али перед ней какой-то новый  мир,  она  ощущала высокий купол мужских
ребер, потом впалый живот с твердыми мускулами, совершенно  иной, чем у нее.
Вероники. Он все сосал ее, медленно, она чувствовала не  только его губы, но
и легкое сжатие зубов. Это, однако, не причиняло  ей боли и даже увеличивало
наслаждение. Она легла на Марына и шептала  ему на ухо:  "Мы будем ездить по
лесу  так, как ты захочешь. Я буду служить тебе  верно, как захочешь. Я буду
любить тебя такой любовью, какой ты захочешь". Он  теперь принадлежал ей. Он
больше не будет желать официанток из Гауд.
     Она перестала шептать  ему на  ухо,  когда  впервые в жизни услышала  и
поняла  речь  собственного тела.  Она начала целовать  его в  лоб,  в глаза,
вынула у  него изо рта свою  грудь  и прижалась к его губам своими губами. И
тогда он пошевелился под ней. Его неподвижные до сих пор руки обняли ее, она
почувствовала  их на  своих  нагих ягодицах.  У нее было  ощущение, что  она
временами  теряет сознание от мучающей ее жажды. Тут  Вероника подумала, что
если  сейчас она убежит,  то  возненавидит и  убьет  себя. Поэтому  она сама
причинит себе боль, пусть самую страшную. Громко дыша, она перебросила через
него бедро, встала на колени и села на его член. Негромко вскрикнула, потому
что ожидала боли. Но получила ощущение приносящей наслаждение наполненности.
А вместе с ним наступило облегчение. Дрожа от счастья, она  взяла его голову
в  руки. В  слабом лунном  свете она  едва видела  черты его лица,  но  ясно
рассмотрела блеск слез, которые стекали из ее глаз на его глаза и  щеки. Она
легко пошевелилась на нем, а потом вздрогнула,  потому  что где-то в глубине
ее  лона ее ударило вырвавшееся  из него семя... Издалека  она  услышала шум
леса. Еще сильнее прижалась к нему грудью и лицом, а он стиснул ее руками до
потери  дыхания.  Эта минута, казалось, будет продолжаться вечно, потому что
их охватила любовь, великая, чистая и настоящая.