было приятно лежать здесь, зная, что через час они будут возвращаться. Ощущение страха, испытанное во время засады, на время отступило. - Да, - пробормотал Ред. Лейтенант... Ред вспомнил хмурый взгляд Хирна, когда отказался от его предложения стать капралом. Мысленно он словно скользил по тонкому льду, и у него было смутно.е, угнетающее чувство, будто перед ним что-то непреодолимое и вместе с тем неизбежное. - Лейтенант был хорошим парнем! - выпалил неожиданно Вайман. Эти слова поразили Реда. Впервые он соединил в одно целое несколько своих стычек с Хирном и то, что осталось от него, - окровавленный труп. - Хорошим парнем? - повторил он с сомнением, ощутив где-то в глубине души страх. - Среди этих офицеров нет ни одного, кто заслуживал бы чего-нибудь другого, кроме проклятия! - выругался он. От прилива гнева его натруженные руки и ноги свела нервная судорога. - Ну, я не знаю, всякие бывают... - мягко возразил Вайман. Он все пытался как-то соединить в одно голос лейтенанта и цвет его крови. - Мне жалко даже плевка для лучшего из них! - яростно сказал Минетта. Он знал, что о покойнике плохо не говорят, и его смущало, что он нарушает это правило, но все же продолжал: - Я не боюсь говорить о том, что думаю. Все они подлецы. - Большие глаза Минетты под высоким лбом блестели от возбуждения. - Если для того, чтобы нам повернуть назад, потребовалась его смерть, то я на такую сделку согласен. - Им ничего не стоило послать его с нами в разведку, но с кем он мог воевать-то? А-а... - Он прикурил ( сигарету и осторожно затянулся, так как дым раздражающе действовал на его желудок. - Кто говорит, что мы возвращаемся? - спросил Полак. - Сам лейтенант сказал, - ответил Вайман. - Да, лейтенант, - задумчиво произнес Ред и перевернулся на живот. - Хочешь поспорим, что мы не возвращаемся? - продолжал Полак, ковыряя в носу. Было что-то запутанное во всем этом деле, чертовски запутанное. Этот Крофт... Ну и парень!. Голова!.. Как раз такой и нужен, настоящий бандюга. - А-а, - неопределенно высказался Вайман. На мгновение он вспомнил о девушке, которая перестала писать ему письма. Сейчас его не интересовало даже, жива она или нет. Какое это имеет значение? Он посмотрел на вершину горы и помолился про себя за возвращение назад. "Сказал ли что-нибудь Крофт об этом?" - подумал он. Словно в ответ на его вопрос появился Крофт, возвратившийся со сторожевого поста. - Ну, пора, ребята, давайте трогаться. - Мы возвращаемся, сержант? - спросил Взимав. - Прекрати болтовню, Вайман. Мы попытаемся пройти через горы. - Послышалось приглушенное ворчание недовольных и возмущенных солдат. - Кто-нибудь из вас хочет высказаться по этому поводу? - гневно спросил Крофт. - Почему бы, Крофт, нам не возвратиться? - спросил Ред. - А потому, что не за этим нас послали. - Крофт чувствовал, как его охватывает ярость. Теперь ему ничто и никто не помешает. У него появилось желание вскинуть винтовку и разрядить ее в голову Волсена. Чтобы сдержаться, он крепко сжал челюсти. - Пошли! - резко приказал он. - Или вы хотите, чтобы японцы опять встретили нас засадой? Галлахер пристально посмотрел на него. - Лейтенант сказал, что мы повернем назад. - Сейчас взводом командую я. Крофт смотрел на них, подавляя их своим взглядом. Один за другим солдаты начали вставать и нехотя поднимать свои рюкзаки. Они были слегка ошеломлены. Слова Крофта лишили их всякого желания возражать. - А-а, черт с ним! - услышал Крофт. чей-то голос. Он усмехнулся про себя и презрительно крикнул: - Куча баб, а не солдаты! Все уже встали и собрались. - Пошли, - сказал он спокойнее. Под жаркими лучами уже поднявшегося солнца люди шли медленно. Через несколько сот ярдов они снова устали и побрели тяжело, в полном оцепенении. Фактически серьезно никто и не думал, что взвод мог бы так легко прекратить выполнение задания. Крофт вел их по маршруту, параллельному отрогам горы, в общем направлении на восток. Через двадцать минут они подошли к первой расщелине в могучих утесах у подножия горы. Отсюда вверх, к первым горным кряжам, косо поднималась глубокая лощина. От ее нагретых солнцем стен из красной глины исходил жар. Не говоря ни слова, Крофт свернул в нее. Взвод начал взбираться на гору. Их было теперь всего восемь человек. - Ты знаешь, этот Крофт идеалист, вот кто он такой, - сказал Полак Вайману. Замысловатое слово доставило ему мимолетное удовольствие, но это удовольствие сразу же улетучилось под влиянием трудного пути вверх по раскаленной глине. "Здесь что-то не так, Нужно поговорить с Мартинесом", - подумал вдруг Полак. Вайман вновь представил себе лейтенанта. В ощущениях, вызванных в нем второй засадой, наступил кульминационный момент. Еще не успев подумать как следует, опасаясь насмешек Полака, он промямлил: - Послушай, Полак, как ты думаешь, есть бог? Полак усмехнулся, подсунул руки под лямки рюкзака, чтобы не натереть плечи. - Если и есть, то он, без сомнения, порядочная сволочь. - О, не говори так. Взвод с трудом продолжал подниматься по горной лощине. МАШИНА ВРЕМЕНИ КАЗИМИР ЖЕНВИЧ (ПОЛАК) Дайте мне средство похитрее, и я переверну тир Похотливый, подергивающийся рот, с левой стороны не хватает трех верхних зубов, хитрые жуликоватые глаза... Вероятно, ему не более двадцати одного года, но когда он смеется, кожа на лице морщится, как у пожилого человека. Крючковатый сломанный нос и длинная выдающаяся вперед нижняя челюсть... Карикатура на дядюшку Сэма, считал Минетта, и ему было как-то не по себе от этого. Откровенно говоря, Минетта опасался, что Полак умнее и хитрее его. Замок на входной двери, конечно, сорван, почтовые ящики давно похищены, торчат только ржавые крючки. В коридорах пахнет уборной; грязный кафель нижнего этажа впитал в себя запахи сырости от неисправного водопровода, капусты, чеснока и жира в забитых сточных трубах. Поднимаясь по лестнице, нужно держаться за стену, потому что перила сломаны и висят сами по себе, отдельно от лестницы, напоминая остов затонувшего корабля. В грязных углах снуют мыши, бегают выползшие на прогулку тараканы. Вентиляционная шахта, соединяющая ванные комнаты между этажами, забивается всякой дрянью и отбросами. Когда мусор наполняет трубу до уровня второго этажа, дворник сжигает его. Импровизированная мусоросжшательная установка. Дом в точности такой же, как и любой другой дом в этом квартале F за его пределами на территории не менее квадратной мили. Казимир Женвич (Полак), девяти лет, просыпается утром и скребет голову. Он садится на груду ватных одеял, расстеленных на полу, и смотрит на потухшую печь. Кроме него на полу спят еще трое детей, и он снова сворачивается клубочком, притворяясь спящим. Скоро проснется Мэри, его сестра. Будет расхаживать и одеваться, и ему хочется подсмотреть. Ветер ударяет в оконные стекла, и проникая сквозь щели, свободно гуляет по полу. - Господи, холодно как, - шепчет оп брату, лежащему рядом с ним. - Она встала? (Брату одиннадцать лет.) - Скоро встанет. (Полак заговорщически прикладывает палец к губам.) Мэри встает, дрожа от холода, рассеянно шурует угли в печке, натягивает на плечи хлопчатобумажную комбинацию. Ее ночная рубашка падает на пол, на мгновение обнажая тело. Мальчишки, увидев ее нагое тело, тихо хихикают в постели. - Куда смотришь, Стив? - кричит она. - Ха, а я видел, а я видел. - Неправда. - Нет, правда. Полак протянул руку, чтобы остановить Стива, но слишком поздно. Он с возмущением взрослого человека качает головой. - Зачем ты это сделал? Теперь все пропало. - А-а, заткнись. - Ты болван, Стив. Стив пытается толкнуть его, но Полак увертывается и бегает по комнате, стараясь избежать ударов. - Стив, перестань! - визжит Мэри. - Догони, догони! - орет Полак. Они со Стивом начинают толкаться, шуметь. Из другой комнаты появляется отец, огромный, толстый. - Вы, пацаны, прекратите! - кричит он по-польски. Поймав Стива, он дает ему подзатыльник. - Не глазейте на девку. - Казимир первый начал. - Нет, не я, не я. - Не трогай Казимира! - Он еще раз шлепает Стива. Руки его все еще пахнут бойней, кровью убитых животных. - Ну я тебе еще задам, - шепчет Стив спустя некоторое время. - А-а-а. Полак усмехается про себя. Он знает, что Стив забудет об этом, а если и нет, то всегда найдется возможность улизнуть. Всегда так бывает. В классе все кричат. - Кто налепил жвачку на скамейки, кто это сделал? Мисс Марсден вот-вот заплачет. - Тише, дети, тише, пожалуйста. Джон и ты, Луиза, очистите скамейки. - Почему мы, ведь не мы же ее налепили? - Я помогу им, - вызывается Полак. - Хорошо, Казимир, ты хороший мальчик. Девочки, вытянув носики, оглядываются по сторонам с любопытством и негодованием. - Это Казимир налепил, - шепчут они, - это он. Их шепот доходит до слуха мисс Марсден. - Ты это сделал, Казимир? Скажи мне правду, я не накажу тебя. - Я? А зачем мне надо было это делать? - Подойди сюда, Казимир. Он подходит к столу. Учительница обнимает его, а он прижимается к ее руке. Глядя на ребят и подмигивая им, кладет голову ей на плечо. Дети хихикают. - Ну, Казимир, не делай больше этого. - Чего не делать, мисс? - Это ты налепил жвачку на скамейки? Скажи мне правду, я не буду тебя наказывать. - Нет, не я. - А на скамейке Казимира нет жвачки, мисс Марсден, - говорит Алиса Рэфферти. - Почему же твоя скамейка чистая? - спрашивает учительница. - Не знаю, может быть, тот, кто сделал это, боится меня? - Так кто же это сделал, Казимир? - Откуда я знаю. Нужно мне вытирать скамейки? - Казимир, ты должен стараться быть хорошим мальчиком. - Да, мисс Марсден. Он возвращается на свое место и, притворяясь, что помогает ребятам, перешептывается с девочками. Летом ребята гуляют до позднего вечера. В безлюдных местах играют в прятки и обливаются водой из пожарных кранов. Летом всегда происходят какие-то волнующие события. То где-нибудь дом сгорит, то, взобравшись на крыши, они подсматривают за взрослыми ребятами, как те обхаживают девчонок. А если очень жарко, можно прошмыгнуть в кинотеатр, потому что входные двери оставляют открытыми для проветривания. Один или два раза им действительно повезло. - Эй, Полак, в переулке за домом Сальваторе валяется пьяный. - А деньги у него есть? - Откуда я знаю? - огрызается мальчишка. - А-а, ну пошли. Они тихо крадутся по переулку и выходят на пустынное место за домами. Пьяный храпит. - Ну, давай, Полак. - "Давай"! А как потом поделимся? - Сам поделишь. Он подкрадывается к пьяному и медленно ощупывает его в поисках кошелька. Пьяный перестает храпеть и хватает Полака за руку. - Пусти, черт возьми... Пошарив вокруг себя свободной рукой, Полак находит на земле камень, поднимает его и бьет пьяного по голове. Тот еще сильнее сжимает руку, и он вновь наносит ему удар. "Где же кошелек? Где кошелек? Надо скорее". Полак лезет в карманы и вытаскивает коекакую мелочь. - О'кей, пошли. Двое мальчишек т