тве тоже... Равик взглянул на часы. Пора отправляться К Люсьенне Мартинэ, а затем в "Озирис". Девицы в "Озирисе" уже ждали. Их регулярно осматривал муниципальный врач; но хозяйка не удовлетворялась этим. Она не могла допустить, чтобы в ее заведении кто-нибудь заразился, и договорилась с Вебером о вторичном осмотре девушек по четвергам в частном порядке. Иногда Равик заменял Вебера. Хозяйка отвела на втором этаже специальную комнату для осмотров. Она очень гордилась тем, что вот уже больше года ни один из посетителей "Озириса" ничего не подцепил. Вместе с тем, несмотря на все предосторожности, семнадцать гостей занесли в ее дом венерические болезни. Роланда поставила перед Равиком бутылку бренди и рюмку. - Мне кажется, Марта не в порядке, - сказала она. - Хорошо. Посмотрю ее повнимательнее. - Я еще вчера не разрешила ей работать. Она, конечно, не признается. Но белье... - Ладно, Роланда. Девушки входили поочередно, в одних рубашках. Равик знал в лицо почти всех. Только две были новенькие. - Меня можете не осматривать, доктор, - сказала Леони, рыжеволосая гасконка. - Почему? - За всю неделю ни одного клиента. - А что говорит по этому поводу мадам? - Ничего. Я ведь продала целое море шампанского. По семь бутылок за вечер. Три дельца из Тулузы. Женатые. Все трое были не прочь, но стеснялись друг друга. Каждый боялся - пойдет со мной, а другие возьмут да и раззвонят обо всем дома. Вот и старались друг друга перепить. - Леони рассмеялась и лениво почесалась. - А победитель уж и вовсе не мог встать на ноги. - И все-таки я должен тебя осмотреть. - Пожалуйста, сделайте одолжение. Есть сигареты, доктор? - Вот, бери. Равик приступил к осмотру. - Знаете, чего я никак не пойму? - сказала Леони, наблюдая за действиями Равика. - Чего? - Как после всех этих дел у вас еще хватает охоты спать с женщиной? - Этого я и сам не понимаю. У тебя все в порядке. Кто следующий? - Марта. Вошла Марта, бледная, изящная блондинка. У нее было лицо ангела с картины Боттичелли, но изъяснялась она на жаргоне улицы Блондель. - Я совсем здорова, доктор. - Отлично, сейчас посмотрим. - Но я, ей-богу, здорова. - Тем лучше. Внезапно в комнате появилась Роланда и взглянула на Марту. Та больше ничего не сказала, но с беспокойством покосилась на Равика. Он внимательно осматривал ее. - Да ведь ничего нет, доктор. Вы же знаете, как я осторожна. Равик промолчал. Марта, запинаясь, продолжала лопотать что-то невнятное. Равик закончил осмотр. - Ты больна, Марта, - сказал он. - Что? - вскрикнула она. - Не может этого быть! Неправда это! - Это правда. Она посмотрела на него и внезапно разразилась потоком брани: - Вот сволочь! Вот сволочь проклятая! Я сразу ему не поверила... Гадина холеная! Я, мол, студент, я здоров... кому, мол, как не мне, знать... учится на медицинском... Кобель паршивый! - А ты куда смотрела? - Да смотрела я... Но все случилось так быстро, а он заладил свое - студент да студент... Равик кивнул. Старая история. Студент-медик заболел триппером и занялся самолечением. Через две недели, не показавшись врачу, решил, что выздоровел. - Сколько это продлится, доктор? - Шесть недель. Равик знал - лечение продлится дольше. - Шесть недель? Полтора месяца без заработка. А там, быть может, и больница. - Меня отправят в больницу? - Посмотрим. Возможно, потом будем лечить тебя на дому... если ты обещаешь... - Все обещаю! Только не в больницу! - Лечь в больницу все же придется. Иначе нельзя. Марта не отрывала глаз от Равика. Все проститутки как огня боялись больницы, где их держали под строжайшим надзором. Но иного выхода не было. Находясь дома, они, чтобы хоть немного заработать, через несколько дней, вопреки всем обещаниям, тайком выходили на улицу, охотились за мужчинами и заражали их. - Все расходы оплатит мадам, - сказал Равик. - А я! Я-то! Шесть недель без заработка. Я только что купила в рассрочку черно-бурую лису. Пропущу срок очередного взноса, и все пропало. Она расплакалась. - Пойдем, Марта, - сказала Роланда. - Вы не возьмете меня обратно! Я знаю! - заголосила Марта. - Потом... потом вы не возьмете меня обратно!.. Никогда, ни за что!.. Значит, на улицу... И все... и все... из-за этого... гладкого кобеля... - Мы возьмем тебя обратно. Ты приносишь хороший доход. Мужчины тебя любят. - Правда? - Марта взглянула на нее. - Конечно. А теперь пойдем. Марта и Роланда вышли. Равик смотрел им вслед. Марту обратно не возьмут. Мадам слишком осторожна. Следующий этап в жизни Марты, вероятно, какой-нибудь дешевый публичный дом на улице Блондель. А потом просто улица. Потом кокаин, снова больница, торговля цветами или сигаретами. Или, если повезет, - сутенер, который будет ее избивать, оберет до нитки, пока, наконец, не вышвырнет вон. Столовая отеля "Энтернасьональ" находилась в подвале. Поэтому постояльцы называли ее "катакомба". Днем сквозь плиты толстого стекла, которыми была вымощена часть двора, сюда просачивался тусклый свет. Столовая была одновременно курительной, гостиной, холлом, залом собраний и спасительным убежищем для беспаспортных эмигрантов: в случае полицейской облавы они могли улизнуть отсюда во двор, со двора - в гараж, а из гаража - на соседнюю улицу. Равик и швейцар ночного бара "Шехерезада" Борис Морозов сидели в том углу "катакомбы", который хозяйка именовала "Пальмовым залом": здесь в кадке из майолики, стоявшей на тонконогом столике, коротала свой век чахлая пальма. Морозов жил в Париже уже пятнадцать лет. Он был одним из тех немногих русских эмигрантов, которые не выдавали себя за гвардейских офицеров и не кичились дворянским происхождением. Они играли в шахматы. "Катакомба" была пуста. Только за одним столиком сидели несколько человек; они пили и громко разговаривали, то и дело провозглашая тосты. Морозов с досадой посмотрел на них. - Можешь ты мне объяснить, Равик, почему именно сегодня здесь стоит такой галдеж? Почему эти эмигранты не идут спать? Равик рассмеялся. - Какое мне до них дело? Это фашистская секция отеля. - Испания? Там ты ведь тоже был. - Да, но не на их стороне. К тому же как врач. А это испанские монархисты. Самые что ни на есть махровые фашисты. Жалкие остатки этого сброда, все другие давным-давно вернулись домой. А эти все никак не решатся. Франко, видите ли, для них слишком груб. Что до мавров, истреблявших испанцев, то против них они, разумеется, ничего не имеют. Морозов расставлял фигуры. - Похоже, они отмечают зверскую бомбежку Герники. Или победу итальянских и немецких пулеметов над испанскими горняками и крестьянами. Ни разу еще не видел тут этих типов. - Они здесь уже несколько лет. Ты их не видишь потому, что не столуешься здесь. - А ты? - Тоже нет. Морозов ухмыльнулся. - Ладно, - сказал он, - опустим мой следующий вопрос и твой следующий ответ, который наверняка будет оскорбительным. По мне, так пусть они хоть родились тут. Только бы говорили потише. Вот... добрый старый ферзевый гамбит. Равик сделал ход пешкой. Они быстро разыграли дебют. Потом Морозов задумался. - Есть тут вариант Алехина... Один из испанцев подошел к столику. У него были узко поставленные глаза. Морозов с недовольством разглядывал его. Испанец едва держался на ногах. - Господа, - учтиво сказал он. - Полковник Гомес просит вас выпить с ним бокал вина. - Сударь, - ответил Морозов с той же учтивостью. - Мы играем партию чемпионата на первенство семнадцатого округа города Парижа. Благодарим покорно, но присоединиться к вам не можем. Испанец и бровью не повел. Он обратился к Равику с такой церемонностью, словно находился при дворе Филиппа II. - Не так давно вы оказали любезность полковнику Гомесу. Поэтому накануне своего отъезда он хотел бы выпить с вами бокал вина. - Мой партнер, - ответил Равик не менее церемонно, - уже объяснил вам, что мы должны доиграть эту партию. Поблагодарите полковника Гомеса. Я весьма сожалею. Испанец поклонился и направился к своему столику. Морозов усмехнулся. - Совсем как русские в первые годы эмиграции. Цепляются за свои титулы и манеры, как за спасательный круг. Какую любезность ты оказал этому готтентоту? - Прописал слабительное. Латинские народы весьма дорожат исправным пищеварением. - Неплохо. - Морозов сощурился. - Стародавняя слабость демократов. Фашист в той же ситуации прописал бы демократу мышьяк. Испанец вернулся. - Старший лейтенант Наварро, - представился он с тяжеловесной серьезностью человека, который много выпил, но не сознает этого. - Адъютант полковника Гомеса. Сегодня ночью полковник покидает Париж. Он отправляется в Испанию, чтобы присоединиться к доблестной армии генералиссимуса Франко. Поэтому он желал бы осушить с ва- ми бокал за свободу Испании и в честь испанской армии. - Старший лейтенант Наварро, - лаконично ответил Равик. - Я не испанец. - Мы это знаем, вы немец. - На лице Наварро мелькнула тень заговорщической улыбки. - Именно этим и объясняется желание полковника выпить с вами. Германия и Испания - друзья. Равик взглянул на своего партнера. Какая ирония судьбы! Уголки рта у Морозова дрогнули. - Старший лейтенант Наварро, - сказал он. - Сожалею, но вынужден настоять на том, чтобы доиграть партию с доктором Равиком. О результате игры сегодня же необходимо сообщить по телеграфу в Нью-Йорк и Калькутту. - Сударь, - холодно ответил Наварро. - Мы ожидали, что вы откажетесь. Россия - враг Испании. Приглашение относилось только к доктору Равику. Мы были вынуждены пригласить вас лишь потому, что вы здесь вместе. Морозов поставил на свою огромную ладонь выигранного коня и посмотрел на Равика. - Тебе не кажется, что пора кончать эту комедию? - Вне всяких сомнений. - Равик обернулся к испанцу: - Молодой человек, я думаю, вам лучше всего вернуться к своим. Вы беспричинно оскорбляете полковника Морозова, который никак не связан с сегодняшней Россией. Не дожидаясь ответа, он склонился над шахматной доской. С минуту Наварро постоял в нерешительности, затем удалился. - Он пьян и вдобавок, как многие латиняне, лишен чувства юмора, - сказал Равик. - Но это вовсе не значит, что и у нас его не должно быть. Вот почему я и произвел тебя в полковники. Насколько мне известно, ты был всего-навсего жалким подполковником. Мог ли я допустить, чтобы ты оказался рангом ниже этого Гомеса. - Перестань болтать, мой мальчик. За всеми этими разговорами я прозевал алехинский вари- ант. Похоже, слон потерян. - Морозов поднял голову. - Господи, еще один идет. Второй адъютант. Что за публика! Это был сам полковник Гомес. Равик откинулся на спинку стула, устраиваясь поудобнее. - Сейчас произойдет дискуссия между двумя полковниками. - Она будет коротка, сын мой. Полковник был еще более церемонен, чем его адъютант. Он извинился перед Морозовым за ошибку, допущенную Наварро. Извинение было принято. Теперь, когда недоразумение рассеялось, Гомес с какой-то уже совершенно фантастической церемонностью предложил, в знак примирения, выпить за Франко. На сей раз отказался Равик. - Но ведь вы наш немецкий союзник... - Полковник был явно озадачен. - Полковник Гомес, - сказал Равик, начиная терять терпение. - Оставим все так, как есть. Пейте за кого хотите, а я играю в шахматы. Полковник попытался осмыслить сказанное. - Стало быть, вы... - Не будем уточнять, - прервал его Морозов. - Это приведет только к лишним спорам. Гомес еще больше растерялся. - Но ведь вы, белогвардеец и царский офицер, должны быть против... - Мы ничего не должны. Мы весьма старомодны. У нас различные взгляды, и все-таки мы не стремимся проломить друг другу череп. По-видимому, Гомеса наконец осенило. Он подтянулся. - Понимаю, - заявил он. - Мягкотелая демократия... - Послушайте, милейший, - сказал Морозов с внезапной угрозой в голосе. - Убирайтесь отсюда! Вам следовало это сделать еще несколько лет назад. В Испанию! Воевать! А за вас там воюют немцы и итальянцы. Привет! Он встал. Гомес, не сводя глаз с Морозова, отступил на шаг. Затем резко повернулся и пошел к своему столику. Морозов снова сел. Он вздохнул и позвонил официантке. - Кларисса, принесите два двойных кальвадоса. Кларисса кивнула и ушла. - Бравые рубаки. - Равик рассмеялся. - Примитивное мышление и крайне сложные представления о чести. То и другое затрудняет жизнь, ежели человек пьян. - Оно и видно... А вот и следующий. Настоящая процессия. Кто же на сей раз? Уж не сам ли Франко? Это был снова Наварро. Остановившись в двух шагах от столика, он обратился к Морозову: - Полковник Гомес сожалеет, что не может вызвать вас на дуэль. Этой ночью он покидает Париж. Кроме того, его миссия слишком важна, чтобы рисковать неприятностями с полицией. - Он повернулся к Равику. - Полковник Гомес задолжал вам гонорар за консультацию. Он швырнул на стол скомканную бумажку в пять франков и собрался было уйти. - Минуточку, - сказал Морозов. Кларисса уже стояла у столика с подносом. Он взял рюмку с кальвадосом, посмотрел на нее, покачал головой и поставил обратно. Затем взял с подноса стакан воды и выплеснул Наварро в лицо. - Быть может, это вас протрезвит, - спокойно заметил он. - Запомните на будущее: деньгами не швыряются. А теперь убирайтесь прочь, средневековый идиот! Ошеломленный Наварро вытирал лицо. Подошли другие испанцы. Их было четверо. Морозов медленно поднялся с места. Он был на голову выше испанцев. Равик остался сидеть. Он взглянул на Гомеса. - Не выставляйте себя на посмешище, - сказал он. - Вы все пьяны. У вас нет ни малейших шансов. Еще минута - и мы из вас бифштексы сделаем. Даже если бы вы были трезвы, у вас все равно ничего бы не вышло. Он вскочил, быстрым движением подхватил Наварро за локти, слегка приподнял, повернул и так резко опустил рядом с Гомесом, что тому пришлось посторониться. - А теперь оставьте нас в покое. Мы не просили вас приставать к нам. - Затем взял со столика пятифранковую бумажку и положил на поднос. - Это вам, Кларисса. От этих господ. - Первый раз получила от них на чай, - заявила Кларисса. - Благодарю. Гомес сказал что-то по-испански. Все пятеро повернулись, словно по команде "кругом", и пошли к своему столику. - Жаль, - сказал Морозов. - Я бы с удовольствием отделал этих молодчиков. К сожалению, нельзя. А все из-за тебя, беспаспортный подкидыш. Ты не жалеешь иногда, что не можешь затеять драку? - Не с этими. Есть другие, до которых мне хотелось бы добраться. Испанцы в углу снова загалдели. Затем разом поднялись, раздалось громкое трехкратное "Viva!" (1). Испанцы со звоном поставили бокалы на стол, и вся группа с воинственным видом удалилась. - Чуть было не выплеснул ему в рожу этот замечательный кальвадос. - Морозов взял рюмку и выпил. - Вот кто правит нынче в Европе! Неужели и мы были когда-то такими же болванами? - Да, - сказал Равик. Они играли около часа. Наконец Морозов поднял глаза от доски. - Пришел Шарль, - сказал он. - Кажется, ты ему зачем-то нужен. Молодой парень, помощник портье, подошел к столику с небольшим пакетом в руках. - Велели передать вам. - Мне? ---------------------------------------- (1) "Да здравствует!" (исп.) Равик разглядывал пакетик. На белой папиросной бумаге, перевязанной ленточкой, адреса не было. - Мне не от кого получать пакеты. По-видимому, ошибка. Кто принес? - Какая-то женщина... дама... - Женщина или дама? - спросил Морозов. - Так... что-то среднее. Морозов добродушно ухмыльнулся. - Довольно остроумно. - Здесь нет фамилии. Она сказала, что это для меня? - Не совсем так... Она сказала - для врача, который здесь живет. И... в общем, вы знаете эту даму. - Она так сказала? - Нет, - выпалил парень. - Но на днях она была тут. С вами, ночью. - Иногда ко мне действительно приходят да-, мы, Шарль. Но тебе должно быть известно, что скромность - высшая добродетель отельного служащего. Нескромность пристала только великосветским кавалерам. - Вскрой пакет, Равик, - сказал Морозов, - даже если он и не предназначен для тебя. В нашей достойной сожаления жизни мы проделывали вещи и похуже. Равик рассмеялся и раскрыл пакет. В нем была маленькая деревянная Мадонна, которую он видел в комнате той самой женщины. Он попытался припомнить имя. Как же ее звали? Мадлен... Мад... забыл. Что-то похожее, во всяком случае. Он осмотрел папиросную бумагу. Никакой записки. - Ладно, - сказал он помощнику портье. - Все в порядке. Равик поставил Мадонну на стол. Среди шахматных фигур она выглядела довольно нелепо. - Из русских эмигрантов? - спросил Морозов. - Нет. Сперва и я так подумал. Равик заметил, что губной помады на Мадонне больше нет. - Что с ней делать? - Поставь куда-нибудь. Любую вещь можно куда-нибудь поставить. Места на земле хватает для всего. Только не для людей. - Покойника, вероятно, уже похоронили. - Так это та самая женщина? - Да. - Ты хоть раз справился о ней? Сделал для нее еще что-нибудь? - Нет. - Странное дело - нам всегда кажется, что если мы помогли человеку, то может отойти в сторону; но ведь именно потом ему становится совсем невмоготу. - Я не благотворительное общество, Борис. Я видел вещи нестрашнее и все равно ничего не делал. С чего ты взял, будто ей именно сейчас так тяжело? - Посуди сам, только теперь она до конца почувствовала свое одиночество. До сих пор рядом с ней был мужчина, пусть даже мертвый. Но он был на земле. Теперь же он под землей... ушел... его больше нет. А вот это, - Морозов показал на Мадонну, - не благодарность. Это крик о помощи. - Я спал с ней, - сказал Равик, - не зная, что у нее случилось. Я хочу об этом забыть. - Чепуха! Как раз это - самая пустяковая вещь на свете, если нет любви. Одна моя знакомая говорила мне, что легче переспать с мужчиной, чем назвать его по имени. - Морозов наклонился вперед. Свет лампы отражался в его крупном лысом черепе. - Я тебе вот что скажу, Равик: будем подобрее, если только можем и пока можем, ведь нам в жизни еще предстоит совершить несколько так называемых преступлений. По крайней мере, мне. Да и тебе, пожалуй, тоже. - Верно. Морозов обхватил рукой кадку с чахлой пальмой. Она слегка покачнулась. - Жить - значит жить для других. Все мы питаемся друг от друга. Пусть хоть иногда теплится огонек доброты... Не надо отказываться от нее. Доброта придает человеку силы, если ему трудно живется. - Ладно. Зайду завтра к ней. - Вот и прекрасно, - сказал Морозов. - Этого-то мне и хотелось. А теперь хватит разглагольствовать. Кто играет белыми? V Хозяин отеля сразу узнал Равика. - Дама у себя в номере, - сказал он. - Вы не предупредите ее по телефону, что я пришел? - В комнате нет телефона. Можете спокойно подняться наверх. - Какой номер? - Двадцать седьмой. - Я запамятовал ее имя... Как ее зовут? Хозяин не выказал и тени удивления. - Маду... Жоан Маду, - уточнил он. - Не думаю, что это ее настоящее имя. Вероятно, артистический псевдоним. - Почему артистический? - Когда въехала, записалась актрисой. И имя вроде такое, звучит по-актерски. Не правда ли? - Не уверен. Я знал одного актера, который выступал под именем Густав Шмидт. А на самом деле его звали граф Александр Мария фон Цамбона. Густав Шмидт - его псевдоним и, как видите, звучит совсем не по-актерски, не правда ли? Хозяин не сдавался. - В наши дни много чего случается, - заявил он. - Не так уж много. Обратитесь к истории, и вы увидите, что мы живем в относительно спокойное время. - Благодарю, с меня хватает. - С меня тоже. Но нужно искать себе утешение в чем только можно... Двадцать седьмой, вы сказали? - Да, мсье. Равик постучал в дверь. Никто не откликнулся. Он постучал снова и услышал невнятный ответ. Он открыл дверь и увидел на кровати у стены женщину. Она медленно подняла на него глаза. На ней был синий английский костюм, тот же, что и в первый раз. Она казалась бы менее одинокой, если бы лежала на постели непричесанная и в халате. Но она оделась неведомо для кого и для чего, просто по привычке, потерявшей уже всякий смысл, и у Равика защемило сердце. Это было ему знакомо - он видел сотни людей, эмигрантов, заброшенных на чужбину, - они сидели так же. Крохотные островки призрачного существования, они сидели, не зная, что делать, и только сила привычки поддерживала в них жизнь. Он прикрыл за собой дверь. - Надеюсь, не помешал, - сказал он и тут же почувствовал всю бессмысленность своих слов. Что, собственно, могло помешать этой женщине? Ей уже ничего не могло помешать. Он положил шляпу на стул. - Вам все удалось уладить? - спросил он. - Да. Хлопот было немного. - Обошлось без трудностей? - Да. Равик сел в единственное кресло, стоявшее в комнате. Пружины заскрипели, и он почувствовал, что одна из них сломана. - Вы собирались куда-нибудь уходить? - спросил он. - Да. Не сейчас... попозже... В общем, никуда... Просто так. Что мне еще делать? - Ничего. На первых порах так и надо. У вас нет знакомых в Париже? - Нет. - Никого? Женщина устало подняла голову. - Никого... кроме вас, хозяина отеля, кельнера и горничной. - Она невесело улыбнулась. - Не так уж много, правда? - Да, немного. А мсье... - Равик силился вспомнить фамилию покойного. Он забыл ее. - Нет, - сказала она. - У Рачинского в Париже не было знакомых, а может быть, я просто ничего о них не знала. Он заболел сразу после нашего приезда. Равик не собирался засиживаться у нее. Теперь, увидев ее состояние, он изменил свое намерение. - Вы ужинали? - Нет. Я не голодна. - Вы сегодня вообще что-нибудь ели? - Да. Днем. Днем это проще. А вот вечером... Равик осмотрелся. От маленькой пустой комнаты веяло безнадежностью, тоской и ноябрем. - Вам пора выбираться отсюда, - сказал он. - Пойдемте. Поужинаем вместе. Он ожидал возражений. Женщина выглядела совершенно равнодушной ко всему. Казалось, ничто не способно ее расшевелить. Но она сразу встала и взяла свой плащ. - Этого недостаточно, - сказал он. - Плащ слишком тонок. Нет ли чего-нибудь поплотнее? На улице холодно. - Днем шел дождь... - Он и сейчас идет. Но все равно холодно. Наденьте что-нибудь под плащ - легкое пальто или хотя бы свитер. - Свитер у меня есть. Она подошла к большому чемодану, - Равик заметил, что она почти ничего не вынула из него, - достала оттуда черный свитер и, сняв жакет, натянула на себя. У нее были прямые красивые плечи. Потом взяла берет, надела жакет и плащ. - Так лучше? - Намного. Они спустились по лестнице. Хозяина внизу не было. Перед доской с ключами сидел портье и сортировал письма. От него разило чесноком. Рядом неподвижно сидела пятнистая кошка и глядела на него. - Еще не захотели есть? - спросил Равик на улице. - Не знаю. Разве что чуть-чуть... Равик подозвал такси. - Хорошо. Тогда поедем в "Бель орор". Там можно быстро поужинать. В этот поздний час ресторан "Бель орор" был почти пуст. Они выбрали столик на втором этаже, в узком зале с низким потолком. Кроме них, за столиком у окна сидели мужчина и женщина и ели сыр, а неподалеку от них тощий мужчина уплетал целую гору устриц. Подошел кельнер, критически оглядел клетчатую скатерть и, поразмыслив, решил заменить ее свежей. - Две рюмки водки, - сказал Равик. - Похолоднее. - И, обратившись к своей спутнице: - Мы немного выпьем и приналяжем на закуски. Думаю, для вас это будет лучше всего. "Бель орор" славится своими Hors d'oeuvres (1). Да тут вряд ли и есть что-либо еще. Во всяком случае, начав с закусок, ничего другого уже не захочешь. Их здесь уйма - горячие и холодные, и все очень хороши. Давайте попробуем. Кельнер принес водку и достал блокнот. - Графин Vin rose (2), - сказал Равик. - Есть у вас "анжу"? - "Анжу" разливное розовое, Слушаюсь, мсье. - Большой графин на льду. И закуски. Кельнер ушел. В дверях его едва не сбила с ног быстро взбежавшая по лестнице женщина в красной шляпке с пером. Она оттолкнула его и подошла к тощему мужчине, истреблявшему устриц. - Альбер, - сказала она. - Ты подлец... - Тсс... - прошипел Альбер, оглядываясь. - Никаких тсс! Женщина положила мокрый зонтик поперек стола и с решительным видом уселась. На Альбера это не произвело особого впечатления. ---------------------------------------- (1) Закуски (фр.). (2) Розовое вино (фр.). - Cherie (1)... - начал он и перешел на шепот. Равик улыбнулся и поднял рюмку. - Давайте выпьем до дна. Салют! - Салют! - сказала Жоан Маду и выпила. Появился кельнер с закусками - они доставлялись к столикам на маленьких тележках. - Что будете есть? - Равик посмотрел на Жоан. - Самое простое - взять всего понемногу. Он наполнил ее тарелку. - Не беда, если не понравится. Прикатят Другие тележки. Это только начало. Равик набрал и себе различных закусок и, не обращая на нее внимания, принялся за еду. Вдруг он почувствовал, что она тоже ест. Он очистил небольшого омара и подал ей. - Попробуйте. Это вкуснее, чем лангусты... А теперь Pate Maison (2). С корочкой белого хлеба... Вот видите, как хорошо... Еще немного вина. Легкого, терпкого и холодного. - Я доставляю вам слишком много беспокойства, - сказала Жоан. - Да, стараюсь, как обер-кельнер, - рассмеялся Равик. - Нет, но все-таки вы слишком беспокоитесь. - Не люблю есть один. Вот и все. Так же, как и вы. - Я плохой партнер. - Нет, хороший, - сказал Равик. - За столом вы партнер первоклассный. Не выношу болтливых людей. И тех, кто слишком громко разговаривает. Он посмотрел в сторону Альбера. Красная шляпка с пером, ритмично постукивая зонтиком по столу, во всеуслышание растолковывала ему, почему именно он подлец. Альбер слушал ее терпеливо и довольно равнодушно. Жоан едва заметно улыбнулась. - Этого я не умею. - А вот и еще одна тележка с провиантом. Продолжим программу или вы сперва покурите? ---------------------------------------- (1) Дорогая (фр.). (2) Вид паштета (фр.). - Сперва покурю. - Вот, пожалуйста. Сегодня у меня другие. Не с черным табаком. Он дал ей огня. Жоан откинулась на спинку стула и глубоко затянулась. Потом открытым, прямым взглядом посмотрела на Равика. - Хорошо сидеть вот так, - сказала Жоан, и ему вдруг показалось, что она вот-вот разрыдается. Кофе они пили в "Колизее". Большой зал, выходящий окнами на Елисейские Поля, был переполнен, но они нашли столик внизу, в баре; верхняя половина стен была облицована стеклянными панелями, за которыми сидели попугаи и порхали пестрые тропические птички. - Вы уже подумали, что вам делать дальше? - спросил Равик. - Нет, еще не подумала. - Вы приехали сюда с определенной целью? Она помедлила с ответом. - Нет, без особых намерений. - Я спрашиваю не из любопытства. - Знаю. Вы считаете, что я должна чем-то заняться. И я не хочу того же. Твержу себе об этом каждый день. Но вот... - Хозяин отеля сказал мне, что вы актриса. Я его не спрашивал. Сам сказал, когда я справился о вашей фамилии. - А разве вы уже забыли? Равик взглянул на нее. Она спокойно смотрела на него. - Забыл, - сказал он. - Записку оставил в отеле, а без нее никак не мог вспомнить. - А теперь помните? - Да. Жоан Маду. - Я не бог весть какая актриса, - сказала она. - Раньше играла только небольшие роли. А в последнее время вообще не играла. К тому же я недостаточно хорошо говорю по-французски. - А какой язык ваш родной? - Итальянский. Я выросла в Италии. Говорю еще немного по-английски и по-румынски. Отец румын. Он умер. Мать англичанка. Она сейчас в Италии, не знаю только где. Ее слова почти не доходили до Равика. Ему было скучно, и он не знал толком, о чем еще говорить с ней. - А, кроме этого, вы чем-нибудь занимались? - спросил он, чтобы о чем-то спросить. - Не считая маленьких ролей, о которых вы говорили? - Да, пустяками в том же роде. Немного пела, немного танцевала. Он с сомнением посмотрел на нее. Пела? Танцевала? Глядя на нее, этого не скажешь. Было в ней что-то блеклое, стертое, отнюдь не привлекательное. И на актрису она ничуть не походила, хотя это слово можно толковать очень широко. - Петь и танцевать вы могли бы попробовать и здесь, - сказал он. - Для этого не нужно в совершенстве владеть французским. - Да, но сперва надо найти какое-то место. А когда никого не знаешь... Морозов! - внезапно осенило Равика. "Шехерезада". Ну конечно! Морозов должен быть в курсе таких дел. При этой мысли Равик оживился. Ведь именно Морозову он обязан сегодняшним унылым вечером. Вот он и сплавит ему эту женщину, пусть Борис покажет, на что он способен. - Вы говорите по-русски? - спросил он. - Немного. Знаю несколько песен. Цыганских. Они похожи на румынские. А что? - Я знаком с человеком, который кое-что смыслит во всем этом. Может быть, он сумеет вам помочь. Я дам его адрес. - Боюсь, ничего из этого не получится. Антрепренеры все на один манер. Тут рекомендации мало помогают. Как видно, Жоан угадала его желание отделаться от нее под благовидным предлогом. И так как это была правда, он запротестовал. - Человек, о котором я говорю, не антрепренер. Он швейцар в "Шехерезаде". Это русский ночной клуб на Монмартре. - Швейцар? - Жоан подняла голову. - Это другое дело. Швейцары знают больше антрепренеров. Может быть, тут что-нибудь и получится. Вы его хорошо знаете? - Да. Равик был удивлен: она вдруг заговорила деловым тоном! Быстро это у нее получается, подумал он. - Мы с ним друзья. Его зовут Борис Морозов, - сказал он. - Уже целых десять лет служит в "Шехерезаде". У них там всегда большая программа. Номера часто меняются. Морозов на дружеской ноге с распорядителем. Если не выйдет с "Шехерезадой", он наверняка еще что-нибудь придумает. Хотите попробовать? - Да. Когда? - Лучше всего зайти часов в девять вечера. В эту пору ему еще нечего делать, и он сможет вами заняться. Я его предупрежу. Равик уже предвкушал, какое лицо сделает Морозов. Он вдруг испытал облегчение. Слабое чувство ответственности, которое он все еще испытывал, исчезло. Он сделал все, что мог, и теперь пусть она действует сама. - Вы устали? - спросил он. Жоан Маду посмотрела ему прямо в глаза. - Я не устала. Но я знаю: сидеть со мной - не большое удовольствие. Вы приняли во мне участие, и я вам благодарна. Вы вытащили меня из отеля, развлекли разговором. Это для меня много, ведь все эти дни я ни с кем слова толком не сказала. Теперь я пойду. Вы сделали для меня более чем достаточно. И все еще делаете. Не знаю, что сталось бы со мной без вас! Господи, подумал Равик, начинается! Раздосадованный, он отвел взгляд и уставился прямо перед собой в стеклянную перегородку. Голубка пыталась изнасиловать какаду. Того одолевала такая скука, что он даже не сопротивлялся, а продолжал клевать корм, не обращая на голубку никакого внимания. - Разве это участие? - сказал Равик. - А что же еще? Голубка утихомирилась. Она соскочила с широкой спины какаду и принялась охорашиваться. Какаду равнодушно задрал хвост и опорожнился. - Выпьем доброго старого "арманьяка", - сказал Равик. - Вот вам лучший ответ. Поверьте, не так уж я человеколюбив. Немало вечеров я провожу где попало, совсем один. По-вашему, это очень интересно? - Нет, но я плохой партнер. Это еще хуже. - Я разучился искать себе партнеров. Вот ваш "арманьяк". Салют! - Салют! Равик поставил рюмку. - Так, а теперь прочь из этого зверинца. Вам, наверно, не хочется в отель? Жоан отрицательно покачала головой. - Ладно. Тогда в путь. Поедем в "Шехерезаду". Там выпьем. Это, видимо, необходимо нам обоим, а вы заодно посмотрите, что там делается. Было около трех часов ночи. Они стояли перед отелем "Милан". - Вы достаточно выпили? - спросил Равик. Жоан ответила не сразу. - Там, в "Шехерезаде", мне казалось, что достаточно. Но теперь, когда я вижу эту дверь... недостаточно. - Дело поправимое. Может быть, тут в отеле еще найдется что-нибудь. А то зайдем в кабачок и купим бутылку. Пойдемте. она посмотрела на него. Потом на дверь. - Хорошо, - сказала она, решившись, но не сдвинулась с места. - Подняться одной наверх... в пустую комнату... - Я провожу вас, и мы захватим с собой бутылку. Портье проснулся. - У вас еще можно что-нибудь выпить? - спросил Равик. - Коктейль с шампанским угодно? - тут же деловито осведомился он, хотя его все еще одолевала дремота. - Благодарю покорно. Нам бы чего-нибудь покрепче. Коньяку, например. Бутылку. - "Курвуазье", "мартель", "эннесси", "бискюи дюбушэ"? - "Курвуазье". - Слушаюсь, мсье. Откупорю и принесу в номер. Они поднялись по лестнице. - Ключ у вас есть? - спросил Равик. - Комната не заперта. - Если будете оставлять открытой, могут украсть деньги и документы. - Украсть можно и при запертой двери.. - Тоже верно... с такими замками. И все-таки тогда это не так просто. - Может быть. Но я не люблю возвращаться одна, доставать ключ и отпирать пустую комнату... точно гроб открываешь. Достаточно и того, что входишь туда... где тебя не ждет ничего, кроме нескольких чемоданов. - Нигде ничто не ждет человека, - сказал Равик. - Всегда надо самому приносить с собой все. - Возможно. Но и тогда это только жалкая иллюзия. А здесь и ее нет... Жоан бросила пальто и берет на кровать и посмотрела на Равика. Ее светлые большие глаза словно в гневном отчаянии застыли на бледном лице. С минуту она оставалась неподвижной. Потом, заложив руки в карманы жакета, принялась ходить небольшими шагами из угла в угол маленькой комнаты, упруго и резко поворачиваясь на носках. Равик внимательно глядел на нее: в ней вдруг появилась сила и какая-то стремительная грациозность. Казалось, комната для нее мала. Раздался стук в дверь. Портье принес коньяк. - Не желают ли господа закусить? Курица, сэндвичи... - Это было бы излишней тратой времени, дорогой мой. - Равик расплатился и выпроводил его. Затем налил две рюмки. - Вот! Конечно, это по-варварски примитивно... но в затруднительных ситуациях именно примитив самое лучшее. Утонченность хороша лишь в спокойные времена. Вылейте. - А потом? - А потом еще одну рюмку. - Пробовала. Не помогает. Хмель не приносит облегчения, когда ты одна. - Надо только достаточно опьянеть. Тогда дело пойдет на лад. Равик присел на узкий шаткий шезлонг, стоявший у стены под прямым углом к кровати. Раньше он его не замечал. - Здесь был шезлонг, когда вы въезжали? - спросил он. Она отрицательно покачала головой. - Его поставили специально для меня. Я не хотела спать на кровати. Мне это казалось бессмысленным: кровать, раздеваться и все такое. Зачем? Утром и днем я еще кое-как держалась. А вот ночью... - Вам необходимо чем-то заняться. - Равик закурил сигарету. - Жаль, что мы не застали Морозова. Не знал, что сегодня он свободен. Сходите к нему завтра вечером. К девяти. Он что-нибудь для вас подыщет. В крайнем случае, работу на кухне. Тогда будете заняты по ночам. Ведь вы этого хотите? - Да. Жоан остановилась. Она выпила рюмку и села на кровать. - Каждую ночь я ходила по улицам. Пока ходишь, все вроде бы легче. Но когда сидишь и потолок падает тебе на голову... - С вами ничего не случилось во время этих прогулок? Вас ни разу не обокрали? - Нет. Вероятно, по мне видно, что много у меня не украдешь. - Она протянула Равику пустую рюмку. - Ну, а остальное? Довольно часто мне очень хотелось, чтобы кто-то хотя бы заговорил со мной! Лишь бы не чувствовать себя пустым местом, шагающим автоматом! Лишь бы на тебя взглянули чьи-то глаза - глаза, а не камни! Лишь бы не метаться по городу, как отверженная, словно ты попала на чужую планету! - Она отбросила назад волосы и взяла у Равика полную рюмку. - Не знаю, почему я говорю об этом. Мне этого вовсе не хочется. Может быть, оттого, что последние дни я была немой. Может быть, оттого, что сегодня в первый раз... - Она запнулась. - Не слушайте меня... - Я пью, - ответил Равик. - Говорите все, что хотите. Сейчас ночь. Никто вас не слышит. Я слушаю самого себя. Утром все позабудется. Он откинулся на спинку шезлонга. Где-то шумел водопровод. Изредка пощелкивало в батарее отопления. В окно мягкими пальцами стучался дождь. - Когда возвращаешься и гасишь свет... и темнота оглушает тебя, словно маска с хлороформом... Тогда снова включаешь свет и смотришь, смотришь в одну точку... Я уже, конечно, пьян, подумал Равик. Сегодня почему-то раньше обычного. В чем дело? Полумрак? Или и то и другое? Но это уже не прежняя женщина - невзрачная и поблекшая. Она какая-то другая. Вдруг появились глаза. И лицо. Что-то на меня глядит... Должно быть, тени... Их озаряют сполохи нежного пламени в моей голове... Первые отблески хмеля. Равик не слушал, что говорила Жоан Маду. Он все это знал и не хотел больше знать. Одиночество - извечный рефрен жизни. Оно не хуже и не лучше, чем многое другое. О нем лишь чересчур много говорят. Человек одинок всегда и никогда. Вдруг где-то в мглистой дымке зазвучала скрипка. Загородный ресторан на зеленых холмах Будапешта. Удушливый аромат каштанов. Вечер. И, - как юные совы, примостившиеся на плечах, - мечты с глазами, светлеющими в сумерках. Ночь, которая никак не может стать ночью. Час, когда все женщины красивы. Вечер, как огромная бабочка, распластал широкие коричневые крылья... Он поднял глаза. - Спасибо, - сказала Жоан. - За что? - За то, что вы дали выговориться, не слушая меня. Это было хорошо. Я в этом нуждалась. Равик кивнул, он заметил, что ее рюмка снова пуста. - Хорошо, - сказал он. - Я оставлю вам бутылку. Он встал. Комната. Женщина. Больше ничего. Бледное лицо, в котором уже ничто не светилось. - Вы хотите идти? - спросила Жоан. Она оглянулась, точно в комнате кто-то прятался. - Вот адрес Морозова. И его имя, чтобы вы не забыли. Завтра вечером, в девять. - Равик записал все на бланке для рецепта, вырвал листок из блокнота и положил на чемодан. Жоан встала и взяла плащ и берет. Равик посмотрел на нее. - Можете меня не провожать. - Я не собираюсь. Только не хочу оставаться здесь. Не сейчас. Поброжу еще немного. - Все равно придется вернуться. И опять будет то же самое. Не лучше ли остаться? Ведь самое трудное осталось позади. - Скоро утро. Когда я вернусь, уже будет утро, и жить станет проще. Равик подошел к окну. Дождь лил не переставая. В желтом свете фонарей его мокрые серые нити извивались на ветру. - Вот что, - сказал он. - Выпьем еще по рюмке, и ложитесь спать. Погода не для прогулок. Он взял бутылку. Неожиданно Жоан вплотную придвинулась к нему. - Не оставляй меня здесь, - быстро и горячо заговорила она, и он почувствовал ее дыхание. - Не оставляй меня здесь одну... Только не сегодня. Я не знаю, что со мной такое, но только не сегодня! Завтра наберусь мужества, но сегодня не могу... Я измучена, надломлена, разбита и теряю последние силы... Не надо было уводить меня отсюда сегодня, именно сегодня... Теперь я не вынесу одиночества... Равик осторожно поставил бутылку на стол и высвоб