ий вдоль границы. Солдаты сделали по ним несколько выстрелов, чтобы проверить дальнобойность своих автоматических винтовок. Но когда лошади услышали выстрелы, одна из них просто сошла с ума. Она носилась вверх и вниз по склону и торопила остальных, подталкивая их. Офицеру показалось, что одна из лошадей хотела было броситься в обратном направлении, но этот сумасшедший встал на дыбы и замолотил передними ногами по воздуху около нее. Все три исчезли вскоре в небольшой рощице пробкового дуба на итальянской стороне. Я, конечно, продолжу свои розыски настолько далеко, насколько смогу, профессор, но многого мне в Италии не удастся сделать. Граница -- мой официальный предел. Я свяжусь со всеми моими коллегами в Италии, с кем смогу, и надеюсь, Вы сделаете то же. Единственный фактор, который может оказаться полезным, это определенное направление, избранное диким конем. Сообщите мне, пожалуйста, если Вы узнаете что-нибудь от наших итальянских коллег". Это все, Барьют, что мы имеем пока от мсье Фанона. Дедушка рассматривает карту и роется в международных справочниках, чтобы установить, кто из ученых-зоологов мог бы помочь в Италии. У меня такое ощущение в пальцах, как будто я писала на дереве толстым гвоздем. Я уже могу печатать на машинке, но пока еще недостаточно быстро. Во всяком случае, мои мысли всегда обгоняют меня, и поэтому печатать было бы медленнее. Вчера миссис Эванс сказала мне: "Если бы твоя голова была у тебя на плечах, а не на десять миль впереди, ты не свалилась бы с той горы и не поранилась бы". Наверное, она права. Мне уже давным-давно пора спать. Спокойной ночи! Твоя вечно торопящаяся Китти. P. S. Я считаю тайну твоей мамы про Таха просто очаровательной. Так приятно, когда над тобой подшучивает мама. Уверена, что замучаю розыгрышами своих детей, если они у меня будут. Хотя это трудно представить. К. Здравствуй, Китти! Тебе, наверное, будет интересно узнать, что мы наконец уговорили маму раскрыть свою загадку о Тахе. Когда тетя Серогли читала твое последнее письмо, мама сидела рядом, кивая, как всегда, головой и произнося то "аха", то "уху", как будто она уже все знала. Это так рассердило моего дедушку, что он остановил тетю Серогли и сказал: -- Кара (так зовут мою мать), ты не должна таить от нас свой секрет. Если ты уже знаешь все, что происходит с этой лошадью, ты должна сказать нам, откуда тебе это известно. Иначе мы плохо о тебе подумаем. Дедушка очень стар (вообще-то он даже мой прадедушка) и все еще думает по-старому. Он очень суеверен, и всякие предсказания и тайны его огорчают. Мне кажется, он боится их. Тогда мама, не желая быть невежливой и чтобы не огорчать дедушку, извинилась и сказала: -- Это очень просто, баба (дедушка), -- сказала она серьезно, хотя ее глаза смеялись. -- Наш дикий конь идет домой. -- Что?! -- воскликнули мы в недоумении. -- Он идет домой, -- снова повторила мама, -- Он решил вернуться в свои горы. Вот что я знаю, баба. И поэтому я уверена, что он не остановится, не задержится и преодолеет все преграды. Поэтому не огорчайся. Конечно, тут все наперебой заговорили, и начались споры. Достали карту мира, разложили на ковре, и все сгрудились вокруг нее. Мы показали маме, что если Tax направляется домой, то ему придется пересечь всю Европу и Азию от Атлантического океана почти до Тихого, пройти тысячи километров. Но на маму это не произвело никакого впечатления, и она твердо повторила: "Наш дикий конь идет домой!". Ты поверишь в это, Китти? Вообще-то должен признаться, что, если какая-то мысль запала мне в голову, от нее очень трудно отделаться. Но я даже не осмеливаюсь и думать об этом. Правда, я еще не спросил Грита, что он думает об этом. А что об этом думает твой дедушка? Мне бы очень хотелось знать. Во всяком случае, мамины поддразнивания не кончились. Уверен, что она еще какую-нибудь тайну выдумает. Я учусь плавать в пруду, который устроили у реки, и до сих пор не знал, что плавание в действительности является проблемой гидравлики. Так говорит мой брат, который учится на инженера. Но он тоже не умеет плавать, хотя и знает гидравлику. Сообщи мне, что думает твой дедушка. Я ничего не скажу о том, что я думаю, пока не получу от тебя ответа. С приветом Барьют, P. S. Играешь ли ты в шахматы? На прошлой неделе я играл с Гритом, пока мы пасли табун, и он предложил, чтобы мы с тобой устроили англо-монгольский шахматный турнир. Б. Здравствуй, Барьют! Когда я прочла твое письмо дедушке и он узнал эту потрясающую догадку твоей мамы о Тахе, то хлопнул себя по коленкам и воскликнул: "Удивительная женщина! Конечно, она права. Без сомнения, дикий конь идет домой. Я сам об этом подумывал, но поскольку я смотрел с научной точки зрения, то не мог этого допустить. А мать Барьюта сразу попала в точку". Как ни удивительно, Барьют, но это ответ на все вопросы. -- Ты даже увидишь, -- сказал дедушка, -- что Tax выбирает самый лучший маршрут. Он, наверное, обладает инстинктом всех своих лошадиных предков, которые когда-либо свободно бродили по бескрайним просторам Европы и Азии. -- Но сколько ему потребуется времени, чтобы добраться до своих гор? -- спросила я дедушку, все еще не веря. -- Кто знает? Год. Два. Может быть, больше. Таков дедушкин ответ, Барьют. Он верит в это. Как и вы, мы достаем карту мира и пытаемся определить путь, который изберет Tax. А пока я не знаю, надеяться ли на то, что ему удастся в течение целого года избегать встреч с людьми и достичь ваших гор, или на то, что его вскоре поймают и вернут нам вместе с Мушкой. Конечно, я думаю о Мушке и о гнедой, которая с ними. Они ведь обе домашние лошади. А если они последуют за Тахом, то, наверное, погибнут от истощения задолго до того, как достигнут Монголии. Дедушка написал в зоопарки и ученым в Турине, Милане, Венеции и Триесте. Он также написал мсье Фанону, спрашивая, согласен ли он с мнением твоей мамы. Дедушка уверен, что мсье Фанон все время тоже так думал. А на что ты надеешься, Барьют? Что Tax доберется до своих гор? Или что его поймают и возвратят нам? А что теперь происходит с Мушкой? Я все время думаю и беспокоюсь о ней. Теперь до свидания, до тех пор, пока еще что-нибудь -- лишь одним небесам известно что -- не случится. Твой старый друг Китти Д. P. S. Я не умею играть в шахматы, но дедушка говорит, что научит. Миссис Эванс считает, что мне и без того хватает забот с уроками, но дедушка твердит: "Чушь". P. P. S. Мне кажется, я хочу, чтобы Tax дошел до своих гор, но не знаю, чего я хочу для Мушки. Лишь бы она не потерялась, не осталась одна в чужом краю, лишь бы ее не поранили. К 11 Здравствуй, Барьют! Ты не представляешь себе, как было трудно найти следы движения Таха, Мушки и гнедой на восток. Мы получали самые непонятные сообщения от разных людей из Европы, и, когда, наконец, нам их перевели с французского, итальянского и немецкого, мне пришлось потратить несколько часов, чтобы их рассортировать. В результате мы теперь знаем, что с ними произошло, по крайней мере, три ужасных приключения, одно за другим. Причина их -- Tax. Он не останавливается ни перед чем. И он снова был очень серьезно ранен и даже, может быть, умирает. Он и дальше ни перед чем не остановится, и потому мы не знаем, чем это все кончится. Первая беда с ними приключилась в Италии. Об этом нам сообщил мсье Фанон (наш "сыщик"). Он написал, что его начальники в зоопарке в Бордо разрешили ему отправиться в Италию, так как им было интересно знать, как такое дикое животное может выжить и затеряться среди множества дорог, ферм, деревень и городов. Мсье Фанон говорит, что было достаточно легко определить, как Tax пересек Францию. Он просто держался глухих мест в приморских Альпах. Но что могли поделать три лошади в Италии, где так много деревень и дорог, где много людей и где не дадут им бродить беспризорными? Поэтому мсье Фанон сначала установил их маршрут в Италии, расспрашивая водителей грузовиков. Некоторые из них видели загадочных животных ночью у обочины. Рассказы шоферов привели его в цыганский табор под Вероной, которая находится на половине пути через северную Италию. "Когда это случилось, никто точно не знает, -- писал мсье Фанон. -- Но, верьте или нет, цыганам удалось поймать дикого коня". Цыгане были водовозами и разъезжали по стране, предлагая свои услуги в деревнях и на фермах в качестве поливальщиков фруктовых садов, виноградников, огородов. Пользовались они мулами и лошадьми, а жили в поле в крытых грузовиках и старых потрепанных фургонах. Были у них я другие животные: козы, собаки и даже обезьяна. Каким-то образом, Барьют, три бродячих лошади, прятавшиеся в лесу под Вероной, были замечены цыганами. Как они рассказывали, лошади, очевидно, пытались найти обходной путь, чтобы не переправляться через большой канал. Цыгане решили воспользоваться этим и поймать всех трех. На той тропе, по которой, как они заметили, шли лошади, были устроены проволочные ловушки. Ночью они дождались, когда лошади пойдут, и напугали их вспышками фонарей и грохотом медных кастрюль и чайников. Мушка и гнедая сразу же повались, упали и запутались в ловушках, но Tax, увидев проволоку, перепрыгнул через нее и убежал. Потом цыгане поместили их во временный загон, огороженный веревками, думая, что этого будет достаточно. Но ночью появился Tax и начал сбивать веревочный забор. Выбежавшие цыгане пытались поймать его, но, как только они приближались, он нападал на них. Они были совершенно поражены. Такой лошади они еще не видели. Tax проник в загон и вывел Мушку. Потом он вернулся за гнедой, которой не очень хотелось уходить. Тогда Tax начал лягать ее, заставляя бежать. Видя, что они теряют всех трех лошадей, цыгане набросили на гнедую лассо. Но Tax напал на того, который держал веревку. К сожалению, цыгане на этот раз ожидали нападения, один из них нанес Таху удар молотком по лбу, и Tax упал. Ух! Я просто не могу говорить об этом, Барьют. Это, наверное, было ужасно. Но мсье Фанон пишет, что эти цыгане знают свое дело и такой удар не приносит серьезного вреда лошади. Во всяком случае. Tax был сбит с ног и потерял сознание, а Мушка и гнедая убежали. Когда Tax пришел в себя, то лежал со связанными ногами в загоне, огороженном колючей проволокой, и первое, что сделали цыгане, -- окатили его ведром холодной воды. И поливали его водой каждый раз, когда он пытался вскочить и напасть на них. Гнедая убежала совсем, как будто обрадовалась, что избавилась от Таха, но Мушка осталась. Каждую ночь она приходила к забору из колючей проволоки, ржала и била копытом. Конечно, цыгане хотели снова ее поймать, но теперь Мушка вела себя умнее и избегала ловушек, скрываясь в темноте. (Бедная Мушка! Я так рада, Барьют, что она осталась с Тахом и не покинула его.) Цыгане изо всех сил пытались приручить Таха, но не развязывали его, потому что знали: он нападет на них или попробует перепрыгнуть через колючую проволоку. Они привязывали ему на спину кожаные мешки с водой, но он кусался, лягался, катался по земле и сбрасывал все, что они клали на него. Цыгане по-прежнему поливали Таха водой, надеясь, что он привыкнет ходить с мокрой спиной, ведь они хотели сделать Таха водовозной лошадью. Они в общем-то не были жестокими. Но им нужно было двигаться дальше. Они связали Таха, положили в один из грузовиков и повезли. К счастью, всех своих козлов, мулов, собак и лошадей они не могли увезти на грузовиках и гнали их по дороге. А Мушка, не желая оставлять Таха, шла следом ночами. На этот раз цыгане разбили свой лагерь у реки. Они снова построили загон из колючей проволоки, поместили туда Таха, оставив путы только на задних ногах. Однажды ночью, когда шел дождь и все цыгане укрылись в фургонах, они вдруг услышал как от боли взвизгнула лошадь. Выбежав наружу, они увидели Таха, скакавшего прочь, с его груди свисала колючая проволока, а сзади волочились привязанные к ней два столба. Когда цыгане зажгли огонь, то увидели, что он пытается освободиться от этой ужасной колючей проволоки, путы на его задних ногах были порваны. Они не стали подходить к нему, так как были уверены, что с этой проволокой он далеко не уйдет. Они даже боялись, как бы не сделать хуже, потому что он был весь в крови и очень сильно хромал. Но и в этом состоянии, когда они приближались, он бросался на них, пытаясь укусить или лягнуть. Тогда они решили подождать, пока Tax не свалится от боли или не зацепится за что-нибудь. Он тащил за собой проволоку примерно полкилометра. Вдруг Tax. оказался перед глубокой канавой, которая протянулась вдоль грунтовой дороги, и цыгане -решили, что здесь-то они его и поймают. Но не тут-то было. Кого угодно, но не Таха. Страдая, очевидно, от мучительной боли, он все же прибавил ходу и перепрыгнул через канаву вместе с проволокой и тащившимися за ней столбами. Канава оказалась такой глубокой, что все висевшее на нем вдруг отцепилось и полетело вниз. Последнее, что видели пораженные цыгане, был хромающий Tax, вместе с Мушкой уходивший по пыльной дороге. Пока цыгане собирались и седлали своих лошадей, Tax и Мушка исчезли в темноте. Больше цыгане их не видели. Тебя, конечно, интересует, что случилось с маленькой гнедой. Ее поймали примерно километрах в тридцати от лагеря цыган и вернули им, а они сделали из нее водовозную лошадь. Это лучше, чем попасть на бойню, правда? И я так рада, что Мушка осталась верной Таху и бежала вместе с ним. Так закончилось их первое приключение, в результате которого Tax так серьезно пострадал, что едва мог двигаться. Но он не остановился. Он продолжал идти домой, Барьют, продолжал идти на восток. Все время на восток. Даже непонятно, как ему это удавалось, но хочешь верь, хочешь нет, он и Мушка пересекли Италию и добрались до Австрии, где с ними произошло второе несчастье. На этот раз они попались леснику с ружьем. По-моему, им просто не повезло. На горной границе между Италией и Австрией жил старик пастух, у которого было стадо овец и коз. Из-за того, что пограничный контроль там был не очень строгим, старик пас свое стадо то на итальянской, то на австрийской стороне. Сам он был австрийцем, но кое-кто из его родственников жил в Италии. Так часто бывает в горах. Живущие там люди считают горы своим домом и прекрасно знают все тропы. Однажды вечером старик пастух, перегоняя свое стадо в Австрию через очень трудный горный участок и направляясь на восток, почувствовал, что за ним идут какие-то дикие животные. Позднее он сказал профессору Шмидту (который потом написал обо всем дедушке), что не знал, какие животные шли за ним. Медведей в этой местности не видели уже лет шестьдесят, а кабанов давно всех перестреляли. Но волки были, и по тому, как вели себя собаки, пастух подумал, что, вероятно, это волки. Но единственное, что он знал наверняка, это то, что за стадом кто-то шел и что его животные были очень неспокойны. Старик торопливо подгонял свое стадо, сожалея, что из-за звона колокольчиков на шеях коз не может слышать, продолжает ли идти кто-нибудь за стадом или нет. На вершине горного перевала ему наконец удалось увидеть тех, кто шел за стадом. Услышав долгий, похожий на ржанье звук, он оглянулся и при свете луны увидел двух лохматых диких зверей, но не определил, что же это за звери. Ты ведь помнишь, Барьют, что Tax и Мушка небольшого роста., а в той части Европы лошадей такого роста не водится. Tax и Мушка показались пастуху лохматыми и дикими, Tax к тому же тряс головой. Старый пастух решил, что это гигантские волки, и так испугался за себя и свое стадо (и я понимаю его), что, оставив стадо, бросился вниз по склону к маленькой избушке, где жил австрийский лесник. -- Волки! -- закричал пастух в ответ на вопрос лесника о том, что случилось (был час ночи). -- Бери ружье, лесник, да поспеши, я ведь оставил стадо на собак. Лесник не очень-то поверил старику, хотя случалось, что, движимые голодом, волки из Италии появлялись в этой части Каринтии и даже нападали иногда на людей. Лесник натянул сапоги и поспешил в темноту за старым пастухом. Пастух опасался, что, когда вернется обратно, увидит нескольких волков посреди своего мечущегося в панике стада. Но он нашел свое стадо сбившимся в кучу в небольшой впадине и окруженным повизгивающими собаками. Никаких волков не было, не было и виновников переполоха -- Таха и Мушки. Но по встревоженному поведению овец и собак лесник понял, что где-то поблизости находятся дикие звери, и, поверив наконец старику, начал искать волков, а пастух погнал стадо, торопясь достичь безопасного места. Я спросила дедушку, почему Tax пошел за пастухом и его стадом. Дедушка считает, что Tax, переходя этот трудный перевал, последовал за овцами и козами, подчиняясь своему дикому инстинкту. Дикие животные часто так поступают. Поэтому Tax и Мушка продолжали идти в отдалении за стадом, и тогда-то лесник и заметил их при свете луны, испугавшись их вида. Он не знал, что это за животные, но решил, что дикие и поэтому опасные. Он спрятался со своим ружьем за большим камнем, в том месте, где тропа сужалась, проходя между скалами. В тот момент, когда "звери" появились на тропе, он прицелился в одного из них и выстрелил. Но как раз в этот момент "зверь" прыгнул вперед, как будто знал, что в него стреляют. Пуля прошла мимо. Лесник выстрелил еще раз, но обе лошади уже мчались вниз по склону, обратив в паническое бегство стадо овец и коз. Затем они скрылись в густом сосняке на склоне горы. Больше лесник и пастух их не видели. На следующий день лесник известил о приключении с двумя "дикими зверьми" свое лесничество в Линце, и один из чиновников составил длинный отчет о том, что видели лесник и пастух. Этот отчет попал наконец к профессору Шмидту из Вены, который повидался с лесником и пастухом, расспросил их, а потом написал обо всем дедушке. Но отчет также попал и к некоему доктору Шульцу из зоологического общества Венского университета, и это явилось причиной третьего происшествия. Доктор Шульц сразу догадался, какие это были "дикие звери", и он, как охотник, отправился их преследовать. В своем письме дедушке он сообщал, что намеревается стрелять в Таха снотворной пулей, такой же, как тогда была у ваших ученых. Но дедушка мне рассказывал, что это не лучший способ для поимки диких животных, потому что только опытный стрелок может попасть в нужное место. Плохие стрелки попадают обычно не туда, снотворная пуля уходит слишком глубоко, и иногда, падая, животное ломает себе ноги или даже шею. Поэтому я очень расстроилась и начала волноваться, когда прочла, что доктор Шульц собирается стрелять снотворной пулей. Дедушка пытался успокоить меня. Чего я реву? Никакого вреда Таху не причинят, шею он не сломает. -- Даже если он не сломает шею, -- закричала я, -- что будет с Мушкой, когда они поймают Таха? Или тебе все равно, что с ней произойдет?! Я знаю, это было глупо, но мне почему-то сразу не понравился доктор Шульц. Пусть он и не причинит вреда Мушке, но может просто прогнать ее. Миссис Эванс услышала, как я спорю с дедушкой, и заявила ему, что он, как всегда, равнодушен и безразличен, и они опять начали твердить друг другу "чушь", и мне пришлось мирить их, и это меня как-то успокоило. Но дедушка тоже волновался, потому что он вдруг вспомнил, что знает доктора Шульца. Он вспомнил, что доктор Шульц провел много лет в Восточной Африке и что в нем больше было от охотника, чем от ученого. -- Не хочу сказать, что ему нравится убивать. Но он любит выслеживать животных, как это делают охотники, и преследование дикой лошади в Европе, наверное, его больше привлекает, чем поимка Таха для научных целей, -- заметил он. В первом сообщении, которое мы получили от доктора Шульца, говорилось, что он выследил Таха и Мушку в нескольких километрах от австрийской границы с Венгрией. Tax пересек всю Австрию и был почти в Восточной Европе. Он по-прежнему шел на восток. Доктор Шульц писал, что лошади шли по очень необычному маршруту, представлявшему зигзаг (помнишь, что говорил мсье Фанон?). Но одно было очевидно -- они избегали переходов через высокие горы и всегда выбирали путь через долины. -- Это, наверное, потому, что Tax все еще страдает от ран, нанесенных ему колючей проволокой, -- решил дедушка. -- Или потому, что лесник все же ранил его. Итак, доктор Шульц продолжал свою охоту за ними, как будто они были дичью, и однажды увидел их, пойдя по следам на мокрой мягкой почве, потому что отпечатки копыт были четкими, а навоз свежим. Когда он заметил их в свой бинокль, был почти вечер. Они лежали в углу заброшенного яблоневого сада в горной долине недалеко от австро-венгерской границы. Доктор Шульц писал, что ему пришлось прибегнуть ко всем хитростям, которым он научился в Восточной Африке, чтобы подкрасться к ним. Дело было не в том, чтобы выполнять все охотничьи правила, писал он, держаться против ветра и не показываться, а в том, чтобы двигаться очень неслышно и подобраться на расстояние в пятьдесят -- шестьдесят метров. Как ты знаешь, снотворная пуля плохо летит с большого расстояния. Он писал, что потребовался целый час, чтобы продвинуться на сто метров. Однако он хорошо рассмотрел Таха. У Таха отросла толстая осенняя шерсть, хвост и торчащая грива были очень длинными. Но сам Tax выглядел очень больным и слабым. А Мушка, наоборот, казалась в полном здравии. Ее шерсть была плотной и блестящей. И пока Tax стоя спал, она находилась на страже. Доктор Шульц решил, что это был самый подходящий момент, поскольку кобылы не так чутки, как жеребцы. Еще сотня метров, и он будет достаточно близко, чтобы стрелять. Но Мушка уже забеспокоилась, и доктору Шульцу пришлось потратить еще полчаса, чтобы подкрасться на пятьдесят метров. Когда же наконец он оказался достаточно близко, то вспомнил, что не взвел курок. Щелчка взводимого курка было достаточно, чтобы разбудить Таха. К сожалению, у доктора Шульца хватило времени прицелиться и выстрелить по убегающим лошадям. Он был уверен, что снотворная пуля попала Таху в левое плечо. Даже в темноте было видно, как он подпрыгнул'. Но обе лошади ускакали, промчавшись через сад. Доктор Шульц не спешил, он знал, что Tax далеко не уйдет. Он, конечно, упадет без сознания через пятьдесят метров. До ближайшей деревни было километра три, и доктор решил нанять там грузовик, чтобы потом отвезти Таха. У него также была веревка, которой он собирался связать ему ноги, пока тот будет без сознания. Поэтому он пошел через сад, посвечивая фонарем, так как уже совсем стемнело. Доктор, абсолютно уверенный, что не промахнулся, был очень удивлен, когда обнаружил, что Tax не упал ни через пятьдесят, ни через сто метров. Tax вообще не упал. Но почему? ' Доктор Шульц не знает. И хотя он провел в поисках всю ночь и весь следующий день, Таха и Мушку так и не удалось обнаружить. Он даже не мог найти их следов, так как почва там была сухой и твердой, а склон очень крутым, и на этот раз они каким-то чрезвычайным усилием, очевидно, вскарабкались наверх и скрылись. Вот и все, что смог сообщить доктор Шульц. Tax со снотворной пулей в плече карабкается по горам. И если ты спросишь, почему снотворная пуля так и не подействовала на него (и все задают этот же вопрос), то дедушка считает, что Таха спасла его толстая шерсть. Но я не уверена. Может быть, у него хватило сил, чтобы найти удобное место и спрятаться там. А может быть, он ушел в горы и умер там. А может, доктор Шульц убил его, а потом сказал, что Tax исчез, хотя дедушка очень сердится, когда я говорю так. Это пока все, что мы о них знаем. Но если Tax не умер где-нибудь на пустынной вершине горы, они, наверное, продолжают идти. Дедушка написал всем венгерским зоологическим обществам с просьбой поискать наших двух лошадей. Как, по-твоему, Барьют, сколько они еще могут идти, даже если Tax и способен передвигаться? Теперь мне хочется, чтобы кто-нибудь поймал их, чтобы Таху была оказана по мощь. Иначе... Миссис Эванс зовет меня, чтобы я помогла ей мариновать огурцы с помидорами, я чувствую, как пахнет горячим маринадом. Прими от всех нас большой привет и наилучшие пожелания, Барьют, а я обещаю немедленно написать тебе, если узнаю что-нибудь новое. Твой, как прежде, друг Китти. P. S.. Пока добавить нечего. Спешу. Обожаю маринованные огурчики миссис Эванс. К 12 Здравствуй, Китти! Когда тетя Серогли прочла нам твое письмо, мы все согласились, что Таха необходимо поймать, чтобы остановить, иначе он погубит себя и Мушку. И все равно, Китти, мы не можем не восхищаться Тахом. Папа все покачивает головой и повторяет: "Настоящий конь! Он будет идти и идти. Он скорее сдохнет, чем сдастся. На это способна только монгольская лошадь". Но мама напомнила ему, что Мушка не монгольская лошадь и что она тоже продолжает идти. И еще мама сказала: "Наверное, только маленькая английская кобылка может быть так предана своему ДРУГУ". Во всяком случае, не могу поверить, что Tax погиб. Он никогда не смирится. Он где-нибудь живой, но где? Пока мы рассматриваем карту и надеемся на лучшее. Все наши шлют вам свой привет и, как всегда, особый привет от моей мамы твоей миссис Эванс. Твой старый друг Барьют P. S. Мне тоже нечего добавить. Вообще-то не очень весело, правда? Пока больше написать нечего. Б 13 Здравствуй, Барьют! Просто невероятно! Этому трудно поверить, но спустя четыре месяца мы все-таки получили/известие из Венгрии, и дедушка немедленно вылетел в Будапешт. Он уже вернулся. Но должна сказать тебе сразу: он не привез с собой ни Таха, ни Мушку. Он привез длинное письмо, в котором рассказывается обо всем, что с ними случилось. Оно от венгерской девочки по имени Като Кошут. А поскольку будет лучше, если ты все прочтешь сам, я прилагаю копию перевода, который сделали в университете Свонси: "Здравствуй, Китти Джемисон! Твой дедушка все рассказал мне о твоей пони Мушке и диком жеребце Тахе. Поэтому я пишу тебе, чтобы ты поняла, как я отношусь ко всему тому необычному, что произошло, и как я познакомилась с этими лошадьми. Я -- мадьярка и живу с родителями, зовут меня Като Кошут. Но живу я не в доме, так как мои родители работают в передвижном цирке шапито, разъезжая по стране зимой и летом. У нас есть карусели, качели, тир, акробаты, борцы и силачи. Мы выступаем с лошадьми (их две), а также катаем детей на пони. Наш передвижной цирк очень старый, и наша семья испокон веков выступает в нем. Он очень известен в Венгрии, и каждый год из различных деревень приходит множество писем с приглашением на праздники, но у нас есть свой маршрут и расписание, так что все просьбы не выполнишь. Теперь мы живем хорошо, потому что не приходится за все дорого платить, и налоги меньше, и к нам не относятся, как к бродячим цыганам. Нам везде разрешают ездить, только бы мы содержали наш цирк в чистоте. У нас все чисто и все сверкает, и мы учимся четыре дня в неделю по утрам и два дня по вечерам. На следующий год я начну изучать английский язык. Мой брат уже поступил в государственное цирковое училище. Как видишь, дел у нас много. Нам знаком почти каждый город, каждая дорога и каждая деревня в Венгрии, и везде знают нас. Но хватит о нас. Я должна рассказать тебе о Мушке и диком коне, которого вы зовете Tax. Случилось этот так. Однажды наш цирк приехал в деревню Жиль, а за несколько дней до нашего приезда ее жители поймали одичавшего лохматого, но очень симпатичного пони. Таких пони они еще не видели. Поскольку никто в округе ничего не знал о нем или чей он, то они решили, что пони наш. Они знали, что только у нас были пони (на них мы катаем детей). Жители Жиля держали его за высокой стеной на заднем дворе местной фабрики, где изготовляют ящики для фруктов. Когда мой отец увидел пони, он сказал, что это не наш, и тогда в деревне начались споры по поводу того, что с ним делать. Мнений было много, но большинством решили отдать пони нам, если нам нужно, конечно. -- Лошадям, как и всем нам, нужны друзья, -- сказал староста. -- И этой лошадке тоже нужно быть среди лошадей, но не таких, как наши большие рабочие лошади, а среди маленьких, таких, как в цирке. Во всяком случае, Кошутам во время их поездок легче будет найти ее хозяев, если они есть. А кроме того, подумайте о тех ребятах, которые с удовольствием будут кататься на ней. Так нашей семье досталась эта лошадка, и, как ты, наверное, догадалась, это была ваша Мушка. Староста предупредил нас, что она дикая и никого не подпускает к себе. Она даже не позволяла накинуть на себя веревку. Отец сказал, что ее придется долго приручать и дрессировать, прежде чем катать на ней ребят. Но наша семья из поколения в поколение занималась дрессировкой лошадей, и мы решили, что это будет нетрудно. Но дело оказалось труднее, чем мы думали. Мушка никому не подчинялась. Она лягалась и бросалась на каждого, кто пытался накинуть веревку ей на шею, и все решили, что она дикая и отбилась от какого-то дикого табуна. Но отец сказал: "Нет, она когда-то была ручной. Домашние лошади всегда смотрят по-особенному, и эта смотрит так же". Мне не разрешали подходить к ней, но однажды, когда все были заняты установкой шапито, я стояла у калитки и смотрела на нее. Вдруг она подошла ко мне и толкнула носом, как бы играя. Совсем как наши пони. Она разрешила мне погладить ее и даже почесать за ухом и, по-видимому, не хотела, чтобы я уходила. Меня это так обрадовало, что я бегом бросилась на площадь, где перед церковью устанавливали наш цирк, и обо всем рассказала отцу. Закончив установку шапито, он отправился со мной ко двору фабрики. Оставаясь в стороне, он велел мне подойти к калитке. Пони подбежала ко мне и попыталась просунуть морду между жердями. -- Открой калитку и войди, Като, -- крикнул мне издали отец. Я вошла, и пони сразу подошла ко мне, начала толкаться носом и повсюду следовала за мной, пока я ходила по двору. Наверное, ее хозяйка была такая же девочка, как ты",-- сказал отец. Но когда во двор вошел он, пони снова отпрянула и начала зло трясти головой. С этого все и началось. Я стала единственным человеком, который мог приблизиться к ней. Я назвала ее Куду, у нас это ласкательное имя для животных, но теперь буду называть ее Мушка. Мне Мушка разрешала делать все, даже завязывать веревку вокруг шеи и класть ей на спину маленькое седло, но верхом я не пробовала садиться. Она ни за что не соглашалась подойти к другим нашим лошадям и не хотела пастись вместе с ними на небольшом лугу, который выделили жители деревни. Она лягалась и кусалась и каждый раз убегала оттуда. Мой отец, который очень хорошо знает лошадей, заметил, что это неспроста. -- Наверное, где-нибудь поблизости находится ее друг или жеребенок, и она боится, что мы уведем ее вместе с табуном. Ясно, она не хочет покидать какую-то другую лошадь. На следующее утро, когда все еще спали, а над подмерзшей за ночь землей расстилался туман, отец и мой брат вывели Мушку со двора и отпустили. Сначала, казалось, она не знала, что делать, но потом пустилась рысью по дороге из деревни, а папа и брат следовали за ней верхом. Примерно через полчаса Мушка привела их к лесочку в долине, над которой проходил высокий железнодорожный мост. Она вошла под мост, заржала и стала ждать, и вдруг отец с братом увидели другую, неизвестно откуда появившуюся лошадь. Она, очевидно, пряталась под одной из арок моста. Короче говоря, эта лошадь была так больна и так слаба, что едва могла двигаться. Отец еще никогда не видел такой лошади. Сначала он подумал, что это небольшой мул или дикий осел. Но когда разглядел получше, то понял, что это настоящая лошадь, очень больная и раненая. И хотя там было много травы, лошадь была очень худа и измотана. Она едва стояла. Отец послал брата за мной, и я приехала на грузовике и привезла веревку. Мушка стояла спокойно и к другой лошади, которой, я теперь знаю, был Tax, не подходила. -- Нужно, чтобы ты увела Куду, -- сказал отец. -- Может быть, другая пойдет за ней. -- Хорошо, -- ответила я. -- Я еще ни разу не видел такой лошади, Като, -- предупредил отец. -- Будь поосторожнее, по-моему, она дикая. Он велел мне надеть веревку на Мушку, она не возражала, но когда я повела ее, она все время оборачивалась, чтобы посмотреть, идет ли другая лошадь за ней или нет. Как только дикая лошадь останавливалась, останавливалась и Мушка. Вот так, мало-помалу, мы вывели их на дорогу и медленно дошли до деревни. Но у самой деревни дикая лошадь легла, она слишком ослабела и не могла идти дальше. Мушка вернулась и осталась со своим товарищем. Мы остались в деревне еще на два дня, но дикий конь так и не смог подняться и лежал на том же месте. Тогда отец пригнал туда всех наших лошадей и заставил их стоять вокруг дикого коня. Это им очень не нравилось. Отец сказал, что это потому, что они знали, что лошадь дикая. Но наши лошади не убежали, и дикий конь наконец поднялся и встал среди них, как будто чувствовал, что если он не встанет и не пойдет с ними, то умрет. Только тогда нам удалось его хорошенько разглядеть. Он был ужасно изранен. Вся грудь, передние ноги и шея были в глубоких порезах, покрытых запекшейся кровью и мухами. Все левое плечо в крови, а на задних ногах такие глубокие порезы, что видно кость. Страшно было смотреть. -- Он жив просто чудом, -- сказал отец. -- Крепкий, должно быть, конек. Вместе с нашими лошадьми мы привели его в наш деревенский .загон. Как только он оказался на нашем маленьком лугу, он опять лег. К этому моменту уже вся деревня хотела посмотреть на эту необычную лошадь. Кое-кто считал, что ее лучше пристрелить, чтобы окончить мучения. Услышав это, я ужасно рассердилась и бросилась к отцу, умоляя его заступиться, .и отец ответил, чтобы я не беспокоилась. -- Мы не дадим никому застрелить его. Во всяком случае, когда он поправится, он очень пригодится для цирка. Посмотри, как все заинтересовались этой необычной лошадью. Но как мы могли ему помочь? Он никого не подпускал к себе, даже лежа. Если к нему подходили, он пытался вскочить, был готов лягаться и кусаться, и Мушка тоже начинала лягать и кусать всех, кроме меня. Поэтому решили, что сначала надо мне попытаться подойти к нему. Это, правда, было нелегко, и я очень нервничала. Он был таким необычным. Но я собралась с духом и очень осторожно пошла к ним, а папа и брат были наготове с двумя палками на всякий случай. Мушка начала издавать короткие фыркающие звуки, как будто успокаивая его, и, когда я совсем приблизилась к дикому коню, он не пытался укусить меня или вскочить. Вот тут-то я и увидела, что у него из плеча торчит что-то. -- У него в плече маленькая стальная стрела! -- крикнула я отцу. Я тогда не знала еще, что это такое. -- посмотри, не сможешь ли ты выдернуть ее, но будь осторожной. Нет, подожди! Я возьму веревку. Из грузовика он достал моток веревки и бросил мне, сказав, чтобы я привязала конец к стреле, а он потом дернет. Конь все время смотрел на меня, и в его взгляде было столько дикого и злого и в то же время столько боли и беспомощности, что я чуть не заревела. Я догадывалась, что он, очевидно, очень страдает от боли. Поэтому я начала ласково говорить с ним, а Мушка все время успокаивающе фыркала. Наконец мне удалось привязать веревку к стреле. -- А теперь отойди! -- крикнул отец. Осторожно натянув веревку, он сильно дернул. Бедный конь вскрикнул от боли, но стрелу удалось выдернуть. Это была страшная вещь с зазубринами, как на рыболовном крючке. Мы не могли понять, кто же выстрелил в него этой гадостью. И зачем? Но промыть или перевязать его ужасные раны было невозможно. Отец не разрешал мне дотрагиваться до дикого коня, хотя мне и, очень хотелось. (Должна сказать тебе, Китти, что я хочу стать медсестрой, но боюсь, что из этого ничего не получится, так как, по-моему, я не очень способная. И потом мы никогда долго не остаемся на одном месте, что тоже мешает. Я иногда по ночам плачу, потому что хочу учиться в большой больнице, мимо которой мы проезжаем дважды в год у города Сегеда. Находясь там, я могла бы видеться с родителями и нашим цирком, когда они будут проезжать мимо.) Хотя мы и вытащили стрелу из его плеча, дикий конь сразу не поправился, и из-за него нам пришлось задержаться. Но отец хотел убедиться, что коню лучше. Вообще-то мы догадывались, что дикий конь будет вести себя спокойно, пока с ним Мушка. Мы начали обычные зимние гастроли, и они оба оставались с нашими лошадьми. Наш путь был на восток, и теперь, когда мы повидались с твоим дедушкой, понимаем, что дикий конь не убежал потому, что мы двигались в нужном ему направлении. Наверное, если бы мы ехали на север или на запад, он бы ушел, независимо от того, насколько он был слаб или болен. И увел бы с собой Мушку. В общем, Китти, в конце концов я научила Мушку катать детей, и она делала это охотно, хотя все еще никому, кроме меня, не позволяла ухаживать за ней. Тем временем дикий конь, находясь среди других лошадей, медленно поправлялся. И хотя он прямо сбесился, когда мы первый раз увели Мушку на тренировку, потом успокоился, когда понял, что она каждый раз Судет возвращаться. Но до сих пор никто так и не приблизился к нему и не дотронулся до него. Даже я. Когда он был с другими лошадьми, то всегда стоял один или, вернее, лежал один, потому что прошло много времени, пока он смог как следует стоять. Твой дедушка объяснил нам, что снотворная стрела медленно отравляла Таху кровь. Пока мы гастролировали, дикому коню становилось все лучше и лучше, и он делался все беспокойнее, беспрерывно кружась вдоль забора. Твой дедушка спрашивал, как нам удалось пересечь Дунай и почему никто не остановил нас, несмотря на то, что на всех мостах было дано распоряжение искать Таха и Мушку. Все было очень просто. Около деревни Такс есть паром, что-то вроде плавучего моста, который передвигается при помощи дизельных моторов. Мы всегда им пользуемся, потому что он находится на нашем обычном маршруте. Лошадей никто не заметил, так как никто не ожидал, что они переправятся через Дунай таким путем. После переправы мы начали устанавливать цирк в деревне Дунапартай и только тут заметили, что дикого коня не было в загоне вместе с остальными лошадьми. Он сбил несколько жердей и убежал. Мы все обыскали, но не смогли его найти. В Дунапартае мы провели четыре дня и даже задержались еще на день, но в конце концов уехали одни, что нас очень опечалило. Но что нам оставалось делать? На следующий день, когда мы ехали по дороге в Кишкош, я выглянула из фургона и увидела его, бегущего за нами по заснеженной обочине. Мы попытались поймать его, но он не давался. Он держался на расстоянии, и мы решили не трогать его. -- Нет смысла гоняться за ним, -- сказал мой Отец. -- Пока его подружка здесь, он не отстанет. Tax продолжал повсюду следовать за нами. Когда мы делали остановки в деревнях, он прятался где-то за околицей. Однажды мы целую неделю не видели его. Но он всегда появлялся, когда мы уезжали. Так продолжалось, пока мы гастролировали по восточной 'Венгрии и не прибыли к границе с Украиной, самой отдаленной точке в нашей стране. Отсюда мы всегда поворачиваем обратно на запад. Первую ночь, когда мы уже направились на запад, мы провели в деревне Нагдед, знаменитой своими вишневыми садами. В одном таком небольшом саду нам и разрешили попасти лошадей, и тут мы проявили небрежность в отношении Мушки. Что произошло? А то,