ная память тебе, старый товарищ, - сказал я и снял шапку. - Ты служил мне верой и правдой. Ну а теперь - на площадь! 10 На площади у ратуши столпились дамы в светлых платьях, горожане в длиннополых сюртуках, сельские жители в толстых куртках с блестящими пуговицами. Над бантами, яркими зонтиками, цилиндрами, крестьянскими шляпами с кокардами высилась голубая, украшенная флагами трибуна. На трибуне размахивал руками Иезекил Элькинс, секретарь муниципалитета. В черном сюртуке, черном галстуке и узких панталонах, он был похож на рассерженного майского жука, дрыгающего лапками. Иезекил Элькинс что-то говорил, широко раскрывая рот. Мужчины вытягивали шеи, дамы подымались на цыпочки. Все молчали и слушали. Мы пустили в ход кулаки и локти, чтобы пробраться к трибуне. Но кулаки и локти не помогли. Мы так и остались позади. Только отдельные слова речи долетали до наших ушей: "Уважаемые сограждане... Великий день четвертого июля..." Нам скоро надоело ловить обрывки слов и смотреть, как разевает рот Элькинс, и мы уже стали подумывать, где бы найти что-нибудь позанятнее. Но, к нашему счастью, Иезекил кончил речь. "Ура!.. Да здравствует свободная Америка!" - загремело со всех сторон. Шапки полетели в воздух, застучали каблуки, захлопали руки. Мы тоже заорали: "Ура! Ура! Да здравствует свободная Америка!" Чарлз Марден сложил ладони коробочкой и хлопал так громко, что соседи оборачивались. Перец Виткомб забросил свою шапку прямо на дерево. Она висела на ветке, как яблоко, и качалась. Мы еле сшибли ее потом камнем. Иезекил поклонился, прижав руку к сердцу, и сбежал с трибуны. Толпа заколебалась и расплывалась по всей площади и по соседним бульварам. Дамы просунули под локти своих мужей ручки, затянутые в светлые перчатки, и подхватили пышные оборки праздничных платьев. Мужчины важно вели дам, свободной рукой опираясь на трость. Девицы, шурша крахмальными юбками, взявшись под руки, шли целыми шеренгами. Они поглядывали по сторонам, перешептывались и хихикали. Мальчишки шныряли в самой гуще толпы, проскальзывали под локтями толстого лавочника, наступали на платья дамам, плечом разбивали шеренгу барышень. - Элькинс... Америка... Речь... Городское управление... - жужжала толпа. - Молодчага Элькинс. Здорово это он про бостонцев, как они скормили рыбам английский чай. Перед нами шел, расталкивая толпу саженными плечами, ломовой извозчик Смит. - Посмели бы они теперь приставать к Америке! Мы бы им!.. Смит был самый сильный человек в Ривермуте. Он бросал на свою телегу огромные мешки, точно в них была не мука, а пух. Все школьники нарочно бегали на рынок смотреть на силача. Мы догнали Смита и вежливо сняли перед ним шапки. - Здорово, пареньки, - приветливо ответил он с красной пятерней сгреб с курчавой головы высокий картуз. Стайка розовых и голубых мисс заслонила от нас Смита. Запахло резедой и ландышами. Атласная лента скользнула у меня по носу. - ... Мистер Элькинс произнес прелестную речь, - с жаром говорила девица в шляпе с незабудками. - Но как жаль, что он такой старый и некрасивый. Вот если бы у него были большие черные глаза и прямой нос, как у Генри Джонса из магазина "Последние моды"... - Вот пигалицы, - прошептал Чарлз Марден. - Глядите, ребята, что сейчас будет! Чарлз вытащил из кармана "лягушку" (так назывались у нас трескучие прыгающие ракеты). - Ах!.. Ой!.. Ай!.. - завизжали девицы и рассыпались в разные стороны - "лягушка" прыгала прямо у них под ногами, трещала и бросала искры на кисейные платья. - Ох уж эти мальчишки, - сказал Марден девицам и скорчил самую постную физиономию. - Вечно они пристают к гуляющей публике. Мы все вежливо поклонились и, как ни в чем не бывало, пошли дальше. Вокруг площади как грибы выросли маленькие ресторанчики: два-три столика, четыре скамейки и огромные вывески. САМОЕ холодное мороженое И САМЫЕ горячие пирожки Лучшее в АМЕРИКЕ Пиво Прохладительные напитки ДЕШЕВО И ВКУСНО Но больше всего мне понравилась намалеванная яркими красками огромная пивная кружка с пышной пеной, переливающейся через край. Кружка была точь-в-точь Везувий во время извержения. - Зайдем сюда, выпьем по кружке пива. Я угощаю. Мы уселись на скамейки и спросили "лучшего пива в Америке". Долговязый парень в белом переднике поставил перед нами шесть тяжелых глиняных кружек. Пиво шипело и пенилось. Пузырьки вздувались и лопались. Горький холодок пощипывал язык. Какой-то мальчишка остановился перед ресторанчиком и посмотрел на нас с завистью: - Ишь, расселись, черти! Мы потягивали пиво маленькими глотками. Приятно сидеть за столиком и поглядывать на мальчишек, шмыгающих вокруг! Гаррис очень шикарно закинул ногу на ногу и сдвинул на затылок шляпу. Но пива в кружках становилось все меньше и меньше, и наконец круглое дно выглянуло и заблестело, как лысина. Я поднял кружку, запрокинул голову и вылил в рот последнюю каплю. - Жаль, - сказал я, - было вкусно. - Будет еще вкуснее, - сказал Марден. - Идем к Петтинджилю есть мороженое. Я порылся в карманах. - У меня больше нет денег. - Я все до цента потратил на петарды, - заявил Виткомб. - А я на яблоки, - прибавил Бенни Уоллес. - Бросьте, друзья, идите, если зовут, - сказал Марден. Мы не заставили себя долго просить и отправились к Петтинджилю. Кондитерская Петтинджиля была самая лучшая кондитерская в городе. Хозяин ее, мистер Петтинджиль, был самый знаменитый человек в Ривермуте. Ни один свадебный обед, ни один юбилейный вечер не обходился без пломбира и тортов его изготовления. Но не торты и пирожные прославили мистера Петтинджиля. Он был капельмейстером любительского оркестра "Ривермутских друзей музыки". И когда его кругленькая фигурка, горбатый нос и торчащий, как петушиный гребень, хохолок появлялись на эстраде, публика хлопала, не жалея ладоней. Мистер Петтинджиль дирижировал, приподнимаясь на цыпочки и грациозно размахивая палочкой. На репетициях эта самая палочка дробно стучала по деревянному пюпитру и угрожающе качалась перед носом зазевавшегося фагота или барабанщика. Мистер Петтинджиль был вспыльчив. Чарлз Марден дернул дверь с надписью: "Кондитерское искусство Петтинджиля". Серебристо зазвенел колокольчик, и мы вошли в кондитерскую. По стенам на полках были аккуратно расставлены коробки, перевязанные розовыми и голубыми ленточками. С крышек улыбались кудрявые красавицы, прижимавшие к груди букеты роз. На стойках под стеклом нежно белели и розовели кремовые башенки тортов и пирамиды конфет. Сладкий запах ванили и рома поднимался от напудренных сахаром кексов и пудингов. За прилавком стояла продавщица в кружевном передничке и кружевном чепчике. У нее щеки розовые, как засахаренные персики, а оборочки чепца, воротничка и рукавчиков пышные, как крем на пирожных. Кафе было в комнате за магазином. Мы прошли туда и заняли столик на "шесть персон". В кафе было пусто. Приближался обеденный час, а ривермутские жители не любили портить сладостями аппетит перед обедом. В глубине комнаты, за зеленой перегородкой, мистер Петтинджиль принимал заказы. Чарлз Марден заказал мороженое, и через пять минут девушка в белом переднике поставила перед нами блестящий поднос. На стеклянных вазочках красное, малиновое и кремовое ванильное мороженое высилось легкими горками. Тоненькие костяные ложечки торчали из каждой верхушки. Мы набросились на мороженое, и скоро вазочки опустели. Самая придирчивая посудомойка не могла бы на нас пожаловаться: никто не оставил ни капли. - Спроси еще! - воскликнул Марден, облизывая ложку. - Том Белли, скажи Петтинджилю, чтобы он прислал второй поднос. Я посмотрел на Мардена недоверчиво. Что он? Шутит? Откуда у него столько денег? Нет, Марден не шутил. У него было совсем серьезное лицо. Ну, если так... Я пошел за перегородку. Петтинджиль сидел за стойкой и что-то записывал в конторскую книгу. - Мистер Петтинджиль, пришлите нам, пожалуйста, еще столько же порций мороженого. - Ванильного или малинового? - И того, и другого, будьте любезны. - А денег-то у вас хватит? - Раз мы заказываем... Я отдернул драпировку и пошел к своему столику. "Что же это? Где они?" На подносе пустые вазочки, стулья в беспорядке вокруг стола. И никого! Ни одного человека! Ноги и руки у меня похолодели. Удрали, пока я разговаривал с Петтинджилем? А у меня ни пенса... А Петтинджиль шутить не любит. За перегородкой зазвенели ложечки. Несут! Я бросился к дверям. Румяная продавщица раскладывала на стеклянном блюде пирожные. Через магазин нельзя. Я оглянулся направо, налево... Окно! Я с разбегу вскочил на подоконник и, зажмурив глаза, бросился вниз. Пятки больно ударились о мостовую. Хорошо еще, что первый этаж. Не оглядываясь, я понесся что было духу по переулку, свернул в Верхнюю улицу, пересек улицу Старого Рынка и вылетел на площадь. - Стой, сумасшедший! Мина! Мина! - закричали со всех сторон. Я остановился. Какая мина? Где? Передо мной не было ничего, кроме огромной бочки. - Направо! Налево! - кричали из толпы и делали мне какие-то знаки руками. Я ничего не понимал и только растерянно оглядывался по сторонам. Вдруг что-то разорвалось и грохнуло прямо передо мной. Меня сшибло с ног и подбросило в воздух. ---------- - Ну как? Лучше ему? - Кажется, лучше. Он спит. Я открыл глаза. В ногах кровати сидела тетушка Эбигэйль. В одной руке она держала рюмку с водой, в другой аптечный пузырек. Мутные капельки скатывались в рюмку и белым дымком таяли в воде. Дедушка, неслышно ступая, шагал из одного угла в другой. - Слава богу, никаких вывихов и переломов, - шепотом говорила тетушка. - Доктор сказал - просто общее сотрясение. Но что стало со мной, Даниэль, когда я увидела эти носилки! Я думала, что умру... Я попытался приподняться, но все тело у меня заныло, а перед глазами заплясали красные и желтые круги. В ушах зазвенели ложечки Петтинджиля. Я застонал. Тетушкин чепец наклонился ко мне. - Что тебе, Том? Что с тобой? Я хотел сказать: "Не беспокойтесь тетушка", но язык выговорил: "малинового и ванильного". - Господи помилуй! - воскликнула тетушка. - Что он такое говорит? - Здесь продается лучшее пиво в Америке! 11 В классе было пусто. На полу валялись бумажки и кусочки сломанного грифеля. Крышки парт были откинуты, и ящики для книг как будто нарочно показывали свои изрезанные перочинными ножами и заляпанные чернилами стенки. Один из ящиков был покрыт монограммами Г.Б. (парта Генри Блэка), в другом валялась забытая тетрадка, в третьем - целая куча ореховой скорлупы и растрепанный задачник. Я и Бенни Уоллес сидели в углу класса на последней скамейке и, не разгибаясь, скрипели перьями. Нам сегодня не повезло на латинском уроке: неправильные глаголы подвели нас, и мистер Гримшау велел нам остаться после занятий и проспрягать по десятку этих несчастных глаголов. Я уже одолел шесть штук, и рука у меня устала выводить бесконечные Perfectum'ы и Plusquamperfectum'ы. Я отложил перо. - Давай отдохнем, Бенни. - Ладно, - согласился Уоллес и отодвинул тетрадку. - Только ненадолго. Я хочу прийти домой пораньше. Мы с папой едем сегодня в Индию. - Как в Индию? - вытаращил я глаза. - Это секрет, Том. - Расскажи, Бенни. Я не проговорюсь. - Когда папа бывает свободен, - сказал Бенни, - мы раскладываем на столе карту и решаем, куда ехать. Потом придумываем, что взять с собой - какое оружие, платье, провизию, и начинается настоящее путешествие. Садимся на корабль. Иногда бывает буря. Иногда просто качка. Охотимся на китов... Потом - приехали. Если мы в пустыне - покупаем верблюдов. Нанимаем проводника. Папа все знает, где какие деревья, какие где звери. Сегодня мы собирались в Индию. Будет охота на слонов. - Счастливец ты, Бенни. Это здорово интересно. Я бы хотел хоть раз попутешествовать с вами. - Я спрошу у папы, и мы возьмем тебя с собой. А теперь давай заниматься, а то я опоздаю. Папа редко бывает свободен. Мы придвинули тетрадки, и перья опять заскрипели. Через четверть часа Уоллес покончил со своими глаголами. - У меня готово. Я побегу, Том. - Иди, я тоже скоро кончу. Уоллес собрал книги и выбежал из класса. "Какой славный парень этот Уоллес. Роджерс вечно дразнит его "девчонкой". Глупо. Разве девчонки бывают такие умные? А что мускулы у него некрепкие, так это сущие пустяки. Подарю ему свой перочинный ножик". tetigimus tetigistis tetigerunt... Кончено! Я собрал книги, стянул их ремешком и, размахивая связкой, выскочил на крыльцо. Негодяй! Возле калитки, прижатый к забору, стоял Уоллес. Перед ним, загораживая выход, приплясывал Конвей. - Уа, уа... Наш младенец захотел кушать. Ничего, твоя кашка не простынет. Сэт Роджерс, прислонясь к дереву, смотрел на Бенни и Конвея. Он заложил руки в карманы и весело посвистывал. - Если очень торопишься, попроси хорошенько, - пищал Конвей, - может, и отпущу, а пока отведай вот этого. - И Конвей щелкнул Бенни прямо в нос. Воздух застрял у меня в горле - ни туда, ни сюда. Зубы сжались так, что в скулах стало больно. Сердце заколотилось, застучало, запрыгало. Потом что-то горячее поднялось к глазам и зашумело в ушах. Я соскочил с крыльца и с размаху запустил в Конвея связкой книг. - Берегись, Билли! - закричал Роджерс. Конвей бросил Бенни, но не успел увернуться, и связка ударила его в грудь. Он пошатнулся. Я подскочил к Конвею, схватил обеими руками за куртку и стал трясти так, что у него защелкали зубы. Конвей рванулся. В руках у меня осталась только большая перламутровая пуговица. Пальцы Конвея впились в мои волосы. - Стой, стой, ребята! - во двор ввалилась толпа мальчишек с ракетками и мячами. Впереди бежал Фил Адамс. Он кричал: - Что это у вас? Драка? Драться, так драться по правилам! Нас схватили за куртки и оттянули друг от друга. Фил вынул носовой платок и туго обвязал мне голову. - И куда только ты лезешь с такими вихрами? - ворчал он. - Все равно. Скорее, Фил. Пусти, - бормотал я. Конвей смотрел на нас исподлобья. - Сэт, повяжи мне тоже голову, - потребовал он. Коротенькие волосы Конвея трудно было ухватить даже щипцами, но Роджерс сейчас же вынул из кармана клетчатый платок и, аккуратно сложив его, повязал голову друга. - Не забудь приемы бокса, которые я тебе показывал, - шептал мне Фил. - Не стискивай кулак. Бей косточками. И все в одну точку. Наскакивай снизу - нырком. Помни, что крач у тебя хорошо выходит. Ну, иди. Меня отпустили. Я бросился к Конвею. У Конвея остренький противный подбородок! В подбородок! Рука выпрямилась как пружинная. Зубы у Конвея лязгнули. Он отскочил, пригнулся и ударил меня в живот. Я захлебнулся воздухом. - Хук!.. Хук! - кричал Фил. Я согнул руку, выбросил ее вверх, вбок. - Ой! - взвизгнул Конвей. Голова у него качнулась как тряпичная. "Так!.." - подумал я. Вдруг в глазах у меня потемнело и в горле стало горячо - Билли ударил меня в нос. Брызнула кровь, кто-то закричал. Кажется, Бенни Уоллес. Я рассвирепел и, ничего не слыша, ничего не видя, замолотил кулаками куда попало. Пуговицы отлетели от моей рубашки, нос распух, левый глаз не открывался, но я не чувствовал боли. - Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе! Не уйдешь! - сквозь зубы шипел я. - Ура, Том! Конвей бежит! - закричали вокруг. Но кулаки не могли остановиться. - Очнись, дурень! Это я! - закричал Фил Адамс. Он подошел поздравить меня с победой и пожать мою руку, а я заехал кулаком ему прямо в живот. Мальчики хохотали. Я опустил руки и огляделся. Мальчики столпились вокруг меня. Конвей исчез. Я был победителем. Уоллес прикладывал к моему распухшему лицу намоченный под краном платок. Кто-то накинул мне на плечи куртку, кто-то надвинул на подбитый глаз фуражку, мальчики еще раз прокричали "ура" и пошли провожать меня домой. Тетушка Эбигэйль открыла мне дверь. - Господи, боже мой! - Она всплеснула руками и в ужасе отшатнулась. - Это ничего, тетушка, - попытался я улыбнуться. Но распухший нос и подбитый глаз не хотели слушаться: нос упрямо сворачивал в сторону, а глаз сам собой подмигивал. Тетушка, не говоря ни слова, схватила меня за руку и потащила к дедушке. - Полюбуйся, Даниэль! - воскликнула она и с размаху хлопнулась в кресло. - Кра-а-савец! - сказал дедушка. - Кра-асавец! Где это тебя так разукрасили? Я начал рассказывать, как Конвей пристал к Уоллесу, как я запустил в него связкой книг, как мы сцепились. - ...Я сделал крач, а он не по правилам - в живот. Я ему - хук, понимаете: так и сюда. Он стукнул меня по носу. В кровь. - Эх, - сказал дедушка, - шаг назад и выпад в сторону! Где у тебя голова была?! - Прозевал, дедушка, но зато я его так свистнул в ухо... Дедушка слушал, покачивая головой. - Побежал, говоришь? - хлопнул он себя по колену. - Здорово! Так ему, разбойнику, и надо. Точь-в-точь так влетело от меня фискалу Джинглю. Мне тогда было лет двенадцать. Как сейчас помню эту историю. Хорошее было время... - Даниэль, - перебила тетушка, - сейчас совсем не время для ваших детских воспоминаний. В драке не может быть ничего хорошего. Вам бы следовало объяснить это Тому. - Не поможет, сестра, - сказал дедушка. - Это у нас в роду. Тетушка поджала губы и встала. - Нужно что-нибудь сделать с его синяками. Я полагаю - пилюли д-ра Паркса, примочка из отвара бузины и патентованная мазь Плорниша... - Никаких пилюль. Холодный компресс и черная повязка на глаз, чтобы не пугал людей и лошадей. Тетушка усадила меня в кресло, завернула мою голову мокрым полотенцем и вышла. Через полчаса она вернулась с дюжиной черных повязок на белой подкладке. - Они всегда будут у нас под рукой, - сухо сказала она. 12 Я стоял перед зеркалом. Страшная рожа смотрела на меня с блестящего стекла. Под глазом до половины щеки темнел огромный синяк. В середине он был густо-лиловый, а по краям сиреневый с красными и желтоватыми прожилками. Превратившийся в щелочку глаз жалобно моргал припухшим веком; нос был гораздо больше похож на грушу, чем на обыкновенный нос. "Ну, как я покажусь в класс? Ведь засмеют. Надо спустить повязку пониже. Нет, так еще хуже, - синяк вылезает сверху. А если так?" Я старался приладить повязку получше, но синяк выглядывал то снизу, то сверху, то справа, то слева. "А, черт с ней, с повязкой... Еще опоздаешь". Я затянул узелок на затылке, нахлобучил шапку и побежал в школу. У ворот школы меня поджидал Бенни Уоллес. - Ну как, Том? Что твой глаз? Очень больно? - Пустяки! Есть о чем разговаривать. - Ты молодчина, Том! Знаешь, все в школе говорят, что ты молодчина и что Конвея давно пора было поколотить... - Ах, вот как! - И я сдвинул повязку повыше. Пусть видят, как страдают в честном бою. Когда я вошел в класс, мальчики закричали "ура!", а Конвей, весь облепленный пластырем, отвернулся и стал смотреть в окно. Сэт Роджерс принялся перелистывать книгу. Вошел мистер Гримшау. Он сразу заметил мою черную повязку и пластыри Конвея, но ничего не сказал. - Откройте тетради и приготовьте перья. Сегодня у нас будет диктант. Он взял свою красную книжечку для диктовок, подумал и отложил ее в сторону. - Пишите: "Многие мальчики думают, что драка доказывает их мужество и благородство". Бумага зашелестела, мальчики уткнули носы в тетрадки. - "Мужество и благородство... Каждый спор решается кулаками и щелчками. Решается кулаками и щелчками... Этим мальчикам не мешало бы помнить..." Марден, не списывай: я все вижу... "Не мешало бы помнить, что в драке победа всегда достается не тому, кто прав, а тому, кто сильнее, - не тому, кто прав..." - Мистер Гримшау, - вдруг вскочил Уоллес, - я должен вам сказать: Белли дрался из-за меня. Конвей приставал ко мне, он вечно задирает тех, кто послабее, - а Том за меня заступился. - Это, конечно, несколько меняет дело, - сказал мистер Гримшау. - Но все-таки Конвей и Белли знали, что я раз навсегда запретил всякие драки. Теперь я требую, чтобы враги протянули друг другу руки, а вы все запомните, что в следующий раз всякая драка будет строго наказана. Конвей хмуро подошел ко мне. Я сухо пожал ему руку. Как только кончился урок, ко мне подбежал Чарлз Марден. - Идем, Белли, - важное дело. Чарлз Марден привел меня к бочке в углу двора. Самые серьезные школьные дела всегда решались в этом месте. Несколько мальчиков стояли возле бочки. Все таинственно перешептывались и разом замолчали, когда я подошел. - Виткомб, стань на стражу, - распорядился Джек Гаррис. - А ты, Том, подойди поближе и поклянись, что никому не разболтаешь ни слова. - Клянусь! - сказал я. - Помнишь, Том, - начал Гаррис, - раз во время купания ты заметил на шее у Мардена зеленый мешочек с красными буквами: ОРС. Марден еще сказал тебе, что он носит этот мешочек в память покойной тетки мистрисс Оливии Розы Марден. Марден наврал. Все его тетки, к несчастью, живы и пилят его с утра до вечера. Мешочек этот - знак. - Виткомб, нас никто не подслушивает? - Знак "Общества Ривермутских Сороконожек". - Ривермутских Сороконожек?! - Да. В это общество могут входить только самые ловкие и храбрые ребята. С первого же дня, когда ты не выдал Чарлза Мардена, мы наметили тебя кандидатом. Но общество принимает только верных людей, и мы решили подождать. История у Петтинджиля и вчерашняя победа окончательно доказали, что ты настоящий парень. Ты можешь вступить в члены общества, если выдержишь испытание. Предупреждаю тебя: испытание это страшное. Если не боишься, ровно в восемь часов будь у пустыря, что за домом паралитика Кобба. - Буду непременно. - Ладно. Ребята, расходись! ---------- Без пяти восемь я уже был на пустыре. В густых сумерках белела глухая стена. Из темной кучи мусора поблескивали осколки стекла и донышко продавленной жестянки. Я шагал от кривой общипанной яблони до стены дома и от стены дома до кривой яблони. "Почему никого нет? Что будет за испытание?" Вдруг кто-то схватил меня за руку. Я вздрогнул и обернулся. Передо мной стоял кто-то, с ног до головы закутанный в серую пелерину с капюшоном, надвинутым на лицо. - Закрой глаза и следуй за мной, - хриплым шепотом сказал человек пелерине. Я закрыл глаза. Человек схватил меня за руку и потащил куда-то. Мне ужасно хотелось хоть одним глазком посмотреть, где мы. Но дело было серьезное, и я честно отогнал от себя искушение. - Осторожно, - сказал мой проводник, - ступеньки. Мы остановились. Шершавая повязка придавила мне нос и глаза. Чья-то рука стянула на затылке тугой узел. Несколько волосков попали в узелок. Было больно, но я даже не поморщился. Мы стали подниматься по лестнице. Я считал ступеньки, их было много, - после двадцать седьмой я сбился со счета. Мой проводник постучал в деревянную дверь. - Кто там? - раздался сухой голос. - Свои. - Пароль? - Огонь и кровь. - Великая тайна. Дверь распахнулась. Грохот, рычание и вой разом оглушили меня. Потом все стихло, и чей-то хриплый бас проревел: - Слабый смертный ты вступил в Очарованный грот. Страшные испытания ожидают тебя. Если в сердце твоем есть место робости, беги! Еще не поздно. - Я не побегу, - сказал я, но голос у меня дрогнул. - Тогда приступим, - опять проревел бас. - Я готов. Вокруг меня запищали, завыли, захохотали. - Поверните его лицом к востоку. Смертный, сделай тринадцать шагов. Я сделал тринадцать шагов. - Остановись несчастный. Ты стоишь на краю бездонной пропасти. Подведите его к перекладине. Меня схватили и поставили на узкую дощечку. - По этой перекладине ты должен перейти пропасть. Иди. Покачиваясь растопыренными руками, я осторожно двинулся по дощечке. Ноги у меня дрожали, и я еле удерживал равновесие. Вокруг стояла мертвая тишина. Мне казалось, что я иду полгода. Вдруг ударил гром, и голос произнес: - Первое испытание кончено. Ты прошел бездну. Испытание второе! Высунь язык! Я высунул язык во всю длину. - Дайте сюда раскаленное железо. Язык у меня затрепетал. Ко рту приблизилось что-то горячее. Я должен был изо всех сил стиснуть кулаки, чтобы не спрятать язык: он прямо рвался обратно в рот. Горячее придвинулось еще ближе и обдало жаром все лицо. Запахло дымом. Я вдавил ногти в ладонь, но языка не спрятал. Горячее внезапно исчезло. - Смертный, ты выдержал второе испытание. Готовься к третьему и последнему. Поднялся вой сильнее прежнего. Загремел гром, засвистел ветер, холодные струи дождя стали хлестать в лицо. - Руки за спину! Иди вперед! - донеслось сквозь бурю. Я пошел. - Раз, два, три... - считал мои шаги голос. - Семь, восемь, девять... Ай-ай-ай... - сто острых копий уперлись в мой живот; я остановился. - Вперед! - ревело и пищало у меня за спиной. Я стиснул зубы и шагнул. Копья исчезли. Вой смолк. Буря утихла. - Смертный, ты выдержал три испытания. Ты достоин быть членом "Общества Ривермутских Сороконожек". Поднимись по этой лестнице. На вершине ты выслушаешь устав и примешь присягу. Я вскарабкался по ступенькам и остановился на верхней. Стоять было очень трудно: лестница шаткая, приставная, с перекладинами вместо ступенек. - "Устав ОРС", - важно начал голос, очень похожий на голос Фреда Лангдона. - "Общество Ривермутских Сороконожек" - самое лучшее и самое храброе общество на свете. Цель его - устрашать весь мир и ежедневно дразнить пастора Гаукинса, полицейского Снолли и презренного Мольбери. Трусы, размазни и фискалы в члены общества не принимаются. Сороконожки обязаны стоять друг за друга горой и помогать своим во всех несчастьях - например: давать списывать и подсовывать шпаргалки на письменных работах, подсказывать на уроках, приносить что-нибудь вкусное оставленным без обеда, покрывать и защищать тех, на кого разозлится старик Гримшау или эта скотина Мольбери. Председатель общества называется ПС - Первая Сороконожка. Все должны ее слушаться. На собраниях ПС первая выбирает себе пирожное. Собрания устраиваются раз в неделю. Тот, кто не явится, должен заплатить один пенс штрафу. Деньги идут на яблоки, пистоны и т.п. Сороконожки должны держать язык за зубами и свято хранить тайны ОРС. Каждая новая Сороконожка принимает присягу и клянется в верности обществу. Страшное наказание постигнет Сороконожку, нарушившую присягу: ее расстреляют из пушки, повесят на самом высоком дереве, утопят в самом глубоком месте реки, вырвут все сорок ног. И еще ей никто не станет подавать руки и подсказывать на уроках". - Все. Теперь подыми правую руку и присягай. - Клянусь быть верной Сороконожкой, исполнять все правила и никогда не болтать про общество. Т-рах!.. Над самым моим ухом грохнул выстрел. Я вздрогнул, лестница выскользнула из-под ног, и я полетел в пропасть. Повязка свалилась, и я увидел, что сижу в огромной бочке. Вокруг хороводом носятся какие-то хари. Рты до ушей, огромные носы, клыки, рога, ослиные уши. У одного горшок вместо головы, у другого - кастрюля. Я привстал и схватил за рукав рогатого черта, но он вырвался. "Ах, жулики! Как они вырядились! Ведь это Чарлз Марден в длинноносой маске. У Переца на голове кастрюля. Джек Гаррис весь завернулся в волчью шкуру, - я ее знаю, эту шкуру: она всегда лежит у них перед печкой". Я уперся руками в края бочки и выскочил. Сейчас же с одной стороны меня схватила козлиная голова, с другой волк, и я закружился вместе с ними. - Стойте! - закричал Джек Гаррис. - Еще не все кончено. Уоллес выходи. Уоллес вытащил из кармана зеленый мешочек на красном шнурке, с красными буквами ОРС и надел мне на шею. - Это Мэри вышила тебе. Только она одна из девочек и знает про Сороконожек. - А что там внутри? - Посмотри. Я осторожно развязал мешочек. В мешочке, обернутая розовой ватой, лежала высушенная сороконожка. - Теперь ты настоящий член общества, - сказал Гаррис и крепко потряс мою руку. - Ура! - закричали Сороконожки и повели меня осматривать свои владения. "Очарованный грот" оказался чердаком Фреда Лангдона. Мост через бездну - доской, положенной на два кирпича, раскаленное железо - пучком подожженной соломы, а сто острых копий - тремя игрушечными саблями. На табуретке стояла чашка воды и лежал веник для обрызгивания белья. - А это что такое? - Это? Это дождь. А вон лежит гром. Гром был куском листового железа и большой проржавленной кастрюлей. "Вот черти! Как они меня провели! Ну, пусть только вступит в общество какая-нибудь новая Сороконожка, я ей такое придумаю!" - Пир начинается! - объявил Чарлз Марден и вытащил мешочек с яблоками и мешочек с орехами. Мы уселись в кружок. Каждому досталось по горсти орехов и по полтора яблока. - Ну, Том, - сказал Фил, громко щелкая орехи. - Как мы отпразднуем твое вступление в ОРС? Каждая Сороконожка всегда придумывает какую- нибудь штуку. - И я придумаю. "Что бы такое сделать? Зашить рукава пальто у мистера Мольбери? Уже зашивали два раза. Или пришпилить ему чертика на спину? Старо! Устроить кошачий концерт перед домом пастора? Нет, все не то. А, нашел!" - Слушайте, ребята. Все головы придвинулись ко мне, и я шепотом рассказал свой план. - Браво! Здорово! Вот это так придумано! - закричали все хором. - Который час, Фил? - Без четверти десять. - Ну, через полчаса можно и выходить. В будни Ривермут засыпает рано. Уже в десять часов затихают голоса, опускаются шторы, захлопываются ставни. Фонарщик со своей лестницей обегает все улицы и тушит добрую половину фонарей. Часов в одиннадцать из дома Фреда Лангдона осторожно выскользнула какая-то тень. За ней другая, третья. - Мы к ратуше. - Я к школе. - Вы, Лангдон и Марден, к порту... ---------- Наутро весь Ривермут был всполошен необыкновенным событием. Вывески за ночь слетели со своих гвоздей и поменялись местами. Зеленщик, отпирая лавку, вместо своих капустных кочанов и морковок, намалеванных на зеленой доске, увидел голубую с золотым ободком вывеску: ИЗЯЩНЫЕ РУКОДЕЛИЯ Бисер, гарус, шелка Старушка с обвязанной щекой, явившаяся на прием к доктору Таппертиту, чуть не упала в обморок, найдя на дверях белую в черных каемках доску: ВСЕ ДЛЯ ПОХОРОН подготовка погребальных процессий. колесницы, гробы, венки и ленты. скорая и добросовестная работа На бюро похоронных процессий примостилась вывеска, удравшая с дверей маленького ресторанчика: УЮТНЫЙ УГОЛОК МИЛОСТИ ПРОСИМ! Магазин мод украсился надписью: ПРОДАЖА старых тряпок и костей и покупка А над конторой почтенных нотариусов Руджа и Джингля пялила на прохожих круглые глаза огромная сова, похожая, как родная сестра, на мистера Руджа. Под ней чернели две ровные строчки: ЕДИНСТВЕННЫЕ В АМЕРИКЕ НАБИВНЫЕ ЧУЧЕЛА 13 Внизу с треском хлопнула дверь. Мой умывальный кувшин подпрыгнул и звякнул. Я прислушался. Кто-то оттолкнул кресло. Кресло визгнуло. "Что там такое?" Я бросился вниз. - Вот плоды вашего прекрасного воспитания, Даниэль! Я говорила!.. Я столько раз говорила! Тетушка, вся красная, стояла посредине столовой и потрясала развернутым письмом. Дедушка, спокойно заложив руки за спину, ходил по комнате. - Вот он, ваш хваленый Том! Идет как ни в чем не бывало! - закричала тетушка, увидев меня. - Вы прекрасно себя ведете, сэр! И мисс Эбигэйль швырнула на стол письмо. Я взял его и прочел: Считаем долгом уведомить, что внук ваш, Томас Белли, ученик Ривермутской школы, в течение месяца будет лишен праздничных отпусков. Тому же наказанию подвергнуты ученики старшей группы, Гаррис и Адамс, и младшей - Блэк, Джефферс, Лангдон, Гарленд и Виткомб. Наказание налагается по настоянию муниципалитета, считающего вышеназванных учеников виновниками происшествия 16 августа 18..г. в городском саду. С совершенным почтением. Директор Ривермутской школы "Храм Грамматики" Винсент Гримшау... "Вот тебе и на! Они таки подумали на нас!" История с вывесками проехала благополучно. Никому даже в голову не пришло, что такую штуку откололи мальчишки. Все решили, что это гарнизонные солдаты. Но никаких доказательств не было, и дело так и оставили. Только пастор Гаукинс произнес в воскресенье грозную проповедь, да торговки на рынке бранили солдат целую неделю. А теперь солдаты поквитались с нами. В прошлую субботу "Общество Ривермутских Друзей Музыки" устраивало в городском саду концерт. Скамейки в цветнике были заняты разряженной публикой. Все шло отлично. Палочка мистера Петтинджиля порхала в воздухе. Любители музыки притоптывали и подпевали оркестру. И вдруг миссис Габриэль Панкс, владелица рукодельного магазина, завизжала на весь сад: - О, боже мой... Я не могу встать! Доктор Таппертит хотел броситься ей на помощь, но только подпрыгнул на месте: - Какой дьявол пришил меня на скамейке?! - заорал доктор. Поднялся переполох. Оказалось, что все леди и джентльмены крепко- накрепко прилипли к своим местам: скамейки были жирно смазаны клеем. Муниципалитет всполошился - за две недели второй скандал! И тут, на наше несчастье, секретарь муниципалитета, Иезекил Элькинс, разнюхал каким-то чудом про Сороконожек. Бедным Сороконожкам пришлось расхлебывать всю кашу. Мы-то хорошо знали, кто прогулялся по скамейкам клеем (недаром у Фила Адамса была в гарнизоне целая дюжина приятелей), но ведь и солдаты отлично знали, кто перевесил вывески. Мы чувствовали, что пахнет бедой. И вот оно: целый месяц без четвергов и суббот. - ... По настоянию муниципалитета!.. - кричала тетушка. - Какой позор! Не хватает только, чтобы его посадили в тюрьму за убийство. И это мальчик из приличного дома! Я была уверена, что так кончится. Эти сыновья молочниц, приказчиков и переплетчиков не доведут до добра. Сколько раз я твердила, Даниэль, что вы должны запретить Тому водиться с разными Блэками, Лангдонами и Виткомбами... Том должен выбирать друзей из приличных семейств. - А сколько раз я говорил вам, дорогая Эбигэйль, - сказал дедушка, - чтобы вы хоть при мне не говорили пустяков. Честные люди - приличные люди. - О, конечно, конечно! - захлебнулась тетушка. - Вы сами готовы наполнить дом всякими проходимцами. Стоит в гавани показаться какому- нибудь судну, как наш дом превращается в матросскую харчевню, и я принуждена задыхаться от табачища ваших грязных матросов. Весь город смеется над вашими знакомствами. А какой пример для Тома! Я не удивлюсь, если из него вырастет морской разбойник. Никакой чувствительности! Никакой благодарности! Боже мой! Чтобы купить этому мальчику пони, продали из гостиной фисгармонию. А он ославил нас на весь город. Мне стыдно показать глаза на улицу. - Раз навсегда прошу вас не упоминать больше об этой фисгармонии, Эбигэйль. И вообще о наказании мальчиков достаточно позаботился ваш муниципалитет. Дедушка круто повернулся и вышел из комнаты. Я тоже попытался улизнуть от тетушки, но не тут-то было. - Подожди, Том, - остановила меня мисс Эбигэйль, - с этого дня я беру твое воспитание в свои руки. Возьми книжки и приходи заниматься ко мне в гостиную. Но я не пошел за книжками. Я тихонько пробрался в коридор, потом в кухню - и удрал из дому. - Куда? - шепотом спросила меня Китти. - Спасаюсь к Уоллесу, - ответил я, - не говорите тетушке. 14 - Том, ты куда? - Кто-то дернул меня за рукав. Я обернулся. Это был Уоллес. - К тебе, Бенни. - Отлично. Только зайдем сначала за папой. Да ты что такой красный? - У нас дома настоящая буря. Тетушка вопит на весь Ривермут. Я еле вырвался. - Что случилось? Я рассказал Бенни про письмо. - М-да... Скверная штука! - грустно сказал Бенни. - Неужели целый месяц без отпусков? - Целый месяц. Да я про отпуски уж и не думаю - лишь бы тетушка отвязалась. - Ну, может, как-нибудь проедет, что-нибудь придумаем. А по четвергам и субботам мы все будем оставаться с вами. Будет весело. Входи, Том. Пришли. Отец Бенни Уоллеса служил в колониальной лавке миссис Конвей. Миссис Конвей была толстая крикливая женщина с тремя подбородками и красными руками. Миссис Конвей отлично управляла своей лавкой - передвигала ящики с рисом и чаем, громыхала жестянка с леденцами, обвешивала покупателей и сыпала пощечины двум подручным мальчишкам. Но читать и писать она умела немногим лучше моей Джипси. Ей было очень жалко денег, и все-таки приходилось нанимать мистера Уоллеса, чтобы тот вел за нее конторские книги и переписку с торговыми фирмами. Когда мы вошли, в лавке было уже пусто. Горела только маленькая лампочка . В освещенном углу блестели жестяные банки, лоснились чернослив и белесые бобы. Миссис Конвей считала дневную выручку. Звякали монеты и шелестели бумажки. - Добрый вечер, миссис Конвей, - сказал Бенни, - можно мне пройти к папе? Миссис Конвей, не отвечая, показала пальцем на маленькую дверь в глубине лавки. Комната, в которой работал мистер Уоллес, была не комната, а настоящий чулан. Чулан почти до потолка был завален пустыми ящиками. Сбоку возле маленького окошечка стояла высокая конторка. На конторке лежала целая куча пухлых книг в рябых переплетах. Голова мистера Уоллеса торчала из-за книг как отрубленная. - Что, мальчики, за мной? - спросила голова мистера Уоллеса. - Разве уже так поздно? А мне еще осталась целая пропасть счетов. Придется взять работу домой. Мистер Уоллес вылез из-за конторки и шагнул несколько раз по чулану, размахивая руками и высоко поднимая острые колени. Это он расправлял затекшие руки и ноги. Потом он выбрал из кипы книг две самые толстые, надел шляпу с порыжевшими краями, и мы вышли. - Уже уходите, Уоллес? - окликнула его миссис Конвей. - Половина девятого, мэм, - ответил мистер Уоллес. - И к тому же я взял работу с собой. - Каждую минуту считают, - проворчала себе под нос лавочница. - Смотрите приходите завтра пораньше, Уоллес. - Я никогда не опаздываю, мэм. Когда мы выходили из лавки, мимо нас прошмыгнул Билли Конвей. Он посмотрел на меня и злорадно ухмыльнулся. "Разнюхал уже про письмо", - подумал я. ---------- Мэри в большом переднике суетилась возле плиты. Щеки у нее были красные, а кончик носа выпачкан сажей. Мэри была хозяйкой в доме Уоллесов. Миссис Уоллес умерла, когда Бенни и Мэри были совсем маленькие. - Ну что, мой кок? - сказал мистер Уоллес. - Дашь ты нам чего-нибудь поесть? - На сегодня я подогрела вчерашнюю кашу и сварила бобы, - сказала, - сказала Мэри. - Но завтра у нас непременно будет мясо. И Мэри приготовилась взять с плиты горшок. - Я помогу вам, Мэри. - Я подскочил к печке и схватил тяжелый горшок с бобами. - Что ты? Голыми руками? - закричал Бенни, но было уже поздно: на пальце вздулся белый пузырь. Мэри всплеснула руками и бросилась ко мне. Она помазала мой палец маслом и замотала тряпочкой. Палец превратился в головастую белую куколку. Я согнул палец, куколка поклонилась. - Какая хорошенькая! - запрыгала Мэри. - Давайте нарисуем ей лицо. Я взял перо и нарисовал куколке глаза, нос рот и бант на чепчике. Почему-то лицо у куколки вышло злющее. - Да это настоящая тетушка Эбигэйль, когда она бранится! - закричал я. И я показал Мэри, как кричала и топала на меня сегодня тетушка. Мэри хохотала до слез. Потом она покачала головой. - Бедный Том! Теперь вам попадет еще больше. Ну, пойдемте есть бобы. Мистер Уоллес ел наскоро. Он положил возле себя большую книгу, счеты и левой рукой отбрасывал желтые и черные костяшки. После обеда мы с Бенни готовили уроки на завтра. Мэри мыла посуду. Плескалась вода, громыхали горшки и тарелки. - Бенни, - шепнул я, когда мы кончили последнюю задачу. - Вы сегодня никуда не поедете? Бенни посмотрел на отца. - Папа, а папа, ты очень занят? Может быть, мы чуточку попутешествуем? Мистер Уоллес посмотрел на свои счета. - У меня еще много работы. Да что с вами поделаешь! Тащите сюда карту. Мы сбросили со стола книги, счеты, оставшиеся от обеда хлебницу и солонку и разложили карту. Прибежала Мэри, на ходу вытирая руки передником. - Бенни, куда мы прошлый раз приехали? - К островам Фиджи. - Ну, отлично. Собирайте свои вещи. Ты что взял, Бенни? - Я взял смену платья, консервы, непромокаемые сапоги, плащ. За поясом у меня пистолет и большой кинжал. - А у меня пусть будут ружья и запас пороха! - закричал я. - Хорошо. У кого подарки вождю? - У меня, - сказала Мэри. - Я взяла ожерелье из голубых бус, ожерелье из красных бус, много желтой материи и медный кофейник. - Это пригодится, - сказал мистер Уоллес, - но знаешь, у них совсем нет металлических вещей. Надо взять для них несколько лопат, топоров и хоть полдюжины ножей. - Ну да, - замахала руками Мэри. - А потом они нас этими ножами зарежут. Я не хочу. Пусть одни лопаты. - Вот подъезжает лодка. Ведь мы