после вчерашнего безразлично, пойду я с вами или нет. Никакого одолжения вы мне не делаете. - Что верно, то верно, приятель. Одолжение мы делаем не тебе. Можешь не сомневаться, Бетси права: не родился еще у Плауменов мальчишка, с которым стоит связываться. - То есть в каком это смысле? - А в каком хочешь. Гарри опять пробует восстановить мир: - Да ладно! Кончайте, слышите? - Он совсем переполошился. - Ты что, не понимаешь, Билл, мы же у самой ее калитки! Но Билл отвечает со злобой: - Ну и что? Какая теперь разница! Она уже и так все знает. Он же ей все рассказал, это уж точно, рассказал, да еще и передернул. Она даже к двери выйти не захотела. Не одета! Разве так бывало, чтобы она к двери не подошла? Говорил я тебе, что все это представление ничего не значит. Наплевать ему на нее и на нас наплевать. Все ребята Плаумены одним миром мазаны. Надоело мне с ними цацкаться. Чего ради? А этот еще такой желторотый, даже на ногах не стоит. Гарри ругал Рекса: - А все твое дурацкое хихиканье. И ноги твои. Вечно суешь их куда не следует. Смотри, что наделал. Надо же, ведь я уж думал, что удастся поправить дело. В груди у Джоша что-то оборвалось, он словно со стороны увидел, как выпрастывает руки из лямок, тянет с плеч рюкзак. Кровь прилила к голове, кулаки потяжелели от ярости. Гарри бросился между ними: - Не тронь его, Билл! Слышишь? Назад! Он убьет тебя, Джошуа, он же в два раза тяжелее. Здесь нельзя, Билл! Не здесь. Ты что, не понимаешь, что ли? Он толкает Билла в грудь, чуть не сбивая с ног, тянет за руку Рекса, и они отступают, а Джош все никак не может сбросить рюкзак, вылезти из лямок, они его сдавили, скрутили, как смирительная рубаха. Гарри, Билл и Рекс уже далеко. Они уходят в сторону железной дороги. Гарри все оглядывается, взволнованно разинув рот, словно никак не может отдышаться. А Рекс знай себе хохочет и так, хохоча, скрывается из виду. Вот дела! Ну и ну! Каждый день тринадцатое число! Джош швырнул рюкзак в грязь и охотно пнул бы его, как футбольный мяч, если бы тридцать лет назад его не носил отец и если бы в нем не лежал завтрак. 12  Что делать с днем, который окончился в четверть десятого, а должен был окончиться около четырех? Билл крикнул, что около четырех они будут обратно. Нельзя же вернуться в дом, поглядеть тете Кларе в глаза и сказать: "Я передумал", или: "Я плохо себя чувствую", или: "Мы подрались". За одним признанием потянется другое, если он начинает врать, из этого все равно ничего не выходит. "Джош, - говорила мама, - с таким лицом, как у тебя, лучше говорить правду". Вчера он мог вернуться в дом и вести себя так, словно на дороге ровным счетом ничего не произошло. Мог пойти с нею вечером второй раз в церковь в вычищенном, выутюженном, как новенький, костюме, хотя знал, что ребята не придут, но он ничего не обязан был ей объяснять: она-то не знала об их разговоре. Мог потом сидеть в ее огромной столовой за столом, накрытым на десятерых, преспокойно уплетать пирог с мясом и яйцами и ароматный фруктовый кекс и ни в чем не признаваться. Потому что она ни о чем и не спрашивала, а только сама все время извинялась. Вчера были свои трудности. Но сегодня совсем другое дело. "Будь самим собой, держись спокойно. Иди к ним, и желаю хорошо провести день". Что-то в этом роде она говорила. Как же теперь быть-то? Иди к ним, развлекайся. Ха-ха-ха. Над чем ты смеешься, Джош? Это я развлекаюсь. И он все-таки пинает рюкзак, хотя его и носил отец и хотя в нем лежит завтрак. А потом снова вскидывает на одно плечо. Мог ведь лимонад вытечь. Он встряхнул рюкзак, чтобы проверить, цела ли бутылка или превратилась в кучу осколков. Хорошо провести день. Каким это образом? Анекдот, да и только. Я же ни о ком из них слова дурного не сказал, ничего лишнего не ляпнул. И никого не продал: ни вас, тетя Клара, ни их. Я даже своих двоюродных братцев и то не продал, а они вон какой дрянью оказались, как будто я раньше не знал. Видно, они здесь сильно напылили, в этом тихом лесном углу. Подумать только. К ней ведь уже полтора года никто не приезжал. Такие милые мальчики, ждут меня с нетерпением. Да уж, ждут! Они меня прикончили и похоронили раньше, чем я приехал. Нет, правда, тетя Клара, должны же вы знать, что они собой представляют на самом деле. Как можно прожить здесь целую жизнь и не понять, что к чему. Но при ней-то они действительно хорошие. Не могу я их понять. Провожают ее по улице. На том пути. И на обратном. Толпятся вокруг. Помогают нести книги. Да, мисс Плаумен. Нет, мисс Плаумен. Как у вас с дровами? Не надо ли наколоть? Утром во вторник, как обычно, моем полы? Заморочили меня эти ребята. Джош шагал по высокой траве. Репьи цеплялись за шнурки его ботинок, колючие семена набивались в носки и больно царапали ноги. Обходил подальше мутноглазых коров с огромными, как крючья, рогами. Надо куда-то уйти, нельзя слоняться поблизости, не то еще заметит кто-нибудь из взрослых и тут же побежит докладывать тете Кларе. "Что это ваш племянник поделывает на задах у вас за садом? Один-одинешенек и пасмурный, как день ненастный". Вдруг мелькнула мысль о змеях. Бр-р-р! Господи! Страшно подумать. И нет никого из местных, того же Билла, Гарри или Рекса, кто мог бы принять на себя основной удар. Их-то змеи все равно жалить не станут. Такого змея если ужалит, сама же подохнет. 13  Ты должен принять решение, Джош, и поскорее. Куда, скажем, тебе теперь податься? Если останешься здесь - могут заметить любопытные взрослые, если выйдешь на луг - могут подцепить на рога коровы, а заберешься в буш - там змеи. Не теряй чувства юмора, Джош. Может, тебе суждено умереть от старости, представь себе, сколько еще лет на это потребуется. Будто это не он, а кто-то другой, Джош непринужденной походкой зашагал к железнодорожной станции. Дошел до ручья и спрятался под дощатыми мостками, где в субботу вечером споткнулся и ушиб ногу. Поездка в Райен-Крик. Программа на понедельник: посещение мостков группой в составе одного человека. Иметь при себе завтрак и не показываться никому на глаза. Возвращение в четыре часа в телячьем восторге. Программа на остальные дни недели: то же, что в понедельник. Вспомнились слова отца: "Настоящая змеиная страна, этот Райен-Крик. Просто Змеиная яма. Они плодятся там длинные, толстые, шкура как броня. Ее сдирают, дубят и обшивают борта линкоров". Временами отец вел себя как мальчишка. "И еще не забывай, Джош, в буше всегда нужна палка. Да глаза открывай пошире, когда пойдешь вдоль ручья". Джош вслушивается: журчит вода, шелестит тростник и трава в полчеловеческого роста, и что-то непрерывно гудит, шуршит, стрекочет - разве разберешь, звери это, насекомые, пресмыкающиеся или рыбы? "Трагическая смерть поэта Сегодня под мостками, со следами двойного прокуса на ягодице, был обнаружен Джош, представитель четвертого поколения семьи Плауменов, известных пионеров Австралии, которые в 1853 году начали вырубать девственный лес по берегам Райен-Крика. Угас один из представителей четвертого поколения достославных Плауменов. После него остался том неопубликованных стихов и сонет "Рождественское утро в Долине эвкалиптов", напечатанный в Детском уголке нашей газеты от 24 декабря сего года. Ему также принадлежит рекорд: 21 перебежка в матче против третьеклассников Грин-Хауза в ноябре прошлого года". - Привет, Джошуа. Джош чуть не подпрыгнул от неожиданности. Из тростника, как чертик из табакерки, выскочил тот самый восьмилетний рыжий постреленок, который вчера нес книги тети Клары. В руке у него бечевка с привязанным к ней кусочком мяса. - А я раков ловлю, вот что. Справившись с испугом, Джош попытался принять вид человека, который вообще каждый божий день сидит под мостками и бормочет себе что-то под нос. - Раки здесь не живут. Они у запруды живут, вот где. Это уже непонятно. Джош растерянно спрашивает: - А чего ты их здесь ловишь? - Раки щиплются. - Тебя не разберешь. - А ты что тут делаешь, Джошуа? Этого вопроса он как раз и опасался. - Зови меня, пожалуйста, Джош. - Что ты тут делаешь, Джош? - Пишу стихи. - Без карандаша и бумаги? - Ты же ловишь раков, хотя их тут нет. - Ты прячешься? - Вот еще. - Я слышал, как ты сам с собой разговаривал. - Это я стихи говорил. Чтобы складно звучало. Их сперва в уме надо сложить. - Я видел, как ты сверху спускался. И как оглядывался. Ты ведь подрался с Гарри, Биллом и Рексом, да? - Вовсе нет. - Они вон туда пошли. Шли и громко разговаривали. Злющие-презлющие. - Никто ни с кем не дрался, и не вздумай рассказывать, будто была драка. Все равно ты отсюда, снизу, ничего видеть не мог. Для этого надо глаза иметь другие, на длинных ножках, футов двадцать в высоту. - У тебя есть пенни? - А что? - Если бы у меня был пенни, я купил бы лакричный леденец, вот что. Я бы его съел и никому бы ничего не сказал. - А тебе и нечего говорить. - Я не отказался бы от пенни. Твоя тетя не любит мальчиков, которые дерутся. Вот негодяй. И ведь хоть бы хны, не стыдно ни капельки. Тяжело дыша, Джош полез в карман и швырнул ему монетку. - Ты туда лучше не ходи. Они как раз туда пошли. - Послушай, Сынок, я дал тебе пенни потому, что ты хороший мальчик. Мне все равно, куда они пошли! И нарочно зашагал в ту сторону, утверждая свое мужское достоинство. Вот место, где ручей можно было перейти вброд по камням, темнеющим под струями воды. Перебраться на тот берег и не замочить ног~ способна была разве что птица на лету, но существуют неприятности похлеще промокших, хлюпающих ботинок. - Лучше не ходи вдоль ручья. Мог бы, кажется, и помолчать, чудовище. Ниже по ручью тропинка углублялась в настоящие заросли, совершенную глухомань, где кишели змеи, пауки и гигантские муравьи. И где-то там трое мальчишек, встречаться с которыми совсем не хочется. Джош оглянулся: сзади в траве ярко цвела рыжая лохматая макушка. - Правильно, Джош. Вот туда они пошли. Вниз - по ручью. Сам, как говорится, голову в петлю суешь. Обернулся и крикнул: - Я же тебе сказал, что мне это безразлично. Неужели трудно понять? И вместо того чтобы перейти ручей вброд, нарочно торопливо зашагал вниз по тропинке. Рюкзак подпрыгивает на плечах, сердце колотится. Может быть, если притвориться, будто спешишь по важному делу, змеи пропустят? А сам напряженно прислушивался, не раздастся ли зловещее шипение, но услышал только, как Сынок на прощание крикнул: - Не угоди ногой в капкан! В капкан?! Но это не вслух. Такие вопли ужаса издаешь только про себя. Что еще за капкан? На кроликов, на лис, на городских мальчишек, которые целыми днями только и делают, что спотыкаются и летят вверх тормашками? Но не ставят же они капканы прямо на тропке? Железные когти, хватающие насмерть. Яма глубиной в шесть футов, сверху прикрыта травой, а внизу острые колья. А если не такой, то какой? Капкан есть капкан. Снова обернулся. Рыжей макушки уже не видно. Ничего не видно, одни заросли. Ну и жизнь. Джош ухватился за дерево, ища у него моральной поддержки, потом выбрал подходящую ветку, не слишком толстую и не слишком тоненькую, чтобы сломать и сделать из нее себе оружие для смертельной схватки. Оказалось, это совсем не легкое дело, он чуть сам не надорвался, но все же, порядком измочалив, обломал, очистил от листьев и сучков и раз-другой для пробы со свистом резанул по стволу - не сломается ли? Увидела бы сейчас мама своего милого мальчика, да она бы замертво упала. Джош изо всех сил старался отнестись к своему положению по-философски, он даже усмехнулся насмешливо, чтобы произвести впечатление на предков, если их призраки бродят тут где-нибудь у ручья: ведь по- меньшей мере семеро Плауменов покоятся в здешней земле. Джош старался не вести себя как жалкий самонадеянный трус, хотя это и было довольно затруднительно, потому что, если на самом деле ты жалкий трус, с этим ничего не поделаешь и притворяться бесполезно. А представляешь себе, Джош, есть такие люди, которые прямо руками ловят змей за хвост и убивают их головой об землю, будто хлыстом щелкают. Полоумные, наверно. Или, представляешь, есть которые охотятся на крокодилов, просто так, для развлечения, когда могли бы сидеть уютно дома и читать книгу. Представь себе, как прадедушка Плаумен в 1853 году вел в поводу свою вьючную лошадь, прорубаясь сквозь заросли, и как вышел на это самое место и радостно крикнул: "Участок Ее Величества, номер такой-то!" А вокруг на мили и мили раскинулась эта земля и уходила за горизонт, оплаченная тяжело добытым золотом палаточного Балларата. Прадедушка Плаумен среди первозданных зарослей стоит руки в боки, взяв у истории короткую передышку, чтобы написать с себя автопортрет. Или он потом уже его написал? Но что же все-таки случилось? Как вышло, чти он завещал семье только особняк на холме, да шесть деревянных домиков на Главной улице, да четырнадцать автопортретов, да еще пятьдесят тысяч акций рудников, а им вся цена - сколько стоит бумага, на которой они напечатаны? Где же все остальное? Выходит, прадедушка Плаумен тоже был самонадеянным? Джош опасливо взглянул вверх, не обрушится ли на него гром небесный? И зашагал дальше, настороженно шаря по сторонам глазами, прислушиваясь, принюхиваясь, надеясь, что его палка не вызовет раздражения у змей, пусть видят, что она у него просто для форса, чтобы помахивать на ходу, или чтобы опираться, или чтобы вмазать по голове здешним мальчишкам, причем последнее сопряжено с несомненным риском. Не угоди ногой в капкан! Господи, еще этого только не хватало. Он шел, пристально всматриваясь - нет ли ямы на тропе, сети между стволами или железной ловушки, - и вдруг остановился как вкопанный: в кустах послышались возня, лязг, будто цепью по цепи, и жалобный, истошный вопль, как плач ребенка, которому очень больно, у Джоша даже сжалось под ложечкой - ужасно, жутко, ничего подобного он в жизни не слышал, и так близко, что волосы встали дыбом, так близко, что он убежал бы, да только его внезапно покинули силы. Джош стоит неподвижно, а сердце его гулко стучит, и ему отзываются чьи-то громкие голоса: - Слыхал? - А то нет! - Урра! - Кто попался-то? Джош слышал, как они бегут, приближаются. Гарри, Билл и Рекс. 14  Первым, круша ветки, выбежал на тропу Гарри, увидел Джоша и отпрянул, словно столкнулся с разбегу с кем-то невидимым. - Не ты?! Это не ты попался?! - испуганно вскрикнул Гарри. Следом за ним, толкаясь, вылетели Билл и Рекс. - Неужели это он в капкан угодил? Гарри, мыча и качая головой, посмотрел под ноги Джошу, он сразу обмяк, опустил плечи и прижал пальцы к векам, словно от боли. - Очень сожалею, но вынужден вас разочаровать, - проговорил Джош, сам того не желая, почти не понимая, что говорит. Билл закричал на него: - Ты что, дурак? Не болтай глупости. Спятил, что ли? Кто же тогда попался? Где капкан? Это ведь ты его ставил, Рекс? Где он? Гарри все еще мычал и тряс головой. А Билл продолжал кричать: - Где капкан, Рекс? Нечего зажимать! Показывай. Отыщи его! - Да не знаю я, где он. Не помню. Ты ведь сам велел передвинуть. - Я же только что тебе велел. Пять минут прошло, а ты уже не помнишь? Билл, раздвигая ветки, метался с места на место. Рекс жалобно: - А в чем дело-то? Что за паника? - Говорю, ищи! Гарри наконец пришел в себя и тоже нырнул в заросли, Джош - за ним, надеясь в душе, что, может быть, это все-таки не здесь, что, может быть, не придется стать лицом к лицу с жутким воплем, который прозвучал и смолк, совсем смолк, но продолжал раздирать ему душу, отчего находиться на этой земле было уж совсем невмоготу. Что-то первобытное - так сказала бы мама. Гарри вдруг раскинул руки, словно сдерживая толпу. - Здесь! Ну и красавец! Большущий! Жирный! Джош не хочет смотреть, ему страшно, но его поневоле тянет вперед, да еще Билл и Рекс словно бы подталкивают сзади. Узенькая тропка в кустах, как бы протоптанная крошечными человечками, а дальше, там, где она кончается, небольшая вмятина в высокой траве, углубление вроде шалашика, и в нем бело-рыжий кролик, его передняя лапа зажата в железных челюстях капкана, и он отчаянно дергает ее, вытаращив в ужасе глазищи, только лязгает цепью и взрывает пыль. Рекс кричит: - Надо же какой безмозглый! Глуп, как кролик. Всего-то пять минут прошло. Видел небось, как я его наставил. Бывают же такие тупицы. Даже темноты не дождался. Джош стоял и не мог шевельнуться, не мог ни о чем думать, больше всего на свете желая упасть на колени и выпустить кролика на свободу, пусть хоть на трех ногах, мучительно жалея это маленькое существо, но не в силах сдвинуться с места. Гарри протянул руку. - Дай-ка мне палку, Джошуа. Палку давай! Он взял у Джоша палку и стал раздвигать ею высокую траву. Рекс вертелся у него под ногами. - Не тронь его, Гарри. Дай мне палку. Это мой кролик. Я капкан ставил. - Отстань. Дело мастера боится. Билл зашел сбоку: - Маленький, а кровожадный. Гарри расчесывал палкой траву, выравнивая вмятину-шалашик. - Дай мне, Гарри. Это мой кролик. Ну дай же. Не будь жадиной. - Это надо делать умеючи. Нет, нет, нет, тетя Клара. Вчера все было не так. И сегодня тоже. Мы бы еще жили на деревьях и прыгали с ветки на ветку. Волосатые обезьяны, все в блохах. Но вы верите, что бог щелкнул пальцами, и вот они мы - люди, какой-то миг, и работа закончена. Нет, тетя Клара. Не так было. Все шло гораздо труднее. И наша заслуга гораздо значительнее. Мама говорит, бог в большей степени создан нами, чем создал нас. Почему я должен благодарить его за свое возвращение? Я вернулся сам. Благодарить за это его - значит умалять себя. Мы плачем и стенаем, мы бьемся за правду и страдаем и ненавидим себя за то, что не помогли несчастному кролику. И это и есть бог. Мама говорит, бог в нас самих, и, по-моему, она права. Я думал об этом, тетя Клара. Я много об этом думал. Пусть я сгорю, я не могу иначе. Лучше я буду лить слезы по бедному кролику, чем уничтожать тысячи египтян только за то, что они поклонялись другому божеству. Что здешним ребятам жалеть кролика, если вы им говорите: все есть дело рук божьих. Просто, я думаю, есть такие ребята, как я, и есть такие, как они. Они тоже не могут иначе, они принимают все как должное и живут открыто, душой нараспашку, на солнце. Но если кто-то живет на солнце, то кто-то должен жить и в тени. И я, тетя Клара, выбираю для себя тень. Вы замечательный человек, тетя Клара. Я так думаю, тетя Клара, я, честное слово, так думаю. Ведь каково вам было читать мои стихи. Ну, то есть вы же старая дева, никогда не были замужем, и все такое. А эти стихи, уж их-то не напечатают на детской страничке в субботнем номере "Геральда". И все-таки вы их поняли лучше, чем мой папа, вот что меня совершенно потрясло. И я теперь знаю, почему вы взяли их читать: просто думали, я их для этого и привез. А я в это время спал без задних ног. Да уж, тетя Клара, то-то вы, наверно, были потрясены. Но как же все-таки обстоит дело с кроликом? И со всем остальным? И в том числе со мной - помнится, когда я был маленький, я играл на солнце и поливал кипятком муравьев, которые ползали по нашему крыльцу. Какая ужасная игра. Но даже маме было все равно. Иначе откуда бы я мог взять этот чайник? Она же наверняка знала, чем я там занимался. Можно я поплачу заодно и об этих муравьях? Поплачу теперь, раз не плакал тогда? Вы-то садитесь за свою фисгармонию и играете гимны, и вам кажется, что так можно все исправить. 16  Обхватив колени, Джош сидит на земле и шмыгает носом, потому что не хватает твердости духа достать носовой платок. Куда это он забрался? В самую гущу. Сюда и солнце с трудом пробивается. Со всех сторон стена зарослей. "Настоящая змеиная страна, этот Райен-Крик. Просто Змеиная яма". Похоже, однако, что сегодняшнее утро эти пресмыкающиеся отвели для домашних дел - вострят свои жала. Мысли Джоша вернулись к событиям дня. Он поднялся на ноги. Стало немного легче. Я поплакал о тебе, кролик. Кому-то было не все равно. Высморкался. Пожалуй, тетя Клара права. Так и сгореть можно. Еще раз высморкался - словно автобус фыркнул. Что обо мне подумают ребята? Только мне наплевать. Как это меня угораздило пойти на охоту? Я - и ружье, оружие... Да попади оно мне в руки, я бы против них же его и повернул. Бабахнул бы по тому месту, откуда ноги растут. Неуверенно покружил на месте, высматривая просвет в зарослях. Я стану вегетарианцем. Буду грызть орехи. Жевать салат. Мне сегодня что-то важное открылось. Откровение - вот как это называется. Может, я мистиком становлюсь? Достопочтенный Джош Плаумен, полоумный монах. Живет в крольчатнике, в Долине эвкалиптов. Питается орехами. Впадает в транс ежеутренне в десять часов. Желающие могут удостовериться. Вход свободный. При выходе не забудьте опустить пенни в ящик для бедных. Господи, какие только ужасы не угрожают человеку, пока он растет. Двинулся наудачу по тропинке вдоль журчащего ручья. Если ты монах, то нельзя иметь жену. А как же Бетси? Я и она. Жениться на таком голосе? Надо послать ее к учителю дикции. Будет твердить разные скороговорки и упражнения. Бетси и я. Вот была бы жизнь. Джош идет, легко ступая по земле и напряженно вслушиваясь, не раздадутся ли снова голоса ребят. Только, ради бога, не надо больше кроликов в капканах. Хватит с него капканов. Сколько этих гнусных ловушек они здесь понаставили? Застрекотали цикады, цикады или сверчки? Ритмично, как сердцебиение. На том берегу ручья в отдалении показалась земляная насыпь. Железнодорожное полотно, по которому, раскачиваясь, проносится поезд, когда пытается наверстать перед остановкой упущенные минуты. Бедный крольчишка. Пусть они подавятся твоими косточками. Видите ли, тетя Клара, я собираюсь стать поэтом. К нам в школу приходил как-то один человек. Не такой, каких обычно приглашают выступать. Не футболист и не крикетист, и не полицейский, и не пастор с воротником задом наверед. Этот был весь скрюченный и опирался на палку. Если хотите писать книги, сказал он, надо, чтобы вы умели чувствовать боль. Когда вы плачете, вы плачете о ком-то другом. Когда смеетесь - смеетесь над самим собой. Когда поступаете жестоко - это вы свою жизнь коверкаете. Так он стоял, тетя Клара, сгорбленный, скрюченный, и подшучивал над собой. Мы хохотали как сумасшедшие. Я хотел бы, когда вырасту, стать таким, как он. Он чуть не все время смотрел на меня, должно быть догадался. Остальные ребята почти никто ничего не поняли. Среди всего этого хохота - и вдруг сказать такое. Джош встал как вкопанный: прямо ему в лицо смотрел прадедушка Плаумен. Джош даже растерялся от неожиданности. Впереди виднелся прадедушкин мост, который как поставили здесь в 1882 году, так он и стоит до сих пор, поджидая Джоша. Ну что тут скажешь? Семейная гордость и мишень для семейных шуток. По-моему, прадедушка, ваш мост выглядит совсем неплохо, хотя готов пари держать, что сами вы не надрывались, только глотку надрывали, командуя, где какое бревно укладывать. И как же это вы не изобразили себя на картине держащим мост на плечах? Итак, дорогие друзья, в Райен-Крик пришла железная дорога. Пришла благодаря отцу города, который таким образом, и более ничем, добился своего избрания в парламент. Прадедушка на подножке движущегося поезда. Цилиндр и фрак. Лицо в угольной пыли. "Теперь, - голос прадедушки разносился над толпой, - по стальным рельсам и дубовым шпалам Райен-Крик со своими мужественными обитателями движется вперед. Сегодня нас нанесли на карту, завтра мы станем большим городом". Что же вышло не так, прадедушка? Кто просчитался? Джош бежит к желтой дороге, проходящей под мостом, рюкзак колотится по лопаткам, мешает дышать. К собственному удивлению, Джош взволнован. Этот длинный мост, красивой дугой вписавшийся с запада на восток в железнодорожную насыпь; этот длинный мост с могучими стволами опор, вбитыми в грунт и в камень, и с кружевом переплетающихся высоко в воздухе бревен; этот длинный мост, охватывающий реку, и запруду, и желтую дорогу, и лес. Он прекрасен, ваш мост, прадедушка! Подумать только, ведь старик сам, до последнего болта и гайки, продумал всю конструкцию моста. Сидел в своем доме на холме, за тем самым столом, за которым вчера вечером сидел Джош, и выдумывал этот мост из своей седой головы. Представь себе, как в далеком Мельбурне много лет тому назад сидел инженер, склонившись над - бумагами, и изучал этот проект, почесывая затылок, а рядом, молча, затаив дыхание, ждал прадедушка. Представь себе, как инженер наконец поднял голову от чертежей. "Да, мистер Плаумен, сэр. Небольшой просчет в формуле изгиба. Мы с этим разберемся. Сваи заглубим еще на шесть футов, если не наткнемся на каменную породу, и этот мост переживет нас. Если вы хотите иметь такой мост, вы такой мост и получите. Удивительно, мистер Плаумен". Джош стоял разинув рот, и перед ним оживала семейная легенда. Вы были необыкновенный человек, прадедушка. Может быть, Плаумены правы. Маме бы надо сюда приехать и посмотреть это. А не подсмеиваться над вами. Гарри, Билл и Рекс - это же они идут там впереди. Спиной к солнцу. Спиной к Джошу. И прекрасно. Идут себе по желтой дороге, в желтой дали, среди выжженного солнцем пшеничного жнивья в обрамлении моста, который построил прадедушка Плаумен. Вода в запруде под мостом взбаламученная, мутная, хотя совсем недавно в ней, наверное, отражались и кружево бревен вверху, и купы акаций по берегам, и клочок свежей зеленой травы у самой кромки. Сейчас на воде нет отражений. Только рябь и взбаламученный ил, и по пояс в воде - толстая девочка в зеленом купальном костюме. - Привет, Джошуа! Тут уж можешь не сомневаться, Джош. Можешь быть совершенно уверен. Стоит подумать о чем-нибудь вслух, порассуждать самому с собой, и непременно окажется, что кто-то тебя слышал. Со вздохом: - Привет, Лора. - Бедная некрасивая девочка. Ничего-то ей не досталось. Тебя обидели, Лора. Где же ты была, когда всех оделяли? Ты что здесь делаешь? Не рановато ли для купанья? Лора хихикнула: - Я же сказала, что поймаю тебя, Джошуа. Вот и поймала. - Что-то не припоминаю. - Я это вчера сказала. Два раза сказала. - Только не мне. Ты кому-нибудь другому говорила. - Не сердись на меня, Джошуа. - А ты зови меня Джош. Мне очень не нравится это другое имя. - Мисс Плаумен зовет тебя Джошуа. - Больше не зовет, и, если бы ты вчера пришла в церковь, ты бы знала об этом. Джошу хочется от нее уйти. - А ты сегодня уверенный. - Какой? - Другой, чем вчера. Вчера мне тебя жаль было. Ну что на это скажешь? - Послушай, Лора, не может быть, чтобы ты тут стояла, когда я проходил мимо. Не мог я тебя не заметить. Лора набрала полную грудь воздуха и исчезла. Джош проворчал про себя: "Вечно задаю дурацкие вопросы". Подождал немного. - Хорошо. Хорошо. Ты нырнула. А теперь выныривай. Еще подождал. Что она, тюлень какой-нибудь, что ли? Джош уже беспокоился. Стал считать. Начал прямо с тридцати. - Выныривай, Лора, тебе говорят! Лопнешь. Разводы на воде посветлели, пожелтели. С ума сойти! Она застряла. Зацепилась за что-то. Лора! Джош бросил считать, сорвал с плеч рюкзак и попытался, не расшнуровывая, сбросить ботинки. - А, черт! Как же быть, если не умеешь плавать? Стал, оскользаясь и увязая, спускаться вниз, к воде, и вдруг вдали от берега, прямо посреди пруда, всплыла круглая, как зеленый желудь, голова, зеленая шапочка в желтом облаке ила. - Вот сумасшедшая! Совсем спятила! Перепугала меня до смерти. - Поплаваем? - Ну уж нет! - Вода тут отличная. - Что-то не похоже. На мой взгляд, грязная, мутная лужа. - Я всегда так делаю. Джош стал выбираться на сухое место, стараясь не поскользнуться. Его все еще трясло, и он не сразу расслышал ее последние слова. - Что делаешь? - Ныряю в самой середке, где глубоко, достаю до дна и взбалтываю тину. Ребята злятся. - Взбалтываешь тину? Нарочно? Удивительно, что тебя за это не прибили. Заразу какую-нибудь получить можно. Лора снова была на мелком месте. - Я и с моста ныряю. - Психованная. Шею сломаешь. - Давай поплаваем. Давай! - Я сказал, нет. - Ты не умеешь плавать? - Конечно, умею. Но я не ношу в кармане плавки. А без плавок я не купаюсь. - У нас ребята купаются. - У вас-то, конечно, купаются, а я не буду. - Зачем ты снова надеваешь рюкзак на спину? - А куда же его надевать? Разбрызгивая воду, она вышла на берег, неожиданно женственным движением стянула шапочку с головы и тряхнула волосами. Она стояла у воды, наверно, по щиколотку в тине. - Не уходи, Джош! - Я иду в поход. А какой же поход, если я тут буду торчать? Я спустился, только чтобы на мост посмотреть. - Мост Максимилиана Плаумена. Джош вздрогнул. - Да, кажется, так его называли. - Но ты же пошел с ребятами. - Может быть. Ну и что? Лора, глядя в сторону, словно боясь причинить ему боль: - Мне Гарри сказал. - А никакого секрета и не было. - Про кролика. Что ты плакал из-за кролика. У Джоша сдавило горло. - А ты бы, конечно, не заплакала? - Из-за какого-то дурацкого кролика? Смешной ты, Джош. - Точно. Умереть от смеха можно. И зашагал вверх по дороге, слыша за спиной: - Джош, прости! Я не хотела тебя обидеть. Не уходи. Он буркнул в ответ, не оглянувшись: - А на черта мне здесь оставаться? Чего я здесь забыл? На дороге остановился - как застрял на мели: куда податься? Через мост и за реку, в желтую даль, рискуя встретить мальчишек, или обратно в поселок, прямо на Главную улицу? Вот так выбор. Вот так жизнь! А на душе нехорошо, неприятно, как после дурного поступка- будто совершил жестокость, своими руками убил кролика. В другом роде жестокость, но тоже по-своему не лучше, чем удар палкой. Зачем было так отвечать ей? Ей-то за что? Несправедливо. И Джош пошел обратно к запруде, высматривая ее у воды, не окликая, а просто негромко называя ее имя: - Лора. Куда она снова запропастилась? Не на дно же опять? Вон стоит у кустов с ворохом одежды и грязноватым полотенцем в руках, а лицо как у незаслуженно побитого спаниеля. Джош на миг замялся, постоял в нерешительности, а потом спустился и сел у самой воды, где уцелел клочок зеленой травы, уселся с обстоятельностью, будто располагался здесь лагерем на несколько дней. Кто ее знает, эту Лору, как она поступит, что подумает? Вроде бы она простушка, а может, и нет, может, наоборот, очень умная. Тетя Клара вчера вечером странно про нее сказала: "Лора Джонс - очень своеобразная девчушка". Ну уж, не девчушка, тетя Клара, можете мне в этом поверить. Лора тоже стоит и думает. Думает о чем-то, склонив голову набок. Может быть, прячет улыбку? Ничего-то ты не понимаешь, Джош. Вот она подходит, глядя вроде бы куда-то в сторону, и садится в двух шагах от него, закутавшись в полотенце. Что там у нее в голове, все еще склоненной набок? - Билл говорит, за тобой присматривать труднее, чем за двухлетним. Ну вот, получай. - Благодарю. Это завершает впечатления сегодняшнего дня. - Он сказал, что ты пошел домой к своей тетушке. Чтобы она сменила тебе подгузничек, припудрила тебе задик и уложила в кроватку. У Джоша защекотало шею, по спине побежали мурашки. А он-то из таких благородных побуждений к ней возвратился. Напрасно потраченное благородство. - Билл сердится. Джош с трудом проглотил слюну. - Скажите, какая важность! - Рекс сказал... - Я не хочу знать, что сказал Рекс. - Он очень смешно сказал. - Да уж наверно. У них все семейство смешливое. - А как же Бетси? Разве она тебе тоже не нравится? Вот и угодил в ловушку. Сам залез. Она своего добилась. Ходила, кружила вокруг да около и - бац! - Скажи, разве она тебе не нравится? Джош со вздохом: - Я этого не говорил. - Я видела, как ты на нее смотрел. Глаза пялил. - Смотреть не запрещается. - На Бетси все смотрят. В том смысле, что на Лору не смотрит никто. - Если ты хочешь заполучить Бетси, тебе придется иметь дело с Гарри. - Я вовсе не собираюсь "заполучать" Бетси. Что за дурацкий разговор. - Она подружка Гарри - Да? - Это Гарри так говорит, а тебя она считает желторотым. Ай да Лора! Умеешь подбодрить собеседника. - Значит, ты все-таки хочешь ее заполучить? - Вовсе нет. - Она ведь красивая. - Она ничего. - А я толстая. - Послушай, Лора... - Что с ней будешь делать? - Ты хочешь, чтобы я остался или нет? Перестань об этом, а то я пошел. Запомни раз и навсегда: мне нет дела до девчонок, они меня не интересуют. Я никогда не дружил с девчонками и не собираюсь - ни с Бетси, ни с тобой и ни с кем там еще. - Тогда не глазей на нее. Потому что, если ты не перестанешь, Гарри тебя отлупит. А Гарри отлупит так, что будь здоров. Он может Билла расплющить, что твой трактор. А по-моему, ты хороший. Час от часу не легче. Мало того, что Бетси считает его желторотым. - Билл сказал, ты сюда не придешь. Он сказал, что ты пошел домой к своей тетушке, чтобы она... Джош не дал ей договорить: - Я уже слышал, что сказал Билл. - Я здесь с полдевятого жду. Сердце у него упало, потому что теперь надо было у нее спросить: - Зачем, Лора? Чего ты тут ждала? - Ждала, что ты придешь. И ты пришел. Хорошо, что я осталась. Они хотели, чтобы я шла домой. Гарри ужасно сердился. Он сказал, что я за тобой бегаю и что это глупо. А это совсем не глупо, потому что ты хороший. Гарри сказал, что такой мальчик, как ты, на меня и смотреть не станет. - Это жестоко, так говорить. - Жестоко? Ну и пусть. Мне дела нет. Потому что ты ушел и снова вернулся. Ты хороший. И пусть ты чудной, мне все равно. Ну и что из того, что ты разревелся над каким-то дурацким кроликом. Те ребята, что пишут стихи, все такие, ведь правда, Джош? - Правда, Лора. Это ты очень складно говоришь. А сам чувствовал, что его сторговали и продали за полцены. И он достался Лоре Джонс. Сейчас она отнесет его домой, вставит в рамочку под стекло. И повесит над камином. - Ты мне еще не рассказал. - Я за тобой не поспеваю, Лора. Что я тебе не рассказал? - О своих стихах. О-о-о. Вот только этого и недоставало. Теперь все. - Ты обещал. - Да, я знаю. - А теперь не хочешь. Джош повернулся к ней с удивлением. - Почему ты так решила? - Ты же не хочешь, разве не правда? Просто не хочешь, и все. - Правда. Не хочу. - Я тоже сочинила стихотворение, когда мне было одиннадцать лет. И с тех пор никогда больше не сочиняла. Мистер Коттон сказал, что я его списала, и не захотел поставить мне отметку. Ребята надо мной смеялись. - А ты его вовсе не списала? - Счастливое время - весна: Зимы холода отошли. Птичек слышны голоса. Они строят гнезда свои. Нет лучше весенних дней, В году они всех зеленей. Они сидели рядом, и Джош видел Лорины слезы. - Я не списывала. Джош потянулся и взял ее за руку. - По-моему, это очень хорошее стихотворение, Лора. И ясно, что ты его не списала. 17  Что ты наделал, Джош? Доведет тебя до погибели твоя привычка поступать не размышляя. Никогда раньше не брал за руку девочку, разве только совсем малышку, что годилась тебе в младшие сестренки, или уж взрослую - маму. И вот ведь, связался с такой, которая готова тебя живьем съесть. Джош, отними руку. Высвободи пальцы, Джош. Надо же было так влипнуть. Она, конечно, славная девочка и нуждается в заступнике, и ты, конечно, поступил благородно, как настоящий рыцарь, но теперь ты в ее власти. Она тебя сцапала, Джош. Вырви руку. - Лора, у меня зачесалось вот тут. Отпусти-ка, дай почесаться. - У тебя же есть другая рука, Джош. - Я не левша, Лора. Я не могу чесаться левой рукой. - Стесняешься, да? Ты в самом деле хочешь, чтобы я отпустила твою руку? - Уж будь так любезна. Ужасно чешется. - А ты не думай об этом, Джош, и тогда пройдет. - Да нет, боюсь, что вряд ли. - Джош, тебе взаправду, честно понравилось мое стихотворение? - Ну да. - А твои стихи на него похожи? - Нет, Лора. - Он должен был мне поставить отметку. - Восемь из десяти, не меньше. - Ты так думаешь? - Да, Лора. - Мне еще никогда и ни за что не ставили восемь баллов из десяти. - Восемь баллов, не меньше. Тебе было только одиннадцать лет. И ты ни разу не получала восьми баллов. Твой учитель поступил неправильно. - Я его часто читаю про себя, по многу-многу раз подряд. - Да, Лора, а теперь, пожалуйста, отпусти мою руку. Это просто нехорошо. Я еще до этого не дорос. - Глупости. Конечно, дорос. У нас тут мальчишки и девчонки дружат с десяти лет. - Прадедушка Плаумен, я думаю, очень бы огорчился, если бы это услышал. Там, где я живу, ждут, пока вырастут. Ну пожалуйста, Лора, отпусти мою руку. Если кто-нибудь придет и увидит меня так, будет стыдно. - Да они и внимания не обратят. Здесь никто не обращает внимания. Все так делают. - По-моему, ты сочиняешь. Я что-то не видел, чтобы Гарри и Бетси держались за руки. - Бетси не станет. - Почему? Лора, к удивлению Джоша, выпустила его руку. - Почему Бетси и Гарри не держатся за руки? Почему, Лора? Ни слова в ответ, кажется, даже глаза закрыла, а это уж вовсе обидно: даром, что ли, Джош так рьяно чесался самым что ни на есть натуральным образом? - Лора. Но Лора встала. - Пойду прыгну с моста. - Зачем? - Затем. Сбросила с плеч полотенце, тряхнула головой, натянула купальную шапочку и, повернув к нему плотную спину, пошла прочь, не оглядываясь. - Лора, ты это не всерьез? - Да я все время прыгаю. Ребята только охают. Джош взвесил ее слова и возразил: - Ты слышишь, как они охают? До или после того, как они тебя по кусочкам соберут? - Но говорить так было жестоко. - Ты бы все-таки лучше не прыгала, Лора. Я, во всяком случае, этого не хотел бы. Он обеспокоенно встал, но она уже протискивалась сквозь проволочное ограждение железной дороги. - Я уйду, Лора. Если это ты меня хочешь поразить, то имей в виду, я ухожу! Она вдруг оглянулась. - Я же сказала, что для меня это обычное дело. Просто пустяки. Не уходи. Не будь злым. Обязательно погляди, как я буду прыгать. - Не хочу я глядеть. Это глупо. Там слишком высоко. Говорят тебе, шею сломаешь. - До сих пор не сломала. - А если поезд? - Поезд уже прошел. Он идет без двадцати восемь, а обратно уже вечером. Шутит все-таки, наверно, глупая девчонка. Не станет же она вправду жизнью рисковать. А Лора уже пролезла через проволоку и шла к насыпи, изящными женственными движениями рук разводя ветви кустов и высокую траву. - Лора! В траве могут быть змеи. Ты же босиком. - Нашел чего бояться. Джошу это показалось малоубедительным, он бросился вслед за ней к ограждению. - Вернись! - Не вернусь! Ты только обязательно погляди, как я буду прыгать. Мне это ничего не стоит. Не первый раз. - Такие ужасные глупости только мальчишки способны делать. - Он стукнул кулаками по верхней проволоке. - Я скажу твоей маме. - У меня нет мамы. Джош чуть язык не прикусил. Этого тетя Клара ему не сказала. Попал прямо в яблочко. Ну как можно было ругать эту девчонку, у нее вон и матери даже нет. Тетя Клара, вы меня предали. Мы же с вами вчера весь вечер проговорили. Я думал, вы рас