ает, как уплыли спасательные шлюпки. Все шлюпки уплыли, и корабль тащил шлюпочный такелаж сквозь спокойный карибский вечер. Шлюпки гребли изо всех сил в направлении заходящего солнца, толпа в оранжевых спасжилетах начинала оплакивать свои драгоценности и лекарства. Люди крестились. Фертилити и я раз, два три; вальс, два три, по мраморной галерее. По ее словам, Фертилити и Тревор вальсировали по наклоняющемуся паркету из красного дерева, по Версальскому танцевальному залу, наклоняющемуся по мере того, как корма затоплялась, а нос вздымался в вечерний воздух. Стайка позолоченных стульев пролетела мимо них, вниз, к статуе греческой лунной богини Дианы. Золотые парчовые шторы на всех окнах изогнулись. Они были последними пассажирами на борту морского корабля Океанская экскурсия. От воды поднимался пар, потому что розовые люстры - "Обычные розовые люстры, - говорит Фертилити, - но на океанском лайнере они были подвешены жестко, как сосульки" - люстры в Версальском танцзале еще горели, а стереосистема все еще наполняла корабль потрескивающей музыкой. Вальсы шли один за другим и растворялись друг в друге, в то время как Тревор и Фертилити кружили, кружили, кружили. Так же как Фертилити и я кружимся, кружимся, затем шаг на месте, скользим носок к носку по полу мавзолея. В трюме вОды Карибского моря заполнили Столовую Трианона, поднимая края сотни льняных скатертей. Корабль дрейфовал с выключенными двигателями. Теплая голубая вода простиралась до самого горизонта во всех направлениях. Даже под небольшим слоем воды клетчатый пол с паркетом из красного и орехового дерева казался далеким и недосягаемым. Один последний взгляд на Атлантиду, и соленая вода обволакивает статуи и мраморные колонны, а Тревор и Фертилити вальсируют мимо легенды о погибшей цивилизации, золоченых резных орнаментов и резных французских дворцовых столов. Кромка воды поднялась под углом к парадным портретам королев в коронах, корабль кренился, и из ваз высыпались цветы: розы, орхидеи и ветки имбиря падали в воду, где плавали бутылки с шампанским, а Тревор и Фертилити вальсировали мимо них. Металлический скелет корабля, переборки под деревянной облицовкой и гобеленами, дрожали и стонали. Я спросил, собиралась ли она утопиться. "Не говори глупостей, - отвечает Фертилити, а ее голова лежит у меня на груди, вдыхая мой ядовитый запах. - Тревор никогда не ошибался. В этом вся его беда". Не ошибался насчет чего? Тревор Холлис видел сны, сказала она мне. Он мог увидеть самолет, собирающийся разбиться. Тревор сообщал авиакомпании, но никто ему не верил. Затем самолет разбивался, и ФБР забирала его для допроса. Всегда было легче поверить, что он террорист, а не экстрасенс. Сны продолжались, поэтому он не мог спать. Он не решался открыть газету или включить телевизор, потому что мог увидеть репортаж о том, как две сотни людей погибли в авиакатастрофе, о которой он знал, но не мог остановить. Он не мог никого спасти. "Наша мама убила себя, потому что у нее были такие же сны, - говорит Фертилити. - Самоубийство - это наша старая семейная традиция". Все еще танцуем, говорю я себе. По крайней мере, у нас есть хоть что-то общее. "Он знал, что корабль затонет только наполовину. Должен был прорваться какой-то клапан, и вода должна была заполнить машинное отделение и несколько залов на нижних палубах, - говорит Фертилити. - Из своих снов он знал, что корабль на много часов окажется в нашем распоряжении. У нас будет вся эта пища и вино. Затем кто-нибудь прибудет, чтобы нас спасти". Продолжая танцевать, я спрашиваю: Так вот почему он убил себя? В ответ - лишь музыка. "Ты просто представить себе не можешь, как красиво все это было. Затопленные танцзалы с роялями под водой. Вокруг плавает резная мебель, - говорит Фертилити у меня на груди. - Это мое самое приятное воспоминание, за всю жизнь". Мы танцуем мимо статуй чьей-то другой религии. Для меня они всего лишь высеченные из камня возвеличенные ничтожества. "Вода Атлантики была такой чистой. Она стекала по парадной лестнице, - говорит она. - Мы сняли обувь и продолжали танцевать". Танцуя и считая от одного до трех, я спрашиваю, видит ли она такие же сны. "Немножко, - отвечает она. - Не слишком много. Но с каждым днем все больше и больше. Больше, чем я хотела бы". Я спрашиваю, собирается ли она убить себя, так же, как и ее брат. "Нет," - отвечает Фертилити. Она поднимает голову и улыбается мне. Мы танцуем, раз, два, три. Она говорит: "Я ни за что не буду в себя стрелять. Может, таблеток наглотаюсь". Дома у меня куча бесплатных антидепрессантов, снотворного, улучшителей настроения, успокающего и МАО-ингибиторов в блюде для сладостей за рыбкой на холодильнике. Мы танцуем, раз, два, три. Она говорит: "Шучу". Мы танцуем. Она снова кладет голову мне на грудь и говорит: "Все зависит от того, насколько ужасными станут мои сны". 37 Той ночью я снова начал отвечать на звонки. После того, как я сексуально возбуждаюсь, я должен пойти в центр города и украсть что-нибудь. Не столько ради денег, сколько ради того, чтобы оторваться. Это нормально. Соц.работница говорит, что это нормально. Это выход сексуальной энергии, говорит она мне. Это совершенно естественно. Ты находишь то, что хочешь. Ты подкрадываешься к нему. Ты хватаешь его и делаешь своим собственным. А потом выбрасываешь. Вообще-то это соц.работница подтолкнула меня к воровству. Соц.работница называла меня классическим образцом клептомана. Она перечисляла научные труды. Мое воровство, сказала она, было для того, чтобы никто не украл мой член (Фенишель, 1945). Я воровал из-за внутреннего импульса, который не мог контролировать (Гольдман, 1991). Я воровал из-за постоянной депрессии (МакЭлрой и др., 1991). Не имеет значения, что: ботинки, изоленту или теннисную ракетку. Меня волнует лишь то, что теперь воровство не приносит мне прежнего чувства восторга. Может, это из-за того, что я встретил Фертилити. Или, может быть, я встретил Фертилити, потому что мне наскучила моя сексуально-преступная жизнь. Кроме того, я не занимаюсь воровством в классическом, формальном смысле этого слова. Вместо кражи товаров с прилавка, я брожу по центру до тех пор, пока не найду чек, который кто-то обронил. Ты приносишь чек в магазин, где он был выдан. Ты обследуешь магазин до тех пор, пока не находишь вешь, указанную в чеке. Ты носишь вещь по магазину какое-то время, а затем используешь чек, чтобы вернуть вещь и получить деньги. Разумеется, это лучше всего срабатывает в больших магазинах. Лучше всего, если на чеке указано наименование товара. Не используй старые и грязные чеки. Не используй один и тот же чек дважды. Старайся не обманывать один и тот же магазин дважды. Это так же похоже на настоящую кражу из магазинов, как мастурбация на секс. Ну и конечно, в магазинах знают об этих уловках. Другой вид жульничества - шоппинг с большим стаканом содовой, в который можно бросать маленькие вещи. Или еще способ: купить дешевую банку с краской, приподнять крышку и бросить внутрь что-нибудь дорогое. Металл не позволяет службе охраны просветить банку при помощи рентгеновских лучей. Сегодня днем, вместо того, чтобы искать чек, я просто брожу и пытаюсь продумать следующую часть моего плана, как захватить Фертилити и сделать ее своей. Обладать ей. Может быть, выбросить ее. Мне нужно сыграть на ее ужасных снах. Для этого можно использовать наши танцы. Фертилити и я танцевали почти до вечера. Когда музыка менялась, она учила меня основам Ча-Ча, перекрестному шагу Ча-Ча и женскому повороту под рукой Ча-Ча. Она показала мне основы Фокстрота. Она сказала, что то, чем она зарабатывает на жизнь, отвратительно. Это хуже, чем что-либо, что я могу себе представить. А когда я спросил, Что? Она засмеялась. Бродя по центру, я нашел товарный чек на цветной телевизор. Должно было быть ощущение выигрыша в лотерею, но я бросил чек в помойку. Возможно, в танцах мне больше всего нравились правила. В мире, где все возможно, наконец-то есть твердые непоколебимые правила. Фокстрот - это два медленных шага и два быстрых. Ча-Ча - это два медленных и три быстрых. Хореография, дисциплина, не предмет для обсуждений. Это хорошие старомодные правила. Шаг коробочка не будет меняться каждую неделю. Для соц.работницы, когда мы начали общаться десять лет назад, я не был клептоманом. Сперва у меня была маниакальная одержимость. Она только что получила диплом и все еще искала ответы в учебниках. Маниакально одержимые, сказала она мне, либо постоянно проверяют, в порядке ли их вещи, либо чистят их (Рахман & Годсон, 1980). По ее словам, я относился ко второму типу. На самом деле, мне нравилось чистить, но всю жизнь меня учили повиноваться. И я лишь пытался сделать так, чтобы ее вшивые диагнозы выглядели правильными. Соц.работница называла мне симптомы, а я прилагал все усилия, чтобы проявить эти симптомы и позволить ей вылечить меня. После маниакальной одержимости у меня был посттравматический стресс. Затем агорафобия. Затем панический страх. Я иду по тротуару, делая один медленный и два быстрых вальсовых шага. Считаю про себя раз, два, три. Куда бы ты не посмотрел, среди голубей на тротуаре всегда валяются товарные чеки. Бродя по центру, я поднимаю другой чек. Он на товар стоимостью сто семьдесят три доллара. Я выбрасываю его. Примерно через три месяца, после того как я впервые познакомился с соц.работницей, она обнаружила у меня раздвоение личности, потому что я не хотел рассказывать ей о своем детстве. Затем у меня было шизотипическое расстройство личности, потому что я не хотел ходить в ее еженедельную лечебную группу. Затем, поскольку она посчитала, что из этого может получиться хорошее исследование, у меня был Синдром Коро - это когда ты убежден, что твой член становится все меньше и меньше, и когда он исчезнет, ты умрешь (Фабиан, 1991; Ценг и др., 1992). Затем она переключила меня на Синдром Дхат, при котором ты сходишь с ума из-за веры, что потеряешь всю свою сперму во время влажных снов и мочеиспускания (Чадда & Ахуджа, 1990). Этот страх основан на старом индуистском веровании, что требуется сорок капель крови, чтобы создать каплю костного мозга, и сорок капель костного мозга, чтобы создать каплю спермы (Ахтар, 1988). Она сказала: не удивительно, что я был таким уставшим все время. Сперма заставляет меня думать о сексе заставляет меня думать о наказании заставляет меня думать о смерти заставляет меня думать о Фертилити Холлис. У нас был, как бы сказала соц.работница, Свободный Союз. На каждой нашей встрече у нее появлялось подозрение на новую болезнь, которая у меня просто обязана была быть, и давала мне книжку, чтобы я мог выучить симптомы. Через неделю эта проблема у меня уже была. Одну неделю - страсть к поджигательству. Одну неделю - нарушение половой самоидентификации. Она сказала мне, что я эксгибиционист, поэтому через неделю я охотился за ней при свете луны. Она сказала, что у меня расстройство внимания, поэтому я постоянно менял тему разговора. Я страдал клаустрофобией, поэтому нам приходилось встречаться во внутреннем дворике. Я брожу по центру, и мои ноги делают два медленных, три быстрых, два медленных шага Ча-Ча. У меня в голове те же десять песен, которые мы слушали пол-дня. Я пропускаю еще один чек, можно сказать, пяти-долларовую банкноту на тротуаре, прохожу мимо нее шагом Ча-Ча. Книга, которую соц.работница давала мне, называлась Диагностическое и Статистическое Пособие по Расстройствам Психики. Мы называли его ДСП для краткости. Она давала мне читать много своих старых учебников, и внутри были цветные фотографии моделей, которым платили, чтобы они выглядели счастливыми, держа над головой голых младенцев или гуляя по пляжу в лучах заката, взявшись за руки. Для сцен страдания моделям платили за то, чтобы они вкалывали себе в руку запрещенные препараты или падали в одиночестве на стол, заваленный бутылками. В итоге соц.работница стала бросать ДСП на пол, и на какой странице он раскроется, такую болезнь я и попытаюсь изобразить через неделю. И мы были вполне счастливы, занимаясь этим. Какое-то время. Она чувствовала, что делает успехи с каждой неделей. У меня был сценарий, говоривший, как мне играть. Это не было скучно. К тому же, она придумывала мне так много фальшивых проблем, что у меня не оставалось времени на беспокойство о проблемах настоящих. Каждый вторник соц.работница ставила мне диагноз, и это было моим новым заданием. В первый год нашего знакомства у меня не было времени, чтобы думать о самоубийстве. Мы проходили тест Стэнфорд-Байнет, чтобы вычислить степень старения моего мозга. Тест Векстера. Миннесотский Многофазный Вопросник. Многоосевой Клинический Вопросник Миллона. Вопросник Бека по Депрессиям. Соц.работница выяснила обо мне все, кроме правды. Я просто не хотел, чтобы меня вылечили. В чем бы ни состояли мои настоящие проблемы, я не хотел, чтобы они были излечены. Ни один из моих маленьких секретов не хотел, чтобы его обнаружили и объяснили. Мифами. Моим детством. Обменом веществ. Я думал: а что останется? Поэтому никакие из моих реальных недовольств и страхов никогда не появлялись на свет дня. Я не хотел избавляться ни от какой тоски. Я бы никогда не стал говорить о своей мертвой семье. Изливать свою печаль, как сказала бы она. Объяснять ее. Оставлять ее позади. Соц.работница вылечила меня от сотни синдромов, из них ни одного настоящего, после чего объявила меня нормальным. Она была так рада и горда. Она выпустила меня на свет дня, вылеченным. Ты исцелен. Иди вперед. Иди. Чудо современной психологии. Восстань. Доктор Франкенштейн и ее монстр. Это было достаточно опрометчиво для ее двадцати пяти лет. Единственным побочным действием оказалась моя склонность к воровству. Чувствовать себя клептоманом было очень приятно, поэтому я не мог от этого отказаться. До сегодняшнего дня. Гуляя по центру сегодня, десять лет спустя, я поднимаю еще один чек. Я выбрасываю его. После десяти лет скрывания своих проблем от соцработницы, мне всего-то надо было станцевать Ча-Ча с какой-нибудь девушкой, и даже моя патологическая склонность к воровству исчезла. Мой единственный настоящий психоз, в котором я так и не признался соц.работнице, вылечен незнакомкой. А мы всего лишь танцевали. Фертилити говорила о своем брате и о том, как ФБР прослушивала его телефон, так что всякий раз, когда она говорила с ним, она слышала щелк... щелк... щелк... магнитофона на заднем плане. Даже перед тем, как Тревор убил себя. Она знала, что он это сделает; это было в первом ее сне о будущем. Фертилити и я потанцевали еще немного. Затем ей надо было уходить. Затем она пообещала, что на следующей неделе, в следующую среду, в то же время, на том же месте, она будет там. Сегодня, от фонаря к фонарю, я иду шагом фокстрот. В мозгу у меня звучит вальс. Память о Фертилити Холлис осталась у меня в руках и лежит на моей груди. Так я возвращаюсь домой. Наверху телефон уже трезвонит изо всех сил. Возможно, это шизики, параноики, педофилы. Был там, хочу сказать я им. Делал это. Может, это Фертилити Холлис хочет поговорить о том, как она танцевала со мной сегодня. Готова рассказать мне второе впечатление обо мне. Может, она расскажет мне по секрету, чем же таким ужасным она зарабатывает деньги. Весь путь от двери лифта я бегу, чтобы ответить на звонок. АлЈ. Дверь квартиры все еще открыта за моей спиной. Рыбку надо покормить. Шторы до сих пор открыты, а снаружи уже почти темно. Кто угодно может видеть, что у меня тут. Мужчина на другом конце линии говорит: "Посвяти служению всю свою жизнь". Я автоматически отвечаю: Возблагодарим и восславим Господа за день трудов наших. Он говорит: "Пусть наши усилия помогут всем окружающим попасть в Рай". Я спрашиваю: Кто это? А он говорит: "Умри только тогда, когда закончишь всю свою работу". И вешает трубку. 36 Полировать хром можно при помощи газировки. Чтобы отчистить рукоятки столовых приборов, сделанные из слоновой кости, протри их подсоленным лимонным соком. Чтобы убрать блеск с костюма, смочи ткань слабым раствором аммиака, а затем прогладь через мокрую тряпку. Секрет приготовления превосходного тушеного мяса по-бургундски заключается в добавлении небольшого количества апельсиновой кожуры. Чтобы удалить пятна от вишни, смочи их зрелым помидором, а затем смывай как обычно. Главное - не паниковать. Чтобы на брюках держалась стрелка, выверни их наизнанку и проведи куском мыла по внутренней стороне стрелки. Затем выверни обратно и гладь, как обычно. Фокус в том, чтобы не сидеть без дела. Несмотря на то, что звонил убийца, я делаю все, как обычно. Секрет в том, чтобы не позволять воображению свести тебя с ума. Всю ночь я чищу, я не могу заснуть. Чтобы вычистить духовку, я нагреваю в ней кастрюлю с аммиаком. Другой способ сделать долговечную стрелку на брюках - смочить тряпку, через которую их гладишь, разбавленным уксусом. Я вычищаю сегодняшнюю грязь из-под каждого ногтя. Если бы я не открыл окно, я бы задохнулся от запаха нагретого аммиака. Так что мне приходится сплевывать. Соц.работница куда-то пропала. Каждые десять минут я звоню соц.работнице в офис, но слышу лишь ее сообщение. Впервые за десять лет я звоню ей, и это все, что я слышу. "Пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала". Я говорю, что сумасшедший психопат, о котором она мне говорила, вот, он звонил. Всю ночь я названиваю ей в офис каждые десять минут. Пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала. Она должна предоставить мне какую-нибудь защиту. И ее автоответчик продолжает отключать меня. Поэтому я звоню снова. Пожалуйста, оставьте сообщение. Мне нужна вооруженная круглосуточная полицейская охрана. Пожалуйста, оставьте сообщение. Кто-то может быть в коридоре, когда мне потребуется сходить в туалет. Пожалуйста, оставьте сообщение. Убийца, о котором она мне говорила, знает, кто я. Он звонил. Он знает, где я живу. У него мой телефонный номер. Пожалуйста, оставьте сообщение. Позвони мне. Позвони мне. Позвони мне. Пожалуйста, оставьте сообщение. Если утром обнаружится, что я совершил самоубийство, знай, что это убийство. Пожалуйста, оставьте сообщение. Если я погибну от рук какого-то убийцы, который запихнет мою голову в духовку, то это будет лишь потому, что она никогда не прослушивает записи автоответчика. Пожалуйста, оставьте сообщение. Слушай, говорю я аппарату. Это серьезно. Это не параноидальный бред. Она ведь уже вылечила меня от него, так? Пожалуйста, оставьте сообщение. Это не шизоидные фантазии. У меня нет галлюцинаций. Поверь мне. Пожалуйста, оставьте сообщение. Затем ее кассета для сообщений заканчивается. Всю ночь я не сплю и слушаю, придвинув холодильник ко входной двери. Мне нужно в туалет, но не так сильно, чтобы рисковать жизнью. Люди проходят по коридору, но никто не останавливается. Никто не касается моей дверной ручки всю ночь. Телефон просто звонит и звонит, и я отвечаю в надежде, что это соц.работница, но это все не она. Это обычный парад человеческого ничтожества. Беременные незамужние. Хронические страдальцы. Жертвы обстоятельств. Им приходится быстро выкладывать свои признания, пока я не повесил трубку. Мне нужно, чтобы линия оставалась свободной. Каждый телефонный звонок наполняет меня радостью и ужасом, поскольку это может быть соц.работница или убийца. Нападение или спасение. Положительная и отрицательная мотивация для ответа на звонок. Посреди моей паники, Фертилити звонит, чтобы сказать: "Привет, снова я. Я думала о тебе всю неделю. Я хотела спросить: это что, против правил, чтобы мы встречались? Я действительно хочу встретиться с тобой". Все еще прислушиваясь к шагам, ожидая, что тень накроет полоску света под входной дверью, я поднимаю штору, чтобы посмотреть, нет ли кого на пожарной лестнице. Я спрашиваю: что насчет ее друга? Разве она не должна была с ним снова встретиться сегодня? "А, он, - говорит Фертилити. - Да, я видела его сегодня". И? "Он пахнет женскими духами и лаком для волос, - говорит Фертилити. - Не понимаю, что мой брат нашел в нем". Духи и лак для волос были для опрыскивания роз, но я не мог сказать ей об этом. "И еще у него ногти были выкрашены красным лаком". Это красная краска, которой я подновляю розы. "И он ужасный танцор". В этот момент я позабыл о своем возможном убийстве. "А его зубы отвратительные - не гнилые, но изогнутые и маленькие". Ты мог бы вонзить мне нож в сердце, и все равно бы опоздал. "И у него эти грубые маленькие обезьяньи руки". В этот момент убийство было бы дыханием весны. "Это должно означать, что член у него маленький, как сосиска". Если Фертилити продолжит говорить, у моей соц.работницы завтра утром будет одним клиентом меньше. "И хоть он и не страдает ожирением, - говорит Фертилити, - хоть он и не кит, но он слишком толстый для меня". На случай, если снаружи притаился снайпер, я открываю шторы и встаю своим грубым жирным телом возле окна. Пожалуйста, кто-нибудь с винтовкой с оптическим прицелом. Застрелите меня прямо здесь. Прямо в мое большое жирное сердце. Прямо в мою маленькую сосиску. "Он совсем не похож на тебя," - говорит Фертилити. О, я думаю, она будет удивлена, насколько мы похожи. "Ты такой загадочный". Я спрашиваю, если бы она могла изменить одну вещь в том парне из мавзолея, что бы это было? "Только чтобы он перестал приставать ко мне, - говорит она, - я бы убила его". Что ж, она не одинока в этом. Давай же. Возьми номерок и встань в очередь. "Забудь о нем, - говорит она, и ее голос становится глубже. - Я звоню, потому что хочу, чтобы ты оторвался. Скажи, что ты хочешь, чтобы я сделала. Заставь меня сделать что-то ужасное". Вот он шанс. Это следующая часть моего большого плана. За это я обязательно отправлюсь в Ад, но все равно говорю ей. Тот парень, который тебе не понравился. Я хочу, чтобы ты оттрахала его до потери пульса, а затем рассказала мне, на что это похоже. Она говорит: "Ни за что. Никогда". Тогда я кладу трубку. Она говорит: "Подожди. Что если я позвоню тебе и совру? Я могу просто все выдумать. Ты и не узнаешь". Нет, говорю я, я узнаю. Я мог сказать. "Я ни за что не хочу спать с этим выродком". А что если она просто поцелует его? Фертилити говорит: "Нет". А что если она выберется с ним куда-нибудь, пригласит его на свидание? Они могли бы куда-нибудь поехать на выходные. Уведи его из мавзолея, и, возможно, он будет выглядеть лучше. Съездите на пикник. Повеселитесь. Фертилити говорит: "Тогда ты встретишься со мной?" Определенно. 35 Солнце будит меня, скрючившегося возле плиты с ножом для мяса в руке. В моем состоянии мысль о том, чтобы быть убитым, выглядит не так уж плохо. Спина болит. Кажется, будто глаза не раскрыты, а взрезаны при помощи бритвы. Я одеваюсь и иду на работу. Я сижу на заднем сидении автобуса, чтобы никто не мог сесть позади меня с ножом, отравленным дротиком или удавкой из фортепианнной струны. Возле дома, где я работаю, на подъездной дорожке стоит обычная машина соц.работницы. На лужайке какие-то простые красноватые птицы бродят по траве. Небо синее, как и следовало ожидать. Ничего не выглядит необычным. Соц.работница, стоя на четвереньках, так упорно отчищает плитку на кухне при помощи хлорной извести и аммиака, что воздух вокруг нее переполнен токсинами, и у меня выступают слезы. "Я надеюсь, ты не будешь возражать, - говорит она, продолжая чистить. - Это было в твоем ежедневнике, а я приехала слишком рано". Хлорная известь плюс аммиак равно смертельному хлоргазу. Слезы стекают у меня по щекам, я спрашиваю, получила ли она мои сообщения. Соц.работница дышит в основном через сигарету. Должно быть, пары - ничто для нее. "Нет, я взяла больничный, - говорит она. - Вся эта чистка так захватывает. И еще я приготовила кофе и испекла булочки. Почему бы тебе просто не отдохнуть?" Я спрашиваю, разве она не хочет услышать обо всех моих проблемах? Сделать заметки? Убийца звонил мне прошлой ночью. Я не спал всю ночь. Он выбрал меня следующей жертвой. Ради бога, пусть она перестанет тереть пол, встанет и позвонит в полицию ради моего блага. "Не волнуйся, - говорит она. Она опускает щетку в ведро с водой. - Темп самоубийств вчера сделал большой скачок. Вот почему сама мысль о работе показалась мне сегодня отвратительной". Если она будет чистить пол так, он никогда уже не станет чистым. Если ты хоть раз счистишь глянцевое покрытие с винилового пола при помощи окислителя вроде хлорной извести, тебе хана. Если сделать это, пол станет пористым, и все будет оставлять на нем пятна. Не дай Бог я попытаюсь объяснить ей все это. Она думает, что отлично справляется. Я спрашиваю: Ну и как же высокий темп самоубийств спасет меня? "Не понимаешь? Мы потеряли еще одиннадцать клиентов за прошедшую ночь. Девять предыдущей ночью. Двенадцать ночью раньше. Это какой-то обвал," - говорит она. Ну и? "При таких цифрах каждую ночь убийце, если он существует, уже не нужно никого убивать". Она начинает петь. Может, начинает действовать смертельный хлоргаз. Она даже чистит в такт песне. Она говорит: "В подобной ситуации это не совсем уместно, но поздравляю". Я последний Правоверец. "Ты почти последний уцелевший". Я спрашиваю, сколько их еще. "В этом городе - один, - говорит она. - По стране - всего пять". Давай поиграем, как в старые добрые времена, говорю я ей. Давай достанем старое Диагностическое и Статистическое Пособие по Расстройствам Психики и найдем, как бы мне еще сойти с ума. Ну давай же. В память о прошлом. Доставай книжку. Соц.работница вздыхает и смотрит на мое отражение с лицом, мокрым от слез, в ее луже грязной воды на полу. "Слушай, - говорит она. - Я тут делом занята. Кроме того, ДСП потерялось. Я не видела его пару дней". Она водит щеткой туда-сюда и говорит: "Но я о нем не жалею". Окей, это были непростые десять лет. Почти всех ее клиентов больше нет. Она перенервничала. Перегорела. Нет, сгорела. Кремирована. Она считает себя неудачницей. Она страдает от того, что называется Приобретенной Неспособностью Помочь. "Кроме того, - говорит она, упорно отчищая последние участки, где винил все еще не поврежден, - я не могу всегда держать тебя за руку. Если ты собираешься убить себя, я не смогу тебя остановить, и это не моя вина. Согласно моим записям, ты очень счастлив и уравновешен. У нас есть результаты твоего тестирования. Эмпирическое свидетельство, чтобы доказать это". Из-за этих паров я втягиваю свои слезы носом. Она говорит: "Убьешь ты себя или не убьешь, но прекрати мучить меня. Я пытаюсь разобраться в своей собственной жизни". Она говорит: "Ежедневно в Америке люди совершают самоубийства. Ситуация не становится хуже из-за того, что ты знаешь большинство из них". Она говорит: "Ты не считаешь, что пора выпорхнуть из-под родительского крыла?" 34 Ходили слухи, что тебе надо будет ладонью сжать лягушку до смерти. Что надо будет съесть живого дождевого червя. Чтобы доказать, что ты можешь повиноваться так же, как Авраам, когда он пытался убить своего сына, чтобы обрадовать Бога, ты должен будешь отрубить себе мизинец топором. Такие вот были слухи. Еще говорили, что ты должен будешь отрубить мизинец кому-то другому. Ты никогда не видел никого после крещения, поэтому ты не мог знать, есть ли у них мизинцы. Ты не мог спросить у них, приходилось ли им сжимать лягушку. Сразу после крещения тебя сажали в грузовик и увозили из округа. Ты никогда больше не видел округ. Грузовик направлялся в порочный внешний мир, где тебя уже ждало первое назначение на работу. Большой внешний мир со всеми его восхитительными новыми грехами, и чем лучше ты прошел испытания, тем лучшую работу тебе давали. Ты мог вычислить, какими будут некоторые испытания. Церковные старейшины говорили тебе прямо в лицо, если ты был слишком тощим или слишком жирным для своего роста. Перед крещением они выделяли целый год, чтобы ты успел сделать себя совершенным. Ты освобождался от работы по дому, чтобы проводить на специальных занятиях весь день. Этикет, забота о тканях, остальное вы знаете. Если ты был жирным, то садился на диету, а если слишком тощим, то ты просто ел. Целый год перед крещением каждое дерево, каждый друг, всЈ, что ты видел, имело вокруг себя ореол, говоривший, что ты больше никогда этого не увидишь. Из того, чему тебя учили, ты знал о том, какими будут большинство испытаний. Кроме того, ходили слухи, что случится много того, о чем мы не знаем. Мы знали по слухам, что в какой-то момент крещения нам скажут раздеться. Кто-то из церковных старейшин положит на тебя руку и скажет кашлянуть. Другой введет палец в твой анус. Третий старейшина будет следить за тобой и записывать в карточку, насколько успешно ты справился. Ты не знал, как надо себя готовить к обследованию простаты. Все мы знали, что крещение проходит в подвале молитвенного дома. Дочери проходят крещение весной, в присутствии только церковных женщин. Сыновья проходят его осенью, и присутствуют только мужчины, чтобы сказать тебе встать на весы голым и взвеситься, или чтобы попросить тебя вспомнить главу и стих из Библии. Иов, Глава Четырнадцатая, Стих Пятый: "Если дни ему определены, и число месяцев его у Тебя; если Ты положил ему предел, которого он не перейдет". И ты должен был произнести это вслух голым. Псалом 101, Псалмы Давида, Стих Второй: "Буду размышлять о пути непорочном ... буду ходить в непорочности моего сердца посреди дома моего". Ты должен был знать, как изготовить лучшие тряпки от пыли (пропитать их раствором скипидара, а затем повесить сушиться). Ты должен был вычислить, на какую глубину нужно закапывать двухметровый столб, чтобы он выдерживал створку ворот шириной в полтора метра. Другой церковный старейшина завязывал тебе глаза и давал пощупать образцы тканей, и ты должен был сказать, какая из них хлопок, или шерсть, или смесь хлопка с полиэстром. Ты должен был опознавать домашние растения. Пятна. Насекомых. Чинить мелкую бытовую аппаратуру. Писать приглашения изящным почерком. Мы узнавали о содержании испытаний из того, чему нас учили в школе. Еще кое-что мы узнавали от сыновей, которые не слишком хорошо себя показали. Иногда отец мог сообщить тебе закрытую информацию, чтобы ты мог получить оценку немножко повыше и получить лучшее назначение на работу, вместо того чтобы всю жизнь пребывать в нищете. Твои друзья скажут друг другу, ну а затем все будут знать. Никто не хотел позорить свою семью. И никто не хотел всю свою жизнь удалять асбест. Церковные старейшины говорили тебе встать в одном месте, и ты должен был прочесть схему, висевшую в дальнем углу молитвенного зала. Церковные старейшины могли дать тебе иголку с ниткой и засечь, сколько времени тебе потребуется, чтобы пришить пуговицу. К какому виду работ в порочном внешнем мире нас готовят, мы узнавали из страшилок и вдохновляющих речей церковных старейшин. Чтобы мы работали упорнее, они рассказывали нам о замечательной работе в садах, больших, чем мы можем себе представить. Некоторые рабочие места были во дворцах, настолько огромных, что можно забыть о том, что ты в здании. Эти сады назывались парками развлечений. Дворцы - гостиницами. А чтобы мы учились упорнее, они говорили нам о работах, где надо было годами чистить выгребные ямы, сжигать отбросы, распылять яды. Удалять асбест. Эти работы были настолько ужасны, что, как нам говорили, мы бы с радостью побежали навстречу смерти, чтобы встретить ее на полпути. Существовали работы, настолько скучные, что ты бы совершил членовредительство, только чтобы не работать. Так что ты запоминал каждую минуту из последнего года пребывания в церковном семейном округе. Екклесиаст, Глава Десятая, Стих Восемнадцатый: "От лености обвиснет потолок; и когда опустятся руки, то протечет дом". Плач Иеремии, Глава Пятая, Стих Пятый: "Нас погоняют в шею, мы работаем - и не имеем отдыха". Чтобы бекон не сворачивался, подержи его несколько минут в морозилке, перед тем как жарить. Протри поверхность буженины кубиком льда, и она не даст трещин при запекании. Чтобы кружева оставались жесткими, погладь их между листами вощеной бумаги. Мы были постоянно заняты обучением. Надо было запомнить миллион фактов. Мы держали в памяти половину Ветхого Завета. Мы думали, что все это обучение делает нас умными. Но единственная его цель была сделать нас глупыми. Мы изучали все эти мелочи, и у нас никогда не было времени, чтобы думать. Никто из нас никогда не задумывался, что значит всю жизнь убирать за каким-то незнакомцем. Весь день мыть посуду. Кормить чьих-то детей. Стричь газон. Весь день. Красить дома. Год за годом. Гладить простыни. Во веки веков. Работать без конца. Все мы были так озабочены испытаниями, что никогда не думали, что будет после ночи крещения. Все мы беспокоились о наших худших страхах - сдавливании лягушек, поедании червей, ядах, асбесте, - и мы никогда не предполагали, насколько скучной будет жизнь, если нам удастся получить хорошую работу. Мыть посуду, вечно. Полировать серебро, вечно. Стричь газон. Повтор. В ночь перед крещением мой брат Адам отвел меня на заднее крыльцо нашего дома и постриг меня. В любой другой семье церковного семейного округа, где был семнадцатилетний сын, ему делали точно такую же стрижку. В порочном внешнем мире это называют стандартизацией. Брат сказал мне не улыбаться, стоять прямо и отвечать на любые вопросы отчетливо. Во внешнем мире это называется маркетингом. Моя мать собирала в сумку вещи, которые я должен был взять с собой. В ту ночь мы все лишь притворялись, что спали. В порочном внешнем мире, сказал мне брат, было столько разных грехов, что церковь не обо всех знала. Я не мог ждать. Следующей ночью было наше крещение, и мы делали все, чего и ожидали. И ничего больше. Как раз тогда, когда ты уже готов отрубить свой мизинец и мизинец своего соседа, ничего не происходило. После того, как тебя осматривали, ощупывали, взвешивали и экзаменовали по Библии и домоводству, тебе говорили одеваться. Ты брал сумку с вещами и шел от молитвенного дома в грузовик, который ждал снаружи. Грузовик уезжал в порочный внешний мир, в ночь, и никто, кого ты знал, больше тебя не увидит. Ты никогда не знал, насколько высоко тебя оценили. Даже если бы ты знал, что отлично справился, эта радость не продлилась бы долго. Тебя ждало назначение на работу. И не дай Бог тебе когда-нибудь станет скучно и ты захочешь большего. В соответствии с церковной доктриной, всю оставшуюся жизнь ты будешь делать одну и ту же работу. Сплошное одиночество. Ничто не меняется. Изо дня в день. Это был успех. Вот какая была награда. Стричь газон. И стричь газон. И стричь газон. Повтор. 33 Мы с Фертилити едем в автобусе на наше третье свидание, а сзади какой-то парень рассказывает шутку. Температура - около тридцати градусов, слишком жарко для июня где бы то ни было, окна автобуса открыты, и от выхлопных газов я чувствую себя немножко дурно. Виниловые сиденья такие горячие, как в Аду. Это Фертилити предложила поехать в центр на автобусе. На свидание, сказала она мне. В центр. Сейчас полдень, поэтому только безработные, и те, кто работает ночью, и сумасшедшие с Синдромом Туретта едут куда-либо. [[прим.8]] Ей пришлось пригласить меня на свидание - раз уж она не будет спать со мной, и даже не поцелует меня, ни за что, никогда. Кто сидит сзади нас, я не могу даже представить. Непримечательный вид, просто парень в рубашке. Светлые волосы. Если бы вы надавили на меня, то я сказал бы: урод. Я не помню. Автобус ходит мимо мавзолея каждые пятнадцать минут, и мы только что сели. Мы встретились возле Склепа 678, как и всегда. Я помню эту шутку. Это старая шутка. За окнами автобуса проносятся городские дома, машины, припаркованные вдоль тротуара, заборы, обозначающие границы владений, и шутник просовывает голову между мной и Фертилити и шепчет. "Что труднее, чем провести верблюда через игольное ушко?" Все эти шутки очень старые. И хотя они не смешные, их по-прежнему рассказывают. Ни Фертилити, ни я ничего не отвечаем. А шутник шепчет: "Застраховать жизнь члена Правоверческой церкви". Правда в том, что никто не смеялся над этими шутками, кроме меня, а я смеялся лишь для того, чтобы выглядеть правдоподобно. Я смеялся, чтобы не выглядеть неправдоподобно. Главное, о чем я беспокоюсь, когда выхожу на улицу - это чтобы люди не подумали, что я уцелевший. От церковного костюма я избавился много лет назад. Не дай Бог я буду выглядеть так же, как один из тех сумасшедших идиотов на Среднем Западе, которые убили себя, потому что решили, что их Бог позвал их домой. Моя мать, мой отец, мой брат Адам, мои сестры, другие мои братья, все они мертвы и закопаны в землю, про них ходят анекдоты, а я жив. Я все еще должен жить в этом мире и как-то ладить с людьми. Поэтому я смеюсь. Я смеюсь, потому что я должен делать что-то, производить какой-то шум, кричать, вопить, плакать, ругаться, стонать. Это всЈ способы сбросить пар. Сегодня утром эти шутки повсюду, и приходится делать что-то, чтобы не начать плакать. Никто не смеется громче меня. Шутник шепчет: "Почему Правоверец перешел через дорогу?" Может, он даже говорит не с Фертилити и не со мной. "Потому что не нашлось ни одной машины, которая бы сшибла его". Позади всех нас - рев автобуса, толкаемого вперед по дороге двигателем, расположенным сзади и выпускающим дым вонючего цвета. Все эти шутки сегодня из-за газеты. Оттуда, где я сижу, я могу видеть заголовок внизу титульного листа газет у пяти людей, закрывшихся сегодняшним утренним номером. Он гласит: "Уцелевших Членов Культа Все Меньше" В статье говорится о последних выживших членах Правоверческой церкви, культа, который базировался в центральной Небраске и предпочел совершить массовое самоубийство, нежели попасть под расследование ФБР и всеобщее внимание. Короче, газета сообщает, что известно лишь шесть все еще живых членов церкви. Имена не называются, но я должен быть одним из оставшейся полудюжины. Продолжение статьи должно быть на странице А9, но суть понятна. Если читать между строк, то там говорится: Скатертью дорожка. Они не написали ничего о подозрительных смертях, смахивающих на убийства. Там нет ничего об убийце, который, вероятно, охотится за этими шестью оставшимися уцелевшими. У меня за спиной шутник шепчет: "Как ты назовешь Правоверца со светлыми волосами?" Про себя я отвечаю ему: Мертвец. Я слышал все эти шутки. "Как ты назовешь Правоверца с рыжими волосами?" Мертвец. "С каштановыми волосами?" Мертвец. Парень шепчет: "В чем разница между Правоверцем и трупом?" Пара часов, и не будет никакой разницы. Парень