Ричард Райт. Сын Америки ----------------------------------------------------------------------- Native Son (1940). Пер. - Е.Калашникова. В кн.: "Ричард Райт. Сын Америки. Повести. Рассказы". М., "Прогресс", 1981 (Библиотека литературы США). OCR & spellcheck by HarryFan, 21 August 2001 ----------------------------------------------------------------------- ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СТРАХ Дрррррррррррррр! В темной комнате затрещал будильник. Скрипнула пружина матраса. Женский голос нетерпеливо окликнул: - Биггер, да заткни ты его! Недовольное ворчание послышалось сквозь металлический трезвон. Зашлепали босые ноги по деревянным половицам, и звук сразу оборвался. - Зажги свет, Биггер. - Сейчас, - пробормотал сонный голос. Электрическая лампочка осветила комнату и посреди комнаты молодого негра, который стоял между двумя железными кроватями и тер кулаками глаза. Женщина на кровати справа заговорила опять: - Бэдди, ты тоже вставай! У меня сегодня большая стирка, я хочу, чтоб вы все поскорей убрались из дому. Другой негр, помоложе, вылез из-под одеяла и спустил ноги на пол. Женщина в длинной ночной рубашке тоже встала с кровати. - Отвернитесь, я буду одеваться, - сказала она. Оба повернули головы и стали смотреть в противоположный угол. Женщина сбросила рубашку и быстро надела трико. Потом она оглянулась на свою кровать и позвала: - Вера! Вставай. - А который час, мама? - спросил приглушенный девичий голос из-под ватного одеяла. - Вставай, говорят тебе. - Встаю, встаю. Темнокожая девушка слезла с кровати, потянулась всем телом и зевнула. Все еще сонная, она села на стул и взялась за свои чулки. Братья по-прежнему стояли спиной и повернулись только тогда, когда мать и сестра были уже достаточно одеты, чтобы не стыдиться их взгляда; потом те в свою очередь отвернулись, чтобы дать одеться мужчинам. Но вдруг все четверо замерли - их внимание привлек негромкий шорох где-то в жидко оштукатуренной стене. Они забыли о ритуале деликатности и, повернувшись, испуганно шарили взглядами по полу. - Вот она, Биггер! - взвизгнула женщина, и тотчас же вся маленькая однокомнатная квартира пришла в движение. С грохотом опрокинулся стул, женщина, полуодетая, в одних чулках, задыхаясь, вскочила на кровать. Оба брата, босые, словно окаменели на месте, только глаза их тревожно бегали, заглядывая под стулья и кровати. Девушка забилась в угол, съежилась и, подхватив обеими руками подол рубашки, стянула ее вокруг колен. - О-о! О-о! - жалобно вскрикивала она. - Вон она, вон! Женщина протянула дрожащий палец. Глаза у нее были совсем круглые от страха. - Где? - Я не вижу. - Биггер, она за сундуком, - заплакала девушка. - Вера! - закричала женщина. - Иди сюда, на кровать! Она тебя укусит! Не помня себя, Вера бросилась к кровати, и женщина помогла ей влезть. Крепко ухватившись друг за друга, черная мать и коричневая дочка с ужасом глядели на сундук, стоявший в углу. Биггер диким взглядом обвел комнату, потом метнулся к занавеске, скрывавшей газовую плиту, отдернул ее и сорвал со стены две тяжелые чугунные сковороды. Потом он быстро повернулся и, не сводя глаз с сундука, вполголоса позвал брата. - Бэдди! - Да? - На, держи сковороду. - Есть! - Теперь иди к двери. - Есть! Бэдди присел на корточки у двери, согнув руку и держа на весу тяжелую сковороду. В комнате было тихо, слышалось только частое тяжелое дыхание всех четверых. Биггер на цыпочках стал подбираться к сундуку, крепко стиснув край второй сковороды, быстрым, пляшущим взглядом впиваясь в каждый дюйм пола. Вдруг он застыл на месте и, не оглядываясь, не шевеля ни одним мускулом, позвал: - Бэдди! - Угу? - Поставь ящик на то место, где дыра, чтоб ей никуда ходу не было. - Сейчас. Бэдди подскочил к деревянному ящику и быстро переставил его, закрыв большую дыру, зиявшую у самого плинтуса, потом вернулся и снова замер у двери со сковородой наготове. Биггер потихоньку ступил еще шаг и осторожно заглянул за сундук. Там ничего не было. Стараясь не шуметь, он выставил вперед босую ногу и чуть-чуть подвинул сундук. - Вон она! - снова вскрикнула мать. Огромная черная крыса, пискнув, подпрыгнула, вцепилась зубами в штанину Биггера и повисла на ней. - А, дьявол! - шепотом выругался Биггер и завертелся на месте, яростно дрыгая ногой. Он дрыгал с такой силой, что крыса не удержалась и, отлетев в сторону, ударилась о стену и упала. Но тотчас же она перевернулась и прыгнула снова. Биггер отскочил, и крыса угодила в ножку стола. Стиснув зубы, Биггер занес сковороду, но не решался швырнуть ее, боясь промахнуться. Крыса пискнула, повернулась и забегала мелкими кругами, высматривая, куда бы укрыться: она еще раз прыгнула на Биггера, но пролетела мимо и, шмыгнув к ящику, стала царапаться разъезжающимися лапками сначала об одну стенку, потом о другую в поисках знакомой дыры. Потом она повернулась и вдруг встала на задние лапки. - Давай, Биггер! - закричал Бэдди. - Убей ее! - взвизгнула женщина. Брюшко у крысы пульсировало от страха. Биггер сделал шаг вперед, и крыса издала протяжный, тонкий писк отчаяния, ее черные, похожие на бисеринки глаза блеснули, короткие передние лапки беспомощно задергались в воздухе. Биггер швырнул сковороду и не попал: сковорода, громыхая, покатилась по полу и ткнулась в стену. - А, дьявол! Крыса опять прыгнула. Биггер увернулся. Крыса забилась под стул и злобно запищала. Биггер стал медленно пятиться назад, к двери. - Давай мне твою сковороду, Бэдди, - сказал он тихо, не спуская глаз с крысы. Бэдди протянул руку. Биггер схватил сковороду и высоко поднял ее над головой. Крыса рысцой перебежала комнату и снова стала тыкаться мордой в ящик, лихорадочно ища дыру; потом опять поднялась на задние лапки, выпятив вздрагивающее брюшко, и с пронзительным писком оскалила длинные желтые клыки. Биггер прицелился, ругнулся себе под нос и метнул сковороду. Раздался треск проломанного ящика. Женщина вскрикнула и закрыла лицо руками. Биггер на цыпочках сделал несколько шагов и заглянул, вытянув шею. - Попал! - пробормотал он, и улыбка обнажила его стиснутые зубы: - Ей-богу, попал. Он оттолкнул ногой обломки ящика, и все увидели длинное черное тело крысы, распластанное на полу, и два торчащих желтых клыка. Биггер взял свой башмак и сильным ударом размозжил крысе голову, приговаривая срывающимся голосом: - Ах ты, сволочь!.. Женщина упала на колени и, зарыв голову в подушки, рыдала: - Господи, господи, помилуй нас... - Мама, мама, - жалобно тянула Вера, нагнувшись над ней. - Не плачь. Она уже издохла. Братья стояли над мертвой крысой и переговаривались с почтительным восхищением: - Ну и здоровенная гадина! - Такая и горло перегрызть могла, очень даже просто! - С фут будет, я думаю. - И как это они вырастают такие большие? - А чего ей, сволочи. Жрет всякие отбросы, что ни попадется. - Смотри, Биггер, как она тебе здорово штаны разорвала. - Еще хорошо, что только штаны, а не ногу. - Биггер, пожалуйста, выбрось ее, - попросила Вера. - Эх ты, трусиха несчастная, - сказал Бэдди. Женщина на кровати продолжала всхлипывать. Биггер оторвал кусок газеты, осторожно ухватил крысу за хвост и поднял на вытянутой руке. - Выбрось ее, Биггер, - повторила Вера. Биггер засмеялся и пошел к кровати, раскачивая крысу, словно маятник, взад и вперед. Его забавлял страх сестры. - Биггер! - судорожно выкрикнула Вера и осеклась: глаза ее закрылись, она пошатнулась, упала на мать и мешком свалилась с кровати на пол. - Биггер, ради бога! - простонала мать, поднимаясь и наклоняясь над Верой. - Сейчас же перестань. Выбрось вон эту крысу. Он положил крысу на пол и принялся одеваться. - Биггер, помоги мне положить Веру на постель, - сказала мать. Он повернулся не сразу. - А что случилось? - спросил он с притворным недоумением. - Делай, что я тебе сказала. Он подошел к кровати и помог матери поднять Веру. Глаза Веры были закрыты. Он отошел и продолжал одеваться. Потом он завернул крысу в газету, вышел, спустился по лестнице и бросил крысу в мусорный ящик в углу двора. Когда он возвратился, мать все еще хлопотала над Верой, прикладывая ей мокрое полотенце к голове. Увидя, его, она выпрямилась, глаза и щеки у нее были мокрые от слез, губы гневно сжаты. - Знаешь, я иногда просто не пойму, откуда это у тебя. - Что "это"? - спросил он вызывающе. - Выходки какие-то дурацкие. - А в чем дело? - Вот напугал сестру чуть не до смерти этой крысой. Что ты - дурачок или маленький? - А я почем знал, что она такая трусиха? - Бэдди! - позвала мать. - Возьми постели там газету. - Сейчас, мама. Бэдди развернул газету и накрыл кровавое пятно на полу, где свалилась убитая крыса. Биггер подошел к окну и рассеянно выглянул на улицу. Мать, нахмурясь, смотрела ему в спину. - Я иной раз думаю, зачем я только тебя на свет родила, - сказала она с обидой. Биггер посмотрел на нее и опять отвернулся: - А ведь верно. Оставила б меня там, где я был. - Бесстыдник! Замолчи сейчас же! - Да не кричи ты, ради бога, - сказал Биггер, закуривая сигарету. - Бэдди, возьми обе сковороды и брось их в раковину, - сказала мать. - Сейчас, мама. Биггер прошелся по комнате и сел на кровать. Мать следила за ним глазами. - Был бы ты мужчиной, так нам не пришлось бы жить в этой помойной яме, - сказала она. - Ну, начинается. - Как ты, Вера? - спросила мать. Вера подняла голову и испуганно огляделась, как будто ожидала увидеть еще одну крысу. - Ох, мамочка! - Бедная ты моя. - Я не виновата. Меня Биггер напугал. - Ты не ушиблась? - Головой стукнулась, когда упала. - Ну ничего, успокойся. Пройдет. - Как это он только может, Биггер. - Вера опять заплакала. - Он просто дурень, - сказала мать. - Дурень безмозглый, вот и все. - Я теперь опоздаю на курсы кройки и шитья. - Ты ляг как следует и полежи еще немного. Тебе легче станет, - сказала мать. Она отошла от Веры и сердито посмотрела на Биггера. - А если бы ты встал как-нибудь утром и нашел сестру мертвой в постели? Что бы ты тогда сказал? - спросила она. - А если б эти крысы всем нам ночью горло перегрызли? Да что! Тебя ведь это не трогает! Ты только о себе и думаешь. Даже когда Бюро помощи предлагает тебе работу, ты ломаешься, покуда не пригрозят снять семью с пособия и лишить последнего куска хлеба. Честное слово, Биггер, такого никудышного парня я в жизни не встречала. - Это я уже тысячу раз слышал, - сказал он, не поворачивая головы. - Ну так выслушай еще раз! И помни, Биггер, когда-нибудь придется тебе поплакать. Когда-нибудь ты еще пожалеешь, что не научился ничему, кроме как шляться по улицам. Только будет поздно. - Довольно тебе каркать, - сказал он. - Я не каркаю, а говорю то, что есть! А если тебе не нравится, можешь убираться. Мы и одни проживем. Что с тобой в этой дыре мучиться, что без тебя. - Да оставь ты меня, ради бога, - сказал он с раздражением. - Вот попомни мои слова, - продолжала она. - Если ты не возьмешься за ум и не отстанешь от своей шайки, кончишь там, где тебе и не снится. Думаешь, я не знаю, чем вы занимаетесь? Знаю. Та дорожка, по которой ты идешь, сынок, ведет прямо на виселицу, заруби себе это на носу. - Она оглянулась и увидела Бэдди. - Бэдди, выкинь этот ящик. - Да, мама. Наступило молчание. Бэдди понес ящик из комнаты. Мать ушла к плите за занавеску, Вера села на кровати и спустила ноги на пол. - Полежи еще, Вера, - крикнула мать. - Уже все прошло, мама. Мне надо идти на курсы. - Ну, если прошло, так накрывай на стол, - сказала мать, снова уходя за занавеску. - Господи, как я устала от всего этого, - жалобно зажурчал оттуда ее голос. - Мечешься, мечешься, все только стараешься для детей, а им и дела нет. - Неправда, мама, - запротестовала Вера. - Зачем ты так? - Иной раз кажется, вот легла бы - и не встала. - Мама, мама, не надо так говорить. - Все равно при такой жизни меня надолго не хватит. - Скоро я буду уже взрослая, мама, начну работать. - Только я до этого не доживу. Господь призовет меня раньше. Вера прошла за занавеску, и Биггер услышал, как она утешает и уговаривает мать. Он старался не вслушиваться в их голоса. Он ненавидел своих родных, потому что знал, как им тяжело и что он бессилен помочь им. Он знал, что, если только он впустит в свое сознание картину их жизни, такой жалкой и неприглядной, страх и отчаяние тотчас же захлестнут его. Вот почему он старался замкнуться в каменном равнодушии. Он жил вместе с ними, но за непроницаемой стеной. К себе он был еще более суров. Он знал, что стоит ему осознать во всей полноте, что представляет собой его жизнь, и он убьет себя или кого-нибудь другого. Поэтому он прятался от самого себя и искал выхода в бессмысленном озорстве. Он встал и раздавил окурок о подоконник. Вошла Вера и принялась раскладывать на столе ножи и вилки. - Идите завтракать, дети, - позвала мать. Он сел за стол. Запах жареного бекона и кипящего кофе проникал сквозь занавеску. Донесся голос матери, напевавшей: Жизнь мчится, словно горный поезд, И машинист пусть смотрит в оба, Чтоб с рельсов не сойти ни разу От колыбели и до гроба. Песня его раздражала, и он был рад, когда мать перестала петь и вошла в комнату с кофейником и сморщенными ломтиками бекона на тарелке. Вера поставила на стол хлеб, и все сели. Мать закрыла глаза, опустила голову и забормотала: - Благодарим тебя, господи, за пищу, которую ты ниспослал нам для поддержания тела нашего. Аминь. - Она подняла глаза и тем же тоном сказала: - Если хочешь удержаться на работе, Биггер, придется тебе научиться вставать пораньше. Он не ответил, даже не посмотрел на нее. - Кофе будешь пить? - спросила Вера. - Буду. - Так ты, значит, возьмешь это место, Биггер? - спросила мать. Он отложил вилку и повернулся к ней. - Я же тебе вечером сказал, что возьму. Сколько раз можно спрашивать одно и то же? - Что ты набрасываешься, как дикий зверь? - сказала Вера. - Спросить нельзя? - Передай мне хлеб и заткнись. - Помни же, в половине шестого ты должен быть у мистера Долтона, - сказала мать. - Ты уже это десять раз говорила. - Я боюсь, как бы ты не забыл, сынок. - И наверняка забудет, - сказала Вера. - Оставьте вы Биггера в покое, - вмешался Бэдди. - Он ведь сказал, что возьмет это место. - Брось ты с ними говорить, - сказал Биггер. - Сейчас же замолчи, Бэдди, или уходи из-за стола, - сказала мать. - Не хватало еще, чтоб и ты стал язык распускать. Довольно и одного полоумного в семействе. - Оставь, мама, - сказал Бэдди. - Посмотреть на Биггера, так он будто и не рад, что получает работу, - сказала мать. - А что я должен делать? Танцевать? - спросил Биггер. - Биггер! - крикнула сестра. - А ты не суйся, не твоего ума дело, - сказал он ей. - Если Биггер возьмет это место, - сказала мать тихим, ласковым голосом, аккуратно отрезая ломтик хлеба, - я для вас устрою хорошее уютное жилье, ребятки. Не будете больше тесниться, как свиньи в хлеву. - Не из таких Биггер, чтобы думать об этом, - сказала Вера. - Слушайте, дайте мне поесть спокойно, - сказал Биггер. Мать продолжала говорить, не обращая внимания на его слова, но он уже не слушал. - Мама говорит с тобой, Биггер, - сказала Вера. - _Ну и что_? - Как тебе не стыдно, Биггер! Он отложил вилку, и его крепкие черные пальцы вцепились в край стола; стало тихо, только вилка Бэдди позвякивала о тарелку. Биггер смотрел на сестру в упор, пока та не опустила глаза. - Дайте мне поесть спокойно, - повторил он. Доедая, он чувствовал, что они думают о работе, которую он должен получить сегодня, и это бесило его: он чувствовал, что его обошли, заставили дешево сдаться. - Мне нужно денег на трамвай, - сказал он. - Вот, больше у меня нет, - сказала мать, подвинув к его тарелке монету в двадцать пять центов. Он положил монету в карман и одним духом проглотил свою чашку кофе. Он снял с вешалки пальто и кепку и пошел к двери. - Помни, Биггер, - сказала мать. - Если ты не возьмешь это место, нас снимут с пособия. Бюро вычеркнет нас из списков. - Я же сказал, что возьму! - крикнул он и с силой захлопнул дверь. Он спустился по лестнице, в подъезде остановился и через стеклянную дверь посмотрел на улицу. Мимо то и дело проносились трамваи, дребезжа на повороте. Все опротивело ему дома. Ссоры, крики, изо дня в день одно и то же. Но что делать? Каждый раз, когда он задавал себе этот вопрос, мысль его упиралась в глухую стену, и он переставал думать. Через улицу, как раз напротив, остановился грузовик, и он увидел, как двое белых рабочих в комбинезонах, с ведерками и кистями, спрыгнула на тротуар. Да, можно взять это место у Долтона, надеть на себя ярмо, а можно отказаться и подохнуть с голоду. Злоба душила его при мысли о том, что у него нет другого выбора. Да, но нельзя стоять тут так до вечера. Чем же ему заняться? Он не мог решить, купить ли за десять центов иллюстрированный журнал, или сходить в кино, или пойти в биллиардную потолковать с ребятами, или просто пошататься по улицам. Он стоял, засунув руки глубоко в карманы, сдвинув сигарету в угол рта, и в раздумье наблюдал за рабочими, возившимися у дома напротив. Они наклеивали на рекламный щит большой красочный плакат. На плакате изображено было лицо белого мужчины. - Бэкли, - пробормотал он вполголоса. - Опять хочет пройти в генеральные прокуроры штата. - Рабочие пришлепывали плакат мокрыми кистями. Он посмотрел на круглое, сытое лицо и покачал головой. - Будь я проклят, если этот жулик загребает меньше миллиона в год. Эх, один бы день посидеть на его месте, никогда больше не знал бы горя. Рабочие, покончив с плакатом, собрали свои ведерки и кисти, сели в кабину, и грузовик укатил. Биггер смотрел на плакат: белое лицо было пухлое, но строгое; одна рука была поднята, и палец указывал прямо на прохожих. Есть такие плакаты: когда стоишь перед ними, кажется, что нарисованное лицо смотрит прямо на тебя, и, даже если пройдешь мимо и оглянешься, оно все смотрит тебе вслед немигающими глазами, пока не отойдешь совсем далеко, и тогда оно расплывается, вот как в кино бывает. Вверху плаката стояло большими красными буквами: КТО НАРУШАЕТ ЗАКОН, ТОТ НИКОГДА НЕ ВЫИГРАЕТ! Биггер выпустил дым и беззвучно засмеялся. - Ах ты, мошенник, - пробормотал он, качая головой. - Уж у тебя-то всегда выиграет тот, кто _тебе_ заплатит! Он открыл дверь, и его обдало утренней свежестью. Он пошел по тротуару опустив голову, поигрывая монетой в кармане. Он остановился и обшарил карманы: в жилетном кармане лежал один медный цент. Выходило всего двадцать шесть центов, из них четырнадцать нужно было отложить на проезд к мистеру Долтону - если, конечно, он решит взять это место. Чтобы купить журнал и сходить в кино, не хватает еще но крайней мере двадцати центов. - Вот жизнь собачья, вечно ходишь без гроша! - выругался он. Он постоял на углу, на солнышке, оглядывая прохожих и бегущие мимо трамваи. Денег мало; если он не достанет еще, ему некуда девать себя до вечера. Ему хотелось посмотреть новый фильм; он изголодался по кино. В кино так легко мечтать: нужно только откинуться на спинку кресла и пошире раскрыть глаза. Он подумал о Гэсе и Джеке и Джо. Пойти в биллиардную потолковать с ними? Но какой смысл? Разве только они решатся на то, что давно уже задумали все вчетвером. Тогда это верные деньги, и скоро. С трех до четырех часов дня в квартале, где находится "Торговля деликатесами" Блюма, не бывает дежурного полисмена, и бояться нечего. Можно так: один из них возьмет Блюма на мушку револьвера, чтобы тот не кричал; другой будет сторожить парадную дверь; третий станет у черного хода; а четвертый вытащит деньги из ящика под прилавком. Потом они запрут Блюма в лавке, убегут с черного хода переулками, а через час встретятся в биллиардной Дока или в Клубе молодежи Южной стороны и разделят добычу. Все займет самое большее две минуты. И это будет последнее их дело. Правда, и самое рискованное. До сих пор они совершали налеты только на газетные киоски, палатки фруктовщиков или жилые квартиры. И никогда не трогали белых. Они грабили только негров. Они знали, что грабить своих гораздо легче и безопаснее, потому что белые полисмены смотрят сквозь пальцы на преступления негров против негров. Уже несколько месяцев они строили планы налета на лавку Блюма, но привести их в исполнение все не хватало духу. Они инстинктивно чувствовали, что грабеж у Блюма явится нарушением векового запрета: переходом границы, за которой обрушится на них вся ярость чужого, белого мира; что это будет вызов владычеству белой расы, вызов, который они томительно желали, но боялись бросить. Да, если б им удалось ограбить Блюма, это была бы настоящая победа. Все их прежние дела рядом с этим просто детская игра. - До свидания, Биггер. Он оглянулся и увидел Веру с рукодельным мешочком, болтавшимся на локте. Она дошла до угла, остановилась и вернулась к нему. - Ну, чего тебе надо? - Биггер, послушай... Вот у тебя теперь будет хорошее место. Не водись больше с Джеком и Гэсом и Джо. Опять ведь попадешь в беду. - А ты не суй свой длинный нос в мои дела. - Но Биггер... - Проваливай на свои курсы, понятно? Она круто повернулась и пошла по тротуару. Он понял, что мать говорила о нем с Верой и Бэдди, сказала, что, если он опять попадется, его уже не пошлют в исправительную школу, как прошлый раз, а прямо засадят в тюрьму. Что мать говорит о нем с Бэдди - это наплевать. Бэдди хороший парень. У самого голова на плечах есть. Но Вера - девчонка, дура, что ни скажи, всему верит. Он зашагал к биллиардной. Подходя, он увидел Гэса, шедшего ему навстречу. Он остановился и стал ждать. Это Гэсу первому пришла в голову мысль о налете на Блюма. - Здорово, Биггер! - Что слышно, Гэс? - Ничего. Джо и Джека не видел? - Нет. А ты? - Нет. Сигареты есть? - Есть. Биггер вытащил из кармана пачку и протянул Гэсу; закурил сам и дал ему прикурить. Они прислонились к красной кирпичной стене и курили; сигареты белели на черном фоне подбородков. Биггер смотрел на восток, где солнце разгоралось ослепительной желтизной. В стороне по небу плыли разорванные белые облака. Приятно было попыхивать сигаретой, ни о чем определенном не думая. Внимание скользило, задерживаясь на незначительных уличных сценах. Он машинально провожал взглядом каждую машину, проносившуюся с шуршанием по гладкому черному асфальту. Прошла мимо женщина, и он смотрел на ее покачивающиеся на ходу бодра, пока она не скрылась в подъезде. Он вздохнул, почесал подбородок и сказал негромко: - День сегодня теплый. - Да, - сказал Гэс. - Солнце лучше греет, чем паршивые батареи дома. - Да, хозяева не очень-то стараются топить. - Квартирную плату требовать - это они знают. - Хорошо бы скорей настало лето. - Угу, - сказал Биггер. Он потянулся всем телом и зевнул. На глазах у него выступили слезы. Четкие контуры стального и бетонного мира расплылись зыбкими волнами. Он моргнул, и мир снова сделался твердым, машинным и ясным. Какое-то движение в небе заставило его поднять голову; он увидел узкую белую ленту, извивающуюся в глубокой синеве. - Смотри! - сказал Биггер. - Чего? - Самолет слова пишет, - сказал Биггер, указывая пальцем. - Ну! Они следили за тоненькой полоской белого дыма, заплетавшейся в буквы: ПОКУПАЙТЕ... Самолет летел так высоко, что временами терялся в слепящем свете. - Его и не видно, - сказал Гэс. - Как будто маленькая птичка, - пробормотал Биггер, по-детски удивленно вздохнув. - Здорово летают белые, - сказал Гэс. - Да, - сказал Биггер, жадно всматриваясь. - Им все можно. Крошечный самолет бесшумно кружил и петлял, исчезал и появлялся вновь, волоча за собой длинный белый пушистый хвост, ложившийся завитками, точно выдавленная из тюбика зубная паста; завитки разбухали, редели по краям и медленно таяли в воздухе. Самолет выписывал второе слово: ГАЗОЛИН... - А на какой он высоте? - спросил Биггер. - Не знаю. Сто миль, а может быть, тысяча. - Я бы тоже научился так летать, если б можно было, - сказал Биггер задумчиво, как будто обращаясь к самому себе. Гэс сложил губы бантиком, отодвинулся от стены, втянул голову в плечи, снял кепку, низко поклонился и произнес с притворной почтительностью: - Да, сэр... - Поди ты к черту, - сказал Биггер, улыбаясь. - Да, сэр, - снова сказал Гэс. - Я бы _выучился_, если б можно было, - повторил Биггер. - Да, если б ты не был негром, и если б у тебя были деньги, и если б тебя приняли в летную школу, ты бы _выучился_, - сказал Гэс. Биггер с минуту словно подсчитывал все "если", которые нагромоздил Гэс. Потом оба громко захохотали, поглядывая друг на друга прищуренными глазами. Нахохотавшись, Биггер сказал не то вопросительно, не то утвердительно: - ЧуднО все-таки белые с нами обходятся. - Если б только чуднО, - сказал Гэс. - Может, они и правы, что не дают нам учиться летать, - сказал Биггер. - Потому что если б я, например, полетел на самолете, то уж непременно захватил бы с собой парочку бомб и спустил им на голову... Они опять засмеялись, продолжая смотреть вверх. Самолет парил и нырял, и за ним на синем небе уже белело слово: СПИД... - Покупайте газолин Спид, - произнес Биггер, медленно выговаривая слова... - Господи, до чего же мне хотелось бы полетать там, в облаках. - Вот попадешь в рай, господь тебе крылышки даст, и будешь летать, - сказал Гэс. Они снова захохотали, а потом опять прислонились к стене, покуривая и щурясь на солнце. Мимо катились по асфальту автомобили. Лицо Биггера в ярком солнечном свете поблескивало, как черный металл. Во взгляде у него застыло задумчивое напряженное недоумение, как у человека, давно уже бьющегося над неразрешимой загадкой, ответ на которую постоянно ускользает от него, но упорно притягивает все его мысли. Молчание раздражало Биггера; ему хотелось сделать что-нибудь, чтобы отвлечься от этой назойливой загадки. - Давай играть "в белых", - сказал Биггер. Это была их старая игра, заключавшаяся в том, что они старались подражать речи и манерам белых людей. - Неохота, - сказал Гэс. - Генерал! - торжественно возгласил Биггер и выжидающе поглядел на Гэса. - К чертям! Я не хочу играть, - заворчал Гэс. - Вы будете преданы полевому суду, - сказал Биггер, по-военному отчеканивая слова. - Пошел ты, черномазый... - засмеялся Гэс. - Генерал! - настаивал Биггер решительным тоном. Гэс устало посмотрел на Биггера, потом подтянулся, отдал честь и отвечал: - Да, сэр. - Завтра на рассвете пошлите ваши части в наступление и атакуйте неприятеля с левого фланга, - приказал Биггер. - Да, сэр. - Пошлите Пятый, Шестой и Седьмой полки, - продолжал Биггер, хмуря брови. - Действуйте танками, газами, авиацией и пехотой. - Да, сэр, - повторил Гэс и снова отдал честь, щелкнув каблуками. С минуту они помолчали, глядя друг на друга, выпятив грудь и сжимая губы, чтоб удержать смех. Потом дружно прыснули, потешаясь не то над собой, не то над огромным белым миром, который ширился и высился вокруг них в солнечных лучах. - Скажи, а что это такое "левый фланг"? - спросил Гэс. - Не знаю, - сказал Биггер. - Я так слышал в кино. Они снова захохотали. Потом успокоились и прислонились к стене, дымя сигаретами. Вдруг Биггер увидел, что Гэс сложил левую руку чашечкой и приложил ее к уху, точно телефонную трубку, а правую тоже сложил чашечкой и поднес ко рту. - Алло, - сказал Гэс. - Алло, - ответил Биггер. - Кто у телефона? - Говорит Морган, - сказал Гэс. - Слушаю вас, мистер Морган, - ответил Биггер, состроив льстивую и подобострастную мину. - Я желаю, чтоб вы сегодня утром продали на бирже двадцать тысяч акций Американской стали, - сказал Гэс. - По какой цене, сэр? - спросил Биггер. - Ах, по какой хотите, - сказал Гэс с напускным раздражением. - У нас их слишком много. - Да, сэр, - ответил Биггер. - А в два часа позвоните мне в клуб и скажите, звонил ли президент, - сказал Гэс. - Да, мистер Морган, - ответил Биггер. Оба сделали вид, что вешают телефонные трубки, потом покатились со смеху, держась за бока. - Пари держу, так именно они и говорят, - сказал Гэс. - Да, наверно, в этом роде, - согласился Биггер. Они еще помолчали. Затем Биггер поднес ко рту сложенную чашечкой руку и заговорил в воображаемую трубку: - Алло! - Алло, - ответил Гэс. - Кто у телефона? - Говорит президент Соединенных Штатов, - сказал Биггер. - Я вас слушаю, мистер президент, - ответил Гэс. - Сегодня в четыре часа дня я созываю заседание кабинета, и вы, как государственный секретарь, обязательно должны явиться. - Ах, мистер президент, - сказал Гэс, - знаете ли, я очень занят. В Германии чего-то бузят, и я должен послать им ноту... - Но это очень важно, - возразил Биггер. - А какой вопрос вы будете разбирать на заседании кабинета? - спросил Гэс. - Видите ли, негры в Америке очень бузят, - сказал Биггер, давясь от смеха, - надо что-нибудь сделать с этими черномазыми. - А, ну если это насчет негров, так я приду, мистер президент, - сказал Гэс. Они повесили воображаемые трубки, привалились к стене и долго хохотали. Мимо продребезжал трамвай. Биггер вздохнул и выругался: - Сволочье проклятое! - Чего ты? - _Ничего_ нам делать не дают. - Кто? - _Белые_. - Можно подумать, что ты это только сейчас узнал, - сказал Гэс. - Нет. Но я никак не могу привыкнуть к этому, - сказал Биггер. - Вот что хочешь, не могу. Я знаю, что лучше не думать об этом, а все-таки думаю. И всякий раз, как я об этом подумаю, мне будто кто-то раскаленным железом тычет в глотку. Ты пойми, Гэс. Вот мы живом здесь, а они живут там. Мы черные, а они белые. У них есть все, а у нас ничего. Им можно всюду, а нам никуда. Живем как в тюрьме. У меня всегда такое чувство, будто я стою где-то под забором и только в щелочку поглядываю на мир. - Брось ты эти мысли. От них не легче, - сказал Гэс. - Знаешь что? - сказал Биггер. - Ну? - Мне иногда кажется, что со мной случится что-то страшное. - Биггер произнес это с оттенком мрачной гордости. - Что? - спросил Гэс, быстро глянув на него. В глазах у Гэса отразился страх. - Не знаю. Так мне кажется. Всякий раз, когда я думаю про то, что я черный, а они белые, что я здесь, а они там, мне кажется, со мной случится что-то страшное... - А ну тебя! Ведь все равно тут ничего не поделаешь. Зачем же себя грызть? Ты - негр, а законы пишут они... - Почему мы должны жить здесь, а не в другом месте? Почему нам нельзя летать на самолетах и водить пароходы? Гэс толкнул Биггера в бок и проговорил добродушно: - Эй ты, черномазый, выкинь все это из головы. А то смотри, спятишь. Самолет улетел, и пушистые клубы белого дыма реяли, расплываясь в небе. Биггер зевнул и высоко вскинул руки над головой - хотелось двигаться и некуда было девать время. - Никогда у нас ничего не случается, - пожаловался он. - А что тебе нужно, чтобы случилось? - Что-нибудь, - сказал Биггер и обвел широкий круг своей темной ладонью, как бы включая в этот круг все мыслимые событии мира. Тут вдруг их глаза приковала к себе одна точка: аспидно-сизый голубь слетел на мостовую и принялся расхаживать между трамвайными рельсами, распушив перья и с царственным достоинством надувая взъерошенный зоб. Загремел трамвай, и голубь поспешно вспорхнул и понесся на плотных упругих крыльях, сквозь кончики которых просвечивало солнце. Биггер закинул голову и следил, как аспидно-сизая птица, кружа и хлопая крыльями, скрылась за гребнем высокой крыши. - Вот бы мне так, - сказал Биггер. Гэс засмеялся: - Рехнулся, черномазый. - Наверно, во всем этом городе только мы одни не можем жить там, где хочется, и делать то, что хочется. - Брось ты думать об этом, - сказал Гэс. - Не могу. - Потому-то тебе и кажется, что с тобой что-то страшное случится, - сказал Гэс. - Слишком много думаешь. - А какого дьявола мне еще делать? - спросил Биггер, поворачиваясь к Гэсу. - Напейся и проспись - все пройдет. - Не могу. Денег нет. Биггер смял сигарету и бросил, потом достал другую и протянул всю пачку Гэсу. Они опять закурили. Мимо проехал большой грузовик, взметая за собой тучу бумажек; бумажки покружились, белея на солнце, и медленно улеглись опять на землю. - Гэс! - Угу? - Ты знаешь, где живут белые, Гэс? - Ну, знаю, - сказал Гэс и указал на восток. - Вот там, за "чертой", на Коттедж Гроув-авеню. - Нет, не там, - сказал Биггер. - Как не там? - удивился Гэс. - А где же? Биггер сжал кулак и ударил себя в солнечное сплетение. - Вот здесь, у меня под ложечкой, - сказал он. Гэс пытливо поглядел на Биггера и потом отвел глаза, словно ему стало стыдно. - Да, я понимаю, что ты хочешь сказать, - пробормотал он. - Всегда, когда я думаю о них, я их тут _чувствую_, - сказал Биггер. - Да, и в груди тоже, и в горле, - сказал Гэс. - Жжет, как огнем... - Бывает, что даже вздохнуть нельзя... Глаза Биггера, широко раскрытые, неподвижно смотрели в пространство. - Вот тогда мне и кажется, что со мной случится что-то страшное... - Биггер помолчал, зрачки его сузились. - Нет, даже не случится... А я сам сделаю что-то такое, и не захочу, а сделаю... - Да! - сказал Гэс с лихорадочной поспешностью. В его глазах, обращенных на Биггера, было смешанное выражение страха и восхищения. - Да, да, я знаю, как это бывает. Как будто падаешь куда-то и не знаешь, где очутишься... Голос Гэса замер. Солнце зашло за большое облако, и прохладная тень легла на улицу; но оно сейчас же вынырнуло, и на улице снова сделалось совсем светло и жарко. Длинный изящный черный автомобиль, сверкая на солнце, как стеклянный, промчался мимо на третьей скорости и свернул за угол несколькими кварталами дальше. Биггер вытянул губы и пропел: - Зуууууум! - Все у них есть, - сказал Гэс. - Весь мир - их, - сказал Биггер. - Ну ладно, хватит, - сказал Гэс. - Пошли в биллиардную. - Пошли. Они направились к двери биллиардной. - Да, ты что ж, пойдешь на эту работу, про которую говорил? - спросил Гэс. - Не знаю. - Можно подумать, что тебе не нужна работа. - Да, как бы не так! Они посмотрели друг на друга и засмеялись. Потом они толкнули дверь и вошли. В биллиардной было пусто, только у входа, облокотись на стойку, стоял толстый негр с недокуренной погасшей сигарой во рту. В глубине комнаты горела одна электрическая лампочка под зеленым колпаком. - Здорово, Док, - сказал Биггер. - Что-то вы сегодня рано, ребятки, - сказал Док. - Джек и Джо не заходили? - спросил Биггер. - Не было, - сказал Док. - Сыграем партию, - предложил Гэс. - Денег нет, - сказал Биггер. - У меня есть немножко. - Зажгите свет. Шары на полке, - сказал Док. Биггер повернул выключатель. Они померились, кому начинать. Вышло Биггеру. Они начали игру. Биггер играл плохо: он думал о лавке Блюма, мысль о грабеже соблазняла и слегка пугала его. - Помнишь то дело, о котором мы все толковали? - спросил Биггер небрежным, равнодушным тоном. - Какое? - Старый Блюм. - А, - сказал Гэс. - Мы уже с месяц как перестали о нем толковать. Чего это ты вдруг надумал? - Давай почистим его. - Н-не знаю. - Ты первый предложил это, - сказал Биггер. Гэс выпрямился и пристально поглядел на Биггера, затем на Дока, который смотрел в окно. - Тебе нужно, чтобы Док услыхал? Когда ты научишься говорить тихо? - Да я только спросил, хочешь ли ты попробовать. - Нет. - А почему? Трусишь оттого, что он белый? - Нет. У Блюма есть револьвер. Вдруг дойдет до перестрелки? - А, ты просто боишься, вот и все. Он белый, и ты трусишь. - Врешь, не трушу, - обиженно защищался Гэс. Биггер подошел к Гэсу и обнял его за плечи: - Слушай, тебе даже не придется входить. Ты будешь только сторожить у двери. Мы с Джеком и Джо войдем. Если ты кого-нибудь увидишь, ты свистнешь, и мы удерем через черный ход. Больше ничего. Дверь отворилась; они замолчали и повернулись к двери. - Вот Джек и Джо, - сказал Биггер. Джек и Джо прошли в глубину биллиардной. - Что вы тут делаете? - спросил Джек. - Играем. Хочешь с нами? - спросил Биггер. - Это что же, на твой счет, на мои деньги? - сказал Гэс. Все засмеялись, и Биггер тоже, но он тотчас же оборвал свой смех. Он почувствовал, что смеются над ним, уселся у стены, положил ноги на перекладину соседнего стула и сделал вид, что не расслышал шутки. Гэс и Джо продолжали смеяться. - Ну чего ржете как жеребцы, - сказал Биггер. - Мастера языком трепать, а на дело у вас пороху не хватает. - Это как понимать? - спросил Джо. - Есть один план. Я уже все обдумал, - сказал Биггер. - Какой такой план? - Лавка Блюма. Наступило молчание. Джек закурил сигарету. Гэс смотрел в сторону, уклоняясь от разговора. - Если б старый Блюм был негром, вы бы так и поскакали сейчас. А раз он белый, все трусят. - Я не трушу, - сказал Джек. - Хочешь, пойдем? - Говоришь, ты уже все обдумал? - спросил Джо. Биггер шумно вздохнул и обвел всех троих взглядом. Ему казалось, что объяснения тут ни к чему. - Это очень просто. Бояться совершенно нечего. От трех до четырех старик всегда один в лавке. Полисмен в это время уходит на другой конец квартала. Один из нас останется на улице и будет сторожить. Трое войдут в лавку, понятно? Один возьмет Блюма на мушку, второй полезет в кассу за деньгами, а третий сразу выйдет на черный ход и откроет дверь, чтобы мы могли быстро смыться переулком... Вот и все. На три минуты дела, не больше. - У нас ведь был уговор, оружие в ход никогда не пускать, - сказал Джо. - И до сих пор мы белых не трогали. - Неужели ты не понимаешь? Ведь это же _настоящее дело_, - сказал Биггер. Он подождал новых возражений. Но так как все молчали, заговорил опять: - Ничего тут нет трудного, если не трусить. В комнате было тихо, только Док насвистывал у окна. Биггер внимательно следил за Джеком: он знал, что при таких обстоятельствах слово Джека будет решающим. Биггер боялся Гэса, потому что он знал, что, если Джек скажет "да", Гэс не выдержит. Гэс стоял у биллиарда, вертя в руках кий, рассеянно скользя взглядом по шарам, остановившимся в положении незаконченной партии. Биггер встал и резким взмахом руки разогнал шары, потом повернулся к Гэсу, не глядя, как шары, поблескивая, чертят зигзаги по зеленому сукну, сталкиваются, расходятся, отскакивают от упругих бортов. Биггер сам звал Гэса на этот грабеж, и все же от страха, что Гэс и в самом деле пойдет, что-то сжалось у него внутри; ему даже сделалось жарко. У него было такое ощущение, словно он хочет чихнуть и не может, только это было мучительнее, чем когда хочешь чихнуть. Ему стало еще жарче, внутри сжалось еще сильнее; зубы у него были стиснуты, нервы напряжены до предела. Он почувствовал, что в нем вот-вот что-то лопнет. - А, черт! Говорите же наконец кто-нибудь. - Я иду, - снова сказал Джек. - Если все идут, значит, и я тоже, - сказал Джо. Гэс все еще молчал, и у Биггера возникло странное ощущение, полусознательное, полуинстинктивное. Он как будто раздвоился и мешал самому себе. Все шло до сих пор так, как ему хотелось: все, кроме Гэса, дали согласие. Теперь их было трое против Гэса одного; именно этого он добивался. Биггеру страшно было грабить белого человека, и он знал, что Гэсу тоже страшно. Лавка Блюма была невелика, и Блюм был один, но Биггер никогда не решился бы на грабеж иначе как при участии своих трех друзей. И даже с ними ему все-таки было страшно. Он убедил всех, кроме одного, и этот один внушал ему страх и горячую ненависть; он перенес на Гэса часть своего страха перед белыми. Он ненавидел Гэса, потому что он знал, что Гэсу так же страшно, как и ему самому; и он боялся Гэса, потому что знал, что Гэс согласится и тогда он вынужден будет идти