- Он был на войне авиатором. - Я думал, он был слишком молод, чтобы воевать. - Ну да, так оно и было. Он вел себя очень дурно. Удрал из школы и прямо в Канаду. Наврал там с три короба, убедил их, что ему восемнадцать лет, и поступил в авиацию. К концу войны он сражался во Франции. - Гостям твоей мамы это неинтересно, Изабелла, - сказал Ларри. - Я знаю его с пеленок, и, когда он вернулся, такой красавчик, с такими хорошенькими нашивками на френче, я, можно сказать, села у него на пороге и не ушла, пока он не обещал на мне жениться, - верно, для того только, чтобы я от него отстала. Конкуренция была зверская. - Перестань, Изабелла, - остановила ее мать. Ларри наклонился ко мне через стол. - Надеюсь, вы не верите ни одному ее слову. Изабелла неплохая девушка, но любит приврать. Завтрак кончился, и мы с Эллиотом скоро ушли. Я еще раньше говорил ему, что хочу сходить в музей, и он вызвался меня сопровождать. Смотреть картины я предпочитаю один, но сказать ему это было бы неудобно, и я согласился. По дороге мы заговорили про Изабеллу и Ларри. - Прелестное это зрелище, молодые влюбленные, - сказал я. - Молоды они, чтобы жениться. - Почему? Это так хорошо: быть молодыми, влюбленными и пожениться. - Бросьте, вздор это. Ей девятнадцать лет, ему только что минуло двадцать. Он нигде не работает. Есть крошечный доход. Луиза говорит - три тысячи годовых, а Луиза сама небогатая женщина. Лишних денег у нее нет. - Ну, так он может поступить на работу. - В том-то и дело, что он к этому не стремится. Бездельничает, как будто так и надо. - На войне ему, надо полагать, пришлось несладко. Наверно, хочется отдохнуть. - Он уже год как отдыхает. Вполне достаточно. - Мне показалось, он славный мальчик. - Да и я ничего против него не имею. Семья вполне почтенная, и все такое. Отец его переехал сюда из Балтимора. Был в Йельском университете профессором по романским языкам или что-то в этом роде. А мать была из Филадельфии, из старинного квакерского рода. - Вы говорите о них в прошедшем времени. Они что, умерли? - Да, мать умерла в родах, а отец лет двенадцать тому назад. Его воспитывал университетский товарищ отца, один врач из Марвина. Там Луиза и Изабелла с ним и познакомились. - А Марвин это где? - Там же, где поместье Брэдли. Луиза ездит туда на лето. Она жалела мальчика. Доктор Нелсон - холостяк, в воспитании детей ничего не смыслил. Это Луиза настояла, чтобы его отдали заканчивать школу в Сент-Пол, а на рождественские каникулы всегда приглашала его к себе. - Эллиот пожал плечами на французский манер. - Казалось бы, должна была предвидеть, чем это кончится. Мы уже дошли до музея и теперь занялись картинами. И опять я отдал должное знаниям и вкусу Эллиота. Он водил меня по залам, словно я был группой туристов, и своими рассуждениями мог заткнуть за пояс любого искусствоведа. Я подчинился ему, решив, что приду еще раз и поброжу здесь один в свое удовольствие; через какое-то время он взглянул на часы. - Пошли, - сказал он. - Я никогда не провожу в музее больше часа. Дольше нельзя - восприятие притупляется. Досмотрим в другой раз. Я горячо поблагодарил его на прощание и пошел своей дорогой, напичканный сведениями, но несколько утомленный. Провожая меня, миссис Брэдли сказала, что на следующий день у Изабеллы соберется к обеду кое-кто из молодежи, после обеда они поедут танцевать. Может быть, и я приду, тогда мы с Эллиотом могли бы спокойно побеседовать вечерок. - Порадуйте его, - добавила она. - Он так долго прожил за границей, что здесь чувствует себя не в своей тарелке. Ни с кем не может найти общий язык. Я принял приглашение, и теперь, выходя из музея, Эллиот сказал мне, что очень этому рад. - В этом огромном городе я как в пустыне, - сказал он. - Я обещал Луизе прогостить у нее шесть недель, мы не виделись с тысяча девятьсот двенадцатого года, а теперь жду не дождусь, когда смогу возвратиться в Париж. Только там и можно жить цивилизованному человеку. Дорогой мой, вы знаете, как на меня здесь смотрят? На меня смотрят как на ископаемое. Дикари. Я посмеялся, и мы простились. VI  На следующий день Эллиот по телефону предложил заехать за мной, но я отказался и к вечеру вполне благополучно добрался до дома миссис Брэдли. Меня задержал какой-то посетитель, так что я немного опоздал. Когда я поднимался по лестнице, из гостиной несся такой шум, что я ожидал увидеть там целую толпу и был удивлен, насчитав вместе с собой всего двенадцать человек. Миссис Брэдли выглядела весьма импозантно в зеленых шелках, с ошейником из мелкого жемчуга; Эллиот в отлично сшитом смокинге был сама элегантность. Когда я с ним здоровался, все ароматы Аравии повеяли мне в лицо. Меня познакомили с грузным краснолицым мужчиной, который в вечернем костюме явно чувствовал себя стесненным. Его назвали доктор Нелсон, но в ту минуту это мне ничего не сказало. Остальные гости были друзья Изабеллы, их имена я пропустил мимо ушей. Девушки все были молодые и хорошенькие, мужчины - молодые и ладные. Никого из них я особенно не отметил, кроме разве одного, и то лишь потому, что он был такой огромный - не меньше шести футов трех дюймов ростом, с могучими плечами. Изабелла была очень мила в белом шелковом платье с длинной узкой юбкой, скрывавшей ее толстые ноги; фасон платья подчеркивал ее хорошо развитую грудь, обнаженные руки были полноваты, зато шея прелестна. От веселого волнения красивые ее глаза так и сверкали. Да, несомненно, она была очень хороша и по-женски соблазнительна, но верно и то, что ей следовало остерегаться, как бы не располнеть сверх меры. За обедом меня посадили между миссис Брэдли и тихой бесцветной девушкой, на вид еще моложе, чем остальные. Миссис Брэдли сразу же объяснила, что дед и бабушка ее живут в Марвине и она училась в одной школе с Изабеллой. Называли ее Софи, фамилию я не расслышал. Разговор за столом шел громкий, пересыпанный шутками, то и дело прерываемый смехом. Все здесь, видимо, хорошо друг друга знали. Когда хозяйка дома не требовала моего внимания, я пытался поговорить со своей юной соседкой, но без особого успеха. Она была молчаливее других. Красотой не блистала, но мордочка у нее была забавная - вздернутый носик, большой рот и зеленовато-голубые глаза; волосы гладко причесаны, каштановые, с рыжеватым отливом. Очень худенькая и плоскогрудая, почти как мальчик. Шуткам она смеялась, но несколько натянуто, словно больше притворялась, что ей весело. Мне показалось, что она нарочно старается не отстать от других. Я не мог разобрать, то ли она глуповата, то ли болезненно застенчива, и, перепробовав несколько тем разговора, ни одной из которых она не поддержала, с горя попросил ее рассказать мне немножко обо всех, кто сидит за столом. - Ну, доктора Нелсона вы знаете, - сказала она, указывая глазами на пожилого мужчину, сидевшего напротив меня по другую руку от миссис Брэдли. - Он опекун Ларри. Наш марвинский доктор. Ужасно умный. Он все изобретает разные приспособления для аэропланов, только никто не хочет их использовать, а в остальное время пьет. По тому, как блеснули ее светлые глаза, когда она это говорила, я понял, что не так уж она проста. А она между тем стала перечислять мне своих сверстников, сообщая, кто их родители, а про мужчин - в каком колледже они учились и чем теперь занимаются. Это было не слишком вразумительно: "Она - прелесть", "Он хорошо играет в гольф". - А кто вон тот великан с бровями? - Этот? О, это Грэй Мэтюрин. У его отца в Марвине большущий дом на реке. Он наш миллионер. Мы им очень гордимся. Как-никак марка. "Мэтюрин, Хобс, Райнер и Смит". Он один из самых богатых людей в Чикаго, а Грэй - его единственный сын. Она вложила в это перечисление фамилий столько тонкой иронии, что я взглянул на нее вопросительно. Заметив это, она покраснела. - Расскажите мне еще про мистера Мэтюрина. - Да рассказывать-то нечего. Он богат. Его все уважают. Он построил нам в Марвине новую церковь и пожертвовал миллион долларов Чикагскому университету. - Сын его - видный молодой человек. - Он славный. Даже не верится, что дед у него был нищий эмигрант-ирландец, а бабка - шведка, прислуживала в харчевне. Внешность у Грэя была не столько красивая, сколько заметная. Черты грубоватые, словно бы недоделанные - тупой короткий нос, чувственный рот, ирландский румянец во всю щеку; волосы, иссиня-черные, гладко прилизаны, под густыми бровями - ясные, ярко-синие глаза. При таком мощном сложении он был очень пропорционален. Я представил его себе обнаженным и залюбовался. Сила в нем угадывалась незаурядная, это был ярко выраженный мужчина. Рядом с ним Ларри, хоть и всего дюйма на три ниже его ростом, казался тщедушным юнцом. - Он пользуется огромным успехом, - продолжала между тем моя застенчивая соседка. - Многие девушки, я знаю, готовы чуть ли не убийство совершить, лишь бы он им достался. Но шансов у них ни малейших. - Почему же? - Вы, наверно, ничего не знаете? - Откуда мне знать? - Он до безумия влюблен в Изабеллу, а Изабелла влюблена в Ларри. - А что ему мешает отбить ее у Ларри? - Ларри его лучший друг. - Это, надо полагать, усложняет дело. - Для такого принципиального человека, как Грэй, - безусловно. Я не был уверен, сказала она это всерьез или с чуть заметной насмешкой. В ее тоне не было ничего дерзкого или озорного, и все же у меня создалось впечатление, что она наделена и чувством юмора, и проницательностью. Интересно было бы узнать, что у нее на уме, но я понимал, что этого мне не дождаться. Она была явно не уверена в себе, и я подумал, что, вероятно, она единственный ребенок и всю жизнь прожила среди людей намного ее старше. Мне нравилась ее скромность и сдержанность, но если она действительно росла одиноким ребенком, то, вероятно, втихомолку наблюдала за взрослыми, которые ее окружали, и составила себе о них вполне определенное мнение. Мы, зрелые люди, и не подозреваем, как беспощадно, и притом безошибочно, судят о нас дети. Я снова глянул в ее зеленоватые глаза. - Вам сколько лет? - Семнадцать. - Много ли вы читаете? - спросил я, чтобы что-нибудь спросить, но она не успела ответить, потому что миссис Брэдли, как любезная хозяйка, нашла нужным отвлечь меня каким-то замечанием, а тут и обед подошел к концу. Молодежь сразу уехала выполнять намеченную программу, а мы вчетвером опять поднялись в гостиную. Я не совсем понимал, зачем меня пригласили на этот вечер: остальные трое чуть не с первых слов заговорили на тему, которую им, казалось бы, удобнее было обсуждать без посторонних. Я уже подумывал о том, чтобы тактично встать и уйти, но меня удерживала мысль, что, может быть, я нужен им на роль беспристрастного свидетеля. Темой обсуждения было странное нежелание Ларри заняться делом, а непосредственным поводом - предложение мистера Мэтюрина, чьего сына я видел за обедом, взять его на работу к себе в контору. Перед Ларри это открывало блестящие возможности. Можно было смело рассчитывать на то, что при должных способностях и усердии он со временем станет зарабатывать большие деньги. Грэй, его товарищ, только об этом и мечтал. Многое из того, что тогда говорилось, я забыл, но суть разговора запомнил хорошо. Когда Ларри вернулся из Франции, доктор Нелсон, его опекун, предлагал ему поступить в университет, но Ларри отказался. Все понимали, что ему хочется передохнуть после тягот войны, к тому же он дважды был ранен, хоть и легко. Доктор Нелсон считал, что он еще не оправился - пусть отдохнет до полного выздоровления. Но недели складывались в месяцы, и пошел уже второй год, как он снял военную форму. В авиации он отличился, первое время считался в Чикаго героем, в результате чего несколько крупных фирм приглашали его на работу. Он благодарил, но отказывался. Причин он не приводил, кроме одной: он еще не решил, чем хочет заняться. Он обручился с Изабеллой. Миссис Брэдли это не удивило, поскольку они годами были неразлучны и она знала, что Изабелла в него влюблена. Сама она любила его как сына и верила, что Изабелла будет с ним счастлива. - У нее характер сильнее, чем у него. В ней есть как раз то, чего ему недостает. Хотя оба были так молоды, миссис Брэдли была не против того, чтобы они поженились теперь же, но с одним условием: что Ларри сперва поступит на работу. Пусть у него есть кое-какие доходы, но на этом условии она стала бы настаивать, даже будь у него в десять раз больше. Насколько я понял, она и Эллиот надеялись выпытать у доктора Нелсона, каковы намерения Ларри, и просили его употребить свое влияние, чтобы заставить Ларри принять предложение мистера Мэтюрина. - Вы же знаете, он никогда не прислушивался к моим советам, - отбивался тот. - Мальчишкой и то делал все по-своему. - Знаю. Вы его запустили. Удивительно еще, как он вообще не сбился с пути. Доктор Нелсон, немало выпивший за обедом, сердито уставился на миссис Брэдли. Его красная физиономия покраснела еще гуще. - Я был занят по горло. Работы и без него хватало. Я его взял к себе потому что ему было некуда деваться, и потому что дружил с его отцом. А мальчишка был трудный. - Не понимаю, как вы можете так говорить, - резко возразила миссис Брэдли. - У него чудесный характер. - Что прикажете делать с парнем, который никогда не спорит, а поступает как ему заблагорассудится, а рассердишься на него, раскричишься - тогда говорит, что ему очень жаль и кричи, мол, сколько влезет. Будь он моим сыном, я бы его порол. Но не мог я пороть круглого сироту, да и отец мне его завещал в надежде, что я его не обижу. - Это к делу не относится, - раздраженно прервал его Эллиот. - Сейчас положение такое: без дела он слонялся достаточно, ему предлагают прекрасную возможность продвинуться и стать обеспеченным человеком, и, если он хочет жениться на Изабелле, он должен это предложение принять. - Он должен понять, - добавила миссис Брэдли, - что в наше время мужчина не может не работать. Он давно уже выздоровел и окреп. Все мы знаем, как после войны между штатами некоторые мужчины, вернувшись из походов, потом до конца жизни палец о палец не ударили. Были обузой в семье и совершенно бесполезны для общества. Тут и я вставил свое слово: - Но как он сам объясняет, что не принял всех этих лестных предложений? - А никак. Просто говорит, что это ему не подходит. - Но чем-то заняться ему хочется? - Видимо, нет. Доктор Нелсон подлил себе виски. Отхлебнул и поднял глаза на своих старых друзей. - Сказать вам, какое у меня ощущение? Может, я не Бог весть какой знаток человеческой природы, но после тридцати пяти лет практики немножко в ней разбираюсь. Это все виновата война. Ларри вернулся не таким, каким уходил. И он не просто возмужал. Что-то с ним там случилось такое, что изменило всю его сущность. - Что же это могло быть? - спросил я. - Да вот не знаю. Делиться своими впечатлениями он не любит. - Доктор Нелсон повернулся к миссис Брэдли. - Вам он что-нибудь рассказывал, Луиза? Она покачала головой. - Нет. Сначала, когда он вернулся, мы все расспрашивали его, как там было, а он только улыбался этой своей улыбкой и уверял, что рассказывать нечего. Он даже Изабелле не рассказывал. Уж она как старалась, но так ничего из него и не вытянула. Мы еще поговорили, все так же невразумительно, а потом доктор Нелсон посмотрел на часы и сказал, что ему пора. Я хотел было уйти вместе с ним, но Эллиот упросил меня подождать. Когда мы остались втроем, миссис Брэдли извинилась, что надоедала мне их семейными делами, и выразила надежду, что я не очень скучал. - Но, понимаете, меня это не на шутку заботит, - объяснила она в заключение. - Мистер Моэм очень деликатный человек, Луиза, ему можно довериться. Я не думаю, чтобы Боб Нелсон откровенничал с Ларри, но все-таки мы с Луизой решили, что о некоторых вещах при нем лучше не упоминать. - Эллиот! - Ты столько ему рассказала, можно рассказать и остальное. Скажите, вы за обедом заметили Грэя Мэтюрина? - Он такой большой, как его не заметить. - Он поклонник Изабеллы. Пока Ларри не было, он от нее не отходил. Он ей нравится: если бы война не кончилась, она вполне могла за него выйти. Он ей делал предложение. Она не сказала ни да, ни нет. Луиза догадалась, что она не хотела решать до возвращения Ларри. - А почему он сам не был на войне? - спросил я. - Перетрудил сердце футболом. Ничего страшного, но в армию его не взяли. Так или иначе, когда Ларри вернулся, его шансы свелись к нулю. Изабелла сразу ему отказала. Не зная, какого отклика на это от меня ожидают, я промолчал. А Эллиот после паузы заговорил снова. Изысканные манеры, оксфордский выговор - ну точь-в-точь какое-нибудь высокое должностное лицо из английского министерства иностранных дел. - Ларри, конечно, очень милый юноша и показал себя молодцом, когда сбежал и поступил в авиацию, но, уверяю вас, в людях я разбираюсь... - Он позволил себе самодовольную полуулыбку и единственный раз на моей памяти дал понять, что нажил состояние перепродажей произведений искусства. - Иначе я бы сейчас не владел толстенькой пачкой солидных акций. Так вот, я убежден, что из Ларри никогда не выйдет толку. Денег у него, можно сказать, никаких, положения тоже. Грэй Мэтюрин - совсем другое дело. Он носит хорошую старую ирландскую фамилию. У них в роду был и епископ, и драматург, и несколько выдающихся военных и ученых. - Откуда вам это известно? - спросил я. - Как-то такие вещи узнаются, - ответил он уклончиво. - Да вот я только на днях просматривал в клубе Американский биографический словарь, и мне там попалась эта фамилия. Я не счел нужным повторять то, что услышал за обедом от своей соседки про бедняка-ирландца и шведку-официантку - деда и бабку Грэя. А Эллиот продолжал: - Генри Мэтюрина мы знаем много лет. Он прекрасный человек и очень богатый. Грэй поступает в лучшую маклерскую контору Чикаго. Перед ним открываются неограниченные возможности. Он хочет жениться на Изабелле, и для нее это безусловно отличная партия. Я бы лучшего не желал, и Луиза, разумеется, тоже. - Ты слишком долго не был в Америке, Эллиот, - сказала миссис Брэдли, сухо улыбнувшись. - Ты забыл, что девушки здесь выходят замуж не потому, что их матери и дяди лучшего не желали бы. - И гордиться тут нечем, Луиза, - резко отпарировал Эллиот. - Тридцатилетний опыт убедил меня в том, что брак, устроенный с должным учетом общественного и материального положения и общности интересов, имеет все преимущества перед браком по любви. Во Франции, а это в конечном счете единственная цивилизованная страна в мире, Изабелла, не задумываясь, вышла бы за Грэя, а через год-другой, если бы захотела, взяла бы Ларри в любовники. А Грэй мог бы снять роскошную квартиру и поселить там какую-нибудь известную актрису, и все были бы довольны. Миссис Брэдли была не глупа. Она взглянула на брата весело и лукаво. - Горе в том, Эллиот, что нью-йоркские театры приезжают сюда каждый раз ненадолго, так что обитательницы той роскошной квартиры стали бы очень уж часто сменяться, а это могло бы нарушить семейный покой. Эллиот улыбнулся. - Ну, Грэй мог бы купить место на нью-йоркской бирже. В конце концов, если уж нужно жить в Америке, то имеет смысл жить только в Нью-Йорке. Вскоре затем я откланялся, но еще до этого Эллиот почему-то решил пригласить меня на завтрак, на который им уже были приглашены Мэтюрины, отец и сын. - Генри - лучший тип американского бизнесмена, - сказал он. - Хорошо бы вы с ним познакомились. Он уже сколько лет советует нам, как помещать наши деньги. Особенного желания идти у меня не было, но не было и причин отказываться. Я поблагодарил и согласился. VII  В Чикаго мне предоставили комнату в одном клубе, располагавшем хорошей библиотекой, и на следующее утро я пошел туда посмотреть кое-какие университетские журналы, труднодоступные для тех, кто на них не подписан. Было еще рано, и в библиотеке я застал только одного посетителя. Он сидел с книгой в глубоком кожаном кресле. Я с удивлением увидел, что это Ларри. Вот уж кого не ожидал встретить в таком месте. Он поднял голову, когда я проходил мимо него, узнал меня и хотел было встать. - Сидите, сидите, - сказал я и спросил почти машинально: - Что хорошего читаете? - Книжку, - ответил он с улыбкой, до того подкупающей, что этот нахальный ответ совсем не показался мне обидным. Он закрыл книгу и, глядя на меня своими странными непрозрачными глазами, повернул ее так, чтобы мне не видно было заглавие. - Хорошо провели вчера время? - спросил я. - Замечательно. Домой добрался в пять часов утра. - А сейчас уже здесь? Ну и энергия! - Я сюда часто прихожу. Обычно в это время здесь никого не бывает. - Ну, не буду вам мешать. - Вы мне не мешаете, - сказал он и опять улыбнулся, и тут я подумал, что улыбка у него просто чарующая. Она не сверкала, не вспыхивала, а словно озаряла его лицо изнутри каким-то мягким светом. Он сидел в нише между полками, поставленными под углом к стене, рядом стояло второе кресло. Он коснулся его ручки. - Может быть, присядете? - Ну что ж. Он протянул мне свою книгу. - Я вот что читал. Это были "Научные основы психологии" Уильяма Джеймса. Что и говорить, это классический труд, важная веха в развитии психологической науки; к тому же это книга, которая удивительно легко читается; но странно было увидеть ее в руках у очень молодого человека, бывшего авиатора, только что протанцевавшего до пяти часов утра. - Зачем вы это читаете? - спросил я. - Я очень невежественный человек. - И очень еще молодой, - улыбнулся я. Он молчал так долго, что я начал этим тяготиться и уже готов был встать и отправиться на розыски интересующих меня журналов. Но мне казалось, что он вот-вот что-то скажет. Он смотрел в пространство серьезно и сосредоточенно, словно о чем-то размышляя. Я ждал. Мне было интересно, что за этим кроется. Наконец он заговорил - так, словно разговор и не прерывался, словно он не заметил долгого молчания. - Когда я вернулся из Франции, все они хотели, чтобы я поступил в университет. А я не мог. После того, что я пережил, я просто думать не мог о том, чтобы опять сесть за парту. Впрочем, я и последний год в школе почти не учился. А первокурсником просто не мог себя представить. На меня смотрели бы косо. Притворяться не тем, что я есть, я не хотел. И боялся, что меня станут обучать совсем не тому, что меня интересовало. - Конечно, мое дело сторона, - отвечал я, - но я не уверен, что вы были правы. Кажется, я вас понял, и согласен, что после двух лет на войне вам не улыбалось стать тем вчерашним школьником, каким студент остается и на первом, и на втором курсе. Что на вас стали бы коситься - не верю. Я мало знаком с американскими университетами, но думаю, что американские студенты не так уж отличаются от английских, разве что тон погрубее и развлечения попроще. Но в общем они очень порядочные и неглупые, и я думаю, что, если человек не склонен жить их жизнью и сумеет проявить немного такта, они очень скоро перестанут его замечать. Братья мои учились в Кембридже, а я нет. Имел возможность, но не захотел. Мне не терпелось окунуться в жизнь. И теперь я об этом жалею. Думаю, что университет уберег бы меня от многих ошибок. А учиться под руководством опытных преподавателей быстрее. Если некому тебя вести, то и дело упираешься в тупик и теряешь даром массу времени. - Возможно, вы правы. Но ошибки - это ничего. А вдруг в одном из тупиков я найду что-то для себя нужное? - А чего вы ищете? Он чуть помедлил. - В том-то и дело, я еще сам толком не знаю. Я промолчал, ответить было как будто нечего. Я-то еще в очень раннем возрасте поставил перед собой вполне определенную и ясную цель, поэтому его слова меня немного рассердили, но я тут же себя одернул; чисто интуитивно я угадывал в душе этого мальчика какую-то смутную тревогу - то ли недодуманные мысли, то ли неосознанные чувства не давали ему покоя, гнали его неведомо куда. Он будил во мне непонятное сочувствие. В сущности, я разговаривал с ним впервые и только теперь оценил, какой у него мелодичный голос. Это был до странности убедительный голос, голос-бальзам. Такой голос, и подкупающая улыбка, и эти выразительные черные-пречерные глаза - да, можно было понять, чем он пленил Изабеллу. В нем и в самом деле было что-то очень пленительное. Он повернулся ко мне и спросил без тени смущения, но глядя на меня пытливо и не без лукавства: - Правильно я думаю, когда мы вчера уехали танцевать, у вас там был разговор обо мне? - Был и о вас. - Я так и думал, раз уж дядю Боба вытащили обедать. Он терпеть не может бывать в гостях. - Вам, как я понимаю, предлагают хорошее место? - Замечательное. - И что же вы, ответите согласием? - Едва ли. - Почему? - Не хочется. Не люблю я вмешиваться не в свое дело, но тут мне подумалось, что именно потому, что я человек посторонний, да еще приехавший из другой страны, он сам не прочь поговорить со мной. - Существует мнение, что, когда человек ни на что иное не пригоден, он становится писателем, - усмехнулся я. - Это не для меня. Таланта нет. - Так что же вам хочется делать? Он озарил меня своей чарующей улыбкой. - Бездельничать. - Едва ли Чикаго самое подходящее для этого место, - сказал я. - Ну, а пока я вас покину. Вы читайте, а я хочу заглянуть в "Йельский альманах". Я встал. Когда я уходил из библиотеки, Ларри все еще читал Уильяма Джеймса. Я позавтракал в клубе один и решил еще часок посидеть в библиотеке - выкурить в тишине сигару, почитать, написать кое-какие письма. Ларри по-прежнему был погружен в свою книгу. Казалось, он так и не сдвинулся с места после нашей беседы. И в четыре часа, когда я уходил, он все еще был там. Меня поразила его усидчивость. Он не заметил, когда я вошел, когда вышел. У меня было несколько дел в городе, и в клуб "Блекстоун" я вернулся только к вечеру - переодеться, чтобы ехать обедать. Из чистого любопытства я по дороге опять заглянул в библиотеку. Теперь там было порядочно народу, большинство читали газеты. Ларри сидел все в том же кресле, углубившись все в ту же книгу. Чудеса! VIII  На следующий день в ресторане отеля "Пальмер-Хаус" состоялась предложенная Эллиотом встреча с отцом и сыном Мэтюринами. Завтракали мы только вчетвером. Генри Мэтюрин был почти такого же огромного роста, как его сын, с красным мясистым лицом и таким же, как у сына, тупым, уверенным носом, но глаза у него были меньше, чем у Грэя, не такие синие и очень-очень зоркие. Было ему, очевидно, только-только за пятьдесят, но выглядел он на десять лет старше, и поредевшие волосы уже были белоснежно-седые. На первый взгляд он показался мне малопривлекательным. Впечатление было такое, что он уже много лет ни в чем себе не отказывал, что это человек грубый, смекалистый, знающий свое дело и - во всяком случае, в деловых вопросах - беспощадный. Сперва он говорил мало и словно задался целью меня раскусить. Эллиота, как я сразу заметил, он вообще не принимал всерьез. Грэй держался вежливо и любезно, но почти все время молчал, и настроение за столом было бы совсем никуда, если бы Эллиот с присущим ему тактом и ловкостью не занимал нас светскими разговорами. Я подумал, что в былые годы он приобрел немалый опыт обращения с дельцами Среднего Запада, когда уговаривал их заплатить бешеные деньги за картину старого мастера. Понемногу мистер Мэтюрин стал оттаивать и отпустил два-три замечания, показавших, что он умнее, чем кажется, и даже наделен суховатым чувством юмора. Разговор коснулся ценных бумаг, и я удивился бы тому, как Эллиот осведомлен в этом вопросе, если бы уже давно не пришел к выводу, что он, несмотря на свои чудачества, очень себе на уме. И тут мистер Мэтюрин вдруг заметил: - Нынче утром я получил письмо от Грэева приятеля Ларри Даррела. - А ты мне и не сказал, папа, - удивился Грэй. Мистер Мэтюрин обратился ко мне: - Вы ведь знакомы с Ларри? - (Я кивнул.) - Грэй уломал меня взять его на работу. Они закадычные друзья. Послушать Грэя - лучше его нет человека на свете. - И что он пишет, папа? - Благодарит. И он, мол, понимает, какие это открывает возможности для молодого человека, и очень тщательно все обдумал и пришел к заключению, что он бы обманул мои ожидания, так что лучше ему отказаться. - Очень глупо с его стороны, - сказал Эллиот. - Согласен, - сказал мистер Мэтюрин. - Мне ужасно жаль, папа, - сказал Грэй. - Так было бы здорово, если бы мы работали вместе. - Насильно мил не будешь. Говоря это, мистер Мэтюрин посмотрел на Грэя, и взгляд его зорких глаз смягчился. Я понял, что у этого жесткого дельца есть и вторая ипостась: он души не чаял в своем верзиле сыне. Он опять обратился ко мне: - Вы знаете, в воскресенье этот малый обыграл меня семь к шести. Я чуть не дал ему клюшкой по голове. И что самое обидное - я же и научил его играть в гольф. Гордость так и распирала его. Он начинал мне нравиться. - Просто мне повезло, папа. - Ничего подобного. Разве это везенье, когда человек прямо из впадины кладет мяч в шести дюймах от лунки? Тридцать пять ярдов, не меньше, вот какой это был удар. В будущем году хочу отправить его на чемпионат любителей. - У меня на это времени не хватит. - Это мне виднее. Не я, что ли, твой хозяин? - Знаю-знаю. Недаром ты рвешь и мечешь, если мне случится опоздать в контору хоть на одну минуту. Мистер Мэтюрин весело хмыкнул. - Хочет изобразить меня деспотом, - объяснил он мне. - Вы ему не верьте. Мое дело - это я, компаньоны у меня ни к черту, делом своим я горжусь. И малого своего стал натаскивать с азов, пусть продвигается постепенно, как любой наемный сотрудник, и чтобы был готов занять мое место, когда придет время. Такое дело, как у меня, - это огромная ответственность. Некоторых своих клиентов я обслуживаю по тридцать лет, и они мне доверяют. Я лучше себе в убыток поступлю, лишь бы сберечь их деньги. Грэй рассмеялся. - Тут недавно явилась одна старушенция, хотела поместить тысячу долларов в какое-то дутое предприятие, ей, видите ли, священник присоветовал; так он отказался принять у нее распоряжение, а когда она стала спорить, так на нее наорал, что она ушла вся в слезах. А потом позвонил тому священнику и ему тоже намылил голову. - Про нас, маклеров, много чего говорят, но маклеры-то бывают разные. Я не хочу, чтобы люди теряли деньги, я хочу, чтобы они наживались, а они, во всяком случае большинство, такое выделывают, точно у них одна забота - как бы поскорее спустить все до последнего цента. - Ну, что вы о нем скажете? - спросил Эллиот, когда Мэтюрины укатили обратно в свою контору, а мы с ним вышли на улицу. - Меня новые человеческие разновидности всегда интересуют. Эта взаимная любовь отца и сына очень трогательна. В Англии такое редко встретишь. - Он обожает сына. А вообще он - странная смесь. То, что он сказал о своих клиентах, - сущая правда. Он опекает сбережения каких-то бесчисленных старух, военных в отставке, бедных священников. Казалось бы, зачем это ему, одна морока, но его самолюбию льстит, что они так свято в него верят. Зато уж если речь идет о крупной сделке, где ему противостоят могущественные интересы, тут он может себя показать и жестким, и безжалостным. Тут от него пощады не жди. Ни перед чем не остановится, а свой фунт мяса получит. Кто ему враг, того он мало что пустит по миру, но еще и руки будет потирать от удовольствия. Вернувшись домой, Эллиот рассказал миссис Брэдли, что Ларри отклонил предложение Генри Мэтюрина. Как раз в это время в комнату вошла Изабелла, завтракавшая у подруги. Сказали и ей. Последовал разговор, во время которого Эллиот, если верить тому, как он мне об этом рассказывал, проявил недюжинное красноречие. Хотя он последние десять лет не проработал и часа и хотя работа, которой он нажил себе прочный достаток, отнюдь не была изнурительной, он твердо держался того мнения, что рядовому человеку трудиться необходимо. Ларри - самый обыкновенный молодой человек, положения в обществе у него никакого, а значит, нет и причины нарушать похвальные обычаи своей родины. Такому прозорливому человеку, как Эллиот, было ясно, что Америка вступает в пору небывалого в ее истории процветания. Ларри представляется возможность оказаться среди первых, и при должном усердии он к сорока годам свободно может нажить несколько миллионов. А тогда, если он захочет удалиться от дел и вести жизнь джентльмена, скажем, в Париже, на авеню дю Буа, да еще приобрести замок в Турени, - пожалуйста, он, Эллиот, ничего не имеет против. Луиза Брэдли, со своей стороны, высказалась не столь пространно, но недвусмысленно: - Если он тебя любит, должен быть готов для тебя поработать. Не знаю, что ответила на все это Изабелла, но она не могла не признать, что и мать, и дядя рассуждают здраво. Все ее знакомые молодые люди либо учились, готовясь к какой-нибудь профессии, либо уже поступили на службу. Не может же Ларри рассчитывать, что, если он отличился в авиации, этого хватит ему на всю жизнь. Война кончилась, всем она до смерти надоела, и все стараются как можно скорее про нее забыть. Разговор кончился тем, что Изабелла согласилась теперь же выяснить свои отношения с Ларри раз и навсегда. Миссис Брэдли подала мысль, чтобы она попросила Ларри свозить ее в автомобиле в Марвин. Ей нужно заказать новые занавески для тамошней гостиной, а размеры она куда-то затеряла, вот Изабелле и поручение - перемерить их заново. - Боб Нелсон покормит вас завтраком, - добавила она. - А еще лучше вот что, - сказал Эллиот. - Дай им корзинку с завтраком, и пусть поедят на веранде, а потом и поговорить можно. - Это бы хорошо, - сказала Изабелла. - Ничего нет приятнее, чем импровизированный завтрак на свежем воздухе, - назидательно произнес Эллиот. - Старая герцогиня д'Юсез говорила мне, что в такой обстановке самый строптивый мужчина и тот поддается на уговоры. Что ты им дашь на завтрак? - Фаршированных яиц и сандвичей с курицей. - Глупости. Какой же это пикник без паштета? И еще, на закуску дай им креветок, заливную куриную грудку и салат латук, я его сам заправлю. А после паштета в виде уступки вашим американским вкусам - яблочный пирог. - Я дам им фаршированных яиц и сандвичей с курицей, Эллиот, - твердо повторила миссис Брэдли. - Ну так попомни мои слова, ничего не выйдет, и все по твоей вине. - Ларри ест очень мало, дядя Эллиот, - сказала Изабелла. - Он, по-моему, и не замечает, что ест. - Надеюсь, ты не ставишь ему это в заслугу, бедная моя девочка, - отозвался Эллиот. Но миссис Брэдли не дала сбить себя с толку. Позже Эллиот рассказал мне о результатах этой поездки, пожимая плечами, как истый француз. - Говорил я им, что ничего не выйдет. Я просил Луизу подкинуть хоть бутылку монтраше, из тех, что я прислал ей перед самой войной, но она меня не послушалась. Дала им только термос с горячим кофе. Чего же было и ждать? А рассказал он мне, что сидел с Луизой в гостиной, когда автомобиль остановился у подъезда и Изабелла вошла в дом. Совсем недавно стемнело, занавески были задернуты, Эллиот, развалясь в кресле, читал роман, а миссис Брэдли вышивала экран для камина. Изабелла, не заходя в гостиную, прошла к себе в спальню. Эллиот посмотрел поверх очков на сестру. - Наверно, пошла снять шляпу, - сказала та. - Сейчас явится. Но Изабелла не явилась. Прошло несколько минут. - Может быть, устала и прилегла. - А ты разве не думала, что Ларри тоже зайдет? - Ох, Эллиот, отстань. - Да мне что ж. Дело ваше. Он опять уткнулся в книгу. Миссис Брэдли продолжала вышивать. Но через полчаса она вдруг встала с места. - Посмотрю, пожалуй, как она там. Если задремала, я не стану ее тревожить. Она вышла, но очень скоро вернулась. - Она плакала. Ларри уезжает в Париж. На два года. Она обещала его ждать. - Зачем ему понадобилось ехать в Париж? - Не задавай мне вопросов, Эллиот. Я не знаю. Она мне ничего не говорит. Сказала только, что понимает и не хочет ему мешать. Я ей говорю: "Если он готов расстаться с тобой на два года, значит, не очень тебя любит", а она: "Что же делать, главное - я-то его очень люблю". - "Даже после сегодняшнего?" - "После сегодняшнего, - говорит, - я его еще больше полюбила. Да и он меня любит, я уверена". Эллиот помолчал, подумал. - А через два года что будет? - Говорю же тебе, не знаю. - Очень это что-то неопределенно. - Очень. - Тут можно сказать только одно: оба они еще молоды. Подождать два года им не повредит, а за это время мало ли что может случиться. Они решили пока оставить Изабеллу в покое. Вечером им предстоял званый обед. - Я не хочу ее расстраивать, - сказала миссис Брэдли. - А то приедет туда заплаканная, еще пойдут кривотолки. Но на следующий день, когда они втроем позавтракали дома, миссис Брэдли вернулась к этой теме. Впрочем, легче ей от этого не стало. - Право же, мама, я уже все тебе рассказала. - Но что он хочет делать в Париже? Изабелла улыбнулась - она знала, каким нелепым ее ответ покажется матери. - Бездельничать. - Что?! Это как же надо понимать? - Я только передаю, что он сказал. - Нет, с тобой всякое терпение потеряешь. Будь у тебя хоть капля гордости, ты бы тут же разорвала помолвку. Он просто над тобой издевается. Изабелла посмотрела на колечко, которое носила на левой руке. - А что я могу поделать? Я его люблю. Тут в разговор вступил Эллиот и, как всегда, проявил бездну такта. "Понимаете, дорогой, я говорил с ней не как дядя с племянницей, а просто как человек, знающий жизнь, с неопытной девушкой", - но тоже ничего не добился. У меня создалось впечатление, что Изабелла предложила ему - в вежливой форме, разумеется, - не соваться не в свое дело. Рассказывал он мне об этом в тот же день ближе к вечеру, сидя у меня в комнате. - Луиза, конечно, права, - сказал он. - Все это очень неопределенно, но вот так и бывает, когда молодым людям позволяют самостоятельно устраивать свою судьбу, а для брака у них нет никаких оснований, кроме взаимной склонности. Я уговариваю Луизу не волноваться, по-моему, все устроится не так уж плохо. Ларри будет далеко, а Грэй Мэтюрин - рядом, ну и всякому, кто хоть немножко знает людей, ясно, к чему это приведет. В девятнадцать лет чувства горячи, но недолговечны. - Житейской мудрости у вас хватает, Эллиот, - сказал я с улыбкой. - Недаром же я читал Ларошфуко. Что такое Чикаго - вы знаете. Они постоянно будут встречаться. Девушке такая преданность всегда льстит, да еще когда она знает, что любая ее подруга хоть завтра вышла бы за него замуж, - ну скажите сами, в человеческих ли это силах устоять против искушения восторжествовать над всеми? Все равно как ехать на вечер, когда знаешь, что будешь смертельно скучать и вместо ужина подадут только лимонад с печеньем; так нет же, едешь, потому что знаешь, что лучшие твои подруги отдали бы все на свете, лишь бы туда поехать, а их не пригласили. - Ларри когда уезжает? - спросил я. - Не знаю. Кажется, это еще не решено. Эллиот достал из кармана длинный плоский портсигар, платиновый с золотом, и извлек из него египетскую папиросу. Всякие "Фатимы", "Честерфилды", "Кэмел" и "Лаки страйк" - это было не для него. Он посмотрел на меня и многозначительно улыбнулся. - Конечно, Луизе я бы этого не стал говорить, но вам признаюсь: втайне я питаю к это