смерть, та прямота и внезапность, с которой она действует на тело. Нет ничего столь обрывистого, - будь то смена жары и холода или даже край пропасти, - нет ничего столь обрывистого, как переход от жизни к смерти. Ею владел скорее физический страх, чем ужас. Ужасов для нее не существовало после всего, что ей пришлось видеть. Разве только перед необычайным физическим уродством. Как, например, у того мальчика, которому оторвало нос и выбило глаз. Хотя был еще более тяжелый случай: глубокий старик, у которого оторвало руку и ногу с одной стороны... с правой... Нет, с левой. Как он лежал? На животе. Значит, - с левой. У него был страшный вид... ничего нельзя представить себе безобразнее. Чернеют конечности и лицо становится желтым, как только конечности мертвеют, хотя с медицинской точки зрения они еще не мертвы. И вот теперь ей придется расстаться с этим. Он рассердился на нее, но она вовсе не разыгрывала героиню, когда сказала ему, что не может уйти отсюда... Она может это доказать. - Я сейчас вернусь, - сказала Елена полной девушке, помогавшей ей. Она направилась в конец коридора, ступая между ранеными, которых только что доставили сюда. В коридоре суетились сестры и няни. Кто-то окликнул ее, когда она проходила мимо собравшихся в кучу врачей и сестер. Она подошла. - Подержите-ка, - сказал один из врачей. Она машинально взяла в руки тазик и смотрела, как врач тупым скальпелем кромсает дряблое тело старого грека, который смотрел широко раскрытыми глазами, не моргавшими даже от света. Она думала, что было бы, если бы она вдруг ушла сейчас. Она видела сумятицу вокруг. Она понимала, что, помогая этому человеку, тем самым отказываешь в помощи другому, и тот или умрет, или будет страдать от боли. И все так... Все вокруг. "Готово", - сказал врач, и сестры и второй врач перешли к следующему раненому. Елена безучастно смотрела на все это. Она поспешила уйти, пока ее опять не нагрузили работой. Быстро прошла она по длинному коридору, где на полу валялись раненые, потом через большую палату, где на койках лежали умирающие. Она чувствовала себя посторонней. Посторонней всему, кроме того, что имело отношение к Джону. Когда он был с ней, безнадежная обреченность исчезала. Он был движение, движение без обреченности. А здесь сейчас было только милосердие, потерявшее цель. Джон отвергал милосердие, она знала это, потому что оно было связано с безнадежностью и с ожиданием немцев. Она не станет их ждать. Это значило бы отказаться от жизни, а она слишком долго ждала Джона, хотя и считала его погибшим. Она так долго ждала его, что, когда он вернулся, это было торжеством жизни. Если она не пойдет за ним, это будет отказом от жизни. Опять она запутается в безнадежности, хотя и будет оказывать какую то помощь. Какую-то помощь, какую-то помощь, какую-то помощь... Когда она думала о Джоне, она видела, что ему совершенно чужда безнадежность. Она видела его прямой нос и открытое лицо. Правда, ему свойственен некоторый скептицизм, но это не безнадежность, думала она. Он очень уверен в себе и никогда не ошибается. Он не попадется в воздухе случайно, по легкомыслию, о нет, никогда, не такой Джон Квейль человек. Быстрые, уверенные движения, отрывистая речь... Она это поняла еще тогда, когда он пытался изучать греческий язык. Он был слишком уверен в себе, чтобы старательно вникать в греческие слова. Другое дело Тэп. Тэп всегда останется юнцом, сколько бы лет ему ни было, в нем нет никакой положительности, с ним можно было отводить душу, когда не было Квейля, когда ей сказали, что он разбился. Она шла по неосвещенному коридору, натыкаясь иной раз на мягкое тело какого-нибудь раненого. Она шла к Тэпу - посмотреть, готов ли он к отъезду. Она не знала, спрашивать ли разрешения на отъезд. Но знала, что разрешения ей не дадут. Разрешения, приказы, бросание бинтов в корзину - это конец. Хаос, который она видела, идя по коридору, был ответом на вопрос. Будут неприятности, но есть на свете Джон и есть нечто большее, чем эти неприятности, и хаос, и чувство безнадежной обреченности. Войдя в палату, она тихонько подошла к койке Тэпа. - Достали одежду? - спросила она. - Да, - сказал он. - Но я не смогу надеть без вашей помощи. Рука у меня вышла из строя. Его левая рука была плотно прибинтована к груди. - Можете вы надеть брюки? - спросила она. - Нет... Вот что, я сяду, а вы помогите мне. Он спустил ноги с койки и протянул ей длинные синие брюки, вполне чистые: она сама их стирала. - Не снимайте пижамы, - сказала она. - Замерзнете. Она поддела брюками его ноги и медленно натянула брюки до половины. Она знала, что он вовсе не так беспомощен, как хочет показать, но не стала спорить с ним. - Встаньте, - сказала она резко. Он встал, но зашатался и опять сел. - Не могу... Черт возьми, трудно... - Будет вам, - сказала она нетерпеливо, дергая его за брюки. Он встал. Резким движением она натянула брюки до конца. - Ой! - вскрикнул он. - Больно! - Очень жаль, но мне никогда не приходилось делать это. - Вы неплохо это делаете, - сказал он. - Не время болтать глупости. Надо выбираться отсюда. Он застегнул брюки на пуговицы. Она просунула его правую руку в рукав куртки и набросила ее ему на левое плечо. - Я буду ждать вас снаружи. Вы сойдете вниз сами, - сказала она. - А где выход? - Прямо по коридору. Ступайте осторожно: на полу раненые. - Ладно. Не задерживайтесь долго, - сказал он. Она вышла, когда Тэп начал натягивать летные сапоги. Елена прошла в небольшую комнату, где она жила вместе с двумя другими сестрами. Надела теплое пальто с вышитой на подкладке монограммой, сунула в карман шерстяной джемпер, перчатки, письма от родителей и несколько носовых платков. Погасив слабый синий свет, она вышла. В коридоре, где было столько человеческих тел, беготни, крика и стонов, никто не обратил на нее внимания. Она распахнула большие двери и увидела, что время близится к утру. Она не чувствовала усталости, но ей было неприятно, что она потеряла чувство времени. Работать так долго, работать для других, вместе с другими, утратив свое собственное чувство времени, - это значило быть в дурмане. - Это вы? - услышала она голос Тэпа. - Да. Ну как вы? - Раза два споткнулся о трупы, но все-таки добрался сюда. Тэп сидел на нижней ступеньке. - Здесь нам нельзя ждать, - сказала она. - Выйдем на дорогу дальше. Она поддерживала его под руку, так как он шагал неуверенно. Они остановились у вырванного с корнем дерева, рядом была огромная воронка от бомбы. Она помогла Тэпу сесть на поваленный ствол. Квейль мог подъехать каждую минуту. Они ждали около часа. Они не заметили, как Квейль и его спутники ставили бидоны в нескольких шагах от них. Они заметили только немного позднее машину, которая неслась к ним без огней. И еще Елена заметила две фигуры, подходившие к ним со стороны. - Смотрите, - сказала она Тэпу. - Будем надеяться, что это не патруль, - сказал он. Машина остановилась, с шоферского места сошел мужчина, из противоположной дверцы вышел другой. Елена и Тэп поспешили к машине. - Джон, - сказала Елена тихо. - Да, - сказал он. - Пусть Тэп садится на заднее место. Мы сейчас принесем горючее. - А где оно? - спросил Тэп. - Садись на место. Оно здесь. Со мной тут два грека. Он пошел, сопровождаемый двумя фигурами, третья - это был Меллас - тоже пошла за ними. Скоро все четверо вернулись с бидонами в руках. - У нас нет времени для заправки, - услышала она голос Квейля. - Садитесь. Оба грека поняли, хотя он сказал это по-английски. Открыв заднюю дверцу, они сели в автомобиль. Тэп охнул, когда они втиснулись рядом с ним. - Осторожнее, - сказала им Елена по-гречески. - Он ранен. - Что это еще за субъекты? - спросил Тэп Квейля. - Греческие солдаты. Они едут с нами, - сказал Квейль. - Зачем? Что мы будем с ними делать? Не бери их, Джон. - Замолчи, Тэп. Они поедут с нами. Квейль дал газ, машина вздрогнула, сорвалась с места и понеслась по большой дуге. Елене казалось, что они вот-вот попадут в воронку. Она видела, что их гонит спешка и беспокойство. Она сразу узнала Мелласа, когда он вскочил на подножку автомобиля. - Туда, - сказал Меллас, указывая налево. Они помчались по грязной дороге, потом по улицам разрушенного города. Иногда машина взбиралась на груды развалин, громыхая по мешанине из обломков дерева, кирпичей и спутавшейся проволоки. Квейль все время оглядывался назад. - Погони нет, - заметил Меллас. - А где застава? - спросил Квейль. - Немного дальше. Я сойду здесь, - сказал Меллас. Елена удивлялась Мелласу. Он мог попасть в скверную историю. Его расстреляют, если узнают об этом. Это он, вероятно, достал автомобиль для Джона, думала она. Квейль остановил машину: - Ну, благодарю вас за все, полковник. Вы окончательно не хотите ехать с нами? - Нет, инглизи. Я останусь здесь. - Господи, это вы, Алекс? - воскликнул Тэп. - Ш-ш-ш... Тише, пожалуйста, Тэп. - А что такое? - Заткнись, - отрезал Квейль. - Не рассказывайте никому, - сказал Меллас Елене по-гречески, но очень тихо, чтобы солдаты не слышали. - И им скажите, чтобы молчали. Когда приедете в Афины, разыщите мою жену. Мы уходим в горы. Пусть она обо мне не беспокоится. Мы будем жить в горах. Передайте это ей. Смотрите за инглизи. Надо спешить, чтобы попасть в Триккала раньше немцев. Надо спешить. Расскажите обо всем моей жене. В его словах ей слышался конец. - Да, - сказала она ему. - Я передам. Непременно. Прощайте. Я душой с вами. - Я душой с вами, - сказал Меллас в ответ. - Поехали, Джон. Пора, - торопил Тэп. - Надеюсь, что когда-нибудь смогу отплатить вам за услугу, - сказал Квейль. - Выиграйте для нас войну, инглизи. Этого будет достаточно. - О'кэй. До свиданья. - Прощайте, - сказал Меллас, когда машина рванулась вперед. Квейль перевел рычаг на вторую скорость, и они со свистом пронеслись мимо патруля. Квейль видел, как часовой вскочил, закричал и замахал руками. Квейль дал полный газ и нажал ногой акселератор. Елена быстро обернулась назад. Она увидела смутно черневшую фигуру Мелласа и впереди часового. Увидела оставшиеся позади кровь и огонь, и пожарище, и бомбежку, и раненых, без конца прибывавших в госпиталь, и хаос, и безнадежность, и людей в горах, и смерть на их вершинах, и разлагающиеся желтые тела. Она увидела, как часовой приложил винтовку к плечу, как вспыхнуло белое облачко, когда он выстрелил. - Смотрите - он стреляет! - крикнула она, нагнув голову. И больше она ничего не чувствовала и не воспринимала, кроме резких толчков несущейся машины, и не было ничего позади и ничего впереди. Был только Меллас, и эти толчки, и часовой, стрелявший в них, и возглас Тэпа: "Что за черт!", и Квейль, гнавший машину вперед, не признававший ничего и никого, кроме самого себя. Потом она подняла глаза. Было утро. 21 От озера до крутого подъема в гору дорога была хорошая. Когда они довольно высоко поднялись вверх по склону, Квейль остановил машину. Он вылез и открыл заднюю дверцу. - Как ты себя чувствуешь, Тэп? - спросил он. - Прекрасно, - сказал Тэп. Свои ноги, покоившиеся на бидонах с бензином, он укутал двумя одеялами. - А ты действительно отчаянный малый. - Елена, скажи, пожалуйста, этой паре, чтобы они достали горючее. Елена перевела это грекам, а Квейль принялся искать в кармане машины что-нибудь острое, чтобы пробить дырку в бидоне. - Инглизи знает, что часовой стрелял в нас? - спросил Елену маленький грек. - Да, - сказала она, не глядя на него. - За нами будет погоня, - продолжал маленький грек. - Так что же сказать инглизи, что вы боитесь и хотите вернуться? - Не надо беспокоить инглизи, - сказал другой грек. Он положил свою винтовку на подножку и полез за бензином. - У инглизи и так много хлопот. Елена взглянула на него и кивнула. - О чем столько разговоров? - спросил Тэп. - Чтобы сделать самую простую вещь, вам, грекам, надо чесать языком целый день. - Помолчи, Тэп, - сказал Квейль, беря бидон. Елена смотрела, как он пробивает дырочку в бидоне и затем наливает горючее в бак. И вдруг увидела его окровавленную руку. - Что у тебя с рукой, Джон? - сказала она. - Погляди. - Знаю, - ответил он. - Это когда я чинил машину. Ерунда. - Послушайте, Елена. Нельзя ли немножко ослабить мою повязку? - спросил Тэп. - Сейчас? - Да. Она отрежет мне руку. - Некогда сейчас, - сказал Квейль. - Поставьте эти бидоны сзади, - обратился он к грекам. - Бак полон. Пока это наша единственная удача. Пустые бидоны на всякий случай сохраним. Они уселись в машину и тронулись в путь. Елена смотрела на раны Квейля, проглядывавшие между бинтами. Ее беспокоили его швы на голове и загрязненные бинты. Грязь была жирная - от машины. Но она видела, что он измучен бессонной ночью и озабочен поездкой, и она молчала, - сидела и смотрела на дорогу. Молчание прервал Тэп. Он обратился к Квейлю с вопросом: - Как тебе удалось спастись, Джон? Квейль ответил не сразу, - впереди был крутой поворот, а за ним подъем. - Самолет упал на деревья. Это ослабило силу падения. - Нет, я хочу знать, как ты выбрался оттуда? Такая даль! - Шел пешком. Ты помнишь Нитралексиса? Он меня отыскал. И был еще один крестьянин, который служил нам проводником. - Тоже грек? А где он сейчас? - Их обоих убили, когда мы пробирались через итальянские линии. - Так... Надеюсь, наши ребята еще в Афинах, - сказал Тэп. - Надо полагать. - Хикки поговаривал о возвращении в Египет. Черт возьми, я был бы страшно рад. Это гораздо лучше Афин. Мне надоела эта проклятая страна. - Как это приятно слышать, - обиженно сказала Елена. - Простите, Елена. Я совсем не то хотел сказать. Елена промолчала. Ей хотелось спать, мысли ее путались, и она не могла сейчас думать о Тэпе. Дорога шла вверх, делая крутые повороты. Время от времени впереди мелькал в белом облаке высокий горный кряж Метсово, и Елена задавала себе вопрос, успеют ли они перебраться через проход. Под рев мотора, с трудом одолевавшего гору, она заснула беспокойным сном. Она вздрогнула и проснулась, когда Квейль сказал: - Гроб, а не машина. Мы никогда не проберемся через эти горы. Он говорил сам с собой, и она опять закрыла глаза и постаралась представить себе, как они приедут в Афины и поженятся, и куда она поедет с ним, и что будет с войной, и как они будут жить после войны, и что Квейль будет делать, и как они приедут к ней домой, чтобы повидаться с родителями; и ее вдруг поразила мысль, что она даже не знает, чем занимался Джон Квейль помимо того, что летал на самолетах, - но это ее нисколько не беспокоило; зато ее беспокоила мысль о том, что с ними сделает время и что выйти за него замуж - это еще не все. Он был военным, участвовал и будет участвовать в войне, и она, быть может, будет жить в Греции или в Англии, или вообще там, где будет он, но его не будет около нее, даже когда она станет его женой. Она открыла глаза, чтобы действительность вытеснила эти неприятные мысли. Взглянула вниз через ветровое стекло и внезапно увидела Янину. Легкая пелена висела над городом, но сам он виднелся четко очерченный с этой высоты и не показывал своих внутренних ран. На повороте город стал постепенно скрываться за горой, пока совершенно не исчез из виду. Елена взглянула на спутников. Тэп сидел с закрытыми глазами, стараясь заснуть. У маленького грека глаза были широко открыты, он смотрел на нее бессмысленным взглядом. Большой грек обеими руками крепко сжимал винтовку, склонившись головой на ствол. Он поднял голову, когда Елена обернулась, и глаза его встретили ее взгляд. Машина вдруг остановилась. Квейль быстро соскочил. Елена сошла вслед за ним. Он уселся на подножке. - Я что-то плохо вижу, - сказал он, опустив голову на сложенные руки. - Подними голову, я посмотрю, - сказала Елена. Но он молча продолжал прятать лицо. Потом быстро встал и направился к обочине дороги. Вдруг он остановился и его вырвало. - Оставьте его в покое. Не трогайте его. - Но ведь он болен. - Оставьте его в покое. Ему будет неприятно, если вы подойдете, - сказал Тэп тихо. Оба грека вылезли из машины, а за ними Тэп. Елена не отрывала взгляда от Квейля. Он уселся на краю дороги, поднял колени, положив на них руки и свесив голову вниз. Елене хотелось подойти к нему, но она понимала, что Тэп прав. - Пожалуйста, освободите мне немного повязку, - сказал Тэп, подходя к ней. Она машинально повернулась и помогла ему снять пальто. Она видела, как греки, вытащив из ранцев еду, ломают хлеб и режут сыр. - Оставьте немного инглизи, - попросила она. - Я это и делаю, - сказал большой грек. Она не уловила в его словах упрека. Вынув английскую булавку, скреплявшую перевязку Тэпа, она начала разматывать марлю. Оттянув конец марли, она ослабила перевязку и снова забинтовала ему плечо и грудь. Делая это, она все время искоса посматривала на Квейля. - Не беспокойтесь, пройдет, - сказал Тэп. - Но у него совсем больной вид. - Не беспокойтесь, - повторил Тэп. Он подошел к Квейлю. - Как ты себя чувствуешь, Джон? - спросил он. Квейль не отвечал. Тэп положил ему руку на плечо. - Ты бы прилег. - Уже проходит, - ответил Квейль. - Уже проходит. - О'кэй, Джон, - сказал Тэп и вернулся к машине. - Через минуту все пройдет, - успокоил он Елену. - Что такое с инглизи? - спросил ее большой грек. - Заболел. Слишком переутомился. - Он сумасшедший, наш инглизи, - сказал маленький грек. - Пешком пришел из Италии. Прошел через итальянские линии к нашим. Оттуда пошел в Янину. В Янине пошел на аэродром за бензином. Он сумасшедший. Все инглизи сумасшедшие. - Инглизи знает, что делает, - возразил другой. Квейль уже встал и подходил к машине. Елена пошла ему навстречу. Его разбитое лицо приобрело землистый оттенок. - Тебе лучше, Джон? - спросила она. - Да. Но что-то с глазами. - У тебя очень плохой вид, Джон. Ты отдохни, - сказал Тэп. - Нельзя терять времени, - ответил Квейль. - Садитесь. Тэп и Елена ели хлеб с сыром. Тэп предложил Квейлю. Квейль сел на подножку. - Нет, спасибо, - сказал он. - Надо ехать. Садитесь. Он встал и обошел машину спереди. С трудом взобрался на место. - Сможешь ли ты править, Джон? - спросил Тэп. - Ну конечно. Садитесь, ради бога. Он дал газ и осторожнее, чем обычно, включил передачу. Машина легко двинулась вперед. Квейль следил за обочинами извилистой дороги, стараясь держаться точно ее направления, несмотря на спазмы в желудке и боль в голове. Он вел машину на второй скорости, и они медленно поднимались вверх по дороге, к затянутому белыми облаками горному проходу Метсово. Квейль напрягал всю силу воли, чтобы следить за дорогой, и крепко стиснул зубы, время от времени делая глотательные движения, чтобы его не стошнило. Он видел дорогу и ущелья внизу и порой небо, и дорогу, и края дороги, и горы впереди, и дорогу, дорогу, дорогу, дорогу... Елена видела, как он упал лицом вперед. Он ударился грудью о кнопку клаксона - раздался резкий гудок, и машина, выйдя из подчинения, метнулась влево, а руль вдавился Квейлю в живот. Машина врезалась в мягкую песчаную насыпь, и седоки подскочили на своих местах. Елена обо что-то ударилась головой. Тэпа и обоих греков бросило вперед, и машина, накренившись, остановилась. Елена встала на ноги и нагнулась над Квейлем. Клаксон продолжал гудеть резко и красноречиво. Елена оттянула Квейля от рулевого колеса, и он повалился на бок. - Помогите мне... кто-нибудь, - сказала она, сама того не сознавая, по-гречески. Большой грек уже вылез из машины, открыл дверцу и снимал Квейля с сиденья. Елена выскочила, чуть не сбив с ног Тэпа. Грек оттаскивал Квейля в сторону от насыпи, на сухое место. Елена распахнула верхнюю куртку Квейля. Она не знала, что делать. Она видела смерть в его глазах и в его беспомощном теле. - Джон, - тихо позвала она. - Очнись! Он не шевелился. Он лежал без мыслей, без движения, без чувств. - Дело плохо, - сказал Тэп. Он наклонился над Квейлем. - Принесите воды. - Принесите воды, - повторила Елена по-гречески. Большой грек протянул грязный носовой платок, смоченный в луже на краю дороги. Елена положила платок на лоб Квейлю. Она чувствовала, как бьется его пульс. Она ни о чем не думала и потому не знала, что делать. Она знала только, что больше всего на свете хочет привести Квейля в чувство. Большой грек нагнулся к Квейлю. - Он заболел не на шутку. Едва ли скоро очнется. - Что же нам делать? - сказала Елена. - Инглизи спешил. И мы должны спешить. Ты умеешь править машиной? - спросил он маленького грека. - Нет. Никогда не приходилось. А ты не умеешь? - Нет. Спросите другого инглизи, может, он сумеет, - сказал большой грек Елене. - У него повреждена рука. - Ничего не значит. Может быть, он сумеет править одной рукой. Спросите его. Елена спросила Тэпа, не сможет ли он править, - большой грек говорит, что надо торопиться. - Подождем, пока Джонни придет в себя, - сказал Тэп. - Я вряд ли справлюсь одной рукой. - Но он говорит, что надо торопиться. Необходимо торопиться. Джона мы положим на заднем сиденье. Я буду смотреть за ним. Можете вы править? - спросила она Тэпа. - С такой рукой - нет. - Тогда попробую я, - сказал большой грек. - Помоги мне положить инглизи на заднее сиденье, - обратился он к маленькому греку. Тэп смотрел, как они подняли Квейля, словно мешок с мукой, и положили на заднее сиденье. - Что они собираются делать? - спросил он Елену. - Сейчас поедем. Он будет править, - указала она на большого грека. - А он умеет? - Нет. - Так какого же черта он берется! По такой дороге! Нет, я буду править. Но надо подождать, пока Джон придет в себя. - Он очень спешил. А раз он спешил, значит надо спешить. - Ладно. Но править буду я. Не могу я рисковать головой из-за этого сумасшедшего грека. Тэп занял место шофера. Елена устроилась сзади возле Квейля. Дорога то и дело круто сворачивала перед подъемом, и Тэп все время вел машину на первой скорости, чтобы иметь возможность сразу замедлить ход на повороте. Одной рукой ему трудно было делать быстрые повороты. Иногда он останавливал машину, когда дорога поворачивала слишком круто. И всякий раз, когда они подъезжали к крутому повороту, за которым начинался подъем, он отчаянно ругался. Его раздражал вид большого грека, сидевшего, как истукан, рядом с ним, с винтовкой в руках. - Ну как он? - то и дело спрашивал Тэп Елену. - Не знаю, - отвечала Елена. Она поддерживала голову Квейля. Ноги его лежали на коленях у маленького грека. Солнце светило снизу, и лучи его, проходя сквозь стекло, рисовали узоры на бескровном лице Квейля. - Бедный инглизи, - тихо сказал маленький грек. Лишь недалеко от перевала на дороге появилась жизнь. Сначала мулы, запряженные в большие двухколесные повозки, потом пушки и зарядные ящики. Сначала это было не страшно. Тэп вел машину по наружному краю дороги, так как греки держались внутренней стороны, считая, что так безопаснее. Потом дорога опять стала петлять, а Тэп не был уверен в себе. Править машиной, когда едешь по краю обрыва, было мудрено, даже если ехать совсем тихо. Миновав два небольших обоза, Тэп придержал машину. - Не могу больше, - сказал он Елене. - Что с вами? - Мулы и прочее. - Тэп остановил машину и обернулся назад. - Боюсь, что свалю вас в пропасть. - А вы езжайте медленней. - Нельзя, - сказал он. - Приходится ехать быстро, иначе не взять подъема. Но если вы не боитесь, то пожалуйста. Едем дальше, если вы так хотите. - Ничего не поделаешь, Тэп, - ответила Елена. - Надо. - О'кэй. А как Джонни? - Не знаю. Дыхание очень слабое. Боюсь, что он серьезно заболел. - Это все усталость. Очень уж много было всего. Тэп снова включил мотор, и они медленно стали подниматься вверх по наружному краю дороги, хотя вся дорога была свободна. Они приближались к вершине. День склонялся к вечеру, и Тэп думал, как они будут ехать ночью. Он безусловно не сможет править машиной ночью. Даже сейчас он правил с большим трудом. Они спешили, но он свалит всех в пропасть, если попытается править ночью, - в этом он был уверен. До вечера он еще кое-как справится. И как раз в ту минуту, когда он думал, что до вечера справится, машина подошла к образовавшейся на дороге пробке. У вершины горного прохода в густой грязи поперек дороги стоял грузовик. - Что там еще? - сказал Тэп и остановил машину. Впереди, насколько хватал глаз, стояли греческие грузовики. Грузовики были старые, расшатанные, разбитые, грязные, неисправные, и они стояли вкривь и вкось на дороге, загромождая ее до самой вершины и исчезая из виду по другую сторону прохода. - Поздравляю вас, - сказал он Елене. В ответ он услышал тихий шорох на заднем сиденье. - Что такое? - спросила Елена. - Никогда не видал ничего подобного, - сказал Тэп. - Забили дорогу на несколько миль. Большой грек вылез из машины и подошел к кучке людей, растерянно стоявших у заднего грузовика. Они не ответили на его приветствие. - Мы везем раненых инглизи. Летчиков, - сказал большой грек. Его отрывистые слова заставили стоявших поднять на него глаза. Его лицо, его поза, его голос были совершенно бесстрастны. Он не просил, не спрашивал. Он просто говорил. - Проходи, - сказал шофер заднего грузовика. - Авось тебе повезет дальше. Грек ничего не сказал и прошел дальше. Он поднялся выше и увидел за поворотом такое столпотворение, из которого, казалось, не было никакого выхода. Мы слишком беспечны, подумал он. Мы не смотрим как следует за механизмами, с которыми имеем дело. Почему, будь они прокляты, почему эти грузовики стоят как попало по всей дороге? Нам надо еще долго учиться. Американцы могли бы нас научить. Мы тут никогда не проедем, будь они прокляты! Интересно, что стал бы делать инглизи, если бы не лежал без чувств? Он всегда хорошо знает, что делать, или умеет притвориться, что знает, а это прекрасный способ заставить других делать, что нужно. Умница! Но тут и он стал бы в тупик. Большой грек шел по грязи у обочины дороги, иногда бросая "добрый день" солдатам, стоявшим кучками или сидевшим около грузовиков, или на краю дороги в ожидании, что господь бог подаст им сигнал двигаться дальше. Он поднялся до самой вершины горы и наконец подошел к концу колонны и первоисточнику всей этой неразберихи. Здесь он увидел старый восьмиколесный грузовик, принадлежавший когда-то некоей строительной компании. Грузовик частью врезался в насыпь, частью увяз в дорожной грязи. Он видел, как шоферы и солдаты, нагнувшись, всматривались в мотор, и слышал, как они спорили. - Что случилось? - как можно безобиднее спросил он, подходя к ним. Один из нагнувшихся над мотором поднял голову: - Ты понимаешь что-нибудь в машинах? - Нет. Не понимаю. Сломалось что-нибудь? - Вот и я тоже хочу знать, что сломалось. Потому-то я и здесь. - Сколько времени это займет? - спросил большой грек равнодушным тоном, понимая всю рискованность своего вопроса. - От недели до месяца, - ответил другой ядовито. - Мы везем раненых инглизи и сестру. Мы не можем стоять на месте. Может быть, инглизи сумеет наладить это. Сейчас я его позову, - сказал большой грек и внушительно плюнул, глядя на собеседника, который всем своим видом старался показать, что все равно ничего не выйдет. Большой грек поспешил назад и невольно отметил, что уже смеркается. Лишь бы инглизи со сломанной рукой отнесся к делу со вниманием и не сердился. Миновав последний поворот, он увидел Тэпа, стоявшего на подножке машины. - Барышня, - обратился он к Елене, - будьте так добры, спросите инглизи, не пойдет ли он со мной, - может быть, он сумеет починить грузовик, который загородил дорогу. Елена сидела на подножке с другой стороны. Она встала и перевела его слова Тэпу. Тэп сошел с подножки. - Уже темнеет, - сказал Тэп. - Где этот грузовик? Спросите его. Вам тоже придется пойти с нами. Возможно, мне понадобится переводчик. Тэп посмотрел на Квейля, лежавшего на заднем сиденье. - Сейчас он, кажется, просто спит, - заметил он. - Я думаю, он скоро будет в порядке, - сказала Елена. Она пошла вместе с Тэпом. - Если инглизи проснется, не позволяйте ему вставать. Мы скоро вернемся, - сказала она маленькому греку, который побежал было за ними. Когда они проходили вдоль колонны, греки, стоявшие у грузовиков, провожали их замечаниями. Белое красивое лицо Тэпа, его перевязанная рука и шагавшая рядом с ним Елена явно произвели на них впечатление. - Это раненый инглизи, летчик, - говорили они. - Похож на грека. - Рана, видно, серьезная. Пешком идет в Афины, что ли? - Нет, у них есть машина. А эта женщина - сестра. Нам бы таких женщин... Тэп видел вокруг один сплошной беспорядок и думал, что эти люди никогда ничему не научатся, а вот выиграем мы войну, и придется нам научить их делать все как надо, потому что из-за своей собственной глупости они то и дело попадают в беду и приходится нам выручать их, а от них одна только помеха, как вот сейчас с этими грузовиками, - взять, например, этого большого грека, который ничего не говорит, а только смотрит на всех зверем, а уж маленький, тот совсем немой, и чего стоят все эти людишки, мимо которых мы проходим. Сами они никогда ничему не научатся, потому что их еще не коснулась цивилизация. Они подошли к грузовику, шофер которого все еще возился с мотором, засунув голову под капот. Елена обратилась к нему. - Мы привели инглизи, - сказала она. - Может быть, он сумеет помочь вам. - Это будет очень хорошо с его стороны. - Спросите его, в чем тут дело? - сказал Тэп. - Он говорит, что мотор начинает работать и сразу задыхается, как будто ему не хватает горючего, а на самом деле, говорит он, горючего полон бак. Тэп взобрался на место шофера, передвинул большой рычаг и нажал стартер. Одновременно он сильно нажал акселератор и дал газ. Мотор застучал и начал работать, потом стал стрелять и наконец остановился. Тэп проделал это еще раз, два и слез с грузовика. Опершись на раненую руку, он другой рукой потянул за карбюратор и полностью отвернул верхнюю крышку фильтра. - Скажите, чтоб он запустил мотор! - крикнул он Елене. Елена сказала шоферу, и тот сел в кабину. Когда он нажал стартер, Тэп прикрыл ладонью открытый карбюратор. Мотор начал работать, но скоро остановился, как и раньше. Шофер опять дал газ, а Тэп держал руку над карбюратором до тех пор, пока не почувствовал, что в мотор засасывается холодный воздух и глушит мотор, тогда он быстро отдернул руку. Мотор закашлял, цилиндры стали работать. Но шофер дал слишком большой газ, и мотор опять остановился. - Еще раз! - крикнул Тэп по-английски. - Только скажите, чтобы он не давал сразу слишком большой газ. - А что это значит? Я не понимаю. - Скажите, чтобы он не нажимал сильно педаль, когда мотор начнет работать как следует. - Хорошо, - сказала Елена и перевела его слова шоферу. Шофер послушался. Тэп держал руку на открытом карбюраторе, пока опять не почувствовал всасывание, тогда он быстро отдернул руку, затем опять прикрыл карбюратор ладонью и опять быстро отнял ее, и мотор заревел, возвращаясь к жизни, и жизнь не покидала его. Шофер дал газ в цилиндры, и мотор заработал нормально. Он дал ход назад, подошли шоферы других грузовиков и начали подталкивать застрявшую машину, и дюйм за дюймом грузовик задом выползал из грязи, пока не выбрался на дорогу, и тогда он двинулся вперед. - Поблагодарите инглизи, - сказал шофер, широко улыбаясь Елене. - Поблагодарите его и скажите, что сейчас мы все отодвинемся к краю, чтобы вы могли проехать. - Он говорит, что они отодвинутся в сторону, чтобы мы могли проехать, - сказала Елена Тэпу. - Спросите его, что такое было с грузовиком? - сказал шофер Елене. - Он хочет знать, что случилось с грузовиком? - Грязный бензин, - сказал Тэп, вытирая руку о штаны. - Песок или еще что-нибудь забило трубку. В другой раз он сам может сделать продувание. Скажите ему, пусть поставит фильтр на место, а если опять получится засорение, пусть проделает то же, что и я. Он повернулся и зашагал обратно. Пока они шли к своему автомобилю, колонна медленно зашевелилась, и большой грек говорил шоферам, чтобы они посторонились и дали проехать машине раненых инглизи, потому что инглизи с одной рукой исправил сломанный грузовик, достаточно ему было дотронуться ладонью до карбюратора. Когда они добрались до своей машины, колонна уже почти построилась в порядке. Елена пришла первая. - Инглизи тут что-то говорил, - сказал маленький грек, когда Елена открыла дверцу. Маленький грек пересел на переднее сиденье, так как становилось уже темно и холодно. - Он что-то говорил. Я думаю, он очнулся. - Джон, - сказала Елена. - Джон, как ты себя чувствуешь? - Где вы были? - спросил Квейль. Он все еще лежал скорчившись на заднем сиденье. Елена не видела в темноте его лица, но голос его звучал нетвердо. - Мы ходили чинить грузовик. На дороге образовалась пробка. - Как ты себя чувствуешь, Джон? - спросил Тэп. - Ты был в обмороке. - Что случилось? - Ты потерял сознание, - сказала Елена. - И наша машина врезалась в насыпь. Тебе было очень плохо. - Где мы сейчас? Кто правил машиной? - Я, - сказал Тэп. - Мы сейчас на вершине горного прохода. Целая колонна греческих грузовиков впереди забила дорогу. Как ты себя чувствуешь, Джонни? - Хорошо, - сказал Квейль. - А как же ты, черт возьми, правил одной рукой? - Раза два мы чуть не свалились в пропасть. - А теперь можно ехать? - спросил Квейль. Он попытался встать. - Да. - Тэп пристально смотрел на Квейля. Тот сидел согнувшись, чтобы подавить тошноту. - Сейчас поедем, - сказал Тэп. - Мы обгоним колонну. Они расселись по местам. Елена хотела положить голову Квейля к себе на колени, но он не дал. - У меня уже все прошло, - сказал он и стал наблюдать, как Тэп одной рукой правит машиной. Уже сильно стемнело, и Тэп с трудом различал дорогу. Он зажег фары. Медленно поднялись они на гору и догнали крайний грузовик колонны. Когда они обогнали колонну, Квейль слышал, как греки кричали им вслед: "Инглизи!" Они перевалили через вершину и ехали теперь под гору. Медленно обгоняли они один грузовик за другим, и им казалось, что этим грузовикам не будет конца. Наконец свет фар осветил пустое пространство между деревьями, и они проехали мимо последнего грузовика. Шофер грузовика загородил им дорогу. Тэп остановил автомобиль. - Передайте от меня инглизи благодарность, - сказал шофер Елене. - Он замечательный человек, Пожалуйста, скажите ему это. Мы еще выиграем вместе войну. Он настоящий молодчина, знает автомобиль, как свои пять пальцев. - Я все передам ему, - обещала Елена. - До свиданья! Желаем вам благополучно добраться до места. - Смотрите, чтоб вас не накрыли немцы в Триккала! - кричали им вслед шоферы потрусливее. - Что они говорят? - спросил Тэп. - Они благодарят вас, - сказала она. - И все? А мне показалось, что он произнес целую речь. - Нет, это все, - сказала Елена. Тэп отпустил тормоз, и они стали спускаться вниз. 22 Был только мрак и белый луч света, выделявший дорогу, по которой они медленно спускались с высокой горы. Была грязь, такая жидкая, что она забрызгивала ветровое стекло, а растекающиеся капли дождя дважды покрывали холодное стекло сеткой инея. Был ветер, шум которого стоял у них в ушах, и было слышно, как он хлещет машину, так как ехали они очень медленно. Они ехали медленно потому, что Тэп выбился из сил и у него так онемела рука, что он перед каждым поворотом останавливал машину. Прошло очень много времени, пока горный проход остался позади. Квейль заснул здоровым сном, но он тоже был обессилен. Елена не хотела будить его и сама по временам засыпала. Только большой грек на переднем сиденье, рядом с Тэпом, не смыкал глаз. Он один торопился. Дважды они останавливались из-за того, что Тэп чувствовал в руке полнейшее онемение и еле мог пошевелить ею, и Елена просыпалась, и выходила из машины, и растирала ему руку, и он искал ее нежности, потому что нуждался в ней, а она осторожно отстранялась от него, и он не чувствовал себя с ней вполне свободно. Под утро Квейль проснулся. Его уже не тошнило, и ему было холодно, так как жара у него больше не было. - Я хочу есть, - сказал он. - Найдется у нас что-нибудь поесть, Елена? Елена спала, но при этих словах проснулась. - Пусть лучше много не ест. Его опять стошнит, - сказал большой грек. - Остановимся и поедим, - предложил Тэп. - Хочешь, я сменю тебя на время? - спросил Квейль. - Нет, я чувствую себя хорошо. - А ты выдержишь? Нам надо спешить. Выдержишь? - Конечно. - Я немного поем и сяду за руль. Как ты себя чувствуешь? - Хорошо. Рука одеревенела, но в общем чувствую себя хорошо. Квейль съел кусок хлеба с сыром, который дала ему Елена. Он попросил еще, но она сказала, что ему это повредит, и он не стал настаивать. Потом попросил Тэпа остановить машину и вышел. Он чувствовал слабость в ногах и горький вкус во рту. - Рад, что вам лучше, - сказал большой грек, когда он сел за руль. - Спасибо, - ответил Квейль. Он включил передачу, и все почувствовали перемену, потому что он уверенно и быстро повел машину под уклон, не останавливаясь на поворотах и объезжая греческие транспорты без осложнений. Понемногу занималась заря, наступало утро. Когда стало светло, глазам Квейля открылся извилинами сбегающий в долину отлогий спуск и дальше - равнина. Ему был приятен этот переход от возвышенностей к равнине и чувство спокойной уверенности от того, что земля стала ровной и на минуту это дало ему ощущение счастья. - Как вы думаете, далеко еще до Триккала? - спросил он бородатого грека. - Сперва надо проехать Калабаку. Всего будет миль двадцать... - Вы думаете, в Триккала немцы? - спросил Елену маленький грек. - Не знаю, - ответила она. Потом обратилась к Квейлю: - По-твоему, в Триккала немцы? - Не знаю. Может быть, - ответил он. - Скоро увидим. - Все дрожишь? - спросил большой грек маленького. - Просто я осторожен. Инглизи - такой безрассудный. - Хорошо, что инглизи не понимает твоих слов и не знает, что ты так трусишь. - Я не трушу. Говорю тебе, не трушу. - Оставьте его в покое, - сказала Елена большому греку. - А чего он трусит? - Я не трушу, - возразил маленький грек. - Мне так же необходимо в Афины, как и тебе. У меня там жена и дети. Мне необходимо туда, как и тебе. Я не трушу. Но я осторожен. - Осторожен, как пуганая ворона. - Перестаньте, пожалуйста, спорить, - сказала Елена. Они не обратили на ее слова никакого внимания. - Кто-нибудь должен быть осторожен за всех. На тебя рассчитывать не приходится. - Осторожность нужна женщинам в постели. - Ты бунтовщик. - Во всяком случае, винтовку сберег. - А голову, видно, потерял. - Неужели вы не можете вести себя, как разумные люди? - сказала им Елена. - У него нет разума, - заявил маленький грек. - А у тебя какой разум, если ты женился и народил детей? - У них побольше разума, чем у тебя. Ребенок умней тебя. - А ты, конечно, самый умный в семье? - О чем они тараторят? - спросил Тэп у Елены. - Так. Просто спорят. Пусть себе... - ответила она. - О чем они спорят? - спросил Квейль. - Пустяки. Сперва разговор шел о немцах в Триккала. А теперь перешел на личности. - Скажите им: если немцы в Триккала, значит, они там. Вот и все. - Это не поможет. Разговор перешел уже на совсем другие темы, - ответила Елена. - Нечего сказать, из хорошей ты, видно, семьи, если говоришь так, - продолжал маленький грек. - Тебе, кажется, знаком этот язык. - Я проходил мимо золотарей и слышал такой разговор. - Не в выгребной ли яме ты сидел в это время? - Если бы я там был, то наверно встретил бы тебя!