на этот грабеж. Точно человек, который решил покончить с собой, и боится, и знает, что он должен это сделать, и все эти чувства давят на него сразу, он смотрел на Гэса и ждал, чтоб тот сказал "да". Но Гэс молчал. Биггер стиснул зубы так сильно, что челюсти заболели. Он тянулся к Гэсу, не глядя на него, но ощущая его присутствие всем своим телом, повсюду: снаружи и внутри, и ненавидя и Гэса и самого себя за это. Потом вдруг он почувствовал, что больше не может. Нужно было заговорить, разрядить томительное напряжение нервов. Он взглянул на Гэса в упор глазами, покрасневшими от страха и злобы, прижав к бокам стиснутые кулаки. - Сволочь черномазая, - сказал он ровным невыразительным голосом. - Ты трусишь, потому что он белый. - Не ругайся, Биггер, - сказал Гэс спокойно. - Буду ругаться! - Зря ты меня ругаешь, - сказал Гэс. - А ты что, не можешь пошевелить своим поганым языком? - спросил Биггер. - Не можешь сказать, пойдешь ты или нет? - Я тогда пошевелю языком, когда мне _захочется_. - Сукин ты сын! Трус и сукин сын! - Ты мне не хозяин, - сказал Гэс. - Ты предатель! - сказал Биггер. - Ты боишься грабить белого. - Брось, Биггер. Сказал раз, и будет, - вступился Джо. - Чего ты к нему пристал? - Он предатель, - ответил Биггер. - Он не идет с нами. - Я не говорил, что не иду, - сказал Гэс. - Так что же, собачья твоя душа, пойдешь или нет? - спросил Биггер. Гэс оперся на свой кий и внимательно посмотрел на Биггера, и опять у Биггера что-то сжалось внутри, как будто он ожидал удара и готовился принять его. Он стиснул кулаки еще сильнее. На одну секунду ему представилось, какое ощущение будет у него в руке и во всем теле, если он сейчас наотмашь хватит Гэса по лицу так, чтоб кровь пошла; Гэс тогда упадет, а он молча выйдет вон, и тем дело кончится - и грабежа не будет. И оттого, что он придумал и представил себе все это, теснящее чувство, изнутри подступавшее к горлу, слегка отпустило его. - Вот видишь, Биггер, - начал Гэс тоном, в котором была смесь снисходительности и достоинства. - Видишь, Биггер, все неприятности у нас всегда выходят из-за тебя. Очень ты горяч. Ну скажи, чего ты вдруг на меня взбеленился? Разве я не имею права подумать? Но у тебя терпенья не хватает. И сейчас же ругаться. Ты вот говоришь, что я трушу. А я тебе скажу, что это ты трусишь. Ты боишься, что я скажу "да", и тогда тебе придется в самом деле пойти на это... - А ну, повтори, что ты сказал! Вот повтори, так я возьму этот шар и заколочу его в твою поганую глотку, - сказал Биггер, задетый за живое. - Да ну вас в самом деле, - сказал Джек. - Ты же _слышал_, это все он, - сказал Гэс. - Почему ты не говоришь прямо, пойдешь или не пойдешь? - спросил Биггер. - Я пойду вместе со всеми, - сказал Гэс, стараясь говорить твердо, не выдавая своего волнения и стараясь поскорей заговорить о другом. - Я пойду, но Биггер не нрав. Зачем он ругался? - А почему ты сразу не сказал? - спросил Биггер. Его злоба переходила уже в настоящее бешенство. - Доводишь человека до того, что он тебя пришибить готов! - ...Я помогу в этом деле, - продолжал Гэс, как будто не слыша слов Биггера. - Я помогу, как я всегда помогал. Но только имей в виду, Биггер, _тебе_ я подчиняться не собираюсь. Ты трус, и больше ничего. Ты кричишь, что я трушу, чтобы никто не заметил, как ты трусишь сам. Биггер рванулся к нему, но Джек бросился между ними, а Джо схватил Гэса за локоть и отвел его в сторону. - Кто тебя просит подчиняться? - сказал Биггер. - Очень мне нужно, чтобы мне подчинялся такой сопляк, как ты? - Эй, ребята, хватит вам лаяться! - крикнул Док. Они молча стояли вокруг биллиарда. Биггер, не отводя глаз, следил, как Гэс вставил свой кий на место, отряхнул мел с брюк и не торопясь отошел на несколько шагов. Что-то жгло Биггера внутри, зыбкое черное облако на мгновение застлало ему глаза, потом пропало. Бессвязные картины, точно песчаный вихрь, сухой и быстрый, проносились в его голове. Можно нырнуть Гэса ножом; можно избить его; можно вывернуть ему руки в плечах; можно дать ему подножку, чтоб он ткнулся носом в землю. Можно по-разному причинить Гэсу боль за все, что пришлось из-за него испытать. - Идем, Джо, - сказал Гэс. - Куда? - Так, пошатаемся. - Пошли. - Так как же? - спросил Джек. - Встретимся в три, здесь? - Ну да, - сказал Биггер. - Ведь мы же решили. - В три я буду, - сказал Гэс не оборачиваясь. Когда Гэс и Джо ушли, Биггер сел и почувствовал, как холодный пот выступает у него на коже. План выработан, и теперь нужно приводить его в действие. Он заскрежетал зубами: перед глазами у пего все еще стоял Гэс, притворяющий за собой дверь. Можно было выхватить из стойки кий, размахнуться и стукнуть Гэса по голове, так чтоб во всем теле отдался треск его черных костей под тяжестью сухого дерева. Внутри у него по-прежнему сжималось что-то, и он знал, что так будет, пока не дойдет до дела, пока они не очутятся в лавке, у ящика с выручкой. - Что-то вы с Гэсом никак не поладите, - сказал Джек, покачивая головой. Биггер обернулся и посмотрел на Джека: он забыл, что Джек еще здесь. - Сволочь он, предатель черномазый, - сказал Биггер. - Он не предатель, - сказал Джек. - Он трус, - сказал Биггер. - Чтоб его подготовить к делу, нужно заставить его перетрусить вдвойне. Нужно, чтобы он больше боялся того, что с ним будет, если он не пойдет, чем того, что с ним будет, если он пойдет. - Если мы решили сегодня идти к Блюму, надо бросить эту грызню, - сказал Джек. - У нас ведь дело впереди, серьезное дело. - Да, да. Верно. Я знаю, - сказал Биггер. Биггер чувствовал острую потребность скрыть нервное напряжение, все сильнее овладевавшее им; если он не сумеет освободиться, оно одолеет его. Нужна была встряска, достаточно крепкая, чтобы отвлечь внимание и дать выход накопившейся энергии. Хорошо бы побегать. Или послушать танцевальную музыку. Или посмеяться, пошутить. Или почитать детективный журнал. Или сходить в кино. Или побыть с Бесси. Все утро он прятался за своей завесой равнодушия и злобно огрызался на все, что могло побудить его расстаться с ней. Но теперь он попался; мысль о налете на Блюма и стычка с Гэсом выманили его из прикрытия, и его самообладание исчезло. Вернуть уверенность можно было только действием, яростным и упорным, которое помогло бы забыть. Таков был ритм его жизни: от равнодушия к ярости; от рассеянной задумчивости к порывам напряженного желания; от покоя к гневным вспышкам - точно смена приливов и отливов, вызванная далекой невидимой силой. Эти внезапные переходы были ому так же необходимы, как пища. Он был похож на те странные растения, что распускаются днем и никнут ночью; но никто не видел ни солнца, под которым он расцветал, ни холодной ночной мглы, от которой он замирал и съеживался. Это было его собственное солнце и его собственная мгла, заключенные в нем самом. Он говорил об этой своей черте с оттенком мрачной хвастливости и гордился, когда ему самому приходилось страдать от нее. Такой уж он есть, говорил он; и ничего с этим не поделаешь, добавлял он, покачивая головой. Эта угрюмая неподвижность и следовавшая за ней бурная жажда действия были причиной тому, что Джек, Гэс и Джо ненавидели и боялись его не меньше, чем он сам себя ненавидел и боялся. - Куда пойдем? - спросил Джек. - Надоело торчать на одном месте. - Пошатаемся по улицам, - сказал Биггер. Они пошли к выходу. На пороге Биггер остановился и обвел биллиардную хмурым, враждебным взглядом, губы его решительно сжались. - Уходите? - спросил Док, не поворачивая головы. - Уходим, - сказал Биггер. - Мы еще вернемся, - сказал Джек. Они шли по улице, освещенной утренним солнцем. На перекрестках они останавливались, пропуская встречные машины: не из страха попасть под колеса, а просто потому, что некуда было спешить. Они дошли до Южного Парквэя, держа в зубах только что закуренные сигареты. - Мне в кино хочется, - сказал Биггер. - В "Рогале" опять идет "Торговец Хорн". Сейчас много старых картин показывают. - Сколько там стоит билет? - Двадцать центов. - Ладно. Пойдем посмотрим. Они прошли еще шесть кварталов, молча шагая рядом. Когда они очутились на углу Южного Парквэя и Сорок седьмой улицы, было ровно двенадцать. "Регаль" только что открылся. Биггер помешкал в вестибюле, разглядывая пестрые плакаты, а Джек отправился в кассу. Объявлены были две картины в один сеанс; плакаты к первой, "Ветренице", изображали белых мужчину и женщину, которые купались, нежились на пляже или танцевали в ночных клубах; на плакатах ко второй, "Торговец Хорн", чернокожие дикари плясали на фоне первобытных джунглей. Биггер обернулся и увидел за собой Джека. - Идем. Сейчас начало, - сказал Джек. - Идем. Он пошел за Джеком в зал, где уже был погашен свет. После яркого солнца глаза приятно отдыхали в полутьме. Сеанс еще не начался; он поглубже вжался в кресло и стал слушать фонолу, исходившую ноющей, тоскливой мелодией, которая навязчиво отдавалась у него внутри. Но ему не сиделось, он все время ворочался, оглядывался, как будто подозревая, что кто-то исподтишка следит за ним. Фонола заиграла громче, потом почти совсем стихла. - Как ты думаешь, сойдет благополучно у Блюма? - спросил он хрипловатым голосом, в котором слышалась тревога. - Понятно, - сказал Джек, но его голос тоже звучал неуверенно. - Все равно, по мне, лучше сесть в тюрьму, чем браться за эту работу от Бюро, - сказал Биггер. - Почему в тюрьму? Увидишь, все сойдет отлично. - Думаешь? - Уверен. - А впрочем, наплевать. - Давай лучше думать про то, как мы это сделаем, а не про то, что нас поймают. - Ты боишься? - Нет. А ты? - Ничуть! Они помолчали, слушая фонолу. Мелодия замерла на долгой, вибрирующей ноте. Потом потянулась опять тихими, чуть слышными стонами. - Пожалуй, в этот раз надо взять с собой револьверы, - сказал Биггер. - Возьмем. Но только будем осторожны. Чтобы обошлось без убийства. - Ну, понятно. Просто в этот раз с револьвером как-то спокойнее. - Черт, я бы хотел, чтоб уже было три часа. Чтоб уже это кончилось. - Я тоже. Фонола смолкла, вздыхая, и экран вспыхнул ритмическим бегом теней. Сначала шла короткая хроника, которую Биггер смотрел без особого интереса. Потом началась "Ветреница". Замелькали бары, дансинги, пляжи, площадки для гольфа и игорные залы, в которых богатая белая молодая женщина назначала свидания любовнику, в то время как ее муж-миллионер занимался делами на своей гигантской бумажной фабрике. Биггер толкал Джека локтем в бок каждый раз, когда легкомысленной миллионерше особенно ловко удавалось провести мужа и скрыть от него, где она была и что делала. - Здорово она его обставляет, а? - сказал Биггер. - Еще бы. Он думает только о деньгах, вот и не видит, что у него под носом делается, - сказал Джек. - Уж эти богатые дамочки! - Известно. А она ничего штучка, ей-богу, - сказал Биггер. - Слушай, а может, я, если пойду на это место, попаду вот к таким, а? Может, придется их возить на машине... - Наверняка даже, - сказал Джек. - Дурак ты: понятно, иди. Мало ли что может быть. У меня мать ходила поденно к одним богатым белым, так ты б послушал, что только она про них рассказывала... - А что? - живо спросил Биггер. - Говорит, эти белые барыни с кем хочешь готовы лечь в постель, хоть со стриженым пуделем. Бывает, что даже с шоферами путаются. Смотри, может, у тебя там столько дела будет, что не справишься, так ты тогда меня зови на подмогу... Они засмеялись. Картина между тем продолжалась. На экране появился зал ночного клуба, переполненный кружащимися парами, и послышались звуки джаза. Молодая миллионерша танцевала со своим любовником и улыбалась ему. - Хотел бы я разок попасть в такое место, - вслух подумал Биггер. - Просто попробовать. - Дурак, да там бы все разбежались от одного твоего вида, - сказал Джек. - Подумали бы, что это горилла удрала из зоологического сада и нарядилась в смокинг. Они нагнули головы и долго хохотали, не пытаясь сдерживаться. Когда Биггер наконец выпрямился и посмотрел на экран, рослый лакей подавал молодой миллионерше и ее любовнику какой-то напиток в высоких хрустальных бокалах. - У таких, верно, и матрасы набиты долларовыми бумажками, - сказал Биггер. - Знаешь, им даже не приходится ворочаться во сне, - сказал Джек. - Ночью у постели стоит лакей и, как услышит, что барин вздохнул, так сейчас же легонько его на другой бок и перекатывает... Они опять засмеялись, но сразу смолкли. Танцевальная музыка вдруг сменилась низким рокочущим тремоло, и миллионерша повернулась и стала смотреть на дверь зала, откуда слышались крик и шум. - Держу пари, что это муж идет, - сказал Джек. - Факт, - сказал Биггер. Какой-то молодой человек, растрепанный, с блуждающими глазами, стал проталкиваться сквозь толпу лакеев и танцующих. - Сумасшедший какой-то, что ли, - сказал Джек. - Чего ему здесь надо? - спросил Биггер, как будто его лично оскорбило вторжение беспокойного незнакомца. - А черт его знает, - пробормотал Джек, озабоченно глядя на экран. Биггер увидел, как растрепанный человек увернулся от лакеев и побежал прямо к столику молодой миллионерши. Музыка оборвалась, кавалеры и дамы в панике разбежались по углам. Послышались крики: "Держите его! Хватайте его!" Растрепанный молодой человек остановился в нескольких шагах от столика, засунул руку за борт пиджака и вытащил какой-то черный предмет. Раздались пронзительные возгласы: "У него бомба! Держите его!" Биггер увидел, как любовник миллионерши одним прыжком очутился на середине зала, высоко вскинул руки и поймал бомбу на лету, после того как растрепанный человек ее бросил. Миллионерша упала в обморок, а любовник вышвырнул бомбу в окно, разбив при этом два стекла. Биггер увидел белую вспышку за окном и услышал оглушительный взрыв. Потом на экране опять появился растрепанный человек, он лежал на полу, и десятка полтора рук его держали. Он услышал, как одна из женщин воскликнула: "Он коммунист!" - Слушай, Джек! - Угу? - Что такое коммунист? - Коммунист - это красный, что ты, не знаешь? - Хорошо, ну а что такое "красный"? - А черт его знает. По-моему, это такие люди, которые живут в России. - Безумные они все, что ли? - Да вроде. Ты слушай. Он хотел убить кого-то. На экране растрепанный человек рыдал, стоя на коленях, и вперемежку с проклятиями стонал: "Я хотел убить его!" Выяснилось, что растрепанный бомбометатель - из левых, он принял любовника миллионерши за ее мужа и хотел его убить. - Они, видно, не любят богатых, - сказал Джек. - Еще бы, - сказал Биггер. - Про них только и слышно - то хотели убить кого-то, то взрыв устроить. Кадры быстро сменялись, и теперь молодая миллионерша в приливе раскаяния говорила своему любовнику, что она благодарна ему за спасение ей жизни, но то, что произошло, заставило ее понять, что она нужна мужу. Что, если б это был он? - жалобно восклицала она. - Она вернется к своему старику, - сказал Биггер. - Ну да, - сказал Джек. - Надо же им поцеловаться в конце. Биггер увидел машину, в которой молодая миллионерша спешила домой к мужу. После долгих объятий и поцелуев они поклялись простить друг друга и никогда больше не расставаться. - Как ты думаешь, на самом деле так бывает? - спросил Биггер, полный мыслей о жизни, которую он никогда не видал. - Понятно. У богатых вот так и бывает, - сказал Джек. - Интересно, этот тип, у которого я буду работать, тоже такой богатый? - спросил Биггер. - Может быть, - сказал Джек. - Черт! Что-то мне захотелось пойти на эту работу, - сказал Биггер. - А ты иди. Мало ли что может случиться. Они засмеялись. Биггер повернулся к экрану, но не видел, что там происходит. Он по-новому, с особым возбуждением думал о своей будущей работе. Правда ли все то, что он слышал о богатых белых? Похожи ли его будущие хозяева на тех людей, которых он видел в фильме? Если да, то он все это увидит вблизи, изнутри, так сказать, узнает всю подноготную. На экране замелькали первые кадры "Торговца Хорна", и он увидел голых черных мужчин и женщин, извивающихся в бешеной пляске, и услышал глухой стук тамтама, но африканское празднество расплывалось перед его глазами, уступая место образам белых мужчин и женщин в черных и белых костюмах, которые смеялись, разговаривали, пели и танцевали. Это были умные люди: они умели загребать деньги, целые кучи денег. Может быть, если он у них станет работать, случится что-нибудь неожиданное и часть этих денег достанется ему? Он присмотрится, как они делают это. Ведь это просто такая игра, и белые умеют играть в нее. А потом богатые белые не так плохо относятся к неграм; это бедные белые их ненавидят. Они потому ненавидят негров, что не сумели тоже нахапать денег. Мать всегда говорила ему, что богатые белые предпочитают негров бедным белым. Он подумал, что, если б он был бедным белым и не сумел нахапать денег, его стоило бы повесить. Бедные белые - дураки. Только богатые белые умны, и они знают, как обходиться с людьми. Он вспомнил историю, которую ему кто-то рассказывал, про шофера-негра, который женился на богатой белой девушке, и родители девушки дали им много денег и спровадили их за границу. Да, этим местом у Долтонов швыряться не стоит. Может быть, мистер Долтон - миллионер. Может быть, у него есть дочка, у которой горячая кровь, может быть, она любит сорить деньгами, и когда-нибудь ей захочется прокатиться на Южную сторону, посмотреть, что там есть интересного. А может быть, у нее есть тайная любовь, и он один будет знать об этом, так как ему придется возить ее на свидания; и она даст ему много денег, чтобы он молчал. Какой же он дурак - затеять грабеж у Блюма как раз тогда, когда представился случай получить хорошую работу. Как он раньше не подумал об этом! Зачем рисковать попусту, когда есть столько других шансов, верных шансов. Сорвется что-нибудь - и он потеряет работу, а может быть, еще и в тюрьму угодит. В конце концов, очень ему нужно грабить эту лавку. Он нахмурился в темноте зала, прислушиваясь к грохоту тамтама и выкрикам черных людей, бешено пляшущих на воле. Черных людей, которые живут на родной земле, в знакомом и понятном мире, не зная напряжения и страха. - Идем, Биггер, - сказал Джек. - Пора. - Мм... - Без двадцати три. Он встал и двинулся в темноте между рядами, ступая по невидимому мягкому ковру. Он почти не видел картины, но ему было все равно. Когда он вышел в фойе, он вспомнил о Гэсе и о Блюме, и сейчас же у него снова сжалось внутри. - Шикарная картина, верно? - Да, уж это настоящий боевик, - сказал Биггер. Он быстро шагал рядом с Джеком, пока они не дошли до Тридцать девятой улицы. - Надо все-таки захватить револьверы, - сказал Биггер. - Захватим. - У нас еще есть пятнадцать минут. - Вот и порядок. - Пока. Он шел домой, чувствуя, как растет в нем страх. Дойдя до своего подъезда, он остановился в нерешительности. Он не хотел грабить Блюма: он боялся. Но теперь выхода уже не было. Он бесшумно поднялся по лестнице и вставил ключ в замок; дверь тихо открылась, и он услышал пение матери за занавеской. Боже, я хочу быть доброй христианкой Всей душой, всей душой. Боже, я хочу быть доброй христианкой Всей душой, всей душой. Он на цыпочках вошел в комнату, приподнял свой матрас у изголовья, вытащил револьвер и сунул его за пазуху. Только он взялся за ручку двери, мать перестала петь. - Это ты, Биггер? Он выскочил на площадку, хлопнул дверью и бегом спустился по лестнице. Не останавливаясь, пробежал через коридор и, распахнув дверь парадного, очутился на улице. Жгучий ком, от которого было тесно под ложечкой и в груди, все разрастался и тяжелел. Он стал дышать ртом. Он дошел до биллиардной Дока, остановился у двери и заглянул. Джек и Джо играли на биллиарде, который стоял последним, в глубине комнаты. Гэса не было. Напряжение, сковывавшее его, слегка ослабло, и он проглотил слюну. Он оглянулся на улицу, посмотрел сначала в одну сторону, потом в другую: прохожих было мало, и полисмена нигде не было видно. Часы в витрине напротив показывали без двенадцати три. Значит, так, надо входить. Он поднял левую руку и медленным, долгим движением вытер пот со лба. Он постоял еще минуту, потом вошел и твердым шагом направился к последнему биллиарду. Он не заговаривал с Джеком и с Джо, и они тоже молчали. Дрожащими пальцами он вынул сигарету, закурил и стал смотреть, как отполированные шары катались и стукались на зеленом суконном поле, отталкивались от упругих бортов и падали в лузы. Он почувствовал, что должен сказать что-нибудь и тем остановить растущее стеснение в груди. Резким движением он швырнул сигарету в плевательницу и, выпустив из своих черных ноздрей две параллельные струйки синего дыма, крикнул хрипло: - Джек, пари на двадцать пенсов, что ты промажешь! Джек не ответил. Шар прокатился по прямой через весь биллиард и лег в угловую лузу. - Вот и проиграл, - сказал Джек. - Нет, теперь поздно, - сказал Биггер. - Ты не принял пари, значит, ты проиграл. Он говорил не глядя. Все его тело томилось по острому ощущению, достаточно сильному и властному, чтобы нарушить сковавший его столбняк. До трех часов оставалось только десять минут, а Гэса все не было. Если Гэс еще задержится, будет поздно. И Гэс это знал. Если идти на такое дело, ясно, что надо покончить с ним раньше, чем хозяйки начнут выходить за покупками к ужину, и воспользоваться тем временем, когда полисмен находится на другом конце квартала. - Вот сволочь! - сказал Биггер. - Я так и знал! - Придет сейчас, - сказал Джек. - Ох, так бы, кажется, и вырезал его подлое сердце из груди, - сказал Биггер, играя ножом в кармане. - Может быть, он за какой-нибудь девчонкой увязался, - сказал Джо. - Он просто трусит, - сказал Биггер. - Боится грабить белого лавочника. Шары на биллиарде стучали. Джек стал натирать свой кий мелом, и скребущий звук заставил Биггера до боли стиснуть зубы. Он не выносил этого звука: у пего являлось такое ощущение, как будто он что-то режет ножом. - Если из-за него у нас сорвется, я его так отделаю, что он долго помнить будет, - сказал Биггер. - Какого дьявола он опаздывает? Нельзя опаздывать, это плохая примета. Посмотрите на настоящих ребят. Слыхали, чтоб они когда-нибудь опаздывали? Они работают как часы! - Гэс не хуже других, - сказал Джо. - Он никогда от нас не отстает. - Да ну, заткни свою плевательницу, - сказал Биггер. - Опять ты начинаешь, Биггер, - сказал Джо. - Гэс только сегодня утром про это говорил. Слишком уж ты беснуешься, когда нужно дело делать... - Кто, я беснуюсь? - сказал Биггер. - Не выйдет сегодня, сделаем завтра, - сказал Джек. - Завтра воскресенье, болван! - Биггер, ну тебя к чертям в самом деле. Чего ты орешь? - сказал Джек вполголоса. Биггер посмотрел на Джека долгим, испытующим взглядом, потом скривил рот и отвернулся. - Правда, ты бы еще на улицу вышел кричать про наши дела, - добавил Джек более миролюбивым тоном. Биггер подошел к большому зеркальному окну и стал смотреть на улицу. Вдруг его замутило. В конце квартала показался Гэс. Все мышцы у него напряглись. Он понял, что сейчас что-нибудь сделает Гэсу, он только еще не знал что. Гэс подходил ближе, слышно было, как он насвистывает: "Ах, ах, сломалась карусель..." Дверь распахнулась. - Здорово, Биггер, - сказал Гэс. Биггер не ответил. Гэс прошел мимо него, направляясь к последнему биллиарду. Биггер изогнулся и с силой пнул его сзади ногой. Гэс рухнул сразу, лицом вперед. Тогда, со странным выражением в глазах - видно было, что он смотрит и на Гэса, лежащего на полу, и на Джека и Джо у последнего биллиарда, и на Дока, который медленно обводил их всех почти веселым беглым взглядом, - Биггер засмеялся, сначала тихонько, потом громче, сильнее, истерически, точно в горле у него, булькая, кипела вода и стремилась выплеснуться наружу. Гэс поднялся на ноги и стоял неподвижно, рот его был полуоткрыт, глаза стали совсем черные от ненависти. - Потише там, ребята, - сказал Док, выглянув из-за своей стойки и сейчас же прячась снова. - Ты зачем меня ударил? - спросил Гэс. - Захотел и ударил, - ответил Биггер. Гэс посмотрел на Биггера исподлобья. Джо и Джек оперлись на свои кии и молча наблюдали. - Ох и отделаю я тебя как-нибудь на днях, - пригрозил Гэс. - А ну повтори, что ты сказал, - крикнул Биггер. Док, смеясь, выпрямился и кивнул Биггеру: - Отстань от парнишки, Биггер. Гэс повернулся и пошел к крайнему биллиарду. Биггер одним прыжком нагнал его и ухватил за ворот: - Я тебе сказал, повтори! - Хватит, Биггер! - сдавленно прохрипел Гэс, падая на колени. - Ты мне не указывай, хватит или не хватит! Какой-то мускул в нем спружинил, и он увидел свой кулак, опустившийся на голову Гэса; он ударил, прежде чем осознал это. - Не бей его, - сказал Джек. - Я убью его, - сказал Биггер сквозь зубы и, потянув за воротник, еще сильнее сдавил Гэсу горло. - Ну... ну... пусти, - хрипел Гэс, силясь высвободиться. - А ты вырвись, - сказал Биггер, крепче сжимая пальцы. Гэс стоял на коленях и не шевелился. Вдруг, точно лопнула тетива на туго натянутом луке, он вскочил, вывернулся из рук Биггера и бросился бежать. Биггера качнуло к стене, на миг у него прервалось дыхание. Но тотчас же его рука сделала быстрое, никем не замеченное движение; блеснуло лезвие ножа. Он подался вперед, гибко, как кидающийся на добычу зверь, выбросил левую ногу, и Гэс, споткнувшись, полетел на пол. Гэс попытался встать, по Биггер уже сидел на нем верхом, держа в руке раскрытый нож. - Вставай! Вставай, я тебе сейчас глотку перережу! Гэс лежал и не шевелился. - Ну ладно, Биггер, - сказал Гэс, сдаваясь. - Пусти. - Ты что, смеяться надо мной вздумал? - Нет, - сказал Гэс, едва разжимая губы. - Счастье твое, если нет, - сказал Биггер. Выражение его лица смягчилось немного, и свирепый блеск в налитых кровью глазах погас. Но он все еще не двигался и не закрывал ножа. Наконец он поднялся на ноги. - Вставай! - сказал он. - Биггер! - Хочешь, чтоб я тебе перерезал глотку? Он опять наклонился и приставил нож к шее Гэса. Гэс не шевелился, и его большие черные глаза глядели умоляюще. Биггер не был удовлетворен; напряжение уже снова стягивало его мышцы. - Вставай! Больше просить не буду! Гэс медленно поднялся. Биггер поднес обнаженное лезвие к самым губам Гэса. - На, оближи, - сказал Биггер. Во всем теле у него кололо от возбуждения. У Гэса глаза наполнились слезами. - Оближи, говорю! Ты думаешь, я с тобой в игрушки играю? Гэс огляделся по сторонам, не поворачивая головы, только водя глазами в немой мольбе о помощи. Но никто не двигался с места. Биггер медленно заносил левую руку, сжатую в кулак. Губы Гэса протянулись к ножу, он высунул язык и дотронулся до лезвия. Губы Гэса дрожали, и по щекам текли слезы. - Хо-хо-хо-хо-хо! - засмеялся Док. - Да оставь его, Биггер, - крикнул Джек. Биггер смотрел на Гэса, и губы у него кривились нехорошей усмешкой. - Слушай, Биггер, ты уже его достаточно напугал, - сказал Док. Биггер не отвечал. Свирепый блеск вновь появился в его глазах: у него рождалась новая мысль. - Руки вверх, ну, живо! - скомандовал он. Гэс проглотил слюну и высоко вытянул руки вверх по стене. - Оставь его, Биггер, - нерешительно окликнул Джо. - Не вмешивайся, - сказал Биггер. Он засунул острие ножа Гэсу за пазуху и всей рукой описал дугу, словно вырезал круг. - Хочешь, я тебе сейчас пуп вырежу? Гэс не отвечал. Пот катился у него но вискам. Нижняя губа отвисла. - Подбери губы, слюнтяй! Гэс не шевельнул ни одним мускулом. Биггер сильнее нажал ножом на живот. - Биггер! - хрипло выдохнул Гэс. - Закрой рот! Гэс закрыл рот. Док захохотал. Джек и Джо тоже захохотали. Тогда Биггер отступил на шаг и взглянул на Гэса с усмешкой. - Ах ты, шут гороховый, - сказал он. - Опусти руки и садись на этот стул. - Он подождал, пока Гэс сел. - Другой раз будешь знать, как опаздывать. - Еще не поздно, Биггер. Мы успеем... - Заткнись! Уже поздно! - повелительно перебил Биггер. Биггер повернулся, чтобы уйти, но, услышав резкий шорох за спиной, остановился. Гэс вскочил на ноги, схватил с биллиарда шар и, не то всхлипнув, не то выругавшись, швырнул в него. Биггер успел заслонить лицо, и удар пришелся ему в кисть руки. Он зажмурил глаза, когда шар мелькнул перед ним в воздухе, а когда он открыл их, то увидел, что Гэс бежит к внутренней двери, и в ту же секунду услышал, как шар упал и покатился по полу. Острая боль пронизала руку. Он бросился вперед, рыча: - А, сукин сын! Он споткнулся о кий, валявшийся на полу, и упал. - Ну, Биггер, может, хватит? - сказал Док смеясь. Джек и Джо тоже смеялись. Биггер встал и обернулся к ним, придерживая ушибленную руку. Глаза его покраснели, взгляд был полон безмолвной ненависти. - Перестаньте гоготать, - сказал он. - Не сходи с ума, парень, - сказал Док. - Перестаньте гоготать, - повторил Биггер, доставая из кармана нож. - Смотри ты у меня, - предостерег его Док. - Биггер, Биггер, - сказал Джек, пятясь к внутренней двери. - Теперь уж ты все испортил, - сказал Джо. - Да тебе, верно, того и надо было. - К дьяволу! - закричал Биггер, заглушая голос Джо. Док полез под стойку, и, когда поднялся, в руке у него было зажато что-то, чего он не показывал. Он стоял и смеялся. У Биггера в углах рта показалась пена. Он шагнул к биллиарду, не сводя глаз с Дока. Широкими размашистыми движениями он принялся резать зеленое сукно. При этом он все время смотрел Доку в лицо. - Ах ты, зараза! - крикнул Док. - Пристрелить бы тебя на месте, честное слово! Убирайся вон, пока я полисмена не позвал. Биггер не торопясь, медленно пошел к выходу, глядя на Дока и сжимая в руке открытый нож. На пороге он оглянулся. Джека и Джо уже не было в комнате. - Сейчас же убирайся! - сказал Док и показал ему револьвер. - А что, не нравится? - спросил Биггер. - Убирайся, пока я тебя не пристрелил, слышишь! - сказал Док. - И чтоб духу твоего здесь больше не было! Док сердился, и Биггер струсил. Он закрыл свой нож, положил его в карман и вышел на улицу. Яркое солнце заставило его зажмуриться, все в нем было напряжено до того, что он с трудом дышал. Пройдя полквартала, он поравнялся с лавкой Блюма; он скосил глаза на витрину и увидал, что покупателей в лавке нет и Блюм сидит один. Да, они успели бы ограбить лавку, даже сейчас еще успели бы. Он обманул Гэса и Джо и Джека. Он пошел дальше. Полисмена нигде не было видно. Да, они легко могли ограбить лавку и убежать. Он надеялся, что его драка с Гэсом заслонила то, что он хотел скрыть. По крайней мере после этой драки он чувствовал себя равным им всем. И Доку тоже. Разве он не изрезал его биллиард и не заставил его взяться за револьвер? Его томило желание остаться одному, он прошел еще квартал и свернул в переулок. Вдруг он начал смеяться, тихо, судорожно; он остановился и почувствовал что-то влажное, теплое у себя на щеке; и он смахнул это. "Господи, - прошептал он, - я досмеялся до слез". Он тщательно вытер лицо рукавом и минуты две стоял неподвижно, разглядывая тень телефонного столба на мостовой. Потом он сразу выпрямился, перевел дух и пошел дальше. Ладно, хватит! Он споткнулся, попав ногой в выбоину на тротуаре. А, черт! Дойдя до конца переулка, он снова повернул и медленно шагал по залитой солнцем улице, глубоко засунув руки в карманы и угрюмо повесив голову. Он пришел домой, уселся в кресло у окошка и задумчиво стал смотреть на облака. - Это ты, Биггер? - окликнула мать из-за занавески. - Я, - сказал он. - Зачем это ты приходил недавно и сейчас же опять убежал? - Ни за чем. - Смотри, сынок, хоть теперь будь поосторожнее. - Господи, мама! Оставь ты меня в покое. Несколько минут он прислушивался к шлепанью белья о стиральную доску, потом рассеянно уставился в окно, вспоминая, какое у него было чувство, когда он дрался с Гэсом в биллиардной. Он был доволен, что через час надо идти договариваться насчет этого места у Долтонов. Товарищи опротивели ему, он знал - то, что случилось сегодня, положило конец его участию в их делах. Точно человек, который с сожалением и без всякой надежды созерцает обрубок ампутированной руки или ноги, он знал, что страх перед белым хозяином лавки побудил его затеять эту драку с Гэсом; он знал лишь каким-то смутным чутьем, не воспринимая этого в форме четкой и ясной мысли. Инстинкт подсказал ему в его смятении, что лучше избить Гэса и сорвать весь план грабежа, чем пойти против белого человека с револьвером в руке. Но он загнал глубоко внутрь это ощущение страха; его воля к жизни зависела от того, удается ли ему скрыть свой страх от своего сознания. Он избил Гэса потому, что Гэс запоздал: такова была версия, которая согласовалась с его чувствами, и он не пытался оправдать себя в собственных глазах или в глазах товарищей. Для этого он их недостаточно высоко ставил; он не считал себя ответственным перед ними за свои поступки, хотя они должны были принимать в задуманном грабеже такое же участие, как он. Это было для него обычно. Сколько он себя помнил, он никогда ни перед кем не чувствовал ответственности. Как только обстоятельства складывались так, что к нему предъявляли какие-то требования, он восставал. Так он жил, он проводил свои дни, стараясь преодолевать или удовлетворять властные стремления, царившие в мире, который внушал ему страх. В окно было видно, как солнечные лучи догорали над гребнями крыш и на землю легли первые тени сумерек. Время от времени по улице пробегал трамвай. В дальнем углу комнаты шипела заржавелая батарея. Весь день было ясно по-весеннему; но сейчас серые облака медленно затягивали солнце. Зажглись, все разом, уличные фонари, и небо потемнело и придвинулось к крышам. Он чувствовал под рубашкой металлический холод револьвера, прижатого к голому телу; надо было встать и положить его на место, под матрас. Нет! Пусть останется при нем. Он возьмет его с собой туда, к Долтонам. Ему будет как-то спокойнее, если он его возьмет; он не собирался пускать его в ход, да, в сущности, ему нечего было и бояться, но он испытывал какую-то тревогу и недоверие, ему казалось, что лучше будет взять его с собой. Он идет к белым людям, так пусть и нож и револьвер будут при нем, это поможет ему чувствовать себя равным им, придаст ему сознание своей полноценности. Потом он нашел разумное оправдание этому: чтобы попасть в дом Долтонов, он должен пройти через район, населенный белыми. Правда, за последнее время не было слышно о каких-либо избиениях негров, но это всегда возможно. Где-то на часах пробило пять. Он вздохнул, встал на ноги, широко зевнул и потянулся изо всех сил, расправляя онемевшее тело. Он снял с вешалки пальто, так как на улице стало холоднее; взял кепку. Он пошел к двери на цыпочках, стараясь выскользнуть незаметно для матери. Но как только он повернул ключ, она окликнула его: - Биггер! Он опустил руку и нахмурился: - Да, мама? - Ты идешь насчет этой работы? - Да. - Что ж ты ничего не поел? - У меня уже времени нет. Она подошла к двери, вытирая передником мыльные руки: - На вот двадцать пять центов, купи себе что-нибудь. - Ладно. - И смотри берегись, сынок. Он вышел и зашагал на юг, к Сорок шестой улице, а потом свернул на восток. Так значит, через несколько минут он увидит, похожи ли эти Долтоны, его будущие хозяева, на тех людей, которых он сегодня видел в кино. Но когда он шел по широким и тихим улицам района белых, эта перспектива показалась ему гораздо менее заманчивой и интригующей, чем утром. Дома, мимо которых он проходил, были высокие, в окнах горел мягкий свет. Улицы были почти пусты, только иногда проносился, мягко шурша шинами, быстроходный автомобиль. Это был чуждый и холодный мир, мир ревниво оберегаемых тайн белых. Покоем, чванством и уверенностью веяло от этих домов. Он дошел до бульвара Дрексель и стал искать номер 4605. Наконец он увидел его и остановился перед высокой черной чугунной оградой, ощущая знакомое стеснение в груди. Все то, что он чувствовал в кино, исчезло, остались только страх и пустота. Откуда ему войти, с парадного хода или с черного? Странно, что до сих пор он не думал об этом. А, черт! Он прошел всю длину чугунной ограды, рассчитывая увидеть дорожку, ведущую к заднему крыльцу. Но такой дорожки не было. Кроме главного входа, был еще только подъезд для машин, но ворота были на замке. Что, если полисмен увидит, как он слоняется взад и вперед по улице, где живут белые? Подумают, что он замышляет грабеж или изнасилование. Он разозлился: на кой черт ему вообще понадобилось приходить сюда? Оставался бы дома, среди своих, и не знал бы этого страха и ненависти. Это чужой мир, и глупо было думать, что ему может понравиться тут. Он стоял посреди тротуара, крепко стиснув зубы, ему хотелось ударить кого-нибудь кулаком. А, чер-рт... Придется идти с парадного хода, больше делать нечего. Не убьют же его, даже если это и не полагается; в крайнем случае не возьмут, вот и все. Он робко откинул засов на калитке и пошел к лому. У крыльца он помедлил, ожидая, что вот-вот кто-нибудь закричит на него. Но все было тихо. Может быть, никого дома нет? Он поднялся по ступеням и увидел сбоку у двери небольшую нишу и в ней кнопку звонка, освещенного маленькой лампочкой. Он нажал на кнопку и вздрогнул, услышав за дверью негромкий, но звучный удар гонга. Может быть, он слишком сильно нажал? Ладно, что в самом деле! Нельзя быть таким дураком; он выпрямился, стараясь побороть болезненное напряжение в теле, и ждал. Ручка двери повернулась. Дверь отворилась. Он увидел белое лицо. На пороге стояла женщина. - Здравствуйте! - Да, мэм, - сказал он. - Вам кто нужен? - Мне... мне... мне нужен мистер Долтон. - Ваша фамилия Томас? - Да, мэм. - Войдите. Он медленно, боком стал подвигаться к двери, но вдруг остановился. Женщина была так близко, что он видел даже крошечную родинку над ее верхней губой. Он затаил дыхание. В дверях оставалось слишком мало места, чтоб он мог пройти, не задев ее. - Что же вы, входите, - сказала женщина. - Да, мэм, - прошептал он. Он протиснулся мимо нее и нерешительно остановился в просторном светлом холле. - Идите за мной, - сказала она. С кепкой в руке, вытянув шею, он пошел за ней по коридору, устланному ковром, таким пушистым и мягким, что ему при каждом шаге казалось, будто у пего увязает нога. Они вошли в неярко освещенную комнату. - Посидите здесь, - сказала она. - Я скажу мистеру Долтону, что вы пришли, он сейчас к вам выйдет. - Да, мэм. Он сел и взглянул на женщину, она пристально смотрела на него, и он в замешательстве отвел глаза. Он был доволен, когда она вышла. Дура старая! И чего уставилась, как будто какое-то чудо увидела. Кажется, такой же человек, как и она... Он вдруг почувствовал, что ему очень неудобно сидеть, и обнаружил, что сидит на самом кончике кресла. Он приподнялся и хотел сесть поглубже, но сразу провалился куда-то, и ему показалось, что кресло сломалось под ним. Он в страхе привскочил, потом, сообразив, в чем дело, осторожно уселся снова. Он огляделся по сторонам: комнату наполнял мягкий свет, непонятно откуда идущий. Он поискал глазами лампу, но не увидел ни одной. Ничего подобного он не ожидал, он не думал, что этот мир окажется настолько непохожим на тот, в котором он жил, так смутит его. На стенах висело несколько картин, он попытался разобрать, что на них изображено, но не мог. Ему хотелось разглядеть их получше, но он не решался. Потом он прислушался: откуда-то доносились слабые звуки рояля. Он сидел в доме белого человека, вокруг него горели неви