но где тепло и уют царят в доме, в котором много старинного дерева, собак, в котором играет нортумберлендская волынка Додда и где за большим овальным обеденным столом из красного дерева старый мистер Флоуз обсуждает при свечах проблемы величайшего смысла в значения с двумя своими друзьями -- доктором Мэгрю и мистером Балстродом. Со слов Локхарта Джессика соткала в своем воображении картину того прошлого, которое, как она всегда страстно мечтала, когда-нибудь станет ее будущим. Локхарт мыслил практичнее. Ему Джессика казалась ангелом ослепительной красоты, к ногам которой он готов был принести если не свою собственную жизнь, то по крайней мере жизнь всего, что двигалось в пределах досягаемости самого дальнобойного из его ружей. Но если у молодежи взаимное чувство делало только лишь первые шаги, то старшее поколение уже обсуждало далеко идущие планы. Флоуз расставил ловушку, в которую должна была угодить очередная экономка, и теперь ждал ответа от миссис Сэндикот. Ответ пришел позже, чем он ожидал. Миссис Сэндикот не любила, когда ее пытались торопить; она была из тех женщин, которые просчитывают все наперед с большой тщательностью. В одном она была уверена твердо: если старый Флоуз хочет, чтобы Джессика стала его невесткой, сам он должен взять себе в жены ее мать. Обсуждение этой темы она начала весьма осторожно и с той стороны, что касалось вопросов собственности. -- Если Джессика выйдет замуж, -- сказала она как-то вечером после ужина, -- я останусь без дома. Старый Флоуз заказал себе еще бренди, что должно было выражать его радость по поводу того, что обсуждение наконец-то началось. -- Почему, мадам? -- спросил он. -- Потому что мой бедный покойный муж завещал все двенадцать домов по Сэндикот-Кресчент, включая и наш собственный, дочери, а я не стала бы жить вместе с молодыми. Старый Флоуз хорошо понимал миссис Сэндикот. Он достаточно долго прожил с Локхартом и знал, что значит делить дом с этой скотиной. -- Есть Флоуз-Холл, мадам. Там всегда вам будут рады. -- В каком качестве? Как временному гостю, или вы имеете в виду что-то более постоянное? Старый Флоуз заколебался. В голосе миссис Сэндикот было нечто такое, что подсказывало ему: матери Джессики не понравится тот более постоянный вариант, который он действительно имел в виду. -- Вы не будете временным гостем, мадам. Вы сможете жить там столько, сколько захотите. Глаза миссис Сэндикот засверкали сталью провинциальной добродетели: -- А что подумают об этом соседи, мистер Флоуз? Флоуз снова заколебался. Ближайшие соседи жили в Блэк-Покрингтоне, в шести милях от него, и к тому же плевать он хотел на то, что они могут подумать. Но сочетание двух этих обстоятельств уже оттолкнуло от него многих экономок, и вряд ли оно было способно привлечь миссис Сэндикот. -- Полагаю, они поймут, -- увильнул Флоуз от прямого ответа. Но обмануть миссис Сэндикот ему не удалось: предположения ее не устраивали. -- Я должна думать о своей репутации, -- сказала она. -- Я никогда бы не согласилась жить в одном доме с мужчиной, если бы при этом у меня не было какого-то законного положения, которое объясняло бы мое пребывание в доме. -- Законного положения, мадам?-переспросил Флоуз и сделал большой глоток бренди, чтобы успокоить нервы. Эта чертова баба делала ему предложение! -- Думаю, вы понимаете, что я имею в виду, -- сказала миссис Сэндикот. Флоуз молчал. Ультиматум был предельно ясен. -- Так что если наши дети поженятся, -- безжалостно продолжала она, -- я повторяю -- если -- то, полагаю, нам следует задуматься и над своим будущим. Флоуз задумался и пришел к выводу, что его будущее неопределенно. Миссис Сэндикот нельзя было назвать совершенно непривлекательной. Флоуз мысленно уже не однажды раздевал ее и решил, что ее полнота и округлость вполне в его вкусе. С другой стороны, у жен есть свои отрицательные стороны: они непременно хотят командовать. Раскомандовавшуюся экономку можно уволить, жену -- нет. К тому же миссис Сэндикот, при всей ее внешней почтительности к Флоузу, производила впечатление сильной и волевой женщины. Он явно не стремился провести остаток своих дней с такой женщиной; впрочем, если тем самым удалось бы сбыть с рук этого подонка Локхарта, то, быть может, стоило рискнуть. Изолированность Флоуз-Холла могла подействовать усмиряюще на самую сильную женщину; и, кроме того, у него будет союзник в лице Додда. Да, несомненно, союзник, и не без способностей. Наконец, если он не сможет уволить жену, то, с другой стороны, и жена не уволится так, как в любой момент может уйти экономка. Флоуз ухмыльнулся в стакан с бренди и кивнул головой. -- Миссис Сэндикот, -- сказал он с непривычной фамильярностью, -- правильно ли я понимаю, что вам не было бы противно сменить фамилию на миссис Флоуз? Миссис Сэндикот буквально засветилась согласием. -- Я была бы счастлива, мистер Флоуз, -- ответила она, взяв его за испещренную старческими пятнами руку. -- Тогда позвольте мне доставить вам это счастье, мадам, -- сказал старик, думая про себя, что стоит ему только заполучить ее во Флоуз-Холл, а там уж ей придется найти свое счастье, никуда не денется. Как бы салютуя близкому союзу двух пар, судовой оркестр вдарил фокстрот. Когда музыка кончилась, Флоуз вернулся к обсуждению практических вопросов. -- Должен предупредить вас, что Локхарту потребуется какая-нибудь работа, -- сказал он. -- Я всегда хотел, чтобы он сидел дома, хотел сделать его управляющим тем имением, которое он когда-нибудь унаследует, но раз у вашей дочери двенадцать домов... Миссис Сэндикот пришла ему на помощь. -- Все дома сданы съемщикам, -- сказала она, -- и по закону о найме на длительный срок квартплата в них фиксированная, но наш милый Локхарт сможет работать в фирме моего покойного мужа. Насколько я знаю, у него неплохо с математикой. -- Могу без колебаний утверждать: в арифметике у него подготовка отличная. -- Тогда у него должно получиться в "Сэндикот с партнером". Там занимаются бухгалтерским делом и консультируют по налогам, -- сказала миссис Сэндикот. Флоуз мысленно поздравил себя со своей предусмотрительностью. -- Ну и решено, -- сказал он. -- Остается только договориться о свадьбе. -- Свадьбах, -- подчеркнула миссис Сэндикот. -- Я всегда хотела, чтобы Джессика венчалась в церкви. Флоуз отрицательно покачал головой: -- В моем возрасте, мадам, будет неприлично, если за венчанием вскоре последует отпевание в той же церкви. Я бы предпочел какое-нибудь более радостное место. Но, хочу заметить, я не одобряю ту процедуру, что принята при гражданской регистрации. -- Я тоже, -- согласилась миссис Сэндикот, -- это так неромантично. Но в том, что старый Флоуз не хотел регистрировать обычным образом брак Локхарта, соображения романтики не играли никакой роли. Ему внезапно пришла в голову мысль, что без свидетельства о рождении может оказаться вообще невозможно женить эту скотину. И кроме того, приходилось скрывать тот факт, что его внук -- незаконнорожденный. -Почему бы капитану судна не обвенчать нас, -- сказал Флоуз после некоторого размышления. При этих словах миссис Сэндикот испытала радостный трепет. Такое решение не оставляло бы времени для раздумий и сомнений, оно сочетало бы энергичность действий с почти аристократической их эксцентричностью. Как она потом могла бы хвастать этим перед подругами! -- Тогда утром я поговорю с капитаном, -- сказал Флоуз. Миссис Сэндикот было позволено сообщить новости молодым. Она нашла их на шлюпочной палубе. Локхарт и Джессика о чем-то шептались. Миссис Сэндикот остановилась и стала прислушиваться. Они так редко говорили друг с другом в ее присутствии, что ей было любопытно узнать, о чем они могут разговаривать наедине. То, что она услышала, одновременно и обрадовало ее, но и вызвало у нее тревожные чувства. -- О, Локхарт! -- О, Джессика! -- Ты такой замечательный! -- Ты тоже. -- Ты правда так думаешь? -- Конечно. -- О, Локхарт! -- О, Джессика! Под сияющей луной и сверкающим взором миссис Сэндикот они заключили друг друга в объятия и Локхарт задумался, что делать дальше. Джессика предложила выход: -- Поцелуй меня, дорогой. -- Куда? -- спросил Локхарт. -- Сюда, -- Джессика подставила губы. -- Сюда? -- спросил Локхарт. -- Правда, сюда? Миссис Сэндикот, стоявшая в тени спасательной шлюпки, оцепенела. Она не могла видеть происходящее; но то, что она только что услышала, показалось ей отвратительным. Одно из двух: или ее будущий зять был умственно неполноценным, или же ее собственная дочь была сексуально куда более опытна -- а по мнению миссис Сэндикот, более развращена, -- нежели она предполагала. Миссис Сэндикот мысленно разразилась проклятиями в адрес этих негодных монахинь. Последовавшие слова Локхарта подтвердили ее худшие опасения: -- А в этом нет ничего плохого? -- О, милый, ты так романтичен, -- прошептала Джессика, -- так романтичен. Миссис Сэндикот была настроена вовсе не романтически. Она вышла из тени и обрушилась на Джессику и Локхарта, отпрянувших друг от друга при ее появлении. -- Ну хватит, -- заявила она. -- Когда поженитесь, можете делать что хотите, а до тех пор моей дочери не пристало заниматься на палубе Бог знает чем. К тому же вас могут увидеть. Джессика и Локхарт в изумлении уставились на нее. Наступившее молчание первой нарушила Джессика: -- Когда поженимся? Ты правда так сказала, мамуся? -- Именно так, -- подтвердила миссис Сэндикот. -- Дедушка Локхарта и я решили, что вы должны... Ее слова были прерваны Локхартом, который истинно по-рыцарски -- что так очаровывало в нем Джессику -- опустился на колени у ног своей будущей тещи и простер к ней руки. Миссис Сэндикот поспешно отпрянула. Поза Локхарта в сочетании с тем, что несколько минут назад произносила Джессика, -- нет, с нее было достаточно! -- Не смейте прикасаться ко мне! -- пронзительно заверещала она, пятясь подальше. Локхарт вскочил на ноги. -- Я только хотел... -- начал он, но миссис Сэндикот не желала ничего слушать. -- Неважно, что вы хотели. Вам обоим давно пора отправляться спать, -- твердо сказала она. -- Подготовку к свадьбе обсудим утром. -- Ой, мамуся... -- И не зови меня мамуся, -- обрезала миссис Сэндикот. -- После всего, что я сегодня услышала, я не уверена, что ты -- моя дочь. Она ушла вместе с Джессикой; Локхарт, ошеломленный и погруженный в свои мысли, остался стоять на шлюпочной палубе. Ему предстояло взять в жены самую прекрасную девушку в мире. Он поискал глазами ружье, чтобы салютом из него возвестить миру о своем счастье, но ружья не было. В конце концов он отвязал от поручней спасательный жилет и с воплем радости и торжества забросил его через борт куда-то в море. После чего отправился к себе в каюту, не сознавая, что, отвязав жилет, он тем самым передал на капитанский мостик сообщение: "Человек за бортом!". Позади теплохода сверкал сигнальный огонь бешено крутившегося и бултыхавшегося в воде жилета. Последовала команда: "Стоп машина!", спустили спасательную шлюпку. Локхарт в это время сидел в каюте, на краешке дивана, и выслушивал инструкции своего деда. Ему предстояло жениться на Джессике Сэндикот, жить в Ист-Пэрсли на Сэндикот-Кресчент в начать работать в фирме "Сэндикот с партнером". -- Великолепно, -- сказал он, когда старый Флоуз закончил, -- о лучшем я и мечтать не мог. -- Я мог, -- ответил Флоуз, напяливая ночную рубашку. -- Чтобы избавиться от тебя, мне придется жениться на этой суке. -- Какой суке? -- удивился Локхарт. -- Я думал... -- На ее матери, дубина, -- сказал Флоуз и опустился на колени. -- О Всевышний, -- возопил он, -- ты ведаешь, что я девяносто лет страдаю от плотской нужды в женщине. Ниспошли мне в последние мои годы мир и успокоение. Яви великую милость, проведи меня путями праведными и дай знать, кто отец моего незаконнорожденного внука, чтобы мне хватило срока лупить эту скотину до тех пор, пока его жизнь не повиснет на ниточке. Аминь. На этой оптимистической ноте он забрался в постель и потушил свет. Локхарт раздевался в темноте, недоумевая, что такое плотская нужда в женщине. -- На следующее утро перед капитаном "Лудлоу Кастл", проведшим полночи в поисках человека за бортом, а вторую половину ночи -- в проверке того, все ли пассажиры находятся в своих каютах и не свалился ли на самом деле кто-нибудь за борт, предстало видение -- старый Флоуз, облаченный в светлый утренний костюм и серый цилиндр. -- Женитьба? -- переспросил капитан, когда мистер Флоуз изложил свою просьбу. -- Вы хотите, чтобы я вас женил? -- Я хочу, чтобы вы провели церемонию бракосочетания, -- уточнил Флоуз. -- Я не намереваюсь ни жениться на вас, ни выходить за вас замуж. Сказать по правде, я не хочу жениться и на этой чертовой бабе, но уж если нечистая сила куда потянет, приходится подчиняться. Капитан с сомнением смотрел на Флоуза. Его речь, костюм, не говоря уже о возрасте, свидетельствовали о таком глубоком одряхлении, которое нуждалось в услугах скорее не капитана, а судового врача. -- Вы уверены, что отдаете себе отчет в том, чего хотите? -- спросил он, когда Флоуз разъяснил, что речь идет о бракосочетании не только его самого с миссис Сэндикот, но и его внука с дочерью миссис Сэндикот. Флоуз ощетинился: -- Я знаю, сэр, чего хочу. И похоже, знаю это лучше, чем вы знаете ваши обязанности. Как капитан этого судна, вы уполномочены законом проводить обряды бракосочетания и похорон. Разве не так? Капитан был вынужден признать, что это верно. Он, однако, высказал и личное мнение, что в случае мистера Флоуза эти обряды -- вначале бракосочетание, а потом похороны в море -- могут последовать друг за другом прискорбно быстро. -- Не лучше ли вам дождаться, пока мы придем в Кейптаун? -- спросил он. -- Мой опыт подсказывает, что судовые романы -- явление преходящее. -- Возможно, ваш опыт подсказывает именно это, -- возразил Флоуз. -- Мой говорит иное. Когда вам переваливает за восемьдесят и когда у вас в прошлом больше десятка романов, все становится явлением преходящим. -- Да, наверное, -- ответил капитан. -- А что думает обо всем этом миссис Сэндикот? -- Она хочет, чтобы я сделал из нее честную женщину. На мой взгляд, невыполнимая задача, но пусть,-- сказал Флоуз. -- Что хочет, то и получит. Дальнейшее продолжение спора привело лишь к тому, что Флоуз вышел из себя, и капитан сдался. -- Черт побери, -- объяснял он потом начальнику хозяйственной службы теплохода, -- если старый дурак хочет жениться, не могу же я ему помешать. Это такой тип, что, если я откажусь, он наверняка подаст на меня в суд. Вот так, пока теплоход шел к мысу Доброй Надежды, Локхарт Флоуз и Джессика Сэндикот стали мистером и миссис Флоуз, а миссис Сэндикот осуществила свою давнюю мечту и вышла замуж за очень богатого старика, жить которому оставалось недолго. Старый Флоуз утешал себя тем, что, каковы бы ни оказались недостатки бывшей миссис Сэндикот как жены, он наконец-то раз и навсегда избавился от незаконнорожденного внука и одновременно приобрел экономку, которой можно будет не платить и которая и пикнуть никогда не посмеет по этому поводу. Как бы для того, чтобы специально подчеркнуть именно последнее соображение, он отказался сходить на берег во время стоянки судна в Кейптауне, благодаря чему Джессика и Локхарт получили возможность провести свой медовый месяц, целомудренно взбираясь на Столовую гору и восхищаясь друг другом на ее вершине. Когда теплоход отправился в обратный путь, для некоторых из этой четверки изменились лишь фамилии и места в каюте. Миссис Сэндикот оказалась наедине со старым Флоузом, под угрозой его половой неумеренности, что выпадала раньше на долю его экономок, а в последнее время стала достоянием лишь его воображения. А в ее прежней каюте Джессика и Локхарт лежали в объятиях друг друга, совершенно не представляя себе -- в полном соответствии с полученным каждым из них воспитанием -- какой-либо дальнейшей цели своего брака. На протяжении одиннадцати дней судно шло обратным курсом на север; и когда две супружеские пары сходили в Саутгемптоне с теплохода на берег, они, можно сказать, вступали в новую для себя жизнь. За время обратного пути не изменилось почти ничего; только у старого Флоуза его неумеренность отняла последние силы, и его пришлось сносить по сходням в инвалидной коляске. Глава четвертая Мир Флоуз-Холла, что у Флоузовских болот неподалеку of Флоузовых холмов, в Нортумберленде, сыграл большую роль в том, чтобы Джессика смогла увидеть в Локхарте того героя, за которого она должна выйти замуж. Мир Сэндикот-Кресчент, что в Ист-Пэрсли, графство Сэррей, напротив, не занимал никакого места в выборе, сделанном Локхартом. Для него, привыкшего к открытым пространствам вересковых болот на границе между Англией и Шотландией, где пели кроншнепы, пока он их не перестрелял, Сэндикот-Кресчент -- глухой тупик из двенадцати солидных домов, окруженных ухоженными садами и населенных людьми с солидными доходами, -- оказался совершенно новым и незнакомым миром. Построенные еще в тридцатые годы смотревшим далеко вперед, хотя и преждевременно скончавшимся, мистером Сэндикотом, предусмотрительно вложившим в них свой капитал, эти двенадцать домов с южной стороны тупика граничили с полем для гольфа, а с северной к ним примыкал птичий заказник -- неширокая полоса, поросшая березами и утесником, подлинное предназначение которой заключалось не столько в том, чтобы дать прибежище птицам, сколько в поддержании должной стоимости владений Сэндикота. Иными словами, это был анклав из нескольких больших домов, стоявших посреди больших, сильно заросших участков. Дома были одинаково комфортабельны, но внешне отличались по стилю друг от друга настолько, насколько позволили талант и вдохновение архитекторов. Преобладал псевдотюдоровский стиль, но примешивался и испанский колониальный, отличительной чертой которого была наружная облицовка из зеленой глазурованной плитки. Был даже один английский "баухаус" с плоской крышей, маленькими квадратными окнами и разбросанными здесь и там окошками-иллюминаторами для дополнительной вентиляции. Деревья и кусты, газоны и садики с декоративными каменными горками, розовые кусты и вьющиеся розы на всех участках были тщательно ухожены, подрезаны, подстрижены, демонстрируя культуру и вкус владельцев и избранность района. В общем, Сэндикот-Кресчент был вершиной того, что может породить культ жизни в пригороде, выражением архитектурных и жизненных амбиций верхнего. слоя средних классов. Как следствие всего этого, затраты на поддержание великолепия были высоки, а плата за сданные внаем дома оставалась фиксированной. При всей своей предусмотрительности мистер Сэндикот не мог предвидеть, что со временем будут приняты законы о найме жилья и о налогах на приращение капитала. Первый устанавливал порядок, при котором было невозможно выгнать съемщика или поднять квартплату до того уровня, когда сдача жилья внаем начала бы приносить ощутимый финансовый доход. А по второму закону продажа дома давала больше прибыли государственной казне, нежели домовладельцу. Оба закона в совокупности сводили на нет все попытки мистера Сэндикота как-то обеспечить будущее его дочери. Хуже всего, с точки зрения миссис Сэндикот, было то, что все обитатели Сэндикот-Кресчент следили за своим здоровьем, занимались спортом, разумно питались и вовсе не собирались оказать ей услугу своей кончиной. В значительной степени именно понимание того, что она обременена двенадцатью домами, которые невозможно продать и доходы от которых едва покрывают расходы на их же содержание, убедило в конце концов миссис Сэндикот, что ее дочь достигла того зрелого возраста, наступление которого она столь старалась отсрочить. Если старый Флоуз избавлялся от такого бремени, как Локхарт, то миссис Сэндикот поступала точно так же по отношению к Джессике. Она, однако, не задавалась пока еще вопросом о том, насколько в действительности богат старик Флоуз. Достаточно было того, что ему принадлежали пять тысяч акров земли, что он был владельцем имения и жить ему, по всей вероятности, оставалось недолго. Первые сомнения появились у миссис Сэндикот уже к моменту возвращения в Англию. Старый Флоуз настоял на том, чтобы прямо с теплохода пересесть на поезд, идущий в Лондон и, не останавливаясь там, отправляться дальше, в Ньюкастл. Он категорически отказался позволить своей жене заехать вначале к себе домой за вещами или же отвезти его на север на ее большом и вместительном "ровере". -- Мадам, -- заявил он, -- я не верю в двигатель внутреннего сгорания. Я родился до его появления на свет и не намереваюсь погибнуть, сидя позади этого двигателя. -- В ответ на все попытки миссис Флоуз как-то переубедить его, он просто приказал носильщику поставить багаж в вагон, сам проследовал за багажом, и ей пришлось смириться и сесть за ним в поезд. Локхарт и Джессика остались на перроне, дав обещание немедленно отправиться прямо в дом номер двенадцать по Сэндикот-Кресчент и выслать оттуда ее вещи машиной во Флоуз-Холл как можно скорее. Вот так молодая супружеская пара начала совместную, но необычную жизнь в доме, в котором были пять комнат, гараж на две машины и мастерская, где покойный мистер Сэндикот, умевший хорошо обращаться с инструментами, делал разные вещи. По утрам Локхарт выходил из дома, шел на станцию и садился на лондонский поезд. Там, в конторе "Сэндикот с партнером", он проходил науку ученичества под руководством мистера Трейера. Трудности возникли с самого начала. Причиной их было не столько умение Локхарта справляться с цифрами -- полученное им ограниченное образование дало ему хорошую сноровку в математике, -- сколько его чересчур прямолинейный подход к вопросам уклонения от уплаты налогов или, как предпочитал называть их Трейер, вопросам защиты доходов. -- Защита доходов и собственности, -- втолковывал он Локхарту, -- звучит более позитивно, чем уклонение от уплаты налогов. А мы обязаны быть позитивными. Локхарт принял его совет, соединив его с той позитивной простотой, с какой его дед относился ко всему, что было связано с подоходным налогом. Старик признавал только расчеты наличными и потому отправлял в огонь, не читая, все письма, приходившие из налоговой инспекции, и приказывал Балстроду сообщить этим свиньям-бюрократам, что он не зарабатывает деньги, а терпит одни убытки. Локхарт применил этот же подход в фирме "Сэндикот с партнером", что поначалу принесло определенный успех, но в конечном счете закончилось катастрофически. Мистеру Трейеру сперва пришлось по душе, что количество бумаг, которые клали ему на стол, резко уменьшилось. Однако как-то утром, придя в контору раньше обычного, он с изумлением обнаружил, что Локхарт использует туалет вместо печи для сжигания мусора, уничтожая там все конверты, на которых стоит штамп: "На службе Ее Величества". Но оказалось, что это еще не самое худшее. Мистер Трейер уже давно использовал прием, который он называл "методом несуществующего письма" и при помощи которого он морочил чиновников налогового управления до тех пор, пока у них не происходил нервный срыв или же пока они не начинали просить о переводе на другой участок работы. Этим методом он очень гордился. Суть его заключалась в том, что бумага в налоговое управление писалась в форме ответа на якобы поступивший оттуда запрос -- "В ответ на ваше письмо от 5-го числа сообщаем...", -- хотя на самом деле никакого запроса от 5-го числа не существовало. Последующая переписка, в ходе которой контора Трейера утверждала, что такой запрос был, а налоговая инспекция отрицала это с каждым разом все более язвительно, оказывалась крайне выгодной клиентам мистера Трейера и весьма разрушительно действовала на нервную систему сотрудников налоговой службы. Из-за того, что Локхарт сжег неизвестное количество писем, было уже невозможно начинать собственные послания словами: "В ответ на ваше письмо от..." с прежней уверенностью, что такого письма никогда не было. -- Нам могла прийти дюжина писем от этого числа, и в каждом из них могло быть что-то крайне важное, чего я не знаю, -- кричал он на Локхарта, предложившего было вместо 5-го числа воспользоваться 6-м. Услышав это, Трейер уставился на Локхарта так, как будто видел его впервые. -- Бессмысленное предложение, -- рявкнул он,-- ты же и эти письма сжег тоже! -- Вы же сами сказали мне, что наша работа -- защищать интересы клиентов и быть позитивными, -- оправдывался Локхарт, -- вот я это и сделал. -- Как, черт возьми, можем мы защищать интересы клиентов, если не знаем, в чем эти интересы состоят?-- возмутился Трейер. -- Но мы ведь знаем, -- ответил Локхарт. -- В их досье все есть. Возьмите мистера Джипсума, архитектора. Я как-то просматривал его досье. -В позапрошлом году он, например, заработал восемьдесят тысяч фунтов, а заплатил подоходного налога только 1758. Все остальное он списал на деловые расходы. Подождите, припомню... В мае от потратил шестнадцать тысяч фунтов на Багамских островах... -- Хватит! -- закричал Трейер, который уже был в состоянии, близком к апоплексическому удару. -- Знать ничего не хочу о его расходах... Боже праведный! -- Ну он же сам утверждал, что потратил эту сумму, -- возразил Локхарт. -- Так говорилось в его письме вам: шестнадцать тысяч фунтов за четыре дня. Интересно, на что можно было потратить такие деньги за такое время? Трейер упал на стол, охватив голову руками. Связаться с умственно неполноценным типом, у которого к тому же фотографическая память и который сжигает почту от должностных лиц Ее Величества с безразличием, граничащим с умопомешательством, -- от всего этого можно было потерять голову. -- Слушай, -- сказал он настолько спокойно, насколько мог, -- с сегодняшнего дня я не хочу, чтобы ты даже близко подходил к этим досье. Ни ты, ни кто-либо другой. Понимаешь? -- Да, -- ответил Локхарт. -- Но я не понимаю, почему чем человек богаче, тем меньший налог он платит. Джипсум заколачивает восемьдесят тысяч в год и платит 1758 фунтов 40 пенсов. А миссис Понсонби, которая имеет только 6315 фунтов 32 пенса дохода, должна выложить 2472 фунта. Я не понимаю... -- Замолчи! -- закричал Трейер. -- Не хочу слушать эти вопросы и не хочу, чтобы ты подходил ближе десяти ярдов к шкафу с досье. Это понятно? -- Ну, если вы так приказываете, -- ответил Локхарт. -- Я так приказываю, -- сказал Трейер. -- Если я увижу, что ты хотя бы только смотришь в сторону этих досье... Катись отсюда. Локхарт вышел из кабинета, а Трейер попытался успокоиться после пережитого потрясения при помощи розовой таблетки, которую он запил виски из бумажного стаканчика. Но через два дня он пожалел о своем распоряжении. Из комнаты, в которой хранились дела по налогам на добавленную стоимость, он услышал жуткие вопли и, примчавшись туда, увидел чиновника налоговой службы, пытавшегося освободить пальцы из ящика с документами, который Локхарт захлопнул, когда инспектор полез туда за бумагам". Инспектора отправили в больницу, где врачи занялись четырьмя его сломанными пальцами. -- Вы сами сказали мне никого не подпускать к этим досье, -- объяснил Локхарт. Трейер в бешенстве уставился на него, подыскивая слова, способные выразить всю меру испытываемого им отвращения к подобному поступку. -- Я подумал, -- продолжал Локхарт, -- что если он наложит лапу на досье мистера Фиксштейна... -- Наложит лапу! -- Трейер кричал почти так же громко, как тот чиновник. -- После того, что ты сделал, у бедняги вообще не будет руки. Хуже того, сегодня же вечером на нас обрушится сотня инспекторов, которые прочешут все наши книги самым частым гребнем. -- Он замолчал и начал думать, как выпутаться из этой мерзкой истории. -- Немедленно отправляйся и извинись перед ним, объясни, что это был несчастный случай и что... -- Не буду, -- ответил Локхарт. -- Это не был несчастный случай. -- Знаю, черт возьми, -- проорал Трейер. -- Если бы он сунул туда не руку, а голову, ты бы тоже так поступил? -- Сомневаюсь, -- сказал Локхарт. -- А я нет. Но хорошо хоть знать... -- начал было Трейер, однако слова Локхарта доказали, что ничего хорошего узнать ему не придется. -- Я бы захлопнул дверцу, -- сказал он. -- О Боже, -- простонал Трейер, -- это все равно, что жить с убийцей. Тем вечером сотрудники "Сэндикот с партнером" работали допоздна, перетаскивая ящики с документами в специально нанятый грузовик, который должен был отвезти их за город, где им предстояло лежать в каком-то амбаре, пока не пройдет угроза внезапной и тщательной ревизии со стороны налогового управления. А на следующий день Локхарт был отстранен от ведения любых бухгалтерских дел и получил отдельный кабинет. -- Отныне будешь сидеть тут, -- сказал ему Трейер. -- Если я найду какую-нибудь работу, в которой невозможно будет напортачить, ты ее получишь. Локхарт просидел в ожидании за своим столом целых четыре дня, прежде чем Трейер дал ему первое поручение. -- Я должен съездить в Хэтфилд, -сказал он, -- а в половине первого придет некто Стоппард. Я вернусь к двум. Все, что от тебя требуется, -- займи его на это время ленчем за счет фирмы. По-моему, это нетрудно. Просто накорми его обедом. Понятно? -- Накормить обедом? -- переспросил Локхарт.-- А кто будет платить? -- Фирма будет платить, болван. Я же ясно сказал: за счет фирмы. Трейер ушел в подавленном настроении, но все же уповая на то, что Локхарт вряд ли сможет совершенно испортить ленч с одним из старейших клиентов фирмы. Даже в его лучшие времена мистер Стоппард был молчальником, а поскольку он был еще и гурманом, то во время еды, как правило, вообще не разговаривал. Когда Трейер вернулся, Стоппард ждал его в конторе в весьма разговорчивом для него состоянии. Трейер постарался успокоить его и, спровадив в конце концов Стоппарда, послал за Локхардом. -- Объясни мне, ради Бога, почему ты решил потащить этого человека в рыбную забегаловку? -- спросил он, стараясь справиться с расшалившимся давлением. -- Ну, вы сказали, что это обед за счет фирмы, что платить будем мы, и я решил, что нам незачем зря транжирить деньги, и... -- Ты решил?! -- завопил мистер Трейер, махнув рукой на свое давление, удержать которое было уже невозможно. -- Ты решил?! Не транжирить деньги?! А зачем, по-твоему, устраиваются обеды за счет фирмы, если не для того, чтобы транжирить их? Это же все можно вычесть потом из налога. -- Вы хотите сказать, что чем дороже обед, тем меньше мы платим? -- спросил Локхарт. -- Да, -- выдохнул Трейер, -- именно это я и хочу сказать. В следующий раз... В следующий раз Локхарт отвел какого-то фабрикант? обуви из Ланкастера в "Савой" и там накормил и напоил его на сто пятьдесят фунтов стерлингов, но, когда подали счет, отказался платить больше пяти фунтов. Потребовались совместные усилия этого предпринимателя и самого Трейера, поспешно вытащенного из дома, где он лежал с насморком, чтобы убедить Локхарта заплатить остающиеся сто сорок пять фунтов и как-то загладить ущерб, нанесенный трем столам и четырем официантам в ходе препирательств из-за суммы счета. После этого случая мистер Трейер написал миссис Флоуз, угрожая собственной отставкой, если Локхарт останется в фирме, а в ожидании ее ответа запретил Локхарту покидать кабинет кроме как по нужде. Но если Локхарт, выражаясь современным языком, испытывал определенные затруднения во вхождении в служебные обязанности, то семейная его жизнь продолжалась столь же прекрасно, как началась. И столь же непорочно. В ней отсутствовала не любовь -- Локхарт и Джессика страстно любили друг друга, -- в ней отсутствовал секс. Те анатомические различия между самцами и самками, которые открыл Локхарт, когда потрошил кроликов, как оказалось, существуют и у людей. У него были яйца, а у Джессики -- нет. Но у нее были груди, причем большие; у него же их не было, точнее, были, но в каком-то зачаточном состоянии. Картина как будто нарочно еще больше запутывалась тем, что, когда они ночью лежали в постели в объятиях друг друга, у него бывала эрекция, а у Джессики нет. Он мужественно, в истинно джентльменской манере умалчивал о том, что у него бывали по ночам специфические судороги -- которые на грубом жаргоне называются "яйца любовника", -- и он проводил часть ночи в мучениях от боли. Они просто лежали в объятиях друга друга и целовались. Ни у него, ни у Джессики не было ни малейшего представления о том, что обычно следует дальше. Мать Джессики столь же преуспела в своей решимости отсрочить взросление дочери, как старый Флоуз -- в том, чтобы его внук не унаследовал сексуальных пороков своей матери. Полученное Локхартом образование, основой которого были древнейшие классические произведения, дополняло пристрастие Джессики к самым бесплотным из исторических романов, в которых секс никогда даже не упоминался. Это жутковатое невежество заставляло их идеализировать друг друга в такой степени, что для Локхарта немыслимо было и подумать о чем-либо кроме того, чтобы молиться на Джессику, Джессика же была просто неспособна задумываться. Их брак пока фактически так и не состоялся, и, когда через шесть недель Джессика не смогла скрыть свои месячные, первым побуждением Локхарта было вызвать "скорую". Джессике, испытывавшей лишь небольшое недомогание, удалось все же удержать его. -- Это случается каждый месяц, -- говорила она, одной рукой прижимая к себе салфетку, а другой не давая ему воспользоваться телефоном. -- Ничего подобного, -- возражал Локхарт. -- У меня никогда в жизни не шла так кровь. -- Это бывает только у девочек, а не у мальчиков. -- Все равно, я считаю, что тебе надо обратиться к врачу, -- настаивал Локхарт. -- Но это происходит уже гак давно. -- Тем более надо сходить к врачу. Это явно что-то хроническое. -- Ну, если ты настаиваешь, -- сдалась Джессика. Локхарт настаивал. И потому как-то утром, когда он отправился отбывать свое одиночное заключение в конторе, Джессика пошла к врачу. -- Моего мужа беспокоят мои кровотечения, -- изложила она свою жалобу. -- Я ему говорила, что это чепуха, но он настоял, чтобы я обратилась к вам. -Вашего мужа? -- переспросил врач, за пять минут убедившись, что миссис Флоуз еще девственница. -- Вы сказали "вашего мужа"? -- Да, -- с гордостью произнесла Джессика. -- Его зовут Локхарт. По-моему, прекрасное имя, не правда ли? Доктор Мэннет сопоставил имя, очевидную привлекательность Джессики и вероятность того, что у мистера Флоуза, возможно, было не только наглухо замкнутое сердце[4], но и запертый на висячий замок пенис, если его не доводит до сексуального сумасшествия близость столь очаровательной жены. Перебрав все это в уме, он решил выступить в роли консультанта. К этому моменту ему уже пришлось лечь грудью на стол, чтобы скрывать собственную физическую реакцию. -- Скажите, миссис Флоуз, -- произнес он с нажимом в голосе, продиктованным ощущением того, что у него вот-вот случится эмиссия, -- разве ваш муж никогда... -- Он остановился и нервно подергался в кресле. -- Я хочу сказать, -- продолжил он, когда конвульсии кончились, -- э-э-э... позвольте мне поставить вопрос так, вы не разрешаете ему... э-э-э... прикасаться к вам? -- Почему же, -- ответила Джессика, с беспокойством следившая за страданиями доктора. -- Мы целуемся и обнимаем друга друга. -- Целуетесь и обнимаете, -- простонал доктор Мэннет. -- Только целуетесь и... э-э-э... крепко обнимаетесь? И ничего больше? -- Больше? -- спросила Джессика. -- А что больше? Доктор Мэннет в отчаянии смотрел на ее ангельское личико. За всю свою долгую врачебную практику он никогда не встречал женщину, которая была бы столь красива, но при этом понятия бы не имела, что брак -- нечто большее, нежели только поцелуи и объятия. -- Вы больше в постели ничем не занимаетесь? -- Ну, спим, конечно, -- ответила Джессика. -- О Боже, -- пробормотал себе под нос доктор, -- они спят. А больше вы совершенно ничего не делаете? -- Локхарт храпит, -- уточнила после долгого размышления Джессика, -- а больше я ничего особенного припомнить не могу. Доктор Мэннет с трудом удержался от того, чтобы не высказаться слишком прямо. -- И никто никогда вам не объяснял, откуда берутся дети? -- спросил он, пытаясь продолжать беседу на уровне детского сада, что, видимо, соответствовало представлениям миссис Флоуз. -- Их приносят аисты, -- тупо ответила Джессика. -- Или цапли. Я забыла, кто именно, но их приносят в клювах. -- В клювах? -- захихикал доктор, теперь уже твердо уверенный, что угодил в детский сад. -- Да, завернутыми в маленький кусочек материи, -- продолжала Джессика, явно не сознавая, какое впечатление производят ее слова. -- Это маленькие колыбельки из ткани, и птицы несут их в своих клювах. Не может быть, чтобы вы не видели этого на картинках. Мамочки бывают так рады! А что, разве не так? Но доктор Мэннет молчал, обхватив голову руками и уставившись на разложенные перед ним бланки рецептов: у него снова начались такие же судороги, что были чуть раньше. -- Миссис Флоуз, дорогая миссис Флоуз, -- простонал он, когда кризис миновал, -- оставьте, пожалуйста, ваш телефон... А еще лучше мне было бы поговорить с вашим мужем, если, конечно, вы не возражаете. Как его зовут -- Локприк[5]? -- Локхарт, -- поправила Джессика. -- Вы хотите, чтобы он к вам зашел? Доктор Мэннет слабо кивнул. Он всегда неодобрительно относился к обществу, чересчур терпимому к слишком многому; но в этот момент он готов был признать, что у такого общества есть и свои положительные стороны. -- Попросите его зайти ко мне, хорошо? И простите, что я вас не провожаю -- вы знаете, где выход. Выйдя из кабинета, Джессика записала Локхарта на прием. Доктор Мэннет, оставшись один, лихорадочно приводил в порядок брюки и натягивал белый лабораторный халат, чтобы скрыть вызванный Джессикой беспорядок. Миссис Флоуз можно было назвать трудной, но по крайней мере приятной пациенткой; ее муж, однако, оказался куда более трудным и гораздо менее приятным. Джессика рассказала ему о непонятных прощупывающих вопросах, странных намеках врача, о любопытстве, проявленным им к сфере ее гинекологии, и потому Локхарт с самого начала смотрел на доктора Мэннета с настороженностью и подозрительностью, чреватыми для того серьезной опасностью. После того как Мэннет проговорил пять минут, подозрения Локхарта сменились уверенностью, а угроза врачу по меньшей мере удвоилась. -- Вы хотите сказать, -- переспросил Локхарт с таким зловещим выражением лица, что по сравнению с ним самый страшный из ацтекских богов показался бы предельно дружелюбным, -- что я должен вторгаться тем, что вы называете моим пенисом, в тело моей жены и что это вторжение должно происходить через отверстие, расположенное у нее между ног? -- Более или менее так, -- кивнул доктор Мэннет, -- хотя я бы сформулировал это несколько иначе. -- И что это отверстие, -- продолжал Локхарт еще более свирепо, -- сейчас слишком маленькое, тогда расширится, что вызовет у нее боль и страдания и... -- Только временные, -- перебил доктор Мэннет, -- а если вы хотите, я всегда могу сделать небольшой разрез. -- Если я хочу?! -- заорал Локхарт и схватил врача за воротник. -- Если ты думаешь, что я позволю