столько всего началось! Опять, как и в прошлый раз. Столько новых людей появилось. Столько умерло. Это же ты позвала меня -- так или нет? Позвала -- и повела меня куда-то... -- Нет, не так. Ты сам себя позвал. Я только выполнила роль твоей тени. С моей помощью ты сам позвал себя, и сам куда-то повел. Ты танцевал со своим же отражением в зеркале. Ведь я -- твоя тень, не больше. Я душил ее, как собственную тень, -- сказал Готанда. -- И думал: если я убью эту тень, жизнь наконец-то пойдет как надо... -- Но зачем кому-то плакать по мне? Она не ответила, а поднялась со стула и, цокая каблучками, подошла ко мне. Опустилась на колени, протянула руку и тонкими, нежными пальцами скользнула по моим губам. И затем коснулась висков. -- Мы плачем о том, о чем ты больше не можешь плакать, -- прошептала она очень медленно, словно уговаривая меня. -- О том, на что тебе не хватает слез. И скорбим обо всем, над чем тебе скорбеть уже не получается. -- А как твои уши? Еще не потеряли своей силы? -- Мои уши... -- она чуть заметно улыбнулась. -- С ними все хорошо, как и прежде. -- Ты могла бы сейчас показать свои уши? -- попросил я. -- Очень хочется пережить это снова. Как в тот раз, в ресторане, когда мы встретились. Ощущение, будто мир перерождается заново. Все время его вспоминаю... Она покачала головой. -- Как-нибудь в другой раз, -- сказала она. -- Сейчас нельзя. Это ведь не то, на что можно смотреть всякий раз, когда хочется. Это можно лишь когда действительно нужно. В тот раз было нужно. А сейчас -- нет. Но когда-нибудь еще покажу. Когда тебе понадобится по-настоящему. Она поднялась с колен и, отойдя на середину комнаты, ступила в отвесные струи света. И долго стояла так, не шевелясь, спиною ко мне. В ослепительном солнце ее тело словно таяло понемногу, растворяясь меж пляшущих в воздухе пылинок. -- Послушай, Кики... Ты уже умерла? -- спросил я. Не выходя из солнечных струй, она развернулась ко мне на своих каблучках, будто в танце. -- Ты о Готанде? -- Ну да, -- сказал я. -- Готанда считает, что он меня убил. Я кивнул. -- Да, он и правда так думал. -- Может быть, и убил, -- сказала Кики. -- В его голове это так. Так ему было нужно. Ведь, убив меня, он наконец-то разобрался с собой. Ему нужно было убить меня. Иначе он бы не сдвинулся с мертвой точки. Бедняга... -- вздохнула она. -- Но я не умерла. Я просто исчезла. Ты же знаешь, я люблю исчезать. Уходить в другой мир. Все равно что пересесть в соседнюю электричку, что бежит параллельно твоей. Это и называется "исчезнуть". Понимаешь? -- Нет, -- признался я. -- Ну, это же просто! Смотри... С этими словами Кики шагнула из лучей света и медленно двинулась к стене. И даже подойдя вплотную к стене, не замедлила шага. Стена поглотила ее, и она исчезла. Вместе со стуком своих каблучков. Я сидел, онемев, и разглядывал стену, поглотившую ее. Самую обычную стену. В комнате не осталось ни движений, ни звуков. Лишь в ослепительных лучах света плавно кружилась неутомимая пыль. Головная боль возвращалась. Я сидел, прижимая пальцы к вискам, и не мог отвести глаз от стены. Значит, в тот раз, в Гонолулу, она тоже ушла сквозь стену... -- Ну, как? Правда, просто? -- раздался вдруг голос Кики. -- Сам попробуй. -- Но разве я тоже могу? -- Ну я же говорю -- это совсем несложно. Попробуй. Просто встань и иди, как идешь. И тогда окажешься по эту сторону. Главное -- не бояться. Потому что бояться нечего. Я взял телефон, поднялся с дивана и, волоча за собой провод, двинулся к тому месту в стене, где исчезла Кики. Ощутив поверхность стены у себя перед носом, я слегка оробел -- но, не сбавляя шага, двинулся дальше. И не почувствовал никакого удара. Просто на пару секунд воздух стал непрозрачным, и все. Непрозрачным и немного другим на ощупь. С телефоном в руке я пересек полосу этого странного воздуха -- и вновь оказался у своей кровати. Сел на нее и положил телефон на колени. -- Действительно, просто, -- сказал я вслух. -- Проще не бывает... Я поднес трубку уху. Линия была мертва. И все это -- сон? Наверное, сон... Кто, вообще, в этом что-нибудь понимает? 43 Когда я прибыл в отель "Дельфин", за стойкой в фойе дежурило три девицы. Все трое, в неизменных жакетиках и белоснежных блузках без единой морщинки, поклонились мне с натренированной жизнерадостностью. Юмиеси-сан среди них не оказалось. И это страшно разочаровало меня. Да что там разочаровало -- просто привело в отчаяние. Я-то рассчитывал сразу же увидеться с нею. От расстройства у меня даже язык к небу прилип. В результате я не смог выговорить свое имя как полагается, -- и глянцевая улыбка девицы, которая занялась моим поселением, слегка потускнела. Взяв у меня кредитку, девица подозрительно ее осмотрела и, сунув в компьютер, проверила, не украдена ли. Заселившись в номер на семнадцатом этаже, я сложил в угол вещи, сполоснул в ванной лицо и спустился обратно в фойе. Уселся там на мягкий, дорогущий диван для гостей и, притворившись, что читаю журналы, стал наблюдать за стойкой портье. Юмиеси-сан просто ушла на перерыв, убеждал я себя. Но прошло минут сорок, а она все не появлялась. Только тройка девиц с такими же прическами, как у нее, мельтешили у меня перед глазами практически без остановки. Я прождал ровно час и сдался. Юмиеси-сан не уходила ни на какой перерыв. Я отправился в город, купил вечернюю газету. Зашел в кафетерий и, потягивая кофе, просмотрел газету от корки до корки. Но ничего интересного не нашел. Ни о Готанде, ни о Кики. Сплошная хроника чьих-то других убийств и самоубийств. Читая газету, я думал о том, что, вернувшись в отель, наверное, увижу Юмиеси-сан за стойкой. Иначе просто быть не могло. Но Юмиеси-сан не появилась и через час. Я начал думать о том, что, видимо, по какой-то неизвестной причине Юмиеси-сан вдруг исчезла с лица Земли. Например, ее засосало в какую-нибудь стену. От этой мысли мне сделалось очень неуютно. И я позвонил ей домой. Но никто не брал трубку. Тогда я позвонил в фойе и спросил, на месте ли Юмиеси-сан. -- Юмиеси-сан со вчерашнего дня отдыхает, -- сказала мне ее сменщица. -- И выйдет на работу послезавтра с утра. Черт бы меня побрал, подумал я. Я что -- не мог позвонить ей и узнать об этом заранее? Почему даже не подумал о том, чтобы с нею связаться? Увы, я думал только о том, чтобы поскорее залезть в самолет и прилететь сюда, в Саппоро. И, прилетев в Саппоро, немедленно с нею встретиться. Псих ненормальный. Когда я вообще звонил ей в последнее время? После смерти Готанды -- ни разу. Впрочем, я и до того не звонил очень долго... С тех пор, как Юки стошнило у моря, и она сказала мне, что Готанда убил Кики, -- с тех самых пор я вообще не звонил Юмиеси-сан. Просто ужас как долго. На столько дней оставил ее без внимания. Что с ней могло произойти за это время -- одному богу известно. А ведь могло произойти что угодно. Запросто. Чего только не случается в этом мире... С другой стороны, подумал я. Ведь я не мог ни о чем говорить. Ну, в самом деле, -- о чем бы я с нею говорил? Юки сказала, что Готанда убил Кики. Готанда сиганул в море на "мазерати". Я сказал Юки: "Ты не виновата". А Кики заявила, что она -- всего лишь моя тень... О чем тут говорить? Не о чем даже заикнуться. Я хотел встретиться с Юмиеси-сан, увидеть ее лицо. А там бы и подумал, о чем говорить. Как угодно -- но только не по телефону. И все-таки я не находил себе места. А вдруг ее засосало куда-нибудь в стену, и я уже никогда не увижу ее? Ведь скелетов в комнате было шесть! Пятерых я опознал. Остается еще один. Чей? Стоило лишь подумать об этом, и со мной начинал твориться кошмар. Становилось трудно дышать, а сердце так и норовило выскочить из грудной клетки, проломив к черту ребра. За всю жизнь до сих пор я не испытывал ничего подобного. Что же творится, спрашивал я себя. Я действительно люблю Юмиеси-сан? Не знаю. Я хочу ее видеть. Ни о чем больше думать я не в состоянии. Я звонил ей домой. Набирал ее номер, наверное, раз сто, пока не заныли пальцы. Но никто не брал трубку. Спать не получалось. Каждый раз, только я засыпал, мой сон вдребезги разбивала острая тревога. Я просыпался в поту, зажигал торшер у кровати, смотрел на часы. Они показывали два, три пятнадцать, четыре двадцать. В четыре двадцать я понял, что уже не засну. Я сел на подоконник и под гулкий ритм собственного сердца стал наблюдать, как светлеет город за окном. Эй, Юмиеси-сан. Только не оставляй меня. Большего одиночества, чем сейчас, мне уже не вынести. Ты нужна мне. Если тебя не будет, центробежная сила сорвет меня с этой Земли и зашвырнет куда-то на край Вселенной. Прошу тебя, дай мне тебя увидеть. Подключи меня хоть к чему-нибудь в этом, реальном мире. Я не хочу к привидениям. Я простой, совершенно банальный тридцатичетырехлетний мужик. Ты нужна мне. С половины седьмого утра я продолжил попытки дозвониться до нее. Сидел перед телефоном и каждые тридцать минут набирал ее номер. Бесполезно. Июнь в Саппоро -- очень красивое время. Снег давно стаял, и огромное плато, еще пару месяцев назад промерзавшее до ледяной белизны, понемногу чернело, отогреваясь под мягким дыханием жизни. На деревьях пышно распускалась листва, и свежий ласковый ветер резвился вовсю, поигрывая кронами вдоль городских аллей. Высокое небо, резко очерченные облака. При взгляде на этот пейзаж сердце мое трепетало. Но я окопался в гостиничном номере, продолжая звонить ей каждые полчаса. И каждые десять минут напоминая себе: наступит завтра, она вернется, нужно просто подождать... Но я не мог ждать, пока наступит завтра. Кто гарантировал, что завтра вообще наступит? Поэтому я сидел у телефона и набирал ее номер. А в паузах между звонками валялся на кровати -- то в полудреме, то просто разглядывая потолок. Когда-то на этом месте стоял отель "Дельфин", думал я. Что говорить, дрянной был отелишко. Но он умудрился сохранить в себе столько бесценных вещей. Мысли и чувства людей, осадок былых времен -- всем этим пропитались каждый скрип половицы и каждое пятнышко на стене. Я устроился в кресле поглубже, закинул ноги на стол, и, прикрыв глаза, попытался вспомнить, как он выглядел -- настоящий отель "Дельфин". От ободранной входной двери и стертого коврика на пороге -- до позеленевшей меди замков и пыли, окаменевшей в щелях оконных рам. Я ступал по его коридорам, открывал двери, заглядывал в номера. Отеля "Дельфин" больше нет. Но остались его тень и дух. Я кожей чувствую его присутствие. Отель "Дельфин" растворился внутри этой новой громадины с идиотским названием "DOLPHIN HOTEL". Закрыв глаза, я могу зайти внутрь и бродить по нему. Слышать надсадный хрип лифта, похожий на кашель чахоточной собаки. Все это -- здесь. Никто не знает об этом. Но оно здесь. Все в порядке, сказал я себе. Здесь -- главный узел в схеме твоей жизни. Все здесь -- для тебя. Она обязательно вернется. Нужно только подождать. Я позвонил горничной, заказал ужин в номер и принялся за пиво из холодильника. Ровно в восемь позвонил Юмиеси-сан. Никого не застал. Потом включил телевизор и до девяти часов смотрел бейсбольный матч. Прямую трансляцию. Пригасил звук и разглядывал изображение. Игра была ужасной, да и смотреть именно бейсбол особого желания не было. Просто хотелось видеть человеческие тела в движении, для чего сгодилось бы что угодно: хоть бадминтон, хоть водное поло -- мне было все равно. Совершенно не следя за игрой, я наблюдал, как люди бросали мяч, отбивали мяч, бежали за мячом. Я созерцал отрывки жизней каких-то людей, не имевших ко мне ни малейшего отношения. Будто разглядывал облака, плывущие в бесконечно далеком небе. Ровно в девять я опять позвонил ей. На этот раз она сняла трубку после первого же гудка. Несколько секунд я не мог поверить своим ушам. Всю сложнейшую сеть контактов, которые связывали меня с миром, вдруг протаранило что-то огромное и пробило в этой сети роковую брешь. Силы оставили тело, а в горле застрял комок, не давая сказать ни слова. Юмиеси-сан вернулась. И говорила со мной. -- Только что из поездки вернулась, -- очень стильным голосом сказала она. -- Брала выходные, ездила в Токио. К родителям. Звонила тебе, между прочим. Дважды. Никто трубку не брал. -- Ну вот. А я здесь, в Саппоро тебе названивал... -- Разминулись, значит? -- сказала она. -- Точно. Разминулись... -- согласился я и, прижимая к уху трубку, уставился на онемевший телеэкран. Никаких подходящих слов в голову не приходило. В голове была полная каша. Чего бы такого сказать? -- Эй, ты где там? Але? -- позвала она. -- Я здесь... -- У тебя голос какой-то странный. -- Я волнуюсь, -- пояснил я. -- Пока тебя не увижу -- нормально говорить не смогу. По телефону расслабиться не получается. -- Я думаю, мы могли бы встретиться завтра вечером, -- сказала она, чуть подумав. Наверно, поправила пальчиком очки на носу, представил я. Не отнимая трубки от уха, я спустил ноги с кровати и привалился к стене. -- Завтра, боюсь, будет слишком поздно. Я должен увидеть тебя сегодня, прямо сейчас. В ее голосе послышались отрицательные нотки. Отказ, который не стал отказом. Но отрицание я уловил неплохо: -- Сейчас я с дороги, очень устала. Буквально с ног валюсь. Говорю же, только что вернулась. Поэтому прямо сейчас не получится. Мне же с утра на работу, а сейчас я умру, если не засну. Увидимся завтра после работы, давай? Или завтра тебя здесь уже не будет? -- Да нет, в ближайшие дни я здесь. Я понимаю, что ты устала. Но, если честно, я ужасно волнуюсь. А вдруг ты завтра исчезнешь? -- Куда исчезну? -- Из этого мира исчезнешь. Канешь в небытие. Она рассмеялась. -- Не волнуйся, я так просто не исчезаю. Все будет в порядке, вот увидишь. -- Да нет, я не о том. Ты не понимаешь. Мы живем в постоянном движении. И все, что бы нас ни окружало, исчезает, пока мы движемся. Раньше или позже. И этого никак не изменишь. Что-то задерживается в нас, застревает в нашем сознании. Но из этого, реального мира оно исчезает. Вот за что я волнуюсь. Понимаешь, Юмиеси-сан... Ты нужна мне. Очень реально нужна. Я почти ни в ком не нуждался так сильно. Поэтому мне очень не хочется, чтобы ты исчезала. Она задумалась на несколько секунд. -- Странный ты, -- сказала она наконец. -- Но я тебе обещаю: я не исчезну. И завтра встречусь с тобой. Поэтому подожди до завтра. -- Понял, -- вздохнул я. И решил больше не настаивать. Я убедился, что она не исчезла -- и это уже хорошо. -- Спокойной ночи, -- сказала она. И повесила трубку. Пару минут я слонялся по номеру из угла в угол. Затем поехал на шестнадцатый этаж, зашел в бар и заказал водку с содовой. Тот самый бар, где я впервые увидел Юки. В баре было людно. Две молодые дамы сидели за стойкой и что-то пили. Одежда на них была -- просто шик. Носили они ее тоже со знанием дела. У одной были очень красивые ноги. Сидя за столиком, я потягивал свою водку с содовой и без какой-либо задней мысли разглядывал их обеих. А также вечерний пейзаж за окном. Я прижал пальцы к вискам. Не от головной боли -- просто так. И поймал себя на мысли, что ощупываю собственный череп. Вот он, думал я, мой череп. Подумав о собственном черепе, я попробовал вообразить себе кости сидевших за стойкой дам. Их черепа, позвоночники, ребра, тазы, берцовые кости, суставы. У дамочки с красивыми ногами, наверное, особенно красивый скелет. Белоснежно-девственный и бесстрастный... Дамочка с ногами бросила взгляд в мою сторону -- должно быть, почувствовала, что я на нее смотрю. Мне вдруг захотелось подойти к ней и объясниться. Видите ли, я не ваше тело разглядывал, а представлял себе ваши кости... Но, конечно, я не стал ей ничего объяснять. Прикончив третью водку с содовой, я вернулся в номер и завалился спать. Оттого ли, что убедился в существовании Юмиеси-сан -- но заснул я в ту ночь как младенец. * Юмиеси-сан пришла ко мне ночью. Ровно в три часа ночи в дверь номера позвонили. Я зажег ночник у подушки, бросил взгляд на часы. И, накинув халат, без единой мысли в мозгу поплелся открывать дверь. За дверью стояла Юмиеси-сан. В небесно-голубом жакете. Как всегда, украдкой она проскользнула в комнату. Я закрыл за ней дверь. Она встала посреди комнаты, перевела дыхание. Сняла жакет и повесила на спинку стула, чтобы не измялся. Так же, как и всегда. -- Ну, как? Не исчезла? -- спросила она. -- Вроде бы нет... -- ответил я растерянно. Наполовину проснувшись, я с трудом понимал, где реальность, где сон. Даже удивиться не мог как следует. -- Люди так просто не исчезают, -- назидательно сказала она. -- Ты не знаешь. В этом мире все может случиться. Все что угодно... -- Но я-то все равно здесь. Никуда не исчезла. Это ты признаешь? Я огляделся, вздохнул и посмотрел ей в глаза. Реальность... -- Признаю, -- признал я. -- Похоже, ты не исчезла. Но почему ты появилась в три часа ночи? -- Я не могла заснуть, -- ответила она. -- После твоего звонка сразу заснула. А в час ночи проснулась -- и сон как отрезало. Лежала и думала о том, что ты мне сказал. Что вот так и исчезнуть можно ни с того ни сего... А потом вызвала такси и приехала. -- А что -- никто не удивился, зачем ты посреди ночи на работу пришла? -- Все в порядке, никто не заметил. В это время все спят. Хоть и говорится, что у нас полный сервис круглые сутки, в три часа ночи все равно уже делать нечего. По-настоящему не спят только горничные на этажах да дежурные за стойкой регистрации. Так что, если войти через гараж, чтобы потом наверх пропустили, -- никто не поймет. А в гараже если кто и узнает в лицо -- так нас здесь много таких, и наше расписание им неизвестно. Скажу, что поспать пришла в комнату отдыха персонала, и никаких проблем. Я и раньше сколько раз так проходила. -- Раньше? -- Ну да. Я по ночам, когда спать не могу, часто в отель прихожу. И брожу тут везде. Очень от этого успокаиваюсь. Глупо, да? А мне нравится. Здесь я сразу расслабляюсь. И пока меня еще ни разу не застукали. Так что ты не волнуйся, никто не увидит. А если и увидит -- всегда насочиняю что-нибудь. Конечно, если поймут, что я к тебе в номер заходила, проблемы возникнут. А так все в порядке. Я у тебя до утра побуду, а потом на работу пойду. Не возражаешь? -- Конечно, не возражаю... А когда работа начинается? -- В восемь, -- сказала она, скользнув глазами к часикам на руке. -- Еще пять часов. Немного нервно она расстегнула часики и с легким стуком положила на стол. Затем села на диван, разгладила юбку на коленях и посмотрела на меня. Я сидел на краю кровати, и сознание понемногу возвращалось ко мне. -- Итак, -- сказала Юмиеси-сан. -- Значит, я тебе нужна? -- И очень сильно, -- кивнул я. -- Я проделал круг. Очень большой круг. И вернулся обратно. Ты нужна мне. -- И очень сильно... -- повторила она. И снова разгладила юбку на коленях. -- Да, и очень сильно. -- И куда же ты вернулся, проделав свой круг? -- В реальность, -- ответил я. -- Это отняло уйму времени, но в итоге я вернулся в реальность. Столько странного случилось за это время. Столько людей умерло. Столько всего потеряно. Столько хаоса было вокруг -- а я так и не смог навести в нем порядок. Наверное, хаос так и останется хаосом навсегда... Но я чувствую: теперь, после всего -- я вернулся. И это -- моя реальность. Я дико устал, пока делал этот круг. Но худо-бедно продолжал танцевать, стараясь не путать в танце шаги. И только поэтому смог вернуться сюда. Она смотрела на меня, не отрываясь. -- Я сейчас не могу объяснить все подробно, -- продолжал я. -- Но я хочу, чтобы ты мне поверила. Ты нужна мне, это для меня очень важно. Но точно так же это важно и для тебя. Это правда. -- Ну, и что я теперь должна делать? -- спросила она, не меняясь в лице. -- Зарыдать от счастья: "Ах, как здорово, что я кому-то так сильно нужна!" -- и немедленно с тобой переспать? -- Да нет же, совсем не так! -- возразил я. И попытался подобрать слова. Но подходящих слов не было. -- Как бы лучше сказать... Понимаешь, это Судьба. Я никогда в этом не сомневался. Ты и я -- мы просто должны переспать, я с самого начала это понял. Но сначала у нас ничего не вышло. Тогда была неправильная ситуация. Поэтому я и проделал такой большой круг. И ждал всю дорогу. А теперь вернулся. Теперь ситуация правильная. -- И поэтому я должна броситься тебе в объятия, так, что ли? -- Я понимаю, что у меня в голове короткое замыкание. И что из всех способов тебя убедить этот -- самый ужасный. Это я признаю, но лучше скажу тебе честно: да, ты должна. По-другому сказать не получается. Поверь мне -- захоти я тебя в обычной ситуации, я бы действовал гораздо галантнее. Даже у такого зануды, как я, есть свои приемы. Получилось бы или нет -- другой вопрос. Но обычно с аргументами у меня проблем не бывает. Только у нас с тобой не та ситуация. У нас с тобой все просто, все понятно с самого начала. Оттого и сказать по-другому не получается. Дело даже не в том, здорово у нас получится или нет. Я и ты должны переспать друг с другом. Потому что это Судьба, а с нею я заигрывать не собираюсь. Если с Судьбой флиртовать -- все самое важное, что она может дать, разметает в клочья. Это действительно так. Я тебя не обманываю. Она помолчала, разглядывая часики на столе. -- Ну, положим, честностью это тоже не назовешь, -- сказала она. И, вздохнув, расстегнула застежки на блузке. -- Отвернись... Я лег в постель и уставился в потолок. Там -- другой мир, думал я. Но я сейчас находился в этом. Она не спеша раздевалась. Я вслушался в шелест ее одежды. Каждую снятую вещь она, похоже, укладывала отдельно. Затем, наконец, сняла очки и с еле слышным стуком положила на стол. С очень многообещающим стуком. И, погасив ночник у подушки, скользнула ко мне в постель. Она пришла ко мне тихо и очень естественно. Так же, как проскальзывала в мой номер через приоткрытую дверь. Я протянул руку и обнял ее. Наши тела соприкоснулись. Как мягко, подумал я. И какой реальный вес у этого тела. Совсем не то, что я чувствовал с Мэй. Телу Мэй не было равных по красоте. Но то была иллюзия. Двойная иллюзия. Женщина-иллюзия сама по себе -- внутри иллюзии, которую она создавала. Ку-ку... Тело Юмиеси само порождало реальность. Своим теплом, своим весом, своим трепетом. Я чувствовал это, лаская ее. В памяти всплыли пальцы Готанды на спине Кики. Очередная иллюзия. Актерская игра, сполохи света на экране. Две тени, убежавшие из этого мира в другой. Сейчас все не так. Сейчас все -- реально. Ку-ку... Мои реальные пальцы ласкали ее реальное тело. -- Реальность, -- прошептал я. Она уткнулась мне в шею. Я чувствовал кончик ее носа у себя над ключицей. И исследовал каждый уголок ее тела. Плечи, локти, запястья, ладони, кончики пальцев. Мне хотелось удостовериться, что она реальна -- до мельчайшей детали. Все, чего касались мои пальцы, я сразу же целовал. Будто ставил печать "проверено". Грудь, ребра, живот, поясницу, бедра, колени, лодыжки -- проверял все, что мог. И ставил везде печать. Так -- необходимо. Иначе никак. Наконец я погладил мягкий пушок на ее лобке. Спустился чуть ниже. И поставил печать. Ку-ку... Реальность. Я молчал. Она тоже не говорила ни слова. Только тихонько дышала, и все. Но теперь она тоже нуждалась во мне, и я чувствовал это. Понимал, что ей нужно, и подстраивался под нее. Изучив ее тело до последней ложбинки, я опять крепко обнял ее. Она обвила мою шею руками. Ее дыхание стало горячим и влажным. Словно она говорила слова, которые не становились словами. И тогда я вошел в нее -- твердый и горячий. Так сильно, как она и была мне нужна. И выжал себя до последней капли. Под конец она прокусила мне руку до крови. Мне было плевать. Реальность. Реальная боль и реальная кровь. Пригвоздив ее бедра к постели, я кончал в нее. Плавно и размеренно, словно отсчитывал в танце шаги. -- Как здорово... -- прошептала она чуть позже. -- Я же говорил, что это Судьба, -- улыбнулся я. Она уснула на моем плече -- очень мирным, спокойным сном. Я не спал. Не хотелось -- слишком здорово так просто лежать с ней в обнимку. Занималось утро, в номере стало светлее. На столе лежали ее часики и очки. Я взглянул на ее лицо без очков -- все равно очень красивая. Я тихонько поцеловал ее в лоб. И почувствовал себя снова на взводе. Так хотелось еще раз войти в нее -- но она слишком сладко спала, чтобы я посмел ее потревожить. Поэтому я просто лежал, обнимая ее, и смотрел, как утро штурмует номер, изгоняя из всех углов ночные сумерки. На стуле аккуратной стопкой была сложена ее одежда. Юбка, блузка, трусики, чулки. Под стулом стояли черные туфельки. Реальность. Реальная одежда, способная реально измяться, если ее не сложить как следует. В семь утра я разбудил ее. -- Юмиеси! Пора вставать, -- сказал я ей на ухо. Она открыла глаза, посмотрела на меня. И снова уткнулась мне в шею. -- Как же здорово было!.. -- прошептала она. И, выскользнув нагишом из постели, подставила тело под утренние лучи, -- будто заряжала в себе невидимые солнечные батареи. Привстав на локтях в постели, я любовался красивой женщиной, на теле которой еще пару часов назад я ставил свою печать. Юмиеси приняла душ, расчесала волосы. Быстро, но очень старательно почистила зубы. Я лежал и смотрел, как она одевается. Как застегивает пуговицу за пуговицей на блузке. Как, натянув юбку и жакетик, встает перед зеркалом. И с очень строгим лицом проверяет, нет ли где пятен или морщин. Я смотрел на нее такую -- и только что не жмурился удовольствия. Лишь теперь ощутив, что утро действительно наступило. -- А косметику я в комнате для персонала держу, -- сообщила она. -- Зачем? Ты и без нее красивая, -- сказал я. -- Спасибо... Но без нее неприятности будут. Косметика -- часть униформы. Я встал с кровати, подошел и обнял ее. Обнимать Юмиеси в фирменном жакетике -- отдельное удовольствие. -- Ну, что? Сегодня ночью я еще буду тебе нужна? -- спросила она. -- И очень сильно, -- подтвердил я. -- Еще сильней, чем вчера. -- Знаешь... Я еще никому на свете не была нужна так сильно, -- призналась она. -- Я сейчас очень хорошо это чувствую. Я кому-то нужна. В первый раз у меня такое... -- Разве до сих пор тебя никто никогда не хотел? -- Так сильно, как ты, -- никто. -- И что это за чувство, когда ты кому-то нужна? -- Очень спокойно становится, -- ответила. -- Так спокойно, как не было уже очень давно. Будто заходишь в дом, где очень уютно и тепло. -- Ну и живи тогда в этом доме, -- предложил я. -- Никто не уйдет, никого лишнего не появится. Все равно в этом доме нет никого, кроме нас с тобой. -- То есть, ты предлагаешь остаться? -- Да, я предлагаю остаться. Она отняла голову от моего плеча и посмотрела на меня. -- Слушай... А ничего, если я у тебя опять переночую? -- По мне, так ночуй сколько хочешь. Но я боюсь, ты слишком рискуешь: а если тебя увидят? Уволят же сразу! Может, лучше я к тебе в гости буду ходить, или в другой отель перееду? Так будет гораздо спокойнее. Она покачала головой. -- Нет, лучше здесь. Я это место люблю. Это ведь не только твое место, но и мое тоже. Я хочу, чтобы ты любил меня здесь. Конечно, если ты сам захочешь... -- Я где угодно захочу. Лишь бы тебе было лучше. -- Ну, тогда давай вечером. Здесь же. Она отворила дверь совсем на чуть-чуть, прислушалась к звукам в коридоре, просочилась в щель и исчезла. * Побрившись и приняв душ, я вышел из отеля, прогулялся по утренним улицам, зашел в "Данкин Донатс", съел пончик и выпил две чашки кофе. Весь город спешил на работу. При виде целого города, спешащего по делам, я вдруг подумал, что неплохо бы вернуться к работе и мне самому. Юки пора поучиться, а мне -- поработать. И стать хоть немного реалистичнее. Не подыскать ли мне занятие здесь, в Саппоро? А что, прикинул я. Очень даже неплохо. Переехать сюда и жить с Юмиеси. Она служит дальше в отеле, а я занимаюсь... Чем? Да ладно. Уж какая-нибудь работа найдется. Даже если не сразу найдется -- еще несколько месяцев с голоду не помру. Хорошо бы написать что-нибудь, подумал я. Ведь нельзя сказать, что я не люблю писать тексты. И теперь, после трех лет беспробудного разгребанья сугробов, -- можно наконец попробовать и написать что-нибудь для себя... Вот оно. Вот чего я хочу. Просто текст. Не стихи, не рассказ, не автобиографию, не письмо -- просто текст для себя самого. Просто текст -- без заказа и крайнего срока. Очень даже неплохо. И еще я вспомнил Юмиеси, на теле которой проверил все до последней родинки. И на всем поставил свою печать. Совершенно счастливый, я прогулялся по летнему городу, вкусно поел, выпил пива. А затем вернулся в отель и, усевшись в фойе за фикусами, стал подглядывать -- совсем чуть-чуть, -- как работает Юмиеси. 44 Юмиеси пришла в полседьмого. Все в том же фирменном жакетике, но в блузке другого покроя. На этот раз она принесла с собой пластиковый пакет с туалетными принадлежностями и косметикой. -- Ох, застукают тебя когда-нибудь! -- покачал я головой. -- Не бойся. Меня так просто не поймаешь, -- засмеялась она и повесила жакетик на спинку стула. Мы легли на диван и обнялись. -- Сегодня весь день о тебе думала, -- сказала она. -- Знаешь, что мне в голову пришло? Вот бы здорово было, если бы я каждый день приходила в отель на работу, каждый вечер пробиралась к тебе в номер, мы бы каждую ночь любили друг друга, а наутро я бы опять на работу шла... -- Личная жизнь на рабочем месте? -- засмеялся я. -- К сожалению, я не такой богач, чтобы жить в отеле сколько хочется. А кроме того, при такой жизни тебя рано или поздно обязательно вычислят. Она разочарованно пощелкала пальцами. -- Ну вот... Вечно в этом мире все не так, как хотелось бы. -- И не говори, -- согласился я. -- Но на несколько дней ты еще останешься? -- Да... Думаю, что останусь. -- Ну, хоть несколько дней, и то здорово. Поживем тут вдвоем, давай? Она разделась. Опять аккуратно все сложила -- видно, многолетняя привычка. Сняла часики и очки, положила на стол -- и занялась со мной любовью. Примерно через час мы вконец обессилели. Но никогда в жизни я лучшей усталостью не уставал. -- Здорово! -- прошептала она наконец. И опять заснула у меня на плече, спокойная и расслабленная. Я полежал с ней немного, потом встал, принял душ, достал из холодильника пиво, выпил его в одиночку, а потом уселся на стул у кровати и долго смотрел на Юмиеси. С ее лица и во сне не сходила радость. В девятом часу она проснулась и захотела есть. Полистав меню, я заказал макаронную запеканку и сэндвичи в номер. Юмиеси убрала в шкаф одежду и туфельки, а когда в дверь позвонили, спряталась в ванной. Стюард вкатил на тележке еду, ушел, -- и я вызвал ее обратно. Запеканку и сэндвичи мы запили пивом. И обсудили дальнейшие планы на жизнь. Я сказал ей, что перееду в Саппоро. -- В Токио мне все равно делать нечего. И жить там больше нет смысла. Сегодня целый день думал и решил. Осяду-ка я здесь и поищу работу. Потому что здесь я могу встречаться с тобой. -- То есть, ты остаешься? -- уточнила она. -- Да, я остаюсь, -- сказал я. И подумал, что у меня и вещей-то для переезда почти совсем нет. Пластинки, книги да кухонная утварь. И больше ничего. Загрузил в "субару" -- и паромом до Хоккайдо. Крупные вещи можно или продать по дешевке, или выкинуть, а здесь уже заново покупать. И кровать, и холодильник давно пора обновить. Все-таки я слишком привязчив к вещам: куплю что-нибудь, а потом годами выбросить не решаюсь. -- Сниму квартиру в Саппоро и начну новую жизнь. А ты сможешь приходить ко мне всегда и оставаться, сколько хочешь. Давай попробуем так пожить какое-то время. По-моему, у нас должно получиться неплохо. Я вернусь в реальность, ты успокоишься. И мы наконец сможем друг у друга остаться. Она радостно улыбнулась и поцеловала меня. -- Просто чудо какое-то... -- Я не знаю, что будет дальше, -- добавил я. -- Но у меня такое чувство, что все будет хорошо. -- Никто не знает, что будет дальше, -- сказала она. -- Но так, как сейчас -- просто чудо. Самое чудесное чудо... Я снова позвонил горничной и попросил, чтобы в номер принесли льда. Когда приносили лед, Юмиеси снова пряталась в ванной. Я достал из холодильника бутылку водки и пакет томатного сока, что купил в городе еще днем, и смешал две порции "Блади Мэри". Без лимонных долек, без соуса "Ли-энд-Перринз", -- просто "Кровавую Мэри" как она есть. Мы чокнулись. Для особой торжественности не хватало лишь музыки. Из того, что предлагало радио у кровати, я выбрал канал "популярные мелодии". Оркестр Мантовани с особо нудной помпезностью затянул "Strangers in the Night". Я едва удержался, чтобы не съязвить. -- Ты что, мысли читаешь? -- улыбнулась Юмиеси. -- На самом деле, я только и думала: вот бы еще "Блади Мэри" для полного счастья. Как ты узнал? -- Не затыкай ушей -- и то, что нужно, само подаст голос. Не зажмуривай глаз -- то, что нужно, само покажется, -- ответил я. -- Прямо лозунг какой-то... -- Ну почему сразу лозунг? Кратко сформулированная жизненная позиция. -- А может, тебе все-таки стать специалистом по составлению лозунгов? -- засмеялась она. Мы выпили по три порции "Блади Мэри". Потом разделись и вновь занялись любовью. На этот раз -- очень нежно и медленно. Мы не нуждались больше ни в ком и ни в чем на свете. Нам хватало друг друга. В какой-то момент у меня в голове завибрировало и загромыхало, как в раздолбанном лифте старого отеля "Дельфин". Все верно, подумал я. Здесь -- мое место. Я ему принадлежу. И что там ни говори -- это реальность. Все в порядке, я уже никуда не уйду. Я подключился. Восстановил все оборванные контакты и соединился с реальностью. Я захотел -- и Человек-Овца подключил. Наступила полночь, и мы заснули. * Юмиеси будила меня, тряся за плечо. -- Эй, проснись! -- шептала она мне на ухо. Зачем-то одетая по всей форме. В номере было темно, и мой мозг, похожий на кусок теплой глины, никак не хотел выплывать из глубин подсознания. Ночник у кровати горел, часы у изголовья показывали три часа с небольшим. Что-то случилось, первым делом подумал я. Как пить дать, начальство пронюхало, что она в моем номере. Времени три часа ночи, Юмиеси вцепилась в мое плечо, дрожит как осиновый лист. И уже одеться успела... Точно, застукали. Других версий в голову не приходило. Что же делать? -- лихорадочно думал я. Но ничего не придумывалось, хоть тресни. -- Проснись! Пожалуйста, проснись, я тебя очень прошу... -- умоляла она еле слышно. -- Проснулся, -- доложил я. -- Что случилось? -- Потом объясню. Вставай, одевайся скорее! Я вскочил и стал одеваться. Быстро, как только мог. Голову -- в майку, ноги -- в джинсы, пятки -- в кроссовки, руки -- в ветровку. И задернул молнию до подбородка. На все ушло не больше минуты. Едва я оделся, Юмиеси потащила меня за руку к выходу. И приоткрыла дверь. На какие-то два или три сантиметра. -- Смотри! -- сказала она. Приникнув к щели, я посмотрел в коридор. Там висела тьма. Жидкая и густая, как желе из чернил. Такая глубокая, что казалось, протяни руку -- засосет и утянет в бездну. И еще я услышал запах. Тот самый. Заплесневелый и едкий запах старых газет. Дыхание Прошлого из пучины былых времен. -- Опять эта темнота... -- прошептала Юмиеси у меня над ухом. Я обнял ее за талию и прижал к себе. -- Все в порядке. Бояться нечего. Это мой мир. Здесь ничего плохого случиться не может. Ты же первая рассказала мне про эту темноту. Благодаря ей мы и встретились, -- успокаивал я ее. И сам не верил в то, что говорю. А если точнее -- у меня просто поджилки тряслись. Меня охватил такой первобытный страх, что было уже не до логики. Страх, заложенный в моем генетическом коде с доисторических времен. Проклятая темнота -- отчего бы она ни возникла -- заглатывала человека, перемалывала и переваривала его вместе со всеми его доводами. Во что вообще можно верить в такой космической темноте? В такой темноте любые понятия слишком легко извращаются, переворачиваются с ног на голову и исчезают. Ибо все растворяет в себе одна-единственная логика: Великое Ничто. -- Не бойся. Здесь нечего бояться, -- убеждал я ее, хотя на самом деле пытался убедить самого себя. -- И что теперь делать? -- спросила Юмиеси. -- Попробуем пойти туда вдвоем, -- сказал я. -- Я вернулся сюда, в этот отель, чтобы встретиться с вами двумя. С тобой -- и с тем, кто сидит там, в темноте. Он ждет меня. -- Тот, кто живет в странной комнате? -- Да, он самый. -- Но страшно же... Правда, страшно! -- сказала Юмиеси. Ее голос дрожал и срывался. Понятно, чего уж там: у меня самого от страха во рту пересохло. Я прижался губами к ее глазам. -- Не бойся. Теперь с тобой я. Держи меня за руку и не отпускай. И тогда все будет в порядке. Что бы ни случилось -- не отпускай мою руку, договорились? Держись за меня покрепче. Я вернулся в комнату, достал из сумки фонарик и зажигалку "Зиппо", припасенные для подобного случая, и рассовал их по карманам ветровки. Затем вернулся к двери, медленно отворил ее -- и, покрепче взяв Юмиеси за руку, ступил в темноту. -- Нам в какую сторону? -- спросила она. -- Направо, -- сказал я. -- Всегда направо. Такие правила. Я двинулся по коридору, освещая фонариком пространство перед собой. Как и в прошлый раз, я чувствовал, что это -- совсем не модерновый небоскреб "DOLPHIN HOTEL". Мы шли по коридору какого-то старого, ветхого здания. Красный ковер под ногами истерся почти до дыр. Штукатурка на стенах своими пятнами напоминала кожу дряхлого старика. Да и сами стены были неровными: по дороге нас заносило то вправо, то влево. Может, это старый отель "Дельфин"? -- прикидывал я. Не совсем. Скажем так: что-то здесь сильно напоминало старый отель "Дельфин". Что-то очень дельфино-отелевое... Я прошел еще немного вперед. Как и прежде, коридор сворачивал вправо. И я повернул направо. И почувствовал: что-то не так. Не так, как в прошлый раз. Никакого сияния впереди. Никакой приоткрытой двери, за которой бы тускло мерцала свеча. Для сравнения я погасил фонарик. То же самое. Сияния не было. Абсолютная мгла, коварная, как океанская бездна, поглотила нас без единого звука. Юмиеси испуганно стиснула мою руку. -- Сиянья не видно, -- сказал я. Очень странным голосом. Как будто это сказал не я, а кто-то другой. -- Раньше было сиянье. Из-за той двери. -- Да, помню. Я тоже видела. Я остановился на повороте и задумался. Что случилось с Человеком-Овцой? Может, он просто спит? Нет, не может такого быть. Он всегда оставляет для меня свет. Как маяк в ночи. Это его работа. Даже засыпая, он оставляет свечу гореть. Иначе ему нельзя... У меня неприятно засосало под ложечкой. -- Слушай, давай вернемся! -- сказала Юмиеси. -- Здесь слишком темно. Вернемся, а потом как-нибудь в другой раз придем. Так будет лучше. Не искушай судьбу. В душе я почти согласился с нею. Действительно -- здесь слишком темно. И явно творится что-то нехорошее. Но возвращаться нельзя. -- Нет, погоди. Я волнуюсь. Нужно сходить туда и проверить, все ли в порядке. Может, я ему нужен? Может, именно для этого он меня подключил? -- Я снова зажег фонарик. Желтый тоненький луч убежал, растворяясь, во тьму. -- Идем. Держись за меня покрепче. Ты нужна мне. Я нужен тебе. Все хорошо, беспокоиться не о чем. Мы остаемся. Мы больше никуда не уходим. И поэтому обязательно вернемся. Не волнуйся, все будет хорошо... Шаг з