ать? Что каждую минуту на земле родится по дураку и каждый дурак - это ты? Джош побрел обратно к могиле прадеда, чтобы еще раз перечитать эпитафию: "Он всегда толковал сомнения в пользу ближнего". - Если это правда, прадедушка, то вы были лучше, чем я. О могильную плиту звонко ударяется и отскакивает камешек, из-за соседнего памятника выглядывает ухмыляющийся Рекс. - С феями разговариваешь? - Опять ты?.. - С кем говоришь-то? - Сам с собой. Рекс облокачивается на памятник. - Ты влюбился в Бетси? - Убирайся, а то отлуплю. - Не отлупишь. - Зря ты так уверен. - Не зря. Ну так как? Влюбился? - Чего ты здесь торчишь? - Я здесь с утра. За тобой слежу. Обсмеялся - животики надорвал. Хочешь, я Бетси за тебя словечко замолвлю? - Не хочу. - Сигарета есть? - Чего? Ты что же, еще один Сынок-вымогатель? Этого я уж не потерплю. - Это ты про Джимми? - Да, это я про Джимми. - Потому ты и пригрозился его отлупить, да? - Ты, выходит, и это знаешь? - Знаю. - Может быть, и другие тоже знают? - Почти что все знают. - Тогда зачем было на меня клепать? Рекс пожимает плечами. - А чего. Нельзя, что ли? - А того, что это нечестно. Несправедливо. - Он у нас маленький и хорошенький, мы его не лупим. Только подсмеиваемся. А ты вон какой надутый. Смеяться не умеешь. Ну как, замолвить Бетси за тебя словечко? - Нет. - А ты ей нравишься. - Ага. Как зубная боль. - Нет, нравишься. Вот ей-богу. Она от тебя без ума. - Она что, говорила тебе? - Не-а. Бетси вообще помалкивает. А Лора - врунья. Джош со вздохом: - Ну чего тебе надо? И так уже свару завел. - Это не я. - Значит, все считают, что Лора врунья? - Кроме Гарри. Рекс швыряет камешки один за другим, и они со звоном отскакивают от могильных плит. - Перестань. Это неуважительно. - А им-то что. Наоборот, будут знать, что мы тут еще кукарекаем. Ну так как, помирить тебя с Бетси? - Никого ты не можешь помирить, и я с девочками компанию не вожу, тем более если она дружит с Гарри, пусть даже она твоя сестра. - Она с Гарри не дружит. - Ты поди это ему скажи. - Она и говорит ему все время. Только он настойчивый. А Лора - корова. - Слушай, Рекс, чего тебе надо? Имей в виду, ты меня на слове не поймаешь. Я ничего такого не говорил, это все твои слова. - Ты мне не доверяешь? Джош молчит, ему вдруг становится не по себе. Этот Рекс, оказывается, не только хихикать умеет. - Кому-то ведь ты должен доверять, так? Ты же здесь посторонний, а я в самой гуще. Гарри, он такой. Доброе сердце. За других заступается. По простоте. А ты доверяй мне. Я тебе друг. - Да уж, друг. Норовишь подвести. И кто все начал? Кто мне подножку подставил? Рекс пожимает плечами. - Не я. - Не ты мне подставил подножку? - Этого я не сказал. Я сказал, что не я все начал. Ты сам все начал. Ты зануда. Девчонки просто спятили. Так я с Бетси улажу? - Я сказал тебе - нет! - Тебе она что, не нравится? Ишь какой парень, как ни кинь, всюду решка. - Эй, ты куда? Джош, не отвечая, уходит. - На крикет не приходи! Не то они тебе зададут! Джош в этом нисколько не сомневается, но идет дальше и ничего не отвечает. - Если ты появишься на крикете, я останусь без места. Я ловлю за воротцами. Джош поворачивается на каблуке и кричит: - Значит, сегодня тебе играть не придется! И решительно шагает к дому тети Клары. 27  Джош на цыпочках пробирается по коридору с пустой корзинкой в руке. Интересно, который час? Он рассержен, его так и подмывает высказать тете Кларе все, что накопилось на сердце. Скрипнула под ногой половица. Резкий голос из кухни: - Это ты, Джош? - Да, тетя Клара. Кухонная дверь вдруг закрывается, захлопывается у него перед носом, точно опустился занавес, когда пьеса еще не доиграна. Тетя Клара говорит из-за двери: - Поставь корзину с покупками в бельевой. Я потом разберу. Только закрой там дверь, чтобы кот не залез. - Может быть, лучше на кухню? - Нет, не лучше. Опять его отшили! Джош проделывает все, как задумала тетя Клара: подхватывает и со стуком ставит корзинку, громко захлопывает дверь. Может быть, он даже перестарался. Не иначе как тут где-то находится Лора, это ясно. Хотя ее не видно и не слышно. - Джош! - Да, тетя Клара? - Ступай оденься к матчу и приходи обедать. Форму тебе Билл принес. Она у тебя в комнате. - Но еще ведь не пора обедать. - Будет пора. Пожалуйста, сделай, как я прошу. Будет пора! Это точно. А через год будет рождество. Знаете что, тетя Клара, есть ряд вопросов, по которым нам с вами надо объясниться, а вы не допускаете меня на кухню, словно я болен какой-нибудь корью. Все эта проклятая Лора. Целый день она, что ли, собирается пол мыть? Можно подумать, ей надо вымыть целый собор Святого Павла. Но я, тетя Клара, не выйду больше из этого дома, покуда мы с вами не договоримся. Вы вчера вечером все знали, а я думал, что нет. Сами заступались за меня перед людьми, которые приходили сделать из меня котлету, но мне даже виду не показали. А это обман, тетя Клара. Я-то старался вас оградить, а вам все было известно. Мало того, что вы сначала разболтали по всему поселку про мои стихи. Потом затолкали меня в их крикетную команду (признаюсь вам по секрету, тетя Клара, я в крикет играю хуже некуда). Да еще выставили меня из дому срочным порядком, когда надо было, конечно, остаться и поговорить с Лорой. А мои родичи Плаумены что тут натворили? Не могу понять. Ну допустим, они такие-рассякие, но я-то чем виноват, с какого боку? Я в этом поселке вел себя как ангел во плоти, ведь мне папа сказал, что иначе убьет меня. Просто как святой, даже сам себя не узнаю. Может быть, все дело в вас, тетя Клара? Ребята говорят, вы все свое имущество заложили-перезаложили. Вздор какой-то. Вся родня знает, что вы можете короля английского купить с потрохами. Потому-то моя мама и твердит, что ей от вас ничего не нужно. Из-за того, что у вас столько денег. А они говорят, я приехал нахлебничать. Говорят, вы питаетесь жалкими крохами. Ну слыхал ли кто подобную чепуху? Дом набит добром до самой крыши. У вас в ванной комнате больше мебели, чем у нас в гостиной. Болтают сами не знают что. В спальнях книг больше, чем у нас в городской библиотеке. Ковры персидские, стекло богемское. Фарфор из Челси. Хоть музей открывай. Нахлебничать! Надо же какая чушь. В этом поселке, наверно, все жители - прирожденные вруны. Жизнь у людей на виду, на солнечном свету, так вы это называете. А получается: жизнь в сточной канаве. И наши родичи Плаумены тоже хороши, не могли предупредить, что Райен-Крик - это сумасшедший дом. Даже папа считал, что здесь люди просыпаются только по воскресеньям, бредут нога за ногу в церковь и обратно. Ей-богу, прадедушка, вы даже не представляете себе, что вы тут основали. Такой поселочек - это общенациональное бедствие. Неудивительно, что они навалили на вас сверху гранитную глыбу, которая потопит хороший линкор. Не будь этой плиты, вы бы не утерпели и обратно выскочили. Звонок у входной двери прервал великолепный монолог Джоша. Дверь его спальни распахнута. Сам Джош, полуодетый, стоит посреди ковра, все еще укоризненно тыкая пальцем в портрет прадеда. Шаги по коридору. Джош в последнюю минуту решает натянуть спортивные брюки. Мимо семенит тетя Клара, она делает вид, что не замечает его, но вдруг останавливается, будто наткнулась на препятствие. - Боже мой, Джош, теперь я все ясно вижу! И засеменила дальше. Довольно неприличное замечание, тетя Клара, от вас я такого не ожидал. Но происходит что-то странное, создается впечатление, что в эти брюки должен влезть еще один человек. Собрав их в горсть у пояса, он подходит к зеркалу, чтобы разобраться, в чем дело. И останавливается, мигая, словно впервые в жизни увидел собственное отражение. Потом начинает ругаться: - Вот собака! Чертов Билл! Что он со мной сделал! Он вертится перед зеркалом, становится - то так, то эдак. Если разжать кулак, штаны падают на пол, а если подтянуть их, из штанин по икры торчат голые ноги. Верно, сшиты на карлика, да еще пузатого, как слон. Ах, Джош, Джош, видел ли ты когда-нибудь такое? Если поддерживать у пояса, то в них утонешь, а отпустишь - сплошное неприличие. Тетя Клара, они хотят сделать из меня посмешище. Прадедушка, не смотрите на меня, не то даже и гранитной глыбе не хватит весу удержать вас в могиле и вы выскочите вон с громким плачем. Бетси, если ты придешь на крикет, я умру от унижения. Мне ни за что не поймать мяч, я добежать не успею, побегу, а штаны за мной. - Джош, можно мне войти, не вызывая твоего смущения? - Двери настежь, тетя Клара, - в голосе душераздирающее спокойствие отчаяния. - Милости прошу всех. Будьте моей гостьей. - Странные слова я от тебя слышу, Джош, и странным тоном ты их произносишь. - И странное зрелище собой представляю, тетя Клара. Вы не знаете, чья это форма? Что за существо ее носило? Наверно, какое-то животное. Сумчатый медведь, должно быть. Тетя Клара достает очки и протирает стекла. - Смейтесь, смейтесь, - вздыхает Джош. - Не надо сдерживаться. Все равно этим кончится. Начну прямо сейчас привыкать к новой роли. - Наверно, взято у Фредди. Меня удивляет, как это Билл не поленился за ней съездить. - А меня нисколько. - Ведь это довольно далеко. - Вот видите! Тетя Клара с улыбкой: - Попробуем заколоть булавками, мой друг. Авось никто не заметит. - Для этого нужно, чтоб был день чернее ночи, тетя Клара. - Смешной ты мальчик, Джош. Очень смешной. - Благодарю. - Я это говорю тебе в похвалу. С тобой не соскучишься. - Угу - Да-да, мой друг. Я чересчур поспешно о тебе судила. Мне будет недоставать не одной только твоей серьезности. - Я еще не уехал, тетя Клара. - Приходил Рекс. - Да? Хорошо, что не Билл. А то бы я его задушил своими руками. - Матч начнется раньше. Игроки из Кроксли уже приехали. Рекс опасается, что ты можешь не успеть. Он справлялся, как твой живот, не хуже ли? - У меня он и не болел. - Рекс сказал, что тебя на кладбище тошнило. - Вовсе нет. - А что ты делал на кладбище? Читал надписи на памятниках. - А Рекс? Тоже читал? - Мы с Рексом не сошлись во взглядах. Теперь скрывать уже незачем. - У тебя что, Джош, неприятности? Почему ты мне не говоришь? Ты, кажется, плоховато ладишь с людьми, да? - Пожалуй, что так, тетя Клара. - И кто виноват? - Не они же. Выходит, значит, что я. Правильно? - Я этого не говорю. Нет, Джош, ее ты не втягивай. Ты поплачь о других, не о себе. Она же не может знать все, верно? Так что держи рот на запоре, Джош. - Тетя Клара, ради бога, где ваши булавки? Я больше эти штаны поддерживать не в состоянии. 28  Голос тети Клары: - Джош! Время уходит! Есть разница, тетя Клара, между добрым смехом и злым, но здешние ребята ее не понимают. И мне все время достается не тот смех. Мне неприятно. Даже очень неприятно, если честно сказать. Я больше не могу. Каково это - выйти на улицу в штанах, которые обернуты вокруг тебя и заколоты, точно пеленки вокруг младенца? Это несправедливо, тетя Клара, я не могу! Я даже по коридору до кухни не могу в них пройтись. Как я, такой, покажусь там на глаза Лоре? Она увидит и покатится со смеху. А ее насмешки будут мне особенно обидны. Да еще ребята грозились, что отлупят меня. - Джош, поторопись. У него вдруг вырвалось: - Я не могу! - Отлично можешь. Я знаю, что ты уже готов. Так твердо, даже властно, не допуская возражений. Эта плауменовская манера не слушать, что тебе говорят. А только распоряжаться. Вот и папа так, когда сердится. И все дядья, и их дети, и все тетки, которые были Плаумены до того, как повыходили замуж. Откуда это у них, прадедушка? А может быть, вы тоже были такой, может, она просто скрывает правду? - Джош! Словно на цепи тебя тянет. И как ни упирайся, цепь все равно не разорвешь. Всегда делай, как они тебе велят, и спорить не смей, а не сделаешь, они приходят в ярость и ничего не желают слушать. Вот и портьера, шуршащая, щекотная. Ты теперь будешь помнить ее до могилы. Как некий символ. Как врата бедствия. Джош стучится в приоткрытую дверь кухни и входит, весь напрягшись, готовый встретить Лорин взгляд. У тети Клары в голосе звучит изумление, а может быть, усмешка: - Что это ты стучишься? - Я думал, надо. От меня тут все время закрывают двери. - Не преувеличивай, Джош. Лоры уже нет, если тебя это беспокоит. Она минут десять как ушла с заднего крыльца. Слабея от облегчения, он протягивает руку и опирается о косяк, чтобы не упасть. - Завтрак с собой я тебе уже приготовила. Сейчас вот только заверну. Ну вот, едва перевел дух, и опять пожалуйста. - Разве я не успею пообедать? Снова выставлять всем на осмеяние эти морковки, и салатные листья, и куски хлеба из непросеянной муки, похожие на деревянные клинья, которые запихивают под дверь, чтобы не захлопнулась. - Куда там! В твоем распоряжении каких-нибудь две-три минуты. Ты лучше не заставляй Билла тебя ждать. Джош входит в кухню осторожно-осторожно, будто по яичным скорлупкам. Того и гляди, проклятые булавки начнут расстегиваться. На душе все муторнее и муторнее, так хочется, чтобы тебя пожалели, и стон, который звучит внутри, вырывается наружу: - Тетя Клара!.. Она перестала связывать в пучок вымытые морковки. - Да, Джош, что тебе? - Очень у меня идиотский вид, тетя Клара? Я ведь, знаете, тоже не все могу вытерпеть. Она протягивает ему руку сочувствия, но Джош уже раскаялся в своей слабости, уже вспомнил данные себе обещания. Он трясет головой, крепко сжимает кулаки и отходит в сторону. - Они тебя травят, Джош? Глаза в пол: - Я не доносчик... - Знаю, что не доносчик, и уважаю тебя за это. Но ведь мы с тобой родные, правда? Он кивает, не поднимая глаз. - А родные для того и существуют, чтобы немного облегчать друг другу ношу. Но против твоего желания я тебе не смогу помогать. С великим напряжением он сдерживается и сурово говорит: - Я слышал от ребят, что вы и так уж тут напомогали. - А ты бы этого не хотел? - Не знаю, тетя Клара. Только уж лучше бы вы говорили мне все как есть. Я просто ничего не понимаю. Куда ни подайся, все против меня. Одни проигрыши. - А ты рассчитываешь на выигрыши, Джош? - Да нет же. - Опять почти умоляя: - Не надо меня ловить на слове! Просто у меня все получается наперекосяк. - Да, я заметила и сказала тебе, что ты ко всему относишься очень серьезно. Слишком серьезно. - Вовсе нет. - Как трудно подобрать подходящие слова, - Честное слово, я стараюсь видеть во всем смешную сторону. Правда-правда, тетя Клара, можете мне не верить, но это так. - Ты часто говоришь смешные вещи, Джош, но это не одно и то же. - Не понимаю... - Подумай - поймешь. Смешное может быть очень серьезным делом для таких людей, как ты. И это не значит, что у вас веселый нрав. Я, например, когда говорю о солнце, ничего, кроме солнца, не подразумеваю. Если же снаружи смех, а внутри слезы, это совсем не то. - Я не понимаю, о чем вы говорите, тетя Клара. Это все выше моего разумения. - На глубинах отчаяния: - Вас подвести, вот чего я боюсь. Я все время, как ни стараюсь, вас подвожу. Вы только взгляните на меня вот сейчас. Настоящее пугало. Они там все перемрут от смеха. Ну за что они меня мучают? - Со стороны Билла это было жестоко. И конечно, сделано нарочно. Он меня разочаровал. - А я не хочу, чтобы вы в нем разочаровывались, тетя Клара. Я не хочу, чтобы вы в ком-то разочаровывались. Наверно, я чем-то сам виноват. К вам они вон как хорошо относятся. Все для вас делают. Они же тут с вами всегда живут, а я только в субботу приехал. Полы вам моют, дрова колют, окна протирают, сад вскапывают. И ни за что-нибудь, а просто из хорошего отношения. Они лучше меня, тетя Клара. Я тоже помогаю людям, но за плату. - Наверно, у вас там другие условия, Джош. Ничего нет дурного в том, что тебе платят. - Но здешние ребята говорят, что вы бедная и что я у вас нахлебничаю. - Голос против воли жалобно звенит и чуть не срывается. - Вы же не бедная, тетя Клара, ведь правда? Тетя Клара отчего-то не отвечает, будто не слышала, хотя, конечно, не слышать не могла. - Значит, вот что они тебе говорили? - Но ведь это неправда, да? Я не знаю, сколько стоят разные вещи, тетя Клара, но у вас в доме столько всего, целое богатство. Тетя Клара все так же рассеянно, будто не понимая: - Совершенно верно, Джош, целое богатство. - Ну вот. А чего они тогда говорят? - Вот именно. Почему они это говорят? Звонок в дверь. Кажется, уже не первый. Тетя Клара, словно очнувшись, быстро и как-то особенно решительно запихивает завтрак в бумажный кулек. - Тебе, я думаю, надо идти, - она сует ему в руки пакет, - не заставляй Билла ждать. - Тетя Клара, мне уже больше не хочется идти. Я не могу. На меня будут все глазеть. Потешаться. У меня же вид ужасный. Я вас только опозорю. Но лицо тети Клары принимает каменное выражение и подчеркивает ее сходство с остальными Плауменами. - Ты меня никогда не опозоришь. Ступай и покажи им, из какого теста ты сделан. Они, по-видимому, этого не понимают. А я останусь, чтобы не мешать тебе и не смущать тебя. Ступай и управься сам. Джошу впору лечь на пол и заплакать. - Да я и в крикет-то играю совсем плохо. Честное слово. Я ловить все равно не смогу, хоть из кожи лезь. Правда-правда. Не хочу я идти играть. Зря Рексово место в команде займу. Тетя Клара широко распахивает дверь кухни. - Ты же не хочешь меня разочаровать, Джош? - Ну пожалуйста, тетя Клара! Лицо ее делается все тверже и тверже. - Может быть, у тебя есть другая причина уклоняться от игры? Звонок у двери дребезжит все нетерпеливее, и Джош торопится с доводами: - Вы непоследовательны, тетя Клара. - Разве? - Вы же сами постарались, чтобы я не встретился с Лорой. Прямо вытолкали меня из дому. Дали мне понять, что не стоит на нее обращать внимание. - А ты хотел с ней увидеться? - Нет, но дело не в этом. Вы меня вытолкали. И теперь опять выталкиваете. А надо мне было повидаться с Лорой. Не убегать, не прятаться. - Возможно. Я сделала ошибку. Виновата, извини. Но кто будет виноват, если Билл сейчас уйдет без тебя? Вы хитрая, тетя Клара. Это нечестно... - Ну, возьми себя в руки. Ты же Плаумен, Он поднимает глаза и, с вызовом глядя ей прямо в лицо, с размаху шлепает об стол кулек с завтраком: - Не стану я этого есть на людях! Неужели не могли дать мне обыкновенный бутерброд? И, прорвавшись сквозь шуршащую портьеру, он выскочил на парадное крыльцо. 29  Билл у калитки встречает его убийственным взглядом сверху вниз. - Значит, ты идешь? Джош в ответ тоже смотрит на него с яростью и так хлопает дверью, что дребезжат цветные стекла. - Да! Он прыгает по камням-ступеням, летит, подхлестываемый злостью, через ступеньку, а под конец через две и оказывается наверху в семь прыжков. - Я иду! Он резко дергает на себя калитку, так что Билл чуть не падает с ног, и ее тоже захлопывает за собой с такой силой, что срывает пружину и калитка расслабленно повисает на петлях. - Да, я иду, О'Коннор. Что ты на это скажешь? - Ему теперь все равно, ему больше ничего не страшно. На той стороне улицы дожидается Рекс с остальными ребятами. - Я к твоим услугам, О'Коннор. С меня довольно. И если быть драке, за мной дело не станет. Билл разинул рот. Джош прыгает через канаву. Надоело все - пусть расстегиваются чертовы булавки. Пусть штаны падают, пусть совсем свалятся, он их запузырит ногой в канаву и пойдет по улице в одних трусах. Ему это безразлично. Билл, обескураженный, нехотя подходит сзади. - Чего ж вы не смеетесь, ребята? Давайте, хохочите. Вот он я, и еще один я - пара штанов на двух человек. Это у Билла такие понятия об удобствах и приличиях. Давай, О'Коннор, хохочи, не стесняйся, а я с тебя твои штаны сдеру! Билл безотчетно хватается за штаны, он держится за пояс, и вид у него такой, будто что-то привычное и безобидное вдруг обернулось смертельной угрозой. - Ты у меня, О'Коннор, вот где сидишь, понятно? Но теперь все. Теперь она все знает. Я ей рассказал. Это ты меня вынудил. Ты меня довел. Так что теперь можешь лезть с кулаками, по крайней мере есть за что. Теперь давай, О'Коннор, выходи, только и я в долгу не останусь. Где крикетное поле? Джош стоит посреди улицы почему-то навытяжку и орет во весь голос. - Ну, где крикетное поле, я спрашиваю? Я думал, вы все страшно торопитесь на матч. - Эй, потише, приятель. - Билл красный как рак, нервно трет запястье о штанину, вероятно стараясь не замечать собравшихся людей и всей душой надеясь, что его матери ничего этого не слышно. - Не горячись, клапана сорвешь. Здесь я капитан. - Где крикетное поле? Пошли, чего тянуть, Надо уничтожить команду из Кроксли, так, что ли? Я правильно понял? Биллу явно не по себе. - Слушай, кончай орать. Ты чего, уличные беспорядки хочешь у нас затеять? - Давай, давай, О'Коннор, пошли! Зададим противнику жару. Или, может быть, ты не играешь? - Да перестань ты орать, слышишь? Спятил, что ли? - Билл, кажется, растерялся, он беспомощно озирается. - Это ты, может быть, не играешь. А я капитан. Ты обязан мне подчиняться, не то получишь! - Ты намекаешь, что расквасишь мне нос, О'Коннор? - Вот именно, Плаумен. - Что ж, это дело. А не хочешь ли, чтобы тебе расквасили нос? Прямо вот здесь, посреди мостовой? Биллу плохо удается сохранять капитанское хладнокровие. А Джош все кричит на него: - Ты уже довел меня до крайности, О'Коннор. Теперь все, конец. Ну что? Расквасить тебе нос прямо вот сейчас? Билл срывается на визг: - Это ты, что ли, расквасишь мне нос, глиста несчастная? Да я тебя по всей канаве размажу! Джош, выпятив подбородок: - А ну, попробуй! Что стоишь? - Слова сами, помимо его воли, срываются у него с языка. Биллу некуда податься: впереди него - их собственный забор, за спиной - забор мисс Клары Плаумен. Да и поздно теперь, назад хода нет. - Ну что ж ты, О'Коннор? Ты же говорил, что отлупишь меня! Вот тебе и верный случай. Проще простого. Вон сколько у тебя тут помощников. Джош в позе боксера, сжатые кулаки перед грудью. Билл, без кровинки в лице, начинает наступать. Из проулков по тропкам отовсюду с криками сбегаются мальчишки в белой спортивной форме. Рекс испуганно выскакивает у Билла под боком: - Билл, что ты? Не смей! Распахиваются калитки, гудит автомобиль, дребезжат велосипедные звонки, слышен чей-то громкий голос: - А ну, марш с дороги, ребятня! Проезд загородили. Билл начинает разрастаться на глазах у Джоша, становится выше, больше - так ему вдруг представилось со страху в последнюю минуту, но он все равно бросается на него очертя голову, яростно колотя кулаками и чувствуя, что Биллу это как с гуся вода. Джош даже и не думал, что он такой каменный. Его сколько ни бей, только себе же больнее, а Билл в ответ ударяет как кувалдой, и Джош не умеет загородиться от его ударов. Билл наступает, теснит его к канаве, Джош оступился - и летит навзничь прямо на дно. Билл стоит высоко над ним, морщится и трет ладонью кулак. - Вставай, Плаумен. Ребята опасливо толпятся в отдалении, ряды ног и лиц, одно - будто бы Бетси, четкое, как на черно-белой фотографии, другое - может быть, тетикларино, и вроде бы она плачет. Все это увидено за одно мгновение. Джош упрямо подымается, ребра у него болят, в голове какой-то шум, словно паровоз едет, и ноги почему-то плохо держат, и под оглушительный хохот ребят новый удар в плечо опять валит его в канаву. - Вставай, Плаумен. Он не может. Булавки впились ему в бока, больно дышать, штаны съехали до колен, и подтянуть их невозможно. Джош повергнут в канаву - как Билл сказал, так и вышло. Закрыть глаза на все это - ничего не видеть, не слышать, не знать. Унижен. Уничтожен. Несколько секунд - и все кончено. Втоптан в грязь. Чьи-то руки у него под мышками; он не сопротивляется - не все ли равно? Тянут, ставят его на ноги. Он снова ждет удара, пытается прикрыться, съеживается. Но кто-то поддергивает ему штаны и говорит мужским голосом: - Не пострадал, парень? Джош висит на руках у мужчины, но трясет головой. Он и сам точно не знает, пострадал он или нет. Он заставляет себя встать на ноги, хотя лучше бы провалиться сквозь землю. Заставляет себя держать штаны у пояса. Наверно, у него глаза подбиты, или сломаны ребра, или нос в крови; наверно, он теперь никогда уже не сможет перейти улицу с поднятой головой. Ничего не вышло, тетя Клара: физические методы - это не для меня. - Билл, - говорит мужской голос. - Поединок был не равный. Ты старше и на добрых сорок фунтов тяжелее. - Не я начал, мистер Коттон. - Я знаю, слышал, как он тебя донимал. Вся улица слышала. Но все-таки драться с тем, кто слабее? Не велика честь от такой победы, Билл. Ты обязан был ограничиться первым ударом. А ты, юный Плаумен, вини себя. Надо смотреть, с кем задираться, чтобы противник был по плечу. Джош стоит понурившись, он бы рад держать голову прямо, но она не поднимается. Кто этот человек, он не знает, но имя откуда-то ему знакомо. Нельзя ли по ногам узнать тех, кто столпился вокруг? Тети Клары, оказывается, здесь нет. Странно, ведь он как будто бы видел ее лицо. - Ты почему полез в драку? Над твоими штанами смеялись? Лучше было бы ответить на насмешку насмешкой. Голос не сердитый, но твердый, властный. Джош в ответ молчит. Ему бы голову удержать прямо. Ему бы угадать, которые тут ноги принадлежат Бетси. И вытащить булавку, впившуюся в бок. Ему бы как-нибудь очухаться, прийти в себя. Ему бы впору под землю провалиться от такого позора. - Ты уж не плачешь ли, паренек? С вызовом: - Нет! - Тогда гляди бодрей. И тут вдруг Джош вспомнил: ну конечно, Коттон, учитель, который не поставил Лоре заслуженную отметку. Он сразу вскинул голову, готовый увидеть перед собой чудовище, заранее испытывая к нему неприязнь, чуть ли не ненависть. Рядом с ним стоял симпатичный человек, с виду лет шестидесяти, седой и немного сутулый. В белом костюме, сверху черный блестящий плащ, на голове шляпа с мягкими колышущимися полями, а глаза светло-карие, спокойные, смотрят прямо на тебя. Не за что такого ненавидеть, даже если он и не поставил Лоре заслуженную отметку, когда ей было одиннадцать лет. Мужчина приподнял Джошу подбородок, оглядел его лицо. - Пара-тройка синяков. Ничего серьезного. Ты крепче, чем кажешься. - Я могу выдержать трепку, если необходимо, сэр. - А эта ссадина у тебя откуда? - Это я вчера упал. - Дрался? - Нет, сэр. У меня нет привычки драться. - По тому, как ты сейчас задирался, я бы подумал, что есть. Удивительно. Билла винить не в чем. Тебе придется перед ним извиниться. Тети Клары здесь нет, и Бетси нет, одни только взрослые незнакомые люди, и Билл, и его мать. Билл как будто смущен, а у его матери такой страдающий вид, словно ее сына застигли за святотатством. Она держит его за локоть и что-то сердито шепчет на ухо, губы ее выговаривают волшебное слово: "Плаумен". Джошу вдруг все это опротивело, осточертело, и он, ковыляя, переходит улицу, придерживая падающие штаны. Ребра у него саднят, и в бока впиваются булавки. Его настигают шаги, твердая рука ложится на плечо. - Куда это ты? Джош пробует вырваться, но у симпатичного мистера Коттона рука большая и сильная. - К тете, мистер Коттон. Больше мне вроде бы некуда. - Хочешь ее расстроить? - Я никого не хочу расстраивать, но, по-моему, у меня нет другого выхода. Будьте добры, отпустите меня, сэр. Миссис О'Коннор тоже загородила ему дорогу. - Не уходи, Джош. А крикет-то как же? - А что крикет? - Но ведь ты должен играть. -: Я не умею играть в крикет, миссис О'Коннор. И не хочу. - Значит, ты хочешь им уступить? - Не понимаю, о чем вы, миссис О'Коннор. - Ну как не понимаешь, Джош? Вы говорите, донимал, мистер Коттон? Вот кого донимали, надо признаться, как это ни стыдно. Такое обращение, да еще с Плауменом! Джош высвободил плечо и, закусив губы, решительно уходит от этого спора, открывает калитку, пятнадцать ступеней вниз, и он на пороге. Тетя Клара ждет его. Так и есть, она все видела, у нее и сейчас на глазах слезы. - Я не думала, что так получится, Джош. Я не этого от тебя хотела. Надо было действовать иначе. - А как тут можно было действовать, если у тебя штаны падают? - Ох, Джош... - Ладно, тетя Клара. Что сделано, того не воротишь. Она впустила его в дом и плотно прикрыла дверь. 30  Джош сидит на краешке своей дурацкой кровати. Если люстра с висюльками обрушится сейчас, звеня, ему на голову, он не удивится. Ничуть. А что? Остальное-то все, что могло, ведь уже случилось. Свезут его тогда на кладбище, и все будут пировать на поминках, а на могильной плите выбьют такую надпись: Здесь лежит Джош Плаумен Неудачник Он пытался толковать сомнения в пользу ближних, и вот что из этого вышло Белые брюки бесславно валяются посреди ковра - отброшенные ударом ноги и вдобавок еще затоптанные, - а он опять наедине с прадедушкой при всех регалиях, только разговоров они больше не ведут. Джош ничего не может сказать своему прадеду, слишком безучастное у того лицо. Строго говоря, Джош, проблемы такого рода не обсуждают со своими предками. Так он и сидит, примостившись на самом краю кровати, и все тело у него болит, словно машиной перееханное. Сидит и потирает ссадины, и поглаживает ушибы, и медленно умирает от унижения. Уезжай домой, Джош. Сложи чемодан и беги. Правильно тебя мама предупреждала. Уезжай на попутных, иди пешком, ползи на четвереньках, только, бога ради, отправляйся прямо сейчас, даже если поезда не будет до утра. Стучат в парадную дверь, точно в стену гробницы, звонок, наверно, прозвучал бы недостаточно похоронно. Опять какие-нибудь неприятности, Джош. Он второпях одевается, прикидывая попутно, не спрятаться ли под кровать или в шкаф или, может быть, выпрыгнуть в окно. Заговорщицкие голоса в коридоре, приближаются, остановились за дверью. Мужские голоса. И женские. Кажется, что целое сборище. Рабочая депутация. - Джош. С тобой хочет поговорить мистер Коттон. - Мне нечего сказать ни мистеру Коттону и никому другому. Тетя Клара плауменовским голосом: - Открой дверь, пожалуйста. Запираться от людей - это ничему не поможет. - А мне ничего и не надо. - Мы с тобой не согласны. Отопри. Он нехотя поворачивает ключ, словно делает шаг навстречу нацеленным на него ружьям, которые сейчас разразятся беглым огнем. - Открыто! - Этого недостаточно. Выйди в коридор. - Ей-богу, тетя Клара, неужели мало было неприятностей? - Неприятностей с избытком, но давай попробуем, может быть, еще удастся все уладить. Джош осторожно выглядывает за дверь, ожидая увидеть полный коридор народу. А их всего двое. Он сразу же мысленно дает себе слово держаться спокойно и неколебимо. Больше у него ни перед кем не осталось никаких обязательств - только перед Джошем Плауменом. На тетю Клару он устремляет холодный, каменный взгляд, который обычно пускает в дело только во время самых острых внутрисемейных несогласий. - Мистер Коттон и руководитель команды из Кроксли - судьи на предстоящем матче. Они посовещались и объявляют, что готовы допустить тебя к игре в аккуратном костюме любого цвета. Ну вот. Он так и знал. - Я не буду играть. - Если ты не будешь, Джош, тогда и Биллу не придется играть. - Это его печаль. Надо было раньше думать. Учитель говорит: - Миссис О'Коннор твердо решила, и все ее поддерживают: покуда вы не пожмете друг другу руки, никакого крикета не будет. Джош изо всех сил старается не всхлипнуть. - Это несправедливо по отношению к остальным. - Вот именно. - Но вина не моя. Я тут ни при чем. - Напротив, юноша, очень даже при чем. - Совершенно ни при чем. Это мелочная школьная логика. Я думал, школа сейчас на каникулах. - Джош! - возмущается тетя Клара. - Это безобразие. Не смей грубить. - Я и не грублю, тетя Клара. Я говорю правду. Вы разве хотите, чтобы я стал лжецом? Учитель, кашлянув: - Позвольте мне, мисс Плаумен. Он рассуждает здраво. Мы не будем навязывать тебе школьную логику, как ты выражаешься. Пойми меня правильно. Может быть, она действительно мелочная, а может быть, просто товарищеская. Инициатива эта идет не от судей, а от игроков. Решено, что если ты не выйдешь на поле, то Билл тоже не будет играть, тогда матч вообще не состоится и команда из Кроксли уедет домой ни с чем. А у меня в школе, к твоему сведению, юный Плаумен, такое положение никогда бы не возникло. Я бы просто выставил вас двоих и начал игру с остальными. - Это шантаж. - Странное выражение, юноша. - Они пытаются загнать меня в ловушку. И рукопожатия тут ни при чем. Я-то знаю. Они хотят изобразить дело так, будто это я во всем виноват, заставить меня выйти на поле, а когда я выйду, будут бить не по воротцам, а по вашему покорному слуге! - Джош! - негодует тетя Клара. - Что за ужасные вещи ты говоришь! - Это правда. - Весьма маловероятный вариант, юноша. Судьи такого никогда не допустят. - Судьи ничего не заметят. - Уверяю тебя. Нельзя выиграть крикетный матч, если метить в полевого игрока. Тебе что, угрожали этим? - Я не ябедничаю, мистер Коттон, но только пусть я лучше в жизни больше на крикетное поле не выйду, а с вашими ребятами играть не буду. Так им и передайте. Скажите, чтобы поискали другого дурака. - Джош! - Я говорю что есть, тетя Клара. - Ты не умеешь с достоинством проигрывать. - Дело тут не в проигрыше, тетя Клара. - Но может быть, в справедливости, как ты считаешь? - Вот именно, мистер Коттон. Вы совершенно правы. Учитель качает головой. - Ты неправильно меня понял. Я говорю о справедливости с твоей стороны по отношению к остальным ребятам. О том, что надо бы кое-что простить и забыть. Это вполне порядочные мальчики. Мне неприятно слышать, когда о них говорят в таком тоне. Сегодня у них знаменательный день. Крикетные матчи происходят у нас ежегодно вот уже полстолетия, и от тебя зависит, состоится он на этот раз или нет. - Вы сами, мистер Коттон, конечно, всегда соблюдаете справедливость? - Это что - вопрос? Глаза учителя блеснули. - Да. - Я не предполагал, что меня тут будут допрашивать. Однако постараюсь ответить. Мне кажется, что я пользуюсь в поселке репутацией человека справедливого, хотя допускаю, что ты об этом не слышал. - И ошибки сделать не можете? - Ты имеешь в виду - сейчас? - Когда бы то ни было. - Джош, Джош! - Предоставьте мне, мисс Плаумен. Я привык иметь дело с молодостью, расправляющей крылья для полета. Разумеется, я могу допустить ошибку. А ты? - Конечно, сэр, но я сейчас говорю об одной ошибке, которую сделали вы. Взгляд учителя уже не такой добрый. - Я думаю, тебе теперь следует объяснить, что ты имеешь в виду. - Лора Джонс, когда ей было одиннадцать лет, написала стихи. И вполне заслужила за это восемь баллов. Почему вы ей их не поставили? Вы даже не представляете себе, мистер Коттон, сколько вреда вы ей причинили. - Лора Джонс написала стихи? Когда ей было одиннадцать лет? И заслужила, по-твоему, восемь баллов? Что ж, возможно, хотя я что-то не помню. Так ли это важно? Сколько же я ей поставил, если уж ты так хорошо все знаешь? - Ничего не поставили. Вы сказали, что она их списала. И весь класс над ней смеялся. Тетя Клара громко: - Не отвечайте, мистер Коттон! Вы не обязаны ему отвечать. Я прошу у вас прощения за то, что вас оскорбили в моем доме. Просто не знаю, что на него нашло. - Нет, я ему отвечу. В вопросах совести он, оказывается, грозный оппонент. Но я не оскорблен, мисс Плаумен, просто заинтересован. Я сейчас припомнил этот случай со стихами, и она, конечно, их списала. - Откуда же, сэр? - Понятия не имею. Из какого-нибудь детского журнала, публикующего стихи читателей. Их сотни. Где-нибудь да прочитала. - Прочитала и запомнила наизусть и потом в классе сумела записать? - Ничего удивительного в этом нет. Заучила со специальной целью. - И до сих пор помнит, все от слова до слова, через столько лет? - Очень любопытно, если это правда. Но все равно я не вижу причины изменить свое мнение. - Стихи были простые, мистер Коттон. Немудрящие. Я точно знаю, что она их сама сочинила. - Точно знаешь? Очень жаль, но я не разделяю твоей уверенности. Боюсь, что тебе предстоит еще кое-что узнать о человеческой природе. И испытать при этом немало разочарований, вы не согласны со мной, мисс Плаумен? Неужели вы ему поддакнете, тетя Клара, когда сами же мне тут говорили о том, что в людей надо верить?.. Тетя Клара вздыхает, тетя Клара кивает, и в душе у Джоша разливается холод. - Я своего мнения тоже не изменю, сэр. И на крикет не пойду. Я не собираюсь за них расхлебывать кашу. Пусть раз в жизни сами попробуют выдержать принцип. Он делает шаг назад и успевает быстро повернуть в замке ключ. - Джош! Он молчит. Он больше не отвечает. Мы живем в разных мирах, тетя Клара. Вы остаетесь при своем мире, а я при своем. - Джош, так делать нельзя! Можно, тетя Клара. Уже сделано. Громкий стук в дверь. - Ну, если так, то, по-видимому, тебе надо складывать чемодан. Завтра же утренним поездом сможешь уехать. Вот и прекрасно, тетя Клара. И очень даже хорошо. Голоса что-то бормочут, удаляясь. 31  Итак, все кончилось злобой, и позором, и обидой, и всем прочим, что только ни подвернется на язык. Любую гадость назови, Джош, - и все подойдет. Ты самый плохой из всех Плауменов, вот что тебе говорят, и, может быть, так оно и есть. Ты проехался по Райен-Крику, точно потерявший управление тяжелый грузовик. И все ребята в поселке тебя ненавидят. Все ребята на улице. И на крикетном поле. Все, кто там ждут и спрашивают, что за подлец этот Джош. И все, кто столпились у тетиклариной калитки. А тетя Клара извиняется, кланяется, распинается перед всеми. Мне никто не говорил, что этот матч такой важный. Я думал, просто так, детская игра. Судьи - взрослые. Публика. Да я бы все равно не смог играть. У меня не тот класс. Отчего тетя Клара такая? Толкает, пихает, заставляет. Я же не говорил ей, что я - чемпион. Сказал только, что играю. Ну что ей надо? с Домой к маме. Но и это тоже нехорошо: она спросит, в чем дело? Меня ждут не раньше субботы или даже в воскресенье, а то и в понедельник. Дело в том, мама, что говорят, я подлец. Но ведь я довольно неплохой парень, разве нет? Не шкодник. Не человеконенавистник. Соседи не запирают двери на замок, видя, что я иду. Во всем свете, насколько мне известно, у меня нет ни одного врага. Но стоило мне ступить на здешнюю землю, и все пошло наперекосяк. Меня тут все возненавидели, как ядовитую змею, даже тетя Клара, обозлилась, когда вышло не по ее. А я этого никак не могу понять. Она стала на их сторону, а не на мою, хотя они были совершенно не правы. Они даже и не старались поступать по справедливости. А ты, Джош, вел себя как подобает Плаумену? Я вел себя как подобает мне самому. Похоже, что ты и впрямь настоящий Плаумен, Джош. У тебя это, должно быть, на лице написано, а ты и не подозреваешь. Плаумену не обязательно быт