делился с ним своими планами. Тот спокойно его выслушивал. Надо будет обновить инвентарь. Он, как немец, получит льготы. Трактор устарел, Ганс привезет отличный новый из Германии, и механический плуг тоже. Чтобы ферма давала доход, надо применять новейшие усовершенствования. Мадам Перье потом передавала Гансу, что муж ее считает его очень дельным и знающим. Она теперь принимала Ганса радушно и настояла на том, чтобы он обедал у них каждое воскресенье. Она переиначила его имя на французский лад и звала его Жаном. Он охотно помогал по хозяйству. Аннет уже не могла выполнять тяжелую работу, и на ферме был очень полезен человек, всегда готовый подсобить, если нужно. Аннет держалась все так же неприступно и враждебно. Она никогда не заговаривала с ним сама, только отвечала, если он что спрашивал, и при малейшей возможности уходила наверх, к себе в комнату. Когда наверху становилось совсем уж невыносимо холодно, она спускалась в кухню, усаживалась возле печки, шила или читала, не обращая на Ганса ни малейшего внимания, будто его тут и не было. Она поздоровела, расцвела, на щеках у нее заиграл румянец. В глазах Ганса она была красавицей. Близящееся материнство придавало ей какое-то особое достоинство. Ганс глядел на нее и ликовал в душе. Однажды, подъезжая к ферме, он увидел, что по дороге навстречу идет мадам Перье и машет рукой, чтобы он остановился. Ганс резко затормозил. - Я поджидаю тебя уже целый час. Думала, ты и не приедешь. Не заходи к нам сегодня. Пьер умер. - Какой Пьер? - Пьер Гавэн. Учитель, за которого Аннет собиралась замуж. Сердце у Ганса радостно дрогнуло. Вот это удача! Теперь он свое возьмет! - Она очень расстроена? - Она не плачет. Я было пыталась заговорить с ней, но она на меня так и накинулась. Если ты ей сегодня покажешься на глаза, она, чего доброго, всадит в тебя нож. - Я ж не виноват, что он умер. Как вы об этом узнали? - Его друг бежал из плена, пробрался через Швейцарию. Он написал Аннет. Письмо получили сегодня утром. Заключенные в лагере подняли бунт: их там морили голодом. И зачинщиков расстреляли. Среди них оказался и Пьер. Ганс молчал. Пьер, по его мнению, получил по заслугам. Они, что ж, воображают, что концентрационный лагерь это им курорт, что ли? - Дай ей время прийти в себя, - продолжала мадам Перье. - Когда успокоится, я с ней переговорю. Я напишу, когда тебе можно будет зайти к нам. - Ладно. Вы меня поддержите, а? - Можешь быть уверен. Мы с мужем согласны. Мы все обсудили и порешили на том, что нам ничего не остается, как принять твое предложение. Он не дурак, мой муж, а он говорит, что единственное спасение для Франции - это содружество с немцами. И уж что бы там ни было, ты мне пришелся по душе. Я даже так думаю, что ты более подходящий муж для Аннет, чем тот учитель. Да еще ребенок у вас будет, и все такое. - Я хочу, чтобы это был мальчик, - сказал Ганс. - Мальчик и будет, я наверняка знаю. Я уже гадала на кофейной гуще. И на картах гадала. Каждый раз выходит одно и то же: будет мальчик. - Чуть было не забыл, тут у меня для вас газеты, - сказал Ганс, поворачивая мотоцикл и собираясь садиться. Он передал ей три номера "Пари суар". Старик Перье читал их каждый вечер. Он читал о том, что французы должны трезво смотреть на факты, что они должны признать "новый порядок", который Гитлер собирается установить в Европе; он читал о том, что немецкие подводные лодки повсюду бороздят моря, что генеральный штаб продумал в мельчайших деталях план кампании, которая поставит Англию на колени, и что американцы слишком плохо подготовлены, слишком неоперативны, слишком раздроблены, чтобы оказать помощь Англии. Он читал о том, что Франция должна воспользоваться самим небом посланной ей возможностью и в лояльном сотрудничестве с немецким рейхом восстановить свое почетное положение в обновленной Европе. И писали все это не немцы, нет, - сами французы. Перье одобрительно кивал головой, читая о том, что плутократы и евреи будут истреблены и что простой народ во Франции возьмет наконец то, что принадлежит ему по праву. Они это верно говорят, те умные люди, которые объясняют, что Франция - в основе своей страна земледельческая и ее опора - трудолюбивые фермеры. Во всем этом есть здравый смысл. Как-то вечером, когда они кончали ужинать - прошло десять дней после получения известия о смерти Пьера Гавэна, - мадам Перье, заранее договорившись с мужем, обратилась к Аннет: - Я на днях написала Жану, чтоб он зашел к нам завтра. - Спасибо за предупреждение. Я не выйду из своей комнаты. - Послушай, дочка, пора бросить глупости. Смотри на вещи трезво. Пьер умер. Жан тебя любит, готов на тебе жениться. Парень он красивый. Любая девушка гордилась бы таким мужем. Как нам управиться на ферме без его поддержки? Он обещал купить на свои деньги трактор и плуг. Уж что было, то было, постарайся забыть об этом. - Зря тратишь слова, мама. Я и прежде зарабатывала себе на жизнь, заработаю и потом. Я его ненавижу. Мне ненавистно его тщеславие, его самонадеянность. Я готова убить его. Но мне и смерти его мало. Я хотела бы причинить ему такие муки, какие он причинил мне. Мне кажется, я умру спокойно, если только найду способ ранить его так же больно, как он меня. - Какой ты вздор говоришь, бедное ты мое дитя. - Мать права, дочка, - сказал Перье. - Нас победили, и приходится мириться с обстоятельствами. Надо стараться наладить отношения с победителями. Мы поумнее их, и, если сумеем пустить в ход свои козыри, мы еще окажемся в выигрыше. Франция вся насквозь прогнила. Евреи и плутократы - вот кто погубил нашу страну. Почитай-ка газеты, сама поймешь. - И ты полагаешь, что я верю хоть единому слову этой несчастной газеты? Ты думаешь, почему он тебе ее таскает? Потому что это продажная газета, она продалась немцам. Те, кто пишет в ней, - изменники. Да, изменники! Господи, хоть бы дожить мне до того дня, когда толпа разорвет их в клочки! Все они куплены, куплены на немецкие деньги. Подлецы! Мадам Перье начала терять терпение. - И что ты так взъелась на парня? Ну да, он взял тебя силой. Он был пьян, ничего не соображал. Не ты первая, не ты последняя, с кем такое случилось. Ведь вот он тогда ударил твоего отца, из него кровь хлестала, как из борова, а разве отец твой помнит зло? - История неприятная, но я предпочитаю забыть о ней, - сказал Перье. Аннет насмешливо захохотала. - Тебе бы священником быть. Ты прощаешь обиды с истинно христианским смирением. - Ну и что тут плохого? - сердито спросила мать. - Парень сделал все, что мог, чтобы загладить вину. Где бы отец твой доставал табак все эти месяцы, если бы не Жан? И если мы не голодали, так только благодаря Жану. - Будь у вас хоть капля гордости, хоть малейшее чувство достоинства, вы бы швырнули ему в лицо его подачки. - Ты ведь тоже кое-чем от них попользовалась. Скажешь, нет? - Нет! Ни разу! - Это неправда, и ты сама отлично это знаешь. Да, ты отказывалась есть сыр, который он принес, и масло, и сардины. Но суп ты ела, а я в него положила мясо, которое принес нам Жан. И вот этот салат сегодня за ужином: ты бы ела его без всякой приправы, если бы Жан не достал мне масла. Аннет глубоко вздохнула. Она провела рукой по глазам. - Знаю. Я не хотела притрагиваться, но не могла удержаться: я так наголодалась. Да, я знала, что в супе мясо, которое он принес, и все-таки поела супу. И я знала, что салат приправлен его маслом. Я решила отказаться, но мне так хотелось есть! Это не я его ела, а голодный зверь, который сидит во мне. - Так ли, этак ли, а суп ты ела. - Да, со стыдом, с отчаянием в душе. Сперва они сломили танками и самолетами нашу силу, а теперь, когда мы беззащитны, сокрушают наш дух, морят нас голодом. - Драмы разводить, дочка, ни к чему, этим делу не поможешь. Ты женщина образованная, а здравого смысла в тебе нет. Забудь про то, что было, подумай, ведь ребенку нужно дать отца, не говоря уж о том, что мы получим такого ценного работника на ферме. Он один стоит двух батраков. Так-то будет благоразумнее. Аннет устало пожала плечами, и все трое умолкли. На следующий день приехал Ганс. Аннет хмуро взглянула на него, но не шелохнулась, не проронила ни слова. Ганс улыбнулся. - Спасибо, что не убежала от меня, - сказал он. - Родители приглашали тебя зайти. Они ушли в деревню. Я пользуюсь случаем поговорить с тобой начистоту. Садись. Он снял шинель и каску, пододвинул стул к столу. - Отец с матерью хотят, чтобы я вышла за тебя замуж. Ты повел себя ловко. Своими подачками и посулами ты обвел их вокруг пальца. Они верят тому, что пишут в газете, которую ты им носишь. Так вот, знай: я никогда не стану твоей женой. Я прежде не с подозревала, я и представить себе не могла, что можно так ненавидеть человека, как я ненавижу тебя. - Послушай, давай я буду говорить по-немецки. Ты достаточно хорошо знаешь немецкий, поймешь, что я скажу. - Еще бы мне не знать немецкий! Я преподавала его. Я два года была гувернанткой двух девочек в Штутгарте. Ганс перешел на немецкий, она же продолжала говорить по-французски. - Я не только люблю тебя, я тобой восхищаюсь. Я восхищаюсь твоими манерами, твоей культурностью. В тебе есть что-то для меня непонятное. Я уважаю тебя. Ну да, я понимаю, сейчас ты не захочешь выйти за меня замуж, будь это даже возможно. Но ведь Пьер умер. - Не смей произносить его имя! - крикнула она вне себя. - Этого еще не хватало! - Я только хотел выразить тебе сочувствие по поводу того, что он... - Безжалостно расстрелян немецкими тюремщиками. - Может, со временем ты станешь горевать о нем меньше. Знаешь, когда умирает человек, которого любишь, кажется, этого и не пережить. Но постепенно оно забывается. Ну, а в таком случае, ты не думаешь, что твоему ребенку нужен отец? - Допустим, если б я даже не любила другого: неужели ты воображаешь, что я смогла бы когда-нибудь забыть, что ты немец, а я француженка? Если бы ты не был туп, как только могут быть тупы немцы, ты бы сообразил, что ребенок этот будет для меня вечным укором. Думаешь, у меня нет друзей? Как я стану глядеть им в глаза - я, у которой ребенок от немецкого солдата? Я прошу тебя об одном: оставь меня одну с моим позором. Уходи, ради бога, уходи и никогда не возвращайся. - Но ведь это и мой ребенок. Я хочу его. - Ты? - воскликнула она изумленно. - Что он тебе - ребенок, зачатый в скотском опьянении? - Ты не понимаешь. Я горд и счастлив. Когда я услышал, что ты родишь, я тут-то и понял, что люблю тебя. Я сперва и сам не поверил, до того это было неожиданно. Неужели ты не понимаешь? Он для меня все на свете, этот ребенок. Не знаю, как тебе выразить это. Он меня так задел за душу, что я сам себя не понимаю. Аннет внимательно посмотрела на него, и глаза ее странно блеснули. Казалось, она торжествует. Она коротко рассмеялась. - Не знаю, что во мне сильнее: ненависть к скотству немцев или презрение к их сентиментальности. Он, казалось, не слышал ее. - Я все время только о нем и думаю. - Ты так уверен, что будет мальчик? - Я знаю, что будет мальчик. Мне хочется держать его на руках, я хочу сам учить его ходить. А когда подрастет, научу всему, что сам знаю. Научу ездить верхом, научу стрелять. В вашем ручье рыба водится? Научу его удить рыбу. Я буду самым счастливым отцом на свете. Она смотрела на него в упор холодным, жестким взглядом. Выражение лица у нее было напряженное, суровое. Страшная мысль возникала и складывалась у нее в мозгу. Он улыбнулся ей обезоруживающей улыбкой. - Когда ты увидишь, как крепко я люблю нашего сына, ты, может, меня тоже полюбишь. Я буду тебе хорошим мужем, моя красавица. Она молчала. И только по-прежнему смотрела на него пристально и мрачно. - Неужели у тебя не найдется для меня ласкового словечка? - сказал Ганс. Аннет вспыхнула. Она крепко стиснула руки. - Пусть меня презирают другие. Но я никогда не совершу поступка, за который буду презирать себя сама. Ты мой враг и всегда останешься для меня врагом. Мне бы только дожить до того дня, когда Франция будет снова свободна. День этот настанет. Пусть через год, через два, может, даже через тридцать лет, но он настанет. Остальные могут поступать, как им заблагорассудится, но я никогда не примирюсь с теми, кто поработил мою родину. Я ненавижу и тебя и ребенка, которого зачала от тебя. Да, мы потерпели поражение. Но это не значит, что мы покорены, ты это еще увидишь. А теперь иди. Я приняла твердое решение, и никакая сила на свете не заставит меня изменить ему. Минуты две он молчал. - Ты позаботилась насчет доктора? Все расходы я беру на себя. - Ты что, думаешь, мы хотим расславить наш позор по всей округе? Мать сама сделает все, что нужно. - Ну, а что, если роды пойдут неблагополучно? - А что, если ты не будешь соваться не в свое дело? Ганс вздохнул и поднялся со стула. Он вышел, прикрыв за собой дверь. Она следила за ним в окно, пока он шел по тропинке, ведшей к дороге, с яростью в душе она вдруг осознала, что какие-то сказанные им слова разбередили в душе ее чувство, неведомое ей прежде. - Боже, боже мой, дай мне сил! - выкрикнула она в отчаянии. Старая дворняжка, много лет прожившая на ферме, подскочила к Гансу, свирепо на него лая. Ганс вот уже несколько месяцев пытался приручить собаку, но все без толку. Когда он тянулся ее погладить, она отскакивала, рыча и скаля зубы. И сейчас, вымещая на ней обиду на неоправдавшиеся надежды, давая выход раздражению, Ганс сильным пинком грубо отшвырнул собаку, она отлетела в кусты, взвыла и, прихрамывая, побежала прочь. - Зверь! - воскликнула Аннет. - Все ложь, ложь! И я еще по слабости своей чуть не начала его жалеть! На стене возле двери висело зеркало. Аннет подошла к нему. Она выпрямилась и улыбнулась своему отражению. Но улыбка получилась похожая на злобную гримасу. Стоял уже март. В суассонском гарнизоне началась кипучая деятельность. Усиленная муштра и то и дело инспекции. Носились всякие слухи. Несомненно, часть готовили к отправке, но куда именно, об этом рядовые солдаты могли только гадать. Одни полагали, что наступил наконец момент вторжения в Англию, другие держались того мнения, что их пошлют на Балканы; поговаривали и об Украине. Все это время Ганс был очень занят. На ферму он смог поехать только через две недели. День выдался пасмурный, холодный. Моросил дождь, но казалось, он того и гляди перейдет в снег и ветер подхватит и закружит снежные хлопья. Все вокруг было сумрачно и безрадостно. - Наконец-то! - воскликнула мадам Перье, когда вошел Ганс. - Мы уж думали, ты помер. - Раньше приехать не мог. Каждый день ждем приказа об отправлении. Когда будет приказ, неизвестно. - Ребенок родился сегодня утром. Мальчик. От бурной радости сердце у Ганса захолонуло. Он кинулся к старухе, обнял ее и расцеловал в обе щеки. - В воскресенье родился, счастливым будет. Ну, сейчас откупорим шампанское. Как чувствует себя Аннет? - Хорошо - насколько хорошо можно чувствовать себя в ее положении. Роды были легкие. С ночи начались схватки, а к пяти утра уже родила. Старик Перье сидел у самой печки, курил трубку. Он спокойно улыбнулся не помнящему себя от радости Гансу. - Это со всеми так бывает, когда у кого родится первый ребенок, - сказал он. - Волосики у мальчика густые, и они светлые, как у тебя. А глаза голубые. Все так, как ты и думал, - сказала мадам Перье. - Первый раз вижу такого красивого младенчика. Весь будет в папу. - Бог ты мой, до чего же я рад! - восклицал Ганс. - До чего же здорово жить на свете! Я хочу повидать Аннет. - Не знаю, согласится ли она. Нельзя ее тревожить, а то еще молоко пропадет. - Нет-нет, тогда не надо. Ни в коем случае. Если не хочет меня видеть, не надо. Но дайте мне хоть на минутку взглянуть на сына! - Подожди. Попробую принести его сюда. Мадам Перье вышла. Слышны были ее тяжелые шаги, пока она медленно взбиралась по лестнице. Но почти тут же ступени снова затрещали под ее быстрыми шагами. Она, запыхавшись, вбежала в кухню. - Ее там нет. Ее нет в комнате. И ребенка нет. Перье и Ганс вскрикнули, и все трое, не соображая, что делают, кинулись по лестнице наверх. Резкий свет зимнего дня беспощадно обнажал убогую обстановку: железная кровать, дешевый шкаф, комод. В комнате никого не было. - Где она? - вопила мадам Перье. Она выбежала в узкий коридорчик, распахнула там двери, громко звала дочь. - Аннет! Аннет! Господи, она просто с ума сошла! - Может, она внизу в гостиной? Они бросились вниз, вбежали в гостиную, давно нежилую. Оттуда пахнуло ледяным холодом. Они заглянули в кладовку. - Нигде нет! Ушла! Случилось что-то ужасное! - Как она могла уйти из дому? - спросил Ганс, замирая от тревоги. - Да через парадную дверь, дурень ты! Перье пошел к парадной двери, осмотрел ее. - Да, верно. Засов отодвинут. - Господи! Боже мой! - вскрикивала мадам Перье. - Это погубит ее! - Надо ее поискать, - сказал Ганс. По привычке он побежал обратно в кухню - он всегда входил и выходил только через кухню. Старики бежали за ним следом. - Куда идти? - Господи! Ручей... - вдруг ахнула старуха. Ганс остановился как вкопанный. Он ошеломленно, с ужасом смотрел на старуху. - Мне страшно! - кричала она. - Мне страшно! Ганс распахнул дверь, и в тот же момент вошла Аннет. На ней была только ночная рубашка и тонкий халатик из вискозного шелка: бледно-голубые цветы по розовому полю. Она вся вымокла, мокрые, распущенные волосы прилипли к голове и свисали на плечи грязными путаными прядями. Она была смертельно бледна. Мадам Перье кинулась к дочери, обняла ее. - Где ты была? Бедная моя дочка, ты промокла насквозь. Сумасшедшая! Но Аннет оттолкнула ее. Она взглянула на Ганса. - Ты пришел вовремя. - Где ребенок? - воскликнула мадам Перье. - Я должна была сделать это немедленно. Я боялась, что позже у меня не хватит мужества. - Аннет, что ты сделала? - То, что велел мне долг. Я опустила его в ручей и держала под водой, пока он не умер... Ганс дико вскрикнул - это был крик смертельно раненного зверя. Он закрыл лицо руками и, шатаясь как пьяный, кинулся вон из дома. Аннет рухнула в кресло и, опустив голову на сжатые кулаки, страстно, неистово зарыдала.