Во всяком случае, они говорят, что их одежда и треп -- это в память какой-то фирмы, которая называлась "Бэри и компания" и которая лопнула несколько лет назад. Тот, который красномордый, - - это полковник Хиткоут-Килкуун, единственный, кого они зовут Бэри. Пухлая бабенка -- его жена. Другой мужик -- майор Блоксхэм. Можете себе представить, между собой они его зовут Малышом! А ведь ему, должно быть, не меньше сорока восьми! А кто эта худая женщина, я не знаю. Они живут где-нибудь здесь? - спросил коммандант. Ему не нравился тот чересчур легкий тон, каким говорил бармен о поразившей его четверке, но отчаянно хотелось разузнать о них как можно больше. У полковника что-то есть - то ли дом, то ли квартира -- неподалеку от отеля "Пилтдаун", но, кажется, они в основном живут на ферме в районе Андервиля. Эта ферма как-то странно называется - "Белая женщина" или что-то в этом роде. Мне говорили, что и дела там творятся довольно-таки странные. Коммандант взял еще порцию бренди, сел со стаканом за свой столик на террасе и стал ждать возвращения четверки с поля. Бармен вышел из-за стойки и встал в дверях с озабоченным видом, как бы присоединяясь к Ван Хеердену. Полковник давно член этого клуба? -- спросил коммандант. Пару лет, - ответил бармен, --с тех пор как они переехали сюда то ли из Родезии, то ли из Кении, то ли еще откуда-то. Сорит деньгами, не считая. Заметив, что бармен глядит на него с каким-то странным выражением, коммандант допил свое бренди и, не торопясь, отправился осматривать "роллс-ройс". - Модель 1925 года, называется "Серебряный призрак", -- пояснил подошедший следом бармен. -В прекрасном состоянии. Коммандант что-то буркнул. Он начал уже уставать от бармена и потому перешел на другую сторону машины, однако бармен и там оказался с ним рядом. За ними что-то есть? Вы ими поэтому заинтересовались? -- голосом заговорщика спросил бармен. С чего, черт возьми, вы это взяли? -- вопросом на вопрос ответил коммандант. - Ну просто подумал, -- сказал бармен и, бросив еще одну фразу, смысла которой коммандант не понял (что-то насчет того, что не обязательно кивать головой, иногда достаточно просто моргнуть), вернулся в здание клуба. Оставшись один, коммандант закончил осмотр машины и уже собирался было уходить, как вдруг увидел на заднем сиденье нечто такое, что заставило его замереть на месте. Это нечто было книгой, и с ее задней обложки на комманданта равнодушно глядел портрет мужчины. Широкоскулое лицо, полуприкрытые веки, безупречно прямой нос и аккуратно подстриженные усы. Человек, изображенный на портрете, смотрел мимо комманданта куда-то в светлое, надежно гарантированное будущее. Уставившись в окно машины, коммандант Ван Хеерден внимательно разглядывал портрет, и чем дольше он на него смотрел, тем сильнее чувствовал -- не понимал, но именно чувствовал, притом с необъяснимой уверенностью, что в своих исканиях сути английского джентльменства, которая должна была дополнить пересаженное ему сердце англичанина, он подошел к рубежу какого-то очень важного открытия. Прямо перед ним, на заднем сиденье "роллс-ройса", лежал выписанный с невероятной точностью портрет того самого человека, которым он хотел бы быть. Книга называлась "Похожий на всех", ее автором был Дорнфорд Йейтс. Коммандант вынул блокнот и записал название книги. Когда полковник- Хиткоут-Килкуун и его друзья возвратились с поля, коммандант уже давно ушел из гольф-клуба. Он направился в городскую библиотеку, твердо уверенный, что в трудах Дорнфорда Йейтса найдет разгадку той тайны, что мучила его так долго, - как стать настоящим английским джентльменом. Вечером лейтенант Веркрамп вышел из управления полиции и зашел домой переодеться. Он чувствовал себя в высшей степени счастливым человеком. Легкость, с какой он развеял подозрения комманданта; результаты, которые обещала дать распространенная среди полицейских анкета; перспектива провести вечер в обществе доктора фон Блименстейн - - все это вместе взятое и сообщало лейтенанту радостное ощущение жизни. Особую пикантность всем достижениям Веркрампа придавало и то обстоятельство, что подслушивающая аппаратура оставалась-таки в доме комманданта. А значит, лейтенант может, валяясь в собственной постели, слышать каждое нескромное движение, сделанное коммандантом у себя дома. Лейтенант Веркрамп тоже чувствовал, что он стоит на рубеже какого-то важного открытия, которое изменит всю его жизнь и из второго человека в управлении сделает его первым, что, конечно же, более соответствовало бы его способностям. Ожидая, пока наполнится ванна, лейтенант Веркрамп настроил у себя в спальне специальный приемник и проверил, работает ли подсоединенный к нему магнитофон. Вскоре он сможет слушать все передвижения комманданта по дому, даже когда тот станет открывать или закрывать на кухне посудный шкаф. Убедившись, что аппаратура работает отлично, Веркрамп выключил ее и отправился в ванную. Когда, помывшись, он собирался вылезать из ванной, кто-то позвонил в дверь. Черт возьми, - воскликнул Веркрамп, хватаясь за полотенце и недоумевая, кто мог бы заявиться к нему в столь неподходящий момент. Роняя по дороге капли воды, он пошел в прихожую, недовольно открыл дверь и был поражен, увидев на лестничной площадке доктора фон Блименстейн. -- Я не хочу... -машинально начал он, реагируя все еще на звонок в дверь в неудобное для него время, а не на того, кто стоял за этой дверью. Правда, не хочешь, дорогой? -- громко спросила доктор фон Блименстейн и распахнула свою ондатровую шубку, чтобы продемонстрировать плотно облегавшее ее платье из какого-то кричащего, в блестках материала. - Ты, правда, не хочешь... О Господи! - проговорил Веркрамп, растерянно озираясь по сторонам. Он сознавал, что его соседи весьма уважаемые люди и что доктор фон Блименстейн, при всем ее образовании и при всех ее высоких профессиональных качествах, никогда не пользовалась репутацией человека, соблюдающего все тонкости общественных приличий. Он совершенно не хотел, чтобы кто-нибудь увидел их именно тогда, когда он, обмотанный лишь полотенцем, стоял перед докторшей, тоже вроде бы во что-то замотанной. - - Входите, быстро, -- выкрикнул он. Несколько обескураженная таким приемом, доктор фон Блименстейн запахнула шубку и вошла. Веркрамп поспешно запер дверь и шмыгнул мимо нее назад в спасительное уединение ванной комнаты. -- Я вас не ждал, -- прокричал он оттуда уже помягчевшим голосом. -- Я собирался заехать за вами в больницу. Мне так не терпелось вас увидеть, - прокричала ему в ответ докторша, -- что я решила сделать вам небольшой сюрприз. Да уж, сделали, - - пробурчал Веркрамп, безуспешно пытаясь отыскать в ванной куда-то запропастившийся носок. Не поняла. Говорите громче. Веркрамп в конце концов нашел носок под самой ванной. Я сказал, что вы действительно сделали сюрприз. -- Поднимаясь, он ударился головой о ванну и выругался. - Вы не сердитесь на меня за то, что я пришла без предупреждения? -- спросила докторша. Веркрамп в зто время сидел на краешке ванны и натягивал носок. Тог оказался мокрым. Нет, конечно же, нет. Приходите, когда хотите, - с некоторым расстройством в голосе ответил он. - Правда? Вы это искренне говорите? Мне бы не хотелось оставлять у вас впечатление, будто бы я...ну... как бы навязываюсь, - - продолжала докторша. Веркрамп, убеждая ее в том, что, напротив, он очень рад и она действительно может приходить к нему, когда захочет, попутно обнаружил, что вся одежда, которую он заранее сложил на крышку унитаза, из-за внезапного прихода гостьи оказалась тоже мокрой. Когдалейтенант Веркрамп в конце концов вышел из ванной, он чувствовал, что весь он какой-то холодный и влажный. К тому же он был совершенно не готов к зрелищу, открывшемуся его глазам. Доктор фон Блименстейн, сняв ондатровую шубку, в провокационной позе лежала на софе. Ярко-красное платье облегало ее настолько плотно, что создавалось впечатление, будто на теле вообще ничего нет. Пораженный ее видом, Веркрамп недоумевал, как она вообще смогла влезть в это платье. Нравится? - спросила докторша, томно потягиваясь. Веркрамп сглотнул и сказал, что да, очень нравится. Растягивающийся нейлон. Это называется "влажный стиль". Веркрамп как загипнотизированный смотрел на ее грудь. Только сейчас он с ужасом понял, что ему предстоит провести вечер в общественном месте с женщиной, на которой, по существу, не было ничего, кроме полупрозрачного алого чулка, только натянутого не на ногу, а на все тело. Лейтенант Веркрамп всегда гордился своей репутацией человека, который ведет трезвый и богобоязненный образ жизни. Кроме того, как прихожанина голландско-реформистской церкви его просто шокировало то, как была одета докторша. По дороге к отелю "Пилтдаун" он, сидя за рулем, утешал себя только тем, что это мерзкое платье облегало фигуру настолько плотно, что в нем невозможно будет танцевать. Сам лейтенант Веркрамп не танцевал. Он считал, что танцы -- это грех. Когда возле гостиницы швейцар открыл дверь машины, ощущение своей социальной неполноценности стало у Веркрампа еще более острым. Его болезненному обострению способствовало и то, что "фольксваген" Веркрампа оказался рядом с чьим-то "кадиллаком", да и манеры самого швейцара тоже. Где у вас брассерия? -- спросил Веркрамп. Что, сэр? -- переспросил швейцар, не сводя глаз с груди доктора фон Блименстейн. Брассерия, -- повторил Веркрамп. У нас ее нет, сэр, -- ответил швейцар. Доктор фон Блименстейн пришла на помощь. Брасэрия, -- сказала она. Ах, вам нужен гриль-зал, -- сообразил швейцар и, все еще не веря своим глазам, объяснил им, как пройти в бар. Веркрамп обрадовался, увидев, что в баре царил полумрак, и устроился в уголке так, чтобы оставаться по возможности незаметным. Увидев, что Веркрамп тщетно пытается отыскать в перечне напитков хоть одно знакомое ему название, доктор фон Блименстейн снова пришла на помощь и заказала официанту, уже начинавшему высокомерно смотреть на Веркрампа, два сухих мартини. После того как они выпили по три мартини, Веркрамп почувствовал себя намного лучше. Доктор фон Блименстейн рассказывала ему о том, как психиатры вырабатывают у пациентов отвращение к чему-либо. - Мы действуем прямо и честно, - - объясняла она. -- Пациента привязывают к кровати, а на экране показывают ему слайды с изображениями того извращения, которым он страдает. Например, если имеешь дело с гомосеком, надо показывать ему голых мужчин. Правда? -- переспросил Веркрамп. -- Как интересно. А что потом? В тот момент, когда показываешь слайд, надо тряхануть его током. Веркрамп был в полном восхищении. И это его вылечит? -- поинтересовался он. В конце концов всякий раз, когда ему будут показывать слайд, у него будет возникать острая отрицательная реакция, -- сказала врачиха. Совершенно естественно, - - подтвердил Веркрамп, который из собственного опыта хорошо знал, что использование электрошока в тюрьме вызывало у его заключенных только отрицательные реакции. Чтобы лечение подействовало по-настоящему, его надо проводить на протяжении шести дней, продолжала доктор фон Блименстейн, -- но вы удивитесь, какого эффекта мы достигаем при помощи такого простого лечения. Веркрамп ответил, что, по его мнению, ничего удивительного в этом нет. Пока они ели, доктор фон Блименстейн объяснила ему, что для излечения полицейских Пьембурга от склонности к межрасовым сношениям она предлагает использовать схожий, только слегка видоизмененный метод. Веркрамп, в голове у которого уже туманилось от выпитого джина и вина, попробовал представить себе, что именно она имела в виду. Я не очень понимаю... -- начал он. Голые черные женщины, -- ответила докторша с улыбкой и вновь склонилась над тарелкой, в которой лежал толстый бифштекс. -- Показывать им на экране голых черных баб и в это время бить током. Веркрамп смотрел на нее с нескрываемым восхищением. Великолепно! - произнес он. - - Блистательно! Вы просто гений. Доктор фон Блименстейн жеманно улыбнулась. Ну, в принципе это не мое изобретение, скромно сказала Она, -- но, пожалуй, можно сказать, что я применила идею к условиям Южной Африки. Это настоящий прорыв, настаивал Веркрамп. - - Можно даже сказать, наиважнейший прорыв. Приятно сознавать, что это так, -- промурлыкала врачиха. Я хочу произнести тост, - - сказал Веркрамп, поднимая бокал. -- За ваши успехи! Доктор фон Блименстейн тоже подняла бокал. - И за твой успех, дорогой. За наши успехи! Они выпили. Веркрамп почувствовал, что впервые в жизни он по-настоящему счастлив. Он ужинает в изысканном отеле с красивой женщиной, сотрудничество с которой поможет ему войти в историю. Белых руководителей Южной Африки уже больше не будет преследовать кошмар, что вся страна может со временем превратиться в страну одних только цветных. Заручившись поддержкой и сотрудничеством доктора фон Блименстейн, Веркрамп организует по всей республике специальные клиники, где белых извращенцев будут излечивать электрошоком от их болезненной тяги к сношениям с черными женщинами. Он наклонился через стол к тому месту, где была видна полуобнаженная грудь докторши, и взял ее за руку. - Я люблю тебя, -- сказал он. Я тебя тоже люблю, - - проворковала в ответ докторша, поедая его хищным взглядом. Веркрамп нервозно огляделся по сторонам, но убедился, что никто из находившихся в ресторане на них не смотрит. По-хорошему люблю, конечно, - - добавил он после некоторой паузы. Доктор фон Блименстейн улыбнулась. Любовь не бывает хорошей, дорогой, - - сказала она. - Любовь всегда бывает только темной, страстной, насильственной и жестокой. Да?.. Вот как? -- удивился Веркрамп, который никогда прежде не думал о любви под таким углом. -Я хотел сказать, что любовь -- это что-то чистое. Моя любовь. Огонь, горевший до этого в глазах доктора фон Блименстейн, как будто замигал и потух. Любовь - - это желание, - - ответила она. Ее плотно обтянутая нейлоном грудь практически лежала на столе, и от этой груди исходила какая-то неясная, но реально ощутимая угроза, начинавшая уже беспокоить Веркрампа. Он подтянул под столом свои тощие ноги и задумался, о чем же говорить дальше. Я хочу тебя, - - сказала докторша, подкрепив свои слова тем, что вонзила свои малиновые ногти в ладонь Веркрампа. -- Я очень тебя хочу! -- Лейтенант Веркрамп непроизвольно вздрогнул. Под столом мощные колени доктора фон Блименстейн крепко зажали его ногу. -- Я хочу тебя, -- снова повторила она. Веркрамп, уже начинавший чувствовать себя так, как будто он оказался за одним столом с извергающимся вулканом, машинально ответил: - Может быть, мы пойдем? -- и только потом сообразил, как истолкует врачиха это его внезапное желание покинуть ресторан с его относительной безопасностью. Когда они шли к машине, доктор фон Блименстейн взяла Веркрампа под руку и сильно притянула его к себе. Лейтенант открыл машину, подержал дверь, и докторша с легким свистом нейлона села. Веркрамп, у которого прежнее ощущение своей социальной неполноценности сменилось теперь чувством неполноценности сексуальной - так подействовала на него откровенность высказанных врачихой желаний, - неохотно уселся рядом с ней. - Вы не поняли, -- сказал он, запуская мотор, -- я не хочу делать ничего такого, что могло бы испортить этот прекрасный вечер. Рука доктора фон Блименстейн легла в темноте ему на колено и крепко сжала его. - Не надо чувствовать себя виноватым, - - проворковала она. Веркрамп резко включил задний ход. - Я вас слишком уважаю, -- ответил он. Доктор фон Блименстейн положила голову ему на плечо, и он ощутил тяжесть ее ондатровой шубки, почувствовал запах ее сильных духов. - Ты такой стеснительный, - сказала она. Веркрамп выехал со стоянки около отеля и повернул к Пьембургу, огни которого светились впереди, далеко под ними. Внезапно часть огней в городе погасла: была уже полночь. Веркрамп медленно спускался с горы - - отчасти потому, что опасался быть задержанным за вождение в нетрезвом состоянии, но главным образом потому, что его ужасала перспектива оказаться вновь вдвоем в его квартире. Дважды за дорогу доктор фон Блименстейн требовала остановить машину, и оба раза Веркрамп оказывался у нее в объятиях, а ее губы нетерпеливо искали -- и находили -- его тонкий рот. -- Расслабься, дорогой, -- говорила она. Веркрамп внутренне разрывался между желанием и нежеланием отвечать на приступы ее страсти, и эта раздвоенность в какой-то степени успокаивала голос его совести и в то же время создавала у доктора фон Блименстейн впечатление, что Веркрамп ей отвечает. -- Сексу надо учиться, -- сказала она. Но Веркрампу можно было этого и не говорить. Он снова включил мотор и двинулся вперед, а тем временем доктор фон Блименстейн объясняла ему, что для мужчины естественно бояться секса. Когда они добрались до квартиры Веркрампа, у лейтенанта уже окончательно развеялась вся эйфория, возникшая было после того, как врачиха рассказала ему, каким образом она собирается лечить полицейских, которым нравилось совокупляться с цветными девками. Странное сочетание животной страсти и клинической объективности, проявлявшееся всякий раз, когда врачиха заговаривала о сексе, уже вызвали в лейтенанте такое отвращение к этому занятию, какого не смог бы породить никакой электрошок. Прекрасный был вечер, -- сказал Веркрамп, останавливая машину вплотную к дожидавшейся у его дома машине докторши. Но доктор фон Блименстейн не собиралась еще прощаться с ним. А мы не зайдем выпить на посошок? -- спросила она, и, когда Веркрамп замешкался с ответом, добавила: -- Кажется, я забыла у тебя в квартире сумочку, так что придется подняться. Веркрамп тихонько пошел вверх по лестнице. - Не хочу беспокоить соседей, - - шепотом объяснил он. Голосом, рассчитанным, казалось, на то, чтобы разбудить даже мертвых, доктор фон Блименстейн заявила, что будет вести себя тихо, как мышка, и последовала за ним. Пока он возился с ключом, отыскивая его, вставляя в замок и отпирая дверь, докторша настойчиво пыталась поцеловать Веркрампа. Оказавшись в квартире, она сняла шубку и уселась на диван, выставив ноги таким образом, чтобы они напоминали о желании, высказанном ею во время разговора в ресторане. Волосы ее рассыпались по диванным подушкам, руки были протянуты к лейтенанту. Веркрамп сказал, что приготовит кофе, и отправился на кухню. Когда он вернулся, основной свет в комнате был выключен, горела только маленькая лампочка в углу, возле которой он обычно читал, а доктор фон Блименстейн возилась с его радиоприемником. - Хочу поймать какую-нибудь музыку, -- сказала она. Громкоговоритель, установленный над диваном, потрескивал. Веркрамп поставил чашки с кофе и повернулся, чтобы заняться приемником, но докторша уже забыла о музыке. Она стояла перед ним с той же мягкой улыбкой, какую Веркрамп видел у нее на лице в тот день, когда впервые встретил ее в больнице. Раньше чем Веркрамп успел увернуться, симпатичная докторша прижала его к дивану с той профессиональной ловкостью, которой лейтенант когда-то восхищался. Ее губы заглушили слабый протест Веркрампа, и чувство вины у лейтенанта окончательно исчезло. В ее руках он был совершенно беспомощен и ничего уже не мог сделать. Глава четвертая Коммандант Ван Хеерден вышел из здания городской библиотеки Пьембурга, сжимая в руках томик книжки "Похожий на всех" с тем предчувствием чего-то необыкновенного, какое он в последний раз испытал еще мальчишкой, когда по выходным с жадностью разглядывал кадры из новых фильмов в витрине местного кинотеатра. Он торопливо шел по улице, время от времени поглядывая на книжку, обложка которой была украшена каким-то орнаментом, а сзади красовался портрет великого писателя. Всякий раз, когда Ван Хеерден смотрел на это лицо с полуприкрытыми веками и залихватскими усами, он преисполнялся просто-таки физическим ощущением той социальной иерархии, которой так жаждала его душа. Портрет источал такую уверенность в незыблемости однажды установленного порядка вещей, что у ком-манданта исчезли все сомнения в реальности добра и зла, появившиеся под влиянием двадцатипятилетней службы в южноафриканской полиции. Разумеется, у комманданта Ван Хеердена не было никаких оснований хоть на мгновение усомниться в существовании зла. Но его выводило из душевного равновесия явное отсутствие противоположного начала. А поскольку коммандант был совершенно не склонен к абстрактному теоретическому мышлению, то, чтобы поверить в Добро, к которому так стремился в душе, он должен был увидеть его практически. Еще лучше, если бы это Добро оказалось воплощенным в каком-то человеке или же выраженным в каких-либо социально приемлемых формах. И вот сейчас наконец-то лицо, смотревшее как будто сквозь него с обложки книги "Похожий на всех", неоспоримо доказывало, что ценности, которым коммандант Ван Хеерден придавал столь большое значение, -- такие, как рыцарство и отвага, -- еще существуют в мире. Придя домой, коммандант приготовил себе чай, удобно устроился в кресле, поставил чайник и чашку рядом и погрузился в чтение. "Ева Мэллори Кейрю наклонила свой очаровательный подбородок", -- прочел он первую фразу. И по мере того как Ван Хеерден углублялся в книгу, мир, с которым ежедневно сталкивала комманданта его работа, -- мир грязных преступлений, убийств и мошенничества, грабежей и разбоя, трусости и предательства, -- исчезал. А вместо него возникал иной, в котором легко и уверенно жили неизменно остроумные и прекрасные женщины и великолепные мужчины и где все истории всегда имели счастливый конец. Увлеченно следя за приключениями Джереми Брока, капитана Тоби Рейджа, не говоря уж об Оливере Понсфоуте и Симоне Болье, коммандант чувствовал, что наконец-то попал в тот мир, в который всегда стремился. Лейтенант Веркрамп, сержант Брейтенбах и все шестьсот подчиненных были мгновенно позабыты. Коммандант читал, не отрываясь, несколько часов подряд, чай его давным-давно остыл. Некоторые особенно понравившиеся ему места он перечитывал вслух, чтобы насладиться не только смыслом, но и звучанием фраз. Когда он взглянул на часы, был уже час ночи, и коммандант поразился тому, как незаметно пролетело время. Но утром ему не нужно было вставать рано, и потому он решил читать дальше и перешел к следующему эпизоду. "Жемчуг, который подарил мне Джордж, я небрежно бросила, и он валялся рядом, бледный, как будто от возмущения", -- прочел вслух коммандант, подражая, как он полагал, женскому голосу. "Я сняла этот жемчуг, потому что не хотела, чтобы в такой момент на мне были его подарки. Мне хотелось, чтобы меня обвивали только твои руки". Пока коммандант Ван Хеерден с наслаждением уносился из мира неприятных и грязных реалий в мир чистых грез и фантазии, лейтенант Веркрамп занимался прямо противоположным. Именно сейчас, когда все его сладострастные мечты в отношении доктора фон Блименстейн, которым он предавался в бесконечные бессонные ночи, были так близки к осуществлению, -- именно сейчас сама мысль об их осуществлении представлялась Веркрампу невыносимой. Все, что казалось привлекательным в докторе фон Блименстейн, когда она была далека и мечты о ней оставались чистой абстракцией, теперь вдруг потеряло притягательность. Вместо этого пришло понимание, что она -- очень крупная женщина с огромной грудью и мускулистыми ногами. Удовлетворять ее сексуальные потребности у Веркрампа не было ни малейшего желания. А кроме того, он жил в доме, построенном таким образом, что звуки из одной квартиры отчетливо проникали в другую. И в дополнение ко всем его несчастьям докторша была просто пьяна. Веркрамп сделал глупость. Полагая, что при помощи виски у нее можно будет вызвать женский эквивалент алкогольной импотенции, он усердно подливал ей из бутылки, которую держал для особо торжественных случаев, и был поражен не только способностью докторши выпить невероятное количество виски, но и тем, что оно лишь усиливало ее сексуальные стремления. Веркрамп решил, что надо действовать иначе, и отправился на кухню готовить кофе. Он только зажег плиту, как из гостиной донесся какой-то странный и очень громкий шум, и лейтенант кинулся посмотреть, в чем дело. Доктор фон Блименстейн включила его магнитофон. "Хочу жить в старомодном доме, окруженном старомодным забором, замужем за старомодным миллионером", -- громко пела Эрта Китт. Подпевавшая ей доктор фон Блименстейн была скромнее в своих желаниях. Хочу, чтобы ты любил меня, только ты, и никто другой, - - проникновенно напевала она голосом, на несколько децибел превышавшим все допустимые пределы. О Боже, - простонал Веркрамп, пытаясь протиснуться мимо нее к магнитофону, - ты же перебудишь всех соседей! Скрип кровати в квартире наверху доказывал, что соседи уже обратили внимание на призывы докторши, пусть даже сам Веркрамп оставался к ним равнодушен. - Хочу, чтобы меня любил ты, только ты, мой ба-буби-дууп, - - продолжала петь доктор фон Блименстейн, зажимая Веркрампа в объятия. Эрта Китт заявила всему миру о своем желании иметь несколько старомодных нефтяных скважин. Веркрамп чувствовал себя особенно неудобно еще и потому, что теперь весь дом знал о его склонности к цветным певичкам. - Почему бы нам не заняться любовью, дорогой? - спросила докторша, которой удавалось как-то так выражать свои сексуальные желания, что это вызывало особенно болезненную реакцию у Веркрампа. Хорошо, хорошо, -- умиротворяюще сказал он, пытаясь выскользнуть из ее объятий. -- Если только... Если только я была бы единственной женщиной в мире, а ты -- единственным мужчиной, -- проревела докторша. Только не это, - - Веркрамп пришел в ужас от подобной перспективы. - Вы не единственный в мире, - послышался голос из верхней квартиры. -- Могли бы и обо мне подумать. Вдохновленный этой поддержкой, придавшей ему сил, Веркрамп вырвался из рук докторши и упал спиной на диван. Дай мне, дай мне то, чего я так хочу, -- сменила мелодию докторша, продолжая громко петь. Черта с два тут поспишь, -- прокричал мужской голос сверху, явно выведенный из себя беспорядочным репертуаром врачихи. В квартире рядом, где жил религиозный проповедник с женой, кто-то забарабанил в стену. Вскочив с дивана, Веркрамп бросился к магнитофону. Дай мне выключить эту цветную, -- завопил он. Эрта Китт пела в этот момент что-то о бриллиантах. Оставь ее, пусть поет. Иди сюда, ты меня заводишь, - прокричала в ответ доктор фон Блименстейн, хватая Веркрампа за ноги и с грохотом обрушивая его на пол. Усевшись на него верхом, она прижалась к нему так, что одна из ее подвязок оказалась у его во рту, и принялась лихорадочно расстегивать его брюки. С отвращением, которое было следствием слабого знакомства с женской анатомией, Веркрамп выплюнул подвязку и попытался повернуться, но оказался в еще худшем положении. Он ничего не видел - обзор ему совершенно бесстыдно закрывали ягодицы докторши, ее пояс и те части тела, которые так часто фигурировали в мечтах и фантазиях Веркрампа, но при столь близком знакомстве с ними потеряли всякое очарование. Веркрамп боролся изо всех сил, чтобы элементарно не задохнуться. Именно в этот, совершенно неподходящий момент и решил вмешаться в происходящее коммандант. Его фальцет, во много раз усиленный электроникой Веркрампа, слился с контральто Эрты Китт, добавив ей своеобразного очарования, и с непрерывными требованиями доктора фон Блименстейн, чтобы Веркрамп лежал спокойно и не дергался. Симона, -- пропищал коммандант, не подозревая, какой эффект производят его слова в полумиле от его дома, -- в эту последнюю ночь мы похоронили заживо нашу любовь, нашу чудесную, благословенную страсть. Мы похоронили ее заживо. Ч-ч-что эт-то? -- спросила доктор фон Блименстейн, которая, будучи под хмельком, не обратила внимания на все предыдущие мольбы Веркрампа. Пусти меня, - - завопил Веркрамп, которому слова комманданта о захоронении кого-то заживо показались чрезвычайно важными. Здесь кого-то убивают! -- пронзительно завизжала жена проповедника в соседней квартире. Я, похоже, схожу с ума. Мне всегда казалось, что она давно уже умерла, -- продолжал коммандант. Ч-ч-что эт-то? -- вскрикнула снова доктор фон Блименстейн, силясь спьяну уловить какой-то смысл в отчаянных воплях Веркрампа, бесстрастных признаниях комманданта и пении Эрты Китт, которая сейчас пародировала голос турка, что, естественно, сильно осложняло попытки разобраться во всей этой какофонии. На лестничной площадке жилец с верхнего этажа уже грозился взломать дверь квартиры Веркрампа. Посреди всей этой суеты и шума сам лейтенант Веркрамп лежал, уже почти задохнувшись, лилово-синий, уставившись на пунцовые оборки изысканных трусиков доктора фон Блименстейн. Наконец в паническом страхе перед возможностью оказаться кастрированным, он впился зубами в то, что находилось прямо у него перед носом. С диким воплем, который был слышен, наверное, за добрых полмили -- как будто в ответ на него ком-мандант у себя дома перестал читать вслух, -- доктор фон Блименстейн рванулась через всю комнату, таща за собой совершенно обезумевшего Веркрампа, запутавшегося в ее нижнем белье. То, что последовало вслед за этим, представлялось лейтенанту Веркрампу сущим адом. Жилец из верхней квартиры, теперь уже окончательно убежденный в том, что тут происходит какое-то жуткое преступление, изо всех сил налегал на входную дверь. А доктор фон Блименстейн, уверенная, что ей наконец удалось пробудить страсть в своем любовнике, но предпочитавшая, чтобы эта страсть находила более традиционное выражение, опрокинулась на спину. Лицо Веркрампа торчало посреди разорванных пунцовых оборок, он растерянно оглядывался по сторонам, пытаясь сообразить, где он и что с ним происходит, чем-то напоминая при этом внезапно сбитого с ног футболиста. В этот самый момент распахнулась входная дверь, и| сосед сверху ошарашенно уставился на открывшуюся его взору картину. Ну, милый, скорее же, скорее, -в экстазе выкрикивала доктор фон Блименстейн. Веркрамп внесебя от бешенства вскочил на ноги. Какое вы имеете право вламываться в чужую квартиру?! - заорал он, отчаянно пытаясь скрыть за внешней яростью собственное замешательство и растерянность. Продолжая лежать на полу, доктор фон Блименстейн энергично вмешалась. - Коитус интерраптус, коитус интерраптус! -- стала вдруг выкрикивать она. Веркрамп ухватился за эту фразу, показавшуюся ему профессионально-медицинской. Она эпилептик, -- объяснил он странные телодвижения, которые совершала докторша. - - Она из больницы в Форт-Рэйпире. О Господи! - - поразился сосед, сам теперь почувствовавший себя смущенным. В этот момент в комнату ворвалась жена проповедника. Ничего, ничего, -- принялась она утешать докторшу. -- Все будет в порядке. Мы здесь. Воспользовавшись всеобщей неразберихой, Веркрамп незаметно выскользнул из комнаты и заперся в ванной. Смертельно бледный от пережитого унижения и отвращения ко всему происшедшему, он просидел там до тех пор, пока не приехала "скорая помощь", чтобы забрать врачиху в больницу. Все это время доктор фон Блименстейн в гостиной пьяно выкрикивала что-то насчет эрогенных зон и отрицательных эмоциональных последствий прерывания полового акта. Когда все разошлись, Веркрамп выбрался из ванной и злобно обозрел оставшийся в гостиной погром. Единственное, что хоть как-то утешало его и компенсировало все пережитые ужасы, было то, что подтвердились его подозрения в отношении комманданта. Веркрамп постарался вспомнить, о чем же говорил этот мерзкий фальцет. Что-то насчет похорон кого-то заживо. Как ни странно, но весь минувший вечер был как будто специально предназначен для того, чтобы создать у лейтенанта Веркрампа впечатление, что наиболее уважаемые люди способны на самые странные поступки. В одном лейтенант был абсолютно уверен - он не желал бы больше никогда в жизни встречаться с доктором фон Блименстейн. Такое же чувство было и у комманданта Ван Хеер-дена, когда наутро он прибыл на работу, более чем когда-либо преисполненный решимости вести себя как джентльмен. Анкета, составленная доктором фон Блименстейн, вызвала бурю протестов в полицейском управлении Пьембурга. - Это часть кампании по борьбе с распространением коммунизма, - втолковывал коммандант сержанту Де Коку, которого полицейская общественность отрядила к руководству, чтобы выразить недоумение и недовольство сотрудников этой анкетой. Какая связь между размерами сисек черной няньки и распространением коммунизма? - домогался сержант. Коммандант Ван Хеерден вынужден был согласиться, что связь в данном случае действительно непонятна. Спросите лучше об этом у лейтенанта Веркрампа, - - сказал коммандант, - - это его затея. На мой взгляд, незачем отвечать на этот грязный вопросник. Лично я, во всяком случае, не собираюсь. Слушаюсь, сэр. Благодарю вас, сэр, -- ответил сержант и отправился отменять распоряжения Веркрампа. После обеда коммандант снова отправился в гольф-клуб в надежде опять увидеть четверку, называвшую себя "клубом Дорнфорда Йейтса". От нечего делать он немного поиграл, отправив несколько мячей неизвестно куда, но быстро покинул поле. Уже подходя к окружавшей здание клуба веранде, он с радостью увидел, как старинный "роллс-ройс" бесшумно свернул с шоссе на дорогу к клубу, проехал по ней и остановился напротив игрового поля. За рулем сидела миссис Хиткоут-Килкуун. Одета она была в голубой свитер и голубую юбку и подходящие по тону перчатки. Какое-то время она еще посидела в машине, а затем вышла и обошла вокруг капота с такой задумчивой мечтательностью во взоре, которая тронула ком-манданта до глубины души. - Простите, -- обратилась она к нему, облокачиваясь на радиатор машины с элегантностью, какую коммандант видел лишь на обложках самых дорогих женских журналов, -- не могли бы вы мне помочь? Сердце комманданта Ван Хеердена застучало как бешеное. Коммандант ответил, что для него помочь ей было бы большой честью. - Я совершенно ничего не понимаю в машинах, - продолжала миссис Хиткоут-Килкуун. - Не могли бы вы посмотреть, что с ней такое случилось? Я так глупа во всех этих делах... С галантностью, скрывавшей его полное незнание машин вообще и старинных "роллс-ройсов" в частности, коммандант неловко завозился с запорами капота, но в конце концов открыл их и начал копаться в моторе, стараясь отыскать хоть какую-то причину того, почему машина вышла из строя именно в тот самый удачный момент, когда она доехала до места назначения. Миссис Хиткоут-Килкуун, стоя рядом, подбадривала его снисходительной улыбкой и пустой болтовней очаровательной женщины. -- Когда дело касается всякой техники, я чувствую себя совершенно беспомощной, -- ворковала она, пока коммандант, разделявший ее чувства, с надеждой совал палец в карбюратор. Палец удалось засунуть неглубоко, что коммандант счел обнадеживающим признаком. Затем он осмотрел ремень вентилятора и проверил уровень масла. Этим его знакомство с автомобилем было исчерпано, и потому коммандант решил отказаться от дальнейшего выполнения непосильной для него задачи. Прошу прощения, -- сказал он, --но никаких явных неисправностей я не вижу. Наверное, у меня просто кончился бензин, - улыбнулась миссис Хиткоут-Килкуун. Коммандант Ван Хеерден посмотрел на указатель и увидел, что тот показывал "пусто". Действительно, -- подтвердил он. Миссис Хиткоут-Килкуун еле слышным голосом принесла свои извинения. - Я вам доставила столько хлопот, -- прошептала она. Но коммандант Ван Хеерден чувствовал себя по-настоящему счастливым оттого, что никаких хлопот у него не возникло. Что вы, не стоит благодарности, -- ответил он краснея и уже собрался было пойти смыть где-нибудь с рук масло, но миссис Хиткоут-Килкуун остановила его. Вы были так добры, -- сказала она, -- пойдемте в бар, я просто обязана вас угостить. Коммандант попробовал было отговориться, но она не желала ничего слушать. - Я позвоню в гараж, чтобы привезли бензин, - сказала она, -- а потом присоединюсь к вам на веранде. Некоторое время спустя они сидели на веранде, и миссис Хиткоут-Килкуун, потягивая через соломинку холодный сок, расспрашивала комманданта о его работе. Быть сыщиком -- это, наверное, так интересно, - говорила она. -- Мой муж уже на пенсии, знаете ли. Я не знал, -- ответил коммандант. - Конечно, он еще занимается немного биржевыми делами, акциями, - продолжала она, - но это ведь не совсем то же самое, правда? Коммандант согласился, что это действительно не то же самое, хотя и не понял, что, собственно, с чем сравнивается. Пока миссис Хиткоут-Килкуун продол жала болтать, коммандант упивался всеми подроб ностями ее платья, туфель из крокодиловой кожи, в тон подобранной сумочки, неброских жемчужных се режек и восхищался утонченностью ее вкуса. И даже то, как она положила ногу на ногу, придавало ей какую-то скромность неотразимую, по мнению комманданта Ван Хеердена. Вы из этих краев? -- как бы невзначай поинтересовалась миссис Хиткоут-Килкуун. У моего отца была ферма в Кэроу, -- ответил коммандант. - Он разводил коз. - Произнося это, коммандант сознавал, что занятие его отца не слишком престижно. С другой стороны, он знал, что быть землевладельцем значило в глазах англичанина очень многое. Миссис Хиткоут-Килкуун вздохнула. Я так люблю здешние пейзажи, - проговорила она. -- Это одна из причин, почему мы приехали в Зулулэнд. Знаете, мой муж вышел после войны в отставку, и мы уехали в Умтали, и нам там очень нравилось, но климат стал как-то плохо сказываться на нем, и мы переехали сюда. Мы выбрали Пьембург, потому что нам обоим очень нравится здешняя атмосфера. Она так напоминает это великолепное fin de siecle, вы не находите? Коммандант, который не знал, что означает fin de siecle, ответил, что ему Пьембург нравится тем, что все в нем дышит добрым старым временем. - Вы совершенно правы, - согласилась миссис Хиткоут-Килкуун. -- Муж и я, мы настоящие ностальгиоманы. Если бы только можно было повернуть часы назад! Какая прежде была во всем элегантность, ка кое очарование, какое изящество! Те времена невозможно и вспоминать без грусти. - Она вздохнула, и коммандант, ощутив, что впервые в жизни встретил действительно родственную душу, вздохнул с ней вместе. Какое-то время спустя бармен доложил, что бензин в "роллс-ройс" залит, и коммандант встал, чтобы попрощаться. - Не буду вас задерживать, - вежливо произнес он. Большое спасибо вам за помощь, - ответила миссис Хиткоут-Килкуун и протянула руку в перчатке. Коммандант взял эту руку и, повинуясь внезапному импульсу, пришедшему, должно быть, с сорок девятой страницы "Похожего на всех", прижал ее к губам. Ваш слуга, -- пробормотал он. Прежде чем миссис Хиткоут-Килкуун успела что-либо сказать, он повернулся и ушел и несколько минут спустя уже ехал по направлению к Пьембургу, испытывая какое-то странное приподнятое настрое ние. Вечером того же дня он взял в библиотеке книгу "Берри и компания" и отправился домой в предвкуше нии вдохновения, которое, несомненно, ждало его в обществе героев Йейтса. Где ты была? спросил жену полковник Хиткоут-Килкуун, когда та вернулась домой. Ты не поверишь, но я