его на груди. - Это плащ Людо... Я стащила его, уходя. Неохота мокнуть под дождем... Я и в самом деле узнал грязно-желтый плащ. Он контрастировал с темными волосами девушки. - А вы часто с ними встречаетесь? - О, я - я просто друг той женщины... - Блондинки? - Да. Пока мы сидели в квартире Хэйуордов, прошел ливень - тротуар блестел, и нам то и дело приходилось обходить лужи. - Вы работаете? - спросил я. - Да... в парфюмерном магазине на улице Понтье. Людо меня там и подцепил... Он бывает с друзьями в отеле на этой улице... Отель "Пари-Монден". Как-то ночью Хэйуорды затащили нас в этот отель. Там тоже можно было с кем-нибудь "пересечься". Вестибюль, холл и бар были освещены зеленым светом, от которого все эти люди еще больше смахивали на привидения. Андре Карве, Иветта Фавар, Сьерра Даль. И Марио П., "до-диез", он похвалялся дружбой с актером Роланом Тутеном, и любимым его развлечением было, появившись в баре, выставлять напоказ свои мужские принадлежности и уверять, будто он "двадцать четыре часа в сутки в полной боевой готовности". - Зачем же вы встречаетесь с этим типом? - У меня нет выхода... Он дал мне в долг тысячу франков... - Она посмотрела на меня. - А вы студент? - Нет. Она выглядела совсем юной в плаще Людо. Словно девочка, которая забавы ради надела туфли на высоких каблуках и еле в них ковыляет. - Сколько вам лет? - спросил я. - Двадцать. Мне тоже было двадцать. И родились мы с разницей в один день. Такие совпадения случаются не часто. Мы прошли по авеню Анри Мартена, потом по авеню Жоржа Манделя до Трокадеро. Деревья в саду и пышная листва за черными решетчатыми оградами зданий намокли от дождя. На углу какой-то улицы из сада, окружавшего полуразрушенный особняк, пахнуло жимолостью. Девушка отвернула рукав плаща Людо, чтобы посмотреть на часы. - Я еще успею на последний поезд. - А где вы живете? - В Сен-Море. Знаете? - Нет. К востоку от Парижа дальше Венсенского леса я не бывал. - Возьмите такси. У меня есть деньги... Я вывернул карманы. Тридцать франков - пожалуй, хватит, чтобы доехать на такси до Сен-Мора. - Большое спасибо. Я вам завтра отдам. Приезжайте ко мне... Завтра после обеда я выходная... На стоянке Трокадеро такси не оказалось. Мы дошли до площади Альма. Странно мне было прогуливаться в этом квартале не с Кармен, а с кем-то другим. В начале авеню Монтеня ждала машина, маленький красный с черным "строен". - А вы далеко живете? - спросила она. - Да нет. Я живу вот здесь. На первом этаже. - И я показал на квартиру Кармен по другую сторону площади. - Там, где садик? - Да. Она явно удивилась. Потом села в такси. - Приезжайте завтра в Сен-Мор... Я вам дам свой адрес. Она попросила у шофера такси клочок бумаги и ручку. И принялась старательно выводить адрес на бумаге, прижимая ее к колену. - До завтра. И спасибо. Приходите в половине третьего. И подождите на улице... Она улыбнулась, захлопнула дверцу и через опущенное окно помахала мне рукавом плаща, который был ей слишком велик. На какой же это улице в Сен-Море я должен ее ждать завтра днем в половине третьего? Я посмотрел на бумажку. Авеню Дю-Нор, 30-бис. 6 Липы, окаймляющие авеню Дю-Нор, образуют густой лиственный свод, как в Бадене на Лихтенталер-аллее. Домики сложены из песчаника. Солнечные лучи разрисовали тенями городские стены. На одной стене разорванная афиша кинотеатра в Ла-Варен. Я жду на обочине тротуара против номера 30-бис. За оградой угадывается сад и до половины прячется коричневый домик с верандой на втором этаже. Деревянная калитка в ограде приоткрывается, девушка проскальзывает в щель и тихо прикрывает за собой калитку. Она подходит ко мне. На ней сегодня не плащ Людо, а очень легкое темно-синее платье. - Долго ты меня искал? - Нет. - А на чем ты приехал? - На поезде. День был теплый. В этот час я оказался единственным пассажиром в вагоне. Я ехал к ней в дачную местность. Рейи. Сен-Манде. Венсен. Биарриц. Жуэнвиль-ле-Пон. Сен-Мор-де-Фоссе. Баден-Баден. - Хочешь, пойдем в Ла-Варен? Авеню Дю-Нор делает изгиб, а потом плавно спускается к Марне. Интересно, можно ли еще и сегодня съехать вниз по этому склону? Впрочем, не все ли равно. У меня не хватит духу совершить паломничество в те края. К тому же я уверен: ни авеню Дю-Нор, ни лип, ни гаража на углу набережной под названием "Гараж на Островах" - ничего уже не существует. Мы пошли по набережной. И когда, пройдя несколько сот метров, миновали мост Шампиньи, серые городские дома стали уступать место особнякам и виллам, все более и более богатым. - Ну вот. Мы в Ла-Варен, - торжественно объявила она, точно сообщая о важном событии в нашей жизни. И когда я сегодня вспоминаю об этом, я думаю: а ведь и впрямь речь шла о важном событии. Тщетно я роюсь в памяти - никогда приезд в какой-нибудь город не производил на меня такого впечатления, как мой приход в этот день в Ла-Варен-Сент-Илер вдвоем с ней. - Ты давно здесь живешь? - Да... Я здесь родилась. Мы перешли через мост Шеневьер и побрели по узкой тропинке вдоль берега Марны. Над зеленоватой стоячей водой склонились плакучие ивы. Барки. Полусгнившие понтоны. Решетчатые загородки. Запах разогретой солнцем тины. Под вечер возвращение. Назад мы шли по набережной Ла-Варен. Она хотела, чтобы я оценил прелесть ее родного города. Виллы. Белые заборы. Я не ошибся, когда на вокзале Бастилии подумал, что еду на курорт. - Вы и отпуск свой проводите здесь? - спросил я. - Ну да... Чего ради уезжать... Пляж тут рядом. К дебаркадеру были пришвартованы прогулочные лодки. Вдоль Марны чередой тянулись светлые сосновые понтонные пристани. Чуть дальше на маленьком островке среди ив я заметил турник с качелями, веревками и кольцами. - Вы правы... Нет смысла уезжать отсюда... На одном из буев, прикрепленных к понтонным мосткам, вьется надпись синими буквами: "Речной пляж Ла-Варен". Она смотрит мне прямо в глаза: - Хотите, возьмем номер в отеле? Отель в стороне от набережной, на пересечении двух улиц, с усыпанной гравием террасой и столиками в саду под зонтиками с бахромой. Он назывался "Пти-Риц". Во сне я услышал шум. Я и по сей день не знаю, был ли это телефонный звонок? Или выстрел? А может, и то и другое вместе? Я никак не мог открыть глаза. Веки были как налитые свинцом. Кто-то тряс меня за плечо. Тут я проснулся. Надо мной склонилось лицо жокея Юреля. Я заснул на диване в гостиной. - Вас просят к телефону... Я посмотрел на часы. Была еще только полночь. Кармен вернется не раньше утра. Она отправилась с Хэйуордами за город к одному из их компании, некоему Шатийону, а я сказал, что слишком устал и не поеду. - Вас ждут у телефона, - повторил Юрель. Он пошел вперед, а я не мог оторвать взгляд от его бархатных туфель, таких легких, таких бесшумных, что мне казалось, будто я все еще сплю. Мы прошли через гостиную, потом еще через две или три комнаты, служившие свалкой, - зажженные в них лампы слепили глаза. Кармен любила, чтобы к ее возвращению в квартире повсюду горел свет. Я взял трубку в кабинете. И узнал голос девушки, хотя он был не такой, как всегда. Беззвучный голос. Откуда она говорит? Из Сен-Мор-де-Фоссе? Нет. Она в Париже. На улице Родена, у Хэйуордов. Случилась беда. Она разрыдалась. Она просила меня поскорее приехать. Юрель стоял передо мной прямой как палка, холодно глядя на меня. Я оставил в гостиной куртку. И снова мне пришлось пройти анфиладой комнат, с предчувствием, что я сюда больше никогда не вернусь и вся эта квартира уже принадлежит прошлому. И в охватившей меня тоскливой тревоге я вдруг заметил то, чего раньше не хотел замечать. По деревянным панелям на стенах расползались трещины, светлыми пятнами выделялись места, где когда-то висели картины, которые Кармен продавала одну за другой. При ярком свете люстр видно было, как протерся палас. И Кармен предстояло состариться одной среди этой гигантской свалки мебели и чучел животных вместе со старым жокеем в бархатных туфлях, который неподвижно застыл в дверном проеме, продолжая следить за мной, пока я сломя голову мчался в темноте к метро. Она открыла мне дверь. На ней было то же синее платье, что и в Ла-Варен, и по контрасту с его синевой и ее темными волосами она сама показалась мне мертвенно-бледной. Она взяла меня за руку и повела в гостиную, освещенную только лампочками двух витрин, в которых Мартина Хэйуорд хранила коллекцию своих вееров. - Людо... Это Людо... Посмотри... Он лежал за диваном у подножья одной из витрин в своем грязно-желтом плаще. Поднятый воротник наполовину скрывал его лицо. На виске кровавое пятно. На воротнике плаща тоже кровь. Плащ не велик ему и не мал. Как раз впору. - Это я... Это вышло само... Она стискивала мне локоть, пристально глядя на меня полными слез светлыми глазами. Рот ее был полуоткрыт. Я сел на диван, она подошла и села рядом. Перед нами на полу маленький револьвер с перламутровой рукояткой. Дамский револьвер. Чуть поодаль его кобура из замши гранатового цвета. Я был спокоен, так спокоен, как не бывал уже давно. Странно, но я до конца не верил в этого мертвеца. Людо Фуке... Во всех этих светлячках и ночных мотыльках было так мало от реальной жизни, что сама их гибель... Я поднял с пола револьвер и сунул его в кобуру, застегивавшуюся на кнопку. Кобура пахла приторными духами Мартины Хэйуорд. Стало быть, револьвер принадлежал ей? Одна из витрин в глубине гостиной была разбита, осколки стекла блестками усеяли палас. - Мы подрались... Если бы я не выстрелила, он сам застрелил бы меня... понимаешь... Я понимал. Она жалась ко мне, вся дрожа и поникнув головой. Я понимал, что все неминуемо должно было прийти к такому концу. - Ты останешься со мной? Скажи, ты меня не бросишь? Мне вдруг стало легко. Кармен, Майо, Рокруа, Людо Фуке, все остальные... Так больше продолжаться не могло... И тот несчастный, который пытался подчинить себе все более стремительный ритм сновидения, с упорством метронома повторяя: ТА-ГА-ДА... ТАГАДА... Но вот раздался выстрел, зазвенело разбитое стекло, карусель остановилась - пора было проснуться. Свет в подъезде погас. Она сжимала мне локоть, мы в потемках спустились по лестнице вниз. Мы могли бы спуститься на лифте, но я боялся, что на площадке первого этажа нас уже ждут и отрежут нам все пути к бегству. Внизу я даже не стал нажимать на кнопку освещения и ощупью нашарил кнопку, открывающую входную дверь. Я несколько раз надавил на нее большим пальцем, но механизм не сработал. Девушка потянула дверь на себя. Дверь не открывалась. Тогда я нажал кнопку освещения, и нас залил яркий свет. Я наклонился к замочной скважине, пытаясь рассмотреть язычок замка. И тут я услышал шум за спиной. Открылась застекленная дверь каморки консьержа. В проеме показался сам консьерж. Среднего роста брюнет, во фланелевых брюках и полосатой пижамной куртке. - Что вы тут делаете? Вопрос прозвучал грубо. Консьерж, несомненно, полагал, что застиг на месте преступления двух воров. В моем мозгу вихрем пронеслась мысль: "Хоть он нас и заподозрил в этом, мы не воры. Дело обстоит куда хуже". - Дверь не открывается, - пробормотал я. Он подошел к нам. Перевел испытующий взгляд с меня на нее. - Откуда вы идете? - От месье Хэйуорда, - ответил я. - По-моему, его со вчерашнего дня нет дома... Девушка была бледна как смерть. Она сжимала мне локоть. Казалось, она вот-вот рухнет без чувств. - Он пригласил нас к себе... - Пригласил? - Да. Консьерж продолжал буравить нас маленькими черными глазками. - Ну, раз вы гости месье Хэйуорда... Он произнес эти слова тоном иронического презрения. Как видно, Хэйуорда он не очень жаловал. Вероятно, квартира слишком напоминала проходной двор. Он подошел к двери парадного. На мгновение я подумал, что он хочет встать перед ней, чтобы преградить нам путь. Но нет. Не спуская с нас глаз, он отодвинул запор. Слегка приоткрыв дверь, он оставил нам для прохода узкую щель. И прежде чем мы по очереди протиснулись в это отверстие, в последний раз внимательно нас оглядел. Он смотрел на нас так упорно, что я подумал: он хочет как можно точнее запомнить наши черты. Да, я не сомневался: он слышал выстрелы. Она повисла на моей руке, по временам ее била нервная дрожь. Мы обошли площадь Трокадеро. Одно из кафе еще было открыто, и мы сели за столик на террасе. Из театра Шайо группами выходили люди и направлялись к нам. Под гул разговоров они рассаживались за соседними столиками. На обочине эспланады сверкали туристические автобусы. Я заказал две рюмки вишневого ликера. Потом еще две. Потом еще. Она немного порозовела и перестала вздрагивать. Я пытался успокоить самого себя. У нас еще имелась небольшая отсрочка. Никто не мог обнаружить нас здесь, на террасе кафе, июньским вечером в субботу среди туристов и зрителей, вышедших из театра. Но где нам провести ночь? Выходя из кафе, я заметил слева, в начале авеню Раймона Пуанкаре, черную вывеску отеля. На этой черной вывеске сверкали золотые буквы: "ОТЕЛЬ "МАЛАКОФ". В холле ночной портье не спросил у нас документов, но протянул мне регистрационную карточку. Мне не хотелось, чтобы он заметил мои колебания. И я проставил в карточке свое настоящее имя - Жан Деккер и подлинную дату рождения - 25 июля 1945. И даже точно указал место рождения: Булонь-Бийанкур. Вопрос об адресе застал меня врасплох, и я написал: авеню Родена, 2, Париж (XVI округ). Но сегодня мне думается: а не нарочно ли я это сделал? На рассвете она наконец уснула. Она попросила, чтобы я не тушил ночник у изголовья. Прижалась к подушке левой щекой и, согнув левую руку в локте, обхватила пальцами собственное плечо, словно в самозащите. Я долго смотрел на нее, чтобы запомнить ее лицо. Двадцатилетняя девушка. Среднего роста. Брюнетка. Душится лавандой. Пока еще ее не опознали. Я погасил ночник. И, взяв в руки ботинки, на цыпочках выскользнул из номера. Тихонько прикрыл за собой дверь и уже в коридоре зашнуровал ботинки. Я вышел на площадь Трокадеро, когда рассветало. Было самое начало лета. На мгновение меня потянуло пройти по эспланаде дворца Шайо и в последний раз полюбоваться Эйфелевой башней, густой листвой, крышами и внизу - Сеной с ее мостами. Но нет. Отныне здесь не место Жану Деккеру, тому, чья регистрационная карточка, заполненная в отеле, теперь окажется в полиции. Я должен навеки отринуть этого своего близнеца и как можно скорее исчезнуть из Парижа, где я провел детство, отрочество и первые годы юности. В иные минуты жизни, твердил я себе в утешение, надо сбрасывать старую кожу и уезжать... Когда я дописывал эти строки, в кабинете Рокруа зазвонил телефон. - Алло, Жан... Это Гита... Как дела? - Э-э... все в порядке, Гита. - У вас какой-то странный голос... Я вас не разбудила? - Нет-нет, Гита... Совсем наоборот... - Послезавтра я возвращаюсь в Париж. Надеюсь вас увидеть. В квартире все благополучно? - Да. Я еще раз хотел поблагодарить вас за гостеприимство. - Вы шутите, Жан. - В конце недели я еду в Клостерс к семье. - Жаль. Вы могли бы подольше остаться в Париже... Но так или иначе послезавтра увидимся. - Буду рад, Гита. - Я избрал воздуха в легкие. - Скажите, Гита... - Да? - Вы снова упрекнете меня, что я копаюсь в прошлом. Но как мне найти следы... - Следы чего? - Да нет, ничего, Гита... Понимаете... Все эти дела двадцатилетней давности всколыхнули во мне... - Это вредно, Жан... - Минутное молчание. - Обнаружили что-нибудь интересное в бумагах де Рокруа? - Еще бы, Гита, конечно... - Слушайте, милый Жан. Знаете, что мне часто повторял де Рокруа? - Что? - Он говорил мне, что в телефонных справочниках всегда можно найти то, что ищешь. Если умело искать. Между страницами моей старой записной книжки я нашел клочок бумаги и на нем ее имя и фамилию, записанные ею вместе с адресом в Сен-Море. Ту же фамилию я обнаружил в телефонном справочнике нынешнего года: бульвар Серрюрье, 76, XIX округ, тел. 208-76-68. Другой такой фамилии не было. Рокруа оказался прав. Он хорошо знал жизнь. Девять часов утра. Пока еще не слишком душно, хотя солнце уже пылает в безоблачном небе. Но знойной дымки нет. Красный кирпич большого дома 76 по бульвару Серрюрье выступает на фоне зелени парка, лужайки которого сбегают по склону до самой окружной дороги. Поодаль на бульваре открыто кафе, и я вот уже в пятый раз набираю на телефонном диске номер 208-76-68. Никто не отвечает. Я выхожу из кафе. Бульвар безлюден. В той стороне, где уже начинается пригород, посреди пустыря высится здание цвета охры - должно быть, церковь. Я сажусь на скамью там, где сходит на нет покатость бульвара Серрюрье. И вспоминаю, как Майо говорил: "Подниматься будет трудно, зато потом вы увидите... Съезжать вниз - такое наслаждение". Улица Триумфальной арки. Авеню Мак-Магона. Бульвар Серрюрье. Авеню Дю-Нор - она тоже ведь плавно сбегала вниз. К самому берегу Марны. И вот на склоне бульвара Серрюрье я вижу силуэт с чемоданом в руке, с чемоданом, окованным жестью, на которой вспыхивают зайчики, слепящие мне глаза. Что это, мираж? Силуэт все приближается. Это она. Я узнаю ее небрежную походку. Она в плаще, только на сей раз это не плащ Людо. Он гораздо ярче. Изумрудно-зеленого цвета. Она уже почти возле меня, я встаю. Мы одни - вдвоем на этом затерянном бульваре, изнывающем от зноя и безлюдья. Я предлагаю ей поднести чемодан. - Спасибо. - Вы возвращаетесь из отпуска? - Да. Очень неудобно. Я живу слишком далеко от метро. Мы идем бок о бок к кирпичному дому номер 76 по бульвару Серрюрье. Мы молчим. Становится жарко, но она не снимает плаща. За двадцать лет она мало изменилась. Те же черные волосы, только подстрижены короче. Голубые глаза. Среднего роста. С бледной кожей... - А где вы отдыхали? - На юге. - Для того, кто вернулся с юга, вы мало загорели. Она вернулась из еще более дальних краев. Кармен. Рокруа. Ла-Варен-Сент-Илер. Париж. Улицы, уходящие под уклон... Чемодан у нее легкий. Я украдкой разглядываю ее. Лоб перерезает большой шрам. Быть может, мета времени. А может быть, след одного из тех несчастных случаев, что навеки отбивают память. Вот и я не хочу больше отныне ни о чем вспоминать.