и во все подобные рассуждения из области здравого смысла - он знал, что все они ошибочны. - Наш Морис будет не очень-то доволен, - просто сказал он. - Я думаю, что он питает большую слабость к Люс. - Я тоже заметила это, но не знаю, осуществилось его желание или нет! - произнесла Диана, забросив тем самым сеть, чтобы получить дополнительную информацию. Но Лоик промолчал. - Кроме того, - продолжала обиженная Диана, - кроме того, ей пришло время снова завязать отношения с Брюно! А сейчас они весьма прохладные. Она же не может приехать в Нью-Йорк или вернуться в Париж, уж не знаю куда, одна, ведь этот наглый господин будет рассказывать на каждом углу, что его бросили ради какого-то крестьянина. Такие истории прелестны в театре или в романах, но в жизни это выйдет ей боком!.. Согласитесь, что это так! - Конечно, вы правы, как всегда, Диана: это выйдет ей боком. И действительно, подобная история о стирании различий между классами могла повредить репутации Люс, заставлял себя думать Лоик, чтобы свыкнуться с этой мыслью. Люс назначила Морису свидание в сарае, но в комнате, которую она делила с Дианой, вдруг появился улыбающийся, решительно настроенный соблазнитель Брюно, он обнял ее и подтолкнул к кровати. Сначала она позволила ему целовать себя, надеясь на спасительный приход Дианы, но, услышав ее смех в соседней комнате, все поняла. Она вырывалась скорее из-за своей страсти к Морису, чем от отвращения к Брюно, любовная игра с которым была необходимой и краткой церемонией, не имеющей никакого значения. Она продолжала слабо сопротивляться, но затем сдалась, ведь в конце концов Брюно был ее любовником! И как таковой имел на нее права. Так все и происходит в этом мире. От своих обязанностей она не могла уклониться. Люс надеялась, что Брюно, как обычно, быстро заснет, и она сможет позже отправиться к Морису. Но Брюно, снова вступив в права собственности, закурил одну сигарету, за ней другую и принялся сыпать сарказмами по поводу их жизни на ферме. Лежа неподвижно рядом с ним, она только шептала: "да... да... да...", затем сделала вид, что заснула. И все это время в глазах у нее стояли слезы. После вечернего туалета Диана и Лоик улеглись в одной кровати: все целомудренные предложения Лоика о том, что ей лучше бы спать на кровати, а ему - на матрасе, встретили лишь грубый смех Дианы, заявившей, что все это - глупые условности. Образ "горячей дамочки", к которому прибег досточтимый Фердинан, на секунду взволновал Лоика, но он без труда избавился от этого наваждения, потому что намазанная кремом для снятия косметики и закутанная из-за сырости в три халата Диана явно не понимала, как мало в ней эротического в этот вечер. Лежа в темноте, они вполголоса обменивались впечатлениями о прошедшем дне, но затем Диана громко расхохоталась, вспомнив о Никуда-не-пойду и о его сигаретах. Они уже дремали, когда заскрипели ставни и открылось окно. Секундой позже Лоик ощутил прикосновение охотничьего ружья к своей шее, и хриплый голос приказал ему встать. Дожидаясь в сарае Люс, Морис Анри выпил много столового вина и сливовой водки. Не дождавшись ее, он почувствовал приступ ярости и страсти, чему к тому же способствовал алкоголь, и, сорвав со стены в большой комнате ружье, устремился в комнату своего соперника, который, как он считал, насилует его любовницу. Он и представить себе не мог, что Люс в области любовных отношений придерживалась принципа примиренчества в сочетании с высоким чувством долга. Морис наставил ружье на мужскую фигуру, мирно укрытую одеялом, придя в еще большую ярость, потому что это спокойствие подсказывало ему, что он прибыл слитком поздно. - Молчи, дерьмо! - прошептал он. - Молчи, сволочь! - При этом он подталкивал Лоика в ухо стволом, а тот, ошарашенный, полностью повиновался ему, если не считать робких возражений: "Но за что?.. За что?.." - но это не могло спасти его. Повернувшись на шум, Диана с ужасом смотрела на черную тень, внезапно возникшую между окном и кроватью. Она различила, как в смутном свете ночи блеснуло оружие, выпученные глаза Лоика, затем как он встал, а незнакомец все шептал ему на ухо какие-то приказания и оскорблял его... Кошмар! Настоящий кошмар! Их бомбили самолеты, их лошади понесли, их насиловали местные сумасшедшие, а сейчас какие-то преступники угрожают им оружием посреди ночи! Забавно, но ей ни на секунду не пришло в голову, что это мог быть Морис, впрочем, она не знала, что он любовник Люс, поэтому она приписывала ему только неразделенную страсть, но уж никак не преступные желания или преступную ревность. Уткнувшись в подушку, она лязгала зубами, удивляясь, что убийца не заметил ее, и благословляла небо за эту слепоту, не забывая, однако, сожалеть о бедном Лоике. А он так хорошо выглядел в эти дни!.. Был таким веселым!.. Стоило прослужить всю свою жизнь на набережной Орсе, чтобы в конце концов тебя убили какие-то допотопные аборигены! Что они будут делать с ним? Может, жечь ему ступни, чтобы он сказал им, где спрятаны их деньги и драгоценности? Несмотря на темноту, Диана бросила взгляд в сторону печки, внутри которой она спрятала свою шкатулку, как только они приехали. Конечно, Лоик не знал, где ее тайник. Но если ему будут жечь ступни на ее глазах, что тогда делать? Она будет обязана все рассказать! Да полно, неужели она действительно обязана будет все рассказать? В этой области условностей не существовало. Впрочем, условности вообще перестали существовать с того самого дня, как они сюда приехали. Разумеется, в доме были Брюно и Морис Анри. Но как предупредить их? Из большой комнаты до нее донесся слабый звук голосов. Она встала, дрожа, надела четвертый халат и скользнула в коридор. У нее болели уши, потому что она прислушивалась словно сеттер. Наконец она уловила фразу, произнесенную Лоиком; ее поразило спокойствие, с которым он произнес ее, но затем до нее дошел и смысл сказанного: "Уверяю вас, Морис, это просто смешно! Я уверен, что Л... что ничего не произошло!" - М-да! Но я сам хочу убедиться! Я пойду и посмотрю, спит ли этот Брюно. Тут Диана узнала голос Мориса. Внезапно она все поняла и, красная от ярости, вошла в кухню. Мужчины сидели подле огня, рядом с ними на полу стояли бутылка вина, два стакана и лежало охотничье ружье. - Боже мой, Диана! Как вы напугали меня! - глупо произнес Лоик. - В такой час... - Зато я совсем не испугалась, когда в такой час увидела, что на моего соседа наставляют ружье и он исчезает в коридоре, - да мне от этого ни жарко ни холодно! - А, так, значит, вы все видели? А я подумал, что вы спите... - сказал Лоик добродушно, что еще больше разозлило Диану. - Нет, я не спала... я все видела... Но с меня достаточно!.. В таких условиях совершенно невозможно спать!.. Я безумно волновалась за вас!.. Что это вам взбрело в голову, Морис? - Он подумал, что рядом с вами спит Брюно, - сказал Лоик. - Брюно?.. Брюно!.. Вот так так! У этого молодого человека странные представления о нашей жизни! Скажите на милость, что я в моем возрасте могла делать в одной постели с Брюно? Явно, бред вашего Я-вернусь заразителен! Ну почему все так хотят, чтобы у меня были какие-то скабрезные отношения с этим альфонсом ценой в три франка? Просто уму непостижимо!.. При этом она без устали расхаживала по комнате. - Но... но... но... - бормотали мужчины, глядя на эту фурию, которую, несмотря на ее худобу, четыре надетых халата делали похожей на Толстопуза на тренировке. - Я неверно выразил свою мысль, - наконец выдавил из себя Лоик. - Он принял вас за Люс. - Меня?.. За Люс? Она недоверчиво смотрела на Мориса Анри, чувствуя себя некоторым образом польщенной. - В темноте, - сказал Лоик, - это вполне простительно. - Ну уж нет! Нет! - крикнула она. - Нет, это вовсе не простительно! С каких это пор принято врываться ночью в комнату, где спят люди, с ружьем? Не из-за того ли, что здесь темно, вы играете в харчевню семьи Адре, а, Морис Анри? - Харчевня семьи Адре? - переспросил Морис. - Я таких не знаю. - Это - образное выражение. Оставьте, Морис! Представьте себе, моя дорогая Диана, что Морис, естественно, без всяких задних мыслей ревнует Люс и что... - Без всяких задних мыслей... да вы смеетесь надо мной? - Мне нравится Люс, - сказал вдруг Морис. - И потом... она же сама была согласна... и я подумал, что этой ночью... мы встретимся... в общем... в том же месте и сможем задержаться подольше... - Естественно, без всяких задних мыслей, - повторила Диана, бросая презрительный взгляд на Лоика, который в смущении отвел глаза. - Мне наплевать! Я не хочу, чтобы ваш Брюно приставал к ней! Этой ночью я всего-навсего хотел поговорить с Люс наедине! И продолжаю хотеть до сих пор! - Это кажется мне довольно трудным дельцем, - начал Лоик, взяв в свою очередь стакан вина, потому что за это время Морис почти опорожнил бутылку, что явно еще больше возбудило его. Перехватив взгляд Лоика, Диана схватила стакан Мориса, который он, в очередной раз опустошив, поставил на стол. - Позвольте, - сказала она, - я умираю от жажды. Наполнив стакан, она выпила его одним глотком, не забыв подмигнуть Лоику, что должно было означать: "Хватит с него!", но ее удовлетворенный вид мог также означать, и это было более вероятно: "А вот мне-то как раз не повредит!" Тем временем обычно добродушные глаза Мориса Анри, глаза счастливого человека, довольного жизнью, наливались кровью (или красным вином), и он по очереди пристально вглядывался то в Лоика, то в Диану, в нем росло смутное ожесточение, что их очень тревожило. - Что я тут могу поделать? - спросила Диана. - В конце концов... они же спят, правда, Лоик?.. Она не знала, на чем остановить свой выбор: сказать, что между Брюно и Люс дружеские, платонические отношения, это успокоит крестьянина, но одновременно развяжет ему руки, и он отправится будить свою возлюбленную; или объявить ему о его несчастливой участи, рискуя вызвать его ярость, а это может привести к тому, что он ринется с ружьем в руках в комнату, где спят любовники. Диана бросила взгляд на Лоика, но тот, казалось, окаменел. Нужно признать, что после пережитых пяти минут с приставленным к уху ружьем он почему-то стал равнодушным к дальнейшей судьбе Брюно. Кровь в его жилах только начала оттаивать. Счастье еще, что с ним не приключился сердечный приступ! Впрочем, не только сегодня, но и в прошедшие три дня! - Я пойду за ней, - сказал Морис. Он поднялся, правда, с некоторым трудом, и поднял ружье с пола. - Нет, нет, нет, нет!.. Нет! - закричала Диана. - Повторяю вам, Морис Анри, нет! - Тогда сами пойдите за ней. - Ах вот как!.. А под каким предлогом, скажите на милость? - А мне наплевать на это, - ответил Морис Анри с приведшей Диану в замешательство откровенностью. - Быстро отправляйтесь за ней, слышите! - Это что, плата за ваше гостеприимство? - попыталась урезонить его Диана, но, увидев мутный взгляд парня, поняла, что сегодня вечером священные законы гостеприимства не действуют. - Лоик, - вздохнула она, - лучше вам заняться этим делом. Но что сказать? Под каким предлогом разбудить наших друзей? Ее голос снова стал пронзительным, как в лучшие времена, а ведь она еще не полностью оправилась от пережитых волнений. - Ах, я начинаю сдавать... - сказала она как бы для себя. С патетическим видом она наполнила стакан - на лице ее при этом застыло выражение скорби - и выпила. Тем не менее ее голос оторвал Лоика от его потаенных мечтаний, в которые часто погружаются люди, избежавшие насильственной смерти. - Попросите Люс прийти сюда, - сказал он. - А если Брюно не спит, вы можете сказать, что я слишком громко храплю, и вы предпочитаете спать рядом с вашей привычной спутницей. А позже я присоединюсь к Брюно. - А если я помешаю им?.. - начала Диана, но, увидев полный ненависти взгляд Мориса, она закричала: - Я хотела сказать... если они играют в карты, что мне тогда делать?! Тяжело дыша, она размахивала обеими руками - то есть восемью рукавами халатов, - напоминая морскую птицу, увязшую в смоле. - Значит, конфискуйте у них карты! - сказал Лоик, и эта фраза прозвучала как непристойная шутка. - Во всяком случае, приведите мне Люс и побыстрее, слышите! - сказал добрый крестьянин, внезапно превратившись в грубого похотливого мужика. В этом Морисе Анри жили одновременно доктор Джекилл и мистер Хайд [две ипостаси персонажа повести Р.Л.Стивенсона "Необычайная история д-ра Джекилла и мистера Хайда", одна - воплощение добра, другая - зла]. - Я пошла, - сказала Диана. Она встала и шаркающей походкой направилась к двери; спина ее была напряжена, словно в ожидании, что в нее выпустят заряд дроби. Внезапно она обернулась. - Морис, - сказала она драматическим голосом, - Морис, позвольте мне переговорить наедине с моим другом Лоиком! - Делайте что хотите, но поторопитесь! - сказал Морис, пожав плечами, и направился к алькову. Лоик подошел к Диане, которая, почти что касаясь своим носом его носа, быстро прошептала ему: - Скажите на милость!.. На кого я буду похожа, прогуливаясь от кровати к кровати, раздавая при этом грязные советы этой бедняжке Люс! Скажите, Лоик! Вы об этом подумали? На кого мы будем похожи? Ответьте мне! - Ни на кого, - сказал миролюбиво Лоик. - Ни на кого. Уже три дня как мы ни на кого не похожи. Вчера или позавчера... уже забыл... мы смутно напоминали хлебопашцев... вот и все. - Да, да, конечно! И она, продолжая что-то бормотать, удалилась. В темноте ей удалось найти дверь своей бывшей комнаты. Пробравшись к Люс, она протянула руку, прислушиваясь к ее дыханию, положила руку ей на плечо и осторожно похлопала. - Люс... Люс... Проснитесь! Тщетно хлопала она по этому плечу. В конце концов это мерное дыхание если не удовлетворенной, то явно покорившейся женщины вывело Диану из себя, и она ущипнула Люс, возможно, сильнее, чем хотела. - Боже мой! Кто это сделал? Что случилось? - завопил Брюно, схватившись за шею. И он зажег лампу, стоявшую на кривом ящике, заменявшем тумбочку. В неверном свете ночника Брюно и обнаружил в десяти сантиметрах от своей подушки громадную, раскачивающуюся, как неваляшка, Диану Лессинг, блестящую от крема для снятия косметики, с выпученными глазами. - Э-э... Диана, что вы здесь делаете?.. - удивился он, поначалу вполне добродушно. Но затем, когда заметил, что она упорно молчит, сжав зубы и сильно побледнев, в нем зародилось некоторое сомнение, переросшее в уверенность, и на ум ему пришла весьма лестная для него гипотеза. Тихим голосом, чтобы не разбудить спящую с ним Люс, он прошептал: - Но... вы сделали мне больно, Диана! Что вам нужно от меня? Если это то, о чем я подумал, то вы запоздали! И он захихикал, удивленный и обрадованный. Во всяком случае, он был удовлетворен этим ночным порывом старухи Лессинг, слушавшей его, опустив глаза, но затем она подняла их и визгливо сказала: - То есть как? Что такое?.. Да что вам взбрело в голову? - "Да что вам взбрело в голову?" - смеясь, передразнил ее Брюно. - Вы можете мне сказать, что вы здесь делаете, Диана? Вы почти лежите на мне, и это посреди ночи... В такой час! - Простите, как вы сказали?.. Что вы себе вообразили? Не думаете ли вы, что я бегаю за вами, как сучка, у которой началась течка?.. Посреди ночи!.. Чушь какая-то! Ха! Ха! Ха! Ха! - злобно рассмеялась она. - Я бегаю за "вот этим"? - сказала она, обращаясь к невидимой аудитории и указывая ей на сидящего в кровати с видом похотливого хлыща Брюно Делора. - Тогда почему вы не даете "вот этому" спать? - спросил он. - Зачем нужно было его щипать? А, Диана? Вы слышите меня? Диана! Он выпрямился, стараясь продемонстрировать свой красивый торс, глубоко вздохнул, невозмутимо и саркастически улыбаясь: молодой, полный презрения самец перед лицом Дианы Лессинг, заламывающей руки от страсти, стыда и отчаяния. Именно так он представлял себе ситуацию, но его заблуждения длились недолго. - Лоик! - заорала Диана душераздирающим голосом. - Лоик, идите сюда! Дверь резко распахнулась, и на пороге появился растрепанный и бледный Лоик в сопровождении раскрасневшегося Мориса Анри с болтавшейся в руках двустволкой. - Кошмар! Вся эта ночь - один длинный кошмар! - сказала Диана своему другу Лоику, бросаясь в его объятия. - Да уж, кошмар! Скажете тоже! - повторял Брюно довольно нелюбезно. В это время наполовину проснувшаяся Люс, повернувшись во сне к Брюно, нежно протянула руку и тихо, но отчетливо выговорила: - Морис!.. Мой Морис!.. И уж после этих слов воцарилась мертвая тишина. Она тянулась бесконечно, ибо никто не посмел ее нарушить. Естественно, первой оправилась и взяла бразды правления в свои руки Диана. - Брюно, - сказала она с высоты тридцати лет светской жизни, таившей в себе и не такие непредвиденные ситуации, и закашлялась. - Брюно, - звучно и отчетливо повторила она надменным голосом. - Я надеялась найти с этой стороны кровати Люс, там, где она спала прежде. Я огорчена, мой дорогой Брюно, что моя надежда не сбылась, - цинично добавила она. - С вашей стороны будет очень мило, если вы, даже принимая во внимание храп Лоика, согласитесь отправиться в первоначально отведенную вам комнату и уступить мне мою, чтобы я могла немного выспаться. Чтобы мы, и Люс и я, выспались. Мужчины переглянулись... Вернее, двое посмотрели на третьего с ружьем, и, осторожно ступая, все вместе вышли из комнаты с непроницаемыми лицами, бледные и безмолвные. Диане Лессинг потребовалось три минуты, чтобы снять два из своих четырех халатов, улечься, натянуть одеяло до подбородка и шумно вздохнуть, однако воздерживаясь от комментариев; затем она повернулась к Люс, которая, широко открыв глаза, казалось, просто окаменела. - Люс, моя милая, думаю, что "некто" ожидает вас снаружи. Будьте любезны, быстренько отправляйтесь туда и постарайтесь не разбудить меня, когда вернетесь. Доброй ночи, Люс! Сказав это, Диана тотчас отдалась объятиям Морфея, единственным, которых она желала этой ночью, не считая, конечно, объятий Фердинана. 9 Благополучное завершение миссии, возложенной на Никуда-не-пойду, сулило ему многое: и ласки Брюно, и избавление от его спутников, и исполнение многих, пока еще смутных похотливых желаний. Задача состояла в следующем: добраться до деревни Мезуи-ле-Тур, где царил единственный на всю округу хозяин гаража Сильбер, чинивший и дававший напрокат машины. В эти смутные времена в гараже оставался один старый лимузин, который использовали на свадьбах, похоронах, его нанимали ветераны войны 1914-1918 годов и члены местных клубов рыбаков и охотников. Лимузину было лет десять - пятнадцать, и стоил он, как сообщил хозяин гаража Никуда-не-пойду, с трудом поняв его послание, десять тысяч франков, "или берете - или нет". Этот ультиматум был составлен в расчете на невежество и безумство, приписываемые горожанам вообще и в частности тем, которые квартировали у Анри, о чем знал хозяин гаража, как, впрочем, и вся округа. Короче говоря, фраза "или берете - или нет" была написана на листке бумаги, туда же были занесены данные о машине, показания спидометра и цена. Бумага была передана Никуда-не-пойду, которого надежнее было использовать как гонца, нежели как глашатая. Тот отправился в обратный путь, встретил на полпути телегу, его подвезли, и в полдень, как раз к обеду, он вернулся на ферму. Дрожа от преданности, как будто он нес послание в зубах, Никуда-не-пойду отдал его Арлет и отправился на поиски милого Брюно, которого и нашел спящим в той же кровати, где тот заснул накануне. Ничего не зная о ночных перипетиях и желая избавиться от вчерашней хрипоты, петух принялся распевать с самого восхода солнца. К его кукареканью вскоре прибавились "здатути... здатути", издаваемые дедушкой, находившимся в прекрасной форме, затем последовали крики птиц, бродивших под его ногами и бывших в восторге от дедушкиного рявканья. Люс и Диана, да и Лоик тоже, больше не могли заснуть, спустились в кухню к Арлет и немного помогли ей приготовить корм для животных. Обе парижанки даже вызвались сами накормить птиц и отправились бодрым шагом на другой двор, где гуляли гуси. Прошло около пяти минут, Лоик и Арлет уже почти накормили свиней, когда какой-то топот и крики заставили их обернуться. К ним ноздря в ноздрю бежали Диана и Люс, а за ними по пятам мчались около дюжины разъяренных гусаков, причем некоторых сопровождали гусыни, также в крайнем возбуждении. Арлет и Лоик, вооружившись палкой и старой метлой, отогнали беснующееся стадо, а обе женщины залезли на ступеньки и ни в какую не хотели оттуда спускаться. - Но что произошло? - не переставала кричать Арлет, не забывая при этом называть гусей "сучьими детьми" и награждать их ударами палки, причем гуси оказывали сопротивление. - Мы как будто д'Артаньян и Атос против восьми гвардейцев кардинала, - сказал Лоик, загородившись метлой. - Берегитесь, приспешники кардинала! Ну-ка, получай, подлый негодяй, как тебе это понравится! Внимание! Внимание! Я делаю выпад, наношу удар, колю, рублю!.. И... вот черт! Этот мерзавец ущипнул меня! - закричал он, бросая метлу. Но к счастью, птиц, должно быть, начали мучить угрызения совести, и они направились к своему жилищу. - Сучьи твари! - пробормотала раскрасневшаяся Арлет. И как всегда, когда они невзначай, правда, довольно редко, слышали ругательства из уст Арлет, трое парижан приняли смущенно-оглохший вид - ведь им было необходимо уважать ту, которой они подчинялись. - Покажите, что вам сделала эта стерва! Ах, нет, это гусак, - тут же поправилась она. Лоик удивился: - А как вы это узнали? Есть какая-то разница между зубами самцов и самок? Или самец кусает сильнее? В противоположность нашим европейским нравам, когда самки оказываются более жестокими, не правда ли, милые дамы? Боже мой, я умру от потери крови, она все еще течет! Действительно, кровь обильно текла по его рубашке. Поспешно спустившись со ступенек, обе женщины бросились к нему, а Арлет в это время не переставала бормотать, хотя ее никто не слушал: - Что за дела! Что приключилось с этими зверюгами? Ведь обычно гусаки ведут себя спокойно! Впервые, с тех пор как я держу гусей, вижу, чтобы они так бегали. Гусыни, это да. По весне они могут натворить глупостей, но гусаки - никогда! Никогда! - И она покачала головой. У Люс, как всегда, было трагическое лицо, а Диана принялась громко обсуждать, как уменьшить кровотечение, что вызвало у Лоика, несмотря на боль, новый прилив иронии: - Гусак убивает ответственного работника министерства иностранных дел! Какой прекрасный заголовок для газет: "ПЫТАЯСЬ ЗАЩИТИТЬ ДВУХ СВОИХ ГУСЫНЬ, ЛОИК ЛЕРМИТ ПОЛУЧИЛ СМЕРТЕЛЬНУЮ РАНУ ОТ СОПЕРНИКА". Это кажется мне совершенной правдой, или, во всяком случае, весьма правдоподобным... Конечно, я не имел в виду никого из здесь присутствующих!.. Вы мне верите, мои дорогие? Хотя у Брюно есть что-то от гусака, особенно тогда, когда он вытягивает шею. Знаю, что трещу без умолку, но я боюсь потерять сознание, если замолчу! Его отвели в дом, усадили в пресловутом алькове, где ему и была наложена повязка. - Пойду за землей, туда. Здесь запасы уже кончились. Скоро вернусь. Держите руку и никуда не уходите! И Арлет убежала. - Какая добрая женщина, - вздохнул Лоик. - Она отправилась ради меня за своей ценной паутиной! Золотое сердце!.. Так что же в действительности произошло? Что вы сделали с этими несчастными животными? - Это все... это... из-за Дианы, - начала Люс испуганно. - Диана стала... ведь правда, Диана? - О! Вы можете ябедничать сколько вам угодно, - небрежно сказала Диана, - пока здесь нет Арлет! Говорите же, милочка! Давайте! - Значит, так, - шепотом начала Люс, - когда Диана увидела всех этих гусей в загоне... нужно признать, что вид у них был действительно глупый, это правда... она захотела передразнить их. Тогда она встала на правую ногу, вытянула назад левую, подняла руки и замахала ими. Нужно сказать, что вышло очень похоже... честное слово! Спереди она была похожа на букву "Т", представляете? - Представляю, - рассмеялся Лоик. - Может быть, в последний раз, перед тем как впаду в коматозное состояние... И что же? Что произошло? Им так не понравилась эта поза? - Нет... не думаю, что из-за этого, - сказала Люс, задумчиво качая головой. - Нет, нет, самое худшее началось, когда Диана захотела передразнить их крик. - То есть как? - О, у нее очень, очень хорошо получилось, - признала Люс с некоторым удивлением и даже восхищением, несмотря на то что была сердита. - Она кричала в точности как они! Повторите хоть один разочек, Диана! Повторите для Лоика! - Осторожно! - прошептала Диана. - Осторожно! Если Арлет что-нибудь заподозрит... Она бросила взгляд в коридор, затем на входную дверь и испустила хриплый, шипящий и глупый крик, так похожий на крик этих птиц, звучавший пять минут тому назад, что Лоик даже вздрогнул. - Просто на удивление похоже, что правда то правда! И это им не понравилось? Может быть, сами не зная того, вы сказали им что-то оскорбительное! - Это уж точно! - согласилась Люс. - Это уж точно! Они сразу же пришли в ярость! Я думала, что загон закрыт! А они вырвались из него и бросились к нам. Один из них ужасно сильно ущипнул меня за ногу, и я закричала Диане, что нужно бежать... И мы, конечно, побежали... И вообще, - продолжала она жалобно и в то же время агрессивно, - как можно их успокоить, если они пришли в такое бешенство? Согласитесь, Диана, все же надо уметь так крикнуть! - прибавила она даже с некоторой гордостью. - Это было не так уж и сложно, - скромно сказала Диана. - Крик должен родиться в глубине горла, вы наполовину закрываете зубы, просовываете язык вперед и делаете вот так... И она снова крикнула, на этот раз гораздо громче. Ее спутники даже подпрыгнули и оглянулись, но, должно быть, Арлет отправилась за паутиной или за совершенно особой землей в самую глубину амбара. - Я страшно перепугалась, - заключила Люс, качая головой. - Уже несколько месяцев я не испытывала подобного страха. - У них был такой глупый вид! - повторила Диана по-прежнему небрежно. - Приподнялись на своих больших лапах, шеи от ярости раздулись, глазки маленькие, горят ненавистью, толстое брюхо, перепончатые лапы, они были удивительно похожи на старых банкиров! Не могу даже передать... насколько они были от-вра-ти-тель-ны! Отвратительные и злобные! Ах! Какие мерзкие твари! Мне вовсе не стыдно за это. Я их оскорбила? Я не уверена в этом, но, во всяком случае, привела их в смятение и ярость. Это уж точно. И тем лучше! - Вы можете быть тем более довольны, моя дорогая Диана, что за нанесенный ущерб платить приходится не вам! - простонал Лоик с меланхолическим видом, протягивая окровавленную руку. - За ваши сумасбродства всегда приходится отдуваться другим, Диана, не знаю, отдаете ли вы себе отчет в этом! Это становится невыносимым! Невыносимым! Впервые Диана клюнула на эту удочку и выказала признаки того, что можно было бы считать раскаянием (но на самом деле эти переживания были весьма далеки от истинного раскаяния). - Я очень огорчена! Действительно огорчена, Лоик! Вы и представить себе не можете! Если бы не вы, эти твари разорвали бы нас в клочья, не правда ли, Люс? - "Две великосветские дамы разорваны на клочки гусями. В основе этой новой драмы лежит отнюдь не ревность, а лишь грубая похоть", - продекламировал Лоик, изображая из себя репортера, повествующего о катастрофе. - Вы потеряли столько крови! - сказала Диана. - Не мучьте себя угрызениями совести, Диана. Не нужно. Если вы хотите утешить меня, обещайте мне... - Все, что вы пожелаете! - Поклянитесь мне, что вы воспроизведете крик гуся, когда я захочу. В Париже или еще где-нибудь, в любом салоне, по первому моему требованию. И этот уговор будет действовать, скажем, в течение года. - Крик гуся!.. А если... э-э... я и не знаю... если... э-э... там будет английский король или еще какая-нибудь столь же высокая особа?.. Но суровый взгляд Лоика и рана на его руке заставили ее стушеваться. - Я согласна! - сказала она. - Согласна! В течение года. - Вы не забудете его? - Что? - Крик гуся!.. Лично я никогда не забуду, как вы кричали. - Да, да. Конечно, конечно! Обещанное я выполняю! - ответила Диана, испытывая, несмотря ни на что, некоторое смущение и огорчение. Она уже видела в своем воображении званый ужин: очень важные особы, бесконечные рассказы Лоика о слогах и согласных, абсолютно недоступные для всеобщего понимания, каменное лицо Люс, Брюно, повествующий о том, как его изнасиловал дурачок из босеронской глубинки, и она сама, кричащая гусем!.. Да уж... занятная будет компания! Их всюду будут приглашать, но только в первый раз, во второй - никогда... Арлет пришла вместе с Морисом, держа под мышкой свою необычную аптечку, выражение ее лица было странным, почти напуганным. Диана невольно вздохнула. - Почему вы так вздыхаете? - забеспокоился Лоик. - Я задаюсь вопросом, что день прошедший нам готовит, - рассеянно ответила она. Странно, но никто не обратил внимания на этот ляпсус. Даже Лоик, которого заново перебинтовали и уложили в постель. Три гурии окружали его. Животные успокоились, хлеб был скошен и убран, гостей на обед не ожидалось, таким образом, парижане могли немного отдохнуть, дыша свежим воздухом, греясь на солнце, спрятав в тень голову, насладиться тишиной, которая так пугала их вначале, но сейчас была так приятна. Теперь они знали, что эту тишину полей рождают земля, прогретая солнцем, птицы, ищущие пропитание, неподвижно безмолвные - ведь не было ни дуновения ветерка - листья деревьев. После стычки с гусями они пребывали в чарующем покое, хотя Арлет и отказала Диане в маленьком стаканчике сливовой водки, столь необходимой, по утверждению Дианы, для ее нервной системы. Но этот покой длился всего лишь мгновение, потому что они быстро заметили, что во взгляде Арлет, обычно прикованном к какому-нибудь предмету из домашней утвари или же устремленном вдаль, к горизонту, на сей раз читались одновременно стыд и властность, что было настолько же мимолетно, насколько и противоречиво. Повинуясь своему обычному рефлексу, Лоик попытался рассеять это облачко шуткой. - Может быть, гусак глупее гусыни? - спросил он у окружающих. - Вы не знаете этот сборник, моя милая Диана? Он очень, очень хорош. Сборник стихов Поля Элюара... название немного отличается, но зато звучит так же мелодично. - Это что-то мне напоминает, - любезно сказала Диана, потому что, даже если она не знала, о чем идет речь, когда дело касалось культуры, это всегда "что-то напоминало" ей, и она становилась от этого приветливее. Лоик продолжал: - Это замечательный сборник... Он остановился. Если Арлет терзали душевные муки, ее нельзя было отвлечь от них. Но подобное случалось настолько редко, что для этого должны были быть очень серьезные причины. - Арлет, - сказал он, - у вас озабоченный вид. Что происходит? Арлет Анри открыла рот, тут же закрыла его и скрестила руки на коленях. - Происходит вот что... вот... когда вы приехали сюда, мы спросили у хозяина гаража, нет ли у него машины для вас... Раз вы... мы думали... раз вы не хотели оставаться на ферме... даже ненадолго... - Действительно, можно было прийти к этой мысли, - сказала, улыбаясь, Диана. - Мы и вправду думали, что этот курорт не для нас... Но я, наверное, удивлю вас, моя дорогая Арлет... - Наклонившись, она положила свою руку на запястье хозяйки и несколько раз похлопала по нему. В этом жесте было столько же силы, сколько и искренности. - ...Я, наверное, вас удивлю: мне нигде не было так хорошо... нигде я не чувствовала себя лучше, чем здесь! Ни в Гштааде, ни в Сан-Доминго, ни в Давосе, ни в Туре, нигде!.. Это забавно! - Так что по поводу машины? Голос Лоика звучал так же мирно, как и голос Дианы, но в нем слышалось больше напряжения. А Люс побледнела под своим деревенским загаром, так отличающимся от пляжного. "И по правде говоря, шедшим ей гораздо больше", - подумала Диана. - В общем... нашлась одна машина! Я забыла вам сказать об этом, но здесь такое творилось. На дорогах сейчас спокойно, немцы убрались восвояси, и хозяин гаража сказал, что у него есть одна машина. Я послала Никуда-не-пойду кое-что купить... - сказала она, запинаясь. - А Сильбер дал ему это... для вас. Протянув Лоику грязный клочок бумаги, она отвернулась, чтобы не встретиться с ним взглядом. Но он успел заметить, как черты ее лица от волнения исказились, что на мгновение неожиданно превратило ее в застенчивую женщину. Он замолчал. - Но вы можете не торопиться, - сказала она. - Я не собираюсь выбрасывать вас на улицу, ни в коем случае! Нет! Это было бы, это было бы... уже слишком! - почти простонала она. И под изумленным взором своих гостей она подняла край своего фартука, наклонилась и спрятала в нем лицо, напомнив при этом то ли греческую вдову, то ли наказанную школьницу. - Что же в конце концов происходит? - вскочив, закричала Диана. - Милая Арлет! Что происходит? Что с вами случилось? Может быть, вы получили дурные известия? Все ли в порядке с вашим мужем, с вашим сыном? - О да, у них все хорошо... очень хорошо, - ответила сдавленным голосом Арлет, уткнувшись в фартук и удивляясь этому убежищу, которое она - и это было вовсе уж глупо - не осмеливалась покинуть. - Вот это - самое главное! Если они живы, они скоро вернутся! Скоро они будут здесь! А, Арлет? А?.. Как я вас понимаю! Я все понимаю!.. Довольная и возбужденная собственной проницательностью, Диана повернулась к своим друзьям. - Ну да! Конечно же! Я все поняла! Они должны приехать, а вы не знаете, где нас разместить! Так? Ах, моя миленькая Арлет, вы ведете себя как настоящий ребенок! В самом деле! В любом случае мы должны были уехать: ведь урожай уже убран, - сказала она с такой логикой, как будто Лоик, Люс, Брюно и она сама всю жизнь работали поденщиками. - Нам обязательно нужно возвращаться! Вот видите! Столько переживаний на пустом месте! Дорогая Арлет, мы знаем, что, если бы это было в вашей власти, вы никуда не отпустили бы нас! "Дорогая Арлет", казалось, была все менее расположена оставить в покое свой фартук. - Я уверена, что машина готова и мы можем уехать! Ну-ка, покажите мне эту записку, Лоик. Что вы думаете по этому поводу? "Или берете - или нет"! Конечно же, берем! Это ведь сущие гроши, мне кажется, разве не так? - Не знаю, - сказал Лоик, - доедем ли мы до Парижа на "делаже" выпуска 1927 года, но в конце концов нужно попытаться... - Конечно же, это не "ченард"! Но мы вовсе не снобы и появимся на Елисейских полях в нашем "делаже", как настоящие туристы... Эй, Арлет, дорогуша, хватит плакать! Мы скоро вернемся обратно, очень скоро. А вы приедете к нам в Париж! Мы вместе пообедаем! В любом ресторане, в каком вы захотите! - сказала Диана, несколько остыв. - Или лучше у меня! Но есть ли у нас время, чтобы заморить червячка? Я думаю, что они приедут не раньше вечера, как обычно бывает. - Откуда вы знаете, когда обычно возвращаются воины? - спросил Лоик потухшим голосом. - Я точно не знаю, но в фильмах или в спектаклях солдаты или мушкетеры всегда возвращаются к ночи. Это ведь не случайно, не правда ли? Значит, у нас есть время вместе пообедать, а, Арлет? Арлет энергично закивала головой, наполовину скрытой фартуком. - Вот видите, Лоик! Диана торжествовала, но - в одиночестве. Лоик встал и побрел к балке. Люс же, сидя неподвижно на стуле, плакала, не стыдясь своих слез, не обращая внимания на то, что пришли Брюно и Морис. Инстинктивно Лоик сел на лугу на том же месте, что и накануне вечером. Там, где он шутил с Дианой, где он расточал ей комплименты по поводу ее внешности. Как это необычно! Нет, все же он был славным парнем, думал он, вспоминая вчерашнее... Славным и сентиментальным парнем, ведь если задуматься, он единственный уедет отсюда печальным, да, это точное слово, печальным; конечно, не считая Люс. Любовь сделала лицо Люс милым и спокойным, каким оно и должно быть. Наконец она смогла стать счастливой и умиротворенной. И даже ее слезы означали, что она научилась не стесняясь плакать и отдаваться чувствам, которые ей сулило будущее. Он считал, что Люс не способна на такие проявления чувства, но теперь видел, что она изменилась. Что же до Брюно, то, наверное, у него земля горит под ногами здесь, где его так унизили. Он получил хороший урок на этой ферме, что не так уж и плохо. Кроме солнечного удара и этой любовной истории, ему было отчего подрастерять свое великолепие... Да и сам Лоик сожалел об этом уголке, где ему было легко с самим собой, вот так-то. Но после разочарования, совершенно детского разочарования оттого, что он так мало пробыл на этой ферме, им овладело одно желание: уехать, сбежать отсюда; от этой травы, от этого луга, где он так глупо, наивно и безвольно цеплялся за жизнь... за свою жизнь. За карикатуру на жизнь. Вчерашний закат солнца, который так умиротворил его, так приблизил к счастью, был всего лишь глупой и жестокой лубочной картинкой, из тех, какие он любил смотреть, когда был моложе, но уже давно не заглядывался на них... Подобными лубочными картинками он сам, иногда нарочно, загораживал свое видение вещей, такое ясное и честное, с привкусом горечи: ведь от природы он был проницателен. Конечно, иногда он позволял себе лирические преувеличения, размышляя о собственном существовании. Он добавлял в него света, свечей, цветов и музыки, отдавался потоку мечтаний. Но поступал так только под влиянием достаточно веских обстоятельств... или во время длительных путешествий... или для какой-нибудь незнакомки. Он и представить себе не мог, что сможет так расслабиться, опуститься до оптимизма, что в душе его воцарится мир, даже счастье - и все это на маленькой, довольно запущенной ферме, в двухстах километрах от Парижа. А произошло это совершенно неожиданно в один из неудавшихся уик-эндов. Пришла пора надеть на себя костюм, защищающий его от передряг, от светских людей, его удобный пуленепробиваемый костюм, и этим костюмом была его ирония, всего лишь одна из мер предосторожности. Принимая меры предосторожности, человек кое-что разрушал, кое-что изменял в своей жизни... но значительно меньше, чем если бы не принимал их вообще. "Да уж, решительная женщина эта милая Арлет", - думала Диана Лессинг, которую никогда прежде так не выпроваживали ни из одного замка, будь то во Франции или в Наварре. Конечно, это слегка обидело ее, но, главное, удивило. Для начала Арлет должна была переговорить с ней. Ведь в конечном итоге они обе были "капитанами" этой странной команды, отвечали за нее. Конечно, ее люди уедут, но выставлять их за дверь таким образом, в тот же день!.. Не то чтобы сама Диана хоть на минуту представила себе, что нужно провести еще неделю на этой ферме! Но эта спешка не могла ей понравиться. Это, знаете ли!.. Может быть, хозяева сочли их присутствие слишком обременительным? А может быть, эти крестьяне со своими курами, мухами и дико орущим дедушкой нашли слишком скучным и неприятным цвет, да, именно цвет парижского высшего общества? Это просто смехотворно! Нет, здесь должна быть другая причина. Но какая же? Может быть, они невольно обидели Арлет, оскорбили ее? Нет, она, Диана, тут же узнала бы об этом. Даже с такими собеседниками, как эти крестьяне, отличающимися по своему поведению, образованию, чувствам от тех людей, с кем она привыкла общаться, интуиция Дианы всегда была на страже, ее проницательность никогда не изменяла ей: она знала все, что творится вокруг. Любую малейшую деталь, выбивающуюся из общей картины, она схватывала на лету. Эта открытость и повышенная чувствительность, за которые ее не переста