овернулся ко мне: -- Что скажете, Дороти? Именно он, и только он открыл Льюиса, это было ясно. Я молча закивала, что в данной ситуации служило лучшим ответом. Джей повернулся к Льюису: -- Как вы себя находите? -- Я себя не нахожу, --мрачно отреагировал Льюис. -- Где учились играть? -- Нигде. -- Нигде? Не загибайте, приятель. Льюис встал. На его лице отразилось отвращение. -- Я никогда не лгу, мистер... мистер... Впервые в жизни я увидела, как Джей растерялся. Он слегка покраснел и сказал: -- Я и не говорю, что вы лжете. Просто для начинающего у вас потрясающая естественность. Дороти может вам подтвердить. Он обернулся с просящим видом, который меня развеселил. Я пришла на помощь: -- Действительно, Льюис, вы прекрасно смотрелись. Он улыбнулся и вдруг наклонился ко мне, как будто мы были одни. -- Это правда? Я вам понравился? Увидев его лицо в двух сантиметрах от моего, я беспокойно заерзала в кресле. -- Ну конечно, Льюис, я уверена, что перед вами открывается блестящая карьера и... Джей скромно кашлянул, как я того и ожидала. -- Я подготовлю контракт, Льюис, и вы сможете, если захотите, показать его адвокату. Где можно вас найти? Я вжалась в кресло и услышала, как Льюис спокойно ответил: -- Я живу у мадам Сеймур. Глава шестая Большого скандала не вышло, как-никак мое имя не гремит на весь Голливуд. Я удостоилась пары сплетен и нескольких дурацких поздравлений по поводу успехов моего протеже. Но слухи не пошли дальше дверей моего кабинета. Ни одна кумушка не заглянула ко мне на огонек. Небольшая заметка в кинематографической газете сообщала о контракте, подписанном знаменитым Джеем Грантом и неизвестным Льюисом Майлзом. Только Пол Бретт во время импровизированного обеда в баре студии серьезно спросил меня, что я собираюсь делать с Льюисом. Он похудел, что ему очень шло, выглядел немного грустным, как все сорокалетние холостяки в наших местах, и заставил меня вспомнить о существовании мужчин и любовных отношений. Я весело ответила, что с Льюисом не собираюсь делать ничего, что рада за него от всего сердца и что он вот-вот переедет. Пол посмотрел на меня с подозрением. -- Дороти, я вас всегда любил за то, что вы не лжете и не ломаете идиотских комедий, как это любят делать здешние дамы. -- Ну и что дальше? -- Только не говорите мне, что такая женщина, как вы, безгрешно живет уже месяц с красивым молодым человеком. Я признаю, он действительно красив... Я рассмеялась: -- Пол, вы должны мне поверить. Он мне не нравится, по крайней мере в таком смысле. И я ему тоже. Это может показаться странным, но тут уж я ничего не могу поделать. -- Поклянитесь! Просто смешно, до чего мужчины обожают всякие клятвы. Ладно, я поклялась, и, к моему удивлению, Пол буквально расцвел. Я не считала его ни настолько наивным, чтобы поверить женской клятве, ни настолько влюбленным, чтобы ей обрадоваться. Мне вдруг пришло в голову, что я уже целый месяц живу с Льюисом под одной крышей, нигде практически не бываю и до сих пор не упала в объятия какого-нибудь красавца, хотя подобное случалось со мной в жизни достаточно часто. Я пригляделась к Полу, отметила его обаяние, элегантность, прекрасные манеры и назначила ему свидание на завтра. Он зайдет за мной часов в девять, мы пойдем поужинать и потанцевать "У Романова". Расстались мы чрезвычайно довольные друг другом. Вот почему на следующий день я вернулась домой чуть раньше обычного, решив разодеться в пух и прах и окончательно очаровать Пола Бретта. Льюис сидел в своем кресле, как всегда глядя в небо. Когда я подошла, он бросил мне какую-то бумагу. Я подхватила ее на лету. Это был контракт с Грантом. Там говорилось о трех фильмах с Льюисом, о довольно приличных гонорарах и о работе только с Грантом. Быстро проглядев контракт, я посоветовала Льюису для большей надежности сходить к моему адвокату. -- Вы довольны, Льюис? -- Мне все равно, --ответил он. --Если вам это нравится, я подпишу. Вы, кажется, куда-то торопитесь? -- На ужин, --сказала я весело. --Через час за мной зайдет Пол Бретт. Я взбежала по лестнице, забралась в ванну и, погружаясь в горячую воду, стала обдумывать свою будущую жизнь с этим великим оптимистом. Конечно, я выпутывалась и не из таких ситуаций: перед Льюисом отличная карьера, Пол по-прежнему в меня влюблен, мы идем ужинать, развлекаться, возможно, займемся любовью, и вообще жизнь-очень приятная штука. Я снисходительно посмотрела в зеркало на свое все еще стройное тело, на счастливое лицо, вышла из ванной и завернулась в очаровательный пеньюар от Порто, который моя дочь прислала из Парижа. Потом села перед маленьким столиком, достала целую кучу прекрасных кремов и принялась приводить себя в порядок. В зеркале я увидела, что пришел Льюис. Он вошел без стука, что меня очень удивило, но не обидело, потому что, как уже было сказано, я пребывала в отличном настроении. Он сел на пол возле меня. Один глаз я уже накрасила, а другой еще нет, поэтому выглядела очень глупо и быстро принялась исправлять положение. -- Где вы собираетесь ужинать? -- спросил Льюис. -- "У Романова". В Голливуде это один из лучших ресторанов, где принято ужинать. Скоро и вы там будете рассиживать, как настоящая звезда. -- Не говорите глупостей. Его голос зазвучал отрывисто, зло. Моя рука с карандашом застыла в воздухе. -- Я и не говорю глупостей. Это чудесное местечко. Он не ответил. Просто, как обычно, принялся смотреть в окно. Я закончила свой туалет, но почему-то постеснялась при Льюисе накрасить губы. Это показалось мне таким же непристойньм, как раздеться при ребенке. Вот почему я зашла в ванную, тщательно подрисовала сладострастный изгиб губ в стиле Кро-уфорд и надела свое любимое синее вечернее платье, сшитое по модели Сен Лорана. Пришлось немного повозиться с "молнией", поэтому я совершенно забыла о Льюисе и, выйдя, едва не наткнулась на него, все еще сидящего на ковре. Он вскочил и уставился на меня. Я улыбнулась, очень гордая собой. -- Ну что, как я вам нравлюсь? -- Вы мне больше нравитесь в костюме садовницы, --ответил он. Я засмеялась и направилась к двери. Пора было готовить коктейли. Но Льюис схватил меня за руку. -- А я что буду делать? -- Да все, что хотите, --ответила я удивленно. -- Есть телевизор, в холодильнике осталась лососина, если захотите, можете взять мою машину. Он держал меня за руку с видом одновременно нерешительным и сосредоточенным. Смотрел как бы сквозь меня, и я узнала этот взгляд слепца, который заметила еще в просмотровом зале-взгляд существа с другой планеты. Я попыталась высвободить руку, но безуспешно, и вдруг захотела, чтобы поскорее пришел Пол. -- Отпустите меня, Льюис, я тороплюсь. Я говорила тихо, как бы боясь его разбудить. Заметила, что у него на лбу и на верхней губе выступили капли пота, и подумала, здоров ли он. Наконец он очнулся, сгорбился, отпустил мою руку. -- Вы плохо застегнули колье, --сказал он. Легко обнял меня за шею и ловко поправил застежку на жемчужном ожерелье. Потом отступил на шаг, и я улыбнулась. Это длилось всего одно мгновение, но я почувствовала, как у меня по спине пробежали мурашки. Это не имело ничего общего с физическим волнением, которое может вызвать прикосновение мужской руки к вашей шее. Нет, это было что-то другое. Через час пришел Пол, он был очень мил с Льюисом, чуть снисходителен, но мил, и мы втроем выпили по коктейлю. Ко мне быстро вернулся мой оптимизм. Уходя, я помахала Льюису, который неподвижно стоял в дверном проеме-высокий, стройный силуэт, красивый, очень красивый, слишком красивый. Вечер прошел, как я и ожидала: встретила кучу друзей, целых два часа танцевала с Полом, потом он отвез меня к себе, немного навеселе. Я вновь ощутила восхитительный запах табака, тяжесть мужского тела, ласковый ночной шепот. Пол был мужественным, нежным, сказал, что любит меня, и попросил стать его женой. Я ответила "да"-наслаждение всегда заставляло меня делать Бог знает что. В шесть утра я потребовала, чтобы он проводил меня домой. Окно Льюиса было закрыто, и только утренний ветерок шумел в густых зарослях травы у меня на газоне. Глава седьмая Прошел месяц. Льюис начал сниматься в своей второй роли в цветном фильме с любовью и приключениями. При этом по вечерам он стал так часто мелькать на экране, что о нем заговорили. Казалось, его это мало заботило. Он ходил по студии, не произнося ни слова, все свое свободное время проводил в моем кабинете, опекаемый Кэнди, или мечтал среди старых декораций. Особенно ему нравились декорации ковбойских фильмов серии В, которые никогда не демонтировались-целые деревни домишек с балконами и деревянными лестницами, пустые внутри, трогательные и жалкие одновременно. Льюис часами гулял по этим ненастоящим улочкам, усаживался на ступеньки лестниц, закуривал сигарету. Вечером я отвозила его домой и часто оставляла одного. Одного, хотя все время советовала ему развлечься. Пол, как пастух, пытался ходить за мной по пятам, и мне приходилось пускать в ход весь свой дипломатический дар, чтобы этого избегать. Вокруг думали, что я завела себе сразу двоих, я ходила с лицом женщины-вамп, что мне очень шло. Такая милая ситуация тянулась почти три недели. Боже мой! Когда тебе хорошо, радуешься любой мелочи. Прелесть каждого дня, волнение ночи, легкое и приятное головокружение от спиртного, возбуждение от работы, здоровье, невероятное счастье, когда, просыпаясь, знаешь, что перед тобой целая жизнь, целый долгий день до самого вечера, пока, опустив голову на подушку, опять не погрузишься в небытие. Никогда я еще так не благодарила Бога или собственную мать за то, что существую. Все меня радовало: свежесть или влажность простыней, плечо любовника возле моей щеки или одиночество, океан голубой или серый, ровное американское шоссе, ведущее к студии, звучащая повсюду музыка и взгляд Льюиса, словно просящий о чем-то. Тут я задумалась. Стало как-то стыдно. Мне показалось, что я просто бросаю его каждый вечер. Когда я подъезжаю на машине к павильону, хлопаю дверцей и прохожу медленной и, надеюсь, изящной походкой уравновешенной женщины, то застаю Льюиса сжавшимся, озябшим, задумчивым и задаю себе бредовый вопрос: уж не ошиблась ли я, ведь полнота моей жизни, счастье, радость, любовь к мужчинам-совсем не главное? Может быть, надо просто подбежать к нему, обнять, спросить... спросить о чем? Меня пугало нечто во мне самой. Такое ощущение, что я столкнулась с чем-то незнакомым, пусть даже жалким, но совершенно "настоящим". Тогда я наклоняюсь, смеюсь, говорю: "Привет, Льюис", и он отвечает мне улыбкой. Один или два раза я видела его на съемках. Он стоит неподвижно перед жадным глазом кинокамеры, почти не жестикулирует, выглядит совершенно отрешенным и чем-то напоминает усталого льва, который сидит в клетке и смотрит на вас своими безжалостными глазами. Болтон решил его перекупить. Для него это не составляло труда: в Голливуде никто не мог ему отказать. Джей Грант тем более. Поэтому он встретился с Льюисом, перекупил его первый контракт и предложил другой, гораздо более выгодный. Я пришла в бешенство. Еще и потому, что Льюис даже не решился мне рассказать об этом разговоре. Пришлось проявить настойчивость. -- У него большой кабинет. Он стоял позади со своей сигаретой. Усадил меня и стал названивать какому-то типу. Льюис говорил медленно, скучающим голосом. Мы сидели на террасе, я решила сегодня никуда не уходить. -- Что же вы сделали? -- Взял у него со стола журнал и начал читать. Тут я немного обрадовалась. Сцена, когда какой-то парень читает журнал перед носом Джерри Болтона, мне показалась весьма приятной. -- И что дальше? -- Он повесил трубку и спросил, не кажется ли мне, что я на приеме у дантиста? -- А вы что ответили? -- Я сказал, что нет. И что я вообще не хожу к дантисту. У меня прекрасные зубы. Он наклонился ко мне и приподнял пальцем верхнюю губу, чтобы доказать справедливость своих слов. Зубы у него были белые и узкие, как у волка. Я кивнула. -- А потом? -- А потом ничего. Он выругался и сказал, что, занимаясь мною, он оказывает мне большую честь, или что-то в этом роде. И что хочет сделать мне карьеру, ммм... как там он ее назвал?.. "престижную". --Он вдруг расхохотался. -- Престижную карьеру... мне!.. Я ему ответил, что мне это безразлично. Просто хочется заработать побольше денег. Вы знаете, я ведь присмотрел "Роллс-ройс". -- Что? -- Ну, знаете, "Роллс-ройс", о котором вы недавно говорили с Полом. В нем еще можно встать, не нагибая головы. Так вот, я присмотрел для вас один такой. Ему двадцать лет, но он очень высокий, и внутри полно золота. Мы его получим на следующей неделе. Болтон дал мне достаточно денег, и я подписал контракт. На мгновение я застыла от удивления. -- Вы хотите сказать, что купили мне "Роллс-ройс"? -- А вы что, против? -- Значит, вы собираетесь исполнять все мои дамские причуды? Вы что, спятили? Он сделал примирительный, ласковый жест, абсолютно, казалось бы, несвойственный его возрасту. Вообще в наших отношениях, пусть даже платонических, мы словно против воли играли какие-то роли, совершенно нам неподходящие. Должно быть, он прочитал это в моем взгляде, потому что помрачнел. -- Мне хотелось сделать вам приятное. Извините, сегодня вечером я должен уйти. И не успела я произнести ни слова, как он встал и вышел. Я легла спать, терзаемая угрызениями совести, около полуночи опять встала и написала ему письмо, полное таких нежнейших извинений, что два-три слова даже пришлось вычеркнуть. Потом сунула письмо ему под подушку и стала ждать. Но в четыре утра он все еще не вернулся, и я с облегчением и грустью заключила, что он нашел себе подружку. Спала я плохо, утром отключила телефон, поэтому о происшествии узнала только в половине первого, когда добралась до студии. Кэнди с потемневшими от возбуждения глазами подпрыгивала на стуле перед пишущей машинкой. Она бросилась мне на шею, -- Что вы об этом думаете. Дороги? Что скажете? -- Господи, да о чем? Я со страхом решила, что речь идет о каком-то новом выгодном контракте. Мне хотелось побездельничать, но Кэнди, конечно, заставит меня его подписать. Несмотря на мое завидное здоровье, все будто сговорились меня опекать, как какую-то слабоумную. -- Вы что, ничего не знаете? Ее радость перешла все границы. -- Умер Джерри Болтон! К своему стыду признаюсь, что при этом известии у меня, как, впрочем, и у Кэнди, и у всех на студии, возникло приятное ощущение. Я села напротив и заметила, что на столе уже стоит бутылка виски и два бокала, чтобы отпраздновать это событие. -- Как-умер? Ведь Льюис еще вчера днем с ним виделся. -- Убит. Она была на седьмом небе от счастья. Я спросила себя, не виноват ли в этом отчасти тот мелодраматический тон, которым я обычно диктую свои творения. -- Но кем? -- Не знаю, могу ли я вам об этом сказать... Говорят, у мистера Болтона... мм... были такие склонности... что... -- Кэнди, --сказала я строго. --У нас у всех свои склонности, какими бы они ни были. Выражайтесь яснее. -- Его обнаружили около Малибу, в одном специальном заведении, где он, по слухам, был постоянным клиентом. Он удалился с молодым человеком, тот его убил и скрылся. По радио говорят-убийство с целью ограбления. Да уж, ничего не скажешь, целых тридцать лет Джерри Болтон успешно прятал концы в воду. Целых тридцать лет играл роль целомудренного и безутешного вдовца. Тридцать лет обливал грязью юных женоподобных дебютантов, портил им карьеру, и, как выясняется, только в целях собственной безопасности... интересно-интересно. -- Почему дело не смогли замять? -- Говорят, что убийца сам позвонил в полицию и в газеты. Они-то и обнаружили тело где-то около полуночи. Ничего уже нельзя было сделать. Похоже, хозяину заведения придется отвечать. Я машинально взяла со стола стакан, но тут же с отвращением поставила его обратно. Пожалуй, пить еще рановато. Я решила пройтись по студиям. Все были возбуждены. Можно даже сказать, веселились вовсю, что меня немного покоробило. В конечном итоге ничья смерть не доставляет мне радость. Всех этих людей Болтон в свое время обидел или просто уничтожил, и теперь они пребывали в состоянии какого-то болезненного ликования. Поэтому я быстро ушла и направилась в павильон к Льюису. Съемки шли уже восемь часов, и после бурно проведенной ночи он не должен был выглядеть очень свежим. К моему удивлению, вид у него оказался здоровый, отдохнувший. Он улыбнулся и подошел ко мне. -- Льюис, вы уже знаете новость? -- Конечно. Из-за траура завтра отменяют съемки. Мы сможем заняться нашим садом. И после небольшой паузы добавил: -- Нельзя сказать, чтобы я принес ему удачу. -- Это может плохо отразиться на вашей карьере. Он резко махнул рукой. -- Вы нашли мое письмо, Льюис? Он взглянул на меня и внезапно покраснел. -- Нет. Я не вернулся сегодня ночью. Я рассмеялась: -- И имеете на это полное право. Я только написала, что буду очень рада получить "Роллс-. ройс" и что просто не смогла вам все объяснить, потому что очень удивилась. Когда вы ушли, я ужасно расстроилась. -- Никогда не смейте расстраиваться из-за меня, --сказал он. --Слышите, никогда. Его позвали. У него должна была быть любовная сцена с молоденькой актрисой Джейн Пауэр, симпатичной брюнеткой с вечно приоткрытым ртом. Она устремилась в его объятия с большим энтузиазмом, и я подумала, что с этих пор Льюис нечасто будет ночевать у меня дома. Конечно, так и должно быть, и я отправилась в ресторан студии, куда Пол пригласил меня на обед. Глава восьмая "Ролле" оказался пугающе огромным, он был грязно-белого цвета, с черными сиденьями, откидным верхом и кучей медных заклепок. Его, должно быть, собрали не позднее чем в двадцать пятом году. Короче говоря, это был настоящий монстр. Мой гараж был одноместным, и пришлось поставить его в саду, и без того совсем крохотном. Справа и слева от "роллса" осталось немного травы, которая окружала его романтическим ореолом. Льюис ликовал, скакал вокруг и даже променял свое любимое кресло на веранде на заднее сиденье этого чудовища. Он постепенно перетащил в "ролле" книги, сигареты, бутылки и, придя со съемок, сразу же туда забирался, клал ноги на дверцу и наслаждался ароматами ночи и запахом плесени, испускаемым ветхими сиденьями. Слава Богу, он хоть не собирался на нем ездить, и на том спасибо. Я вообще не могла понять, как эту колымагу удалось дотащить до нашего дома. Мы пришли к совместному решению мыть его по воскресеньям. Тот, кто не драил ранним воскресным утром "Роллс-ройс" выпуска 1925 года, установленный, как статуя, в обезображенном саду, лишил себя в жизни большого удовольствия. Полтора часа мы мыли верх, полчаса убирали внутри. Сначала я приходила Льюису на помощь, и мы занимались фарами, радиатором, короче, всей передней частью. Потом, уже в одиночестве, я набрасывалась на сиденья. Наносила на них тончайший слой воска и растирала его замшевой тряпкой. До блеска надраивала деревянную панель приборной доски, подышав на стеклышки, снимала налет пыли и видела в них отражение своих горящих глаз. Снаружи Льюис, одетый в футболку, приводил в порядок колеса, шины, бампер. В половине первого "роллс" представал во всем своем сверкающем великолепии. Мы веселились как сумасшедшие, обходили его, попивая коктейли, и поздравляли друг друга с таким прелестным утром. Причем вся его прелесть заключалась в полной бесполезности наших действий. Пройдет еще неделя. На машине, конечно, никто ездить не собирается, и за это время наш "роллс" исчезнет в зарослях ежевики. Но в следующее воскресенье все повторится. Как дети, мы глубоко и искренне радовались этому. Завтра понедельник, мы вернемся к своим обычным занятиям, к нужной и хорошо оплачиваемой работе, которая доказывает окружающим, что мы существуем. Но, видит Бог, как я порой ненавижу эту жизнь со всеми ее хитросплетениями! Вот ведь забавно-может быть, стоит иногда возненавидеть жизнь, как я, чтобы оценить неповторимость всех ее проявлений. Как-то раз, погожим сентябрьским вечером, я сидела на веранде, закутавшись в свитер Льюиса, просторный, жесткий и очень теплый, именно такой, какие я люблю. Недавно я с большим трудом затащила Льюиса в магазин, и он, потратив часть полученного гонорара, наконец-то обновил своей несуществующий гардероб. Теперь я все время носила его свитера, как я всегда поступала с вещами тех, с кем жила-единственный порок, в котором меня по-настоящему можно обвинить. Итак, я дремала и иногда принималась читать какую-то чушь, к которой за три недели должна была придумать диалоги. Если не ошибаюсь, речь шла о том, как одна глупая девчонка познакомилась с умным молодым человеком и после этой встречи превратилась в само совершенство, или о чем-то в этом духе. Единственная трудность заключалась в том, что глупая девчонка казалась мне гораздо умнее молодого человека. Но это был бестселлер, и смысл менять запрещалось. Я позевывала и с нетерпением ждала возвращения Льюиса. И кого же я увидела?! В скромном костюме из темного твида, с огромной брошкой на лацкане-да, конечно, это была она-несравненная, знаменитейшая Луэлла Шримп, вернувшаяся из Чинечиты! Она вышла из машины около моего невзрачного домишки, что-то сказала шоферу-антильцу и прошла в сад. Обалдело оглядела наш "роллс" и с не меньшим удивлением посмотрела на меня. Я и правда выглядела довольно забавно: с лезущими в глаза волосами, закутавшись в огромный свитер, я возлежала в шезлонге с бутылкой виски в руке. Должно быть, я была похожа на одну из героинь Теннеси Уильямса, вечно пьяных и одиноких, за что я их и люблю. Она остановилась перед лесенкой на веранду и слабеющим голосом произнесла: "Дороти... Дороти... " Я смотрела на нее с изумлением. Луэлла Шримп-это национальное достояние, она нигде не появляется без любовника, телохранителя и дюжины фотографов. Что она делала у меня в саду? Мы уставились друг на друга, как две совы, и я не могла не заметить, что со своим возрастом она борется весьма успешно. В сорок три года у нее были блеск, красота и кожа двадцатилетней девчонки. Она еще раз проговорила: "Дороти", и я, с трудом поднявшись в кресле, насколько возможно вежливо, просипела: "Луэлла". Тогда она заторопилась. Взлетела, как молодая лань, по ступенькам-подвиг, от которого ее груди тяжело перекатились под пиджаком. В этот момент мне пришло в голову, что мы обе стали вдовами Франка. -- Боже мой, Дороти, когда я думаю, что меня здесь не было... что вы всем этим занимались одна... Да, я знаю... все говорят, что вы вели себя потрясающе... Я должна была прийти к вам... Должна... Она не интересовалась Фрэнком уже пять лет, даже не виделась с ним. Поэтому я подумала, что ей сегодня просто нечем было заняться или что очередной любовник не соответствует се сексуальным аппетитам. Эта женщина вполне способна забивать себе голову подобными страданиями. Я с философским видом подвинула ей кресло, бокал, и мы дуэтом принялись расхваливать Фрэнка. Она начала с извинений за то, что отбила его у меня (страсть все объясняет), я тут же ее простила (время все лечит), и мы заключили друг друга в объятия. В глубине души я просто забавлялась. Она говорила штампами, изредка откровенничала с потрясающей жестокостью. Мы дошли до лета пятьдесят девятого, когда появился Льюис. Улыбаясь, он выскочил из-за "роллса". Стройный и красивый настолько, что в это с трудом верилось. На нем была старая рубашка, холщовые штаны, черные волосы падали на глаза. Я все это увидела, как видела много дней подряд, но тотчас взглянула на него глазами Луэллы. И что же она? Смешно сказать-она напружинилась. Напружинилась, как лошадь перед препятствием, как женщина перед мужчиной, которого внезапно безумно захотела. Улыбка Льюиса сразу же исчезла-он ненавидел незнакомых людей. Я вежливо его представила, а Луэлла уже была во всеоружии. Не дурочка, не женщина-вамп-нет, перед нами сидела разумная светская дама, профессионалка. Я с восхищением следила за ее выступлением. Она ни одной секунды не пыталась ослепить Льюиса или возбудить его. Завязала светскую беседу, поговорила о машине, небрежно взяла бокал виски, рассеянно спросила Льюиса о его планах на будущее, одним словом, показала себя простой и милой женщиной. Боже, как все это было далеко от истины, (Впрочем, Голливуд есть Голливуд. ) Во взгляде, который она на меня бросила, я прочитала, что она принимает Льюиса за моего любовника и решила во что бы то ни стало его отбить. Вообще-то это было уж слишком, принимая во внимание беднягу Фрэнка, но в конце концов... Хотя, признаюсь, я немного разозлилась. Ладно бы она только заигрывала с Льюисом, так нет, она хотела заодно посмеяться надо мной, а это уж извините... Ей удалось задеть мое тщеславие, и я сглупила. Впервые за полгода я повела себя с Льюисом как собственница. Он сидел на полу, смотрел на нас и почти ничего не говорил. Я протянула к нему руку: -- Обопритесь на мое кресло, Льюис, иначе у вас в конце концов разболится спина. Он придвинулся поближе, и я небрежно запустила пальцы в его волосы. Он резко откинул голову назад и положил ее мне на колени. Закрыл глаза и улыбнулся с таким счастливым видом, что я тотчас отдернула руку, как будто обожглась. Луэлла побледнела, но мне это уже не доставило никакого удовольствия: я стыдилась самой себя. Луэлла, однако, еще некоторое время продолжала разговор, и ее выдержке можно было только позавидовать, потому что Льюис не поднимал головы с моих колен и, казалось, совершенно не интересовался нашей беседой. Похоже, мы выглядели как счастливейшая любовная пара, и когда прошло мое смущение, я почувствовала, что меня душит безумный смех. Наконец Луэлла обессилела и встала. Я тоже, поэтому Льюис был вынужден подняться. Он посмотрел на Луэллу с такой тоской, с такой скукой, словно спрашивал, когда же она, наконец, уберется. Тут Луэлла, в свою очередь, взглянула на него холодно, как на неодушевленный предмет. -- Я покидаю вас, Дороти. Мне кажется, я пришла не вовремя. Но у вас остается собеседник, если не слишком хороший, то по крайней мере симпатичный. Льюис не реагировал. Я тоже. Шофер-антилец уже открыл дверцу. И тут Луэлла сорвалась: -- Вы что, не знаете, молодой человек, что даму принято провожать до машины? Она обернулась к Льюису, и я наблюдала, как впервые в жизни она потеряла над собой контроль. -- Даму-да, --спокойно сказал Льюис. И не сдвинулся с места. Тогда Луэлла подняла руку, словно решив его ударить, и я зажмурилась. Луэлла славится своими пощечинами как на экране, так и в жизни. Она раздает их очень умело, двумя руками-сначала справа, потом слева, совершенно не двигая плечами. Но тут она вдруг замерла. Я, в свою очередь, взглянула на Льюиса. Он стоял, не двигаясь, оглохший и ослепший, каким я его уже однажды видела, медленно вдыхал и выдыхал, и капли пота выступили у него над верхней губой. Луэлла отступила на шаг, потом еще, как бы стремясь отойти на безопасное расстояние. Она испугалась. Я тоже. -- Льюис, --позвала я и взяла его за рукав. Он словно очнулся и как-то выспренне поклонился Луэлле. Она разглядывала нас. -- Вам стоит подыскать себе кого-нибудь постарше, Дороти, и повежливее. Я не ответила. Только похолодела. Завтра об этом будет знать весь Голливуд. Луэлла отомстит. Это означало как минимум две недели сплошных неприятностей. Луэлла скрылась, и я не смогла удержаться, чтобы не упрекнуть Льюиса. Он посмотрел на меня с жалостью. -- Вас это действительно волнует? -- Да. Ненавижу скандалы. -- Я все улажу, -- ответил он примирительно. Но у него на это уже не было времени. На следующее утро, по дороге на студию, машина Луэллы не вписалась в поворот, и она разбилась насмерть недалеко отсюда, в долине Сан-Фернандо. Глава девятая За последние полтора месяца вторая голливудская знаменитость погибла при трагических обстоятельствах. Похороны проходили пышно. Могила исчезла под грудой цветов, присланных толпой поклонников. Я пришла туда с Полом и Льюисом. Для меня Луэлла уже третья, после Франка и Болтона, кого я проводила в последний путь. Снова я иду по ухоженной кладбищенской аллее, вспоминая этих троих, разных и одинаковых в эгоизме, беспринципности, алчности. Могли бы они объяснить их обыденное бессердечие ко мне? Вряд ли. Да, об этом думать тяжело. Человека от счастья постоянно отделяет некая стена: будь то иллюзорность надежд, избыток времени или его отсутствие. И они всю жизнь неистово ломились сквозь эту стену. Невзирая ни на что. Вернувшись домой, мы сели и задумались, словно подводя какие-то итоги. Какие именно? Кто знает: мои спутники молчали. Я включила "Травиату", ее романтичная музыка всегда вызывала у меня некоторую задумчивость. В конце концов их молчание мне надоело. -- Льюис, но вы-то хоть счастливы? --Да. Этот короткий ответ меня не устроил. Я упорствовала: -- И вы можете сказать почему? -- Нет. Я повернулась к Полу. -- А у вас как со счастьем? -- Надеюсь вскоре обрести. От этого намека на нашу свадьбу меня бросило в дрожь. Я постаралась сменить тему. --Нет, вы мне объясните. Вот мы здесь сидим втроем, в тепле, здоровые, счастливые. Земля вертится. Все в порядке. Но почему между нами стоит что-то тревожное, мучительное, а? -- Дороти, --сказал Пол капризным тоном, --почитайте газеты, там полно разных психологических рассуждений на эту тему. -- Почему никто не хочет говорить со мной серьезно? --разъярилась я. --У меня что, вид полной идиотки? -- Ну как с вами можно говорить о счастье? -- ответил Пол. --Вы же сама-ходячий ответ. Зачем обсуждать с Богом вопрос о Его существовании? -- Вы просто добрая, --внезапно пробормотал Льюис, --очень добрая. Он вскочил. Свет из гостиной упал ему на лицо. Он поднял руку, как пророк. -- Поймите... Все люди злые. Злые даже к себе самим... -- Слушайте, а не пойти ли нам выпить в какое-нибудь местечко повеселей? --вступил Пол. --Вы как, Льюис? Пол впервые приглашал его с нами, и, к моему большому удивлению, Льюис согласился. Переодеваться не хотелось, и мы решили заехать в бар к битникам, неподалеку от Малибу. В "Ягуар" все уселись молча. Я со смехом подумала, что сейчас Льюис выглядит несравненно лучше, чем во время нашей первой совместной поездки. Оценила про себя эту тонкую шутку, и машина тронулась. Верх был откинут, в ушах тут же засвистел ветер. Удивительно приятно было сидеть между ними-моим любовником и юным братом, почти что сыном. Оба-настоящие красавцы, прекрасно воспитаны, и я их так люблю! Вспоминая о покоящейся в земле Луэлле, я в очередной раз подумала: какое счастье, я живу, существую! Бар, куда мы зашли, был набит волосатыми и бородатыми юнцами, и нам едва удалось найти свободный столик. Если Пол решил прекратить наш недавний разговор, то это ему вполне удалось: в грохоте музыки не было слышно ни единого слова. Разгулявшаяся толпа отплясывала под звуки джерка, но виски было сносным. Я не сразу заметила отсутствие Льюиса. Только когда он вернулся за столик, я обратила внимание на его остекленевший взгляд и удивилась-пил он всегда очень мало. Музыка заиграла спокойней, и мы с Полом отправились танцевать. А когда вернулись, произошло вот что. Около столика какой-то потный бородач толкнул меня. Я машинально пробормотала: "Извините", он обернулся и уставился на меня с невероятной злобой. Этому рокеру было не больше восемнадцати, на улице его наверняка ждал огромный мотоцикл, и он уже явно накачался до одури. Он напоминал чернорубашечника, про них еще в свое время трубили все газеты. Глядя на меня, он пролаял: -- А тебе что тут надо, старуха? Я уже собралась оскорбиться, но тут кто-то пулей пронесся мимо меня и вцепился в горло этому подонку. Льюис! Два тела с грохотом покатились по полу, сбивая столики и танцующих. Я истошным голосом завопила: "Пол! " и увидела, как он пытается пробиться сквозь толпу в метре от меня. Все вокруг с азартным любопытством наблюдали за происходящим и не давали ему подойти. Теперь я закричала: "Льюис! ", но тот с глухим рычанием продолжал кататься по полу, сжимая руки на горле бородача. Этот кошмар длился несколько минут. Внезапно они замерли. В темноте их почти не было видно. И эта неподвижность казалась еще ужасней, чем драка. Раздался чей-то крик: -- Да разнимите же их, разнимите! Пол наконец растолкал зрителей и, запыхавшись, пробрался ко мне. Я не отрывала глаз от Льюиса. Его худая, длинная рука по-прежнему сдавливала горло неподвижно лежащего рокера. Я увидела, как Пол схватил эту руку и стал по одному отгибать пальцы. Потом толпа меня оттеснила, и я в изнеможении рухнула на стул. Дальнейшее помню смутно: в одном углу держали Льюиса, в другом приводили в чувство чернорубашечника. Явно никто не собирался звать полицию, поэтому мы втроем поспешно выбрались на улицу, растрепанные и едва переводящие дух. Молча уселись в "Ягуар". Льюис казался успокоившимся и безучастным. Пол глубоко вздохнул, взял сигарету, зажег ее и протянул мне. Потом закурил сам. Машину он не заводил. Я сказала насколько возможно весело: -- Да... ну и вечерок... Пол, не отвечая, внимательно разглядывал Льюиса. -- Чего вы наглотались, Льюис? ЛСД? Льюис молчал. Я резко повернулась к нему. Он сидел, закинув голову и уставившись в небо, с совершенно отсутствующим видом. -- Оставьте его, --тихо сказал Пол. --Он чуть не убил этого типа. Дороти, вы можете объяснить, что произошло? Я медлила. Попробуй-ка такое объясни! -- Этот парень намекнул, что я... ну... несколько старовата для подобного заведения. Я ожидала, что Пол возмутится, но он только пожал плечами и прибавил газу. До самого дома никто не произнес ни слова. Льюис, казалось, спал, и я с отвращением подумала, что он, должно быть, накачан своим ЛСД. Впрочем, я не имею ничего против наркотиков, просто мне хватает спиртного, а остальное меня пугает. Еще я боюсь самолетов, подводного плаванья и психиатрии. Мне хорошо только на земле, какой бы она ни была. Когда мы приехали, Льюис вылез первым, что-то пробормотал и исчез в доме. Пол помог мне выбраться из машины, проводил до веранды. -- Дороти... Вы помните, что я вам говорил про Льюиса в первый раз? -- Помню. Но ведь теперь он вам нравится? Или я ошибаюсь? -- Нет конечно. Я... Он проговорил что-то невнятное, а это с ним случалось нечасто. Потом взял мою руку, поцеловал ее. -- По-моему, он ненормальный: едва не прикончил того типа. -- Никто не будет нормальным, съев сахару с этой дрянью, --резонно возразила я. -- Тем не менее он может быть жестоким, и мне неприятно, что он живет с вами под одной крышей. -- Откровенно говоря, я думаю, он меня очень любит и никогда не обидит. -- Во всяком случае, --сказал Пол, --он скоро станет звездой, и вы от него избавитесь. Гpaнт говорил со мной об этом. Они все делают на него ставку, он настоящий красавец и к тому же не бездарен. Дороти, когда мы поженимся? -- Скоро, --ответила я, --очень скоро. Наклонилась и легко поцеловала его в губы. Он вздохнул. Я попрощалась и пошла посмотреть, что поделывает будущая звезда. Звезда покоилась на моем мексиканском ковре, обхватив голову руками. Я пошла в кухню, сварила кофе и налила Льюису чашку, сочиняя про себя речь о вреде наркотиков. Потом вернулась в гостиную, присела рядом с ним и тронула его за плечо: -- Льюис, выпейте кофе. Бесполезно. Он не шевелился. Я слегка потрясла его. Сейчас он, вероятно, борется с китайскими драконами и разноцветными змеями. Я разозлилась, но тут же взяла себя в руки. Ведь час назад этот рыцарь кулаками защищал мою честь, а против этого не устоять ни одной женщине. Я прошептала: -- Льюис... милый... Тут он повернулся, бросился мне на шею и зарыдал. Уткнувшись головой в мое плечо, он опрокинул кофе на ковер и стал шептать какую-то сбивчивую исповедь. Я замерла, одновременно растроганная и напуганная. -- Я бы мог его убить... Господи! Я должен был убить... Сказать такое вам... вам... Я держал его... Я его почти... -- Но Льюис, нельзя же из-за всяких пустяков хватать за горло, это глупо. -- Свинья... Грязная свинья... И глаза, как у скота. У них у всех глаза скотов, у всех вокруг... Вы разве не видите?.. В конце концов они до нас доберутся... Они разлучат меня с вами, и вас тоже... вас... Дороти. Я взъерошила ему волосы на макушке и чмокну-ла в ухо, как мальчишку. И в самом деле, у меня на плече безутешно рыдал маленький ребенок, ребенок, столкнувшийся с жизнью. Я бормотала что-то вроде: "Ну тихо, тихо, все будет хорошо". Под тяжестью его тела у меня затекли ноги, и я думала: нет, такие сцены-уже не для моего возраста. Тут нужна юная девочка, она бы вернула Льюису веру в жизнь. А я слишком хорошо знаю, что с жизнью шутки плохи. Наконец он затих. Я осторожно высвободилась из его объятий и переложила его на ковер, укрыла пледом и, едва волоча ноги, поплелась спать. Глава десятая Ночью я проснулась и похолодела от внезапной догадки. Около часа просидела я в темноте, как сова, сопоставляя факты. Потом, вся дрожа, спустилась в кухню, плеснула в кофе коньяку и выпила его. Уже светало. Я вышла на веранду, увидела бледную полоску неба на востоке и перевела взгляд на "роллс". Он снова зарос ежевикой-ведь уже пятница. Потом заметила любимое кресло Льюиса. Я опиралась на балконную решетку, но руки все равно дрожали. Не знаю, сколько я так простояла. Пару раз пыталась сесть в кресло, но тут же подскакивала, как марионетка, от все той же мысли. Я даже не закурила. В восемь часов над моей головой в комнате Льюиса открылось окно. Вздрогнув, я услышала, как он, насвистывая, спускается в кухню и ставит кофейник. Похоже, после сна его дурман окончательно выветрился. Я глубоко вздохнула и вошла в кухню. Он немного удивился. Я взглянула на него, такого юного, растрепанного и заспанного. -- Извините меня за вчерашнее, --сразу же сказал он. --Я больше никогда не буду глотать эту гадость. -- Да, конечно, --ответила я мрачно и села наконец на кухонный стол. Странно, но с его появлением мне полегчало. Льюис с сосредоточенным видом следил за кофейником, но что-то в моем голосе заставило его обернуться. -- Что-нибудь случилось? В халате, с растрепанными волосами и удивленно поднятыми бровями, он казался таким невинным, что я засомневалась. Цепь доказательств, которую я сплела ночью, вдруг распалась. Все же я выдавила: -- Льюис... ведь это не вы их убили, правда? -- Кого именно? Уже сам ответ меня напугал. Я боялась даже взглянуть на него. -- Всех: Франка, Болтона, Луэллу. -- Я. Я тихо застонала и откинулась на спинку стула. Он продолжал тем же тоном: -- Не стоит об этом думать. Доказательств нет. Эти трое больше не причинят вам боли. Я остолбенела. -- Льюис... вы ненормальный? Нельзя убивать людей! Это... это нехорошо... Высказалась я не слишком удачно, но в подобном состоянии слова подбирать не приходится. Впрочем, в самых трагических ситуациях я почему-то всегда лепечу какие-то глупые, высоконравственные фразы. -- Нехорошо? А воровать, подкупать, унижать, бросать-по-вашему, хорошо? Но ведь делают. -- За это не убивают, --