борную. Когда я иду в туалет, мне кажется, что поезд стоит на месте, а пейзаж за окном и я вместе с ним летим с одинаковой скоростью, раскачиваясь в разные стороны. Моя попутчица начинает меня пугать - не столько тем, что она говорит, сколько тем, как. И как к этому относиться? Но когда я возвращаюсь на свое место, то обнаруживаю, что она исчезла. x x x Красная чума истребила все живое на земном шаре. Последняя ворона сорвала последний кусок плоти с последней кости. Выжили только мы с Аи, благодаря своему естественному иммунитету. Мы живем в чайном зале "Амадеус". Орбиты спутников спускаются все ниже и ниже, и теперь тучи электронных объектов проплывают прямо за нашим балконом, так близко, что до них можно дотронуться. Мы с Аи развлекаемся долгими прогулками по Токио. Я выбираю для Аи бриллианты, а она ищет самые прекрасные гитары для меня. Аи дает " живой" концерт в "Будокане", играя "Арабеску" Дебюсси, потом я прогоняю свой репертуар из песен Леннона. Мы выступаем по очереди, чтобы создать друг другу аудиторию. Аи до сих пор делает вкуснейшие салаты и подает их на телевизионных тарелках. Мы прожили так, как брат и сестра, довольно долго. Однажды мы слышим на балконе какой-то свистящий звук. Фьюииииииииить. Выглядываем через приоткрытое окно и видим страшную птицу, которая направляется в нашу сторону. Размером со свинью, надутая, как индюк, взъерошенная, как гриф. С клювом острым, как лезвие ножовки. Ее затуманенные алкоголем глаза напоминают сочащиеся язвы. Каждые несколько шагов она извергает яйцо величиной с глазное яблоко и, ерзая, садится на него, чтобы протолкнуть обратно. - Быстрей! - говорит Аи. - Закрой окно! Она хочет забраться внутрь! Она права, но я не решаюсь это сделать - этот клюв одним ударом может разорвать мне запястье. Поздно! Птица запрыгивает внутрь, задевая стул, - он падает с глухим стуком - и вразвалку идет по ковру. Мы с Аи пятимся, со страхом и любопытством. За этим может последовать великое зло, но может и великое благо. Птица важно расхаживает по залу и разглядывает его с придирчивостью потенциального покупателя. В конце концов она взгромождается на свадебный торт и говорит - голосом Дои: - Эту кошку в парике, что болтается под потолком, нужно будет убрать, мэн, и это только начало. По рукам? x x x - Миякэ, снова ты! - говорит Аи, но по голосу слышно, что ей приятен мой звонок. - Я слышала в новостях, что в Кагосиме объявлено штормовое предупреждение. Ты уже там? - Еще нет. Мне нужно пересесть на другой поезд в... - я читаю указатель, - в Мияконодзо. - Никогда не слышала об этом месте. - Оно известно только машинистам. Я тебе мешаю, ты занята? - Я тут целовалась с одним очень сексуальным итальянцем по имени Доменико Скарлатти[158]. - Просто для того, чтобы заставить нас с Клодом ревновать. - Скарлатти даже более мертв, чем Дебюсси. Но, ах, его сонаты... - Мне приснился вот какой сон: там была ты с этой паршивой индейкой... - Эидзи Миякэ и его убийственный шарм. Ты поэтому мне позвонил? - Нет, на самом деле я позвонил тебе, чтобы сказать, что, э-э, когда я проснулся, я понял, что, вероятно, влюблен в тебя, и я подумал, что это такая вещь, которую ты должна знать. - Ты, вероятно, влюблен в меня? Это наверняка самое романтичное из того, что мне кто-либо когда-либо говорил. - Я сказал "вероятно", потому что боялся, что покажусь слишком самонадеянным. Но если ты настаиваешь, э-э, да, я определенно влюблен в тебя. - Почему ты говоришь мне это сейчас, когда ты уехал за тысячу километров? Почему ты не ухаживал за мной, когда я приходила в твою капсулу? - Ты хотела, чтобы я это сделал? - А ты думаешь, что я тащилась в такую даль, на Кита Сендзю, чтобы поболтать с тобой перед обедом? У меня над головой лопается яйцо, и желткообразное счастье стекает вниз. - Почему же ты ничего не сказала? - Ты мужчина. Ты должен рисковать своим достоинством и самоуважением. - Это так несправедливо, госпожа Имадзо. - Несправедливо? Попробуй побыть женщиной. - Для меня это полная неожиданность. Я ничего не знал об этом, когда ты приходила. Я хочу сказать, что, разумеется, не выставил бы тебя за дверь, если бы, э-э... - Это стоило того, чтобы увидеть во сне гнилую индейку. - Паршивую, не гнилую. К тому же она была довольно милая. А ты против? - Скарлатти разрешил мне сыграть для тебя. Аллегро. Аи играет, пока не кончается моя телефонная карточка. Кажется, я ей нравлюсь. Поезд прибывает на вокзал Кагосимы под вечерним небом, которое предвещает конец света. Призраки сонаты Скарлатти кружатся у меня в голове, танцуя танго, вальс и джигу. Всякий раз, когда я думаю об этой девушке, мое сердце подпрыгивает, как кальмар. Кондуктор объявляет, что из-за приближения тайфуна движение поездов по всем направлениям отменяется вплоть до особого распоряжения - по меньшей мере до завтрашнего утра. Половина пассажиров стонет. Кондуктор добавляет, что движение автобусов и трамваев тоже может быть приостановлено. Другая половина стонет. Передо мной встает задача, решить которую нужно прямо сейчас, и любовь здесь бессильна. Дядя Толстосум живет за цепью холмов к северу от Кагосимы - пешком туда идти часа два. Я звоню ему, надеясь, что он заскочит за мной на машине, но линия занята. Лучше всего пойти в порт и найти ночлег в зале ожидания у причала, откуда отплывает паром. На автобусной стоянке мощные порывы ветра упражняются в кикбоксинге. Пальмы гудят от напряжения, флаги плещутся, картонные коробки удирают изо всех сил. Кругом никого, магазины закрываются раньше обычного. Завернув за угол, я выхожу на Портовый бульвар, где исполинской силы ветер едва не уносит меня в Нагасаки. Идти приходится согнувшись. Вулкан на острове Сакурадзима по-прежнему на месте, но сегодня вечером он выглядит как-то не так. В потемневшем море безумствуют волны. Пройдя сотню метров, я обнаруживаю, что влип, - электронное табло сообщает, что весь портовый комплекс закрыт. Доехать до дома дяди Толстосума на такси? Неудобно: платить ведь придется ему. Остановиться в гостинице? Но тогда утром нечем будет платить за билет. Бедность иногда действительно достает. Просить пощады в полицейской будке - нет. Укрыться у входа в какой-нибудь зал игровых автоматов - нет, но возможно. В конце концов я решаю идти к дяде Толстосуму пешком - часам к девяти буду на месте. Я иду напрямик через школьный стадион, где девять лет назад я забил единственный за всю свою короткую карьеру гол. Мелкий гравий роится в воздухе и впивается мне в глаза. Я прохожу мимо железнодорожного вокзала и иду дальше по прибрежному шоссе, но ветер встречный, поэтому я продвигаюсь очень медленно. Машин нет. Я пытаюсь дозвониться до дяди Толстосума из телефонной будки, но, судя по всему, ни одна линия не работает. Мимо проносятся предметы, обычно не обладающие аэродинамическими свойствами, - автомобильные чехлы, ящики из- под пива, трехколесные велосипеды. Море грохочет, ветер воет, волны атакуют оборонительные укрепления и хлещут меня солеными брызгами. Я прохожу крытую автобусную остановку без крыши. Я подумываю о том, чтобы остановиться у какого-нибудь придорожного дома и попроситься переночевать в коридоре у входа. Прохожу дерево, в ствол которого врезалась крыша автобусной остановки. Потом слышу свиииииист. Инстинктивно пригибаюсь к земле, и мимо меня, подпрыгивая, проносится черный зверь - тракторная покрышка! Теперь я уже боюсь, что окончу свои дни, превратившись в придорожное месиво. За стеной вровень с глазами я вижу сад Изо-тэйен. Меня приводили сюда на экскурсии, и я вспоминаю кирпичные домики с беседками, - возможно, там можно укрыться? Я карабкаюсь на стену - ветер перебрасывает меня на другую сторону, и я приземляюсь на машущую ветками бугенвиллею. Тихий летний сад сейчас во власти демонических сил. Какая-то сумасшедшая женщина барабанит в какую-то дверь, снова и снова. Мне туда; я ползу, бреду, плыву; летящие ветки жалят лицо. Вверх по крутому склону, и я достигаю временного укрытия. Пахнет компостом, брезентом, шпагатом - я попал в сарай для садовых инструментов. Щеколда сломана, но я подтягиваю мешок с землей и крепко подпираю дверь. Строение дрожит, но быть внутри все равно лучше, чем снаружи. Глаза привыкают к темноте. Целый арсенал лопат, совков, садовых вил, грабель. У одной из стен узкая перегородка, но сейчас слишком темно, чтобы заглядывать за нее. Во-первых, я собираю горшки и, насколько это в моих силах, исправляю ущерб, причиненный вторжением ветра. Во-вторых, устраиваю себе постель из того, что есть под рукой. В-третьих, допиваю бутылку зеленого чая, которую купил в Мияковсеравногде. В-четвертых, ложусь на свое ложе, слушаю, как тайфун бодает рогом старый сарай, и терзаюсь от беспокойства. В-пятых, я прекращаю беспокоиться и пытаюсь вычленить отдельные голоса в этом сумасшедшем ревущем хоре. x x x Мочевой пузырь больше не внутри моего тела - золотистый мешочек, напоминающий эмбрион. Он болтается в паху, причиняя боль. Я в Ливерпуле - определяю это по мини-автомобилям и всклокоченным прическам - и пытаюсь найти туалет. В Англии сила притяжения сильнее - подъем по ступеням этого собора просто изнуряет меня. Дверь в виде люка. Я пролезаю в него спиной вперед, чтобы не повредить малютку-пузырь на животе. - Секундочку, капитан! - говорит Лао-Цзы из-за проволочной сетки. - Вам нужен входной билет. - Я уже заплатил в аэропорту. - Вы мало заплатили. Давайте-ка еще десять тысяч иен. Цена дикая, но либо заплатить, либо обмочиться в штаны. С трудом извлекаю бумажник, сворачиваю купюру трубочкой и просовываю сквозь сетку. Лао-Цзы разрывает ее на две части, с хрустом комкает и запихивает себе в ноздри, чтобы остановить кровотечение. - Итак. Где туалет? - спрашиваю я. Лао-Цзы смотрит на мой набухший мочевой пузырь. - Я вас лучше провожу. Ливерпульский собор - это крысиный лабиринт, выложенный плитками. Лао- Цзы ползет вперед на животе. Я следую за ним на спине. Вниз по стенам сплошной завесой струится вода. Иногда брызги летят мне прямо в лицо. Мой малютка-пузырь начинает вопить голосом тюленя, которого тащат на сушу против воли. - Мы ведь уже пришли? - У меня спирает дыхание. Я - в гроте. Встаю в полный рост. Со сталактитов капает вода. Перед писсуарами выстроились в ряд мужчины в форме. Я жду. Я жду. Но никто из них не двигается. - Полковник Сандерс! - Генерал Макартур хлопает меня по плечу. - Один из этих туземцев стащил мою платиновую зажигалку! Она стоит целое состояние, черт возьми! Вы ничего о ней не слышали? Я был помещен в тело куриного магната, чтобы шпионить в ставке главнокомандующего и выяснить, известно ли им что-нибудь о проекте кайтен. Как странно быть таким толстым. Я знаю, что за этими словами лежит скрытый смысл, но с поющим мочевым пузырем трудно сосредоточиться. - Нет? - Генерал Макартур чихает, извергая целый фонтан. - Как бы то ни было, Лемме подбросит вас в порт. Американский "джип" едет в порт Кагосимы. Мой пузырь теперь как ребенок, цепляющийся мне за пояс. Я боюсь, что он лопнет от внезапного толчка, но мы прибываем к причалу, от которого отходит паром, совершенно благополучно. К несчастью, с началом войны портовый комплекс перестроили, и все указатели составлены на языке Брайля[159]. Я подумываю, не отлить ли в урну, но боюсь, что в газетах появятся заголовки: "Местный Мальчишка Миякэ не Обучен Ходить в Туалет" - и, спотыкаясь, иду по коридору. Моча толчками вытекает из умирающего тайного агента. Мой мочевой пузырь так переполнен, что его тяжело нести. - Сюда, - шипит невидимый провожатый. Я оказываюсь в новеньком туалете, огромном, как аэропорт. Пол, стена, потолок, светильники, раковины, писсуары, двери кабинок - слепящего снежно- белого цвета. Единственный, кроме меня, клиент маячит вдалеке крошечной точкой. Адвокат. Я подхожу к ближайшему писсуару, прислоняю своего золотистого близнеца к стене и... Адвокат мурлычет "Beautiful Boy"[160] так фальшиво, что мой мочевой пузырь съеживается. Я пристально смотрю на него и вздрагиваю от ужаса - он стоит прямо рядом со мной, отливая в сторону. У него нет лица. x x x Просыпаюсь с переполненным до истерики мочевым пузырем от ужасного грохота прямо над ухом. Когда я немного отодвигаю мешок с песком, тайфун с силой тарана обрушивается на дверь. Мочусь в щель. Моча тут же улетает прочь и, вполне вероятно, достигает берегов Китайского моря. Я возвращаюсь к своему гнездышку из брезента, но спать под разыгравшуюся в ночном небе дьявольскую свистопляску невозможно. Бог грома шагает по Кагосиме, ища меня. Интересно, почему я так отчетливо помню свои сны - обычно они испаряются, стоит мне открыть глаза. Когда началось мое бесконечное путешествие по дядюшкам, после Андзу, я представлял себе, что где-то, в доме и семье с рекламных картинок, живет Настоящий Эидзи Миякэ. Каждую ночь он видит меня во сне. И что на самом деле я - это сон Настоящего Эидзи Миякэ. Когда я засыпал и видел сны, он просыпался и вспоминал свой сон, который для меня был явью. И наоборот. Тайфун переводит дух и продолжает атаку, превратившись в бурю. Сарай уже никуда не денется. Чувствую под спиной что-то твердое - это небольшой плоский круглый камень. Кладу его в рюкзак. Когда буря утихает до просто сильного ветра, я в изумлении слышу чей-то храп - внутри сарая! Заглядываю за узкую перегородку. Женщина. Спит. Она не похожа на садовницу - должно быть, приезжая, которую тайфун тоже застиг врасплох. Может быть, она побоялась сказать о своем присутствии и просто уснула? Разбудить ее? Или напугаю до смерти? Она открывает глаза. - Э-э... - начинаю я. - Наконец-то ты нашел меня. Она вскакивает, и полы ее кимоно расходятся. Я настолько поражен, что не могу вымолвить ни слова. На долю секунды я принимаю ее за мать Юки Тийо, той девочки, что однажды в Уэно объявила о собственной пропаже. Она влажным пальчиком проводит по моим соскам, а другая ее рука исследует, что там у меня в трусах, - это неправильно, я признался в любви Аи, - но тут ее губы раскрываются мне навстречу, и миллионы крошечных серебристых рыбок меняют направление. Я не могу с этим бороться. Я не могу двинуться, отвернуться, ответить. Я кончаю. Из-за ее плеча я мельком вижу госпожу Хурму. Она восседает на мешке с землей и высасывает из хурмы сочную мякоть. И выплевывает блестящие косточки. x x x Оргия богов превратила залитый солнцем сад в груду мусора. Соки, капающие из его зеленых вен, наполняют воздух ароматами. Растерзанные цветы, поломанные ветви, кусты, вырванные с корнем. Я нахожу маленький плоский круглый камешек. Кладу его в рюкзак. Хорошо бы побыть здесь еще, посмотреть на пруд, но я хочу избежать встречи с владельцем сарая, и, кроме того, до парома на Якусиму осталось всего полтора часа. Я продираюсь сквозь растерзанную бугенвиллею и перелезаю через стену, к удивлению школьницы в проезжающем мимо автобусе. Она - единственный свидетель. Иду обратно между тех же домов, их обитатели уже встали и обсуждают починку заборов. Я останавливаюсь у "Лоусонз" и покупаю бутылку грейпфрутового сока "Минитмэйд" и рамэн[161] в стаканчике - со вкусом кимчи[162] - и прошу продавщицу налить кипятка. Завтракаю на волноломе. Сакурадзима извергает свой пепел в безукоризненно чистое небо, а море отглажено самым тщательным образом. Тайфуны разрушают миры до основания, но наступающее следом утро приводит миры в порядок. Я звоню дяде Толстосуму, сообщаю, что жив - говорю, что переночевал у друзей в Кагосиме, - а потом иду пешком до самого порта. Паром ждет - автомобили и грузовики уже сбиваются на палубе в стадо под присмотром портовых грузчиков, которые машут флажками и свистят. Я заполняю посадочный талон, плачу за проезд, умываюсь, чищу зубы и ищу телефон. - В новостях сообщали о тайфуне, - сказала Аи, - но он не привлек большого внимания из-за голубей. - Голуби захватили все газеты? - Вчера весь день по всему Токио голуби залетали в здания, сталкивались с машинами. Как в каком-нибудь безумном фильме катастроф. Можешь себе представить: по всем каналам - слухи, теории, эксперты. Секретные правительственные испытания, птичий грипп, последователи культа Аум, перемещения магнитных волн, предвестники землетрясения. Кроме того, у луны вчера ночью было самое яркое гало[163] за последние двадцать семь лет. Никто не знает, как воздействуют на голубей кристаллы льда в атмосфере, но обстановка накаляется еще больше. А сегодня утром я вышла купить кофе к завтраку, а камфорное дерево перед тюрьмой черным-черно от ворон! Это было страшнее, чем репетиция любительского духового оркестра! Честно, было такое ощущение, что вот-вот явится сам князь тьмы. - Куда уж тут моему жалкому тайфуну. - Давай сменим тему, пока не пошли гудки. Вчера я поговорила с Сатико, когда она уходила на работу. Если тебе будет негде остановиться, когда вернешься в Токио, ты сможешь ночевать здесь. На диване. Если я так скажу. Раз в три дня ты будешь делать уборку и готовить. И ни в коем случае не подходить к телефону, а то бабушка Сатико подумает, что ее внучка живет с любовником. - Эй... - Больше всего мне нравится "Если я так скажу". - Спасибо. - Пока не за что. Обдумай. Когда я сажусь на паром, попадаюсь на глаза нескольким жителям острова из числа своих знакомых. Матери одноклассников, друзья двоюродных братьев, оптовый торговец сахарным тростником и фруктами, который ведет дела с дядей Апельсином. Они расспрашивают меня о жизни в Токио, больше из вежливости, чем из интереса. Я говорю, что вернулся забрать зимнюю одежду, пока не наступили холода. Все говорят о тайфуне и о том, во что обойдутся восстановительные работы и кому придется за них платить. Я прячусь на палубе второго класса и устраиваю из своего рюкзака что-то вроде заградительного барьера, чтобы спокойно вздремнуть. Палуба вокруг меня занята дамами из туристического клуба в Канзаи. Их экипировка состоит из фланелевых рубашек, телогреек, непромокаемых брюк, дурацких шапок и удобной для ходьбы обуви. Они разворачивают карты и обсуждают свой маршрут. Островитян отличить легко - у них скучающий вид. Из-за того, что вчера после обеда не было ни одного рейса, паром все продолжает наполняться пассажирами. Я перебегаю глазами от одного человека к другому, пока не встречаюсь взглядом с мужчиной, формой нижней челюсти и скул напоминающим борзую, который спрашивает меня, во сколько паром прибывает в Камияки, главный порт Якусимы. За информацию он платит неочищенными земляными орехами. Из вежливости беру несколько штук, но они крайне быстро вызывают привыкание. Мы со смаком приканчиваем большую часть пакета, складывая маленький курган из пустых скорлупок. Борзая - издатель из Отиаи и знает бюро находок в Уэно - он однажды встречался с сестрой госпожи Сасаки на литературном ужине. Двигатели ррррррррревут, пробуждаясь к жизни, туристки издают "Ууууууууу!", вид в иллюминаторах разворачивается и плавно исчезает. Девятичасовой выпуск новостей посвящен ожидаемой отставке очередного премьер-министра после провала коалиции. - Нет ничего более устаревшего, чем эти утренние новости, - говорит Борзая, - и ничего более современного, чем труды Перикла. Скоро, по мере отдаления от берега, сигнал слабеет, новости превращаются в свист, и включается видеофильм о национальном парке Кирисима- Яку. Все жители острова знают его текст наизусть. Он убаюкивает нас, как колыбельная. x x x Вся Япония залита бетоном. Остатки священных лесов вырублены на палочки для еды, Внутреннее море заасфальтировано и объявлено национальной автостоянкой, а там, где когда-то высились горы, исчезают в облаках жилые дома. Когда люди достигают двадцати лет, им ампутируют ноги, а туловища оснащают интерфейсом и подключают напрямую к модернизированным скейтбордам - для домашнего и офисного использования - или к более крупным средствам передвижения для дальних поездок. Мне исполнилось двадцать в сентябре, так что я сильно запоздал с этой сакральной операцией. Но я хочу сохранить свои ноги в целости, поэтому вступаю в движение сопротивления. Меня повели на встречу с тремя нашими вождями, которые живут в Мияконодзо, местечке, недосягаемом для автомобилей. Тела у них тоже ампутированы - для пущей маскировки. Их головы выстроились в ряд под палящим солнцем. Их шеи в медицинских корсетах прибиты к краю кегельбанной ямы, и я понимаю, что передо мной Гандзо, Набэ и Какизаки. К счастью, увидев меня, они взволнованно моргают: - Мессия! Мессия! Мессия! Это приводит меня в замешательство. - Вы уверены? По всей видимости, да. - Ты тот, кому откроется священное послание! Только ты выведешь человечество из стремительного погружения в бездну бесконечных страданий! Звучит великолепно. - Как? У Какизаки отваливается нижняя челюсть, но он успел сказать: - Вытащи пробку. У себя под ногами я вижу пробку для ванной на блестящей цепочке. Тяну. Внизу земля - с тех пор как принят закон об асфальтировании, земля запрещена. Она шевелится, и из дыры, извиваясь, выползает червь. За ним еще, и еще, и еще. Последние японские черви. Они извиваются и ползут каждый на предназначенное ему место на расчерченной на клетки площадке - девять вдоль, девять поперек. В каждой клетке - иероглиф или буква японского алфавита, написанные не штрихами кисти, а телами червей. Это - единый текст. И еще это - смерть для червей: раскаленный дегтебетон для их нежных тел все равно что плита. Запекаясь, они пахнут тунцом и майонезом. Но их самопожертвование не напрасно. В этом восьмидесяти одном знаке я читаю истины - тайны сердец и умов, элементарных частиц и любви, мира и времени. Эти истины сверкают ослепительным нефритовым светом на сетчатке глаз моей памяти. Я передам эту мудрость своим истомившимся от жажды собратьям, и в безводных пустынях зацветут цветы. x x x - Миякэ! Миякэ, болван! Просыпайся! Надо мной плавает перевернутое вверх тормашками лицо господина Икеды, моего бывшего учителя физкультуры. У него в руке засыхает наполовину съеденный сандвич с тунцом и майонезом. Я резко, с раздраженным стоном, приподнимаюсь. Господин Икеда предполагает, что я просто еще не совсем проснулся. Мне нужно что-то вспомнить... - Я видел тебя у причала, но потом сказал себе: "Нет, Миякэ в далеком Эдо!" Почему ты так быстро вернулся? Большой город оказался не по зубам, а? Я что-то забываю. Что? - Не совсем так. На самом деле, я... - Ах, быть молодым в Токио. Я бы тебе позавидовал, если бы сам этого не испытал. В Токио я познал первые два Великих Успеха своей жизни. Я с полпинка поступил в лучший спортивный университет - тебе такой и не снился, - к тому же в молодости я умел отрываться по полной. Какие были деньки! А какие ночи! Мое прозвище среди дам говорило само за себя. Ас. Ас Икеда. Потом, на своем первом преподавательском посту я собрал одну из лучших школьных футбольных команд в Японии. Мы бы прошли весь путь до отборочных соревнований на кубок страны, если бы судья не оказался престарелым, слепым, хромоногим, продажным, слюнявым мешком дерьма. Мы с моими мальчиками - знаешь, как нас называли? Неукротимые! Не то, что... - господин Икеда с отвращением машет рукой в сторону своих учеников, одетых в тренировочные футболки с надписями "Средняя школа Якусимы, младший класс", - это сборище болванов. - У вас был товарищеский матч? - Не вижу ничего товарищеского в этом разжиревшем в чужой заднице солитере - тренере из Кагосимы. Во время тайфуна я молился, чтобы в его дом врезался грузовик с чем-нибудь огнеопасным. - И какой был счет? Лицо господина Икеды искажает гримаса. - "Пьяницы из Кагосимы" - двадцать; "Болваны из Якусимы" - один. Я не могу устоять перед соблазном повернуть нож в ране: - Один гол? Это обнадеживающий знак. - "Пьяницы из Кагосимы" вкатили этот гол сами себе. - Господин Икеда, надувшись, отходит в сторону. Одна из туристок щелкает выключателем видеокамеры - мы наверняка попали в ее репортаж о пребывании на Якусиме. Выглядываю в иллюминатор - мой остров выползает из-за горизонта. Премьер-министр обещает, что под его руководством наша страна по качеству жизни превратится в сверхдержаву. Борзая с хрустом чистит земляной орех. - Политикам и спортивным тренерам нужно быть достаточно умными, чтобы вести игру, но достаточно тупыми, чтобы думать, что это они ее ведут. Я вспоминаю свой сон. - Ты страдаешь морской болезнью? - спрашивает Борзая. - Или это был твой бывший учитель физкультуры? - Я... Мне приснилось, что я был кем-то вроде Санзохоси, который принес буддистские сутры из Индии. Мне было открыто божественное знание, которое необходимо, чтобы спасти человечество от самого себя. - Предлагаю шесть процентов от продажи первых десяти тысяч экземпляров и девять процентов от каждых следующих десяти тысяч. - Но я помню только одно слово. - Какое же? - "Свинка"... - Как в... - В той болезни, от которой распухает шея. - "Свинка", и что дальше? - Свинка... и ничего. - Сделка отменяется. - Борзая трясет пакетом. - Я съел последний орех. Якусима растет с каждым брошенным на нее взглядом. Когда уезжаешь откуда-нибудь, возникает странное чувство, но когда возвращаешься, чувство еще более странное. За восемь недель ничего не изменилось, но ничто уже не будет прежним. Мост через реку Камияки, бархатные складки гор, уныло-серые крутые склоны. Книга, которую вы читаете, уже не та, которой она была до того, как вы начали ее читать. Может быть, девушка, с которой вы спите, уже не та, с которой вы легли в постель. Вот и причал; один из тех, кто бросает нам канаты, что-то кричит мне и машет рукой. Это партнер дядюшки Дегтебетона по маджонгу и выпивке. Спускают сходни, и я вливаюсь в толпу высаживающихся на берег пассажиров. Мне нужно засвидетельствовать свое почтение главе семьи - дяде Патинко. Но цель моего путешествия - засвидетельствовать свое почтение Андзу. Когда прохожу мимо кассы, где продают билеты на паром, рядом со мной притормаживает фургон, и оптовый торговец, который ведет дела с дядей Апельсином, предлагает меня подвезти. - Вы доедете до Анбо? - Залезай. Мы трогаемся. - Сегодня теплый день, - говорю я. - Скоро будет дождь, - отвечает он. Дождь на Якусиме - всегда верная ставка. Торговец не любит много говорить, поэтому и мне можно молчать, не опасаясь неловкости. Он жестом предлагает мне угоститься из большого мешка местными апельсинами сорта " понкан", которые являются главной статьей островного экспорта и которые можно назвать самым вкусным фруктом из всех, что растут в нашей стране, если не во всей Азии. Должно быть, с тех пор как я приехал на Якусиму, я съел десять тысяч этих апельсинов. Разрежьте меня, и внутри будет апельсиновый сок. Я рассматриваю подзабытые детали своего дома. Ржавые бочки из-под горючего, поставленные стоймя племенем туристов, крошечный полевой аэродром, умирающая лесопилка. Здесь, на далеком юго-западе, деревья еще не сбросили свой поношенный наряд из летних листьев. Мы обгоняем кучку соревнующихся велосипедистов в ярких и блестящих, как тропические рыбки, костюмах. Дорога круто забирает вверх. Проезжаем по мосту, над водопадом, - и перед нами деревня Анбо. Кладбище полно шумящих, снующих насекомых. Деревья шуршат листвой, переваливший на вторую половину день исходит душным зноем. Древний рецепт октября. Угол семьи Миякэ, обнесенный оградой, один из самых ухоженных - моя бабушка до сих пор приходит сюда каждое утро, наводит порядок, выдергивает сорняки, подметает и меняет полевые цветы. Я кланяюсь перед главным серым надгробием и иду вдоль ограды к черному камню поменьше, поставленному Андзу. На нем выбито посмертное имя, которое выбрал для нее священник, но я думаю, что это просто еще один способ урвать побольше денег со скорбящих родственников. Моя сестра все еще Андзу Миякэ. Я поливаю надгробие минеральной водой. Ставлю свой букет цветов, в дополнение к тем, что принесла наша бабушка. Жаль, я не знаю, как называются эти цветы. Гроздья белых звезд, розовые хвосты комет, малиновые, нанизанные на длинный стебель ягоды. Я предлагаю ей бомбочку с шампанским и разворачиваю еще одну для себя. Потом зажигаю благовония. - Это, - говорю я ей, - подарок от мамы. Она дала мне денег, и я купил их в храме рядом с вокзалом в Миязаки. Я достаю три плоских камня и складываю из них пирамидку. Потом сажусь на ступеньку и прижимаю ухо к полированной поверхности надгробного камня, сильно-сильно, чтобы проверить, не услышу ли чего-нибудь. За краем земли мирно дышит море. Я хочу поцеловать надгробную плиту и делаю это, единственный свидетель - какая-то темная птица с розовыми глазами. Прислоняюсь к камню спиной и сижу, ни о чем не думая, пока моя бомбочка не взрывается. Все кончается так быстро. Горы, простые мелодии, настоящая дружба. С горы Мияноура ползет туман, застилая солнце и превращая морскую синеву в грязь. Я принес с собой дневник нашего двоюродного деда, чтобы прочитать Андзу несколько отрывков, потому что они оба умерли на дне моря. Но я думаю, что Андзу прекрасно услышит, даже если я буду тихонько читать его про себя, здесь ли, в другом ли месте, неважно. Мне не нужно рассказывать ни о чем, что случилось в Токио. То, что я здесь, важнее слов - для нее, для меня, для нас. Муравьи обнаружили бомбочку с шампанским Андзу. - Эй, Андзу. Угадай, кого я собираюсь навестить? В последний раз, когда я шел по этой тропинке через лощину, я нес приз лучшему-игроку-матча и пинал ногой камушек. Я был примерно на треть меньше ростом, чем сейчас. И сейчас я почти готов встретить здесь себя самого, одиннадцатилетнего. Тропу заполонили сорняки. Ни души вокруг. Соловей поет, рассказывая об ином мире, обезьяна пронзительно кричит, рассказывая об этом. Я прохожу ворота-тори и каменных львов. Чтобы восстановить пропавшую голову бога, из Киото приезжал знаменитый мастер, и туристический центр напечатал в рекламных буклетах его новое лицо. Я замечаю, что лес уже почти стер крутую тропинку. С каждой зимой верующих становится все меньше. Значит, боги тоже умирают, совсем как поп-звезды и сестры. Висячий мост уже не кажется безопасным, как раньше. Мои шаги звучат скорее глухо, чем звонко, словно его деревянный настил может рассыпаться в любой день. Река внизу распухла от ночного дождя. Больше половины рисовых полей в лощине заброшено. Фермеры тоже умирают, а их сыновья зарабатывают деньги в Кагосиме, или в Кита-кюсю, или в Осаке. Террасам рисовых полей и ветхим амбарам позволено умереть своей смертью - тайфуны дешевле строителей. Теперь в лощине хозяйничают насекомые. Я пинаю ногой камушки. На карнизе бабушкиного дома разросся дикий кустарник. Я смотрю на этот старый дом, а тем временем туман густеет и превращается в дождь. Бабушка - недобрая женщина, но и она любила Андзу своей жестокой любовью. Когда убираешь картину, ничто не мешает видеть раму. В худшем случае она закричит, чтобы я убирался прочь, но после всего, что случилось со мной за эти семь недель, это уже не кажется таким страшным. - Бабушка? Я пробираюсь по траве во двор, и мне на ум приходит старая сказка о волшебнице, которая сидит за прялкой и ждет, когда ее загулявший муж вернется домой; дом ветшает и превращается в развалины, а она не стареет ни на один день. Замечаю перламутровое движение между замшелых камней - кольца змеи! Не видно ни головы, ни хвоста, но кольца туловища толщиной с мою руку. Змея скрывается за ржавеющим плугом. Кажется, Андзу что-то говорила о жемчужной змее? Или мне это приснилось? Смутно припоминаю, как бабушка рассказывала о змее, которая жила под амбаром, когда она была маленькая, и которая считалась предвестницей смерти в нашей семье. Это наверняка суеверие. Змеи не живут семьдесят лет. Я так думаю. Я стучу по косяку двери и с трудом открываю тугую дверь. Звучит радио. - Бабушка? Это Эидзи. Я приподнимаю сетку от насекомых, ступаю в прохладу дома и делаю глубокий вдох. Сакэ для готовки, влажное дерево, химический туалет. Фимиам из комнаты с татами. У пожилых людей свой особенный запах - я полагаю, они говорят то же самое про молодых. Убегает мышь. Радио означает, что бабушки, скорее всего, нет дома. У нее была привычка оставлять радио для собаки, а когда собака умерла, она стала оставлять радио для дома. - Бабушка? Я заглядываю в комнату с татами, не обращая внимания на странное чувство, что именно в эту секунду кто-то умер. К подножию семейного алтаря прислонена метелка из перьев. Висящие на стенах свитки со сценами осени, ваза с цветами, шкафчик, полный всяких побрякушек и безделиц, скопившихся за ее островную жизнь. Она никогда не покидала Якусиму. Дождь брызжет сквозь москитную сетку, поэтому я задвигаю стекло. Я когда-то боялся входить в эту комнату: Андзу - нет. Во время О-бона[164] она всегда ложилась снаружи и ждала, а потом врывалась внутрь, чтобы поймать духов, которые ели вишню, что оставляла им бабушка. Я смотрю на усопших в черной лаковой шкатулке. Одетых в непромокаемую одежду, костюмы, военную форму, наряды, одолженные у фотографов. А вот и моя сестра, улыбается во весь рот, в тот день, когда она пошла в начальную школу. - Бабушка? Я иду на кухню, угощаюсь стаканом холодной воды и сажусь на диван, где мы с Андзу пытались - безуспешно - летать. Она винила в наших неудачах мои слабые экстрасенсорные способности, потому что у нее самой они были до того развиты, что она могла гнуть ложки с их помощью. Целые годы я верил ей. Диван издает "бамммммммммс", но после долгой ходьбы по жаре он кажется таким удобным, даже слишком удобным... x x x Мне снятся все, кто видит сны, вы все. Мне снятся морозные узоры на храмовом колоколе. Мне снится прозрачная вода, стекающая с копья Идзанаги. Мне снится, как эти капли каменеют, превращаясь в острова, которые мы называем Японией. Мне снятся летучие рыбы и созвездие Плеяд. Мне снятся чешуйки кожи в щелках клавиатуры. Мне снятся города и завязи. Мне снится память о чем-то, разделенная на восемь частей. Мне снится девочка, которая тонет, одна, без слова жалобы. Мне снится ее юное тело, с которым играют волны и течения, пока оно не растворяется в морской синеве и не остается ничего. Мне снится камень-кит, закутанный в водоросли и обросший ракушками, который на это смотрит. Мне снится сообщение, которое пузырьками поднимается из его воздушного клапана. - Мы прерываем программу, чтобы передать экстренный выпуск новостей... x x x - Мощное землетрясение произошло в центральном округе Токио буквально минуту назад. Национальное сейсмологическое бюро сообщает о толчке силой в 7,3 балла по шкале Рихтера, что превосходит великое землетрясение 1995 года в Канзаи. Всему бассейну Канто нанесен серьезный ущерб. Наших слушателей в Токийском округе просим сохранять спокойствие и, по возможности, покинуть здания, чтобы не подвергаться опасности оказаться под обвалом. Будьте готовы к последующим толчкам. Не пользуйтесь лифтами. Выключите газ и электроприборы. Старайтесь держаться подальше от окон. Подразделение быстрого реагирования сейсмологической службы в данный момент устанавливает, насколько сильна вероятность цунами. Все передачи прекращаются до особого распоряжения. Мы будем передавать экстренные сводки в режиме нон-стоп, если получим новые сведения. Повторяю... В комнате холодно. Я тут же убавляю звук и хватаю старинный телефон. Делаю три попытки, но номер Аи молчит. И номер Бунтаро. И номер "Нерона". Уэно не отвечает. От токийского оператора - ничего. Я отдал бы все, чтобы это был сон. Все, что угодно. Эфир сотовой связи и телефонные кабели заблокированы - потому, что полстраны пытается дозвониться в столицу, или потому, что Токио превратился в груды развалин под облаками бетонной пыли? Снаружи целый век тихого дождя падает на листву, камни и сосновые иглы лощины. Внутри диктор сообщает о том, что в стране объявлено чрезвычайное положение. Мне мерещится, что оконное стекло взрывается перед лицом Аи или что металлическая балка врезается в ее пианино. Мне мерещится тысяча вещей. Я хватаю сумку, проношусь по коридору, всовываю ноги в кроссовки и со скрипом открываю тугую дверь. И бегу. ============================================================================ Девять ============================================================================ ============================================================================ примечания [1]Порт на острове Кюсю (Здесь и даме прим, перев.). [2]Район Токио, деловой центр. [3]Небольшой остров у южной оконечности острова Кюсю. [4]Древнекитайский мыслитель, основоположник даосизма. [5]Песня Джона Леннона, 1971 год. [6]Фешенебельный район Токио, торговый центр. [7]Главный герой цикла фильмов Джорджа Лукаса "Звездные войны". [8]Персонаж комиксов и видеоигр. [9]Фильм режиссера Ридли Скотта, 1982 год, по роману Филипа Дика. [10]Спальный матрас с одеялом. [11]Вид многоголосия. [12]Теплое сезонное поверхностное течение у берегов Эквадора и Перу, считается причиной разрушительных ураганов. [13]Песня "Битлз" (1967). [14]Синтоистский храм, построенный в 1869 году. [15]Район Токио. [16]Символический вход в синтоистский храм. [17]Вид колдовства. [18]В годы Второй мировой войны - флагман японского флота. [19]Песня группы "The Village People" (1978). [20]По названию книги Томаса Мора (1478 - 1535) "Утопия" (место, которого нет), страна с идеальным общественным устройством. [21]Несгибаемый, упрямый (нем.). [22]Район в Токио, далеко от центра. [23]Национальный вид фехтования на бамбуковых мечах. [24]Имеется в виду одно из древних синтоистских божеств, ками. [25]То же, что мотороллер. [26]Очень небольшой остров у южной оконечности Кюсю. [27]Хищная птица семейства ястребиных; то же, что сарыч. [28]"Небесный замок Лапута" (1986) - анимационный приключенческий фильм режиссера Хаяо Миязаки. [29]Национальная телерадиокомпания, аналог британской Би-би-си. [30]Мини-плеер для компакт-дисков фирмы "Сони". [31]Женщины, развлекающие посетителей в ночных барах; партнерши в платных танцах. [32]Отель, предназначенный исключительно для интимных встреч, где можно снять комнату с почасовой оплатой. [33]"Интернэшнл бизнес мэшинз" - компания, выпускающая аппаратное и программное компьютерное обеспечение. [34]Диссертация на степень магистра, которая в зарубежных университетах пишется после окончания второй ступени высшего образования и в большинстве случаев является альтернативой экзаменам. [35]Маты для пола из рисовой соломы. [36]Ширма из рисовой бумаги. [37]Лепешки из клейкого риса. [38]Японская редька. [39]Маримба - африканский ударный музыкальный инструмент. [40]Речь идет о бейсбольных командах. [41]Шарик из риса с уксусом и сахаром и кусочком сырой рыбы или морепродуктов. [42]Пруд в парке Уэно. [43]Рыба, морепродукты и овощи, жаренные в кляре. [44]Ферментная паста из соевых бобов. [45]Три гола, забитых одним и тем же игроком за одну игру. [46]Самая древняя культурная формация Японских островов (5000 - 200 гг. до н.э.). [47]В Японии нелегальные иммигрантки из Филиппин чаще всего работают нянями. [48]Сво