то общаются с огромной картофелиной. Вскорости Приватный Алекс снабдил его бутылкой водки и копченой рыбой, что скрасило, естественно, жизнь. Около десяти часов появился Маэстро: орлиный нос, голубые глаза, седые волосы, загорелая кожа придавали ему вид полярного исследователя, который после долгих лет скитаний вернулся в большой город. За ним следовал худой, скромный по наружности молодой человек с весьма заметными ушами. - Это месье Гафироне, - представил его Маэстро. - Он тоже поедет с нами. - Не знаю, не знаю, - возразил Приватный Алекс. - Если только двое займут одно спальное место. "Акула" совсем даже не пассажирское судно. - Здесь только одна каюта? Плохо. - Гораздо хуже другое: у нас вообще нет ни одной. Маэстро прошелся по всему судну и попал наконец в кладовку: - Я буду жить здесь, - заявил он. - Принесите мой чемодан. И он сел на картофельный ящик. Все вокруг молчали. - Ну чего вы на меня уставились? - Где вы будете спать? - Здесь, на этом ящике. Он тотчас расстелил свой плед и улегся на ящик. Что поделаешь! 4 На следующее утро Гафироне заглянул к Маэстро. Руководитель банды лежал на ящике в полусне, Горчев в ящике - полумертвый. - Садитесь, - Маэстро привстал и потеснился. - Мы до сих пор не успели толком поговорить. - Благодарю. Надеюсь, тур мы совершим вместе? - поинтересовался худой большеухий джентльмен. - Нет, месье Гафироне. Вас будет сопровождать владелец машины. Горчев задумался в своем ящике: где он мог слышать это имя? - Почему владелец заинтересован в том, чтобы его машина побила рекорд? - Он заключил пари с одним приятелем, что туристический автомобиль способен показать хорошее время и в песках пустыни. Месье Гафироне достал между тем маленький лакированный футляр, вынул из него ножницы, пинцет, пилку для ногтей и разложил перед собой. - Вы не обидитесь, если я, пока мы будем беседовать, приведу в порядок ногти. Я ведь, как многие гонщики, начинал механиком. - Он щелкнул ножницами. - Понимаете, в мастерской я здорово попортил себе пальцы, а теперь моя неожиданная карьера побуждает наконец как-то облагородить ногти. Он вздохнул и взял пилку. "Парень - псих", - подумал Горчев, пребывая в сомнительном обществе игривых сороконожек. Теперь он вспомнил, почему фамилия показалась знакомой: он слышал или читал об этом гонщике. - Правда, мои ногти до сих пор не могут забыть пережитых ужасов. Подпиливаю, ухаживаю - все зря. Меня на этом свете удерживает только одно: рано или поздно отрастут красивые, розовые, будто у какого-нибудь бездельника-белоручки... - Он работал пилкой и даже помогал себе зубами, надкусывая заусеницу. Пессимист по натуре, он, однако же, видел будущее своих ногтей в розовом свете. - Если старт не состоится по моей вине, - продолжал молодой джентльмен, обрабатывая лопаточкой основание ногтей, - то я немедленно верну четырнадцать тысяч франков. Честь для меня превыше всего. - Равно и для меня, - ответствовал Маэстро, и пол под ним не провалился. - Но двадцать тысяч я получаю в любом случае. - Не относитесь ко всему этому как к спортивной гонке. Ваша задача в скоростном темпе доставить машину в определенный пункт. - В каком состоянии автомобиль? - В наилучшем. Это "альфа-ромео" со специальным шасси, тяжелым, как у вездехода. - Потрясающе! - Автогонщик растопырил пальцы на манер утиной лапы, после чего маленькой кисточкой прошелся по каждому ногтю, размазывая капельки лака. - В песках тяжелый автомобиль... очень даже неплохо. - В Оране вы остановитесь в отеле "Империал". Наниматель, вероятно, встретится с вами уже на следующий день. - Где? - Барон Лингстрем посетит вас в отеле. От него вы получите гонорар. - Заявляю сразу, - напыжился бывший механик, а ныне примадонна автогонок, - не берите в голову, будто вы меня купили. Если мне что не по душе, плевать мне на деньги. - Барон Лингстрем - человек порядочный и благородный. Вы будете довольны. Гафироне насыпал какого-то порошка на кусочек замши и начал полировать ногти, некогда подвергавшиеся незаслуженно дурному обращению. - Здесь точная карта маршрута, - отчеканил Маэстро. Гафироне внимательно смотрел на карту, не прерывая ни на миг своей работы. - Короче, - Маэстро нервически вздрогнул, ибо его сильно раздражала полировка, - по этому пути, указанному черной линией, вы доберетесь до Ифириса, свободного негритянского государства. Туда вы должны доставить барона Лингстрема. - А что означает другая линия, красная? - По ней вы ни в коем случае не должны следовать, иначе всему конец. Она ведет к "Туфле Пророка". - Что за опасность сулит нам эта домашняя обувь? - "Туфлей Пророка" называют высохшее русло - "вади" особой конфигурации. Там обитает злейший враг барона Лингстрема - вождь туземцев Абе Падай. Туда ведет красная линия. Возьмите карту, месье Гафироне, и хорошенько берегите. - Ладно. Ничего, если я заново перекрашу?.. - Месье, для чего вам красить карту? - Я имел в виду ногти. Гонщик открыл лакированный футляр и разложил еще несколько полезных вещиц. Горчев тем временем заполнял спичечный коробок сороконожками и разными другими находящимися под рукой насекомыми; он словно задался целью собрать материал для научной классификации членистоногих, обитающих в ящике из-под картофеля. - Перед высадкой на берег вы получите от меня сорок тысяч. В отеле "Империал" вас посетит Лингстрем, и вы с ним уладите остальное. - Предупреждаю: если дело нечисто, я сразу устраняюсь. - Успокойтесь, бояться нечего при условии, что вы будете остерегаться некоего субъекта по фамилии Горчев. - Кто такой? - Опасный авантюрист. Только здесь, на борту, мы ограждены от его посягательств. - Любопытно, - удивился вдруг Гафироне. - Сколько жуков по вас ползает! Маэстро опустил глаза, вскрикнул, подпрыгнул и, как сумасшедший, сорвал с себя костюм и рубашку. Легионы сороконожек и разных их свойственников торопливо разбегались во всех направлениях - за воротник, в рукава, в волосы и так далее. Кусались они зверски. В течение вышеприведенной беседы Горчев неутомимо собирал насекомых и, когда коробок заполнился, выпустил обозленных тварей в щель между досками. Как раз здесь виднелась голая кожа на щиколотках Маэстро. Глава четырнадцатая 1 Они были недалеко от африканского побережья и от всех сюрпризов, что их поджидали в конце этого необычного плаванья. Неожиданные повороты, комические виражи судьбы готовило им дьявольское авто. Команда "Акулы" собралась в кладовке. Маэстро устроил себе постель в другом конце судна и натер все тело каким-то средством от насекомых: он расценивал нападение сороконожек как самый ужасный казус в своей жизни - волдыри не проходили добрую неделю. Поэтому насчет Маэстро все были спокойны. Другая проблема волновала достойных членов банды - забота о беспомощном и неопытном юнце. Молчаливый Дру-гич доставил на собрание водку из своих запасов и тут же продал приятелям по номинальной цене. - Я верю, - начал Приватный Алекс, - раз я несчастного паренька спас от верной гибели, то мне на том свете из моего списка грехов вычеркнут истопника. - И после короткого раздумья, глубоко затянувшись трубкой, прибавил: - Может даже и письмоносца... Уж хоть бы тот почтальон деньги разносил, еще куда ни шло... Этот паренек с грустными глазами удивительным образом пробуждал у Приватного Алекса угрызения совести по поводу давно забытых злодеяний. У других тоже. Они прямо-таки рвались отдать ему свой скудный запас человеколюбия, чтобы несколько улучшить баланс в документах беспощадного потустороннего судьи. Железная Нога, бандит, виртуозно владевший ножом, целыми днями расхаживал взад-вперед, ломая голову, как бы помочь парню. У всех остальных тоже душа изболелась за этого недотепу Червонца - такого убогого, неприкаянного и беспомощного, с вечно испуганными голубыми глазами. - Давайте воспитаем из него укрывателя краденого добра, - предложил Рыбец. - Силы здесь не требуется, только чуток коммерческой сноровки, а заработать можно. - Да нет. его запросто облапошат, - поморщился Приватный Алекс. - Он должен стать коком на корабле. Кока особо не дубасят, потому как заменить его некем. Стараются даже к нему подлизаться, чтобы половник поглубже в котел опускал. - Хорошо сказано, - одобрил молчаливый Другич. Когда совет достиг полного единства мнений. Рыбец достал из кармана губную гармошку. За Маэстро наблюдали постоянно. Опасались, как бы он свою ярость на Горчева не выместил на безвинном юноше. Когда седой респектабельный гангстер показывался в поле зрения, Горчев залезал в ящик к своим друзьям-сороконожкам. Интересно, что сказали бы бандиты, узнав, что их наивный подзащитный и есть тот самый Горчев. Этот сюрприз судьба еще приберегала для них. Горчев оказался весьма полезен в некоторых отношениях. Вечерами распевал замечательные песни под гармонику Рыбца. Иван очень кстати припомнил несколько песен про Волгу и обучил новоявленных приятелей. Сам он исполнял баритоновую партию, Приватный Алекс гудел басом. Железная Нога заливался тенором, а молчаливый Другич - водкой. Только много лет спустя установили, что эти "песни про Волгу" не что иное, как фрагменты финского героического эпоса "Калевала", переведенные на эсперанто. Накануне прибытия в Оран герой наш самостоятельно готовил обед, и все наслаждались горохом, тушенным с огромным куском говядины и непонятно как попавшим в кастрюлю компасом. От предложений побоксировать, однако, уклонялся всячески. Приближалась гавань Орана. Горчев смотрел в бортовой иллюминатор. Рядом курил трубку Приватный Алекс. Во время вояжа, кстати говоря, Горчев снял свою куртку с Портнифа, который в угольном бункере понемногу выздоравливал от алкогольного отравления. Все внимательно разглядывали роскошный пароход "Республика", находившийся вблизи "Акулы": океанский лайнер бросил якорь около дока, довольно далеко от берега. - На нем они привезли авто. Генерал и его дружок прошептал Приватный Алекс. Если де Бертэн и Лабу прибыли на "Республике", безусловно там же находится и Аннет. Зачем бандитам понадобился автогонщик, если "альфа-ромео" в руках Лабу? В чем заключается гениальный план, который так потряс Другича? И вообще, почему из-за этой машины ведется столь отчаянная борьба? Горчев так и сяк ломал голову. Началась разгрузка "Республики". Портовые рабочие да и праздные зрители даже не подозревали, какой поразительный сюрприз преподнесет им сегодняшний день. Вдруг Горчев увидел Лабу на палубе парохода. Лабу наблюдал за выгрузкой. Могучий подъемный кран опускался время от времени в глубину океанского гиганта, поднимался, совершал поворот, занося груз над морем, и лишь гораздо выше, достигая расположенного под прямым углом металлического траверса, стальная клетушка крана бежала к берегу. При очередном заходе из трюма появился для всеобщего обозрения огромный голубой "альфа-ромео"; кран сделал боковой поворот, и роскошный автомобиль понесся, колыхаясь, над водой. - Слушай, парень, - шепнул Приватный Алекс на ухо Горчеву, не сводя глаз с летящего над морем "альфа-ромео". - Слушай, парень, - его глаза блестели, а голос от волнения охрип, - слушай и тут же забудь, иначе я тебя придушу собственными руками. Это самый дорогой автомобиль в мире. Он из четырнадцатикаратового золота. Горчев смотрел разинув рот. И вдруг воскликнул: - Цепь порвалась! Секунда - и золотой автомобиль упал в волны. Оглушительный всплеск, ослепительный фонтан... и "альфа-ромео" исчез в глубине Средиземного моря. 2 Падение дьявольского шедевра автомобильной индустрии примечательным образом впутало в ситуацию совершенно посторонних людей и причинило им кучу неприятностей. Примером сему - безобидный господин Ванек. В казарме на его койке уже давно гладили белье: господин Ванек никогда здесь не появлялся, так как все свободное время проводил под арестом. Утром господин Ванек при ярком солнце бегал по кругу, затем занимался военно-строевой подготовкой, а потом - ежедневно и систематически - его избивал собрат по оружию и по аресту - одноглазый турок Мегар. Время избиения наступало всякий раз после еды, словно колотушки считались лучшим медицинским средством для улучшения пищеварения. Между господином Ванеком и здоровенным турком возникло какое-то недоразумение. В чем оно заключалось, объяснить было невозможно, так как Мегар владел только своим родным языком. Когда господина Ванека первый раз отвели в арестантскую, там сидел на полу одноглазый турок и попеременно то склонял голову к полу, то откидывался, поднимая вверх ладони. Секретарь смотрел с интересом, а потом осведомился, сколько раз в день он предается этим гимнастическим упражнениям. Из турецкой глотки вылетело несколько невразумительных односложных слов. - Видите ли, - сказал господин Ванек. В таких вещах я разбираюсь, потому что мой кузен, учитель гимнастики, часто выполнял со своими учениками известные упражнения по системе Далькроза, пока не вмешался городской врач. Прослушав сообщение, Мегар успокоился и даже дружески улыбнулся. И тут-то и случилась беда. Господин Ванек отметил, что стоит хорошая погода. Такое нельзя было говорить. Турок, надо полагать, понял как-то по-своему, ибо при замечании о погоде вошел в неописуемый экстаз: он бил себя в грудь кулаками, завывал, клялся в чем-то и плакал навзрыд. - Простите, умоляю вас, - смущенно бормотал господин Ванек. - Я беру свои слова обратно и готов признать, что погода чересчур засушливая, ветреная и даже, если вас так больше устраивает, ожидаются заморозки на почве. - Ты собака, неверный, - завыл турок и обхватил шею Ванека, - ты не знай, кто я! - Но тогда скажите, что вы за зверь, и я буду разговаривать как надо, - пытался успокоить турка господин Ванек. Охранник, который принес ужин, спас Ванеку жизнь. И в самое время, так как громадный Мегар, проливая горькие слезы и проклиная собрата по несчастью, колотил его головой о дверь камеры. Мегар частенько дубасил господина Ванека, ибо при одном взгляде на секретаря впадал в экстаз. И секретарю стало ясно, что если ему не удастся в самое ближайшее время отыскать переводчика, турок его рано или поздно прикончит. Пришло меж тем сообщение от Горчева: шеф просил еще немного потерпеть. К записке были приложены квитанции о внесении денег в банк. Господин Вюрфлн, которого мода на "файв о'клок" довела до разорения, а потом и до иностранного легиона, из малопонятных соображений полагал, что он должен держаться как можно ближе к господину Ванеку, и сверх всякой меры утомлял несчастного, замордованного секретаря. - Мы - люди достойные, - шептал он Ванеку на полигоне, пока они вместе лежали в луже. Почему-то всякий раз, как сержант командовал "ложись", можно было с полной уверенностью знать, что перед господином Ванеком либо лужа, либо яма. - Поверьте, здесь, в луже, все мы одинаково свиньи, что один, что другой, - отвечал Ванек.. - Пожалуйста, не говорите во множественном числе. - А что? Здесь я не лучше вас. - Но ведь у нас родственные души. - Вы полагаете, что вы - мой духовный дядя или духовная бабушка? - Художник не может не любить танец. - Вероятно, - передернул плечами господин Ванек. - Музыканты и живописцы тоже. - А также каменотесы и балетные танцоры. Почему вы постоянно об этом твердите? - Послушайте, - господин Вюрфли ухитрился проползти по луже чуть ближе к Ванеку, - давайте вместе дезертировать. - Месье, корреспондент умирает, но не нарушает присягу. - Вы еще и корреспондентом работали, господин Тинторетто? - Прошу вас, избегайте этого безобразного слова, если хотите, чтобы мы беседовали и в других лужах. - Двадцать седьмой! Скотина безрогая, - зарычал Вердье, и Ванек грустно шепнул танцмейстеру: - Опять меня, черт вас возьми! - Как вы смеете трепаться во время строевых занятий? - Я только шепотом. - Внимание! Завтра пойдете к рапорту и попросите десять дней ареста. - Так мне еще две недели сидеть! - Молчать! - Так я годами не выйду из-под ареста. - Внимание! Пятьдесят приседаний. Раз, два... И так далее. Ни единой свободной минуты, чтобы сходить в столовую, никаких увольнений. Единственный раз, когда господин Ванек вышел за пределы форта, он встретился с неким маршалом Мари-гоном, который всегда был в плохом настроении, поскольку давно еще у него в бедре застряла пуля: при каждом волнении чувств или перемене погоды пуля резко давала знать о себе. Маршал изумленно смотрел на очкастого рядового - тот, проходя мимо типографии, приветствовал хозяина поднятием фуражки. При таком зрелище зашевелилась пуля в маршальском бедре. - Рядовой, вы спятили? Наденьте фуражку! - Спасибо, мне не холодно. И вообще для солдата главное - закалка, - возвестил господин Ванек с добродушной улыбкой. - Рядовой, вы понимаете, кто перед вами? Господин Ванек испуганно поглядел по сторонам: - Тигр? Нет? Прошу вас, если я не угадал, позвольте еще раз... Пуля тяжко отозвалась в бедре маршала. Перед ним стоял солдат легиона: каждая пуговица выглядела так, словно к мундиру пришили старые, покрытые патиной монеты, штык болтался где-то на уровне желудка и параллельно вертикальной оси, а фуражку солдат прижимал локтем, как почтальон сумку. - Рядовой, сейчас же наденьте фуражку. Вы, очевидно, душевнобольной. - Как будет угодно, господин полковой врач, - Ванек надел фуражку. - Я вообще-то недавно при армии. - При каком форте? Назовите ваши данные. Тут произошло такое, о чем маршал даже спустя годы рассказывал дрожащим голосом, и пуля в бедре всегда отзывалась тяжким резонансом. Рядовой сунул руку в карман, вытащил визитную карточку и протянул маршалу. Седовласый военачальник был так ошарашен, что машинально достал очки и, не веря своим глазам, прочел: Эдуард Б. Ванек Рядовой. Иностранный легион. Оран. форт св. Терезы, тел. 3725. Сказать, что маршал вышел из себя, значит ничего не сказать. - Кругом марш! Пойдете прямо в форт и сообщите на рапорте, что встретили меня. - Но кого там могут интересовать мои личные дела? У них свои заботы. - Убирайтесь к черту, идиот! - Куда? - переспросил устрашенный господин Ванек, и на том закончил диалог. Бледный маршал погрозил ему кулаком и пошел дальше. Но, уходя, успел отметить, что рядовой вежливо взмахнул фуражкой. Глава пятнадцатая 1 На террасе виллы в Оране царило глубокое молчание. Генерал де Бертэн обил все пороги, дабы ускорить спасение автомобиля. Положение затруднялось тем, что машина погрузилась на глубину более ста метров. Для поднятия "альфа-ромео" требовалось специальное судно - таковое находилось сейчас в гавани Бреста: понадобилось еще целый день ходатайствовать в адмиралтействе, чтобы на тральщик дали приказ отплыть в Оран. - Промедление сейчас крайне опасно, - заметил Ла-6у. - Если сторонники Абе Падана вовремя не получат оружие, восстание будет подавлено. - Куда нужно доставить авто? - спросила Аннет; девушка была бледна и по большей части хранила молчание. - К "Туфле Пророка", неподалеку от оазиса Абудир. Это скалистая местность, где расположился лагерем Абе Падан. - А почему португалец это допустил? - Со стороны Ифириса туда нельзя подступиться: к северу проходит французская сфера влияния, и через нейтральную зону допускаются только безоружные жители. - Тогда каким же образом Абе Падан начнет действовать? - Видишь ли, ему, возможно, удастся ночью пройти через французскую зону. У Дизара такого шанса нет: французские пограничники не видят лишь то, чего не хотят видеть. Аннет молчала. Андре накрывал стол к чаю. На его лице застыло ненавязчивое драматическое выражение: при своем подчиненном положении Андре давал понять, что относится с определенным сожалением к очередному несчастью с "альфа-ромео". - О чем ты думаешь? - спросил Лабу печальную Аннет. - Так... ни о чем... о бедном Горчеве. - Де Бертэн справлялся, с ним все в порядке, - тихо проговорил Лабу. - Рота в первый же день покинула Оран, - вмешался генерал. - Они сейчас в нескольких километрах отсюда, в Бор-Буддене, в учебном лагере. Младший лейтенант Довиль вновь получил две тысячи франков за хорошее обращение с молодым человеком. И скажу тебе правду, Аннет: две тысячи дал твой отец. - Понимаешь, мне все-таки жалко этого сорвиголову и... Аннет не дала ему продолжить, бросилась на шею, расцеловала. Из ее глаз скатилось несколько слезинок. Младший лейтенант Довиль действительно неплохо отнесся к рекруту, порученному его заботам, и Корто не мог надивиться щедрости Довиля, который, не будучи его старым приятелем в отличие от Гектора Потиу, тем не менее совал Корто иногда по двадцать-тридцать франков. Если бы Корто знал, что Довиль финансирует его алкоголизм из денежного вознаграждения за хорошее с ним обращение, он, вероятно, размыслил бы иначе. - А что будет после учебного лагеря ? - допытывалась Аннет. - Де Бертэн сделал все, чтобы его не отправляли в пустыню. Он разговаривал с командиром роты, и тот в курсе, что по некоторой причине с Горчевым надо обходиться деликатно. - По некоторой причине! - укоризненно воскликнула Аннет. - По некоторой причине я люблю его и никогда нс полюблю другого. Лабу, расстроенный, промолчал. Поспешное решение Горчева тяжким грузом лежало на его совести. - Судьба жестоко наказала меня за излишнюю строгость к нему, - он тяжело вздохнул. - Но я поступил правильно. В конце концов, не могу же я отдать свою дочь за какого-то невесть откуда взявшегося юнца. - Мне все равно, откуда он взялся, я люблю его. И учти, я все равно выйду за него. - Нет, ты этого не сделаешь! Горчев несомненно авантюрист! - разъярился родитель и стукнул кулаком по столу. Андре с презрительной миной подчеркнуто осторожно ставил чашки на поднос: он не хотел, чтобы звон фарфора акцентировал дурные манеры его господина. - А я люблю его. - А я против и еще раз против! Будущее в этом вопросе устраиваю я! - кричал красный от гнева Лабу. Будущее сию же секунду устроило нечто ошеломительное и в то же время удесятерило тревогу о потерянном автомобиле. Андре принес почту: он шел с холодным видом и гордо вскинутой головой, словно каждое письмо было его давним врагом. Одно письмо пришло из Бор-Булдена. Командир роты в нескольких сочувственных строках сообщал, что рекрут Иван Горчев скоропостижно скончался от разрыва сердца. 2 Смерти алкоголика Корто в некоторой степени способствовало великодушие, с которым младший лейтенант Довйль распоряжался деньгами Лабу. Потиу предоставил этому субъекту полную свободу, а Довйль совал ему деньги. Понятное дело, он пьянствовал дни и ночи. Сбылось давнишнее предсказание тюремных врачей. Сердце отказало во время ускоренного учебного марша. Однако сам Корто, верно, предчувствовал близкий конец, когда решил записаться в легион. Он вернулся во Францию, чтобы умереть, и во всяком случае умер на французской земле, на руках старого приятеля Потиу и... пьяный. Аннет после нескольких инъекций очнулась от обморока и открыла глаза, хотя чувствовала, что лучше бы их вовсе не открывать. Лабу сгорбившись сидел в кресле. Такой поворот судьбы его попросту сломил. После ухода врача остался запах эфира, словно серы после исчезновения дьявола. - Возьми хоть ты себя в руки, - нарушил молчание де Бертэн. - Мы должны примириться с неизбежным. Этот необузданный человек сам ринулся навстречу судьбе и, разумеется, заслуживал лучшей участи. Лабу терзался угрызениями совести. В сущности, отличный веселый парень! И подумать только - из-за какой-то дурацкой шутки... - Когда похороны? - Сегодня днем. Аннет резко поднялась и проговорила решительно: - Ты не хотел ничего плохого и... - Остальные слова потонули в рыданиях. Они выехали в учебный лагерь. Мрачный, серый день. Теплый воздух отяжелел от морского тумана. Должно быть, где-то в открытом море, далеко за бухтой, разразился шторм. Сильный ветер швырял в лицо тяжелые дождевые капли. Влага проникала повсюду. Так они прибыли в Бор-Булден на траурную церемонию. Учебный лагерь - несколько бараков, раскиданных там и сям между лужами и мокрыми от дождя пальмами. Ротный командир показал им барак, где жил Горчев, его постель, его вещи. Возле койки валялась пачка жевательного табаку. Генерал удивился: по его мнению, Горчев не принадлежал к типу людей, жующих или нюхающих табак. - Я хотел бы взглянуть на его экипировку, - обратился де Бертэн к ротному командиру. - Сержант велел отнести ее на склад. Командира срочно вызвали, и он поручил посетителей Гектору Потиу, которому было в высшей степени неприятно, что генерал пожелал видеть багаж Горчева. Пожалуй, скандала не избежать... Ведь он один знал, что Корто не имеет ничего общего с Горчевым. Они пошли на склад, и Потиу предложил гостям для лицезрения большой желтый кофр: на ручке висела бирка с фамилией. В кофре - одежда хорошего качества и несколько фотографий. Горчев! Веселое я симпатичное лицо улыбалось с каждого снимка. Лихо сбитая набок соломенная шляпа. Никаких сомнений: кто видел его хоть раз, узнал бы сразу. Гектор Потиу чувствовал себя неуютно. Скажи он, что человек, изображенный на фотографии, никогда не служил под его началом и что желтый кофр переслали по почте через какого-то мясника, который украл его еще в Марселе у подлинного Горчева; скажи он, что некий солдат из мести выдал мясника, а военный суд приговорил его к наказанию, и кофр вернули Горчеву, то есть служащему под его фамилией Корто... Скажи он все это, и случай с Корто исследовали бы подробнее, а ему, Гектору Потиу, хватило бы неприятностей надолго. И он предпочел помалкивать, стараясь не очень выказывать свой страх. Лабу кусал губы, Аннет всхлипывала. В конце концов они отправились на небольшое кладбище легионеров, где начиналась более чем скромная церемония. Гроб стоял у разверстой могилы. На черной доске белыми буквами было четко выведено: "ИВАН ГОРЧЕВ, РЯДОВОЙ, 22 ГОДА". Аннет не могла отвести глаз от надписи и плакала беспрерывно. Получилось, что кто-то все же пожалел Корто, хоть он того и не заслуживал. Единственное, в чем не отказано ни одному человеку на земле, - пролитые слезы у могилы. И если в данном случае слезы не имели к его останкам конкретного отношения, неисправимый преступник был бы доволен, присутствуй он на погребении в качестве, так сказать, метафизического инкогнито. В этом маловероятном случае ему, пожалуй, было бы обидно, что Коллет - официантка парижского кафе - не видит, как его кончину оплакивают столь важные господа. Если, конечно, предположить, что люди и после смерти любят похвастать своими высокими связями; это вряд ли возможно, но и не полностью исключено. 3 Лабу не оставляла мысль о Горчеве. Он мрачно сидел на кровати. Сирокко. Вечер туманный и противный. Боль ровной полосой шла от угла глаза и математически точно разделяла череп - будто на голову натянули узкую фуражку. От постоянных испарений постельное белье отсырело, и стены дышали плесенью. Лабу подошел к окну. Сирокко. Мокрые крыши, в клубах тумана мерцают лампы. Влажная удушливая ночь. В лицо жарко дышал коварный южный ветер, хотя было затишье. Сердце стучало с перебоями, удары пульса отдавались в барабанных перепонках, и ко всему еще туман, плотный и затхлый, как вытащенная из подвала мешковина. Сирокко. Лабу выпил коньяку. За окном, на завеси тумана ему мерещилась размытая надпись, словно спроецированная плохоньким фонарем: "ИВАН ГОРЧЕВ, РЯДОВОЙ, 22 ГОДА". Идти куда глаза глядят... Он не способен вынести взгляд дочери, не способен совладать с мрачными мыслями. Судя по всему, у него возобновилась малярия... Похоже, поднялась температура. Он оделся и вышел. Ветер жалобно завывал, рваные клочья тумана летали в душном и гнилостном вечере. Шторм, бушевавший где-то в море, добрался и до африканского берега. Из гавани доносился аккордеон, и в музыку врывались гудки сирены. В темноте время от времени обозначались кроны деревьев, высвеченные фарами автомобилей. Лабу направился в пивную. Когда его что-либо тяготило, он старался сбежать от людей своего круга в компанию работяг или матросов - здесь ему становилось как-то спокойней. - Коньяк. Хозяин недоверчиво взглянул на элегантного гостя. - Что глаза пялишь, дубина, тащи коньяк! - Секунду, месье. - Недоверие исчезло. К распеву аккордеона присоединилась цитра. Стойкий дух крепкого дешевого табака смешивался с запахом разливного вила. После восьмого коньяка напряжение ослабло, Лабу с удовольствием вдыхал тяжелые влажные испарения матросских курток и прорезиненных плащей. Потом снова вышел в духоту вечера. Голова горела. Лица выплывали из тумана, мелькало белое полицейское кепи, медленно тарахтел грузовик. Далекие пароходные сирены старались перекричать ветер. Лабу пошатывало. Как-никак восемь рюмок коньяка. Когда он добрался до светофора на углу, понял, что пьян. Сверкали мокрые машины, ожидая зеленый свет. В переулке кто-то долго нажимал на клаксон. Перед лихорадочными глазами Лабу вновь заплясала надпись : "ДВАДЦАТЬ ДВА ГОДА!" Голова у него кружилась. И тут из-за угла выехал голубой, погруженный в морские глубины "альфа-ромео". Тормоза взвизгнули. Под ручкой дверцы отчетливый треугольник - он сам нацарапал эту отметину на лакировке. А за рулем... за рулем покойный легионер Горчев. Его защитная фуражка, униформа... в свете проезжающих навстречу машин означилось лицо. Мертвый солдат управлял затонувшим авто. Он проехал перекресток, не обращая внимания на красный свет. Да и к чему призраку заботиться о дорожных знаках! Лабу остался недвижим - голова горела и гудела. - Горчев, ты слышишь меня? Прости меня! Я ведь не хотел... Это был беззвучный крик, посланный разорванному фонарями туманному видению. Он знал, что пьян, и знал, что стоит ему подойти ближе, авто вместе с Горчевым растворится, как туман. Тем не менее он различал среди расплывчатых фигур, теней и клочьев тумана хорошо знакомый мягкий свет задних фар; потом автомобиль, не сбавляя скорости, срезал угол и пропал. Но вскоре с той стороны послышался грохот и звон битого стекла. Боже правый, и он загубил такого парня?! Неужели плоть все-таки обладает какой-то непостижимой сутью, которая больше, чем материя, и меньше, чем ничто? Растерянный и подавленный, Лабу двинулся вслед исчезнувшему видению по размытой туманом улице. Своими глазами он видел мертвеца за рулем потонувшего авто. Лабу вытер обильный пот со лба. Может, он сошел с ума? Сквозь туманное марево он неуверенными шагами брел домой... Нет, здесь не просто опьянение, и не следствие лихорадки, у него типичная галлюцинация. Типичная зрительная аберрация. Вот и дом. Лабу вытянул руки, словно защищаясь от чего-то, спину сковал ледяной страх: возле дома спокойно дожидался большой голубой "альфа-ромео". Лабу смотрел и смотрел с хмурой напряженностью. Хотел кричать и не мог. Господи! Только бы не спятить окончательно! Нервно глотая воздух, он сел на мокрый порог и ждал, что видение расползется и растает. Напрасно. Он закрыл лицо ладонями, оставался так некоторое время, потом снова взглянул. Напрасно. Автомобиль стоял, где стоял, и крупные дождевые капли стучали о великолепную голубую полировку. 4 События закружили в своем бешеном смерче песчинку по имени Горчев, не давая секунды передышки. Он нетерпеливо ждал у окошка кладовки, пока уйдут Маэстро и Гафироне. Когда оба пассажира наконец исчезли, за ним явился капитан. - Собирайся, пойдем на берег. Надеюсь, ты больше не рвешься в легион? - фыркнул Приватный Алекс. - Нет, нет, что вы, - бормотал Горчев, который на всем свете опасался лишь своих благодетелей; ведь чего стоил один молчаливый Другая, который в порыве сочувствия огрел его складной лестницей по голове. - Только повидаюсь с одним родственником и сразу назад. - Приходи днем к "Трем червякам". Мы там будем ждать. - А чего ждать? Автомобиль-то на дне морском! - Это не твоя забота. Мы все равно должны ждать, пока Лингстрем и остальные с шиком не прибудут на "Магдалене". Едва ли раньше завтрашнего полудня. Богемное легкомыслие его опекунов касательно катастрофы с "альфа-ромео" понравилось Горчеву. Отчаянные ребята! В гавани они разошлись. Молчаливый Другич так любовно хлопнул его по плечу, что головной убор слетел. Плевать, не беда! Сейчас он на свободе. Первым делом Горчев пошел на главный почтамт выяснить, нет ли корреспонденции до востребования. Письмо, естественно, было. Горчев распечатал и... обомлел. Что это? "Эдуард Б. Ванек, личный секретарь. Иностранный легион (Африка), Генеральное представительство, Оран, форт св. Терезы, филиалы: Алжир, Марокко, Фее и т.д. Оран, от ......... 193... Конто: Французский банк, счет No 1701. Телеграфный адрес: легион Ванека. Его высокопревосходительству господину Лео Петровичу, директору. Оран, до востребования. В моем ответе Вашему превосходительству от 18 сего месяца я имел честь, досточтимый господин директор, сообщить, что при проверке финансовых поступлений на мое имя я нашел открытыми следующие срочные платежи: Мое повышенное жалованье с 1 сего месяца - 1000 франков. Гонорар за представительство от 2 сего месяца - 8000 франков. Итого: 9000 франков. Учитывая, что упомянутый ответ мог ускользнуть от Вашего драгоценного внимания, нижайше прошу о скорейшей регламентации. Одновременно разрешу себе рекомендовать Вашему драгоценному вниманию следующее: мое зависимое положение в отношении французской армии настоятельно требует пересмотра. Убедительно прошу Вас явиться в роту, ибо в противном случае я буду вынужден, к моему огромному сожалению, продолжать службу, что может иметь для упомянутой армии весьма прискорбные последствия, а меня вынудит безотлагательно предпринять парадный или ускоренный марш. Глубоко потрясенный Вашим запозданием, однако, к последующим поручениям постоянно и охотно готовый с предпочтительным и высочайшим уважением Ваш Эдуард Б. Ванек Солдат и личный секретарь". Глава шестнадцатая 1 Старая крепость Орана, воздвигнутая на высоком мысу несколько столетий назад, открывает, по мнению туристов, исключительный вид на море. Под изрядно разрушенными башнями и террасами находится примечательное "Подземелье султана". Мавританский полководец Абу бен Маснир приковал здесь к стене свою неверную фаворитку, дабы столь радикальным способом удержать ее от искушений. Добился ли он своей цели, гарантировал ли таким манером верность дамы, - трудно сказать. Никому еще не удалось вполне осветить тайны прошлого вообще, а неверной женщины в особенности. Туристы не очень охотно посещали подземелье, поскольку там процветали пауки, летучие мыши, сороконожки и зачастую попадались ужи. Это место облюбовал Горчев с целью обменяться одеждой с господином Ванеком. Там они и встретились. - Прошу вас не очень обижаться на мое опоздание, - Горчев протянул Ванеку руку. - Обстоятельства оказались сильней меня, но я хочу верить, что вы получили хорошую компенсацию. - Полагаете, деньгами можно все вознаградить? - Да, - скромно признался Горчев, - я именно так и полагал. Господин Ванек печально кивнул: - И оказались правы. - Теперь я надену вашу униформу и пойду в роту. Вы лицо штатское, вас преследовать не станут. Меня же они выслать не имеют права, в крайнем случае привлекут к ответственности за долгое отсутствие. - Хочу поставить вас в известность, что люди там знают уйму интересных вещей, - информировал шефа господин Ванек, доставая всякую всячину из карманов. - Есть там учитель танцев - он постоянно рассказывает о художниках, однако же человек не бесполезный, поскольку хорошо разбирается в названиях животных. Капрал почему-то имеет зуб на супругу главного лоцмана в Галаце, а сержант вас просто убьет, если вы не назовете его цикадой - царем зверей. Это самое главное для вас. Время от времени вы можете встречаться с индусским бродячим учителем гимнастики Мегаром - этот может вас поколотить из метеорологических соображений. Но постепенно привыкнете. Ванек между тем разделся, и Горчев облачился в его униформу. Брюки застегнулись где-то на уровне подмышек, а мундир разошелся широким плащом. Но это еще полбеды. С господином Ванеком дело было похуже: в процессе натягивания полотняные брюки Горчева разорвались пополам. - Ждите меня здесь, - приказал патрон. - Я у первого же старьевщика раздобуду для вас какую-нибудь одежду. Господин Ванек нахмурился: - Я проведу тягостные недели, прежде чем вы соизволите вновь меня посетить. - Не говорите глупостей. Хорошенького вы мнения обо мне! Будьте уверены, через минуту я здесь, - экспрессивно проговорил Горчев и исчез. Целую минуту господин Ванек провел в полной уверенности. Однако после двух с половиной часов уверенности у него поубавилось. И когда опустились сумерки, он решил поискать контактов с внешним миром. Он вышел с курткой Горчева - единственной оставшейся у него вещью - и принялся оной размахивать. Некая норвежская дама в цветущем возрасте, но с легкими признаками увядания - бальнеолог по специальности, - проходя мимо с фотоаппаратом, упала в обморок. Два дня с ней обращались как с жертвой солнечного удара, поскольку она так и не смогла объяснить, что произошло. Вслед за норвежской дамой прошли девочки из сиротского дома; их учитель пения, поглядев на господина Ванека, набросился на него и обломал об несчастного свой зонт. Измученный и убитый горем господин Ванек снова уселся на каменную скамью в неменьшей тоске, нежели меланхоличная султанша, которая в неволе начала полнеть. Он уже решил было остаться здесь и, в ожидании Горчева, попробовать питаться сырым змеиным мясом, как вдруг его забрал патруль по доносу учителя пения. Когда его, покрытого конской попоной, босиком, но в наручниках, повели в форт, напоминал он картину одного сумасшедшего художника под названием "Отшельник, схваченный на месте преступления". Ему стало ясно, что чистосердечное признание здесь не поможет. Во-первых, выдав Горчева, он лишится денежной компенсации за страдания, а во-вторых: кто примет всерьез эту историю? В арестантской камере он первым делом увидел Мегара, который монотонно стукался лбом о пол. Господин Ванек тихо уселся в угол. И когда турок на секунду повернулся, Ванек со смиренной улыбкой заверил его: - У вас есть время. Побои мне не к спеху, упражняйтесь на здоровье, господин помешанный... 2 Что же произошло с Горчевым? Почему он забыл о своем многострадальном секретаре? В двух словах: из-за великолепного вида на море. Ах, если бы с террасы старинной оранской крепости не открывалась столь широкая панорама, столь живописное зрелище портовой жизни, не довел бы несчастный секретарь до нервного шока норвежскую специалистку по бальнеологии, а учитель пения не сломал бы свой зонт. Кроме того, стремления нескольких порядочных и непорядочных людей изменили бы свое направление, борьба за трон А