б хотел поднять шум, так заставил бы нас отпереть дверь. - Глаза его заблестели, на губах заиграла веселая улыбка. - И хороши бы мы с тобой тогда были! - Не видел ты, какое у него было лицо вчера вечером. - Ну да, он расстроился. Это естественно. Любой мужчина в таком положении сочтет себя опозоренным. И над ним же будут смеяться. Уолтер, мне кажется, не из тех, кто склонен предавать гласности свои личные неурядицы. - Да, пожалуй, - проговорила она задумчиво. - Он очень щепетилен. Я в этом убедилась. - А нам это на руку. Знаешь, иногда бывает очень полезно влезть в чужую шкуру и подумать, как бы ты сам поступил на месте этого человека. У того, кто попал в такой переплет, есть только один способ не уронить свое достоинство - притвориться, что ничего не знаешь. Ручаюсь, Уолтер именно так и поступит. Чем больше Таунсенд говорил, тем жизнерадостнее звучал его голос. Его синие глаза сверкали. Он снова стал самим собой - веселым, благодушным. Он излучал уверенность и бодрость. - Видит Бог, я не хочу говорить о нем плохо, но, в сущности, бактериолог - не ахти какая персона. Не исключено, что, когда Симмонс уйдет в отставку, я стану губернатором, и не в интересах Уолтера со мной ссориться. Ему, как и всем нам, нужно думать о хлебе насущном: едва ли в министерстве по делам колоний хорошо посмотрят на человека, который стал виновником скандала. Поверь мне, для него самое безопасное - помалкивать и самое опасное - поднимать шум. Китти беспокойно повела плечами. Она знала, как Уолтер застенчив, готова была поверить, что на него может повлиять страх перед оглаской, перспектива оказаться в центре внимания; но чтобы им руководили материальные соображения - нет, в это не верилось. Возможно, она знает его не так уж хорошо, но Чарли-то его совсем не знает. - А что он меня безумно любит, об этом ты забыл? Он не ответил, но в глазах засветилась озорная улыбка, которую она так хорошо знала и любила. - Что ж ты молчишь? Сейчас скажешь какую-нибудь гадость. - Да знаешь ли, женщина нередко обольщается мыслью, что мужчина любит ее безумнее, нежели оно есть на самом деле. Тут она рассмеялась. Его самоуверенность заражала. - Надо же такое сболтнуть! - Сдается мне, что в последнее время ты не слишком много думала о своем муже. Может, он тебя любит поменьше, чем прежде. - Насчет тебя-то я, во всяком случае, не строю себе иллюзий, - отпарировала она. - А вот это уже зря. Какой музыкой прозвучали для нее эти слова! Она в это верила, его страсть согревала ей сердце. Он встал с кровати, подошел, сел рядом с ней на ларь, обнял за плечи. - Сию же минуту перестань терзаться. Говорю тебе, бояться нечего. Руку даю на отсечение, он сделает вид, что ничего не знает. Ведь доказать такие вещи почти невероятно. Ты говоришь, он тебя любит; возможно, он не хочет тебя потерять окончательно. Будь ты моей женой, я и сам, честное слово, согласился бы ради этого на любые условия. Она прильнула к нему. Безвольно откинулась на его руку, изнывая от любви, как от боли. Последние его слова поразили ее: может быть, Уолтер любит ее до того, что готов принять любое унижение, лишь бы иногда она ему позволяла любить ее. Это она может понять: ведь так она сама любит Чарли. В ней волной поднялась гордость и в то же время - смутное презрение к человеку, способному унизиться в любви до такого рабства. Она обвила рукой шею Чарли. - Ты просто чародей. Я, когда шла сюда, дрожала как осиновый лист, а теперь совсем спокойна. Он взял ее лицо в ладони, поцеловал в губы. - Родная. - Ты так умеешь утешить. - Вот и хорошо, и хватит нервничать. Ты же знаешь, я всегда тебя выручу. Я тебя не подведу. Страхи улеглись, но на какое-то безрассудное мгновение ей стало обидно, что ее планы на будущее пошли прахом. Теперь, когда опасность миновала, она готова была пожалеть, что Уолтер не будет требовать развода. - Я знала, что могу на тебя положиться, - сказала она. - А как же иначе? - Тебе, наверно, надо пойти позавтракать? - К черту завтрак. - Он притянул ее ближе, крепко сжал в объятиях. - Ох, Чарли, отпусти меня. - Никогда в жизни. Она тихонько засмеялась, в этом смехе было и счастье любви, и торжество. Его взгляд отяжелел от желания. Он поднял ее на ноги и, не отпуская, крепко прижав к груди, запер дверь. 21  Весь день она думала о том, что Чарли сказал про Уолтера. В тот вечер им предстояло обедать в гостях, и, когда Уолтер вернулся домой, она уже одевалась. Он постучал в дверь. - Да, войди. Он не стал входить. - Сейчас переоденусь. Ты скоро будешь готова? - Через десять минут. Он больше ничего не сказал и прошел к себе. Голос его прозвучал так же напряженно, как накануне вечером. Но она теперь чувствовала себя уверенно. Она оделась первая и, когда он спустился вниз, уже сидела в машине. - Извини, что заставил тебя ждать, - сказал он. - Ничего, переживу, - отозвалась она и даже сумела улыбнуться. Пока машина катилась вниз с холма, она раза два заговорила о каких-то пустяках, но он отвечал односложно. Она пожала плечами. Что ж, если хочет дуться, пусть дуется, ей все равно. Оставшийся путь они проехали в молчании. Обед был многолюдный. Слишком много гостей и слишком много блюд. Весело болтая с соседями по столу, Китти наблюдала за Уолтером. Он был очень бледен, лицо осунулось. - Ваш муж плохо выглядит. Я думал, он хорошо переносит жару. Он что, завален работой? - Он всегда завален работой. - Вы, наверно, скоро уедете? - О да, - отвечала она. - Вероятно, съезжу в Японию, как в прошлом году. Доктор говорит, что здешняя жара мне вредна, того и гляди совсем расклеюсь. Обычно, когда они обедали в гостях, Уолтер время от времени с улыбкой поглядывал на нее, сегодня же он ни разу на нее не взглянул. Она заметила, что он отвел глаза еще тогда, когда садился в машину, и потом, когда подал ей руку, помогая выйти. Сейчас, разговаривая со своими соседками справа и слева, он не улыбался, смотрел на них в упор, не мигая, и глаза его на бледном лице казались огромными, черными как уголь. А лицо точно каменное. "Веселенький, должно быть, собеседник", - насмешливо подумала Китти, и ей стало забавно от мысли, как трудно несчастным женщинам поддерживать светскую беседу с этим мрачным истуканом. Разумеется, он знает. В этом-то можно не сомневаться. И зол на нее как черт. Но почему он ничего не сказал? Неужели и правда, несмотря на боль и гнев, боится, что она его бросит? Однако презрение ее было вполне благодушно: как-никак он ее муж, он ее содержит; и, если только он не будет ей мешать, ставить палки в колеса, она не собирается его обижать. А с другой стороны, возможно, что его молчание объясняется болезненной стеснительностью. Чарли правильно говорит, для Уолтера скандал - нож острый. Он по возможности избегает всяких публичных выступлений. Он рассказывал ей, что, когда его однажды вызвали в суд как свидетеля и эксперта, он на целую неделю лишился сна. Робость просто ненормальная. И еще: ведь мужчины очень тщеславны. Пока не начались пересуды, Уолтер тоже, может быть, будет делать вид, что ничего не случилось. А потом подумалось - может, Чарли и в этом прав, и Уолтер действительно блюдет свою выгоду. Чарли - самый популярный человек в английской колонии и скоро станет губернатором. Он может быть очень полезен Уолтеру, но, если Уолтер вздумает ерепениться, может и очень ему повредить. У нее даже сердце забилось от радости при мысли о том, как энергичен и решителен ее любовник; сама-то она совершенно беззащитна перед его властностью. Мужчины - странный народ: ей бы и в голову не пришло, что Уолтер способен на такую подлость, но как знать? Вдруг за его серьезностью скрывается гадкая расчетливая натура? Чем больше она думала, тем вероятнее ей казалось, что Чарли прав; и она снова взглянула на мужа. Теперь в ее взгляде не было снисхождения. Случилось так, что как раз в эту минуту Уолтеровы дамы беседовали каждая со своим другим соседом и он остался в одиночестве. Он смотрел прямо перед собой, забыв об окружающем, и в глазах его была смертельная тоска. Китти стало жутко. 22  На следующий день, когда она прилегла после второго завтрака, в дверь постучали. - Кто там? - крикнула она сердито. В это время дня ее не полагалось тревожить. - Это я. Она узнала голос Уолтера и быстро села в постели. - Войди. - Я тебя разбудил? - спросил он, входя. - Представь себе, да, - отвечала она тем невозмутимо веселым тоном, каким говорила с ним последние два дня. - Выйди, пожалуйста, мне нужно с тобой поговорить. Сердце ее точно подпрыгнуло в груди. - Сейчас надену халат. Он ушел. Она сунула босые ноги в ночные туфельки и накинула кимоно. Посмотрелась в зеркало, обнаружила, что очень бледна, и слегка подрумянилась. Постояла в дверях, собираясь с духом, потом с решительным видом вошла в будуар. - Как это ты вырвался из лаборатории в такой час? Я в это время редко тебя вижу. - Может быть, сядешь? Он не смотрел на нее. Говорил очень серьезно. Китти с облегчением опустилась на стул: колени дрожали, и она молчала, не в силах продолжать в том же шутливом тоне. Он тоже сел и закурил. Взгляд его беспокойно блуждал по комнате. Казалось, ему трудно начать. Вдруг он в упор посмотрел на нее, и, оттого что он так долго отводил от нее глаза, этот взгляд ужасно испугал ее, она чуть не вскрикнула. - Ты знаешь, что такое Мэй-дань-фу? - спросил он. - Последнее время о нем много писали в газетах. Она в изумлении уставилась на него. Не сразу решилась спросить. - Это тот город, где холера? Мистер Арбетнот только вчера о нем говорил. - Да, там эпидемия. Самая сильная вспышка за много лет. Там работал врач-миссионер. Три дня назад он умер от холеры. Там есть французский монастырь и, конечно, таможенный чиновник. Все остальные европейцы уехали. Он смотрел на нее не отрываясь, и она, как завороженная, не опускала глаз. Пыталась прочесть выражение его лица, но от волнения не смогла ничего в нем уловить, кроме какой-то странной настороженности. И как он может смотреть так пристально? Даже не моргая. - Монахини-француженки делают, что могут. Свой детский приют отдали под больницу. Но люди мрут как мухи. Я предложил поехать туда и возглавить медицинскую службу. - Ты?! Она вздрогнула. Первой ее мыслью было, что, если он уедет, она будет свободна, сможет без помехи видаться с Чарли. Но она тут же устыдилась этой мысли и густо покраснела. Почему он так смотрит на нее? Она смущенно потупилась и пролепетала: - Это необходимо? - Там нет ни одного врача-европейца. - Но ты же не врач, ты бактериолог. - У меня, как тебе известно, законченное медицинское образование, и до того, как специализироваться, я успел поработать в больнице. А то, что я в первую очередь бактериолог, очень кстати. Будет широкое поле для научной работы. Он говорил небрежно, даже развязно, и она с удивлением увидела в его глазах насмешку. Что-то тут было непонятно. - Но это ведь очень опасно? - Очень. Он улыбнулся. Не улыбка, а издевательская гримаса. Она подперла голову рукой. Самоубийство. Вот это что такое. Ужас. Не думала она, что он так к этому отнесется. Не может она это допустить. Это жестоко. Не виновата она, что не любит его. Но чтобы он из-за нее покончил с собой... По щекам ее потекли слезы. - О чем ты плачешь? - Голос прозвучал холодно. - Тебе не обязательно ехать? - Нет, я еду добровольно. - Не надо, Уолтер, пожалуйста. А вдруг что-нибудь случится? Вдруг ты умрешь? Лицо его оставалось бесстрастным, только в глазах опять мелькнула насмешка. Он не ответил. - А где этот город? - спросила она, помолчав. - Мэй-дань-фу? На одном из притоков Западной реки. Поедем мы по Западной реке, а дальше в паланкинах. - Кто это мы! - Ты и я. Она бросила на него быстрый взгляд. Может, ослышалась? Но теперь улыбались уже и глаза, и губы. А взгляд был устремлен на нее. - Ты что же, воображаешь, что и я поеду? - Я думал, тебе захочется. Она задышала часто-часто. Всю ее пронизала дрожь. - Но там не место женщинам. Тот миссионер еще когда отправил свою жену и детей к морю. И чиновник казначейства с женой тоже здесь. Мы с ней недавно познакомились. Я только что вспомнила - она сказала, что уехала откуда-то из-за холеры. - Там живут пять монахинь-француженок. Ее охватил безумный страх. - Ничего не понимаю. Мне туда ехать никак нельзя. Ты же знаешь, какое у меня слабое здоровье. Доктор Хэйуорд сказал, что в жару мне нужно уезжать из Гонконга. А тамошнюю жару я просто не вынесу. Да еще холера. Я от одного страха сойду с ума. Что мне, нарочно себя губить? Незачем мне туда ехать. Я там умру. Он не ответил. В отчаянии она взглянула на него и чуть не вскрикнула, до того страшным ей вдруг показалось его посеревшее лицо. В нем читалась ненависть. Неужели он хочет, чтобы она умерла? Она сама ответила на эту чудовищную догадку. - Это глупо. Если ты считаешь, что должен ехать, - дело твое. Но от меня ты не можешь этого требовать. Я ненавижу болезни. А тут эпидемия холеры. Пусть я не Бог весть какая храбрая, а скажу - на такую авантюру я не решусь. Я останусь здесь, а потом поеду в Японию. - А я-то думал, что ты захочешь сопровождать меня в эту опасную экспедицию. Теперь он откровенно издевался над ней. Она смешалась. Не разобрать было, серьезно он говорят или только хочет ее запугать. - Никто, по-моему, меня не осудит, если я откажусь ехать в опасное место, где мне нечего делать и где от меня не будет никакой пользы. - От тебя могла бы быть большая польза. Ты могла бы утешать и подбадривать меня. Она побледнела. - Не понимаю, о чем ты говоришь. - А казалось бы, большого ума для этого не требуется. - Я не поеду, Уолтер. И не проси, это просто дико. - Тогда и я не поеду. И сейчас же подам в суд. 23  Она смотрела на него, не понимая. Так неожиданны были его слова, что она не сразу уловила их смысл. - Ты о чем? - еле выговорила она. Даже для нее самой это прозвучало фальшиво, а суровое лицо Уолтера выразило презрение. - Ты, видно, считала меня совсем уж круглым дураком. Что на это сказать? Она колебалась - то ли изобразить оскорбленную невинность, то ли возмутиться, осыпать его гневными упреками. Он словно прочел ее мысли. - Все необходимые доказательства у меня есть. Она заплакала. Слезы лились по щекам, это были легкие слезы, и она не отирала их, выгадывала время, собиралась с мыслями. Но мыслей не было. Он смотрел на нее совершенно спокойно. Это ее пугало. Он стал терять терпение. - Слезами, знаешь ли, горю не поможешь. Его голос, сухой, холодный, пробудил в ней дух протеста. К ней возвращалось самообладание. - Мне все равно. Ты, надеюсь, не будешь возражать, если я с тобой разведусь. Для мужчины это ничего не значит. - Разреши спросить, с какой стати мне ради тебя подвергать себя каким-либо неудобствам? - Тебе это должно быть безразлично. Я, кажется, немногого прошу - только чтобы ты поступил как порядочный человек. - Твое будущее не может меня не беспокоить. Тут она выпрямилась в кресле и вытерла слезы. - Ты что, собственно, имеешь в виду? - Таунсенд на тебе женится, только если будет соответчиком на суде и дело примет такой скандальный оборот, что его жена будет вынуждена с ним развестись. - Ты сам не знаешь, что говоришь! - воскликнула она. - Дура ты дура. Столько презрения было в его тоне, что она вспыхнула от гнева. И гнев ее, возможно, разгорелся потому, что до сих пор она слышала от мужа только ласковые, лестные, приятные слова. Она так привыкла, что он готов выполнить любую ее прихоть. - Хочешь знать правду - пожалуйста. Он только о том и мечтает, чтобы на мне жениться. Дороти Таунсенд готова хоть сейчас дать ему развод, а как только он будет свободен, мы поженимся. - Он говорил это тебе в точности такими словами или у тебя просто сложилось такое впечатление? В глазах Уолтера была злая насмешка. Китти стало не по себе. Она была не вполне уверена, что Чарли когда-либо произнес в точности такие слова. - Говорил, сто раз говорил. - Это ложь, и ты это знаешь. - Он меня любит всем сердцем. Любит так же страстно, как я его. Ты все узнал. Я не намерена отпираться. К чему? Мы уже год как любовники, и я этим горжусь. Он для меня - все на свете, и очень хорошо, что ты это наконец узнал. Нам осточертело скрываться, врать, идти на всякие уловки. Мое замужество было ошибкой, я сглупила. Я никогда тебя не любила. У нас никогда не было ничего общего. Таких людей, какие тебе нравятся, я не люблю, то, что тебе интересно, мне скучно. Слава Богу, теперь с этим покончено. Он слушал ее застыв. Слушал внимательно, хотя ни взглядом, ни жестом не показывал, что ее слова как-то на него действуют. - Ты знаешь, почему я за тебя вышла? - Знаю. Потому что не хотела, чтобы твоя сестра Дорис вышла замуж раньше тебя. Так оно и было, но ее немного смутило, что он это знал. Странно даже в эту минуту страха и гнева ей стало жаль его. Он чуть заметно улыбнулся. - Я насчет тебя не обольщался, - сказал он. - Я знал, что ты глупенькая, легкомысленная, пустая. Но я тебя любил. Я знал, что твои мечты и помыслы низменны, пошлы. Но я тебя любил. Я знал, что ты - посредственность. Но я тебя любил. Смешно, как подумаешь, как я старался найти вкус в том, что тебя забавляло, как старался скрыть от тебя, что сам-то я не пошляк и невежда, не сплетник, не идиот. Я знал, как тебя отпугивает ум, и всячески пытался внушить тебе, что я такой же болван, как и другие мужчины, с которыми ты была знакома. Я знал, что ты пошла за меня только ради удобства. Я так любил тебя, что решил - пусть так. Насколько я могу судить, те, кто любят без взаимности, обычно считают себя обиженными. Им ничего не стоит озлобиться, очерстветь. Я не из их числа. Я никогда не надеялся, что ты меня полюбишь. С чего бы? Я никогда не считал, что достоин любви. Я благодарил судьбу за то, что мне разрешено любить тебя, замирал от восторга, когда мне казалось, что ты мною довольна, или когда читал в твоих глазах проблеск добродушной симпатии. Я старался не докучать тебе моей любовью, знал, что это обошлось бы мне слишком дорого, подстерегал малейшие признаки раздражения с твоей стороны. То, что большинство мужей считают своим по праву, я готов был принимать как милость. Китти, с детства привыкшей к лести, еще не доводилось слышать таких слов. Слепая ярость поднялась в ней, вытеснив страх, и душила ее, в висках стучало. Оскорбленное тщеславие способно привести женщину в бешенство, уподобить ее львице, у которой отняли детенышей. Китти по-обезьяньи выпятила вперед нижнюю челюсть, и всегда-то слишком тяжелую, а ее красивые глаза почернели от злости. Но она еще сдерживалась. - Если мужчина не способен внушить женщине любовь, виноват в этом он, а не она. - Надо полагать, что так. Этот издевательский тон пуще разжег ее ярость. Она почувствовала, что может больнее его ранить, если сохранит спокойствие. - Я не очень образованная и не очень умная. Я самая нормальная молодая женщина. Мне нравится то, что нравится людям, среди которых я выросла. Я люблю танцы, теннис, театр, люблю хороших спортсменов. Ты прав, с тобой мне всегда было скучно. То, что тебе нравится, для меня пустой звук, и я об этом не жалею. В Венеции ты таскал меня по бесконечным музеям, когда мне гораздо интереснее было бы играть в гольф в Сандвиче {Сандвич - городок на юге Англии, славившийся своими площадками для игры в гольф.}. - Знаю. - Мне очень жаль, что я не оправдала твоих ожиданий. К сожалению, как мужчина ты всегда был мне противен. За это ты вряд ли можешь меня осуждать. - Я и не осуждаю. Китти легче было бы справиться с такой ситуацией, если бы он злобствовал, бушевал. За это она могла бы отплатить той же монетой. В его сдержанности было что-то сверхчеловеческое, и никогда еще он не вызывал у нее такой ненависти. - По-моему, ты вообще не мужчина. Почему ты не вломился в спальню, когда знал, что я там с Чарли? Мог хотя бы попробовать исколотить его. Побоялся, да? Но не успела она это выговорить, как залилась краской - ей стало стыдно. Он не ответил, но в его глазах она прочла ледяное презрение. На губах его промелькнула тень улыбки. - Возможно, мне, как некоему историческому персонажу, гордость не позволяет лезть в драку {В своей речи, произнесенной в Филадельфии 10 мая 1915 года, президент США Вудро Вильсон, отстаивая нейтралитет США в первой мировой войне, сказал: "Бывает, что человеку гордость не позволяет лезть в драку".}. Китти, не придумав ответа, только пожала плечами. Еще минуту он не спускал с нее неподвижного взгляда. - Кажется, я сказал все, что хотел сказать. Раз ты отказываешься ехать со мной в Мэй-дань-фу, я подаю на развод. - Почему ты не согласен, чтобы истицей была я? Наконец-то он отвел глаза. Он откинулся в кресле, закурил. Молча докурил сигарету до конца. Потом бросил окурок, улыбнулся и опять посмотрел на Китти. - Если миссис Таунсенд заверит меня, что разведется с мужем, и если он даст мне письменное обещание жениться на тебе не позже чем через неделю после того, как оба судебных решения вступят в силу, тогда я выполню твою просьбу. Что-то было в его тоне обескураживающее. Но чтобы не уронить себя, она приняла его слова милостиво и с достоинством: - Ты очень великодушен, Уолтер. К ее удивлению, он громко расхохотался. Она вспыхнула от гнева. - Чему ты смеешься? Не вижу ничего смешного. - Прошу прощенья. Видно, чувство юмора у меня несколько своеобразное. Она нахмурилась. Хотелось сказать ему что-нибудь злое, обидное, но ничего подходящего не пришло в голову. Он взглянул на часы. - Ты смотри не опоздай, если хочешь застать Таунсенда на работе. Если ты решишь ехать со мной в Мэй-дань-фу, выезжать нужно послезавтра. - Ты хочешь, чтобы я ему сказала сегодня? - Да, чем скорее, тем лучше. Сердце у нее забилось. Беспокойства она не ощущала, но что-то... что-то тут было не так. Жаль, что у нее нет времени, - Чарли следовало бы подготовить. Правда, в нем она вполне уверена, он любит ее не меньше, чем она его, стыдно было даже усомниться в том, что он ухватится за эту возможность обрести свободу. Она горделиво повернулась к Уолтеру. - Ты, видимо, не знаешь, что такое любовь. Ты даже отдаленно не представляешь себе, какое чувство связывает меня с Чарли. Только это и имеет значение, и нам ничего не стоит пойти на любую жертву, какой наша любовь может потребовать. Он молча отвесил ей легкий поклон, а потом провожал ее глазами, пока она неспешной поступью не вышла из комнаты. 24  Она послала Чарли записку: "Нужно повидаться. Дело срочное". Китаец-рассыльный просил ее обождать и вернулся с ответом, что мистер Таунсенд примет ее через пять минут. Она почему-то взволновалась. Когда ее наконец пригласили в кабинет Чарли, он поднялся ей навстречу, пожал руку, но стоило бою выйти и закрыть за собой дверь, как вся официальная любезность с него слетела. - Слушай, дорогая, не приходи ты сюда в рабочее время. У меня нет ни минуты свободной, да и не стоит давать людям повод для пересудов. Она посмотрела на него долгим взглядом и попыталась улыбнуться, но губы словно одеревенели и не слушались. - Если б можно было не прийти, я не пришла бы. Он с улыбкой взял ее под руку. - Ну, раз пришла, так садись. Комната была голая, узкая, с высоким потолком. Стены выкрашены в терракотовые тона, светлый и темный. Всю обстановку составлял большой письменный стол, кресло-вертушка для Таунсенда и кожаное кресло для посетителей. Китти с опаской в него опустилась. Таунсенд сел за стол. Она еще никогда не видела его в очках, даже не знала, что он их носит. Поймав ее взгляд, он снял очки. - Я их надеваю только для работы. У Китти слезы всегда были наготове, и сейчас она ни с того ни с сего расплакалась. В этом не было умышленного обмана, скорее инстинктивное желание вызвать сочувствие. Он вопросительно посмотрел на нее. - Что-нибудь случилось? Да ну же, дорогая, не надо плакать. Она достала платок и попыталась сдержать рыдания. Он позвонил и сам подошел к двери встретить рассыльного. - Если меня будут спрашивать, говорить, что меня нет. - Понятно, сэр. Бой закрыл дверь. Чарли присел на ручку кожаного кресла и обнял Китти за плечи. - Теперь рассказывай, девочка. - Уолтер требует развода, - сказала она. Она почувствовала, что его рука уже не так крепко ее обнимает. Все его тело застыло. Последовало короткое молчание, потом Таунсенд встал и пересел на свое кресло-вертушку. - Как это надо понимать? - спросил он. Она кинула на него быстрый взгляд, потому что голос его прозвучал хрипло, и увидела, что все лицо его побагровело. - У нас был разговор. Я сейчас прямо из дому. Он говорит, у него доказательств больше чем нужно. - Ты, надеюсь, не проболталась? Ничего не признала? У нее упало сердце. - Нет. - Ты хорошо это помнишь? - Да, - солгала она снова. Он откинулся в кресле и устремил взгляд на карту Китая, висевшую перед ним на стене. Китти с тревогой следила за ним. То, как он принял ее новость, озадачило ее. Она-то думала, что он заключит ее в объятия, скажет, как он счастлив, что отныне они всегда будут вместе; но мужчины - странный народ. Она тихо заплакала - теперь уже не из желания вызвать его сочувствие, а просто потому, что это казалось так естественно. - В хорошенькую мы влипли историю, черт возьми, - заговорил он наконец. - Но нельзя терять голову. Слезами, знаешь ли, горю не поможешь. Она уловила в его голосе досаду и вытерла глаза. - Я не виновата, Чарли. Я не могла иначе. - Конечно, не могла. Нам просто не повезло. Тут столько же моей вины, сколько и твоей. Теперь вопрос в том, как нам выпутаться. Тебе, надо полагать, тоже не улыбается роль ответчицы. Она чуть не ахнула от изумления и постаралась что-нибудь прочесть в его лице. О ней он не думает. - Интересно, какие у него доказательства. Мне не ясно, как он может доказать, что мы тогда были вместе. Вообще-то мы вели себя достаточно осторожно. И старик Гу-джоу, я уверен, не мог нас выдать. Даже если Уолтер видел, как мы входили в лавку, - ну и что? Почему бы нам вместе не поинтересоваться антикварными вещицами? Он словно рассуждал сам с собой. - Предъявить обвинение легко, а вот доказать - чертовски трудно; это тебе всякий юрист подтвердит. Наше дело - все отрицать, а если он пригрозит подать в суд - черт с ним, будем бороться. - Я не могу судиться, Чарли. - Это еще почему? Очень может быть, что и придется. Видит Бог, скандала я не жажду, но не можем же мы сдаться без боя, - А зачем нам защищаться? - Ну и вопрос! Во-первых, дело это касается не только тебя, но и меня. Тебе-то, мне кажется, бояться нечего. С твоим мужем мы уж как-нибудь договоримся. Важно только решить, как половчее за это взяться. Ему словно пришла в голову какая-то забавная мысль - он повернулся к Китти со своей неотразимой улыбкой и сменил резкий, деловой тон на заискивающий. - Бедняжка моя, нелегко тебе пришлось, я понимаю. - Он потянулся через стол и сжал ее руку. - Попались мы с тобой, но как-нибудь выкрутимся, мне это... - Он осекся, и Китти показалось, что он чуть не сказал, что ему не впервой выкручиваться из таких передряг. - Главное - не терять голову. Ты же знаешь, я тебя не подведу. - Я не боюсь. Пусть делает, что хочет. Он еще улыбался, но теперь уже чуть наигранно. - В крайнем случае придется мне покаяться губернатору. Он меня отчитает по первое число, но он добрый малый, и к тому же человек светский. Он это как-нибудь уладит. Ему публичный скандал тоже не пошел бы на пользу. - А что он может сделать? - спросила Китти. - Оказать нажим на Уолтера. Попробует сыграть на его самолюбии, а если не выйдет, тогда на его чувстве долга - это уж дело верное. Китти приуныла. Ну как Чарли не понимает, до чего это все серьезно! Его легкомысленный тон совсем неуместен. Напрасно она пришла к нему на службу. Здешняя обстановка подавляет ее. Куда легче было бы все ему объяснить, если б они сидели обнявшись. - Не знаешь ты Уолтера, - сказала она. - Зато знаю, что купить можно каждого. Она любила Чарли всем сердцем, но его ответ обескуражил ее: как мог такой умный человек сболтнуть такую глупость? - Ты, наверно, не понимаешь, до чего Уолтер рассержен. Ты не видел, какое у него было лицо, какие глаза. Он ответил не сразу, только поглядел на нее с легкой усмешкой. Она поняла, о чем он думает. Уолтер - бактериолог, положение его подчиненное; едва ли у него хватит наглости пойти наперекор высокому начальству. - Не обольщайся, Чарли, - сказала она очень серьезно. - Если Уолтер решил подать в суд, слова на него не подействуют, ни твои, ни чьи бы то ни было. Лицо его снова помрачнело. - Он уж не хочет ли сделать меня соответчиком? - Сначала хотел, но я его отговорила, он согласился, чтобы я сама подала на развод. - Ну, тогда это не так страшно. - В его глазах она снова прочла облегчение. - Это, по-моему, превосходный выход. Что же и остается мужчине, если он порядочный человек? - Но он ставит условие. Он посмотрел на нее вопросительно, как бы что-то соображая. - Я, конечно, не богач, но все, что могу, сделаю. Китти промолчала. Чарли сегодня говорит совсем непохоже на себя. И от этого ей особенно трудно. Она-то думала, что выложит ему все сразу, спрятав пылающее лицо у него на груди! - Он согласен, чтобы я развелась с ним, если твоя жена разведется с тобой. - Это все? Китти выговорила, запинаясь: - Ужасно трудно это сказать, Чарли, это звучит так страшно... и если ты пообещаешь жениться на мне не позже чем через неделю после того, как судебные решения войдут в силу. 25  Он ответил не сразу. Снова ласково сжал ее руку. - Вот что, девочка. Как бы ни обернулось дело, Дороти мы не должны в это впутывать. Она изумилась: - Но я не понимаю. Как же так? - Ну, знаешь ли, в этой жизни нельзя думать только о себе. При прочих равных условиях я бы завтра же на тебе женился. Но это исключено. Я знаю Дороти: ничто не заставит ее развестись со мной. Китти почувствовала, что ее охватывает ужас. Она опять заплакала. Он встал, подсел к ней, обнял. - Мужайся, девочка. Нельзя терять голову. - Я думала, ты меня любишь... - Конечно, люблю, - произнес он нежно. - Неужели ты в этом сомневаешься? - Если она с тобой не разведется, Уолтер сделает тебя соответчиком. Он выдержал заметную паузу, прежде чем ответить. Голос его звучал холодно. - Это, конечно, означало бы конец моей карьеры, но боюсь, что и тебе бы не помогло. Если дойдет до крайности, я во всем признаюсь Дороти. Для нее это будет страшный удар, большое горе, но она простит меня. - Новая мысль пришла ему в голову. - Пожалуй, самое лучшее - рассказать ей все теперь же. Если она встретится с твоим мужем, то, возможно, сумеет уговорить его держать язык за зубами. - Проще говоря, ты не хочешь, чтобы она с тобой развелась? - Я и о сыновьях должен подумать, разве не так? И конечно, мне не хочется доставлять ей страдания. Мы всегда с нею ладили. Она, знаешь ли, жена каких мало. - Зачем же ты говорил мне, что она для тебя ничто? - Я этого не говорил. Я говорил, что не влюблен в нее. Мы уже давно не спим вместе, разве что в исключительных случаях, на Рождество, например, или накануне ее отъезда в Англию, или в день возвращения. Для нее это вообще не так уж важно. Но мы всегда оставались друзьями. Могу тебе прямо сказать - никто даже представления не имеет о том, как всецело я на нее полагаюсь. - В таком случае не лучше ли было оставить меня в покое? Странно, что она может говорить так спокойно, когда сердце сжимается от ужаса. - Такой прелестной женщины, как ты, я не встречал уже много лет. Я безумно тобой увлекся. За это ты едва ли можешь меня осуждать. - И между прочим, ты говорил, что не подведешь меня. - О Господи, да я и не собираюсь тебя подводить. Мы влипли в пренеприятную историю, и я сделаю все, что в моих силах, чтоб тебя вызволить. - Все, кроме того, что только и было бы логично и естественно. Он встал и пересел в свое кресло. - Дорогая моя, будь же благоразумна. Лучше отнестись к этой ситуации трезво. Мне не хочется огорчать тебя, но я должен сказать тебе правду. Я очень дорожу моей карьерой; не сегодня завтра я могу оказаться в губернаторском кресле, а пост губернатора колонии - это, черт возьми, не шутка. Если мы не сумеем замять это дело, все мои планы вылетят в трубу. Со службы меня, возможно, и не выгонят, но и продвинуться не дадут - репутация- то подмочена. А если все же придется расстаться со службой, тогда надо будет вступить в какое-нибудь дело здесь, в Китае, где у меня есть связи и много знакомых. И в том, и в другом случае я смогу добиться успеха, только если Дороти меня не бросит. - Так нужно ли было говорить мне, что тебе ничего на свете не нужно, кроме меня? Его губы капризно скривились. - Ох, моя милая, нельзя же понимать буквально каждое слово влюбленного мужчины. - Значит, ты мне лгал? - В ту минуту - нет. - А что будет со мной, если Уолтер со мной разведется? - Если мы убедимся, что дело безнадежное, тогда, конечно, защищаться не станем. Особенной огласки я не предвижу, в наше время к таким вещам относятся снисходительно. В первый раз Китти подумала о своей матери. Она поежилась. Опять поглядела на Таунсенда. К ее боли теперь примешивалась обида. - Ты-то, конечно, с легкостью перенесешь все неудобства, какие выпадут мне на долю. - Не вижу, какой нам смысл обмениваться колкостями. У нее вырвался крик отчаяния. Какая мука - так страстно его любить и так в нем разочароваться. Нет, это немыслимо, не может он не понимать ее состояния. - Чарли! Неужели ты не знаешь, как я люблю тебя? - Но, дорогая моя, я тоже тебя люблю. Только мы живем не на необитаемом острове, и надо мириться с обстоятельствами, когда они сильнее нас. Будь же благоразумна. - Как я могу быть благоразумной? Для меня наша любовь была всем на свете, в тебе была вся моя жизнь. Не очень-то приятно узнать, что в твоей жизни я была всего лишь эпизодом. - Неправда, какой там эпизод. Но знаешь ли, когда ты требуешь, чтобы со мною развелась жена, к которой я очень привязан, и чтобы я погубил свою карьеру, женившись на тебе, ты требуешь очень многого. - Не больше того, на что я готова пойти ради тебя. - Обстоятельства-то у нас не одинаковые. - Вся разница в том, что ты меня не любишь. - Можно любить женщину очень сильно и все же не мечтать о том, чтобы прожить с нею всю жизнь. Отчаяние овладело ею. Тяжелые слезы поползли по щекам. - О как это жестоко! Как ты можешь быть таким бессердечным! Она истерически зарыдала. Он бросил тревожный взгляд на дверь. - Постарайся взять себя в руки, милая. - Ты не знаешь, как я тебя люблю, - всхлипнула она. - Я не могу без тебя жить. Неужели тебе не жаль меня? Не в силах продолжать, она опять дала волю слезам. - Я не хочу быть жестоким и, видит Бог, не хочу оскорблять твои чувства, но сказать тебе правду я должен. - Вся моя жизнь пошла прахом. Почему ты не мог оставить меня в покое? Что я тебе сделала плохого? - Конечно, если для тебя легче взвалить всю вину на меня, сделай одолжение. Китти вскипела от ярости. - Я, значит, вешалась тебе на шею? Не успокоилась, пока ты не внял моим мольбам? - Этого я не говорю. Но мне, безусловно, и в голову не пришло бы за тобой ухаживать, если бы ты не дала понять, совершенно недвусмысленно, что готова принять мои ухаживания. О какой стыд! И ведь она знает, что это правда. Лицо у него стало угрюмое, озабоченное, руки беспокойно двигались. Он поглядывал на нее, уже не скрывая раздражения. - Ты думаешь, муж тебя не простит? - спросил он, помолчав. - Я не просила у него прощения. Он невольно стиснул кулаки. Она видела, что он с трудом удержался от крепкого словца. - А ты пойди к нему, изобрази кающуюся грешницу. Если он любит тебя так, как ты уверяешь, он не может не простить. - Плохо же ты его знаешь. 26  Она утерла слезы, постаралась успокоиться. - Чарли, если ты меня бросишь, я умру. Ей оставалось одно - взывать к его состраданию. Надо было сразу сказать ему. Когда он узнает, перед каким выбором она поставлена, его великодушие, чувство справедливости, мужское достоинство, наконец, так возмутятся, что он забудет обо всем, кроме грозящей ей опасности. О, как хотелось ей сейчас ощутить себя под надежной защитой любимых рук. - Уолтер хочет, чтобы я поехала в Мэй-дань-фу. - Что? Но ведь там холера. Самая сильная вспышка за пятьдесят лет. Там женщинам не место. Не можешь ты туда ехать. - Если ты от меня отступишься - придется. - То есть как? Я не понимаю. - Уолтер решил сменить того врача-миссионера, который умер, И хочет, чтобы я поехала с ним. - Когда? - Теперь же. Сразу. Таунсенд отодвинулся назад вместе с креслом и воззрился на нее. - Наверно, я совсем поглупел, я просто не могу взять в толк, что ты такое говоришь. Если он хочет, чтобы ты ехала с ним, при чем же тогда развод? - Он предложил мне выбор: либо я еду с ним, либо он подает на развод. - Ах, вот как. - Тон его чуть заметно изменился. - По-моему, это очень благородно с его стороны, ты не находишь? - Благородно?! - Ну как же, сам вызвался ехать в такое место. Я бы, прямо скажу, не рискнул. Конечно, по возвращении ему обеспечен орден Михаила и Георгия. - А я-то, Чарли! - воскликнула она с болью в голосе. - Что ж, если он хочет взять тебя с собой, в данных обстоятельствах отказываться как-то некрасиво. - Но это смерть, верная смерть. - Это уж ты, черт возьми, преувеличиваешь. Не повез бы он тебя туда, если б так думал. И для тебя там меньше риска, чем для него. Риска вообще, можно сказать, никакого - надо только соблюдать осторожность. При мне здесь была одна вспышка, ну и ничего. Главное - не есть ничего в сыром виде: ни фруктов, ни салатов из овощей, и воду пить только кипяченую. Он говорил все более уверенно и свободно, и лицо его оживилось, вся угрюмость пропала, он был почти весел. - Как-никак, это его специальность. Он интересуется микробами. В сущности, для него это редкая удача. - Но я-то, Чарли! - повторила она уже не с болью, а с ужасом. - Чтобы понять человека, нужно поставить себя на его место. С его точки зрения, ты вела себя далеко не примерно, и он хочет оградить тебя от соблазнов. Мне с самого начала казалось, что разводиться с тобой он не хочет, не в его это характере, и он предложил тебе выход, по его мнению великодушный, а ты отказалась, вот он и взбеленился. Я не хочу тебя обвинять, но мне кажется, что ради нас всех тебе следовало бы отнестись к этому не так опрометчиво. - Но как ты не понимаешь, что это меня убьет? И разве не ясно, что он потому и тащит меня туда, что знает это? - Да перестань ты, девочка. Положение наше хуже некуда, и, право же, сейчас не время разыгрывать мелодраму. - А ты нарочно не желаешь ничего понять. - О, какая это мука, и как страшно! Впору закричать в голос. - Не можешь ты послать меня на