карманы очень узких джинсов. Он впервые видел, чтобы джинсы так на ком-то сидели. Вероятно, это из-за длинных ног. Такие ноги бывают у девушек, путешествующих автостопом... Они стоят на обочине, рюкзак брошен рядом, а в зеленых глазах сквозит несказанный свет. - А каким ты представляешь себе Люцифера? - Не знаю. - Охотник за книгами задумался, потом поспешил скроить презрительную и равнодушную гримасу. - Наверно, он угрюмый и молчаливый. Он скучает. - Гримаса сделалась кислой. - Сидит на? троне в пустой зале - посреди безлюдного и стылого царствами еще очень однообразного - там никогда ничего не происходит. Какое-то время она смотрела на него, не произнося ни слова. - Ты удивляешь меня, Корсо, - сказала она наконец с притворным восхищением. - Почему это? Мильтона всякий может прочесть. Даже я. Он наблюдал, как она начала медленно двигаться вокруг кровати, при этом ни на шаг к ней не приближаясь, пока не очутилась между Корсо и лампой, освещающей комнату. Случайно или нет, но встала она так, что тень ее упала на фрагменты "Девяти врат", рассыпанные по покрывалу. - А ведь ты только что упомянул и о цене. - Теперь лицо ее пребывало во мраке, хотя очертания головы вырезывались на светлом фоне. - Гордость, свобода... Знание. Всегда и за все приходится платить, кому в начале, кому в конце. Даже за храбрость... Правда? Подумай только, сколько храбрости нужно, чтобы подняться против Бога... Слова ее звучали тихо - шепот среди тишины, которая наводняла комнату, просачиваясь во все щели - под дверью, в окне; казалось даже, что там, снаружи, стих шум машин. Корсо смотрел по очереди то на один силуэт, то на другой - то на ее тень, означенную на покрывале и бумажных клочках, то на фигуру из плоти и крови, заслонившую собой свет. И тут охотник за книгами спросил себя, какая же из двух девушек реальнее? - А все эти архангелы? - заговорила Ирэн Адлер, впрочем, возможно, это была ее тень. В тоне звучали пренебрежение и обида; Корсо уловил эхо с силой выпущенного из легких воздуха, так что получился вздох презрения и отчаяния. - Они такие красивые, такие совершенные. И такие дисциплинированные - прямо как нацисты, В этот миг она выглядела не такой уж и юной. Она несла на плечах вековую усталость - мрачное наследство, чужие грехи. И он, изумившись и растерявшись, не узнавал ее. В конце концов, подумал Корсо, может быть, ни одну из двух не стоит считать настоящей: ни тень на покрывале, ни фигуру, закрывающую свет. - В Прадо есть одна картина... Помнишь, Корсо? Мужчины, вооруженные ножами, пытаются выстоять против всадников, которые рубят их саблями. Я всегда воображала, что у падшего ангела, когда он взбунтовался, были точно такие же глаза, такой же потерянный взгляд, как у тех несчастных с ножами. Храбрость отчаяния. Тем временем она чуть сдвинулась с места, всего на несколько сантиметров, но тень ее при этом быстро метнулась вперед и приблизилась к тени Корсо, словно действовала своевольно, по собственной прихоти. - А что ты-то об этом знаешь? - спросил он. - Больше, чем хотелось бы. Теперь тень девушки накрывала собой все фрагменты книги и почти соприкасалась с тенью Корсо. Он инстинктивно отшатнулся, чтобы две тени на кровати разделяла хотя бы узкая полоска света. - Вот, вообрази, - говорила она все так же задумчиво, - самый прекрасный из падших ангелов, один в пустом дворце, плетет свои козни... Он добросовестно отдает все силы рутинным делам, которые сам бесконечно презирает; но они по крайней мере помогают ему скрыть отчаяние. Поражение. - Девушка засмеялась тихо, безрадостно и так, словно смех ее доносился откуда-то издалека. - Ведь он тоскует по небесам. Теперь тени их соединились и почти слились над фрагментами книги, спасенными из камина на вилле "Уединение". Два темных силуэта на покрывале заблудились среди девяти врат в царство совсем иных теней, а может, и тех же самых. Обгорелые клочки бумаги, все еще не отысканные ключи к загадке, тайна, сокрытая под многими покровами, виной чему были печатник, время и огонь. Энрике Тайллефер висел на шелковом шнуре от собственного халата и медленно вращался; Виктор Фаргаш лежал в грязном пруду. Аристид Торкья горел на костре на Кампо деи Фьори, взывая к Отцу небесному и глядя при этом не в небо, а на землю, себе под ноги. Старик Дюма писал, сидя на вершине мира, и там же, в Париже, совсем близко от места, где нынче находился Корсо, еще одна тень, тень кардинала, в чьей библиотеке было собрано подозрительно много книг о дьяволе, намечала по канве узор тайной интриги. Девушка, а вернее, ее резко очерченный силуэт на светлом фоне, чуть подалась в сторону охотника за книгами. Всего на несколько сантиметров; но и этого оказалось достаточно, чтобы его тень сгинула под ее тенью. - Хуже пришлось тем, кто за ним последовал. - Корсо не сразу сообразил, о ком она вела речь. - Тем, кого он, падая, увлек за собой: воинам, вестникам, служившим ему по должности и призванию. Некоторые из них были наемниками, как ты... И многие даже не поняли, что в тот миг сделали выбор между подчинением и свободой, между лагерем Создателя и лагерем людей; они просто пошли за своим командиром - на бунт и на поражение, потому что привыкли выполнять приказы не рассуждая, и еще - они были старыми верными солдатами. - Да, они пошли за ним, как десять тысяч греков за Ксенофонтом (*93), - пошутил Корсо. Она помолчала. Как будто ее изумила точность сравнения. - Кто знает, - прошептала она наконец, - может, они, разбросанные по свету, одинокие, все еще ждут, когда же командир велит им возвращаться домой. Охотник за книгами нагнулся, чтобы достать сигарету, - и тотчас вновь обрел свою тень. Потом он зажег еще одну лампу - ту, что стояла на ночном столике, и темный силуэт девушки растаял, черты ее вернули себе ясность. Светлые глаза неотрывно смотрели на него. Она снова казалась очень молодой. - Это так трогательно, - заметил Корсо, - старые солдаты, бредущие в поисках моря... Она захлопала глазами, и ему почему-то подумалось, что теперь, когда на лицо ее падал свет, она перестала понимать, о чем он, собственно, толкует. Да и тени на кровати больше не было, а остатки книги стали просто обгорелыми клочками бумаги; стоит открыть окно, и поток ветра подхватит их и, кружа, развеет по комнате. Она улыбалась. Ирэн Адлер, Бейкер-стрит, 2216. Кафе в Мадриде, поезд, утро в Синтре... Проигранный бой, анабиоз побежденных легионов - в свои годы она не могла столько всего запомнить. Она улыбалась совсем как маленькая девочка, испорченная и одновременно невинная, хотя под веками ее таились едва приметные следы усталости. И еще она была сонной и теплой. Корсо сглотнул слюну. Какая-то часть его существа уже готова была кинуться к ней, сорвать белую футболку, обнажить смуглое тело, дернуть вниз молнию на джинсах, повалить девушку на постель, прямо на обрывки книги, взывавшей к теням. Погрузиться в эту нежную плоть, сводя счеты и с Богом, и с Люцифером, и с неумолимым временем, и с его, Лукаса, собственными призраками, а также с жизнью и смертью. Но он лишь зажег сигарету и молча выпустил дым изо рта. Она смотрела на него долгим взглядом, точно ожидая чего-то: жеста ли, слова ли. Потом пожелала ему спокойной ночи и двинулась к двери. И уже на пороге резко повернулась всем телом, глянула ему в глаза и медленно подняла руку, ладонью внутрь, устремив вверх два соединенных вместе пальца - указательный и средний. И на губах ее заиграла нежная и понимающая улыбка - одновременно простодушная и мудрая. Словно у падшего ангела, с тоской указующего на небо. Когда баронесса Фрида Унгерн улыбалась, на щеках ее появлялись две симпатичные ямочки. Вообще-то создавалось впечатление, что все последние семьдесят лет она не переставала улыбаться, и потому в глазах ее и на губах застыло несмываемое выражение доброжелательности. Корсо еще в раннем детстве успел проглотить кучу книг и отлично усвоил, что ведьмы бывают разные: мачехи, злые феи, красивые и коварные королевы и, разумеется, сердитые старухи с бородавками на носу. Но хотя он и постарался собрать побольше сведений о баронессе, ему не удалось определить, к какому из традиционных типов она относится. А может, это просто обычная семидесятилетняя старушка, из тех, что живут за границами реального, словно погрузившись в вязкий сон и не замечая неприятных сторон бытия. Правда, взгляд проницательных, умных, быстрых и недоверчивых глаз опровергал первое впечатление. Не укладывался в привычные схемы и пустой правый рукав ее вязаной кофты - рука выше локтя была у баронессы ампутирована. Перед ним стояла полноватая, миниатюрная пожилая женщина, похожая на учительницу французского языка в пансионе для благородных девиц. Из тех времен, когда вышеназванные девицы еще существовали. Так, во всяком случае, подумал Корсо, окинув взглядом ее седые волосы, собранные на затылке в пучок с помощью шпилек, ботинки, очень похожие на мужские, и короткие белые носки. - Вы Корсо, если не ошибаюсь?.. Рада с вами познакомиться. Она протянула ему свою единственную руку, тоже очень миниатюрную, протянула с необычной энергией, при этом ямочки у нее на щеках сделались еще глубже. По-французски она говорила с легким немецким акцентом. Корсо вспомнил, что где-то читал, будто некий фон Унгерн прославился в Маньчжурии - или в Монголии? - в начале двадцатых годов: он был своего рода благородным воином, последним из тех, что сражались с Красной армией, встав во главе оборванного войска - русских белогвардейцев, казаков, китайцев, а также дезертиров и бандитов. В этой истории было все - и броненосцы, и грабежи, и побоища, а потом эпилог - расстрел на рассвете (*94). Возможно, легендарный фон Унгерн имел какое-то отношение к баронессе. - Да, он приходился двоюродным дедушкой моему мужу. У мужа русские корни, но их семья незадолго до революции эмигрировала во Францию и смогла вывезти кое-какие деньги. - В тоне ее, по правде сказать, не чувствовалось ни печали, ни гордости, а выражение лица говорило: то были иные времена, иные люди. Какие-то неведомые ей персонажи, поумиравшие еще до ее рождения. - Я родилась в Германии; когда к власти пришли нацисты, мы потеряли все. Замуж я вышла здесь, во Франции, уже после войны. - Она осторожно оборвала сухой лист с цветка, стоявшего у окна, и слегка улыбнулась. - Как я ненавидела запах нафталина, которым все было пропитано в семье мужа: ностальгические воспоминания о Санкт-Петербурге, тезоименитство императора. Жизнь, превращенная в вечные бдения у гроба. Корсо бросил взгляд на письменный стол с грудой книг, на плотно заставленные стеллажи. По его прикидке, только в этой комнате находилось не меньше тысячи томов. Здесь, надо полагать, были собраны самые редкие, самые ценные экземпляры: и новые издания, и старинные - все в кожаных переплетах. - Но вы тоже неравнодушны к старине, - кивнул он на книги. - Это совсем другое дело; для меня они объект научного исследования, а никак не культа. Я с ними работаю. Дурные времена настали, размышлял Корсо". раз уж ведьмы, или как их нынче называют, рассказывают о родственниках по мужу вместо того чтобы колдовать над чугунком с волшебным зельем, и живут среди шкафов с книгами, каталожных ящиков, а также ведут посвященную бестселлерам колонку в крупных газетах. Через, открытую дверь он видел, что и в других комнатах, и в холле полно книг. Книг и растений. Горшки с цветами стояли повсюду: на окнах, на полу, на деревянных подставках. Квартира была очень большой и очень дорогой, с видом на набережные Сены, и ничто здесь не напоминало о минувших временах и кострах инквизиции. За некоторыми письменными столами сидели молодые люди студенческого вида. Сквозь зеленые, листья просвечивало золото старинных переплетов. Фонд Унгерна владел самой богатой в Европе библиотекой по оккультным наукам. Корсо уже успел заметить неподалеку "Daemonolatriae Libri" Никола Реми (*95), "Compendium Maleficarum" Франческо Марии Гуаццо (*96), "De Daemonialitate et Incubus et Sucubus" Людовико Синистрари... (*97) Здесь был составлен один из лучших каталогов по демонологии, и здесь же помещалась штаб-квартира фонда, который носил имя покойного барона, ее мужа. Но кроме того, баронесса Унгерн имела большой и заслуженный авторитет как автор книг о магии и колдовстве. Ее последний труд "Исида, или Нагая дева" вот уже три года значился в списке бестселлеров. Надо добавить, что бурным спросом книга стала пользоваться после того, как Ватикан публично осудил ее за недопустимые параллели между языческой богиней и Богородицей: восемь изданий во Франции, двенадцать в Испании, семнадцать в католической Италии... - А над чем вы работаете сейчас? - "Дьявол: история и легенда". Своего рода биография, и я надеюсь закончить ее к началу следующего года. Корсо остановился перед шеренгами книг, и внимание его привлек "Disquisitionum Magicarum" ["Разыскания о колдовстве" (лат.)] Мартина дель Рио (*98) - три тома, первое издание; Лувен, 1599-1600, классическое сочинение по магии. - Как вам удалось это добыть? Фрида Унгерн помедлила с ответом, видимо прикидывая, стоит ли вдаваться в подробности. - Я купила трехтомник в восемьдесят девятом году на аукционе в Мадриде. С немыслимым трудом отвоевала его у вашего соотечественника Варо Борхи. - Она вздохнула, словно все еще не пришла в себя после той схватки. - И стоило это больших денег. Кстати, я бы ни за что не заполучила эту книгу без помощи Пако Монтегрифо (*99), если вам известно это имя... Такой обаятельный человек... Корсо криво ухмыльнулся. Он не просто знал Монтегрифо, директора испанского филиала "Клеймора", они частенько вместе проворачивали сомнительные и очень выгодные операции, скажем, продали одному швейцарскому коллекционеру "Космографию" Птолемея, готический манускрипт 1456 года, который незадолго до того загадочным образом исчез из университета Сала-манки. Книга попала в руки к Монтегрифо, и тот попросил Корсо выступить посредником. Все прошло без сучка и задоринки - тихо и аккуратно; братья Сениса помогли свести печать, которая могла дать след. Корсо самолично доставил книгу в Лозанну. И получил за труды тридцать процентов комиссионных. - Да, я с ним знаком. - Он провел кончиками пальцев по горизонтальным полосам, украшающим корешки "Disquisitionum Magicarum", пытаясь угадать, сколько содрал Монтегрифо с баронессы за содействие на аукционе. - А что касается этого Мартина дель Рио, то раньше я видел подобный трехтомник лишь однажды - в библиотеке иезуитов в Бильбао... Все три тома были переплетены вместе, в кожу. Но издание то же самое. Рассказывая, он двинул руку влево, и пальцы его коснулись книжных корешков; тут были любопытные экземпляры, в хороших переплетах - телячья кожа, шагрень, пергамен. Но встречались и вполне рядовые книги, и книги в плохом состоянии; при этом было видно, что ими часто пользовались. Из книг торчали закладки - белые картонные полоски, исписанные карандашом - острым, убористым почерком. Рабочий материал. Рука Корсо замерла, добравшись до хорошо знакомого тома: черный переплет без названия, пять полос на корешке. Экземпляр номер Три. - А вот это вы давно приобрели? Корсо, разумеется, умел скрывать свои чувства. Особенно когда события развивались непредсказуемым образом. Но всю минувшую ночь он провел за работой, изучая остатки экземпляра номер Два, и, как он ни старался, баронесса уловила необычную нотку в его голосе. И взгляд ее сразу стал подозрительным, несмотря на добрые ямочки, которые придавали старушке почти что юный вид. - "Девять врат"?.. Трудно сказать. Очень давно. - Она быстро и решительно махнула левой рукой. Потом без малейшего затруднения вытащила книгу с полки и открыла первую страницу, украшенную несколькими экслибрисами, в том числе и очень старыми. На последнем стояла фамилия фон Унгерн в причудливом узоре. Сверху чернилами была написана дата. Глянув на нее, баронесса утвердительно кивнула головой, словно что-то вспомнила. - Это подарок моего мужа. Я вышла за него совсем молодой, он был старше меня почти вдвое... Он купил книгу в сорок девятом году. Вот что было плохо у нынешних ведьм, отметил про себя Корсо: у них не осталось секретов. Жизнь на виду - довольно открыть любой "Кто есть кто" или светскую хронику в глянцевом журнале. Будь они какими угодно баронессами-разбаронессами, все у них стало предсказуемым. И тривиальным. Торквемада свихнулся бы от скуки, доведись ему разбирать дела такого рода. - Муж разделял ваше увлечение подобными материями? - Нет, конечно. По правде сказать, за всю жизнь он не прочел ни одной книги. Ему нравилось потакать моим прихотям, играть роль джинна из волшебной лампы. Корсо вдруг померещилось, что ампутированная рука шевельнулась в пустом рукаве. - Ему было все равно, что дарить - дорогую книгу или колье из отборного жемчуга... - Она сделала паузу и печально улыбнулась. - Но он был очень веселым человеком, легко заводил интрижки с женами лучших друзей. И умел готовить отличные коктейли с шампанским. - Она опять немного помолчала и оглянулась по сторонам, словно муж мог оставить свой бокал где-то поблизости.-А все это, - она обвела рукой стеллажи, - собрала я. Книгу за книгой. И "Девять врат" отыскала сама - в каталоге одного разорившегося старика, бывшего сподвижника Петена. Муж лишь подписал чек. - А почему все-таки дьявол? - Однажды я его увидела. Да, своими глазами, как вас теперь. Мне было пятнадцать лет... Твердый воротничок, шляпа, трость... Он был очень красив; похож на Джона Барримора в роли барона Гайгерна в "Гранд-отеле" (*100). И я влюбилась как последняя идиотка. - Она опять задумалась, сунула руку в карман кофты и улыбнулась так, будто вспомнила что-то далекое и очень дорогое.-Наверно, поэтому я так легко смирялась с изменами мужа. Корсо посмотрел по сторонам, как если бы в комнате они были не одни, потом наклонился к ней и доверительно сообщил: - Всего три века назад за такие рассказы вас сожгли бы на костре. Она издала гортанный звук, заглатывая довольный смешок, затем поднялась на цыпочки, чтобы в свою очередь прошептать ему на ухо: - Три века назад я не стала бы никому об этом рассказывать.-И добавила: - Но я знаю многих, кто и теперь с великим удовольствием отправил бы меня на костер. - Она улыбнулась, и на щеках ее опять заиграли ямочки. Эта женщина улыбалась практически всегда, отметил Корсо, хотя веселые и умные глаза цепко изучали собеседника. - Да-да, в двадцатом веке... Она протянула ему "Девять врат" и наблюдала, как он медленно перелистывает книгу. На самом-то деле он сгорал от желания поскорее проверить, какие же изменения внесены в девять гравюр, которые-вздох облегчения - оказались в полной сохранности. Но это значило, что в "Библиографию" Матеу прокралась ошибка: выходило, что последняя гравюра имелась во всех трех экземплярах. Экземпляр номер Три сохранился хуже, чем те, что принадлежали Варо Борхе и Виктору Фаргашу, до того, естественно, как его книга попала в камин. Нижняя часть, видимо, пострадала от сырости - почти на всех страницах проступили пятна. Да и переплет следовало хорошенько почистить, но книга, судя по всему, была полной. - Хотите чаю или кофе? - спросила баронесса. Нет уж, с сожалением подумал Корсо, не стану я пить ваше приворотное зелье. - Кофе. День выдался солнечный, и над башнями Нотр-Дам сияло голубое небо. Корсо подошел к окну и раздвинул занавески, чтобы лучше рассмотреть книгу. С высоты третьего этажа он увидел, что внизу, под голыми деревьями, на каменной скамейке сидела девушка в синей куртке. Она читала книгу. И Корсо знал, что это были "Три мушкетера" - ведь еще во время завтрака они лежали рядом с ней на столе. Позднее, когда охотник за книгами двинулся по улице Риволи, он не сомневался, что девушка следует за ним на расстоянии пятнадцати - двадцати шагов. Он решил не замечать ее, и она всю дорогу держалась поодаль, не сокращая разделявшей их дистанции. Теперь она подняла глаза. И не могла не увидеть его у окна с "Девятью вратами" в руках, но никакого знака не подала, а просто продолжала равнодушно смотреть вверх, пока он не отошел в глубь комнаты. Какое-то время спустя он выглянул снова - она по-прежнему читала, склонив голову над книгой. Между столами и книжными стеллажами сновала женщина средних лет в толстых очках, видимо секретарша, однако Фрида Унгерн сама принесла кофе - две чашки на серебряном подносе, с которым весьма ловко управлялась. При этом она так посмотрела на Корсо, что он понял: предлагать помощь не следует. Она поставила поднос на письменный стол, среди книг, цветочных горшков, бумаг и каталожных карточек. Они сели. - Как вам пришла в голову идея учредить такой фонд? - Это дает налоговые льготы. Кроме того, сюда приходит много людей, я нахожу помощников... - На лице ее появилась печальная мина. - Я ведь последняя ведьма, и мне было очень одиноко. - Что вы! Вы совершенно не похожи на ведьму! - Корсо нацепил на лицо подходящую к случаю гримасу - искреннего и симпатичного кролика. - Я ведь читал вашу "Исиду". В единственной руке она держала чашку с кофе и потому инстинктивно приподняла к склоненной голове то, что осталось от второй руки; словно собираясь поправить пучок на затылке. Порыв безотчетного кокетства - жест такой же старый, как мир. - И вам понравилось? Она смотрела ему в глаза поверх дымящейся чашки, которую поднесла ко рту. - Очень. - А вот другим она не слишком пришлась по вкусу. Знаете, что написала "Оссерваторе романо"?.. Посетовала, что нынче не существует "Индекса запрещенных книг", который когда-то составляла инквизиция. Вы правы, - она указала подбородком на "Девять врат", которые Корсо положил на стол рядом с собой. - В былые времена меня непременно сожгли бы заживо, как и беднягу, что напечатал это евангелие от Сатаны. - А вы и вправду веруете в дьявола, баронесса? - Не называйте меня баронессой. Это звучит смешно. - А как прикажете вас называть? - Не знаю. Мадам Унгерн. Или Фрида. - Так вы верите в дьявола, мадам Унгерн? - В достаточной степени, чтобы посвятить ему свою жизнь, свою библиотеку, этот вот фонд, много лет труда и новую книгу в пятьсот страниц... - Она с интересом взглянула на него. Корсо снял очки и принялся их протирать; растерянная и беззащитная улыбка лишь укрепила уже произведенное им впечатление. - А вы? - В последнее время все, точно сговорившись, задают мне этот вопрос. - Что же тут странного? Вы ведете расспросы про книгу, которую невозможно читать, не веруя в вещи определенного рода. - Что касается веры... В моем случае речь идет вовсе не о вере. - Корсо рискнул подбавить в голос искренности; такая прямота обычно действовала безотказно. - По правде сказать, я работаю ради денег. На щеках баронессы опять появились ямочки. Полвека назад она была очень красива, подумал Корсо. Особенно когда творила заговоры и тому подобное и у нее были целы обе руки. Миниатюрная и бойкая... В ней что-то еще оставалось от той поры. - Жаль, - бросила Фрида Унгерн. - А ведь другие работали даром и слепо верили в реальность героя этой книги... Альберт Великий, Раймунд Луллий (*101), Роджер Бэкон - они никогда не оспаривали существование дьявола, а только вели дискуссии о природе его свойств. Корсо поправил очки и с аптекарской точностью отмерил дозу скепсиса в своей улыбке. - Тогда были другие времена. - Но не обязательно уходить так далеко. "Дьявол существует не только как символ зла, но и как физическая реальность..." Каково? Так это ведь написал папа Павел Шестой (*102). В тысяча девятьсот семьдесят четвертом году. - Он был профессионалом, - невозмутимо бросил Корсо. - И у него, видимо, были свои резоны для таких заявлений. - На самом деле он всего лишь подтвердил догму: существование дьявола было установлено четвертым Латеранским собором (*103). Дело было в тысяча двести пятнадцатом году... - Она замолчала и поглядела на него вопросительно. - Вам интересны точные даты? Я ведь могу кого угодно замучить своим ученым занудством... - Ямочки опять заиграли. - Знаете, я всегда хотела быть в классе первой. Быть ученой лягушкой. - И наверняка вам это удавалось. Вас награждали лентой? - Разумеется. И другие девчонки меня ненавидели. Они дружно рассмеялись, локотник за книгами понял, что Фрида Унгерн прониклась к нему симпатией. Он вытащил из кармана плаща пару сигарет и одну предложил ей, но она отказалась и при этом посмотрела; на него с неодобрением. Но Корсо немой укор проигнорировал и закурил. - Двумя веками позже, - продолжала баронесса, пока Корсо закуривал, наклонившись к зажженной спичке, - булла Папы Иннокентия Восьмого "Summis Desiderantes Affectibus" провозгласила, что Западная Европа наводнена бесами и ведьмами (*104). Тогда же два монаха-доминиканца, Крамер и Шпренгер, составили "Malleus Maleficarum" (*105) - учебник для инквизиторов... Корсо поднял указательный палец вверх: - Лион, тысяча пятьсот девятнадцатый год. Ин-октаво, готический шрифт, без имени автора. По крайней мере, в том экземпляре, который знаком мне, имени нет. - Неплохо, неплохо... - Она смотрела на него, не скрывая приятного удивления. - У меня есть более позднее издание, - она кивнула на полку. - Можете полюбопытствовать. Тоже Лион, но напечатано в тысяча шестьсот шестьдесят девятом. А вот первое издание относится к тысяча четыреста восемьдесят шестому году... - Она досадливо прикрыла глаза. - Крамер и Шпренгер были фанатиками и глупцами; их "Malleus" - сплошной бред. Он мог бы показаться даже забавным, но... по их вине тысячи несчастных претерпели пытки и погибли на костре... - Как Аристид Торкья. - И он тоже. Хотя как раз он-то невинным и не был. - А что вы о нем знаете? Баронесса мотнула головой, допила то, что оставалось в чашке, потом опять повторила движение головой. - Торкья - венецианская семья, состоятельные торговцы, они импортировали бумагу из Испании и Франции... Молодой человек вскоре отправился в Голландию, где учился ремеслу у Эльзевиров, которые вели дела с его отцом. Какое-то время он прожил там, а потом перебрался в Прагу. - Я этого не знал. - Теперь будете знать. Прага - столица магии и европейского оккультного знания, а четырьмя веками раньше такой столицей слыл Толедо... Связываете концы с концами? Торкья поселился у церкви Девы Марии Снежной, в районе колдунов, неподалеку от Староместской площади, где стоит памятник Яну Гусу... Помните: Ян Гус на костре... - "Из пепла моего родится лебедь, которого вам сжечь не удастся..."? - Именно. С вами легко вести беседу. О чем вы, думаю, отлично знаете и пользуетесь этим в своей работе... - Баронесса невольно вдохнула немного сигаретного дыма и глянула на Корсо с легким упреком, но гость продолжал невозмутимо курить. - Итак, где мы покинули нашего печатника?.. Ах да, Прага, второй акт: Торкья перебирается в некий дом в еврейском квартале, расположенный рядом с синагогой. В том районе некоторые окна светятся ночь напролет; там каббалисты бьются над формулой Голема (*106). Какое-то время спустя Торкья снова меняет пристанище, на этот раз он перебирается в Малую Страну... - Фрида Унгерн глянула на него с заговорщической улыбкой: - Ну, на что это похоже? - На паломничество. Или на стажировку, как сказали бы сегодня. - Целиком и полностью с вами согласна, - баронесса удовлетворенно кивнула головой. Корсо, уже чувствовавший себя здесь как рыба в воде, быстро набирал очки и поднимался вверх в ее личной табели о рангах. - Нельзя считать случайностью то, что Аристид Торкья побывал в трех пунктах - местах концентрации герметического знания той эпохи. К тому же речь о Праге - там улицы еще хранили эхо шагов Агриппы и Парацельса (*107), там еще целы были последние манускрипты халдейских магов и описания пифагорейских чисел - все то, что было утеряно либо рассеяно по миру после бойни в Метапонте... - Она наклонилась к нему и понизила голос, словно хотела что-то сказать по секрету - совсем как мисс Марпл, которая собирается поведать лучшей подруге, что обнаружила цианистый калий в остатках чая. - В той Праге, господин Корсо, в своих мрачных кабинетах еще сидели люди, знающие, что такое carmina, искусство магических слов; necromantia - искусство общения с умершими. - Она помолчала, задержала дыхание и прошептала: - И goetia... (*108) - ...искусство общения с дьяволом. - Да. - Баронесса откинулась на спинку кресла, радостно возбужденная всем происходящим. Она попала в свою стихию, глаза ее блестели, слова же сыпались слишком часто, как бывает, когда надо очень многое рассказать, а времени остается мало. - Итак, какое-то время Торкья обитает там, где хранятся отдельные листы и гравюры, пережившие войны, пожары и преследования... А также остатки магической книги, которая отворяет врата знания и власти: "Delomelanicon", слово, способное долететь до царства теней. Она произнесла все это тем же доверительным и немного театральным тоном, но с улыбкой на устах. Создавалось впечатление, что она либо сама не относилась к сказанному всерьез, либо советовала Корсо сохранить долю здорового скепсиса. - Пройдя курс обучения, - продолжила она, - Торкья возвращается в Венецию... Обратите внимание, это очень важно: печатник покидает относительно безопасную Прагу и, подвергая себя серьезному риску, едет в родной город, а затем печатает там целую серию опасных книг, которые в конце концов и приведут его на костер... Странно, правда? - Похоже, он выполнял чье-то поручение. - Да. Но чье?.. - Баронесса открыла "Девять врат" - титульный лист. - Вот: "С привилегией и с позволения вышестоящих". Над этим стоит задуматься, не правда ли?.. Очень вероятно, что в Праге Торкья примкнул к какому-то тайному братству, которое поручило ему распространение послания; то есть это нечто вроде апостольской миссии. - Вы уже сказали: евангелие от Сатаны. - Может, и так Но дело в том, что Торкья выбрал для публикации "Девяти врат" очень уж неблагоприятный момент. Между тысяча пятьсот пятидесятым и тысяча шестьсот шестьдесят шестым годом гуманистический неоплатонизм и герметико-каббалистические течения терпели поражение за поражением, и шум вокруг них поднялся невообразимый... Такие люди, как Джордано Бруно и Джон Ди (*109), шли на костер либо гибли от преследований и нищеты. С победой Контрреформации инквизиция обрела немыслимую власть и силу: она создавалась для борьбы с ересью, а стала заниматься исключительно ведьмами и колдунами, дабы оправдать свое преступное существование. И вот ей прямо в руки шел печатник, водившийся с дьяволом... Но честно признаем, сам Торкья облегчил инквизиторам задачу. Послушайте, - она наугад открыла какую-то страницу, - "Pot. m.vere im.go..." - и взглянула на Корсо.-Я многое сумела перевести; шифр не слишком сложен. "Я смогу оживлять восковые фигуры", - вот что гласит текст. "И снять луну с небес, и возвратить плоть мертвым телам..." Каково? - Невинные забавы. И за это его сожгли? Какая глупость. - Кто знает, кто знает... Вам нравится Шекспир? - Местами. - "И в небе и в земле сокрыто больше, // Чем снится нашей мудрости, Горацио" (*110). - Гамлет. Малодушный парень. - Не все удостаиваются права, да не все и способны приблизиться к этим тайным вещам, господин Корсо. Как гласит старинное правило, знать - знай, но храни молчание. - А Торкья хранить молчание не стал. - Вам ведь известно, что согласно Каббале Бог обладает ужасным и сокровенным именем... - Тетраграмматон (*111). - Совершенно верно. На его четыре буквы опираются гармония и равновесие универсума... Об этом архангел Гавриил возвещает Магомету: "Бога скрывают семьдесят тысяч покровов света и тьмы. И если поднять эти покровы, даже я буду истреблен..." (*112) Но не один Бог обладает подобным именем. И у дьявола есть свое: некое сочетание букв - ужасное, гибельное, и если произнести это сочетание, можно вызвать дьявола.. И последствия будут страшными. - Тут нет ничего нового. За много веков до возникновения христианства и иудаизма это называлось ящиком Пандоры. Она глянула на него с одобрением, словно готова была наградить дипломом с отличием. - Превосходно, господин Корсо. Мы ведь и на самом деле тратим жизнь, тратим века, толкуя об одних и тех же вещах, которые просто выступают под разными именами: Исида и Дева Мария, Митра (*113) и Иисус Христос, двадцать пятое декабря как Рождество или как праздник зимнего солнцестояния, день непобедимого солнца... Вспомните Григория Великого (*114), который уже в седьмом веке учил миссионеров использовать языческие празднества, превращая их в христианские. - Коммерческая хватка. Ведь по сути речь шла о рыночной операции: как переманить чужих клиентов... Лучше скажите мне, что вам известно о ящике Пандоры и его производных. Включая сюда и соглашения с дьяволом. - Умение заключить дьявола в бутылку или книгу - очень древнее искусство... Гервасий из Тильбюри и Жерсон (*120) упоминали о том еще в тринадцатом и четырнадцатом веках. А что касается пактов с дьяволом, так тут традиция оказывается куда более древней: от книги Еноха до святого Иеронима, включая Каббалу и отцов Церкви. Не будем забывать и епископа Феофила (*121), "возлюбившего ученые штудии", исторического Фауста, а также Роджера Бэкона... Или Папу Сильвестра Второго, который, по слухам, украл у сарацинов книгу, "содержавшую в себе все, что надобно знать" (*122). - То есть речь идет об обретении знания. - Разумеется. Никто не станет прилагать такие усилия, устремляясь за врата преисподней только забавы ради. Ученая демонология отождествляет Люцифера с мудростью и знанием. В Книге Бытия дьявол в обличье змеи добивается, чтобы человек, бывший до того тупоумным недотепой, обрел знания и свободу воли, просветление... Вместе со страданиями и сомнениями, которые эти знание и свобода несут в себе. Разговор получался довольно интересный, и Корсо не мог не подумать о девушке. Он взял "Девять врат" и под предлогом того, что желает еще раз взглянуть на книгу при дневном свете, подошел к окну. Девушки внизу уже не было. Он удивился, пробежал взглядом по улице, по берегу реки и по каменным скамьям под деревьями и нигде ее не обнаружил. Странно, подумал он, но времени на размышления у него не было. Фрида Унгерн снова заговорила: - Вам нравится разгадывать загадки? Загадки, ключ к которым надо отыскивать?.. В этом суть книги, которую вы держите в руках. Дьяволу, как и любому умному существу, нравятся игры, нравятся загадки. Нравится бег с препятствиями, когда слабые и убогие сходят с дистанции, а побеждают только высшие умы, только посвященные. Корсо приблизился к столу, положил книгу и стал разглядывать фронтиспис - змею, обвившую дерево. - А тот, кто видит только змею, пожирающую собственный хвост, - закончила свою мысль баронесса, - бежать дальше не достоин. - Для чего служит эта книга? - спросил Корсо. Баронесса прижала палец к губам, совсем как рыцарь на первой гравюре, и улыбнулась: - Иоанн Богослов говорит, что во время царствования второго зверя, до решительной и окончательной битвы Армагеддона, "никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, что имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его". А пока мы будем ожидать того часа, рассказывает нам Лука (4, 13) в конце повествования о соблазнах, о дьяволе, трижды отвергнутом: "И окончив все искушение, диавол отошел от Него до времени". Но для нетерпеливых оставил несколько путей, по которым можно его найти, и даже указание, как можно до него добраться. И заключить с ним пакт. - Продав ему душу. Фрида Унгерн тихо и доверчиво засмеялась. Мисс Марпл судачит с приятельницами, обсуждая дьявольские проделки. Знаешь самую последнюю выходку Сатаны? Он ведь... Да, да, именно так все и было, милая Пегги. - Дьявол получил горький урок, - сказала она. - Он был юным и наивным, а потому совершал ошибки: некоторые души смогли улизнуть от него в самый последний миг - буквально меж пальцами просочились, удрали через потайную дверь. Они спаслись благодаря любви, божественному милосердию и тому подобному. И дьявол в конце концов решил включить в пакт одну клаузулу, специальное условие о том, что по истечении установленного срока душа и тело будут передаваться ему без всяких оговорок, "и не будет никакого права на искупление, ни надежды на будущую милость Божию"... Эта клаузула, несомненно, включена в эту книгу. - Что за мир, - бросил Корсо, - даже Люцифер должен идти на хитрости. - А как же! Сами знаете, нынче предметом мошенничества становится все что угодно - даже душа. И клиенты дьявола норовят ускользнуть, не выполнив условий договора. Сатане это, разумеется, надоело. - А что еще таит в себе книга?.. Что означают девять гравюр? - В первую очередь, это загадки, которые надо разгадать, а их сочетание с текстом должно дать власть. То есть формулу для построения магического имени, которое заставит Сатану явиться. - И что, получается? - Нет. Сплошной обман. Книга поддельная. - Вы сами убедились? Казалось, Фрида Унгерн никак не ожидала от него подобного вопроса и даже слегка обиделась. - Неужели вы и вправду можете представить меня, в моем возрасте... чтобы я стойла в магическом кругу и вызывала Вельзевула?.. Нет уж, увольте! Возможно, пятьдесят лет назад он и на самом деле походил на Джона Барримора, но... Все стареют! И потом, испытать такое разочарование, в мои годы?.. Я предпочитаю хранить верность воспоминаниям юности. Корсо нацепил на лицо гримасу лукавого изумления: - А я-то думал, что вы с дьяволом... Ваши читатели считают вас неутомимой и преданной своему делу ведьмой. - Значит, они ошибаются. Дьявол - только ради денег, мои чувства тут роли не играют. - Она обвела взглядом комнату. - Состояние мужа я потратила на библиотеку и теперь живу исключительно на гонорары. - И они, смею думать, не так уж малы. Вы ведь полновластно царите на полках книжных магазинов... - Но и жизнь нынче дорога, господин Корсо. Очень дорога, особенно если для приобретения редких книг приходится обращаться за помощью к людям вроде нашего друга господина Монтегрифо... Сатана - отличная статья доходов по нынешним временам, только и всего. Мне уже стукнуло семьдесят, и у меня не осталось времени на глупые и бесполезные фантазии, как и на посещение клубов старых дев... Надеюсь, я доходчиво объяснила? На сей раз улыбнулся Корсо: - Очень доходчиво. - Иными словами, если я сказала про эту книгу, что она поддельная, значит, я ее самым тщательным образом изучила... Там явно что-то не так: есть лакуны, пробелы. Я, разумеется, выражаюсь фигурально, ведь в моем экземпляре изъянов нет... Когда-то он принадлежал мадам де Монтеспан, любовнице Людовика Четырнадцатого, а та была рьяной поклонницей Сатаны и даже сумела ввести в придворные обычаи черную мессу... Сохранилось письмо, написанное мадам де Монтеспан к ее подруге и конфидентке мадам Де Пероль, и там она жалуется на бесполезность некоей книги, которая, как она подчеркивает, "содержит все необходимое, на что указывают мудрецы, но тем не менее в ней ес