здухе, если армия не на высоте, - а по всему видно, что она не на высоте; хотя эти австралийцы - неплохие ребята, но им тоже скоро надоест отдуваться за всех. Да, все это очень мило, но какой в этом смысл, если не будет полной реорганизации? Реорганизация... Кто же будет ее проводить? Почем я знаю... А что думают наверху? У них там теплые местечки. Только вспомнишь кое-кого из этих субъектов, как они цепляются за свои местечки... цепляются и руками и ногами. Вот в чем загвоздка. Но кого посадить на их место? Кто его знает... Макферсон за рулем - тоже напрасная растрата сил. Да, это общая беда. И в летчики берем неподходящий народ. Тэп вовсе не должен бы летать. Когда-нибудь он поплатится. Он дьявольски неосторожен. До сих пор не могу понять, как он вышел тогда целым из эльбасанской свалки. Машиной-то он владеет, но кидается в схватку очертя голову. - Интересно, остались ли у нас "Гладиаторы"? - вдруг произнес он вслух. - Что? - спросила Елена. - Это самолеты, на которых мы летаем. Будет чудом, если остались. - На чем ты будешь летать?. Вас посылают бомбить, если нет истребителей? - Нет. Меня, может быть, перебросят на "Харрикейны". Если только у нас есть "Харрикейны". - Я не хочу, чтобы ты бомбил, - объявила она. Он засмеялся. Грузовик остановился. Они были уже на равнине по другую сторону перевала. Заслышав гул самолетов, Квейль вышел из машины и помог выйти Елене. Маленький грек был уже в пшенице, росшей вдоль дороги. Австралийцы убежали в канаву. Длинный поток автомобилей остановился на месте, и налетающие со стороны солнца самолеты пикировали на равнину. - Лучше пойдем подальше, - сказал Квейль Елене. Они побежали по полю, раздвигая упругие колосья, а когда первые бомбы упали на дорогу, - бросились на землю. Подняв голову, Квейль различил по крайней мере шестьдесят бомбардировщиков. Они летели вдоль дороги, а над ними шли истребители: около пятидесяти "Мессершмиттов". - Охотятся за грузовиками! - крикнул Квейль Елене, когда самолеты сбросили второй бомбовой груз. Когда бомбардировщики были почти у них над головой, он ткнул Елену лицом к земле и сам приник к земле, и в то же мгновение бомбы взорвались меньше чем в ста футах от них, обдав их целым ливнем грязи, и земля задрожала под ними. Он отчаянно вцепился во влажную землю, как в единственную свою опору, чувствуя каждое ее сотрясение среди оглушительного грохота и визга. - Как близко, - сказала Елена, когда он отпустил ее. Она вытерла лицо. - Всегда знаешь, когда они упадут близко. Вот проследи за ними в следующий раз, - ответил он. - Мне слишком страшно. - Перестанет быть так страшно, если ты будешь видеть, что происходит. - А что ты видишь? - Если ты видела, как бомбы отцепились от самолета, то можешь сказать, не упадут ли они где-нибудь близко от тебя. Правда, ты видишь бомбы только, когда они отделяются от самолета, а когда они приближаются к тебе и уже близко, теряешь их из виду. По примерно рассчитать можно. Всегда лучше знать, что происходит. - В следующий раз попробую... - сказал она. С той частью колонны, где шла их машина, ехал сержант военной полиции. Когда Квейль, Елена и маленький грек подходили к своему грузовику, он, сидя на мотоцикле, кричал обоим австралийцам: - Не трогайтесь, пока передние машины не пройдут долину. - Да нас разбомбят в порошок, - ответил ему один из австралийцев. - Если вы подождете, мы немного разрядим колонну. Тут весь день шла бомбежка. По обе стороны дороги земля была изрыта воронками, а кое-где следы бомб виднелись на обочинах. Целая цепь воронок шла параллельно дороге. Когда опять показались бомбардировщики, Квейль толкнул Елену в одну из этих нор, а маленький грек забрался в другую и оставался там, пока бомбардировщики не скрылись. К этому времени дорога впереди освободилась, и австралийцы сели в машину. Она тронулась и помчалась по долине, сплошь развороченной бомбами. Потом начался последний подъем перед Афинами. Чем ближе были Афины, тем больше становилась суматоха и тем острей ощущалась война, оставшаяся, казалось, далеко позади. Над ними все время пролетали бомбардировщики, и угроза бомбежки не исчезала ни на минуту. Но вот открылся последний извилистый спуск, и оливковые поля, и море, и раскинувшиеся по ту сторону Афины с Акрополем на высокой скале, и гора, на которой проповедовал апостол Петр. Тут грузовик сделал последнюю остановку. Он подъехал к каменному дому возле дороги. Военный врач в длинной английской шинели с двумя звездочками на погонах пил чай у огня, разведенного на обломке бетона. - Нельзя ли выпить где-нибудь чаю? - спросил шофер, выходя из машины. - Наливайте, - ответил врач и указал на стоявший у огня большой чайник. При появлении Квейля врач пошел к нему навстречу: - Что у вас с головой? Он смотрел на голову Квейля снисходительным взглядом профессионала. - Пустяки, - ответил Квейль. Маленький грек протянул кружку к чайнику. - Я здесь для того, чтобы оказывать помощь вашему брату, - настаивал врач. Он был молодой, русый; у него были совсем светлые усы и редкие волосы на лысеющей голове. Он поглядел на Елену. - Я гречанка, - объяснила она, заметив в его взгляде вопрос. - Дайте мне осмотреть вашу голову, - сказал врач Квейлю. - Нагнитесь. - Все в порядке, - упорствовал Квейль. - У него там швы. Глубокий порез, - сказала Елена. - Позвольте-ка, - повторил врач. Квейль нагнулся, и как только Елена вынула булавку, повязка разошлась. - Теперь швы можно удалить. Лучше всего, как только приедете в Афины, отправьтесь в госпиталь. У нас еще остался один, в Кефисии. Австралиец подал Квейлю кружку с чаем, а Елене откуда-то появившуюся фарфоровую чашечку. Сам он пил чай из крышки от бидона. - Что же будет дальше? - спросил врач. - Ничего нельзя понять, - ответил Квейль, хлебнув горячего чая. - Немцы уже заняли Ламию? - Не знаю. Вчера их там не было. Или позавчера. Я потерял счет времени. - Вы сестра? - обратился врач к Елене. - Она служит сестрой во фронтовом госпитале. Ее послали сопровождать меня, - соврал Квейль. - Эвакуация уже началась? - спросил он после минуты молчания. - Не знаю. Толковали об эвакуации Волоса. - А что делается в Афинах? - Сумбур. Все ждут, что вот-вот власть захватит пятая колонна. - Была там бомбежка? - спросила Елена. - Нет. Город не бомбили. Но засыпали бомбами все аэродромы и Пирей. - А самолеты вы видели? Я говорю о наших. - Мало, - ответил врач. - Говорили о парашютистах. Вы их видели? - Нет, - ответил Квейль. - А эти самолеты были бомбардировщики или истребители? - Кажется, бомбардировщики. "Бленхеймы". У них было много дела. - Вы готовы? - спросил австралиец, выплескивая остатки чая в огонь. Квейль и Елена пошли к грузовику. Маленький грек уже сидел в кузове и протянул Елене руку, чтобы помочь ей взобраться. Он помог и Квейлю, который схватился за борт, когда машина уже тронулась. Врач пошел проводить их. - Желаю вам насладиться горячей ванной, - улыбаясь, сказал он Квейлю. Квейль почувствовал, как он грязен и как грязны его руки с черной запекшейся кровью на месте пореза. - Спасибо, - ответил он, в то время как машина уже двигалась. - Всего хорошего. - Всего хорошего. Врач отдал честь Елене, и грузовик помчался по исправной уже дороге, между оливковых рощ, по берегу моря. - Первым делом в штаб, - сказал Квейль, как только уселся. - Потом возьмем такси, и я отвезу тебя домой. - Тебе надо в госпиталь. - Это можно отложить на час-другой, - возразил Квейль. Он поглядел на маленького грека и тут только сообразил, что тот с самого утра не произнес почти ни слова. - Спроси, куда ему надо. Елена передала вопрос. Грек взглянул на Квейля и ответил: - Мне лишь бы доехать до города. - Вам надо остерегаться полиции, - заметила Елена. - Я буду осторожен, - ответил он. Теперь он чувствовал себя почти счастливым: быть так близко от дома - это даже лучше, чем попасть домой, как всякое предвкушение лучше самого обладания. - Он говорит, что его можно высадить в городе где угодно, - объяснила Квейлю Елена. Квейль просунул голову в кабину шофера. - Вы поедете прямо в город? - спросил он австралийца. - Да. Куда вас отвезти? - Надо будет высадить грека. Потом отвезете меня в штаб. - Где ваш штаб? В том же здании, где и наш? - Последний раз, когда я там был, он помещался в здании школы. - Я знаю, где это, - вмешался другой австралиец. - Кажется, он и теперь там. - О'кэй, - сказал шофер, и Квейль уселся на место. Они ехали вдоль побережья, по испытавшим неоднократную бомбежку улицам Пирея, имевшим пустынный и странно тревожный вид. Поднявшись на небольшой холм, они увидели в отблесках заходящего солнца Акрополь, и высокое здание церкви св.Марии, и зубчатую линию лесов, и белизну всего города, оттененную подпиравшими его черными горами. По сравнительно тихим улицам, - если не считать мчавшихся австралийских военных грузовиков, - они проехали мимо гостиницы "Король Георг". Площадь была пуста. На улицах не стояло ни одного автомобиля. Было похоже на воскресенье, хотя Квейль знал, что день не воскресный. В этом спокойствии чувствовалась близость назревающих событий. Немногочисленные прохожие торопились; изредка попадавшиеся австралийские солдаты держали ружья на плече; у полицейских за спиной были короткоствольные винтовки. Только случайный автобус нарушал порою общее впечатление мертвенности. Так было на всем пути до вершины холма, где маленький грек объявил Елене: - Здесь я выйду. Елена передала это Квейлю, и тот попросил шофера остановиться. - Скажи ему, чтобы он первое время не попадался никому на глаза, - сказал Квейль Елене. - Я уже говорила, - ответила Елена. Маленький грек встал и протянул Квейлю руку. Квейль пожал ее и почувствовал в ответном пожатии маленького грека неожиданную твердость и столь, же неожиданную грусть расставания. - Передайте инглизи, что я желаю ему всего доброго, - сказал маленький грек Елене. - Передам. Желаем вам благополучия, - ответила она. - Скажите ему, чтобы он навестил меня, когда кончит воевать и вернется сюда. - Хорошо. - Я живу возле церкви. Он назвал улицу и номер дома. - Я скажу ему, - сказала Елена. - Скажите ему, что я всегда буду рад его видеть. И вас тоже, барышня. Он говорил с отменной вежливостью. - Спасибо. - Вы собираетесь обвенчаться? - спросил он еще. - Да. - Желаю вам счастья и радости в семейной жизни. Передайте ему мой привет. - Спасибо. Всего доброго, - ответила Елена. - Прощайте, инглизи, - обратился грек прямо к Квейлю. Он уже стоял на мостовой и смотрел на них снизу вверх. Квейль прочел растерянность в его глазах и в складках лба, и борьбу чувств в чертах лица, и следы недоедания во всем его облике. Он помахал ему рукой. - Прощайте, - сказал Квейль. Грузовик двинулся дальше. Маленький грек стоял и смотрел им вслед. Он поднял руку. Елена села, а Квейль продолжал стоять в трясущемся автомобиле, смотрел на маленькую фигурку, уже подернутую белой пеленой дорожной пыли и стоящую одиноко на тихой улице, - смотрел до тех пор, пока грузовик не завернул за угол и она не исчезла из глаз. 26 Австралийцы остановили машину у школы, над которой развевался большой синий флаг с кругом посредине. У входа стояли два часовых в синей форме, с автоматами. Квейль поблагодарил австралийцев. Те не стали терять времени на разговоры, а только крикнули: "Всего", - и покатили дальше. Часовые отнеслись к Квейлю не без подозрения, вызванного его черным, израненным лицом, разорванной одеждой и Еленой. Они не позволили Елене подняться на крыльцо и войти в здание. - Пропустите ее со мной, - попросил Квейль, показывая свои истрепанные документы. - Не можем, сэр. У нас строгий приказ. - Подожди здесь, - обратился он к Елене. - Я пришлю кого-нибудь за тобой. - Пожалуйста, поскорее, - сдержанно попросила она. Она понимала, что вид у нее далеко не блестящий: платье порвано и покрыто грязью, волосы в беспорядке, лицо обветрено, ботинки стоптаны, чулок нет, шляпы тоже, руки в грязи. Квейль прошел мимо часовых и поднялся по лестнице. Все здесь переменилось. Он спросил, как пройти в кабинет командира авиаполка, и отыскал нужную дверь в узком коридоре. Вошел в маленькую приемную: секретарь поднялся с места. - Мне надо видеть командира авиаполка, - сказал Квейль. - Он занят, - ответил секретарь. Вокруг сновали люди, а в соседней комнате, дверь в которую была открыта, шла деятельная упаковка. - Я войду, - сказал Квейль. Через фанерную дверь он вошел в увешанный картами кабинет командира. Командир громко разговаривал по телефону. В кресле у письменного стола сидел какой-то незнакомый Квейлю командир эскадрильи. Квейль невольно взглянул, есть ли у него на груди крылышки - оказалось, что нет. - Простите, что я так врываюсь, - обратился Квейль к командиру полка. Тот уставился на него широко раскрытыми глазами. - Квейль! - воскликнул он. - Господи боже! - Я только что вернулся, - продолжал Квейль. - Боже мой! Мы решили, что вы погибли. Черт возьми, счастлив видеть вас живым и здоровым. Командир встал и похлопал Квейля по плечу. - Пожалуйста, скажите секретарю, чтобы он велел пропустить мою спутницу, которая ждет у входа. - Сейчас. Командир вызвал секретаря. - Скажите ему сами, - предложил он Квейлю. - Моя невеста ждет у входа. Будьте добры распорядиться, чтобы ее пропустили. - Нужно письменное распоряжение. - Напишите сами и подпишитесь за меня, - приказал командир. - Ну, рассказывайте, как вы выскочили из этой истории. Что у вас с лицом? Вид у вас неважный. - Только вид. А так все в порядке, - ответил Квейль. - Где эскадрилья? - Все, что от нее осталось, находится в Глифаде. Вот Хикки обрадуется! Простите, Джон. И он познакомил Квейля с командиром эскадрильи, который оказался офицером разведки. - Хикки напился до бесчувствия, когда вы сковырнулись, - продолжал командир полка. Он коротко ответил на чей-то телефонный звонок и продолжал: - Греки рассказывали мне, что он хотел лететь разыскивать вас тут же, ночью: они нашли его на аэродроме, он там чуть не замерз. Но что у вас с лицом? Все в порядке? - В порядке. - Ну, так как же вы добрались сюда? Квейль рассказал. - Тэп тоже едет, - прибавил он. - Мы захватили его в Янине. - Мы хотели послать за ним, но мы потеряли все "Бленхеймы". - Ну, как дела? Эскадрилья цела? - Остались Хикки, молодой Финн и сержант Кроутер. Он находился здесь, когда вы были там. Тут черт знает что творилось. Пришлось отказаться от полетов. Они ничего не могли поделать с "Мессершмиттами". Народ неопытный... - А что теперь происходит? - Скоро все кончится, - совершенно спокойно заявил командир. - Нас так мало, что получается просто бойня. - Сколько самолетов осталось в эскадрилье? - Четыре. Три из них в полной исправности. Не Финн слишком неопытен. А для остальных у нас есть только ребята, летавшие на "Харрикейнах". Но какой смысл пересаживать людей с "Харрикейнов" на "Гладиаторы"? - А чем плох Кроутер? - Он годится. Но нельзя же посылать только две машины, Квейль. - Ну вот теперь буду еще я. - Вы не можете летать с таким лицом. В это время вошел секретарь. Он сообщил, что леди в приемной. - Елена Стангу, - представил Квейль Елену, когда она тихо вошла в кабинет. Она уже привела в порядок прическу, и теперь ее волосы блестели, смуглое, загорелое лицо посвежело, глаза снова стали ясными, и у нее был здоровый вид; но Квейль подумал, что ее разорванная одежда должна сразу броситься в глаза. Командир спросил, как она себя чувствует, и она ответила, что хорошо. - Можно получить машину, чтобы отвезти Елену домой? - спросил Квейль. - Машина Хикки где-то в городе. У него штабной автобус. У нас не хватает машин. - Может быть, можно послать за ним? - Да. Но с такой головой вам нужно в госпиталь. - Послушайте, - сказал Квейль. - Если отойдет какой-нибудь пароход с английскими женщинами, вы не устроите на него Елену? - Попробую, - ответил командир. - Если вы подождете внизу, я разыщу Хикки, и он отвезет вас. Но вы отправляйтесь в госпиталь. Уговорите его, мисс Стангу. - Он меня не послушается, - с легкой улыбкой ответила Елена. - Но ему надо прямо отсюда в госпиталь. - Во всяком случае спасибо. Мы будем ждать Хикки внизу. Простите, что помешал. - Очень рад, что вы вернулись, - ответил командир. - Всего наилучшего вам обоим, и везите его в госпиталь, мисс Стангу. Они молча ждали в маленькой канцелярии возле лестницы, и Елена чувствовала себя немного неловко. Наконец Квейль увидел штабной автобус, сильно потрепанный, который остановился у подъезда. Хикки с усталым лицом, без усов, медленно взошел по ступенькам. С ним был врач эскадрильи Андерсон. Вид у него был тоже усталый и ко всему безразличный. Оба были в синих шинелях и высоких сапогах. Квейль пошел им навстречу. Елена последовала за ним. Войдя в прихожую, Хикки поднял глаза и увидел перед собой Квейля. - Здравствуй, Хикки, - сказал Квейль. Хикки молчал. Он глядел на Квейля, не узнавая. Андерсон схватил Квейля за руку. - Джон Квейль! - воскликнул он. - Ах ты, чертов сын! - Как? - тихо произнес Хикки. - Это ты? - Ну да. Разве командир ничего тебе не сказал? - Нет. И Хикки пожал Квейлю руку. Больше он не произнес ни слова. Он только изо всех сил тряс руку Квейля. - Как поживаете? - спросила вошедших Елена. Она увидела радость и изумление Хикки и почувствовала к нему еще большую симпатию, чем прежде. Она видела, что он весь сияет, несмотря на усталость, но сдерживает себя, как всегда делает и Квейль. Ей нравилась эта полная радости, но молчаливая встреча. - Болит еще? - спросил Хикки Квейля. - Нет. Я чувствую себя хорошо. - Я просто не могу опомниться... - Ну да. - Идемте. Куда вас отвезти? Мне говорили что-то о госпитале. - Сперва я хочу отвезти Елену домой, - ответил Квейль. Они спустились по лестнице, прошли мимо часовых и сели в машину. - Где вы живете, Елена? - спросил Хикки. Теперь он говорил непринужденно, и она обратила внимание, что он называет ее просто по имени. - В Глифаде. Прямо по этой дороге, у подножия того холма. - Как тебе удалось выкрутиться? Квейлю уже надоел этот вопрос. - Деревья ослабили падение. Я пошел обратно с Нитралексисом. - А где он? - Его подстрелили, когда мы пробирались через итальянские линии. Дальше Квейль рассказал, как он забрал в Янине Тэпа и Елену и как они спешили в Афины, насколько это допускала обстановка отступления. - Тут нас маленько потрепали, - сказал Андерсон. - Я слышал, - ответил Квейль. - Завтра я уже появлюсь у вас. Мне надо только снять несколько швов. - Не валяй дурака, - сказал врач. Пока они ехали, он успел разбинтовать Квейлю голову. Он ничего у него не спрашивал. Приподняв бинт над раной, он внимательно рассматривал ее. - Тебе дьявольски повезло, - сказал он. - Я могу летать, - твердил Квейль. - Разумеется, можешь, - ответил Андерсон. - И лицо твое производит очень приятное впечатление. - Через сколько времени это пройдет? - спросил Квейль. Он заметил, что Хикки смотрит на большие сгустки запекшейся крови на правой щеке и широкую вспухшую рану на лбу. - Не раньше как через месяц. Хорошенький у тебя будет вид, когда все это зарубцуется. Елена принялась снова забинтовывать голову Квейля. - Можно будет снять швы? - спросил Квейль. - Конечно. В госпитале снимем, - ответил Андерсон. - Но не будь ослом. Ведь тебе, наверное, хочется отдохнуть и подкрепиться. - Он уж раз упал в обморок, - тихо сказала Елена. - Этого не могло быть! - воскликнул Андерсон, потешаясь над упорством Квейля. - Нет, было. Я думаю, это от недоедания или переутомления. Вел машину и чуть не опрокинул нас в пропасть. Он несколько часов был без сознания. - Я выслушаю тебя. Как желудок? - Хорошо. У меня все в порядке, - ответил Квейль. Он указал Хикки длинный переулок, который вел к дому Елены. - Вы зайдете? - спросила их Елена, когда машина остановилась. При этом она поглядела на Квейля. - Нет, - ответил он. - Вот что. Я поеду, сниму эти швы и к вечеру буду у тебя. Андерсон засмеялся. - Не обращай на него внимания, - продолжал Квейль. - Я буду вечером. Ты как? Ничего? - Хорошо, - ответила она улыбаясь. - Ну так до вечера. - Всех благ, - сказала Елена. Она улыбнулась. Квейль быстро взглянул на нее и сел обратно в машину. - Приеду вечером. Скажи своим, - крикнул он, когда машина тронулась. 27 Они отвезли его в Глифадский госпиталь, находившийся недалеко от Дома Елены. Это было большое пятиэтажное здание: прежде там был летний пансион. Квейля тотчас же отвели в зал, оборудованный под операционную. При ярком свете висячих ламп пять или шесть врачей оперировали раненых. Среди оперируемых Квейль заметил немца. Сестра-англичанка стала снимать с Квейля повязку. - Когда вы сюда прибыли? - спросил ее Квейль. - Я? - Вообще английские сестры. - Да уже с месяц. Нагнитесь. Снять повязку, доктор? - Пока не надо, - ответил Андерсон. Он снял куртку и вымыл руки. Хикки уселся на длинном столе рядом. - Ножницы, - сказал Андерсон сестре. Он взял у нее из рук ножницы и удалил клеенку и марлю. Обнаженной, выбритой частью черепа Квейль почувствовал холодный воздух комнаты. - Посмотрим, Квейль, есть ли у тебя выдержка. Будет немножко больно. - Так всегда говорят, - ответил Квейль. Он почувствовал, как Андерсон разрезает швы. Врач протянул руку, и сестра вложила в нее щипцы. Квейль почувствовал их осторожное прикосновение, потом подергивание при удалении первого шва. Он подскочил. - Потерпи же, черт возьми! - Нельзя ли переменить район действия? - спросил Квейль после того, как были быстро удалены еще четыре шва. - О'кэй, - сказал Андерсон сестре. Она была полная и толстощекая, и Квейль почувствовал округлость ее руки, когда она охватила его голову, накладывая на нее повязку и помогая снять рубашку. Андерсон выстукал ему грудную клетку и прощупал живот, спрашивая, не болит ли где. Квейль ответил, что нигде не болит, но чувствуется онемение возле колена. Андерсон согнул ему ногу и ощупал коленную чашку. Закончил он осмотром его руки. - Отведите его в ванную, - сказал он сестре. - Ну как? - спросил Квейль. - Все в порядке, - ответил Андерсон. - Необходимо хорошее питание и несколько дней отдыха. - Когда мне можно будет побриться? - Примерно через месяц, когда сойдут струпья. Только не сдирай их. - Я могу принять ванну на аэродроме. Вы ведь теперь там живете? - Примешь здесь, - ответил Андерсон. - Идемте, - позвала Квейля сестра. - Я сбегаю и принесу тебе обмундирование, - сказал Хикки. - Возьму из своего. Твои вещи отосланы в Египет. Когда сестра отвела его в просторную ванную и принялась раздевать, он заявил, что разденется и будет мыться сам. - Глупости, - возразила она. - Вы не вымоетесь, как надо. Посмотрите, в каком виде ваша одежда. И сорочка. Она растянула перед ним грязную сорочку. - Я знаю, - ответил он. - Садитесь в ванну. Ему было неловко, но он сел в теплую воду, от которой пахло каким-то антисептическим средством. Сестра нагнула ему голову вперед и обвязала ее полотенцем, чтобы вода не попала в рану. Она принялась медленно мыть ему шею и спину, потом подняла одну за другой его ноги и выскребла их. Квейль чувствовал расслабленность и физическое наслаждение от этой расслабленности и от ощущения чистоты. Он вытерся и сидел в белом халате, который дал ему Андерсон, пока Хикки не вернулся с одеждой. Он надел чистую сорочку, брюки и куртку, поблагодарил сестру и пошел по шумным, полным суеты коридорам и комнатам, которых прежде не заметил. У нижней ступени лестницы толпились легко раненные и выздоравливающие. - Уезжают, - объяснил Андерсон. - На Крит. - Много народа эвакуируется? - Да. Женщины и некоторые раненые. Квейль решил, что надо эвакуировать Елену, и попросил Хикки отвезти его к ней. Было уже темно, когда он, спотыкаясь, шел по ведущей к дому Стангу мощеной дорожке. Хикки и Андерсон ждали его в автомобиле. Он постучал. Кругом царил мрак. Ответа не было. Он постучал еще раз и убедился, что в доме никого нет. Он обошел его кругом и увидел, что черный ход закрыт и дверь задвинута деревянным засовом. Он понял, что Стангу уехали, и стал соображать, где может быть Елена, где вся семья. Он очень встревожился, так как Елена теперь не будет знать, как связаться с ним. Может быть, она у родственников? Но нельзя рисковать, расспрашивая соседей. И куда могли они запропаститься? Вся семья... Она, наверно, знала, куда должна уехать семья. Она толковая. Найдет меня. Может быть, Лоусон-в Афинах? Может быть, он знает, где они? Понять не могу, куда она девалась. Он пошел обратно к машине, охваченный тревогой. Хикки повез его на аэродром. На аэродроме они вошли в просторную столовую, где сидели летчики бомбардировочной эскадрильи. При появлении Квейля Финн вскочил и поспешил ему навстречу. - Возвращение блудного сына, - сказал Андерсон. - Джон! - воскликнул Финн, пожимая Квейлю руку. - Дайте место чуду, - продолжал Андерсон. Квейлю очистили место. Андерсон и Хикки сели рядом с ним, и все трое принялись за еду. Со всех концов столовой посыпались вопросы. Некоторых из присутствующих Квейль видел впервые, но он узнал и ребят, летавших вместе с ним на "Бленхеймах" в пустыне, и других, с которыми раньше встречался в Афинах. Впрочем, он был слишком занят едой, чтобы обращать особенное внимание на окружающих. - Среди молодых есть, наверно, способные ребята, - сказал он Хикки. - Только на это и приходится рассчитывать. Ведь на всю компанию есть каких-нибудь два самолета. - Среди присутствующих было по крайней мере человек тридцать с крылышками. - Большинство завтра уезжает, - продолжал Хикки. - Самолетов нет. Вчера вылетели шесть "Бленхеймов", и ни один не вернулся. А дня два тому назад мы потеряли два последних "Харрикейна". Есть еще один, но он так изрешечен, что не скоро полетит. Дело дрянь, Джон... - Да. На моих глазах было сбито несколько "Харрикейнов". Ты знал Кросби? Квейль думал о том, как разыскать Елену. - Знал, - ответил Хикки. - Несколько дней тому назад его сбили. - Этот "Харрикейн" единственный, оставшийся из тех трех. Ты, наверно, видел, как их сбили при взлете. - Да, - ответил Квейль. Он все думал, как ему найти Елену, и не переставал тревожиться. - Тебе следовало бы написать рапорт. - Командир говорил мне, что вы совсем не поднимаетесь в воздух. Он подумал, что надо еще раз съездить посмотреть, не вернулась ли Елена домой. - Ну да. Не могу же я брать Финна и Кроутера на такие дела. - Послушай, - сказал Квейль. - Я здоров. Могу летать. Андерсон сказал, что могу. Квейль теперь глубоко чувствовал, как был прав Тэп, когда сказал, что лучше самому участвовать в деле, чем смотреть со стороны. И чувство неудовлетворенности, вызванное бездействием, было в нем сильней, чем нежелание "угробиться под занавес". - Что ж, - ответил Хикки, - я поговорю с командиром. Только мы мало что можем сделать. - Если начнется эвакуация, будет жарко. Квейль снова отдался мыслям о Елене. Он ломал себе голову, не зная, что делать, где ее искать. Обратиться в управление Красного Креста он не решался из боязни подвести ее. Он опять вспомнил о Лоусоне. Может быть, он знает, где она. Но здесь ли Лоусон? Или, может быть, Елена обратится в штаб и сообщит там кому-нибудь о себе? Летчики стали подниматься из-за стола. - Мы все собираемся на прощанье к "Максиму", - сказал Финн. - Ты поедешь, Джон? - Да, мне нужно в город. - А ты, Хикки?. - Поеду. Я довезу тебя, Джон. А где Елена? - Из-за этого я и хочу ехать. Ты не знаешь, американец Лоусон здесь? - Несколько дней тому назад был здесь. - Я еду с вами, - заявил Квейль. 28 Афины были наводнены австралийскими грузовиками, направлявшимися на юг. Квейль понял, что эвакуация началась. Он только не мог понять, началась ли эвакуация из Афин. В пути их застала воздушная тревога; они видели, как над Пиреем заработали прожекторы и зенитки; до их слуха донеслись взрывы бомб. У гостиницы "Король Георг" Квейль вышел, а остальные поехали в ночной ресторан к "Максиму". В тускло освещенном вестибюле гостиницы Квейль справился у швейцара относительно Лоусона. Швейцар был новый и смотрел на Квейля с любопытством. - Мистер Лоусон поехал обедать к "Максиму", - объяснил он. Квейль поблагодарил и стал пробираться между большими дорогими чемоданами и портпледами. Это особы из генерального штаба спешили выехать, пока не поздно. Он кое-как добрался по темным улицам до ночного ресторана. Если Лоусон не знает, где Елена, надо будет опять поехать к Стангу. Слишком опасно потерять ее из вида. Слишком опасно. Спускаясь по ступенькам в ресторан, он услыхал шум за дверью и, открыв ее, увидел множество синих и защитного цвета мундиров и охваченную чувством безнадежности толпу возле стойки. Он стал всматриваться в посетителей, отыскивая Лоусона. - Хэлло, Квейль! Ах ты, чертов сын! - крикнул ему кто-то. Все были в восторге. Он помахал рукой. Лоусона нигде не было видно. Квейль увидел Финна и направился к нему. Финн стоял у стойки и пил с Хикки виски. - Ты не видел Лоусона? - спросил Квейль. - Выпьем, Джон. Он покачал головой. Тогда Хикки указал на один из столиков у эстрады. В то же мгновенье заиграл оркестр: выскочила отчаянная девушка, та самая, которую они видели в "Аргентине", и начала свой неистовый танец. Квейль направился к Лоусону, который был в штатском. - Хэлло! - сказал он. Лоусон пристально поглядел на него, не узнавая, потом вскочил: - Квейль? Я думал, вы погибли. Господи боже! Садитесь. - Спасибо, - ответил Квейль, и Лоусон назвал обеих сидевших за столиком женщин и армейского офицера. - Вы не знаете, куда уехали родные Елены Стангу? - тихо спросил Квейль. - Стангу? - Да. - Ах, да. Я знаю, где работает отец... Вы, я вижу, не теряете времени даром. - Там теперь можно кого-нибудь найти? - Не знаю. - Дело в том, что я хочу увезти ее отсюда. Вы эвакуируетесь? - Завтра, - понизив голос, ответил Лоусон. - Послушайте, - сказал Квейль. - Может быть, вы возьмете ее с собой? - Мы, наверно, не поедем дальше Крита. - Я хочу только отослать ее отсюда. Она очень скромная и не причинит вам беспокойства. - Дело не в этом. - Вы можете мне объяснить, как пройти к нему на службу? Я не хотел бы отрывать вас от компании. - Нет, я с удовольствием, - ответил Лоусон, вставая. - Я скоро вернусь, - обратился он к остальным. Они вместе вышли на улицу. - Они выехали из дома, - объяснил Квейль. - Да, - подтвердил Лоусон. - Отец боится пятой колонны. Вы знаете, что сегодня греки подписали перемирие? - Нет, не знаю. - Да, да. Пятая колонна с минуты на минуту захватит город. - Всюду мертвая тишина. - Да. Все ждут этого момента. Эти ублюдки из ЭОН весь день рыскали по городу и срывали плакаты с призывом к защите родины. И расклеивали ангелов, порхающих над головами греческих солдат. - Разве все они из пятой колонны? - Очень многие. События назревают. Это чувствуется. Они шли по темной, безлюдной улице. Было такое ощущение, как в пустыне перед дождем. В тишине и безлюдности улиц таилась угроза. Полиции нигде не было. Лоусон вошел в один подъезд и нажал кнопку лифта, но оказалось, что лифт не действует, так что им пришлось подыматься по темной деревянной лестнице. На верхнем этаже они прошли две маленькие комнаты и вошли в большую. Там за одним из столов сидел Стангу. Он взглянул на вошедших. - Я привел к вам знакомого, - сказал Лоусон. - Мистер Квейль! - воскликнул Стангу. Он вскочил и протянул Квейлю руку. Квейль поймал себя на том, что пристально смотрит на этого человека, как на отца Елены, и думает о его судьбе. - Елена здорова? - спросил он. - Да. Она не застала нас и догадалась, что мы переехали к моему брату. - Я пойду, - сказал Лоусон. - Благодарю вас, - ответил Квейль. - А как насчет парохода? - Скажите ей, чтобы она зашла ко мне в гостиницу завтра часам к двенадцати. - Спасибо, Лоусон. До свидания. Лоусон вышел. - Я к вам по поводу Елены. Можно мне видеть ее? - спросил Квейль. Стангу пригласил его сесть, и Квейль сел по другую сторону стола. - Елена сказала нам, что вы хотите обвенчаться. - Мне очень неприятно, но я хочу, чтобы она завтра уехала отсюда с Лоусоном. - Это ее дело. - Да. Но что намерены делать вы? Вам здесь придется не сладко. - Хотите, пойдем к нам. Мы теперь у брата. - Пойдемте, - ответил Квейль. Он понимал, что еще не убедил Стангу. Понимал также, что все будет так, как захочет Елена. Но теперь он не был уверен в самой Елене. Стангу взял шляпу, и они вышли. После долгого ожидания они сели в автобус. Стангу спросил Квейля, как ему удалось вернуться, и Квейль рассказал. Они нарочно старались не говорить о Елене. На одной из остановок на набережной они вышли и направились к небольшому каменному дому. Г-жа Стангу была дома; у нее сидели какие-то двое - женщина и мужчина. Она поднялась навстречу Квейлю. - Как я рада, что вы вернулись, - сказала она. Вид у нее был подавленный. - Благодарю вас, - ответил Квейль. - Я тоже очень рад вас видеть. Вошла Елена. Она вымылась, надела блузку, синюю юбку и туфли на низких каблуках, причесалась, слегка подкрасила губы, - это он сразу заметил, - и лицо ее светилось радостью и свежестью. - Хэлло, - сказала она Квейлю и пожала его протянутую руку. - Вы обедали? - спросила г-жа Стангу. Она познакомила его с гостями. - Спасибо, обедал, - ответил Квейль. Все уселись вокруг железной печки, и к Елене на руки прыгнула большая кошка. Все засмеялись, когда Елена сказала ей что-то по-гречески. Квейль осмотрелся: здесь, в тепле, он чувствовал себя менее твердым; ему казалось странным, что вот он сидит в этом доме, а весь мир за стеной содрогается от громовых ударов. Но так как рано или поздно надо было заговорить об истинной цели его посещения, он сказал: - Елена, я хотел спросить... - Да? - Лоусон завтра уезжает. Идет эвакуация. Я хотел спросить, не поедете ли и вы. Он сказал, что если вы завтра придете к нему в двенадцать в гостиницу, он возьмет вас с собой. Я понимаю, что вам важно знать мнение родителей. Может быть, у них будут какие-нибудь возражения... Для него это была длинная речь, но ему хотелось сказать сразу все. Наступило молчание. - Пойдем пройдемся, - сказала Елена и встала. Они вышли вдвоем на темную улицу. Он чувствовал, что совершил неловкость. - Вышло неудачно, - сказал он, когда дверь за ними закрылась. - Нисколько, - ответила она. - Ты поедешь? По-моему, это единственная возможность. - Ты думаешь? - Да. Думаю, что так. - Я не думаю, что смогу уехать, - начала она нерешительно, но сейчас же овладела собой. - О господи! - Не сердись. - Я не сержусь. Я только думаю, что же это за чертовщина. Я хочу сказать - все, что тут творится... - Мне очень трудно уехать. Ты сам понимаешь. - Понимаю. Так и так радости мало. - Ничего не поделаешь. Елена опять заговорила на том чуждо звучащем, педантичном английском языке, на котором говорила во время их первой встречи. - Я понимаю, ты не хочешь расставаться с матерью. Думаю, что и отцу будет нелегко. Но ведь твое будущее не в родительской семье. - Астариса убили на фронте, - неожиданно сказала она. - Какое несчастье! - ответил Квейль. - Но, боже мой, что же тут поделаешь? - Да, ты понимаешь, сейчас мой отъезд будет бегством. - Война не кончится в Греции, если ты это имеешь в виду, - возразил он. - Может быть, и так. Но я живу здесь. И никогда нигде не бывала. - Это дело привычки. - И не могу оставить мать, - закончила она. - Что, если что-нибудь случится с отцом? Они вышли к морю. Квейль взял ее за руку. Он повернул ее к себе, как делал прежде, и крепко поцеловал в губы, и прижал к себе, и почувствовал ее груди, твердые и упругие под блузкой. - Я ничего не знаю, - сказал он. - Только не могу расстаться с тобой. Вот все, что я знаю. - Мне самой не хочется оставаться. И я хотела бы ехать с тобой. - Как ни печально, но это единственная возможность. По-моему, ты должна ехать. - Не могу. Он замолчал, понимая, что спорить бесполезно. Надо положиться на силу обстоятельств. - Пора домой, - сказала она. Они молча вернулись. Войдя, они сразу поняли, что среди присутствующих шел спор об отъезде Елены. Квейль сел, и водворилось молчание. - Мы не хотим тебя стеснять, - наконец произнес отец. - Не будем об этом говорить, - сказала Елена по-английски. - Мы понимаем, что ты остаешься из-за нас. Это глупо. - Я уеду, и придут немцы. Я окажусь по ту сторону, а война будет продолжаться. Она не скоро кончится. - Мы в лучшем положении, чем многие. Квейль понял, что им нужно потолковать об этом по-гречески, не затрудняясь в выборе слов. Он встал. - Я пойду, - сказал он. Он поглядел на г-жу Стангу и увидел большие глаза, и притаившуюся в них улыбку, слишком слабую для того, чтобы выступить наружу, и седые волосы, и гладкую кожу, и морщины на лбу. - Простите меня, - сказал он. Она только улыбнулась в ответ. - До свидания, - повернулся он к остальным. Хозяин проводил Квейля до выхода. - Не волнуйтесь, мы это уладим, - сказал он ему. - Спокойной ночи, - ответил Квейль. Елена дошла с ним до автобусной остановки. - Дай мне подумать. Ведь мне нелегко решиться, - сказала она. - Твоя мать, наверно, тоже могла бы уехать. Да и все вы можете уехать. - Я их спрашивала. Отец отказывается ехать, а мать не хочет из-за него. - Все ясно. Но я не могу оставить тебя здесь. - Понимаю. Понимаю. Видит бог, понимаю. - Я завтра приду в гостиницу. Ты должна зайти туда. - Хорошо, Джон. Хорошо. Подошел автобус. - До свидания, - сказал Квейль. Он крепко и нежно обнял ее и почувствовал все, что тяготило ее, и все, что тяготило его, и смирился перед этой тяжестью. Она осторожно поцеловала его в губы, стараясь не задеть ран на лице, и он вошел в автобус. Проходя по автобусу, чтобы сесть на место, он еще раз увидел, как она стоит в темноте. Потом она потонула во мраке, и он сел. 29 Когда автобус остановился на площади, Квейль решил выйти. Ему хотелось еще раз поговорить с Лоусоном насчет Елены. Водитель открыл дверь. Квейль был единственный пассажир в этом просторном, выкрашенном в защитный цвет, расшатанном автобусе. Когда он выходил, водитель слегка коснулся его плеча и спросил: - Инглизи? - Да, - ответил Квейль. - К несчастью, мы побиты. - К несчастью, да. - Потом опять? - продолжал шофер. - Что? - Потом опять придем, - пояснил он, и Квейль понял его. - Да, - сказал он. - Спокойной ночи. - Прощайте, инглизи, - сказал водитель, закрывая дверь. У "Максима" опять стоял шум, а грохот бомбежки доносился из Пирея более отчетливо и громко, чем раньше. Бомбежка только что возобновилась. Сирена загудела в тот самый момент, когда Квейль переходил площадь, направляясь к ресторану. Там стоял дым коромыслом. Зал освещали только огни эстрадной рампы. Высокий малый с крылышками на груди играл что-то бравурное на рояле. Он спустил клок волос на один глаз и гримасничал, но уверенно делал свое дело: пальцы его сами находили нужные клавиши, и находили их безошибочно, потому что он был слишком пьян, чтобы следить за собой и испытывать какие-либо сомнения. Звуки рояля наполняли все помещение, но никто не обращал на них внимания, и все кричали, а несколько человек среди общего гама устроили на эстраде свалку, затеяв шуточную игру в регби; двое наблюдателей лежали по краям эстрады, а девицы из кабаре толпились у рампы и приветствовали состязающихся громкими криками. - Квейль! - воскликнул один из забавлявшихся, когда он вошел. - Иди сюда. Присое