грифельной доски, старой кастрюльки и куска проволоки. А Бенни Уоллеса все в классе называли "маленький Уоллес" или "маленький Бенни", а то и просто "маленький". Он и в самом деле был меньше всех в школе. Бенни приходил перед самым звонком. У него не было матери, и он вместе со своей сестрой Мэри вел все домашнее хозяйство. Мы уже знали: раз пришел Бенни - значит, сейчас будет звонок. На крыльцо выходил мистер Гримшау, он жил в школьном доме, и сам звонил в колокольчик. Начинались уроки. Стучали крышки парт, шелестела бумага, визжали перочинные ножи. Мистер Гримшау подымался на кафедру. Мистер Гримшау заменял у нас пять учителей. Он учил нас английскому языку, латинскому языку, географии, истории и арифметике. И на всех уроках он вел себя по-разному. На уроках истории это был торжественный мистер Гримшау. Он стоял на кафедре, как памятник на площади, с поднятой рукой, и рассказывал нам о Джордже Вашингтоне и Аврааме Линкольне. На арифметике мистер Гримшау был похож на мельника. Весь белый от мела, он стряхивал с ладоней белую пыль и говорил скороговоркой о фунтах, мешках, долларах и центах. Латинский мистер Гримшау сидел на кафедре с закрытыми глазами и, прижав руку к щеке, будто у него болят зубы, нараспев спрягал глаголы. А в английском мистере Гримшау было всего понемножку: диктовки он диктовал, закрыв глаза, стихи читал, стоя как памятник, а грамматические правила объяснял у доски, весь перемазанный как мельник. Кроме мистера Гримшау, у нас было еще два учителя; учитель французского языка - француз Боннэ, и учитель чистописания. На голове у француза торчал взбитый хохолок, а под подбородком топорщился огромный бант. Садясь на стул, француз бережно раздвигал фалды своего зеленого фрака. А когда сердился - топал ногой в лакированном башмаке, и белый бант дрожал у него на груди, как бабочка, которая собирается улететь. Но мы нисколько не боялись Боннэ и даже нарочно дразнили его, чтобы посмотреть как трясется белый бант. Зато на уроках чистописания было тихо как в гробу. Все сидели, прикусив языки, и старательно выводили: Авраам Линкольн справедливо считается бескорыстным патриотом. Прилежание и внимание - украшение примерного ученика. Мистер Мольбери расхаживал между партами с желтой лакированной линейкой наготове. Ходил он на цыпочках, еле слышно. Но стоило вам шепнуть словечко соседу или посадить кляксу на разграфленный лист, как линейка с размаху опускалась вам на пальцы. Мистер Мольбери вырастал за вашей спиной точно из-под земли. Глаза у него были как два буравчика, маленькие и острые, и он сразу видел, что делается во всех четырех углах класса. Мы терпеть не могли уроков чистописания. Обыкновенно занятия в школе продолжались с восьми до четырех часов. А по четвергам и субботам у нас были полупраздники. В четверг и субботу нас отпускали в двенадцать часов. Это были самые счастливые дни в неделе. Еще накануне мы всей компанией собирались в углу школьного двора, у большой бочки для дождевой воды, и придумывали, чтобы предпринять завтра. - Я предлагаю большое состязание в крикет! - кричал Перец Виткомб, взгромоздившись на бочку и размахивая руками. - Но с условием - Конвея и Сэта Роджерса в игру не принимать. - Нет, уж лучше идем на реку пускать с пристани кораблики, - перебивал Фред Лангдон. - В лес на Джипси! В лес на Джипси! - орали наперебой Генри Блэк и Чарлз Марден. - В лес на Джипси! - кричали Уоллес и я. Фред и Перец сейчас же переходили на нашу сторону. Прогулки за город были самым любимым развлечением нашей компании с тех пор, как мы нашли тележку. Случилось это вот так. Однажды ко мне пришел маленький Бенни Уоллес. Мы играли с ним в мяч, но потом полил сильный дождь, и мы забрались в конюшню к Джипси пережидать его. В конюшне было темно. Разве что в прятки можно было играть в такой темноте. Мы и стали играть в прятки. - Белли! а Белли! Что это у вас такое? - закричал вдруг Уоллес из угла. Я побежал к нему, и мы вместе выкатили на свет маленькую тележку, разбитую и ободранную. - Вот если бы запрячь в нее Джипси, - сказал Уоллес, почесав за ухом, - можно было бы по-настоящему кататься! - Так давай запряжем! - закричал я. - Нельзя - она без колеса и вся поломанная. - Надо ее починить. Побежим, спросим у дедушки. Мы бросились к дедушке и рассказали о нашей находке. - В эту тележку запрягали покойного осла Тоби, - сказал капитан Нёттер. - В ней возили покупки с рынка. Потом Тоби умер от ревматизма, а тележка так и осталась. Колесо где-то валяется в конюшне. Почините тележку и можете забрать ее себе. На следующий день работа закипела. Мы всей компанией принялись за починку тележки. Колесо нашлось, и я сам надел его на ось и забил молотком. Перец Виткомб починил сиденье и все проржавевшие старые гвозди заменил новенькими медными. Чарлз Марден и Уоллес притащили ведерко с краской, кисти и выкрасили тележку в ярко-желтый цвет. Генри Блэк вырезал на оглоблях все наши вензеля. Тележка удалась на славу, и в первую же субботу мы обновили ее. Каждый притащил из дому, что мог - бутерброды, пирожки, яблоки. Мы уложили наши припасы в корзинку, поставили ее под сиденье и тронулись в путь. Только двое помещались в тележке. Остальные должны были идти пешком, и мы чередовались всю дорогу. Вместе с нами на первую прогулку отправились два старшеклассника: Джек Гаррис и Фил Адамс. Джек Гаррис был самый сильный во всей школе и лучше всех играл в крикет. Фил Адамс плавал, как щука, и вместе со своим отцом, старым доктором, ходил на охоту. Мы были очень рады, что нам удалось подружиться со старшеклассниками. После той прогулки они так и остались в нашей компании. Ездили мы и в лес, и на взморье, и в гости к Генри Блэку. У матери Генри Блэка было две коровы. Генри помогал ей ходить за ними, убирал хлев и косил для коров траву. От него всегда пахло молоком и свежим сеном. Чтобы поспеть в школу, он вставал в пять часов и полтора часа месил ногами дорожную пыль. Тетушка Эбигэйль терпеть не могла Генри Блэка. Она поджимала губы и с ужасом косилась на его толстые башмаки с присохшей к каблукам грязью. - От этого мальчика пахнет хлевом, - говорила она. - Он тебе совсем не пара. Его мать простая молочница. А мне очень нравилась мать Генри Блэка. Она была толстая, веселая, кормила нас простоквашей и ватрушками и никогда не бранила за то, что мы кладем локти на стол и едим ватрушки руками. ---------- Не было ни одного школьника, который бы не любил четвергов и суббот. Не было ни одного школьника, который бы любил воскресенья. Каждое воскресенье, ровно в семь часов утра, тетушка, еще прямее и чопорнее, чем всегда, вся в черном с головы до ног, словно только что похоронила родную мать, выплывала в столовую. Из других дверей выходил дедушка - тоже в черном. Тетушка поздравляла нас с праздником и усаживалась за стол. Дедушка не расспрашивал меня об уроках. Тетушка не бранила за оторванную пуговицу. Оба сидели молча и смотрели в свои тарелки. Я с надеждой оборачивался на шаги Китти. Но и у Китти было постное лицо. Китти торжественно несла перед собой на подносе огромный праздничный кофейник, серебряный, с завитушками, похожий на кладбищенский памятник. Тетушка разливала кофе, и мы все так же молча выпивали свои чашки. Обычно после кофе дедушка уходил к себе в комнату. Дедушкина комната совсем не похожа на остальные - тетушкины: в ней нет ни куколок, ни салфеточек. Стены, как в каюте, обшиты деревянными дощечками, и вместо картинок на них висят географические карты; кровать железная, походная, покрыта серым пледом; на большом письменном столе сложены в две стопки толстые книги в кожаных переплетах, на камине песочные часы, компас и подзорная труба. Но в воскресенье дедушка не уходит к себе, он вздыхает и послушно идет за тетушкой в гостиную. Тетушка раскрывает толстую Библию в зеленом коленкоровом переплете. Она целый час читает о разгневанных пророках, уличает кого-то в прегрешениях, грозит судом и страшной карою. "Горе непокорным сынам..." Тетушка поднимает к небу сухую руку и сурово смотрит на меня и на дедушку. Мне начинает казаться, что непокорные сыны - это мы с дедушкой. А дедушка сидит в своем кресле, голова у него покачивается. Заснул. Ж-ж-ж... - о стекло бьется большая муха с синей спинкой. "Ах, муха ты, муха, верно, и тебе здорово надоело слушать о пророках, которые все чего-то ругаются". Но вот муха подобралась к форточке, нашла щелку и улетела. "Повезло тебе, муха. Попробую-ка и я удрать". Я тихонько встаю и на цыпочках направляюсь к двери. - Том, ты куда? - спрашивает тетушка и опускает свою тяжелую Библию на колени. - Тетушка, я только за платком... - Стыдись, Том, платок у тебя в кармане. Дедушка вздрагивает и открывает глаза. - Вы уже кончили, Эбигэйль? - Нет. Сядь, Том, на свое место и слушай слово Божие. Воскресный день должен быть посвящен Богу. Я глубоко вздыхаю и сажусь в кресло. "Хорошо, что этому Богу достаточно одного дня в неделю". Наконец тетушка закрывает Библию. - Готов ли твой урок катехизиса, Том? Дедушка проводит тебя в Воскресную школу. Ну, что же. В Воскресную школу, так в Воскресную школу. Это все-таки веселее, чем слушать тетушкино чтение. Дедушка тоже так думает. Он быстро встает и хватает свой цилиндр. Мы выходим на улицу. На заборе сидит уличный мальчишка и болтает ногами. Дедушка подмигивает мне. - Что, Том, завидно тебе? Вот его так никто не заставляет посвящать воскресный день Богу. В школе сидят на длинных скамейках мальчики и девочки. Все прилизанные, чистенькие, в праздничных платьях и курточках. У мальчиков постные лица, а девчонки расправляют оборочки и бантики. Этим только дай нарядиться. За бантик они согласны даже катехизис зубрить. Возле Переца Виткомба есть свободное место. Я усаживаюсь рядом с ним. Разговаривать нельзя, мы только киваем друг другу головой. Пастор Гаукинс два часа толкует нам о спасении души, и мы слово в слово повторяем за ним, как надо вести себя и как веровать, чтобы были праведниками. -... Непокорных ждет Божья кара, - кончает свои объяснения пастор. - Праведные же войдут в селения Господни. Им предстоит вечное воскресенье. - Перец! Перец! - толкаю я Виткомба в бок. - Никогда не будем спасать свои души. Ты только подумай: вечное воскресенье! Уж лучше прыгать у чертей на раскаленной сковородке. 7 Приближалось четвертое июля. Четвертое июля - день независимости Америки. В этот день во всех городах дома украшены флагами. Вечером в окнах и на балконах зажигаются плошки; с треском лопаются ракеты и рассыпаются в небе голубыми, красными, зелеными звездами. За целую неделю до праздника вся наша школа сошла с ума. Никто из мальчиков не мог думать ни о чем другом, кроме петард, римских свечей и пистонов. Пересчитывали свои карманные деньги, обсуждали, где продается лучший фейерверк, как достать побольше пороху. Торговка яблоками и сладкими булочками, каждый день приходившая к нам в школу на большой перемене, уже две недели уходила назад с полными корзинами: мальчики копили деньги. Ради ракет и пороха мы все отказывались даже от орехов. Когда же в городе началась предпраздничная суматоха, мы все взбесились. - Лангдон, почему ты сегодня опоздал в школу? - спрашивал мистер Гримшау. - Простите, мистер Гримшау, я смотрел, как украшают ратушу. - Фред Лангдон! Фред! - кричали мы со всех сторон. - Чем ее украшают? Флагами? Гирляндами? Мистер Гримшау с трудом водворял порядок. Для того, чтобы как-нибудь заставить нас заниматься, он придумывал задачи и упражнения, подходящие к случаю. Мы решали, сколько ящиков фейерверка длиною в полтора фута, шириной и высотой в 1 фут поместится в кладовой объемом в 7 кубических футов; читали рассказы о подвигах героев войны за независимость; отыскивали на картах места, где происходили самые решительные сражения. - Белли, расскажи, почему мы празднуем день четвертого июля, - сказал мистер Гримшау на одном из уроков. - Мы празднуем этот день потому, что как раз четвертого июля в 1766 году Америка была объявлена независимой, - начал я. - До этого большая часть Северной Америки была английской колонией. Англия не позволяла Америке ни с кем вести торговлю и присылала кучу своих чиновников, которые очень плохо обращались с американцами. Англия не имела никакого права командовать колонистами, потому что они всю Америку устроили своими руками... - Вот как? Всю Америку устроили... - прервал меня мистер Гримшау. - А что же открыл Колумб? - Колумб открыл Америку дикую, а колонисты устроили колонии, и Англия им ничуть не помогала. Вот американцы и возмутились: прогнали чиновников, перестали посылать в Англию торговые корабли и решили не пускать к себе английские. Англичане все-таки прислали в Бостон корабль с чаем. Бостонцы забрались на корабль и побросали в воду весь чай до последнего фунтика. Началась война. Колонии соединились и все вместе отвоевали у Англии независимость. Америка стала республикой. - Хватит. Садись, Белли. На уроках французского языка мы почти совсем не занимались. Столпившись у кафедры, мы наперебой рассказывали о своих приготовлениях и показывали купленные ракеты. Француз говорил нам, как называются ракеты по-французски, и разучивал с нами наизусть революционные стихи. Только на уроках чистописания все оставалось по-прежнему. Мистер Мольбери круглым почерком выводил на доске скучные прописи, и мы, как всегда, корпели над разграфленными тетрадками. Желтая лакированная линейка еще чаще шлепала нас по пальцам, еще громче стучала по кафедре, потому что мы все время шептались и перебегали с места на место. И вот один раз мы устроили заговор. - Слушайте! - закричал Фил Адамс за десять минут до прихода в класс мистера Мольбери. - Слушайте! Долго ли этот урод будет мучить нас своими прописями? Даже в самый день четвертого июля он готов засадить нас за тетрадки. Давайте проучим его хорошенько. Держу пари, что на сегодня мы избавимся от чистописания. - Как? Как? Что ты придумал, Фил? - закричали мы. - Выкладывай скорей, Адамс! - Марден, стань у дверей и сторожи! - скомандовал Адамс. - У кого с собой есть пистоны? - шепотом спросил он. Дюжина ладоней с зелеными коробочками протянулась к нему. - Это больше, чем нужно, - сказал Фил Адамс и взял из каждой коробочки по щепотке. - Нож! - шепотом распоряжался он. - Джек, помоги! Джек Гаррис открыл свой прекрасный перочинный нож с четырьмя лезвиями. Мальчики осторожно вытянули ножом гвоздики, которыми была прибита на кафедре черная клеенка. Фил Адамс просунул под клеенку целую кучу пистонов и потом большим пальцем вдавил гвоздики на старые места. - Идет! Идет! - вдруг закричал Марден, и мы бросились к своим партам. Мистер Мольбери вошел в класс, повернулся к нам спиной и начал выводить на доске: Почитание родителей и наставников - первый долг детей. - Как ты думаешь, он ничего не заметил? - шепнул мне Уоллес. Я покачал головой. - Кажется, ничего. - Конечно, ничего. Он даже не посмотрел на кафедру, - зашептал Виткомб со своей парты. Мистер Мольбери положил мел и вытер руки платком. Потом медленно направился к кафедре. - Подходит, подходит, - зашипел Перец. Ко мне на парту упала записка: "А вдруг пистоны не выстрелят? Генри Блэк." Я обернулся и сказал одними губами: - Вы-стре-лят. Не отрываясь, я смотрел на мистера Мольбери. Мистер Мольбери вертел в руках линейку. "Только бы стукнул, только бы стукнул скорее". Мистер Мольбери положил линейку и отвернулся к окну. Я перегнулся через парту и дернул Фила Адамса за рукав. - Пропало! Он не стукнет. - Тише! - закричал мистер Мольбери. Желтая линейка высоко поднялась и с размаху шлепнулась на кафедру. Трах-тах-тах... - разнеслось по классу. Запахло гарью. - Ай-ай-ай... - пронзительно закричал мистер Мольбери и присел от страха. Линейка упала на пол. Мистер Мольбери замер на корточках с широко отрытым ртом и растопыренными руками. Мы сидели затаив дыхание и смотрели в разинутый рот мистера Мольбери. Вдруг щеки Переца Виткомба надулись, как два пузыря, задрожали, как желе, он искоса посмотрел на меня и прыснул в кулак. Вслед за ним, пряча голову под парту, захихикал Сэт Роджерс. - Ха-ха-ха!.. - не удержался и я. - Ха-ха-ха!.. Хо-хо-хо!.. - раскатилось по всему классу. Мы хохотали до слез. Блэк схватился за живот, а Фил Адамс упал головой на парту и заливался так, что голова его подпрыгивала и стучала как деревянная. Мистер Мольбери выпрямился, глаза его забегали по нашим лицам. Вдруг он покраснел так, что, казалось, кровь брызнет у него из щек, схватил свою шляпу и, как бомба, вылетел из класса. Дверь с треском хлопнула, даже стекла зазвенели. Мы повскакали с мест. - Качать Фила Адамса! - закричал Джек Гаррис. Мы подхватили Фила и качали до тех пор, пока у него не треснули подтяжки. Перец Виткомб выскочил на середину класса. Он присел на корточки возле кафедры и разинул рот точь-в-точь как мистер Мольбери. Мы опять чуть не лопнули от смеха. - А ведь Филу здорово влетит, - сказал Конвей. - Как - Филу? - подскочил к Конвею Джек Гаррис. - Только посмей нажаловаться - забудешь, как тебя зовут!.. Смотрите, язык держать за зубами, - обернулся он ко всем. - Что ты, Гаррис! С ума сошел? О чем тут говорить?.. Сами знаем! - закричали мы в один голос. В это время дверь открылась, и вошел мистер Гримшау. Он порядком отчитал нас и оставил всех на три часа после уроков. 8 С давних пор в Ривермуте существовал обычай: в ночь с третьего на четвертое июля, ровно в двенадцать часов, городские мальчики зажигали на площади против ратуши огромный костер. - В половине двенадцатого у ратуши, - сказал мне Перец Виткомб, прощаясь со мной третьего июля. - У ратуши, - сказал я решительно и направился домой, размахивая сумкой. "Пойду непременно, - подумал я. Только как это устроить? Два дня тому назад тетушка Эбигэйль при мне сказала Китти: "опять эти мальчишки будут целую ночь кричать на площади. Когда-нибудь они подожгут город". Нет, тетушка меня не пустит. Дедушка-то, пожалуй, ничего. Но тетушка его может отговорить. Тогда пропало мое дело. Надо просто сбежать". Вечером в девять часов я попрощался с дедушкой и тетушкой Эбигэйль и поднялся в свою комнату. Я разделся и лег в постель. Часы на колокольне пробили половину десятого, десять. Хлопнула дверь внизу. это дедушка пошел спать. Как эхо отозвалась другая дверь - тетушка Эбигэйль тоже ушла к себе. Зашаркали по коридору шаги: это Китти идет запирать на замок входную дверь. Наконец все стихло. "Один, два, три, четыре... - считал я удары часов. - Одиннадцать. Пора!" Я вскочил и стал одеваться. "Не забыть бы только завязать узлы на веревке", - думал я, натягивая штаны. Толстая бельевая веревка с утра была спрятана у меня под кроватью - я отрезал потихоньку длинный кусок из Киттиных запасов, хранившихся на чердаке. "Хорошо, что я раздобыл эту веревку. Без нее мне не выбраться: входная дверь скрипит, в темноте непременно что-нибудь опрокинешь. Тетушка услышит, подумает - вор, весь дом переполошит". Я завязал петлю, прикрепил веревку к оконной ручке, встал на подоконник, и, ухватившись за веревку обеими руками, скользнул вниз. Ладони обожгло словно кипятком. "Черт возьми, про узлы я все-таки забыл". Но что такое? Веревка кончилась, а ноги мои болтаются в воздухе. Я попытался нащупать землю носком башмака. Земли не было. Я посмотрел вниз: веревка была короче, чем нужно, по крайней мере, на пять-шесть футов. Нечего делать. Надо решаться. Я разжал руки и полетел вниз. Под окном росли большие кусты шиповника. Я шлепнулся прямо в гущу упругих колючих веток и вскочил на ноги. Я совсем не ушибся, только поцарапал колючками руки и правую щеку. Но это были сущие пустяки. "Ну, теперь скорей на площадь!" Вдруг чья-то рука схватила меня за шиворот. - Ты что тут делаешь, бездельник? - и бородатый ночной сторож направил фонарь прямо мне в глаза. - Я здесь живу. - Порядочные люди ходят через двери, а не через окна. - Видите ли, мои товарищи ждут меня на площади зажигать костер. У нас в доме все уже спят: я не хотел будить... Сторож осмотрел меня с ног до макушки и покачал головой. - Э, что с тебя взять! Беги скорей, а то без тебя зажгут. Посередине площади в темноте носились взад и вперед черные тени. У одной голова была вдвое больше туловища, другая размахивала длинной и тощей, как жердь, рукой, у третьей за спиной торчал огромный горб. Я подбежал поближе и узнал горбатую тень - это был Блэк, он тащил на плечах вязанку колючего хвороста. - Здорово, Блэк! - А, это ты, Белли! Скорей за дело! - Белли, где Белли? - закричал откуда-то Виткомб. - Беги сюда. Мы нашли целый склад поломанных бочек. И откуда-то из темноты к самым моим ногам с грохотом подкатился бочонок. Я поставил бочонок себе на голову и, придерживая его обеими руками, побежал вслед за Блэком. Через полчаса настоящая пирамида из всякого хлама выросла на площади. Пустые бочонки, ящики из-под яиц, куски развалившегося забора, обломки досок, ветки - все пошло в ход. В щели мы насовали пучки соломы и старые газеты на растопку. - Раз, два, три... - зажи- га-а-ай! Чиркнули спички, и огненные змейки поползли со всех сторон. Вот три из них встретились, слились, и желто-красный язык взлетел вверх. Вот вырвался другой, третий... Пирамида загудела, затрещала и вспыхнула разом. Искры заметались в темном небе, и красные зайчики запрыгали на стеклах домов. - Ура! Ура! - закричали мы и, схватившись за руки, заплясали вокруг костра. - Подбрасывай, не зевай! - кричали мы друг другу, и охапки черных веток летели в огонь. Черные ветки краснели, коробились и пропадали в костре. Середина площади стала островом, шумным и страшно светлым. Мальчишки, перепачканные сажей, с прилипшими ко лбу волосами, орали и плясали, как дикари. За островом стояла темнота, и тот, кто переступал границу, исчезал из глаз, точно проваливался сквозь землю. К двум часам костер проглотил все наши запасы. Огненные языки осели, синие барашки закудрявились над углями. Остров становился все меньше и меньше. - Том Белли! Том Белли! - окликнул меня из темноты кто-то невидимый. Под деревом стояла кучка мальчиков. Я еле различил Гарриса, Адамса, Блэка и Виткомба. - Идем с нами, Том, - сказал шепотом Гаррис. - У нас замечательный план. И мы все пятеро зашагали по темному боковому переулку. - Перец, куда мы идем? - тихонько спросил я. - Мы решили сжечь старый дилижанс Ньюмена Вингета. Он все равно никуда не годится, а гореть будет до утра, - ответил Перец. - Правильно, - закричал я. - На всю ночь хватит. - Тише! Что ты кричишь! Стоп, ребята! Пришли. В самом конце переулка стоял сарай. Переулок был узкий и от площади до сарая подымался горкой. Сарай мрачно глядел вниз разбитыми окнами. С давних пор в нем хранился старый дилижанс, когда-то ходивший между Ривермутом и Бостоном и сосланный на покой с тех пор, как построили железную дорогу. Давно сложили головы на службе у водовоза таскавшие дилижанс серые клячи. Умер возница, постоянный посетитель трактира "Белый голубь". А дилижанс все еще стоял в сарае, обрастая плесенью, покрываясь паутиной и разваливаясь с каждым днем все больше и больше. Дверь была заперта только ржавым засовом. Мы дружно налегли. Дверь скрипнула и неожиданно легко распахнулись. Из глубины сарая так и понесло холодом, густой сыростью и плесенью. Во всех углах что-то зашуршало и зашевелилось. - Ай! - закричал Перец. Летучая мышь с писком пронеслась над его головой и задела крылом волосы. Мы все отскочили назад. - Кто не трус - вперед! - скомандовал Гаррис. Я стиснул зубы и шагнул в сарай. Вслед за мной двинулись Джек Гаррис и остальные мальчики. Фил Адамс зажег спичку. Мы увидели старую карету. Это был не дилижанс, а скелет дилижанса. Вся краска облупилась, подушки с сиденья исчезли, кожаные шторы висели лохмотьями, в трухлявых рамах торчали осколки стекол. Вдруг Блэк взвизгнул и схватил меня за руку. - Что ты, что с тобой? - Кто-то прошмыгнул за моей спиной. - Пустяки. Тебе показалось, - успокоил я Блэка. - Кто там труса празднует? - заворчал на нас Джек Гаррис. - А ну-ка, навались, ребята! Мы схватились за дышло и выволокли инвалида из сарая. Он скрипел, дребезжал и стонал, как будто предчувствовал свою гибель. Заржавленные колеса не хотели двигаться и упирались в землю. Но мы разом навалились на кузов, и дилижанс, подпрыгивая и кренясь то направо, то налево, покатился под гору. Он катился все быстрее и быстрее. На площади толпа мальчишек с криком расступилась перед дилижансом, и дилижанс с разгону въехал прямо в костер. Он качнулся раз-другой и остановился. Сухое дерево сразу затрещало, затрепетали и скорежились кожаные занавески, и дилижанс запылал, как стог сена. Вдруг черная человеческая фигура появилась на козлах дилижанса. Человек что-то кричал и махал руками. Мы так и замерли. Отчаянный скачок - и Перец Виткомб с размаху шлепнулся прямо между мной и Филом. Фил Адамс сдернул с себя куртку и набросил ее Перецу на голову. Раз, раз - куртка за курткой полетели на Виткомба. - Черти, что вы делаете? - закричал Перец, с трудом выкарабкиваясь из-под кучи курток. Он был совершенно цел. От огня пострадали только волосы и брови. - Зачем вы забрасываете меня всяким хламом? - Так всегда делают, когда человек выскакивает из огня, - отвечал Фил Адамс. - Но как тебя угораздило попасть в костер? - спросил я. - Я хотел, чтобы вы меня прокатили с горы, - виновато ответил Перец, - и забрался потихоньку в дилижанс. А вы, сумасшедшие, вогнали его прямо в огонь. Так ведь и спалить человека можно, - рассердился он. Мы захохотали. - Так тебе, лодырю, и надо. - Сами вы хороши... - начал Перец и вдруг застыл с открытым ртом и вытаращенными глазами. Мы обернулись. Двое полицейских стояли за нашими спинами. - Марш за нами! Вы арестованы, - сказал полицейский. Я посмотрел на мальчиков. Лица у всех вытянулись, как огурцы. Опустив головы, мы поплелись за полицейскими. У поворота я обернулся. Вся площадь, до самого дальнего угла, была светлая и даже как будто теплая. На земле качались и шевелились черные тени и оранжевые полосы. Окошки во всех домах кругом стали точно расплавленные. А посередине площади был уже не костер, а настоящий пожар. Хорошо горел дилижанс Ньюмена Вингета. ---------- Белое двухэтажное здание ратуши задним фасадом выходило на грязный переулок. С этой стороны ратуша совсем не была нарядной. На потемневшей штукатурке тускло поблескивали редкие окошки и перемигивались с решетчатыми окнами желтого унылого полицейского участка. Зазвенели ключи, заскрипел засов, и перед нами растворилась кованая, тяжелая дверь. Мы очутились в большой пустой комнате. Жестяная лампа коптила под самым потолком. Лампа освещала грязные стены, каменный пол и голые лавки. Снова щелкнул замок, заскрипел засов, и мы остались одни. - Ушли... Заперли... - упавшим голосом сказал Генри Блэк. - Вот так штука... - протянул Джек Гаррис. Больше никто не говорил ни слова. В полицейском участке было глухо и мрачно, как в погребе. От тишины звенело в ушах. По стене медленно полз паук. Он не обращал на нас никакого внимания. Мы уселись на лавку. Генри Блэк вытащил перочинный нож и грустно принялся вырезать свой вензель, но рука у него дрожала, и вензель вышел гораздо хуже, чем всегда. Тонкий храп с присвистом донесся из глубины. Кто-то, кроме нас, был в полицейском участке. Три двери с решетчатыми окошками выходили в нашу тюрьму. К дверям были прибиты дощечки с номерами: 1, 2, 3. Вдруг в окошечке № 1 появилась рожа: лиловый, висячий как слива, нос, рыжие спутанные бакенбарды, на одном ухе засаленная матросская шапка. Рожа посмотрела на нас заплывшими глазами, громко зевнула, показав вместо зубов целый лес обгорелых пней, и скрылась. Мы молча переглянулись. - Фил, а Фил, - вдруг сказал Перец Виткомб. - Как ты думаешь, нас не повесят? - Трус! - огрызнулся Адамс. - Мы же сожгли не ратушу, а только старое корыто Ньюмена Вингета. - Будет гораздо хуже, - сказал Джек Гаррис. - Нас продержат здесь все четвертое июля. - Дураки вы будете, если просидите здесь, как цыплята в курятнике, - заскрипел за дверью № 3 чей-то хриплый бас, и в окошке показалась рябая, красная, как медная кастрюля, физиономия, с черной курчавой бородой. - Хотел бы я быть на вашем месте. Только бы меня здесь и видели. - Джек Гаррис вскочил и подошел к решетке. - А что бы вы сделали? - Поставил бы скамейку на скамейку, на нее еще скамейку и показал бы им хвост вон через то окошко. В самом деле, над входной дверью было открытое окошко. - Остроумно замечено, дружище Чарли, - отозвался из-за своей рыжий арестант № 1. - Я бы с удовольствием пожал твою руку, но проклятая решетка мешает вежливому обращению. Молодые искатели приключений, не пожертвуете ли вы что-нибудь заключенным за добрый совет? Мы порылись в карманах и сунули несколько монеток мистеру Чарли и его рыжему товарищу. Потом осторожно, на цыпочках, мы перенесли к дверям скамейку. На эту поставили другую, третью... Джек Гаррис вскарабкался наверх и выглянул в окошко. - Все спокойно. Полицейских нет. За мной! Он просунул в окно ногу, плечо, оттолкнулся - и был таков. За ним полез Адамс, потом Блэк. Я и Перец чуть не застряли в окне, потому что никто не хотел оставаться последним. - Лезь, Белли. - Да пролезай же, Перец! - шипели мы и наконец разом вывалились на улицу. - Ну, теперь спасайся кто может! 9 Китти Коллинс стояла в дверях и изо всех сил трясла коврик. Вокруг нее облаком кружились пылинки. Увидев меня, Китти опустила ковер на крыльцо. - Наконец-то, мастер Том! Где это вы бродите по ночам? И что вы сделали с моей веревкой? Добрая половина ее висела из вашего окна. Еще скажите мне спасибо, что я убрала ее, а то здорово досталось бы вам от тетушки. "Вот хорошо, что она убрала веревку". - Китти, милая, спасибо! Китти засмеялась и опять принялась за свой коврик. - Да ну вас! Идите выспитесь. Еще три часа осталось до завтрака. Я на цыпочках вошел в коридор. Ставни были еще закрыты. Зеленоватый полумрак стоял в углах. Только сквозь щелку пробивался свет и рисовал на полу желтые прямоугольники. Стулья и половицы поскрипывали, как будто кряхтели, просыпаясь. Я поднялся в свою комнату, сбросил башмаки и, не раздеваясь, лег на кровать. Но заснуть я не мог. "Что-то будет? - думал я. - Заметили они уже, что мы удрали, или нет? Знают ли они нас по именам? А ловко посоветовал этот краснорожий Чарли. Если бы не он, мы бы так и сидели в участке. Что бы сказал дедушка? Здорово бы рассердился? Дилижанс хоть был негодный, а все- таки не наш. Ой, как влетит! Удрал без спросу... Попал в участок... И дилижанс этот несчастный..." Так ворочался я с боку на бок, пока внизу не захлопали двери и не зазвякали чашки. Я встал, умылся, пригладил волосы, надел другую курточку и сошел вниз. За празднично накрытым столом сидели дедушка и тетушка Эбигэйль. На дедушке вместо обычной домашней куртки был парадный серый сюртук, тетушка была в лиловом шелковом платье; золотой медальон с голубым камешком висел у нее на шее. Посередине стола стоял румяный крендель, весь обсыпанный сахаром и утыканный изюмом и миндалем. Дедушка прихлебывал кофе и читал утренний, еще пахнущий краской номер "Ривермутской утки". - Доброе утро, - сказал я тихо, сел на место и стал есть свой кусок кренделя, стараясь не глядеть на дедушку. - Доброе утро, доброе утро, - ответил дедушка и продолжал читать газету. Но я почувствовал, что он раза два искоса посмотрел на меня. - Ну, как ты сегодня спал, Том? Я покраснел до слез. - Благодарю вас, ничего. - А я всю ночь не сомкнул глаз. Эти негодные мальчишки на площади не дали мне ни минуты покоя, - сказал дедушка. - Что только делалось сегодня ночью в городе! Чашка задрожала у меня в руках, и кофе выплеснулось на блюдечко. - Что только делалось! - повторил дедушка. - Эти шалопаи забрались в сарай Ньюмена Вингета и сожгли его дилижанс. Настоящие разбойники! Пусти их, так они спалили бы весь город. Ведь спалили бы, Том? Как ты думаешь? Я боялся пошевельнуться и упорно смотрел в чашку. Язык у меня прилип к небу. - Что же ты молчишь, Том? Разве ты со мной не согласен? - спросил дедушка опять и принялся за свою газету. - Как?! - вскрикнул он вдруг. Я чуть не свалился со стула. - "Злоумышленники остались неизвестными! - водил дедушка пальцем по строчкам "Ривермутской утки". - Они бежали с места заключения, не оставив никаких следов, могущих служить для определения их личности, кроме вензеля Г.Б., вырезанного на скамье". "Идиот этот Генри Блэк! Вечно он со своими вензелями!" - "Потерпевший владелец дилижанса мистер Ньюмен Вингет предлагает пять долларов вознаграждения за указание виновных". Ах, он никогда не кончится, этот несчастный завтрак! Вон дедушка опять подвигает свой стакан тетушке Эбигэйль, и коричневая струйка, дымясь, бежит из носика кофейника. Вот тетушка вооружилась длинным ножом и опять принялась нарезать тонкие ломтики кренделя. Тетушка, как всегда, не спрашивая, хочу я или нет, подкладывает мне еще ломтик. Кусок застревает у меня в горле, но я жую и жую, чтобы дедушка и тетушка ничего не заметили. Наконец дедушка складывает салфетку и встает. Я вскакиваю со стула и пулей вылетаю из комнаты. Спрятаться бы! Удрать бы куда-нибудь подальше! Я вбегаю в конюшню и плотно закрываю за собой дверь. Джипси встречает меня ржанием. Она спокойно ест свой овес и благодушно помахивает хвостом. Ей что? Это ведь не она сожгла дилижанс и не она сидела в участке! Я стал седлать Джипси. "Уеду к Блэку на ферму, чтобы подольше не попадаться на глаза дедушке", - решил я. - Том! Белли! Где ты? Куда ты провалился? - закричал кто-то во дворе. Я высунул голову за дверь. Джек Гаррис и Чарлз Марден стояли посреди двора. - Приходил сюда Ньюмен Вингет? - спросил Джек Гаррис. - Что ты? Что ты? - зашептал я и замахал руками. - Сюда? Ньюмен Вингет? - Понятно, сюда! Все уже открыто. Он явился к нам чуть не в восемь часов и поднял папу с постели. Дело было жаркое, но все уладилось. - Как уладилось? - Да очень просто. Он потребовал, чтобы каждый из нас заплатил ему по три доллара: ты, я, Фил Адамс, Генри Блэк и Перец Виткомб. Выходит 15 долларов, а старая колымага не стоит и 75 центов. Недурно старик нагрел себе руки! - Да откуда же он узнал, что это мы? - Он все подглядел, старая лиса. Помнишь, Блэк взвизгнул - это Вингет собственной персоной прошмыгнул за его спиной. Он нарочно дал нам укатить свой дилижанс, чтобы потом содрать за него втридорога. И объявление в газете он дал сам. Ух! Гора с плеч! Значит, мы никого не обокрали. Ньюмен сам хотел, чтобы у него утащили дилижанс. Теперь заплатим - и дело с концом. Я вывернул карманы и сосчитал все свои деньги. От пяти долларов, которые прислал мне на праздники папа, осталось три доллара четыре цента. Отдам их дедушке. Пусть заплатит Вингету. - Подождите меня, ребята, я сейчас! - крикнул я товарищам и побежал к дедушке. Дедушка сидел у себя в комнате и писал письмо. - Дедушка! - закричал я, - мне нужно вам что-то сказать. Вот!..- Я высыпал на стол целую кучу блестящих монеток. - Как раз три доллара! - Возможно, - сказал дедушка, - но только зачем ты устроил мне на столе эту меняльную лавку? Я, захлебываясь и запинаясь, выложил всю историю: про веревку, костер, дилижанс, про краснорожего Чарли, про полицейских, про участок... Когда я закончил, дедушка открыл средний ящик стола, вынул исписанный листок бумаги и, ни слова не говоря, протянул мне. Я прочитал: Я, нижеподписавшийся, получил сполна от капитана Даниэля Нёттера 3 доллара, причитающиеся с внука его Томаса Белли за покупку дилижанса. Дано 4 июля 18..г. Ньюмен Вингет Дедушка сбоку смотрел на меня. - Я имел удовольствие беседовать с мистером Ньюменом Вингетом за полчаса до завтрака, - сказал он. Дедушка сгреб монеты в кучу и прихлопнул их ладонью. - Ну, а что мы сделаем с этим? - Не знаю, дедушка. - Хочешь взять их обратно? - Нет, это я вам должен за Вингета. - Ты прав, настоящий мужчина сам платит свои долги. Пока я разговаривал с дедушкой, пришли Уоллес и Перец Виткомб. Все четверо стояли посреди двора. Перец Виткомб что-то говорил, размахивая руками, и все хохотали. - Том, ты только послушай! - закричал Чарлз Марден, как только я выскочил на крыльцо. - Замечательная новость! Перец, расскажи ему сначала. - Ладно. Слушай, - сказал Перец. - Прибежал я после нашей ночной передряги домой, пробрался к своей постели и заснул как убитый. Снилась мне всякая дрянь: будто я попал в костер и что-то про полицейских. Вдруг слышу, кто-то кричит над ухом: "Да проснешься ли ты, негодяй?!" Открыл глаза, смотрю: отец стоит надо мной, злой как черт. - Хороших ты дел натворил, самих бы вас сжечь вместо этого дилижанса. Шалопаи! Бездельники! Работаешь с утра до вечера, а он по три доллара выпускает в трубу. Да сам ты с руками и ногами не стоишь трех долларов. Я вскочил как встрепанный. Какие три доллара? Оказывается, отец встретил Вингета на улице, и эта старая лиса на нас нажаловалась. Отец кричит: - Где я возьму три доллара? Вот было у меня тебе на башмаки... Теперь ходи босой. Надо отдавать деньги ни за что ни про что. Пятнадцать долларов за такую старую рухлядь. На! Тащи! Да возьми расписку, а то ведь он, сквалыга, скажет, что ни черта не получал. Я скорее шапку в охапку - и побежал. Ну и берлога у этого Вингета. На улице жара, а у него все окна закрыты, пыль, паутина по всем углам. А книг конторских - просто тьма, как дрова в углу сложены. Только сел старикашка писать расписку, кто-то стучит в дверь. Пошел он открывать, и слышу я вдруг какой-то знакомый голос в коридоре. Сладенький такой. Я заглянул в щелку. Вот тебе и раз! Наш Конвей. - Мистер Вингет. Будьте любезны уплатить мне пять долларов, я знаю преступников. Старик потер руки, хихикнул и говорит: - Опоздали-с, молодой человек. Преступники обнаружены без вас. - Как, уже? Да ведь газета только что вышла. - Уже. В другой раз будьте попроворнее. - Да вы, может быть, не тех знаете?! - Тех самых. Будьте здоровы, молодой человек. И захлопнул перед его носом дверь. Я схватил расписку - и за ним. На углу догнал его и говорю: - Ну, Билли, что получил за доносик? Он испугался, что я его вздую, и понесся от меня, как заяц. А я к вам! Хорошенькая история? - Ну и мерзавец этот Конвей! - воскликнул Гаррис. - Попадись он мне только! - стукнул я по воздуху кулаком. Со стороны площади донесся выстрел. Из-за реки, как эхо, отозвался другой. Где-то за нашим домом с треском взорвалась целая дюжина петард. Ривермут салютовал четвертому июля. - Черт с ним, с этим Конвеем! - закричал Гаррис. - Где наши петарды? Отпразднуем хорошенько сегодняшний день и наше избавление. Мы выкатили из сарая огромную пустую бочку и торжественно поставили ее посреди двора. Весь запас наших петард был пущен в ход, и взрыв получился на славу. Жаль, что у нас нет ни ружья, ни пистолета, - сказал Чарлз Марден. - Как нет? - закричал я, побежал к себе в комнату, сорвал со стены свой медный пистолет и, запыхавшись, вернулся во двор. - Заряжен настоящим порохом! - Покажи-ка, - сказал Гаррис и недоверчиво повертел пистолет в руках. - Он не выстрелит. - Выстрелит! - Я нажал собачку. Курок слабо щелкнул. Пистолет молчал. Потом попробовал Гаррис, за ним Перец Виткомб, Бенни Уоллес и Марден. Пистолет молчал. - Не может быть! Он же стрелял в Новом Орлеане. Я вырвал у Мардена пистолет и изо всех сил дернул собачку. Ба-бах... Целое облако дыма взвилось надо мной. Что-то с размаху ударило меня в грудь, а руку дернуло и как будто оторвало от плеча. - Ты ранен? Ты ранен? - закричал Уоллес. - Н-не знаю... - растерянно пробормотал я. Дым рассеялся, и я увидел, что от моего прекрасного пистолета осталась только погнувшаяся рукоятка. Я с грустью смотрел на эти жалкие остатки. - Не вешай нос, Том, - сказал Гаррис, - твой пистолет погиб славной смертью в день четвертого июля. - Давайте похороним его с почетом! - предложил я. - Похороним! Похороним! - закричали Марден и Уоллес. Я притащил коробку из-под дедушкиных сигар. Уоллес пожертвовал свой носовой платок, и мы завернули в него рукоятку моего бедного пистолета. Под грушевым деревом мы вырыли ямку и торжественно опустили в нее сигарный ящик. Забросали ящик землею, насыпали холмик и покрыли его маргаритками с любимой тетушкиной клумбы. Над могилкой мы водрузили дощечку с надписью: ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ  мистер ГРОМОБОЙ из НОВОГО-ОРЛЕАНА, погибший геройской смертью 4-го июля 1847г. двух лет от роду. - Веч