ли искры, несколько раз он должен был делать передышку, но затем, ни разу не промазав, он довел игру до конца. - Отлично сыграно! - похвалил его кельнер. Штайнер с благодарностью кивнул ему и посмотрел на часы. Было начало четвертого. Он быстро расплатился и вышел. Он поднялся по ступенькам, крытым линолеумом, и почувствовал, что весь дрожит. Неестественно мелкая и частая дрожь охватила все его тело. Длинный коридор извивался и колебался, а потом вдруг появилась белая дверь, она приблизилась - пятьсот пять. Он постучал. Никто не ответил. Он постучал еще раз. От страха перед неизвестностью он почувствовал спазмы в желудке и открыл дверь. Маленькая комнатка была залита лучами послеполуденного солнца - словно мирный островок из какого-то другого мира, и казалось, что рвущееся вперед, звенящее время не имело больше никакой власти над бесконечно тихой фигуркой, лежавшей на кровати и смотревшей на Штайнера. Тот немного покачнулся, и шляпа выпала из его руки. Он хотел нагнуться и поднять ее, но внезапно сзади его словно что-то ударило, и, не отдавая себе отчета, что делает, он опустился на колени перед кроватью и беззвучно затрясся в лихорадочной дрожи - он вернулся. Глаза женщины долго и спокойно смотрели на него. Потом в них появились искорки беспокойства. Кожа на лбу вздрогнула, а губы зашевелились. Теперь уже в глазах горел страх. Рука, неподвижно лежавшая на одеяле, поднялась, словно хотела удостовериться и пощупать то, что видели глаза. - Это я, Мария, - произнес Штайнер. Женщина попыталась приподнять голову. Глаза ее бегали по его лицу, которое находилось уже совсем близко. - Успокойся, Мария, это я, - сказал Штайнер. - Я приехал. - Йозеф... - прошептала женщина. Штайнер вынужден был опустить голову. Слезы заполнили его глаза. Он закусил губу и проглотил комок, подступивший к горлу. - Это я, Мария. Я вернулся к тебе. - Если они тебя найдут... - прошептала жена. - Они меня не найдут. Не смогут найти. Я останусь здесь. Я могу остаться у тебя. - Дотронься до меня, Йозеф... Я должна почувствовать, что ты рядом. Видеть - я тебя часто видела... Он взял ее легкую руку с голубыми прожилками в свои и поцеловал. Потом наклонился над ней и приложил свой губы к ее губам, усталым и уже далеким. Когда он поднялся, глаза ее были полны слез. Она тихо качнула головой, и капли полились с лица, словно дождь. - Я не думала, что ты приедешь... Но я все время ждала тебя. - Теперь я буду рядом... Она попыталась его оттолкнуть. - Тебе нельзя здесь оставаться! Ты должен уехать. Ты не представляешь себе, что здесь было. Ты сейчас же должен уехать! Уезжай, Йозеф! - Это не опасно. - Нет, опасно. Мне лучше знать. Я тебя повидала, а теперь - уезжай! Долго я не проживу. А умереть я могу и без тебя. - Я устроил все так, что могу остаться у тебя, Мария. Сейчас многих амнистируют, под амнистию попаду и я. Она недоверчиво взглянула на него. - Это правда, - продолжал он. - Клянусь тебе, Мария. Пусть никто не знает, что я здесь. Но ничего страшного не случится, если об этом и узнают. - Я ничего не скажу, Йозеф. Я никогда ничего не говорила. - Я знаю, Мария. - Его словно обдало теплой волной. - Ты развелась со мной? - Нет... Не смогла этого сделать, и не сердись на меня. - Я хотел этого ради тебя. Тебе было бы гораздо легче жить. - Мне не было трудно. Мне помогали. Помогли получить и эту палату... Когда я одна, ты чаще бываешь рядом со мной. Штайнер посмотрел на нее. Лицо ее стало как-то меньше, осунулось, а кожа была изжелта-бледной, восковой, с голубыми тенями. Шея стала хрупкой и тонкой, резко выделялись ключицы. Даже глаза были затуманены, а губы бесцветны... Только волосы блестели и сверкали. В лучах послеполуденного солнца они казались золотисто-багряным венком, резко контрастировавшим с маленьким, как у ребенка, телом, которое уже почти не в силах было подняться. Открылась дверь, и вошла сестра. Штайнер встал. Сестра держала в руке стакан с жидкостью молочного цвета. Она поставила стакан на столик. - К вам пришли? - спросила она, бросая на Штайнера быстрый взгляд. Больная едва заметно кивнула. - Из Бреслау, - прошептала она. - Так издалека? Это чудесно. Тогда вы сможете немного побеседовать. Пока сестра вынимала градусник, ее синие глазки опять быстро взглянули на Штайнера. - Температура повышена? - спросил тот. - Нет, что вы! - радостно сообщила сестра. - У нее уже несколько дней нормальная температура. Она положила термометр в стакан и вышла. Штайнер придвинул стул поближе к кровати и сел рядом с Марией. Он взял ее руки в свои. - Ты рада, что я здесь? - спросил он, хорошо понимая бессмысленность своего вопроса. - Для меня это - все, - сказала Мария не улыбнувшись. Они смотрели друг на друга и молчали. Слов почти не было. Они - рядом, и этого более чем достаточно. Они смотрели друг на друга, и ничего более для них не существовало. Один растворился в другом. Они вернулась друг к-другу. В их жизни не осталось больше ни будущего, ни прошлого - только настоящее. Покой, тишина, мир. В палату снова вошла сестра. Она поставила черточку на температурной кривой. Но они ее не заметили. Они смотрели друг на друга. Солнце начало клониться к горизонту. Его лучи медленно, словно не решаясь, сползли с чудесных горящих волос и соскользнули на подушку, потом неохотно отступили к стене и поползли по ней. А два человека продолжали смотреть друг на друга. Пришли сумерки на своих синих ногах, заполнив собой комнату, а они все смотрели друг на Друга, до тех пор, пока из углов комнаты не выступили тени и не покрыли своими крыльями бледное лицо, единственное лицо. Дверь открылась. Вместе с потоками света вошел врач, за ним - сестра. - Вам пора уходить, - сказала сестра. - Хорошо. - Штайнер поднялся и нагнулся над кроватью. - Завтра я снова приду, Мария. Она лежала на кровати, словно наигравшийся до усталости и довольный ребенок, и на губах ее играла полумечтательная улыбка. - Да, - сказала она, и он не понял, обращается ли она к нему или к его воображаемому образу. - Да, приходи... В коридоре Штайнер дождался врача и спросил его, сколько ей осталось жить. Тот поднял глаза. - В лучшем случае дня три-четыре. Странно, что она вообще до сих пор жива. - Спасибо. - Штайнер медленно спустился вниз по лестнице. У выхода он остановился и внезапно увидел город. Он не заметил его, когда приехал, но теперь город лежал перед его глазами - отчетливый и реальный. Он увидел улицы и сразу же почувствовал опасность, невидимую, безмолвную опасность, которая подкарауливала его на каждом шагу, на каждом углу, в каждой подворотне, в каждом прохожем. Он знал, что мог сделать против нее Очень немного. Этот белый каменный дом за его спиной был именно тем местом, где его могли схватить, словно зверя в джунглях, пришедшего на водопой. Понимал он и то, что ему где-то надо найти пристанище, чтобы иметь возможность прийти сюда снова. Врач сказал: три-четыре дня. Капля в море и в то же время целая вечность. Минуту он размышлял, не навестить ли ему одного из своих старых друзей, но потом отказался от этой мысли и решил остановиться в каком-нибудь из отелей среднего класса. В первый день это меньше всего бросится в глаза. Керн сидел в одной из камер тюрьмы Санте вместе с австрийцем Леопольдом Бруком и вестфальцем Монке. Все трое клеили кульки. - Ребята! - произнес Леопольд через какое-то время. - Я голоден! Страшно голоден! Я бы с удовольствием сожрал и клейстер, если бы за это не влетело. - Потерпи десять минут, - ответил Керн. - Через десять минут принесут жратву, полагающуюся на ужин. - Разве это поможет! После нее я как раз и почувствую настоящий голод. - Леопольд надул кулек и ударил по нему ладонью. Кулек громко хлопнул. - Какое несчастье, что в такие проклятые времена у человека есть желудок. Когда я подумаю о мясе, пусть даже собачьем, я готов разнести всю эту каморку! Монке поднял голову. - А я чаще мечтаю о большом кровавом бифштексе, - сказал он. - О бифштексе с луком и жареным картофелем. И о холодном, как лед, пиве... - Замолчи! - застонал Леопольд. - Давайте думать о чем-нибудь другом! Например, о цветах. - Почему обязательно о цветах? - Ты что, не понимаешь? Надо думать о чем-то красивом. Это отвлекает... - Цветы меня не отвлекут. - Однажды я видел клумбу с розами... - Леопольд судорожно пытался перевести свои мысли в другое русло. - Прошлым летом. Перед тюрьмой в Палланцо. В лучах предзакатного солнца, когда нас выпустили на свободу. Розы были красные-красные, как... как... - Как сырой бифштекс, - помог Монке. - А-а! Проклятие! Загремели ключи. - А вот и жратву несут, - сказал Монке. Дверь открылась, но вместо кальфактора с едой на пороге появился надзиратель. - Керн! - сказал он. Тот встал. - Пройдемте со мной! К вам пришли. - Наверное, президент, - высказал предположение Леопольд. - Возможно, Классман. У него ведь есть документы... И, возможно, он прихватил с собой что-нибудь из еды. - Масла! - оживился Леопольд. - Большой кусок масла! Желтого, как подсолнечник! Монке ухмыльнулся. - Ты - настоящий лирик, Леопольд! Ты вспомнил даже о подсолнечниках. Керн остановился на пороге, словно пораженный громом. - Рут! - У него даже перехватило дыхание. - Как ты сюда попала? Тебя арестовали? - Нет, нет, все в порядке, Людвиг! Керн бросил взгляд на надзирателя, который безучастно сидел в уголке. Потом быстро подошел к Рут. - Ради бога, уходи отсюда сию же минуту, Рут! - прошептал он по-немецки. - Ты самане понимаешь, чем рискуешь! Они каждую минуту могут тебя арестовать, а это означает четыре недели тюрьмы, а при повторном аресте - полгода! Быстрее, быстрее уходи! - Четыре недели? - Рут в испуге взглянула на него. - Ты просидишь здесь четыре недели? - Ничего не поделаешь! Не повезло! А ты... Ну, не будь же легкомысленной! Любой и в любую минуту может спросить у тебя документы! - Но у меня есть документы! - Что? - Я получила временное разрешение, Людвиг! Она вынула из кармана бумагу и протянула ее Керну. Тот сразу уткнулся в нее. - О, боже ты мой! - медленно произнес он. - Значит, это все-таки удалось сделать! Кто помог? Комитет помощи? - Комитет помощи и Классман. - Господин надзиратель, - спросил Керн, - заключенному разрешается целовать даму? Тот лениво посмотрел на него. - По мне - сколько хотите, - ответил он. - Главное, чтобы она не передала вам при этом нож или напильник. - Когда человек посажен на пару недель, это себя не оправдывает. Надзиратель скатал себе сигарету и закурил. - Рут, - спросил Керн, - вы там слышали что-нибудь о Штайнере? - Пока ничего. Марилл говорит, что сейчас невозможно что-либо узнать. И писать он не будет. Он просто вернется. Внезапно и неожиданно. Керн взглянул на нее. - И Марилл этому верит? - Этому все верят, Людвиг. Что нам остается? Керн кивнул. - Да, что нам остается... Он уехал уже неделю назад. Может быть, ему удастся... - Он должен вернуться! Другого я и представить себе не могу. - Время! - произнес надзиратель. - На сегодня хватит. Керн обнял Рут. - Возвращайся! - прошептала она. - Возвращайся быстрее! Ты останешься здесь, в Санте? - Нет, они отвезут нас к границе. - Я попытаюсь еще раз получить разрешение прийти к тебе! Возвращайся! Я люблю тебя! Возвращайся быстрее! И я боюсь! Я хотела бы уехать вместе с тобой! - Нельзя. Твое разрешение действительно только в Париже. Я вернусь. - У меня с собой деньги. Они спрятаны за бантом, Вынь, когда будешь целовать меня. - Мне ничего не нужно. У меня есть все. Оставь их у себя! Марилл о тебе позаботится. Может быть, и Штайнер скоро вернется. - Время! - напомнил надзиратель. - Послушайте, вас же не отправляют на гильотину! - До свидания! - Рут поцеловала Керна. - Я люблю тебя! Возвращайся! Она оглянулась и взяла со скамейки пакет. - Здесь кое-что из еды. Внизу его проверяли, все в порядке, - сказала она надзирателю. - До свидания, Людвиг! - Я очень рад, Рут! Видит бог, я очень рад, что ты получила разрешение! Теперь тюрьма мне покажется раем! - Вот и хорошо! - раздался голос надзирателя. - Возвращайтесь в свой рай! Керн взял пакет под мышку. Он был довольно тяжелым. Керн направился в камеру в сопровождении надзирателя. - Вы знаете, - задумчиво сказал тот через минуту. - Моей жене шестьдесят лет, и на спине у нее небольшой горб. Странно, но иногда я почему-то вспоминаю об этом. Когда Керн вернулся, кальфактор с ужином стоял как раз перед дверью камеры. - Керн, - сказал Леопольд с безутешным лицом. - Опять картофельный суп без картофеля. - Это овощной суп, - объяснил кальфактор. - С таким же успехом можно сказать, что это кофе, - ответил Леопольд. - Я всему поверю! - А что у тебя в пакете? - спросил у Керна вестфалец Монке. - Кое-что из еды. Но что именно, сам не знаю. Лицо Леопольда засияло. - Раскрывай! Быстро! Керн развязал веревку. - Масло! - с благоговением произнес Леопольд. - Желтое, как подсолнечник! - дополнил Монке. - Белый хлеб! Колбаса! Шоколад! - продолжал Леопольд в экстазе. - И... целая головка сыра! - Желтого, как подсолнечник! - повторил Монке. Леопольд поднялся, не обращая на него внимания. - Кальфактор! - повелительным тоном произнес он. - Уберите вашу бурду и... - Стоп! - перебил его Монке. - Не так быстро! Ох, уж эти мне австрийцы! Потому только и проиграли войну в восемнадцатом году!.. Дайте сюда миски! - сказал он кальфактору. Он взял миски и поставил их на скамейку. Потом схватил передачу Керна, разложил все рядом и залюбовался выставкой. На стене, как раз над головкой сыра, одним из прежних узников тюрьмы было написано карандашом: "Все быстротечно, и жизнь не вечна". Монке ухмыльнулся. - Овощной суп мы будем считать чаем, - объявил он. - Ну, а теперь сядем и поужинаем, как образованные люди! Что ты на это скажешь, Керн? - Аминь! - произнес тот. - Завтра я приду снова, Мария! Штайнер склонился над спокойным лицом, потом выпрямился. Сестра стояла у двери. Ее быстрые глазки глядели куда-то поверх Штайнера. Она избегала смотреть на него. Стакан в руке дрожал и слегка звенел. Штайнер вышел в коридор. - Стоять на месте! - раздался чей-то повелительный голос. С каждой стороны двери стояло по человеку в форме, с револьверами в руках. Штайнер остановился. Он даже не испугался. - Ваше имя? - Иоганн Губер. Подошел третий и взглянул на него. - Это - Штайнер, - сказал он. - Без всякого сомнения. Я узнал его. Ты меня тоже узнал, Штайнер, верно? - Я тебя не забыл, Штайнбреннер, - спокойно ответил Штайнер. - Трудно забыть, - хмыкнул мужчина. - Добро пожаловать домой! Я искренне рад видеть тебя снова. Теперь, наверное, немного погостишь у нас, правда? У нас построен чудесный новый лагерь, со всеми удобствами. - Верю. - Наручники! - скомандовал Штайнбреннер. - На всякий случай, мой дорогой! Сердце мое не выдержит, если ты еще раз вырвешься из наших рук. Стукнула дверь. Штайнер покосился через плечо. Стукнула дверь комнаты, в которой лежала его жена. Из комнаты выглянула сестра и сразу же втянула голову обратно. - Ах, вот оно что... - протянул Штайнер. - Да, дорогой, - хихикнул Штайнбреннер. - Самые прожженные птички возвращаются к своему гнездышку - на благо государства и радость его друзьям. Штайнер спокойно посмотрел на покрытое пятнами лицо без подбородка с голубоватыми тенями под глазами. Он знал, что ждет его впереди, но все это показалось ему чем-то очень далеким, словно вообще его не касалось. Штайнбреннер подмигнул, облизал губы и отступил на шаг. - Как и прежде, без совести, Штайнбреннер? - спросил Штайнер. Тот ухмыльнулся. - Совесть моя чиста, мой дорогой! И становится все чище и чище, чем больше мне попадается вашего брата. На сон тоже не жалуюсь. Но для тебя я сделаю исключение, навещу тебя ночью, чтобы поболтать с тобой немного... Увезти! Живо! - внезапно сказал он резко. Штайнер, сопровождаемый эскортом, спускался вниз по лестнице. Люди, шедшие навстречу, останавливались и молча пропускали их. На улице замолкали все, мимо кого они проходили. Штайнера привели на допрос. Пожилой чиновник задал ему ряд вопросов, касающихся анкетных данных. Штайнер ответил. - Зачем вы вернулись в Германию? - спросил его чиновник. - Хотел навестить жену перед ее смертью. - Кого вы встретили здесь из ваших политических друзей? - Никого. - Будет лучше, если вы сознаетесь прежде, чем вас уведут отсюда. - Я уже сказал: никого. - Кто вам дал задание приехать сюда? - У меня не было никаких заданий. - К какой политической организации вы примкнули за границей? - Ни к какой. - На какие же средства вы жили? - На деньги, которые зарабатывал. Вы же видите, что у меня австрийский паспорт. - С какой группой вы должны были связаться? - Если б я хотел связаться, я бы вел себя иначе. Я знал, что делаю, когда шел к своей жене. Чиновник задал ему еще ряд вопросов, потом посмотрел паспорт Штайнера и письмо от жены, которое нашли при обыске. Перечитав письмо, он перевел взгляд обратно на Штайнера. - Сегодня после обеда вас увезут, - наконец сказал он. - У меня к вам просьба, - сказал Штайнер. - Небольшая просьба, но для меня это имеет громадное значение. Моя жена еще жива. Врач сказал, что она проживет один-два дня. Она знает, что я должен завтра прийти, и если я не приду, она поймет, что я уже здесь, Я не жду к себе ни сострадания, ни снисхождения, я просто хочу, чтобы моя жена умерла спокойно. Поэтому я прошу вас задержать меня на день-два и разрешить мне увидеться с женой. - Ничего не выйдет. Я не могу предоставлять вам возможность для побега. - Куда я смогу убежать? Комната находится на шестом этаже и не имеет другого выхода. Если меня кто-нибудь отвезет и встанет у двери, я не смогу ничего предпринять. Повторяю: я прошу не ради себя, а ради умирающей женщины. - Не могу, - повторил чиновник. - Я просто не располагаю такими полномочиями. - Располагаете... Ведь вы можете вызвать меня на повторный допрос. И вы можете разрешить мне повидаться с женой. Основанием для этого мог бы служить мой разговор с женой, из которого вы надеетесь получить какую-то важную информацию. Это было бы основанием и для того, чтобы караул остался перед дверью. А вы сделаете так, чтобы в палате осталась сестра, которая сможет услышать все, о чем мы будем говорить, ведь сестра - надежный человек. - Но это же чепуха! Вашей жене нечего вам сказать, да и вам тоже. - Разумеется! Она ведь ни о чем не знает. Но зато она сможет спокойно умереть. Чиновник задумался и принялся листать дело. - Мы вас допрашивали раньше о группе номер семь. Вы не назвали ни одного имени. А за это время мы взяли Мюллера, Безе и Вельдорфа. Вы не хотите назвать остальных? Штайнер ничего не ответил. - Вы назовете нам имена остальных, если я вам дам возможность в течение двух дней навещать вашу жену? - Да, - ответил Штайнер после минутного раздумья. - В таком случае, говорите! Штайнер молчал. - Вы назовете мне два имени завтра вечером, а остальные послезавтра?. - Я назову вам все имена послезавтра. - Вы обещаете? - Да. Чиновник долго смотрел на него. - Посмотрю, что мне удастся для вас сделать. А сейчас вас отведут в камеру. - Вы не можете возвратить мне письмо? - спросил Штайнер. - Письмо? Откровенно говоря, оно должно остаться в деле. - Чиновник нерешительно посмотрел на письмо. - Но в нем нет ничего, что свидетельствовало бы против вас... Хорошо, возьмите! - Спасибо, - сказал Штайнер. Чиновник позвонил и приказал увести Штайнера. "Жаль, - подумал он, - но ничего не поделаешь. Сам попадешь к чертям на сковородку, если проявишь хоть каплю человечности!" И неожиданно ударил кулаком по столу. Мориц Розенталь лежал на своей кровати. Сегодня, в первый раз после многих дней, боли покинули его. Наступал вечер, и в серебристо-голубых сумерках парижского февраля вспыхнули первые огни. Не поворачивая головы, Мориц Розенталь наблюдал, как зажглись огни в окнах дома напротив. А сам дом покачивался в сумерках, как океанский пароход перед отплытием. Простенок между окнами бросал на отель "Верден" длинную темную тень; эта тень быль похожа на сходню, которая, казалось, только и ждала, чтобы на нее ступили. Мориц Розенталь по-прежнему лежал, не шевелясь, в своей кровати, но потом вдруг увидел, как окно его комнаты широко распахнулось, и некто, похожий на него, поднялся, вышел в окно и прошел по тени-сходне на корабль, который мягко покачивался в длинных сумерках жизни. Корабль поднял якорь и медленно поплыл вдаль, а комната, где находился отец Мориц, развалилась, словно мягкая картонная коробка, попав в поток воды, и закружилась в ночи. Мимо корабля с шумом проплывали улицы, корабль мягко поднимался в тихое журчание бесконечности. Плавно покачиваясь, словно колыбель, он приблизился к облакам, звездам, голубой синеве, а затем перед ним открылась пустыня в розовых и золотых тонах. Темные сходни медленно опустились, и Мориц Розенталь сошел по ним с корабля. В тот же миг корабль исчез, и он остался один в незнакомой пустыне. Под его ногами лежала длинная ровная дорога. Старый бродяга недолго раздумывал - ведь дороги существуют для того, чтобы по ним ходить, а его ноги исходили уже множество дорог. Но ему не пришлось долго шагать. За серебристыми деревьями показались огромные сверкающие ворота, за которыми блестели башни и купола. В центре ворог, в мерцавшем свете, стояла огромная фигура, держа в руке кривую палку. - Таможня! - испугался отец Мориц и отпрыгнул в кусты. Потом огляделся. Назад он возвратиться не мог - дорога исчезла. "Ничего не поделаешь, - покорно подумал старый эмигрант. - Придется спрятаться здесь и дождаться ночи. Может, ночью удастся проскользнуть стороной". Он выглянул меж ветвей карбункула и оникса и увидел, что огромный привратник манит кого-то своей палкой. Он еще раз оглянулся. Кроме него, никого не было. Привратник снова кого-то поманил. - Отец Мориц! - раздался чей-то мягкий звонкий голос. "Кричи, кричи! - подумал Мориц Розенталь. - Я все равно не заявлю о своем прибытии!" - Отец Мориц! - снова раздался голос. - Выходи из куста забот! Мориц поднялся. "Поймали! - подумал он. - Этот великан, конечно, бегает быстрее меня. Ничего не поделаешь. нужно идти". - Отец Мориц! - снова крикнул голос. - К тому же он знает мое имя, вот не повезло! - пробормотал Мориц. - Значит, меня отсюда уже когда-то высылали. Тогда по новому закону я получу самое меньшее три месяца тюрьмы. Будем надеяться, что здесь, по крайней мере, хорошо кормят. И не дадут для чтения семейный журнал за 1902 год, а что-нибудь современное. Я бы хотел прочесть что-нибудь из Хемингуэя. - Ворота становились все светлее и, чем ближе он подходил, сверкали все ярче. "И что это у них теперь за световые эффекты на границах? - размышлял отец Мориц. - Нельзя понять, где и находишься! Может быть, они вообще осветили все границы, чтобы легче нас ловить? Какое расточительство!.." - Отец Мориц, - спросил привратник, - зачем ты прятался? "Ну и вопрос! - подумал Мориц. - Ведь он меня знает, и знает, что к чему!" - Входи! - пригласил привратник. - Послушайте! - запротестовал Мориц. - Я еще не подлежу наказанию. Я еще не перешел вашей границы. Или, может быть, я уже нахожусь на вашей территории? - На нашей, - подтвердил привратник. - Послушайте, - ответил Мориц Розенталь. - Я сразу скажу вам правду: у меня нет паспорта! - У тебя нет паспорта? "Шесть месяцев", - подумал Мориц, услыхав громовой голос, и покорно покачал головой. Привратник поднял палку. - Тогда тебе не нужно будет в течение двадцати миллионов световых лет стоять в небесном партере. Ты сразу получишь мягкое кресло с ручками и опорой для крыльев! - Все это чудесно, - ответил отец Мориц. - Но из этого вряд ли что-нибудь получится. Дело в том, что у меня нет ни разрешения на въезд в страну, ни вида на жительство. О разрешении на работу нечего и говорить. - Нет разрешения на въезд, нет вида на жительство, нет разрешения на работу? - Привратник поднял руку. - Тогда ты получишь ложу в первом ярусе, в центре, откуда открывается полный вид на небесную рать. - Это было бы неплохо, - ответил Мориц. - Тем более, что я люблю театр. Но тогда я вам скажу еще кое-что, что изменит все ваши планы. Я, собственно говоря, очень удивлен, что вы до сих пор не повесили снаружи вывеску, что нам вход воспрещен. Дело в том, что я - еврей, выгнан из Германии и уже многие годы живу нелегально. Привратник поднял обе руки. - Еврей? Выгнан из Германии? Жил нелегально?.. В таком случае ты еще получишь для личного обслуживания двух ангелов и солиста на тромбоне. - Он крикнул в ворота: - Ангел бездомных! - И перед отцом Морицем появилась огромная фигура в голубом одеянии с лицом всех матерей мира. - Ангел многострадальных! - снова выкрикнул привратник, и другая фигура, одетая во все белое и с сосудом слез на плече, встала по другую сторону отца Морица. - Секундочку! - попросил Мориц и спросил привратника: - Вы уверены, что там, за воротами, не... - Не беспокойтесь. Наши концентрационные лагеря находятся много ниже. Два ангела взяли его под руки, и отец Мориц, старый бродяга, ветеран эмигрантов, спокойно вошел в ворота навстречу яркому свету. Внезапно что-то зашумело - все сильнее и громче, и на свет упали пестрые тени... - Мориц, - сказала Эдит Розенталь, появляясь в дверях. - Вот он, тот мальчик. Маленький француз. Ты не хочешь на него взглянуть? Ответа не последовало. Она осторожно подошла ближе. Мориц Розенталь из Годесберга-на-Рейне больше не дышал. Мария снова проснулась. Все время в первой половине дня она находилась в какой-то туманной агонии. Теперь же она увидела. Штайнера очень отчетливо. - Ты еще здесь? - испуганно прошептала она. - Я могу остаться, сколько хочу, Мария. - Что это значит?.. - Объявили амнистию. Я тоже под нее попадаю. Тебе нечего больше бояться. Теперь я останусь здесь. Она задумчиво посмотрела на него. - Ты говоришь это, чтобы успокоить меня, Йозеф... - Нет, Мария. Амнистию объявили вчера. - Штайнер повернулся к сестре, которая чем-то занималась в глубине палаты. - Правда ведь, сестра? Со вчерашнего дня мне нечего больше бояться? - Нечего... - невнятно ответила та. - Пожалуйста, подойдите ближе. Моя жена хочет услышать это от вас подробнее. Сестра, немного ссутулившись, продолжала оставаться на месте. - Я ведь уже ответила. - Пожалуйста, сестра! - прошептала Мария. Та не шевельнулась. - Пожалуйста, сестра, - снова прошептала Мария. Сестра неохотно подошла к кровати. Больная с волнением смотрела на нее. - Со вчерашнего дня я ведь могу здесь бывать постоянно, не правда ли? - спросил Штайнер. - Да, - выдавила сестра. - И опасности, что меня схватят, больше не существует? - Нет. - Спасибо, сестра. Штайнер увидел, как глаза умирающей заволоклись туманом. Плакать она уже не могла - не было сил. - Значит, теперь все хорошо, Йозеф, - прошептала она. - И теперь, когда ты снова можешь быть со мной, я должна уйти... - Ты не уйдешь, Мария... - Я хотела бы встать и уйти с тобой. - Мы уйдем вместе. Некоторое время она лежала и смотрела на него. Лицо приняло землистый оттенок, еще резче выступили скулы, а волосы за ночь поблекли и потеряли свой блеск. Штайнер видел все это и в то же время ничего ни видел. Он видел только, что она еще дышит, а пока она жила, она оставалась для него Марией, его женой. В комнату заползали сумерки. Из коридора слышалось временами вызывающее покашливание Штайнбреннера. Дыхание Марии стало неглубоким, но более учащенным и с перерывами. Наконец оно стало едва заметным и прекратилось совсем. Штайнер держал ее руки, пока они не похолодели. Он словно умер вместе с ней. Когда он поднялся, чтобы выйти, тело его показалось ему совсем чужим и ничего не чувствовало. Он скользнул по сестре равнодушным взглядом. В коридоре его встретили Штайнбреннер и еще один эсэсовец. - Мы ждали тебя более трех часов! - прорычал Штайнбреннер. - И об этом мы еще поговорим с тобой в ближайшее время. Можешь быть уверен! - Я уверен, Штайнбреннер. Ничего другого я от тебя и не жду. Тот облизал пересохшие губы. - Ты, наверное, знаешь, что должен называть меня "господин вахмистр", не так ли?.. Ну, да ладно, продолжай говорить мне "Штайнбреннер" и "ты", но за каждый раз ты будешь целую неделю обливаться слезами, мой дорогой! Теперь у меня будет для этого время. Они спускались вниз по широкой лестнице. Штайнер шел посередине. Вечер был теплый, и огромные, до самого пола, окна наружной овальной стены были распахнуты настежь. Пахло бензином и первыми признаками весны. - У меня будет бездна времени для тебя, - медленно и удовлетворенно повторил Штайнбреннер. - Вся твоя жизнь, дорогой. Имена наши так подходят друг к другу - Штайнер и Штайнбреннер. Посмотрим, что у нас из них получится... Штайнер задумчиво кивнул... Открытое окно приблизилось. Толкнув Штайнбреннера к окну, он выпрыгнул и увлек его за собой в пустоту... - Вы со спокойной совестью можете взять эти деньги, - с горькой печалью сказал Марилл. - Он оставил их специально для вас. И я должен передать их вам в том случае, если он не вернется. Керн покачал головой. Он только что приехал и грязный, оборванный сидел с Мариллом в "катакомбе". В Дижоне он нанялся на работу помощником шофера и приехал в Париж с колонной грузовиков. - Он вернется, - ответил Керн. - Штайнер обязательно вернется. - Да не вернется он никогда! - с горечью выкрикнул Марилл. - И после вашего "он вернется" мне становится еще тяжелее, черт бы вас побрал!.. Я вам говорю: он не вернется! Вот, прочтите! Он вынул из кармана смятую телеграмму и швырнул ее на стол. Керн взял ее и разгладил. Телеграмма была из Берлина и адресована хозяйке отеля "Верден". "Сердечно поздравляю днем рождения. Отто", - прочел он. Керн поднял глаза. - Что это значит? - спросил он Марилла. - Это значит, что его схватили. Так мы с ним договорились. Телеграмму должен был послать один из его друзей... Да это нетрудно было предвидеть. Я ему сразу сказал об этом. Ну, а теперь возьми эти проклятые бумажки! Он протянул деньги Керну. - Здесь 2240 франков, - сказал он. - А здесь вот и еще кое-что! - Он вынул бумажник и вынул оттуда две маленькие тетрадочки. - Билеты от Бордо до Мексики. На "Такому", португальское грузовое судно. Для вас и для Рут. Отплывает восемнадцатого. Мы купили их на его деньги. А это остаток. О визах тоже позаботились. Они лежат в комитете помощи беженцам. Керн уставился на тетрадочки. - Но ведь... - Никаких "но"! - сердито перебил его Марилл. - Не возражайте, Керн! Это и так стоило больших усилий. Все выяснилось только три дня назад. Комитет помощи получил от мексиканского правительства разрешение на въезд в страну ста пятидесяти эмигрантов. С условием, что проезд будет оплачен. Одно из чудес, которые иногда случаются. Мы узнали об этом от Классмана и сразу же оформили вас обоих, пока не поздно. Деньги на проезд у нас теперь были. Ну, а остальное... - Он замолчал. - Ивонна, принесите мне рюмку вишневки, - сказал он потом официантке из Эльзаса. Ивонна кивнула и, покачивая пышными бедрами, направилась в сторону кухни. - Принесите две рюмки! - крикнул Марилл ей вслед. Ивонна обернулась. - Я и так принесла бы две, господин Марилл! - сказала она. - Спасибо! Вот по крайней мере одна понимающая душа! Марилл снова повернулся к Керну. - Ну, как переварили? - спросил он. - Конечно, все это немного неожиданно, согласен. Вы предъявите билеты и визы в префектуре, и вам выдадут разрешение вплоть до того дня, когда отплывает корабль. Дадут даже в том случае, если вы въехали в страну нелегально. Этого добился комитет помощи. Идите туда завтра же. Для вас - это единственная возможность выбраться из всей этой грязи. - Да, на первый раз дают месяц, на второй - все шесть месяцев тюрьмы. - Вот именно: шесть месяцев. А второй раз тоже схватят рано или поздно. Это так же верно, как смерть! - Марилл поднял глаза. Перед ним стояла Ивонна, держа в руке поднос. На подносе стояла рюмка и стакан с вишневкой. - Это - для вас, - сказала Ивонна с улыбкой и показала на стакан. - За ту же цену. - Спасибо! Вы - разумный ребенок, Ивонна. Очень жаль, что женщина после брака неизбежно превращается в Ксантиппу [Ксантиппа - жена древнегреческого философа Сократа, отличавшаяся сварливым нравом] или в настоящую мегеру. Прозит! Марилл одним глотком выпил полстакана. - Прозит, Керн! Почему вы не пьете? - Он поставил стакан и первый раз посмотрел Керну прямо в глаза. - И только не вздумайте хныкать! Не хватает только этого, - сказал он. - Неужели вы не можете взять себя в руки?! - Я не захнычу, - ответил Керн. - А если и захнычу, то мне наплевать на это! Черт возьми, все время я думал, что когда я вернусь, Штайнер уже будет снова здесь, а вместо этого вы мне суете деньги и билеты - и я спасен! Спасен именно потому, что погиб он! Это же подло, неужели вы не понимаете?! - Не понимаю! Вы несете сентиментальную чушь! Тут нечего понимать. Так ведь всегда бывает! Ну, а теперь выпейте рюмку. Так, как... как выпивал ее он... Черт возьми, вы думаете мне не тяжело? - Тяжело... Керн выпил вишневку. - Я - в норме, Марилл, - сказал он, - У вас найдется сигарета? - Конечно. Вот... Керн глубоко затянулся. И внезапно в сумерках "катакомбы" перед ним всплыло лицо Штайнера - немного насмешливое, нагнувшееся вперед и освещенное мерцающим светом свечи, как и тогда, целую вечность назад, в венской тюрьме, и ему показалось, будто он слышит его спокойный голос: "Ну, мальчик?" "Вот как все кончилось, Штайнер!" - подумал он. - Вот как все кончилось!" - Рут знает об этом? - Да. - Где она? - Не знаю. Наверное, в комитете. Она не ждала вас сегодня. - Понятно. Я и сам не знал, когда доберусь сюда... В Мексике можно работать? - Да. Но где, не знаю. Там вас пропишут и дадут возможность работать. Это гарантировано. - Я не знаю ни слова по-испански, - сказал Керн. - Или там португальский язык? - Испанский. Должны научиться. Керн кивнул. Марилл нагнулся вперед. - Керн, - произнес он внезапно изменившимся голосом. - Я знаю, что такой шаг сделать нелегко. Но я вам говорю: уезжайте! И не раздумывайте! Убирайтесь из Европы! Только дьявол знает, что здесь еще будет. А другой возможности может не представиться. И денег у вас никогда столько не будет. Уезжайте, дети! Здесь... Он выпил остатки вина. - Вы тоже едете? - спросил Керн. - Нет. - Разве денег не хватит на троих? У нас ведь тоже есть деньги. - Дело не в этом. Я остаюсь здесь. Не могу вам объяснить, почему. Остаюсь - и все. Что бы ни случилось. Этого не объяснишь. - Понимаю, - сказал Керн. - А вот и Рут! - заметил Марилл. - И вы уезжаете как раз по той причине, по которой я остаюсь здесь, понятно? - Да, Марилл. - Ну, и слава богу! На мгновение Рут замерла в дверях. Потом бросилась к Керну. - Когда ты вернулся? - Полчаса назад. Рут высвободилась из объятий Керна. - Ты уже знаешь?.. - Да. Марилл мне все рассказал... Керн оглянулся, но Марилла уже не было. - А ты знаешь?.. - нерешительно начала Рут. - Да, знаю. Но лучше не будем сейчас об этом. Пойдем отсюда. Выйдем на улицу! На воздух! Я не хочу здесь оставаться. Пойдем на улицу. - Пойдем. Они шли по Елисейским полям. Наступил вечер, на небе бледным пятном висела половинка луны. Воздух был серебристый, ясный и мягкий. Террасы кафе были заполнены людьми. Некоторое время они шли молча. - Ты, собственно, знаешь, где находится Мексика? - наконец спросил Керн. Рут покачала головой. - Точно не знаю. Теперь я даже не знаю, где находится и Германия. Керн посмотрел на нее. Потом взял за руку. - Мы должны купить учебник, Рут, и выучить испанский. - Позавчера я уже купила. У букиниста. - Ах, у букиниста... - Керн улыбнулся. - Мы пробьемся, Рут, правда? Она кивнула. - Во всяком случае, мы повидаем мир. Дома нам никогда не удалось бы это сделать. Она снова кивнула. Они шли дальше, мимо Рон Пуэн. На деревьях уже пробивалась первая зелень. В свете уже зажженных фонарей она была словно бушующий огонь святого Эльма, который вырвался из-под земли и бежал вдоль веток каштанов. Газоны были вскопаны. Сильный запах земли странным образом смешивался с запахами бензина и масла, которые цепко держались над широкой улицей. В некоторых местах садовники уже разбили клумбы. На них белели в сумерках нарциссы. Наступил час, когда закрывались магазины, и сквозь уличную толпу почти невозможно было пробиться. Керн взглянул на Рут. - Как много людей, - сказал он. - Да, - ответила она. - Страшно много людей.