?
     -  да  чего бы я забывал? Послезавтра, в двенадцать часов,  встречаемся
здесь.
     -  Со  стороны ее  столика донеслось :  "Мидори, иди быстрей,  остывает
все". Она не прореагировала.
     - А ты всегда так разговаривал?
     -  Ну  да,  вроде.  Не  обращал  внимания  вообще-то,  - ответил  я.  Я
действительно впервые слышал от кого-то, что  у  меня какая-то особая манера
говорить.
     Она о чем-то задумалась, потом улыбнулась и ушла за свой столик.
     Когда  я проходил мимо ее столика, она помахала  мне  рукой.  Остальные
трое глянули на меня лишь мельком.
     В среду, хотя было уже условленных двенадцать часов, Мидори в ресторане
видно не было. Я хотел попить пива, пока она не придет, но в ресторане стало
людно, и мне пришлось сделать заказ и поесть.
     Я закончил есть в 12:35, но Мидори все не было.
     Я заплатил  за обед, вышел наружу, сел на каменных ступенях  небольшого
синтоистского  храма  напротив  ресторана  и  до часа дня  прождал  ее, пока
выветривались остатки пива, но и тогда она не пришла. Я махнул рукой и пошел
в библиотеку. Затем  к  двум часам пошел на лекцию по немецкому языку. После
лекции  я пошел в  студотдел, взял  журнал  посещаемости и в группе "Истории
драмы II" поискал ее имя. К счастью, с именем Мидори был только один человек
- Кобаяси Мидори. Затем  я порылся в картотеке со списками  студентов, нашел
среди  поступивших в 1969 году Кобаяси  Мидори и записал ее адрес и телефон.
Адрес  принадлежал  частному  дому  в  районе  Тоесима.  Я   зашел  в  будку
телефона-автомата и медленно набрал ее номер.
     - Алло,  книжный магазин Кобаяси слушает, -  ответил мужской  голос.  Я
смутился, услышав слово "книжный магазин".
     - Извините пожалуйста, я Мидори ищу...
     - А Мидори сейчас нет.
     - Она на занятиях?
     - В больницу, вроде, пошла... А ваше имя как?
     Я  не  стал  представляться, просто  поблагодарил  и  повесил трубку. В
больницу?  Травму  получила или заболела и в больницу  пошла? Но в  голосе у
мужчины  не  чувствовалось  беспокойства такого  рода. "В  больницу,  вроде,
пошла..." Это было  сказано так,  точно больница была частью ее жизни. Таким
тоном можно было сказать, что она пошла в магазин рыбы купить.
     Я  попробовал  разобраться в  своих  мыслях на этот  счет, но  мне  это
наскучило,  и я бросил  думать,  вернулся  в общежитие и  дочитал,  лежа  на
кровати, книгу джозефа Конрада  "Lord  Jim",  одолженную у  Нагасавы.  Затем
отнес ему книгу.
     Нагасава как раз собирался пойти поесть, и мы вместе пошли ужинать.
     -  Как  экзамены в  министерство?  -  спросил  я.  Второй  этап  высших
экзаменов Министерства иностранных дел был в августе.
     Нагасава равнодушно ответил :
     -   Нормально.  Тут-то  и  со   средними  результатами  проходишь.  Что
дискуссия, что собеседование, везде так. Это то же самое, что баб снимать. -
Короче, просто было, значит. А результаты когда?
     - В начале октября. Если пройду, с меня крутой банкет.
     - А какие  он вообще,  этот второй тур  мидовских  высших экзаменов? Их
только такие, как ты, ходят сдавать?
     - Какое там! В  основном  лохи  всякие.  Если  не лохи, то  извращенцы.
Процентов девяносто пять  из тех, кто  лезет в чиновники, это отбросы. Это я
тебе честно говорю. Они даже читать нормально не могут.
     - А ты тогда почему хочешь в МИд?
     - Есть причины, -  сказал он,  - типа, за границей, там, поработать. Но
самая   главная  причина,   хочу  свои   способности  проверить.   Представь
государство.  докуда  я  в  этой   громадной  чиновничьей   структуре  смогу
подняться, насколько сил хватит, вот что хочу испытать, понял?
     - Прямо как игра какая-то.
     - Ну да,  что-то  вроде игры. Я  к власти, к деньгам  не стремлюсь. Вот
честно, я может,  и  настырный,  но к таким вещам  у меня,  что удивительно,
стремления нет. Такой я человек,  ни аппетитов, ни страстей, что называется.
Одно лишь любопытство.  да  еще  хочется просто испытать свои силы в большом
могучем мире.
     - Ну а идеалы, ничего такого, выходит, нет?
     - Нет, конечно, - продолжал он говорить,  - в  жизни они не нужны. Все,
что нужно, это размах, вот и все.
     - Но ведь сколько угодно людей без этого в жизни обходятся.
     - Тебя не устраивает, как я живу?
     -  да  при  чем  тут  это?.. Какие  могут  быть  "устраивает"  или  "не
устраивает"? Ну ты сам прикинь. Я в Токийский университет поступить не могу,
каждую день  спать с любой,  кто мне нравится, не могу,  и языкастым меня не
назовешь. Уважать  меня  некому,  подруги  у  меня  нет, выпущусь  со  своей
гуманитарной кафедры второразрядного частного универа, и все  равно  никаких
перспектив, о чем я могу говорить?
     - Так ты что, завидуешь мне, что ли?
     - Нет, не завидую... Я к себе такому  привык. да  и честно сказать, что
Токийский университет, что МИд  мне до лампочки. Единственное, чему завидую,
что подруга у тебя такая есть, как Хацуми.
     Он некоторое время ел молча.
     - Знаешь, Ватанабэ, - сказал он, закончив есть, - у меня такое чувство,
что закончишь  ты  свой универ,  и лет через десять или через  двадцать мы с
тобой обязательно встретимся. И что-то нас будет связывать.
     - Разговор у нас, прямо как по диккенсу, - засмеялся я.
     -  В натуре...  Но меня предчувствия  не подводят, -  сказал он и  тоже
засмеялся.
     После  ужина  мы пошли в закусочную по  соседству выпить чего-нибудь. И
пили там до девяти часов.
     - И  все-таки,  в этой своей вот такой жизни  чем ты руководствуешься в
своих поступках?
     - да ты смеяться будешь.
     - да чего бы я смеялся?
     - Тем, что джентльменом надо быть, вот чем!
     Я не засмеялся, но со стула чуть не упал.
     - В смысле, джентльменом? Типа леди и джентльмены, ты про это?
     - да, вот таким джентльменом.
     - А  что значит,  быть  джентльменом?  Если определение  есть какое-то,
может, объяснишь?
     - Быть  джентльменом -  значит делать  не  то, что  хочется, а  то, что
нужно.
     - Из всех людей, кого я встречал, ты самый особенный.
     - А  ты  из  всех людей,  кого  я встречал,  самый настоящий человек, -
сказал он.
     За выпивку заплатил я.
     ( И в следующий  понедельник на  лекции по  "Истории драмы  II" Кобаяси
Мидори  не  появилась. Я убедился, что она не явилась,  осмотрев  аудиторию,
сел, как всегда, в переднем ряду и стал писать письмо Наоко, пока не  пришел
преподаватель.  Я написал  о  походе,  в  который ходил летом.  Куда  ходил,
сколько прошел, кого встретил.
     "Я по ночам думаю о тебе.  Потеряв  возможность встречаться с  тобой, я
осознал,  как  ты  мне  нужна.  Занятия  в  университете   раздражают  своей
бестолковостью, но я прилежно посещаю их и занимаюсь в целях самовоспитания.
С  тех пор, как ты исчезла, все кажется  пустым.  Хочу  разок встретиться  с
тобой  и  спокойно  поговорить. Если можно, хотел бы съездить в лечебницу, в
которую ты поехала, и хоть пару  часов с тобой  повидаться, возможно ли это?
Хочу погулять, шагая  рядом с тобой, как раньше. Понимаю, что это, наверное,
тяжело, но очень прошу черкнуть хоть пару строк в ответ."
     Закончив писать,  я аккуратно  сложил четыре листа письма,  сунул их  в
приготовленный конверт и написал на нем адрес Наоко.
     Вскоре  вошел  низкорослый преподаватель  с беспокойным лицом, проверил
посещаемость и вытер лоб платком.
     Он  опирался  на  стариковскую  клюку, словно  у него были слабые ноги.
Лекции по "Истории драмы II" были не сказать чтобы интересными, но по-своему
содержательными, и слушать их было можно.
     "Все так же жарко", - сказал он и  начал рассказывать  о роли "бога  из
машины"  (Deus  ex  machina) в  драмах  Эврипида.  Еще он  рассказывал,  как
отличаются боги у Эврипида от богов Эсхилла или Софокла.
     Минут пятнадцать спустя  дверь аудитории отворилась, и вошла Мидори. На
ней были темно-синяя куртка от спортивного  костюма и кремовые джинсы, и она
была в тех же противосолнечных очках.
     Она  улыбнулась  преподавателю, как  бы извиняясь за  опоздание, и села
рядом  со мной. Она вынула из спортивной сумки мой конспект и протянула мне.
В  него  была  вложена  записка со  словами  :  "Извини,  что  в  среду  так
получилось. Ты обиделся?"
     Где-то  в  середине  лекции,   когда  преподаватель   чертил  на  доске
устройство  сцены в древнегреческом  театре, дверь опять открылась,  и вошли
два  студента в широкополых летних шляпах набекрень. Были они в точности как
парочка  из комедийной программы.  Один был высокий  и  бледнолицый,  второй
низкого роста с круглым черным усатым лицом, и усы ему совсем не шли.
     Тот,  что повыше,  нес пачку агитационных  листовок.  Тот, что  пониже,
подошел к  преподавателю  и  сказал, что вторую половину  лекции они  просят
уступить  им, так  как намерены  посвятить  ее дискуссии,  и что мир  сейчас
охвачен более важными проблемами, чем греческие трагедии.
     Это была не просьба, а простое оповещение. Преподаватель сказал, что он
не считает,  что в мире  на данный момент есть проблемы  серьезнее греческих
трагедий, но  поскольку говорить  им  что-то бесполезно, то пусть поступают,
как  им  хочется. Затем спустился вниз, взявшись за  угол кафедры, и ушел из
аудитории, подволакивая ногу, опираясь на клюку.
     Пока высокий раздавал листовки, круглолицый залез на кафедру и произнес
речь.  В  листовках  специфическим  упрощенным стилем, использовавшимся  для
краткого  изложения сути  идеологических учений,  было написано : "Стереть в
порошок  очковтирательские выборы ректора",  "Объединить  все силы  в  новой
общеуниверситетской   студенческой  забастовке",   "Повернуть  вспять   курс
Японская империя = союз производства и науки".
     Идеи выдвигались блестящие,  особых  возражений к  содержанию  тоже  не
было, но текст был неубедительным. Ни доверия он не  внушал, ни увлечь ничем
не  мог.  Речь круглолицего тоже была слеплена  откуда-то. Все  та же старая
песня.  Та же  мелодия, слова  чуть другие. Мне  подумалось, что истинным их
врагом, похоже, было не правительство страны, а нехватка воображения.
     "Пошли отсюда", сказала Мидори.
     Я согласился, и мы с Мидори встали и направились к выходу из аудитории.
Круглолицый что-то мне сказал, я  не  расслышал,  что. Мидори сказала ему  :
"Пока!", и помахала ручкой.
     -  Так  мы  теперь  контрреволюционные элементы? - сказала  мне Мидори,
когда  мы вышли из аудитории. -  Если революция победит, мы с тобой на одном
телеграфном столбе будем рядышком висеть?
     - Прежде,  чем  нас повесят,  если это так  срочно,  надо  пообедать, -
весело ответил я.
     - Точно, я  хочу  тебя  в  одно место  сводить,  далековато, правда. Со
временем как?
     - Нормально.  Следующая лекция в два часа,  так что время есть.  Раз уж
все равно вырвались.
     Мидори довезла меня на  автобусе  до Ёцуя. Место, куда она меня  хотела
отвести, была столовая в мрачноватом переулке за Ёцуя.
     Мы сели за стол, и не  успели сказать ни слова, как перед нами возникли
красные  деревянные  прямоугольные  коробки  с   комплектами   еды  согласно
ежедневно меняющемуся меню и чашки с бульоном.  Столовая  явно стоила  того,
чтобы специально ехать сюда на автобусе.
     - Вкусно!
     -  Ага. А еще  очень дешево. Я поэтому еще когда в школе  училась, сюда
иногда обедать приходила. Моя школа тут поблизости. У нас в школе так строго
было, что  мы тайком  сюда  есть  ходили.  А узнали бы, что  мы не  в  школе
питаемся, тут же на второй год бы оставили.
     Без очков Мидори казалась какой-то сонной по сравнению с прошлым разом.
Она теребила тоненький серебряный браслет на левой руке и то и дело потирала
мизинцем глаза.
     - Спать хочешь? - спросил я.
     - Немного. Не  выспалась.  Вчера дел много было,  -  сказала она. -  Ты
извини,  что в  тот раз так вышло.  Очень важное  дело  появилось, никак  не
смогла вырваться.  да еще  с  утра,  ни  с  того,  ни  с  сего... Вот  и  не
получилось. думала в тот ресторан позвонить, да не могла вспомнить даже, как
он называется, а твой домашний телефон я не знаю. Ты долго ждал?
     - да ничего. У меня времени всегда вагон.
     - Так много свободного времени?
     -  Так  много, что  с  удовольствием  с тобой  бы  поделился,  чтобы ты
выспалась.
     - Она улыбнулась, подперев подбородок рукой, посмотрела мне в лицо.
     - Ты такой заботливый.
     -  да  дело не в  заботе,  просто  время девать некуда,  - сказал я.  -
Слушай, а  я ведь в тот день тебе  домой звонил, кто-то другой трубку взял и
сказал, что ты в больницу пошла, случилось что-то?
     - Ко мне домой? А откуда ты мой номер знаешь?
     - В студотделе справки навел. Это же любой может.
     Она понимающе кивнула пару раз и опять затеребила браслет.
     -  Ясно.  Мне такое и в голову  не приходило.  Так ведь и твой  телефон
можно было узнать, наверное...  Я  про больницу тебе в другой раз  расскажу,
ладно? Я сейчас не хочу об этом. Извини.
     - да ладно, это я не в свое дело суюсь тут.
     -  И  вовсе  нет.  Просто я  сейчас замучалась  очень. Замучалась,  как
обезьяна под дождем.
     - Пошла бы домой, поспала, - предложил я.
     - Нет, не хочу еще спать. Пошли, походим? - сказала Мидори, наблюдая за
выражением моего лица.
     Мидори привела меня к школе для девочек, в которую она ходила в старших
классах, находящейся в нескольких минутах ходьбы от станции Ёцуя.
     Проходя мимо станции Ёцуя, я вдруг вспомнил свои бесконечные прогулки с
Наоко.
     Если подумать, отсюда все и начиналось. Я  подумал, что  моя жизнь ведь
сложилась бы совсем иначе, не столкнись я совершенно  случайно тогда с Наоко
на центральной  линии  метро.  И тут же  поправился,  что пусть  бы мы  и не
встретились  тогда, в результате все могло бы кончиться  тем же. Встретились
мы  с  Наоко, наверное,  потому  что  должны  были  встретиться  тогда, а не
встретились   бы  в  тот  день,  все   равно  столкнулись   бы  где-то  еще.
доказательств тому не было, но такое у меня было чувство.
     Мы  с  Мидори сели на скамейку и посмотрели  на здание школы, в которую
она ходила.
     Здание было обвито лозой дикого винограда, а на  краю крыши отдыхали от
полета голуби. Здание было старое и весьма колоритное. Во дворе рос огромный
вяз, а рядом с ним в небо поднимался белый дым, и в и в лучах еще по-летнему
светившего солнца дым казался еще более рассеянным.
     - Знаешь, что это за дым, Ватанабэ? - вдруг спросила Мидори.
     - Не знаю.
     - Это женские прокладки сжигают.
     - Кхм, - только и вырвалось у меня. Больше ничего на ум не приходило.
     - Прокладки, тампоны, - улыбалась Мидори. -  Школа же для  девочек, все
эти дела в туалете в урну бросают. А дворник их  собирает и сжигает в печке.
Вот от этого такой дым.
     - Печальная история, как послушаешь.
     - Ага, я  тоже, когда смотрела из окна в классе  на этот дым, всегда об
этом думала. Что это печально.  У нас в школе, если средние и старшие классы
вместе сложить,  где-то тысяча человек училось. У некоторых девочек месячных
еще нет, поэтому, считай, где-то девятьсот, из  них  у одной пятой месячные,
выходит  где-то  сто  восемьдесят. Получается,  что  в день  сто восемьдесят
человек выбрасывает прокладки в урну, так?
     - Ну, где-то так, я вообще-то считать не очень люблю.
     - Но это же целая куча! Сто восемьдесят человек же!  Представляешь, что
будет, если это все собрать и сжечь?
     - да вообще-то не могу вообразить.
     Ну  как я  мог это представить? Некоторое время мы  вдвоем  смотрели на
этот белый дым.
     - Честно говоря,  не хотела в эту школу ходить, - сказала Мидори, качая
головой. - Я в простую государственную школу хотела. Куда самые простые люди
ходят.  Хотела веселого беззаботного детства. Но из-за тщеславия моих папы с
мамой пришлось  поступить  сюда.  Так ведь  бывает, если  в начальной  школе
учишься хорошо? Учитель  говорит  : "С такой  успеваемостью она не может  не
поступить". Вот я и поступила. Шесть лет проходила, но без охоты совершенно.
Шесть лет только и думала, как бы  поскорей ее закончить.  Мне  даже грамоту
дали, за то что опозданий и  прогулов не было.  Хотя так мне  эта  школа  не
нравилась. А знаешь, почему?
     - Не знаю.
     - Потому  что  не  любила  школу смертельно.  Поэтому назло  ни  дня не
прогуливала. Не хотела проигрывать. Боялась, что стоит раз проиграть, и все,
потом покатишься по наклонной. даже когда температура была 39 градусов, чуть
не  ползком в  школу шла. Учитель говорил :  "Мидори,  ты не заболела?", а я
врала, что  все  нормально, и  терпела.  Мне  потом  грамоту  за  отсутствие
прогулов и словарь французского языка подарили. Я поэтому в универе немецкий
выбрала.  Чтоб я ихними подарками пользовалась, подумала,  да ни за что! Это
чушь бы какая-то получилась.
     - А что именно тебе в школе так не нравилось?
     - А ты школу любил?
     -  Не  то  чтобы  любил,  не  то  чтобы  не любил. Я в  совсем  обычную
государственную школу ходил и особо не задумывался об этом.
     - В этой школе,  - сказала Мидори, почесывая глаз мизинцем, - избранные
учатся. Тысяча девочек из  хороших семей с хорошими оценками. Короче говоря,
дочки богачей. Иначе  не сможешь учиться. Плата за учебу  дорогая, постоянно
всякие пожертвования  собирают, когда на  экскурсию едем, гостиницу  в Киото
целиком снимаем, на банкеты ходим, где еду подают на лакированных деревянных
подносах  в  виде  столиков, раз в  год  в  гостинице  Окура  на  занятия по
застольному  этикету идем... Короче,  не шуточки. Из ста шестидесяти человек
моего потока я одна жила в районе Тоесима. Я как-то весь список просмотрела.
Интересно  было,  кто  где  живет.  Я  обалдела.  3-я  улица  района  Тиеда,
Мотоадзабу  в  районе Минато,  дэнъэнтефу в  районе  Оота,  Сейдзо в  районе
Сэтагая...  Сплошь  одни  такие  места.  Была одна  только девочка  по имени
Касива,  которая  жила в префектуре Тиба,  мы  с ней  дружили. Хорошая  была
девочка. Она мне говорит  :  "Поехали ко мне в гости? далековато, правда". Я
ей : "Ладно, поехали". Я чуть не  упала. Один сад осматривать пришлось минут
пятнадцать.  Шикарный  такой сад,  а в нем  две собаки размером  с  легковую
машину куски говядины  пожирают. И эта девочка  в классе комплексовала из-за
того,  что жила в Тиба! девочка, которую до  школы на "Мерседесе" подвозили,
если она боялась  опоздать. Машина была с личным водителем, а водитель носил
шляпу и белые перчатки, как тот шофер из "The Green Hornet" (1939, в главной
роли Gordon Jones). А  она считала,  что ей  есть, чего стесняться.  даже не
верится, да? Ну скажи, может ты в такое поверить?
     Я помотал головой.
     - Из такого места, как Китаоцука в районе Тоесима, во всей школе, кроме
меня, было никого  не найти. да еще  в графе "Занятие  родителей"  написано:
"Управление книжным магазином". В  классе мне все поэтому завидовали. Книги,
мол,  могу  читать,  сколько  влезет,  какие   хочу.  Вот  дураки.  Они  все
представляли  какой-нибудь огромный  книжный  супермаркет типа  "Кинокуния".
Они,  наверное, только  такой книжный  магазин и  могут себе  представить. В
действительности  же   жальче   зрелища  не   придумаешь.  Магазин  Кобаяси,
несчастный магазин Кобаяси! Откроешь скрипучую  дверь,  и перед тобой  в ряд
стоят журналы всех мастей. Лучше  всего продаются женские журналы, к которым
прилагаются описания восьмидесяти восьми новых приемов секса, с картинками и
комментариями.  домохозяйки, живущие  по  соседству, покупают их и  изучают,
сидя за кухонным столом, а  когда возвращаются мужья,  немедленно испытывают
на практике. Вот уж достойное  зрелище. И чем только живут замужние женщины?
А  еще комиксы, тоже  хорошо  уходят. "Magazine", "Sunday", "Jump"... Ну  и,
конечно,  еженедельники. В общем,  почти  одни  журналы.  Есть  и кое-что из
художественной  литературы,  но одна  ерунда.  Кроме мистики, приключений  и
бытовых  романов  никто ведь ничего  не покупает. Ну и  кое-что из  полезных
советов   :   "Правила   игры  в  шашки",  "Бонсаи",  "Проведение  свадебных
церемоний", "Что нужно знать о сексе", "Как бросить курить" и тому подобное.
А еще у нас в магазине канцтовары продаются. Рядом с кассой разложены ручки,
карандаши, тетради. Вот и все. Ни "Войны и мира", ни "Сексуального человека"
(Оэ  Кэндзабуро), ни "Над пропастью во ржи". Вот  что такое книжный  магазин
Кобаяси. Чему тут завидовать? Вот тебе завидно?
     - Представляю эту картину, как наяву.
     - Вот  такой  магазин. В округе все к нам  ходят книги  покупать, мы  и
доставку делаем, и постоянных покупателей много, так что мы вчетвером  живем
безбедно. И долгов нет. Можно двоих  дочерей в университет отдать.  Но это и
все,  сверх того каких-то  особых возможностей у  нашей семьи  нет.  Поэтому
незачем было меня в такую школу отдавать. От этого только тоскливо делалось.
Как  в  школе  какие-то пожертвования собирают,  родители  ворчат, как  идем
куда-то есть,  всегда боишься, что пойдем в дорогое  место, и денег может не
хватить. Беспросветность какая-то. А у тебя семья богатая?
     - У  меня? Мой  отец самый заурядный служащий фирмы. Не особо богатый и
не  особо бедный.  Отправить  ребенка учиться  в Токио  ему,  пожалуй,  было
довольно непросто, но ребенок я единственный,  так что с этим особых проблем
нет. денег мне шлют немного. Приходится  подрабатывать. Совершенно заурядная
семья. Есть небольшой клочок земли, есть Toyota Corolla.
     - А где ты работаешь?
     - Три раза в неделю работаю  в ночную смену в магазине грампластинок на
Синдзюку. Просто сижу и смотрю за магазином.
     - Хм, - сказала  Мидори,  - а  я  считала,  что  ты  из  тех,  кому  не
приходилось о деньгах волноваться. С виду почему-то так показалоь.
     -  Особо  страдать  не  приходилось. Просто денег  имею  не  так много.
Большинство людей в мире так живут.
     - В школе, где  я училась, большинство людей  были богатыми, -  сказала
она и подняла обе руки с колен ладонями кверху, - вот в чем вся проблема.
     - Так любуйся теперь на остальной мир, сколько влезет.
     - Как ты думаешь, в чем главное преимущество у богатых?
     - Не знаю, в чем?
     - Они могут сказать, что у них денег нет. Вот, например,  я  предложила
однокласснице  что-нибудь сделать. Тогда она может мне  сказать : "Сейчас не
могу, у меня денег нет". А если наоборот, то  я  так сказать  никак не могу.
Если я скажу, что у меня нет денег,  это ведь значит, что  у  меня правда их
нет.  Только на  посмешище  себя выставлю.  Это все равно как если  красивая
девушка  скажет : "Я сегодня плохо накрашена, так что никуда  идти не хочу".
Если некрасивая девушка так скажет, все над ней только смеяться будут. Вот в
таком мире я жила. до прошлого года, шесть лет подряд.
     - Со временем забудется.
     - Поскорей хочу забыть. Я когда в университет  поступила, мне настолько
легче стало. Там столько обычных людей.
     Она  слегка  улыбнулась  уголками  рта  и  пригладила  короткие  волосы
ладонью.
     - А ты подрабатываешь где-нибудь?
     -  да,  комментарии к  картам  пишу.  Карты когда  покупаешь, к  ним же
прилагаются  такие типа  памфлеты? Ну, где  про  город написано,  какое  там
население,  какие  есть достопримечательности.  В этом месте  есть  такие-то
туристические  маршруты, есть такие-то легенды, растут такие-то цветы, живут
такие-то птицы. Это совсем  просто. Посидишь денек в  библиотеке на Хибия, и
можешь хоть целую книгу написать. А  если знаешь маленький секрет, то работы
будет, сколько угодно.
     - Это что за секрет такой?
     - А такой, что надо  написать чуть-чуть чего-нибудь такого, чего  никто
другой бы не написал. Тогда  в фирме  заказчик  подумает  :  "А она  неплохо
пишет". Некоторые прямо в  восторг приходят. Не обязательно  это должно быть
что-то  существенное. Пусть даже  что-то  очень простое.  Ну например,  если
вставить эпизод вроде такого : "для постройки  плотины здесь было  затоплено
одно селение, но перелетные птицы  до сих пор помнят о нем, и когда приходит
весна, можно наблюдать картину того, как птицы без конца кружат над озером",
это всем нравится. Ну как, поэтично и романтично, да? Обычно ребята, которые
этим подрабатывают, о таких вещах не задумываются. Так что я, можно сказать,
неплохой заработок имею. Благодаря составлению таких текстов.
     - А как тебе удается выискивать такие эпизоды?
     - Ну так, - сказала Мидори, слегка качнув  головой, - если ты хочешь их
найти, то  как-нибудь найдешь,  а если ничего  и не находится,  то берешь  и
выдумываешь его сам, лишь бы ничего не пострадало.
     - Верно, - восхищенно сказал я.
     - Peace! - крикнула Мидори.
     Она  захотела послушать  про  мое  общежитие.  Я, как  всегда  в  таких
случаях, рассказал ей про церемонию поднятия флага и про утреннюю гимнастику
Штурмовика. Во  время рассказа  о  Штурмовике  Мидори держалась за  живот от
смеха. Штурмовик, похоже, способен  был  развеселить всех  на  свете. Мидори
зантересовалась  нашим  общежитием  и  сказала,  что  хотела  бы  там  разок
побывать.
     - да ничего там интересного нет. Просто несколько  сот мужиков, которые
пьют и онанируют в своих комнатах.
     - Что, и ты тоже?
     - Нет такого человека, который бы этим не занимался, - объяснял я ей. -
Как у женщин месячные, так мужчины мастурбацией занимаются. Кто угодно, все.
     - А у кого подруга есть, тоже? Ну, с которой сексом можно заниматься?
     - да дело не в этом.  Вот взять того кадра из соседней комнаты, который
в Кейо  учится, так  он онанирует, а потом идет на свидание.  Так,  говорит,
надежнее.
     - Мне этого не понять, наверное. Я ведь все-таки все  время в школе для
девочек училась.
     - Ну да, и в приложениях к женским журналам об этом не пишут.
     - Точно, - засмеялась она. - Ватанабэ, а ты в это воскресенье свободен?
Время есть?
     - Я в любое воскресенье свободен. К шести, правда, на работу надо.
     -  Тогда, может,  приедешь ко мне в  гости? В  книжный магазин Кобаяси.
Магазин, наверное, будет закрыт, но мне до вечера надо за домом смотреть. По
телефону  кто-нибудь может  позвонить. Ну как,  пообедаешь со  мной?  Я сама
готовлю.
     - С удовольствием, - согласился я.
     Она вырвала лист из тетради  и подробно нарисовала, как добраться до ее
дома.  Затем достала ручку с  красными чернилами  и обозначила на плане свой
дом большой буквой "Х".
     - Не захочешь,  узнаешь.  Там вывеска весит  "Книжный магазин Кобаяси".
Где-нибудь к двенадцати сможешь приехать? Я обед приготовлю.
     Я поблагодарил ее и спрятал карту в карман. Затем сказал, что уже пойду
потихоньку в университет  на двухчасовую лекцию по немецкому языку.  Ей тоже
надо было куда-то ехать, и она села на метро на станции Ёцуя.
     Утром  в  воскресенье  я встал  в  девять часов,  побрился,  постирал и
вывесил белье сушиться  на крыше. Погода была отличная. Пахло осенью. Стайки
красных стрекоз носились над территорией, и местная детвора носилась за ними
с сачками. Ветра не было, и флаг безвольно свисал с флагштока вниз.
     Я надел свежевыглаженную рубашку и пошел из общежития в сторону станции
метро.  Окрестности  студенческого  городка  были в  воскресенье пустынными,
точно вымерли, и большая часть лавок была закрыта.
     Каждый  звук на улице слышался  отчетливее, чем обычно, и разносился по
всей  округе.  Женщина   переходила,  стуча  деревянными  гэта,  асфальтовую
дорожку, дети выставили  в  ряд  пустые  консервные  банки  у  стены  депо и
кидались в них камнями.
     Одна цветочная лавка  была открыта, и я купил  там несколько нарциссов.
Было  несколько  странно   покупать  нарциссы  осенью,  но  мне  они  всегда
нравились.
     В вагоне метро в это воскресное  утро я  обнаружил  лишь  компанию трех
старушек. Когда я  зашел в вагон, они осмотрели мое  лицо и нарциссы  в моей
руке. Одна из старушек  улыбнулась, посмотрев мне в  лицо. Я тоже улыбнулся,
сел на самое дальнее место и стал смотреть на бегущие за окном  старые дома.
Поезд мчался, каждый раз чуть не задевая стреху проносящегося мимо дома.
     На   веранде   какого-то  дома  стояло  несколько  горшков  с  рассадой
помидоров,  а  рядом с  ними грелась  на  солнце  здоровенная  черная кошка.
Бросился  в глаза  также  ребенок, пускавший мыльные  пузыри  во дворе дома.
Откуда-то  донеслась  песня Исида Аюмы.  Откуда-то  послышался  запах  соуса
керри.
     Поезд  несся  сам  по  себе,  протискиваясь по этим  кажущимся  родными
улочкам. На одной из  станций вошло несколько пассажиров. Старушки оживленно
болтали о чем-то, наклонившись друг к другу, ни на что не обращая внимания.
     Я сошел на  станции Оцука и зашагал по  неприметной  улочке,  как  было
нарисовано в плане.  Выстроившиеся в ряд лавочки казались  все на одно лицо.
Здания  лавочек были старыми и казалось,  что  внутри  них темно. Надписи на
некоторых вывесках почти стерлись.
     Глядя на тип и  возраст построек,  было  понятно,  что  этот  район  не
подвергся бомбардировке во  время войны. Потому,  видно,  и стояли  эти дома
нетронутыми.  Некоторые дома  были, конечно,  отстроены  заново,  почти  все
постройки были расширены или носили следы ремонта, но выглядело это зачастую
еще  непригляднее, чем полностью обветшалые старые дома. Чувствовалось,  что
живут здесь в основном люди, переехавшие в пригород, спасаясь от подальше от
переполненных машинами улиц, грязного воздуха, невыносимого шума и непомерно
высокой квартплаты, оставив после  себя дешевые дома и  квартиры да лавочки,
которые  не получилось переместить за следом, да  еще те, кто издавна  жил в
этом месте из поколения в поколение. От выхлопных газов автомобилей все было
как в тумане.
     Пройдя так минут десять, я свернул направо от бензоколонки на небольшой
торговый  ряд,  примерно  в  середине  которого показалась  вывеска "Книжный
магазин Кобаяси".
     Магазин  был, конечно,  не  слишком большой,  но и не  такой крохотный,
каким я его представл  после рассказа Мидори.  Обычный  книжный магазин, как
любой  из тех,  что есть на любой улице. В такую же книжную лавку я  бегал в
детстве покупать  детские журналы,  не  в силах  дождаться  появления  новых
выпусков.  Остановившись  перед магазином Кобаяси, я почувствовал  тоску  по
прошлому. Такой магазин есть на любой улице, куда ни пойдешь.
     Железные шторы на  окнах магазина были опущены, на шторе была приклеена
надпись  : "Shuukan  Bunshun"  (еженедельник  "Литературная  весна"),  новый
выпуск каждый  четверг". до двенадцати оставалось еще  пятнадцать  минут.  Я
попробовал  убить время, слоняясь по торговому ряду с нарциссами в  руке, но
мне это  быстро наскучило, и я  нажал кнопку звонка  сбоку от  шторы  и стал
ждать ответа, отступив назад на пару шагов.
     Я прождал секунд пятнадцать, но ответа не  было. Я колебался, позвонить
еще раз  или не  стоит, когда сверку донесся звук отодвигаемой створки окна.
Мидори высунула голову наружу и помахала рукой.
     - Поднимай штору и заходи, - крикнула она.
     - Ничего, что я рано? - крикнул я в ответ.
     - Ничего-ничего! Поднимайся на второй этаж. Я сейчас отойти не могу.
     И окно опять с шумом затворилось.
     Я с жутким шумом  приподнял штору примерно на метр, протиснулся под ней
внутрь и опустил ее обратно. Внутри лавки была кромешная тьма. Я  споткнулся
о стопку  журналов,  перевязанных веревкой, подготовленную  для  возврата, и
чуть  не  растянулся  на полу, кое-как прошел  по помещению,  снял  туфли  и
наощупь пробрался наверх.
     В доме было темно. Там, куда я поднялся  по ступенькам, была обстановка
как в гостевой, с простеньким набором мягкой мебели. Комната была небольшая,
из  окна  в  нее  проникал тусклый  свет,  как в  каком-то  польском  фильме
десятилетней  давности. Слева  была то ли рабочий склад, то ли кладовая. Я с
осторожностью поднялся по  крутой лестнице справа от  гостевой, и  показался
второй  этаж. На  втором  этаже было  несравненно  светлее, чем  внизу, и  я
облегченно вздохнул.
     - Иди сюда, - послышался откуда-то голос Мидори.
     Комната справа от  лестницы было что-то вроде столовой, внутри нее была
кухня. Сам дом был старый, но интерьер на кухне, похоже, недавно обновили, и
раковина,  краны, посудный  шкаф - все  блестело, как  новенькое. Там Мидори
что-то готовила. В кастрюле что-то бурлило, чувствовался запах жареной рыбы.
     В  холодильнике пиво  есть, посиди  там, выпей, если  хочешь, - сказала
Мидори, взглянув в мою сторону.
     Я достал  из холодильника банку пива,  сел за стол  и начал пить.  Пиво
было  холодное,  точно  его держали там  несколько  месяцев.  На  столе была
маленькая пепельница, газеты, бутылка соевого соуса. Еще там лежала бумага и
ручка, на бумаге были записаны номера телефонов и столбики  цифр, похожие на
записи о сделанных покупках.
     - Еще минут десять, и будет готово, подождешь там? Сможешь подождать?
     - Смогу, конечно.
     - Ну  тогда подожди  пока, чтобы апетит  получше был. Тут тебе наесться
хватит.
     Попивая  холодное пиво, я  смотрел на обращенную ко  мне спиной Мидори,
поглощенную процессом готовки.
     Сноровисто и проворно перемещаясь  по кухне, она готовила  блюда четыре
сразу.  Одной рукой  пробует  что-то  из  кипящей  кастрюли,  другой  что-то
нарезает на доске, потом одной рукой достает что-то из  холодильника, другой
моет в раковине использованную посудину.
     Глядя на  нее  сзади,  невольно  вспоминалось выступление какого-нибудь
музыканта из Индии. Тут в колокольчик позвонит, здесь по доске стукнет,  там
по  кости  буйвола ударит. движения ее  были стремительными и экономными, во
всем чувствовался расчет. Я восхищенно за всем этим наблюдал.
     - Может, помочь чего? - спросил было я.
     - да нет, я привыкла  все одна делать, - улыбнулась она мне, отвлекшись
на секунду.
     Она  была  в синих  джинсах  в обтяжку  и голубой майке. На  спине была
нарисована большая  эмблема фирмы  "Apple Record" в виде яблока.  Сзади было
заметно,  какие удивительно узкие у нее бедра. Точно пропустили  по какой-то
причине  тот период, когда должны  были  раздаться вширь  в процессе  роста.
Поэтому сзади она гораздо больше смахивала на мальчишку, чем обычная девушка
в узких джинсах.
     Яркие лучи солнца,  проникающие  через окно над раковиной, обрамляли ее
силуэт тонкой каймой.
     - Не стоило ради меня такой банкет закатывать.
     - да какой там банкет, - отвечала она, не оборачиваясь. - Вчера времени
не было, ничего толком  купить  не  успела,  так, готовлю, что получится, из
того, что в холодильнике есть. Так что ничего особеного, правда.  да и люблю
я  гостей  принимать,  это  у нас  семейное.  У нас  в  семье,  как правило,
почему-то  ужасно  любят  гостей  принимать.  Прямо болезнь  какая-то. И  не
сказать,  что настолько душевнее всех, и  не славимся мы этим.  Но как кто в
гости  придет, все дела бросаем и за ним ухаживаем. Мы все в семье такие. Уж
не знаю, хорошо  это или плохо. Потому у  нас и  спиртного  полный дом, хотя
папа и не пьет почти. Знаешь, почему? Чтобы  гостей встречать. Так что  пиво
пей, сколько хочешь.
     - Спасибо.
     Тут  до меня дошло, что нарциссы я оставил  внизу. Положил рядом, когда
разувался, и забыл  про них, когда поднимался. Я опять спустился вниз, нашел
в кромешной  тьме букет  из десяти нарциссов и поднялся  с  ними наверх. Она
достала из кладовки стеклянный бокал и поставила в него нарциссы.
     - Обожаю нарциссы, - сказала Мидори. - Я когда-то в  старших классах на
празднике пела "Семь нарциссов". Знаешь эту песню, "Семь нарциссов"?
     - Знаю, еще бы не знать.
     - Я в фолк-группе раньше была, на гитаре играла.
     Она разложила еду по тарелкам, напевая "Семь нарциссов".
     Обед  был приготовлен великолепно  и  мастерски,  полностью затмив  мое
воображение. На  стол были  выставлены  полные тарелки с заправленой уксусом
сырой рыбой, прозрачным бульоном, яичным супом, соленой  макрелью и солеными
баклажанами  домашнего  посола,  супом  из корней кувшинки с  соевым соусом,
кашей с грибами,  мелко нарезанной маринованной редькой, посыпанной солью  с
кунжутом. Все было приправлено в меру, на кансайский манер.
     - Как вкусно! - восхитился я.
     - Ну как, Ватанабэ? Скажи честно, не ожидал, что я хорошо готовлю?
     - Ну как... - неуверенно начал я.
     - Ты ведь из Кансая, любишь, наверное, когда все вот так приправлено?
     - Так ты специально для меня по-кансайски приготовила?
     - да  ну, кто же  до  таких  мелочей старается,  когда готовит? Мы дома
всегда так едим.
     - Так у тебя родители из Кансая?
     - Нет, папина семья  из  этих мест,  а мама  из Фукусима. У нас в родне
никого из Кансая нет, сколько ни ищи. У нас все из Токио да севера Канто.
     -  Что-то  не  пойму,  а как же  вы  тогда так  чисто по-кансайски  все
готовите? Кто научил?
     - длинная история, - сказала она, кушая яичный суп. - Наша мама терпеть
не  могла по дому  что-то делать, поэтому вообще готовить  не умела. К тому,
как видишь,  у  нас  магазин свой.  Поэтому  частенько  нас  или  в столовую
какую-нибудь есть водила, или  пирожки какие-нибудь в мясной  лавке покупала
вместо обеда,  когда ей типа некогда  была.  Я это  с детства ненавидела. Ну
просто  до смерти  ненавидела.  Приготовит,  бывает, керри тройную порцию за
раз, и каждый день его едим... И вот как-то раз,  в средней школе дело было,
в третьем классе, я  решила, что  готовить  буду  всегда сама, как положено.
Поехала в "Кинокуния" на Синдзюку, купила кулинарную  книгу,  которая больше
всех понравилась, и  всему, что там  было, научилась. Как  нож и разделочную
доску  выбирать, как ножи точить,  как с рыбой обращаться,  как  филе рыбное
нарезать,  все-все.  А  тот, кто книгу написал, был  из Кансая,  вот  так  и
получилось, что я все по-кансайски теперь готовлю.
     - Так ты это все по книге делать научилась? - пораженно спросил я.
     - Я  потом еще  денег  накопила и  на  настоящие банкеты ходила. Оттуда
много  позаимствовала. Я  все  быстро  схватываю.  Кроме  того,  правда, где
логически мыслить надо и все такое.
     -  Это никто тебя  специально  не  учил,  и  ты так готовишь,  ну ты  и
молодец!
     -  Я правда так старалась,  - сказала она и даже вздохнула. - Короче, в
семье у  нас в готовке  никто ничего не  понимал и  не интересовался. Хочешь
хороший  нож  купить или кастрюлю, а деньги у кого взять?  Хватит того,  что
есть,  говорят.  Не  понимают ничего. Как  ножом с таким  тупым концом  рыбу
потрошить?  Но  скажешь им, а  они : "Чего там  эту  рыбу потрошить?" И все.
Пришлось карманные деньги откладывать и самой все покупать : ножи, кастрюли,
котлы. Представляешь? Пятнадцатилетняя девчонка копит  карманные деньги, как
ненормальная,  чтобы котлы  покупать,  точильные  камни, сковородки. У  моих
подруг денег полные карманы, так они на них себе платья  красивые  покупают,
туфли. Несправедливо, да?
     Я кивнул, расправляясь с супом из корней кувшинки.
     -  В первом классе старшей школы я очень  хотела прибор для  жарки  яиц
купить.  Такая  вытянутая тонкая медная штука,  чтобы яйца в ней жарить  для
яичного  супа. Так я ее на деньги  купила,  на которые  новый  лифчик хотела
купить. Ну и намучалась  тогда! Три  месяца в одном лифчике ходить пришлось.
Представляешь?  Вечером  постираю,  высушу кое-как, утром  опять в нем  иду.
Иногда он просохнуть не успевал, так это  такая трагедия. В мире хуже ничего
нет, чем  в  мокром  лифчике ходить.  Особенно как подумаешь, что это  из-за
прибора, которым яичный суп готовят.
     - да уж наверное, могу представить. - кивнул я, смеясь.
     -  Поэтому,  когда мама умерла,  хоть  и  нехорошо так  говорить,  даже
обрадовалась.  Можно  стало  денег  тратить,  сколько  надо,  покупать,  что
захочешь, и теперь у меня  посуды навалом. Папа ведь совсем не контролирует,
как мы деньги тратим.
     - А когда твоя мама умерла?
     - два года  назад, -  коротко ответила  она.  -  Рак, опухоль в  мозгу.
Полтора  года  в  больнице пролежала,  мучалась  много, а  потом  вся  будто
лекарствами  пропиталась, так  и умерла, как под наркозом. Что  тут сказать,
хуже смерти не придумаешь. И  она  мучается, и вокруг все  страдают. В  доме
поэтому  ни копейки не было. Уколы надо делать по двадцать тысяч иен каждый,
ухаживать  кто-то  за мамой  должен,  вот  так  оно и получалось.  Мне школу
пропускать пришлось, чтобы за мамой ухаживать, в общем, кошмар. да еще...
     Она  начала было что-то  говорить,  но  на  полуслове  замолчала, точно
передумала, положила палочки для еды на стол и вздохнула.
     - Разговор какой-то грустный получился ни с того, ни с  сего. И  чего я
об этом заговорила?
     - Ты про мокрый лифчик начала.
     -  Вот это тот самый суп и есть. Всю душу в него вложила. - сказала она
проникновенно.
     Я доел свою порцию и почувствовал, что объелся. Она ела не особо много.
"Пока готовишь,  уже от этого  сытым становишься", сказала  она и отодвинула
тарелку первой.
     Когда  мы  закончили есть,  она  убрала  посуду и  вытерла  стол. Потом
принесла  откуда-то пачку "Мальборо", вынула из нее одну сигарету, прикурила
от спички. Она взяла в руки бокал  с нарциссами и рассматривала  их какое-то
время.
     - По-моему,  и так  неплохо. В  вазу можно  и не переставлять. Кажется,
будто у реки поблизости нарвала и в первый попавшийся стакан поставила.
     - У реки перед станцией Оцука нарвала, - сказал я.
     Она рассмеялась.
     - Ты какой-то непонятный. То ли шутишь, то ли серьезно говоришь.
     Она докурила си