а шагом, глядя под ноги, мы двинулись вперед. Я вдыхал в темноте аромат ее шампуня. Этот запах проникал в меня и успокаивал нервы. Я чувствовал ее ладонь в своей руке -- маленькую, теплую, твердую. Мы связаны друг с другом. Даже в этой кромешной тьме. Комнату Человека-Овцы мы нашли почти сразу. В коридоре была приоткрыта всего одна дверь, и только оттуда доносился едкий запах плесени и старых газет. Я постучал. Как и в прошлый раз, от моего стука загремело так, будто в огромном ухе взорвался громадный ламповый усилитель. Я постучал трижды и начал ждать. Прошло двадцать секунд, тридцать. Ни звука в ответ. Что же случилось с Человеком-Овцой? Может, он умер? Ведь, когда мы встречались, он выглядел таким дряхлым и изможденным. Что удивляться, если он просто умер от старости. Да, он жил очень долго. Но годы берут свое. Когда-нибудь и ему суждено было умереть. Как и всем нам... Меня охватила паника. Если он умер -- кто будет и дальше соединять меня с миром? Кто теперь будет меня подключать? Я открыл дверь, потянул за собой Юмиеси и, ступив внутрь, осветил фонариком комнату. Все вокруг было точь-в-точь таким же, как и в прошлый раз. Старые книги по всему полу, маленький стол с грубой плошкой вместо подсвечника, и в ней -- погасший свечной огарок. Совсем короткий, пальца на три. Я достал из кармана зажигалку, зажег свечу, погасил фонарик и спрятал "зиппо" обратно в карман. Человека-Овцы нигде не было. Куда же он подевался? -- подумал я. -- И все-таки -- кто здесь был? -- спросила Юмиеси. -- Человек-Овца, -- ответил я. -- Тот, кто этот мир охраняет. Здесь -- что-то вроде диспетчерской, из которой он подсоединяет ко мне все на свете. Как коммутатор на телефонной станции. Он носит овечьи шкуры и живет на белом свете с незапамятных времен. А это -- его комната. Он здесь прячется. -- От чего прячется? -- От чего? От Войны, от Цивилизации, от Закона, от Системы... От всего, что не подходит Человеку-Овце. -- Но теперь он исчез, так? Я кивнул. Исполинская тень от моей головы на стене тоже кивнула. -- Да, теперь он исчез. Но почему? Ведь он не должен исчезать... Мне казалось, я стою на краю Земли -- как это представляли древние люди. Гигантские водопады стекают в Ад, унося за собой все сущее в этом мире. А мы -- на самом краю. Вдвоем. И перед нами ничего нет. Куда ни глянь -- только черное Ничто перед глазами... Холод в комнате пробирал до самых костей. Только наши ладони еще как-то согревали друг друга. -- Может, он уже умер. Не знаю... -- добавил я. -- Не смей думать такие мрачные мысли в такой темноте! -- сказала Юмиеси. -- Думай о чем-нибудь светлом. Может быть, он ушел в магазин и скоро вернется? Может, у него свечки кончились? -- Угу. Или, скажем, решил заплатить налоги. Почему бы и нет, -- добавил я. И, чиркнув зажигалкой, посмотрел на нее. В самых уголках ее губ притаилась улыбка. Я погасил зажигалку и обнял ее в тусклом мерцанье свечи. -- Давай, на выходные мы будем уезжать из города куда глаза глядят? -- Ну конечно, -- сказала она. -- Весь Хоккайдо объездим на моей "субару". Она у меня старенькая, подержанная -- в общем, как раз то, что надо. Тебе понравится. Я тут на "мазерати" одно время ездил. Честно скажу: моя "субару" в сто раз лучше. -- Даже не вопрос, -- сказала она. -- Она у меня с кондиционером. И с магнитофоном... -- Просто нет слов, -- сказала она. -- Просто нет слов, -- повторил я. -- И мы на ней будем ездить в разные города. Я хочу видеть все новое вместе с тобой. -- Очень справедливое желание... Обнявшись, мы постояли еще немного. Затем отпустили друг друга, и я опять посветил вокруг фонариком. Она нагнулась и подняла с пола книгу. "Исследование по улучшению породы йоркширских овец". Бумага давно порыжела, а пыль на обложке засохла, как пенка на молоке. -- В этой комнате все книги -- об овцах, -- сказал я. -- В старом отеле "Дельфин" целый этаж занимали архивы по овцеводству. Отец управляющего был профессором, всю жизнь овец изучал. И вся его библиотека теперь здесь. Человек-Овца унаследовал ее и охраняет. Никому эти книги не нужны. Сегодня их уже и читать-то никто не стал бы. Но Человек-Овца ими очень дорожит. Видимо, для этого места они много значат. Она взяла у меня фонарик, раскрыла книгу и прислонилась к стене. Я уставился на свою гигантскую тень на противоположной стене и задумался о Человеке-Овце. Куда же он мог исчезнуть? И тут меня охватило отвратительное предчувствие. Сердце подпрыгнуло к самому горлу. Что-то не так. Вот-вот случится что-то ужасное. Что? Я сосредоточился. И меня наконец осенило. Что ты делаешь? Так нельзя!! -- пронеслось в голове. Я понял, что с какого-то момента мы с ней уже не держим друг друга за руку. Нельзя расцеплять руки. Ни в коем случае. Холодный пот пробил меня в одну секунду. Мгновенно обернувшись, я протянул руку -- но было поздно. С той же скоростью, с какой я протягивал руку, Юмиеси растворилась в стене. Так же, как Кики в комнате со скелетами. Ее тело исчезло в бетоне, как в зыбучем песке. Вместе с фонариком. И я остался один в тусклом мерцанье свечи. -- Юмиеси! -- закричал я. Никто не ответил. Гробовое безмолвие и могильный холод слились в одно целое и захватили все пространство вокруг меня. И еще я почувствовал, как сгущается темнота. -- Юмиеси! -- крикнул я снова. -- Слушай, это так просто! -- вдруг послышался ее приглушенный голос из-за стены. -- Правда, просто! Пройди сквозь стену -- и тоже окажешься здесь... -- Это не так!! -- заорал я. -- Это только кажется просто! Те, кто ушел туда, обратно уже не вернутся! Ты не понимаешь... Там -- другое. Там все нереально. Там -- другой мир. Совсем не такой, как этот! Она ничего не ответила. Комнату вновь затопило молчанием. Оно давило на каждую клетку тела, словно я оказался на дне Марианской впадины. Юмиеси исчезла. Куда ни протягивай руку -- до нее уже не дотронуться. Между нами -- стена... Как же так? -- бессильно думал я. Как же так?! Юмиеси и я -- мы оба должны быть по эту сторону! Сколько сил уже я положил, чтобы так было! Сколько замысловатых танцев протанцевал, только чтобы добраться сюда... Но для раздумий времени не осталось. Я не мог позволить себе опоздать. И я двинулся следом за ней -- прямо в эту проклятую стену. Никак иначе я поступить не мог -- ведь я любил Юмиеси. И как тогда, вслед за Кики, легко прошел сквозь бетон. Все было точно так же: полоса непрозрачного воздуха -- чуть более плотного и шершавого на ощупь. И прохладного, как морская вода. Время искривилось, причины и следствия поменялись местами, гравитация исчезла. Я чувствовал, как память Прошлого всплывает из бездны веков и клубится вокруг меня, точно пар. Это -- мои гены. Эволюция ликовала внутри моей плоти. Я превозмог гигантскую, сложную, непознаваемо-запутанную формулу своей ДНК. Раскаленный земной шар разбух -- и, резко остыв, ужался до ничтожных размеров. В пещеру ко мне прокралась Овца. Море стало одной исполинской Мыслью, на поверхность которой проливался беззвучный дождь. Люди без лиц стояли вдоль волнореза и вглядывались в воду на горизонте. Я увидел, как Время превратилось в огромный клубок ниток и покатилось по небу. Великое Ничто пожирало людей, а Еще Более Великое Ничто пожирало его. Человеческая плоть таяла, под ней обнажались кости. Кости обращались в прах, который раздувало ветром в разные стороны. Вы мертвы абсолютно. Мертвы на все сто процентов, -- произнес кто-то рядом. Ку-ку, -- сказал еще кто-то. Мое тело разлагалось, трескалось, из него вылезали куски гниющего мяса, -- а чуть погодя оно снова принимало нормальный вид... Бред в голове унялся. Полоса Хаоса пройдена. Я лежу голый в постели, вокруг темнота. Не то чтобы кромешная тьма, но все равно ничего не видно. Я один. Шарю рукой по постели -- но рядом никого нет. Я снова один как перст на краю этого идиотского мира. "Юмиеси!" -- пытаюсь я закричать, но крика не получается. Выходит лишь какой-то хрип. Я хочу закричать еще раз -- но раздается щелчок, и по номеру растекается тусклый свет ночника. Юмиеси -- рядом. В белой блузке, фирменной юбке и черных туфельках. Сидит на диване и с ласковой улыбкой смотрит на меня. На стуле у письменного стола висит ее голубой жакетик -- словно подтверждая, что она вообще существует. Напряжение, сковавшее тело, постепенно рассасывается. В голове будто ослабили туго закрученные болты. Я вдруг заметил, что сжимаю в кулаке кусок простыни. Я расслабил руку и отер пот со лба. Надеюсь, мы оба -- по эту сторону, подумал я. Или все-таки нет? А этот свет ночника -- настоящий? Или снова мой бред? -- Послушай, Юмиеси... -- Что, милый? -- Ты действительно здесь? -- Ну, конечно. -- И никуда не исчезла? -- Никуда не исчезла. Люди так просто не исчезают. -- Мне снился сон. -- Знаю. Я смотрела на тебя все это время. Как ты спал, и видел свой сон, и звал меня то и дело. В темноте... Слушай, а если ты сильно присмотришься, то в темноте тоже хорошо видишь, да? Я посмотрел на часы. Четыре утра. Крошечный переход из ночи в утро. Время, когда мысли становятся глубже и извилистее. Все тело озябло и затекло. Неужели это и правда был только сон? Там, в темноте, исчез Человек-Овца, а за ним -- Юмиеси. Я отчетливо помнил одинокое, бессильное отчаяние -- из-за того, что мне некуда больше идти. Это ощущение до сих пор во мне. Реальнее, чем в обычной реальности. Может быть, потому, что моя обычная реальность еще не стала Реальностью на все сто? -- Послушай, Юмиеси... -- Да, милый? -- А почему ты одета? -- Захотелось смотреть на тебя, когда я одета, -- ответила она. -- Почему-то. -- А ты могла бы раздеться обратно? -- попросил я. Мне опять захотелось удостовериться -- в том, что она существует на самом деле. А также в том, что здесь -- именно этот мир. -- Ну, конечно, -- сказала Юмиеси. Она расстегнула часики на руке. Разулась и поставила туфельку к туфельке на пол. Расстегнула одну за другой пуговицы на блузке, стянула чулки, юбку -- и сложила все вещи аккуратной стопкой на стуле. Потом сняла очки и с легким стуком положила вместе с часиками на стол. Затем прошла босиком через комнату, достала из шкафа шерстяное одеяло, вернулась и легла рядом. Я крепко обнял ее. Мягкую, теплую. С совершенно реальной тяжестью. -- Не исчезла, -- сказал я. -- Еще чего, -- улыбнулась она. -- Я же тебе сказала -- люди так просто не исчезают. Неужели? -- думал я, обнимая ее. -- Все не так просто. В этом мире может произойти что угодно. Он слишком изменчив и опасен. В нем, к сожалению, возможно все. К тому же, в "комнате смерти" оставался еще один непонятный скелет. Чей? Человека-Овцы? Или кому-то еще суждено умереть в моей жизни? А может даже, это мой собственный скелет. Сидит далеко-далеко отсюда во мраке и терпеливо ждет, когда я умру... Откуда-то издалека мне послышались звуки старого отеля "Дельфин". Точно перестук ночного поезда доносило ветром. Проскрежетал, поднимаясь наверх, раздолбанный лифт и остановился. Кто-то зашагал по коридору. Открыл дверь номера, потом закрыл... Это был он, старый отель "Дельфин". Я узнал его сразу. Все, что могло, здесь скрипело, громыхало и скрежетало. Я принадлежал ему. Я был его частью. Там, внутри, кто-то плакал. Обо всем, на что у меня не хватило слез. Я целовал ее веки. Юмиеси сладко спала у меня на плече. Я не спал. В теле, как в пересохшем колодце, не осталось ни капельки сна. Я обнимал ее бережно, словно хрупкий цветок. Иногда я плакал. Без единого звука. Я плакал о том, что уже потерял, и о том, что когда-нибудь еще потеряю. Хотя на самом деле я плакал совсем недолго. Ее тело в моих руках было таким мягким и теплым, что казалось: в ее пульсе тикает само Время. Реальное время жизни... Постепенно пришел рассвет. Я повернул голову к будильнику у кровати и долго смотрел, как минутная стрелка отсчитывает реальное время моей жизни. Как она движется, очень медленно -- и все-таки неумолимо. А я лежал и наслаждался этим временем, ощущая тепло и влагу ее дыхания у себя на плече. Реальность, подумал я. Вот здесь-то я и останусь. Когда стрелки часов доползли до семи, летнее солнце ощупало номер утренними лучами, нарисовав на полу чуть кривоватый квадрат. Юмиеси крепко спала. Осторожно, стараясь не разбудить, я убрал прядь волос и коснулся губами ее уха. Минуты три я лежал так, не шевелясь, и пытался найти какие-то самые правильные слова. Что бы лучше сказать? Столько слов на свете. Столько способов и выражений... Смогу ли я сказать то, что надо? Смогу ли передать простым колебанием воздуха все, что хотел бы? Я перебрал в голове несколько вариантов. И выбрал самый простой. -- Юмиеси! -- прошептал я ей на ухо. -- Утро... Послесловие автора Я начал писать этот роман 17 декабря 1987 года и закончил 24 марта 1988 года. Это мой шестой по счету роман. Главный герой этой книги -- "я" -- тот же, что и в романах "Слушай песню ветра", "Пинбол-1973" и "Охота на овец". 24.03.1988, Лондон Харуки Мураками Деньги в Японии чаще всего считают тысячами иен. Самая крупная купюра -- 10.000 иен. В начале 1980-х гг. одна "десятка" равнялась примерно 100 долларам США. -- Здесь и далее примечания переводчика. Элвис -- король (англ.). "Sly & the Family Stone" -- американская группа 60-х гг., основатели музыки "фанк". Тэмпура (португ. tempero) -- ломтики морепродуктов или овощей, зажаренные в тесте. Блюдо завезено в Японию португальцами на рубеже XVIII-XIX вв. Рассвет, закат (англ.). Строка из одноименной песни мюзикла Джерри Бока и Шелдона Харника "Скрипач на крыше" (1964) по произведениям Шолом-Алейхема. В 1971 году экранизирован Норманом Джюисоном. Фильм американского режиссера Сиднея Люме (1982). Коктейль "Буравчик" -- водка или джин с подслащенным соком лайма. Отрочество (англ.). Именно в этот период группа "Бич Бойз" записала альбом "Dance, Dance, Dance" (1980), начинавшийся песней с тем же названием. Сакраментальная фраза из финальной сцены фильма американского режиссера Майкла Кертиса "Касабланка" (1942): главный герой, которого играет Хамфри Богарт, подняв воротник плаща, идет в тумане по летному полю с капитаном полиции. Он всех обманул, но сделал так, что все остались довольны. На прощание он говорит полицейскому, который так и не смог его поймать: "Louis, I think this is the beginning of a beautiful friendship" (Луи, мне кажется, это начало прекрасной дружбы). Учебный год в Японии начинается в апреле. Ром с ананасовым соком и кокосовым молоком. Популярный в Японии суп. В основе -- паста из перебродивших соевых бобов. Сочетание "юми-еси" крайне редко для японских фамилий. Слово явно состоит из двух иероглифов, однако на слух непонятно, каких, -- возможны слишком разные варианты. Сам автор на протяжении всего романа пишет его фонетической азбукой. Окинавский, самый южный диалект, на который сильно влияли языки Полинезии, разительно отличается от нормативной японской речи. Именно поэтому многие непривычные или экзотические слова японцы ассоциируют с Окинавой. Слоговая фонетическая азбука; японские буквы. Здесь -- "Каждый сверчок знай свой шесток" (англ.). Строка из песни "Everyday People". Здесь: Непременно (англ.). "Попрыгунья Бетти" (англ.). Лопающийся (о плоде) (англ.). "Голодное сердце" (англ.). Мужские рубашки "алоха" и их женская версия, платья "муму" -- наиболее заезженные стандарты гавайской туристической экзотики. "Blue Hawaii" ("Голубые Гавайи") -- популярный американский хит 60-х гг. (авторы -- Л. Робин и Р. Рэйнджер), песня из репертуаров Бинга Кросби, Элвиса Пресли и Фрэнка Синатры. Центральный район и городской пляж в Гонолулу. Арти Шоу (р. 1910) -- джазовый кларнетист, один из корифеев американского биг-бэнда 1930-1950-х гг. June (англ.) -- июнь. Высший класс! (яп., разг.). Julie, Augie -- уменьшительно-ласкательные формы имен Джулия и Августа, от англ. July (июль) и August (август). Можешь на меня положиться (англ.). "Kalapana" ("Черный Песок") -- музыкальная группа 70-90-х гг., ведущий состав гавайского этно-рока. Фешенебельная квартира под самой крышей высотного здания. Обычно занимает весь верхний этаж. Фердинанд Браун (1850-1918) -- немецкий ученый-физик, нобелевский лауреат (1909 г.), фактический изобретатель телевизора. "Трубка Брауна" -- собственно телеэкран. "The Great Escape" ("Большой побег", 1963) -- фильм американского режиссера Джона Стерджеса по книге Пола Брикхилла со Стивом МакКуином и Чарльзом Бронсоном в главных ролях, классика "военного" кино. "Seibu Department Store" -- популярная сеть японских универмагов. И так далее (лат.). Марка японского пива. Харуо Сато (1872-1964) -- писатель, поэт-модернист, один из крупнейших литературных деятелей Японии первой половины ХХ в. "Marimekko" -- финская фирма, производитель "модерновой" домашней мебели и предметов интерьера. Энка -- традиционная японская эстрадная песня. Имеет свои каноны (восточная пентатоника, определенные мелодические ходы) и правила исполнения (гортанный, чуть вибрирующий вокал). Пользуется такой же популярностью, как шансон во Франции или романс в России. Древнегреческий миф о царе Мидасе, которого боги за глупость наградили ослиными ушами. Тайну царя знал лишь его брадобрей, который, изнывая от желания проболтаться, выкопал ямку, прошептал в нее: "У царя Мидаса ослиные уши!" -- и забросал ямку землей. Вскоре на этом месте вырос тростник и зашелестел человеческими словами, разнося тайну по всей округе. Отядзукэ (яп.) -- традиционное блюдо: рис, залитый чаем. Считается антипохмельным средством, отчего часто подается последним, символизируя окончание застолья. Футон (яп.) -- комплект из матраса и толстого одеяла для спанья на полу или на земле. В середине 1980-х гг. -- около 3,5 тысяч долларов США. В современной Японии каждый взрослый имеет зарегистрированную личную печать ("инкан"), т. к. росписи на любых документах, как правило, считается недостаточно. Первая неделя мая, самые длинные официальные выходные в Японии. Известный автогонщик "Формулы-1". В отличие от большинства стран Европы и США, движение транспорта в Японии -- левостороннее. Бастер Китон (1895-1966) -- голливудский комик начала ХХ века. На момент действия романа 70.000 иен -- около 500 долларов США. "Золотая хризантема" -- нагрудный значок члена Японского Парламента. Готанда, Мэгуро, Одзаки -- станции токийского метро. Юнг, Карл Густав (1875-1961) -- швейцарский психиатр, ученик и последователь З.Фрейда, создатель школы "аналитической психологии". Love hotel ("гостиница любви", англ.) -- популярная в Японии система комфортабельных спецгостиниц для интимных встреч с конфиденциальной процедурой заселения и почасовой оплатой. Акихабара -- крупный торговый район в Токио и, соответственно, одна из самых многолюдных станций токийского метро. Ринкан (букв. "меж деревьев в роще", яп.) -- японская государственная сеть детских школ, санаториев и спортивных лагерей на природе. Во всех японских фирмах и учреждениях обеденный перерыв -- с двенадцати до часу. Ода-кю - одна из центральных линий Токийского метро.