мино пребывание в больнице Святого Антония. Пятидесяти баксов в больнице Святого Антония хватит лишь на оплату одной смены подгузника. Одному богу известно, сколько раз мне придется почти умереть, чтобы оплатить зонд искусственного кормления. Вот жестокая правда жизни: на данный момент в моей книге героев - чуть больше трехсот человек, но я все равно не набираю трех тысяч в месяц. Плюс к тому каждый вечер - счет в ресторане. Плюс - чаевые. Накладные расходы меня убивают. Тут все работает по принципу пирамиды: постоянно приходится вербовать людей - тех, кто будет внизу. По тому же принципу, на котором построена служба социального обеспечения: хорошие, добрые люди платят за кого-то другого. Эти добрые самаритяне - моя личная служба социального обеспечения меня, любимого. «Схема Понзи» - не совсем верная фраза, но это первое, что приходит на ум. Вот печальная правда: до сих пор, каждый вечер мне приходится искать в телефонном справочнике подходящее место, чтобы почти умереть. Вот такой Телетон Виктора Манчини. То, чем я занимаюсь, - ничем не хуже того, что делает правительство. Только люди, которые вносят деньги в фонд Виктора Манчини, делают это вполне добровольно и по собственному желанию. Они вносят деньги и гордятся собой. И хвалятся перед знакомыми и друзьями. Это очень простая афера. На вершине - всегда только я, а остальные - всегда внизу. Добрые, щедрые люди. Но ведь я трачу их деньги вовсе не на наркотики и не на азартные игры. И я даже не помню, когда я в последний раз нормально поужинал. Я просто не успеваю съесть все. Потому что мне надо работать. Давиться и задыхаться. Меня обязательно кто-то спасет, но это еще не гарантия, что он потом будет слать мне деньги. Есть люди, которым это вообще не приходит в голову. И даже самые щедрые из инвесторов со временем перестают слать чеки. Слезная сцена - когда я рыдаю в объятиях своего спасителя, - с каждым разом мне все легче и легче выжимать из себя слезу. Но зато мне теперь все труднее остановиться. Еще не зачеркнуты в телефонном справочнике. Рестораны-фондю. Тайская кухня. Греческая. Эфиопская. Кубинская. Есть еще тысяча мест, где я пока не умирал. Для того чтобы денежные поступления увеличивались, надо «делать» по два-три героя за вечер. Иногда для того, чтобы нормально поесть, приходится заходить в три-четыре места. За вечер. Я - артист перфоманса в обеденном театре, даю по три концерта за вечер. Леди и джентльмены, мне нужен помощник из зрителей. - Большое спасибо, но нет, обойдемся без вас, - мысленно обращаюсь я к мертвым родственникам. - Я сам создаю свою собственную семью. Рыба. Мясо. Вегетарианская кухня. Сегодня вечером, как и в любой другой вечер, самое лучшее - просто закрыть глаза. Ткнуть наугад пальцем в раскрытый справочник. Выходите на сцену и становитесь героями, леди и джентльмены. Выходите на сцену и спасайте мне жизнь. Тыкаешь наугад пальцем в раскрытый справочник. Пусть за тебя все решает судьба. Глава 13 Жарко. Денни снимает куртку и свитер. Стягивает через голову рубашку, даже не расстегнув рукава и воротничок, - и застревает головой и руками в красной клетчатой фланели. Футболка слегка задирается, пока он пытается выбраться из рубашки. На его впалом животе - какая-то непонятная сыпь. Вокруг сосков растут длинные черные волоски. Соски - все в мелких трещинках и как будто воспалены. Г» ~ говорит Денни, все еще сражаясь с рубашкой. - Запаришься, пока все снимешь. Чего здесь так жарко? Потому что это больница. Для тяжелых больных. Над поясом джинсов видна резинка его дешевых трусов. На резинке - какие-то ржавые подтеки. Из-под нее выбиваются черные волоски. На футболке под мышками - желтоватые пятна засохшего пота. Девушка за стойкой регистратуры наблюдает за нами, сморщив нос. Я пытаюсь одернуть его футболку. Пупок Денни забит какой-то пылью. На работе, в раздевалке, я видел, как Денни снимает штаны и трусы - он снимает их вместе, трусы и джинсы, выворачивая их наизнанку. Я так делал, когда был маленьким. И Денни говорит, все еще не выбравшись из рубашки: - Друг, помоги мне, а? Там где-то пуговица... ее, наверное, надо расстегнуть. Девушка за стойкой регистратуры выразительно смотрит на меня. Она держит в руках телефонную трубку, но пока ждет. На полу перед Денни - ворох одежды. Наконец он выбирается из рубашки и остается в одной заскорузлой футболке и джинсах с грязными пятнами на коленях. Шнурки на его теннисных туфлях завязаны намертво, дырочки под шнурки плотно забиты слежавшейся грязью. Здесь действительно сильно топят - градусов под сто, потому что у большинства пациентов плохая циркуляция крови, объясняю я Денни. Здесь лежат в основном старики. Пахнет чистотой - то есть моющими средствами и ароматными освежителями. Я уже знаю: хвойный запах скрывает вонь от фекалий. Лимонный запах скрывает блевотину. Запах роз - мочу. Одно посещение больницы Святого Антония - и тебе уже никогда не захочется нюхать розы. В вестибюле стоят диваны и искусственные растения в горшках. Но все украшения интерьера истощаются сразу за дверью с автоматическими замками. Денни говорит девушке за стойкой регистратуры: - Ничего, если я здесь все оставлю? - Он имеет в виду ворох одежды, сброшенной прямо на пол. Он говорит: - Я Виктор Манчини. - Он косится на меня. - И я пришел повидаться с мамой. И я говорю Денни: - Слушай, она не дебилка. - А девушке за стойкой регистратуры я говорю: - ^Виктор Манчини. Я пришел к маме, ее зовут Ида Манчини. Она в палате 158. Девушка за стойкой регистратуры нажимает кнопку на телефоне и говорит в трубку: - Сестра Ремингтон. Сестра Ремингтон, пройдите, пожалуйста, в регистратуру. - Ее голос отдается гулким эхом от высокого потолка. Интересно, а эта сестра Ремингтон - она, вообще, существует? : Или может быть, эта девушка думает, что Денни - просто очередной агрессивный хронический раздевальщик. Денни пинками запихивает одежду под кресло. К стойке регистратуры подходит дородный мужик. Одной рукой он поддерживает нагрудный карман, набитый шариковыми ручками. Вторая рука - на поясе. На кобуре с перечным баллончиком. Тут же, на поясе, - массивная связка ключей. Он говорит, обращаясь к девушке за стойкой регистратуры: - Какие проблемы? И Денни говорит: - А где тут сортир? Ну, для штатских. Проблема - Денни. Он пришел, чтобы выслушать исповедь моей мамы. У меня такой план: я проведу его к ней и представлю как Виктора Манчини. Она расскажет ему свою тайну, и тогда я узнаю, кто я на самом деле. И маме станет спокойнее. Может быть, она начнет есть. Наберет вес. И мне уже не придется тратиться на зонд для искусственного кормления. И она не умрет. Когда Денни возвращается из сортира, охранник провожает нас в «жилую» часть больницы. Денни говорит: - Представляешь, сортир у них не запирается. Я только сажусь на толчок, и тут ко мне вламывается какая-то старушенция. Я говорю: и чего - она секса хотела? И Денни говорит: - Издеваешься? Мы проходим по коридору, охранник отпирает и запирает двери. Связка ключей прыгает у него на поясе и звенит. Он такой толстый - у него даже на шее валики жира. - А твоя мама, - говорит Денни, - вы с ней похожи? - Может быть, - говорю. - Только она, ну, знаешь... И Денни говорит: - Только она вся усохла и мозги у нее не в порядке, да? И я говорю: - Замолчи. - Я говорю: - Ладно, она была плохой матерью, но другой у меня нет. - Прости, дружище, - говорит Денни. - Но разве она не заметит, что я - это не ты? Здесь, в больнице Святого Антония, шторы на окнах задергивают задолго до темноты. Потому что если пациенты увидят свое отражение в стекле, они могут подумать, что кто-то заглядывает к ним в окно. Это называется «закатный психоз». Когда старые люди бесятся на закате. Большинство из здешних пациентов можно усадить перед зеркалом, и они будут думать, что это такая специальная передача про старых больных людей, и будут сидеть и смотреть - часами. Проблема в том, что когда я Виктор, мама не хочет со мной разговаривать, и она ничего мне не скажет, когда я ее адвокат. Моя единственная надежда быть ее адвокатом, когда Денни будет мной. Я ее вызову на разговор. Денни ее выслушает. Может, тогда она заговорит. Будем считать, что это такая гештальт-терапия, По дороге охранник спрашивает у меня, не я ли тот парень, который изнасиловал собачку миссис Филд. Нет, говорю, не я. Это давняя история. Меня тогда еще и на свете не было. Мама сидит в комнате отдыха. На столе перед ней - разбросанные кусочки картинки-головоломки. Но коробки с картинкой нет, и поэтому трудно понять, как это должно смотреться в собранном виде. Это может быть что угодно. Денни говорит: - Это она? - Он говорит. - Друг, вы совсем не похожи. Мама пытается как-то соединить разрозненные кусочки. Некоторые фрагменты картинки лежат вверх ногами, так что виден лишь серый картон. - Послушайте, - говорит Денни. Он берет стул и садится на него верхом, лицом к столу. - Сначала надо собрать все кусочки с ровными краями. Которые по краю картинки идут. Тогда потом будет проще. Мама смотрит на Денни. На его потрескавшиеся губы, бритую черепушку, на дырки на швах футболки. - Доброе утро, миссис Манчини, - говорю я. - Я вижу, Виктор, ваш сын, пришел вас навестить. Вот он, - говорю я, кивая на Денни. - Кажется, вы хотели сказать ему что-то важное? - Ага, - говорит Денни, кивая головой. - Я Виктор. - Он отбирает из общей кучи все кусочки с ровными краями. - А это синее - это что: небо или вода? У мамы в глазах блестят слезы. - Виктор? - говорит она. Она откашливается, прочищая горло. Смотрит на Денни и говорит: - Ты пришел. Денни продолжает сосредоточенно разбирать кусочки головоломки, отодвигая в сторонку те, которые с ровными краями. На его бритом черепе остались мелкие катышки красного пуха от фланелевой рубашки. И мама тянется через стол и берет Денни за руку своей старой иссохшей рукой. - Я так рада, что ты пришел, - говорит она. - Как ты живешь? Я так давно тебя не видела. - Одинокая слезинка стекает по морщинам на щеке к уголку рта. - Господи, - говорит Денни и убирает руку. - Миссис Манчини, у вас руки прямо ледяные. И мама говорит: - Прости. Пахнет какой-то общепитовской едой, то ли тушеной капустой, то ли пригорелой фасолью. Я просто стою и молчу. Денни собирает один уголок картинки. Он говорит, обращаясь ко мне: - А когда ты меня познакомишь с этой прелестной докторшей? И мама говорит: - Ты ведь еще не уходишь? - Она смотрит на Денни. Ее глаза влажны от слез, брови сходятся на переносице. Она говорит: - Я так по тебе скучала. И Денни говорит: - Во, один угол есть! Мама тянется через стол и снимает катышек красного пуха с макушки Денни. И я говорю: - Прошу прощения, миссис Манчини, но вы, кажется, собирались сказать что-то важное вашему сыну? Мама смотрит на меня, потом - на Денни. - Можешь побыть еще, Виктор? - говорит она. - Нам надо поговорить. Мне надо столько всего тебе рассказать. - Ну так рассказывайте, - говорю я. Денни говорит: - Кажется, это глаз. - Он говорит: - Это что, чей-то портрет? Мама протягивает мне дрожащую руку и говорит: - Фред, нам с сыном надо поговорить. Это семейное дело. Вы пока где-нибудь погуляйте. Телевизор посмотрите. И я говорю: - Но... Но мама меня прерывает: - Идите. Денни говорит: - Вот еще один угол. - Он отбирает все чисто-синие кусочки и откладывает их в сторонку. Они все одной формы - как бы оплавленные кресты. Расплывшаяся свастика. Мама говорит, не глядя на меня: - Может быть, вы пока делом займетесь. Еще кого-нибудь защитите. - Она смотрит на Денни и говорит: - Виктор вас позовет, когда мы закончим. Я выхожу в коридор. Она провожает меня глазами. Потом что-то говорит Денни, но мне не слышно, что именно. Она тянется через стол дрожащей рукой и прикасается к бритому черепу Денни, отливающему синевой. Рукав маминой пижамы слегка задирается. Кожа у нее на запястье жилистая и светло-коричневая, как шейка вареной индейки. Денни отстраняется от ее руки, не поднимая глаз от картинки-головоломки. Я чувствую запах мокрых подгузников и слышу голос. Скрипучий старческий голос у меня за спиной: - Это ты бросил в лужу мой букварь. Во втором классе. Не отрывая взгляда от мамы, пытаясь читать по губам, я говорю: - Да, наверное. - Хотя бы честно признался, - говорит старческий голос. Высохшая старческая рука, похожая на сморщенный гриб, легонько касается моей руки. - Пойдем со мной, - говорит старушка. - Доктор Маршалл хочет с тобой поговорить. Я смотрю на старушку. На ней - красная клетчатая рубашка Денни. Глава 14 Пейдж Маршал запрокидывает голову и указывает на высокий бежевый свод: - Раньше там были ангелы, - говорит она. - Очень красивые ангелы. С голубыми крыльями и золотыми нимбами. Причем это была настоящая позолота. Старушка привела меня в часовню при больнице Святого Антония. То есть это когда-то была часовня - когда здесь был монастырь. А теперь это просто большая пустая комната. Одна стена представляет собой здоровенный витраж, раскрашенный всеми оттенками золотого. На стене напротив - огромное деревянное распятие, и ничего больше. Пейдж Маршалл стоит точно посередине между распятием и золотым витражом. Ее белый халат тоже кажется золотым. Черные волосы собраны в пучок на затылке. Очки в черной оправе. Она вся - черная и золотая. - Согласно одному из декретов Второго Ватиканского Собора, - говорит она, - церковные фрески закрасили. Убрали почти все статуи. Все символы веры. Их просто убрали. Она смотрит на меня. Старушка ушла. Дверь часовни тихонько закрылась у меня за спиной. - Странно, - говорит Пейдж, - если мы чего-то не понимаем, нас это бесит. Если мы не в состоянии что-то понять или объяснить, мы это отрицаем. Она говорит: - Я придумала, как спасти вашу маму. - Она говорит: - Но вы, может быть, не одобрите этот способ. Пейдж Маршал начинает расстегивать свой халат. - Может быть, вы сочтете его отвратительным, - говорит она. Она распахивает халат. Под халатом она абсолютно голая. У нее белая кожа - везде. Точно такая же, как за ушами. Она вся голая, белая - и стоит в трех шагах от меня. Так близко. Она сбрасывает халат с плеч, так что теперь он держится лишь на локтях. Руки пока еще в рукавах. Этот тугой и пушистый сумрак. Все на свете отдашь, лишь бы туда забраться. - Но по-другому - никак, - говорит она. Она делает шаг ко мне. Она так и не сняла очки. На ногах у нее - белые туфли, только здесь они кажутся золотыми. Я был прав насчет ее ушей. Сходство действительно поразительное. Еще одно отверстие на теле, скрытое нежными складками кожи. В обрамлении мягких волос. - Если вы любите свою маму, - говорит она, - если вы хотите, чтобы она жила, мы должны это сделать Как? - Сейчас самое время, - говорит она. - У меня такая густая слизь, что в ней ложка стоит. Здесь? - Я не смогу с вами встретиться где-то еще, - говорит она. У нее нет обручального кольца. Я спрашиваю: вы замужем? - А для вас это принципиально? - спрашивает она. Она совсем-совсем близко. Протяни только руку. Тонкая талия, мягкий изгиб бедер. Темные соски. И горячее потайное местечко - протяни только руку. Я говорю: - Нет, не принципиально. Она расстегивает на мне рубашку. Потом запускает обе руки мне под рубашку и сбрасывает ее с плеч, так что теперь она держится лишь на локтях. Мои руки пока еще в рукавах. - Просто чтобы вы знали, - говорю я, - поскольку вы - врач, и все такое. - Я говорю: - Я - секс-зависимый и сейчас прохожу курс лечения. Она расстегивает ремень у меня на брюках. Она говорит: - Тогда просто делайте то, что для вас естественно. От нее пахнет не розами, не лимоном, не хвоей. От нее пахнет даже не кожей. От нее пахнет интимной влагой. - Вы не понимаете, - говорю я. - Я уже почти двое суток воздерживаюсь. В золотом свете она кажется такой теплой. Но у меня все равно такое ощущение, что, если я сейчас ее поцелую, мои губы примерзнут - как к металлу на морозе. Чтобы слегка успокоиться, я думаю про раковую опухоль. Про импетиго, вызванное бактериальным заражением кожи. Про язву роговицы. Она шепчет мне на ухо: - Это просто замечательно. У вас есть сила воли. Но может быть, вы прервете на день курс лечения, а завтра продолжите... Она стягивает с меня брюки. Она говорит: - Мне нужно, чтобы вы в меня поверили, - и обнимает меня. Ее руки - гладкие и прохладные. Глава 15 Если вы находитесь в холле большого отеля и вдруг в динамиках начинает играть «Вальс Голубого Дуная», бегите на улицу. Не раздумывая. Бросайте все и бегите. Сейчас никто ничего не говорит прямо. Все зашифровано. Если вы находитесь в больнице и по радио вдруг объявляют, что сестру Фламинго просят пройти в онкологическое отделение, не ходите туда. Не надо. Никакой сестры Фламинго не существует. И доктора Блейза тоже не существует. «Вальс Голубого Дуная» в отеле означает, что начинается полная эвакуация здания. Сестра Фламинго в большинстве больниц означает пожар. Доктор Блейз означает пожар. Доктор Грин - самоубийство. Доктор Блу - кто-то из пациентов умер. Обо всем этом маленький глупенький мальчик узнал от мамы. У нее уже тогда начинались проблемы с головой. Однажды, когда он сидел на уроке в школе, в класс заглянула девушка из школьного секретариата и сказала ему, что звонил зубной врач и сказал, что сегодня не сможет его принять. Через минуту он поднял руку и сказал, что ему надо выйти в уборную. Он не записывался на "сегодня к зубному врачу. Да, кто-то позвонил в школу и представился работником стоматологической поликлиники, но это был просто новый закодированный сигнал. Он вышел на улицу через столовую, и там его ждала мама. В золотистой машине. Это было, когда мама вернулась за ним во второй раз. Она опустила стекло и сказала: - Ты знаешь, почему мама на этот раз попала в тюрьму? - Потому что поменяла местами бутылочки с краской? - сказал он. Смотри также: злоумышленное причинение вреда имуществу. Смотри также: угроза физическим насилием. Она открывает ему пассажирскую дверцу. Она говорит и говорит. И будет так говорить - не умолкая - на протяжении нескольких дней. Если ты сидишь в «Хард-рок кафе», говорит она, и по радио вдруг объявляют, что «Элвис покинул помещение», это значит, что всем официантам надо срочно собраться на кухне, где им скажут, каких блюд больше нет в меню. Когда людям не хочется говорить правду, они изобретают всякие тайные шифры. В театре на Бродвее объявление «Элвис покинул помещение» означает пожар. В большом магазине, когда объявляют, что мистера Кэша просят подойти к кассе, это значит, что кассир вызывает охранника. Когда объявляют, что миссис Фрей ждет своего мужа в отделе женской одежды, это значит, что в том отделе замечен вор. Иногда вместо миссис Фрей называют Шейлу. «Шейла, пройдите в такой-то отдел» означает, что в таком-то отделе замечен вор. Мистер Кэш, Шейла и сестра Фламинго - это всегда означает плохие новости. Мама выключает мотор и сидит, вцепившись одной рукой в руль. Свободной рукой она щелкает пальцами - чтобы мальчик ей повторял про тайные коды. У нее в носу - корка запекшейся крови. Весь пол в машине усыпан бумажными салфетками, испачканными в крови. Даже на приборной доске - засохшая кровь. И еще - на лобовом стекле. Это мама чихнула. - В школе вас этому не научат. В школе вообще не учат ничему полезному, - говорит мама. - А это когда-нибудь спасет тебе жизнь. Она щелкает пальцами: - Мистер Амон Силвестири. Если его вызывают, что надо делать? В некоторых аэропортах это значит - террорист с бомбой. «Мистер Амон Силвестири, вас ожидают на выходе номер десять в зале отлета, секция D» означает, что у выхода номер десять в зале отлета, секция D, собирается оперативная группа. Миссис Памела Ренк-Менса означает террориста в аэропорту, но без бомбы, а только с оружием. «Мистер Бернар Уэллис, вас ожидают на выходе 16, секция F» означает, что на выходе 16, секция F, террорист захватил заложника. Мама ставит машину на ручной тормоз и щелкает пальцами: - А теперь быстро. Мисс Террилин Мейфилд? - Нервно-паралитический газ? - говорит мальчик. Мама качает головой. - Не подсказывай, - говорит мальчик. - Бешеная собака? Мама качает головой. Они стоят в пробке. Машины - со всех сторон. Над шоссе кружат вертолеты. Мальчик хлопает себя по лбу и говорит: - Огнемет? Мама говорит: - Ты даже и не стараешься вспомнить, просто наугад тыкаешь. Дать подсказку? - Наркотики? - говорит мальчик и добавляет: - Да, наверное, лучше подсказку. И мама говорит: - Мисс Террилин Мейфилд... коровы и лошади. И мальчик кричит: - Сибирская язва! - Он бьет себя кулаком по лбу. - Сибирская язва. Сибирская язва. - Он бьет себя кулаком по лбу и говорит: - Как же я мог забыть?! Мама треплет его по волосам и говорит: - У тебя все равно хорошо получается. Запомни хотя бы половину - и ты переживешь многих. Куда бы они ни поехали, мама везде найдет пробку. Она слушает радио - сообщения о пробках. Куда лучше не ехать. И едет туда. Каждый раз. Она специально находит аварии и разводные мосты. Она не любит быстрой езды, но ей надо создать иллюзию бурной деятельности. В пробке можно просто стоять - и это не твоя вина. Когда они заперты в пробке, они в безопасности. Здесь до них не доберутся. Мама говорит: - Ладно, теперь совсем легкое. - Она закрывает глаза и улыбается. - Что означает, когда в супермаркете просят принести мелочь на пятую кассу. Они оба - в той же одежде, в которой были, когда мама забрала его из школы. Каждый вечер, когда они останавливаются в мотеле, он ложится в кровать, а мама щелкает пальцами, чтобы он отдал ей свои брюки, рубашку, носки и трусы. Он снимает их под одеялом и отдает ей. Утром она возвращает ему одежду, и иногда одежда бывает постирана. Когда кассир просит принести мелочь, говорит мальчик, это означает, что у кассы стоит очень красивая женщина, на которую стоит взглянуть. - Ну, это еще не все, - говорит мама. - Но, в общем, правильно. Иногда мама засыпает, привалившись плечом к дверце, и все остальные машины объезжают их справа и слева. Если мотор включен, иногда на приборной доске зажигаются какие-то красные лампочки, но мальчик не знает, что они означают. Иногда из-под капота начинает валить дым и мотор выключается сам собой. Машины сзади начинают бибикать. По радио передают сообщение об очередной пробке - на центральной полосе такого-то шоссе сломалась машина и перекрыла движение. Глупый маленький мальчик думал, что это и есть - быть знаменитым. Когда все на тебя смотрят, все тебе бибикают. Когда о тебе говорят по радио. Пока мама не просыпалась, мальчик просто сидел и махал в окно. Он думал про толстого Тарзана и обезьяну с каштанами. Он думал о том, как Тарзан улыбался. О том, что унижение есть унижение, только если ты сам выбираешь, что будешь страдать. И он улыбался рассерженным людям, которые проезжали мимо. И посылал им воздушные поцелуи. А потом мимо проехал большой грузовик и посигналил, и мама вздрогнула и проснулась. Она долго - почти минуту - смотрелась в зеркало заднего вида и поправляла прическу. Потом достала из сумки белую пластмассовую трубочку, засунула ее в одну ноздрю и глубоко вдохнула. Потом прищурилась и посмотрела на мальчика. Потом - на приборную доску, где мигали красные лампочки. Белая трубочка была меньше губной помады. На одном конце трубочки была дырочка, чтобы через нее вдыхать. Внутри был какой-то бальзам. Когда мама вынимала трубочку из носа, на белой пластмассе всегда оставалась кровь. - Ты сейчас в каком классе? - спросила она. - В первом? Во втором? В пятом, ответил мальчик. - И твой мозг сейчас весит три фунта? Или четыре? В школе у него были одни пятерки. - То есть тебе сейчас сколько? Семь лет? Девять. - Ладно, Эйнштейн, все, что тебе говорили эти твои приемные родители, - говорит мама, - можешь об этом забыть. Она говорит: - Эти приемные мамы-папы, они понятия не имеют, что важно, а что не важно. Прямо над ними завис вертолет, и мальчик слегка подается вперед, так чтобы смотреть на него сквозь синее напыление сверху лобового стекла. По радио передают, что на таком-то шоссе, на центральной полосе сломался «плимут-дастер» золотистого цвета. Кажется, у него перегрелся мотор. - И черт с ней, с историей. Гораздо важнее знать всех этих вымышленных людей, - говорит мама. Мисс Пеппер Халиванд - это вирус Эбола. Мистер Тернер Андерсон - это кого-то стошнило. По радио передают, что на место поломки уже отправилась спасательная бригада - чтобы убрать с шоссе сломанную машину. - Все, чему вас учат в школе, вся эта алгебра и экономика - можешь про это забыть, - говорит мама. - Никому это не нужно. Вот, например, ты знаешь, как вычислить площадь равностороннего треугольника, - и чем тебе это поможет, когда в тебя будет стрелять какой-нибудь террорист? Правильно. Ничем не поможет. Другие машины объезжают их справа и слева и уносятся вперед. - Я хочу, чтобы ты знал по-настоящему важные вещи, - говорит мама. - А не то, чему тебя учат другие, потому что считают, что тебе это нужно. И мальчик спрашивает: - Типа? - Типа когда ты думаешь про свое будущее, - ГОВОРИТ мама и прикрывает рукой глаза, - на самом деле ты Думаешь про ближайшие два-три года. И еще она говорит: - А когда тебе исполняется тридцать, ты понимаешь, что главный твой враг - это ты сам. И еще: - Век Просвещения благополучно закончился. Мы живем в век Беспросветного Невежества. По радио передают, что полицию уже известили о машине, сломавшейся на шоссе. Мама добавляет громкости. - Черт, - говорит она, - скажи мне, что это не мы. - Они говорили про «гошмут-дастер» золотистого цвета, - говорит мальчик. - А это наша машина. И мама говорит: - Вот оно, лишнее подтверждение тому, как мало ты знаешь. Она открывает дверцу со своей стороны и говорит, чтобы он выходил из машины. С ее стороны. Она смотрит на автомобили, которые проезжают мимо. - Это не наша машина, - говорит она. По радио передают, что водитель и пассажиры, похоже, решили оставить машину прямо на шоссе. Мама протягивает ему руку. - И я не твоя мама, - говорит она. - Все не так, как ты думаешь. - У нее под ногтями - засохшая кровь из носа. Радио надрывается в пустой машине. Женщина, что была за рулем золотистого «дастера», и ребенок теперь представляют опасность сами по себе - они бросают машину и пытаются перейти через четыре полосы скоростного шоссе с интенсивным движением. Мама говорит: - Я так понимаю, у нас впереди целый месяц веселья и приключений. Пока у меня не закончатся сроки действия кредитных карточек. Она говорит: - У нас впереди целый месяц, если, конечно, нас не поймают раньше. Машины бибикают и едва уклоняются от столкновения. В брошенном золотистом «дастере» надрывается радио. Вертолет опускается ниже. И мама говорит: - А теперь - как с «Вальсом Голубого Дуная». Держи меня за руку. Крепко-крепко. - Она говорит: - И не раздумывай ни о чем. Просто беги. Глава 16 Следующая пациентка - женщина лет двадцати девяти, с большой родинкой на внутренней стороне бедра, и эта родинка мне не нравится. При таком свете трудно понять, что именно с ней не так, но она слишком большая, асимметричная, и отливает синим. Края неровные. Кожа вокруг воспалена - как будто расчесана. Я спрашиваю у нее, не чешется ли родинка. Я спрашиваю, не было ли у нее в роду случаев рака кожи. Денни сидит рядом со мной за столом. Перед ним - большой желтый альбом. Он достает зажигалку и держит над пламенем пробку от винной бутылки. Один конец пробки уже почернел. Денни говорит: - Слушай, друг, ты какой-то сегодня злой. Нет, серьезно. - Он говорит: - Ты что, все же сорвался? Он говорит: - Ты всегда, после того как кому-нибудь вставишь, ходишь злой на весь мир. Пациентка падает на колени, широко разведя ноги. Она подается вперед и начинает качаться, изображая движения полового акта. Ее плечи, грудь и лобок - все напоказ. Все - для нас с Денни. Вот симптомы злокачественной меланомы: Форма асимметричная. Края неровные. Необычный цвет. Диаметр больше шести миллиметров. Лобок у нее чисто выбрит. Она вся загорелая, гладкая и блестящая - даже не женщина, а совершеннейшее из устройств, куда можно засунуть кредитную карточку. Она демонстрирует нам себя как бы в замедленной съемке. Ее движения - плавные, словно волны. В этом приглушенном красно-черном свете она кажется красивей, чем на самом деле. Красный свет сглаживает все изъяны кожи: шрамы и синяки, прыщи и растяжки. Белки глаз и зубы кажутся ослепительно белыми в черном свете. Красота произведения искусства заключается не столько в самом произведении, сколько во вспомогательном оформлении. При таком освещении даже Денни выглядит цветущим. Его альбом так и светится желтым. Он закусывает губу. Смотрит на пациентку, потом - на свои зарисовки, потом - снова на пациентку. Она раскачивается перед нами и кричит, стараясь перекричать музыку: - Что?! Она вроде бы натуральная блондинка. Повышенная группа риска. И я задаю ей такой вопрос: не было ли у нее в последнее время резкой и необъяснимой потери веса? Не глядя на меня, Денни говорит: - Знаешь, друг, во сколько бы мне обошлась настоящая натурщица? И я говорю ему: - Не забудь зарисовать ее вросшие волоски. Я спрашиваю пациентку, не было ли у нее в последнее время сбоев в менструальном цикле или проблем со стулом. Она стоит на коленях прямо перед нами. Она раскрывается перед нами, удерживая складки плоти двумя пальцами с угольно-черными ногтями. Она смотрит на нас сверху вниз и говорит: - Что?! Рак кожи, кричу я ей, самое распространенное онкологическое заболевание у женщин в возрасте от двадцати девяти до тридцати четырех лет. Я кричу: - Мне надо пощупать ваши лимфоузлы. И Денни говорит: - Друг, так ты хочешь знать или нет, что сказала мне твоя мама? Я кричу: - Мне надо пощупать вашу селезенку. Денни делает быстрые наброски жженой пробкой. Он говорит: - Или тебе вдруг стало стыдно? Блондинка отклоняется назад и ложится на пол. Она возбуждает себе соски. Указательным и большим пальцем. Она смотрит на нас, облизывает губы и говорит: - Дайкири. - Она говорит: - Меня зовут Черри Дайкири. Меня нельзя трогать руками. Кстати, а где эта родинка, о которой вы говорили? Самый легкий способ запомнить, о чем надо спрашивать пациента при первом осмотре - ЖАБА курит дурь и принимает антидепрессанты. Называется мнемоника. ЖАБА означает: Жалобы общие. Аллергия. Болезни - с детства по настоящее время (также болезни у кровных родственников.) Алкоголь. «Курит» - понятное дело, курение. «Дурь» - потребляет ли пациент наркотики. «Принимает антидепрессанты» - какие лекарства принимает сейчас пациент, и не было ли у него в последнее время каких-нибудь стрессов и неприятностей. Без мнемоники в медицине вообще никуда. Предыдущая пациентка - тоже блондинка, но с грудью побольше и попышнее - курила сигарету. Так нужно было для номера. Поэтому у нее я спросил, не испытывает ли она постоянных ноющих болей в спине или внизу живота. И как у нее с аппетитом - нормально? И нет ли общего недомогания и слабости? Если она зарабатывает себе на жизнь вот таким вот образом, то ей лучше подстраховаться и хотя бы раз в месяц сдавать мазок. - То есть если вы курите больше пачки в день, - сказал я. - То есть теми губами. А вообще я бы рекомендовал конизацию. Пациентка встает на четвереньки и вертит задницей прямо у нас под носом. Оглядывается через плечо, смотрит на нас и говорит: - Что еще за «конизация»? Она говорит: - Какое-то новое извращение? - и выдыхает дым мне в лицо. Ну, то есть вроде как выдыхает. Я объясняю, что конизация - это когда тебе удаляют часть шейки матки. Она бледнеет. Это видно даже под макияжем. Даже в этом неверном черном и красном свете. Она бледнеет и плотно сжимает ноги. Бросает свою сигарету мне в пиво. Говорит: - Ты просто псих ненормальный, и у тебя явно проблемы с женщинами, - и переходит к соседнему столику в первом ряду перед сценой. Я кричу ей вслед: - Каждая женщина - это само по себе проблема. Денни берет мою кружку и говорит: - Чего добру пропадать... - и переливает себе в стакан все мое пиво за исключением утопленника-окурка. Он говорит: - Твоя мама много рассказывала про какого-то доктора Маршалла. Сказала, что он обещал вернуть ей молодость. Но тут нужна твоя помощь. И я говорю: - Не он, а она. Доктор Пейдж Маршалл. Это женщина. Следующая пациентка - кудрявая брюнетка, лет двадцати пяти, с неявным, но все же возможным дефицитом фолиевой кислоты: язык ярко-красный и как бы покрытый глазурью, живот слегка рыхлый, взгляд остекленевший. Я говорю, что мне надо послушать ей сердце. На предмет учащенного сердцебиения. Не было ли у нее в последнее время тошноты или диареи? - Друг? - говорит Денни. Бактерия Staphylococcus aureus вызывает КТАПЭГО: Кожные заражения, Токсический шок, Абсцесс, Пневмония, Эндокардит, Гематолиз и Остеомиелит (воспаление костного мозга). - Друг? - говорит Денни. Болезни, которые передаются ребенку от матери, это ТП-КЦГ: Токсоплазмоз, Прочие венерические (а именно: ВИЧ и сифилис), Краснуха, Цитомегаловирус и Герпес. Легче запоминается, если добавить гласные - ТоП-КуЦуГ. Какая мама, такой и сыночек. Денни щелкает пальцами у меня перед носом: - Да что с тобой сегодня? Ты чего такой злой? Я не злой. Просто я не боюсь говорить людям жестокую и неприятную правду. Мы живем в жестоком и неприятном мире. Я учился в медицинском колледже. И проучился достаточно долго, чтобы знать, что любая родинка - это не просто родинка. Что обычная головная боль может быть первым симптомом опухоли головного мозга - потом будет двоиться в глазах, пойдут онемение, тошнота, судороги, сонливость. Смерть. Слабые конвульсивные подергивания мышц - это бешенство, судороги, жажда, спутанность мышления, активное слюноотделение. Припадки, кома, смерть. Прыщи - это киста яичника. Хроническая усталость - это туберкулез. Красные глаза - менингит. Сонливость - первый симптом брюшного тифа. Прозрачные штуковины, проплывающие перед глазами в яркий солнечный день, - отслоение сетчатки. И в конечном итоге полная слепота. - Посмотри на ее ногти, - говорю я Денни. - Верный признак рака легких. Беспричинная тревога - это почечная недостаточность. Это физическая диагностика. Второй курс медицинского колледжа. Ты прослушиваешь этот курс, и пути назад уже нет. Невежество было благословением. Синяки - это цирроз печени. Отрыжка - рак ободочной и прямой кишки, или рак пищевода, или, в лучшем случае, язва желудка и двенадцатиперстной кишки. Каждый маленький сквознячок шепчет «чешуйчатая карцинома». Птицы в ветвях щебечут «гистоплазмоз». Когда ты смотришь на голую женщину, ты видишь прежде всего пациентку. У стриптизерши могут быть очень красивые ясные глаза и твердые коричневые соски, но если у нее плохо пахнет изо рта - значит, у нее лейкемия. У нее могут быть длинные пышные волосы, с виду - здоровые и блестящие, но если она чешет голову, у нее - ходжинская лимфома. Денни рисует в своем блокноте красивых женщин, которые улыбаются, посылают ему воздушные поцелуи, склоняют головы, смотрят на него сквозь упавшие на глаза волосы. - Потеря вкусовых ощущений, - говорю я Денни, - означает рак рта. И Денни говорит, не глядя на меня. Глядя то в свой блокнот, то на очередную танцовщицу, он говорит: - Получается, друг, у тебя этот рак уже давно. Даже если мама умрет, я не уверен, что вернусь в колледж. Даже если у меня будут деньги. Я и так знаю больше, чем мне хотелось бы знать. Когда ты знаешь симптомы всех самых страшных болезней, жизнь - это уже не жизнь, а постоянное ожидание. Рака. Старческого слабоумия. Каждый раз, когда ты смотришься в зеркало, ты ищешь красную сыпь, которая означает опоясывающий лишай. Смотри также: стригущий лишай. Смотри также: чесотка. Смотри также: болезнь Лайма, менингит, ревматизм, сифилис. Следующая пациентка - опять блондинка. Худая. Может быть, даже слишком худая. Вероятно, опухоль позвоночника. Надо узнать, нет ли у нее головных болей, пониженной температуры и болей в горле. Если есть, у нее - полиомиелит. - Сделай так, - кричит ей Денни и закрывает лицо руками - ладонями вперед. Она делает, как он просит. - Замечательно, - говорит Денни, делая быстрый набросок. - Может, слегка приоткроешь рот. Она делает, как он просит. - Друг, - говорит Денни, - настоящие студийные натурщицы, они совсем не такие горячие. Но я вижу только, что она плохо танцует, а плохая координация движений почти наверняка означает боковой амиотрофический склероз. Смотри также: амиотрофический вторичный склероз. Смотри также: полный паралич. Смотри также: одышка. Смотри также: судороги, усталость, плаксивость. Смотри также: смерть. Денни размазывает рукой линии от жженой пробки» чтобы придать зарисовке объем и глубину. Это - женщина на сцене, которая прикрывает лицо руками. Ее губы слегка приоткрыты. Денни смотрит то на рисунок, то на женщину на сцене - подмечает детали. Изгиб бедер, форму живота. Денни - хороший художник. Мне только не нравится, что женщины на его рисунках совсем не похожи на настоящих. Например, на его рисунках рыхлые, дряблые бедра получаются твердыми и подтянутыми. Мешки под глазами вообще исчезают, а глаза получаются ясными и выразительными. - У тебя не осталось наличности, друг? - говорит Денни. - Я хочу, чтобы она тут, у нас, задержалась. Но у меня нет ни цента, и девушка переходит к соседнему столику в первом ряду вдоль сцены. - Дай посмотреть, Пикассо, - говорю я. Денни чешет пальцем под глазом, и там остается черное размазанное пятно. Он показывает мне рисунок. Обнаженная женщина прикрывает лицо руками. Ее губы слегка приоткрыты. Тонкая, изящная фигура. Крепкие мышцы. Она вся гладкая и крепкая, но одновременно - мягкая. Напряженная, но одновременно - расслабленная. Воплощение физической невозможности. Я говорю: - Она у тебя слишком молодо выглядит. Следующая пациентка - снова Черри Дайкири. На этот раз она не улыбается. Она сосет изнутри щеку и спрашивает у меня: - А эта родинка? Вы уверены, что это рак? То есть я Даже не знаю... бояться мне или нет... Не глядя на нее, я поднимаю вверх указательный палец. Международный жест, означающий: Подождите, пожалуйста. Доктор сейчас вас примет. ~ И лодыжки у нее не такие изящные, - говорю я Денни. - И жопа толще, чем у тебя на рисунке. Я смотрю, что еще там рисует Денни, а потом оборачиваюсь к пациентке на сцене. - И колени не такие