ожить кусок сырого мяса - и все пройдет. Надо будет взять с утра на кухне. Он снял пиджак и принялся расстегивать жилетку, как вдруг кто-то отворил дверь сторожки. Кухмистер быстро застегнул жилетку, накинул пиджак и прошел в кабинет. Пупсер стоял в дверях подъезда и смотрел, как Кухмистер прошел по двору и скрылся под аркой. Что ж, по крайней мере он не остался лежать на снегу, уже хорошо. И все-таки Пупсер не мог вот так просто взять и вернуться к себе. Нужно было пойти и посмотреть, как там старик. Он пересек двор и вошел в сторожку. Внутри никого не было, и он хотел было отправиться спать, как вдруг дверь спальни открылась и на пороге появился Кухмистер. Правый глаз его почернел и распух. Старое, испещренное венами лицо казалось каким-то перекошенным. - Ну? - выдавил Кухмистер. Здоровый глаз со злостью уставился на Пупсера. - Я... это... пришел извиниться, - смутился Пупсер. - Извиниться? - спросил Кухмистер с таким видом, будто не понимает, о чем идет речь. - Извиниться за то, что вас ударил. - Кто вам сказал, что вы меня ударили? - от свирепого взгляда лицо Кухмистера еще более перекосилось. Пупсер почесал лоб. - Ну, в общем, извините. Я подумал, что лучше все-таки вас проведать. - Вы, наверное, думали, что я доложу Декану. Нет, будьте спокойны. Вы же скрылись. Пупсер покачал головой. - Нет же, нет. Я подумал, что, может, я... это... ну, ушиб вас. Кухмистер мрачно улыбнулся. - Ушиб? Меня ушиб? Да разве это ушиб? - Он повернулся к Пупсеру спиной, прошел в спальню и закрыл за собой дверь. Пупсер вышел во двор. Ничего не поймешь. Сбиваешь старика с ног, а он даже не обижается. Где логика? Какая-то бредовая иррациональность. Пупсер вернулся к себе и улегся спать. - 3 - Ректору не спалось. Давешнее угощение ударило по желудку, а собственная речь - по его психике. Жена преспокойно почивала на соседней кровати. Она-то спала, не спал сэр Богдер. И как всегда при бессоннице, он снова и снова прокручивал в мыслях события дня. Мудро ли он поступил? Стоило ли оскорблять чувства обитателей колледжа? Он тщательно все рассчитал, и казалось, что известность Ректора в политических кругах оградит его от нареканий. Что бы там ученые мужи ни говорили, репутация сторонника умеренных и в сущности своей консервативных реформ не позволит обвинить его в стремлении к переменам ради перемен. Еще в бытность свою министром сэр Богдер придумал лозунг "Преобразования без перемен"; кстати, под этим лозунгом недавно прошли налоговые реформы. И сэр Богдер гордился своим консервативным либерализмом, а в минуты откровения с самим собой называл это авторитарным попустительством. Он бросил колледжу вызов, взвесив все за и против, и вызов этот был оправдан. Покерхаус безнадежно устарел, отстал от жизни, а для человека, который всю жизнь только и делал, что пытался идти в ногу со временем, не было греха страшнее. Сэр Богдер всегда выступал за единое среднее образование, во что бы оно ни встало. Будучи председателем комитета по высшему образованию, сэр Богдер преложил открыть политехнические курсы для умственно отсталых. Он гордился тем, что лучше всех понимает, что именно пойдет на пользу стране. Жена его, леди Мэри, такую точку зрения полностью разделяла. Ее семья неукоснительно придерживалась либеральных взглядов и по сей день сохраняла традиции вигов, увековечив их в своем девизе - Laisser Mieux {0ставить лучшее (фр.).}. Сэр Богдер взял девиз на вооружение и, видно, вспомнив знаменитое изречение Вольтера {Имеются в виду слова Панглоса, герой романа Вольтера "Кандид": "Все к лучшему в этом лучшем из миров".}, стал врагом "лучшего" в любом проявлении. Он не верил в пословицу "Учись доброму, а плохое само придет" и полагал, что надо учиться всему. Все, что нужно молодежи, - так это первоклассное образование, а вот преподавателям Покерхауса - хорошая встряска. Ничто не нарушало ночной тишины, только часы на башне да колокольный звон возвещали о том, что вот и еще один час прошел. Сэру Богдеру казалось, что звук этот доносится из средневековья и есть в нем что-то излишне предостерегающее. Новый Ректор обдумывал план действий. Перво-наперво он велит составить подробную ведомость всех расходов колледжа. Придется кое на чем сэкономить - задуманные перемены потребуют денег. Экономия средств сама по себе вызовет в Покерхаусе ряд изменений. На кухне слишком много народу, справятся и меньшим числом. Но действовать надо с умом: многие привычки Покерхауса коренятся именно здесь. На это дело ученые мужи никогда средств не жалели, деньги на кухню текли рекой. Если осторожно проводить кампанию сокращения этой статьи расходов, то изменится и характер колледжа. Сэкономленные деньги пойдут на хорошее дело: поднимутся новые корпуса, увеличится число студентов. За плечами сэра Богдера были сотни часов заседаний в различных комитетах, и он предвидел, какие возражения возникнут у членов Совета. Одни и слышать не захотят о переменах на кухне. Другие скажут, что студентов в колледже и так предостаточно. На лице сэра Богдера засияла счастливая улыбка. Такая разноголосица мнений ему только на руку. За спорами забудут, с чего все началось, и он выступит в роли арбитра между враждующими сторонами. А то, что именно он заварил кашу, никто и не вспомнит. Но сначала нужен союзник. И сэр Богдер стал мысленно перебирать кандидатуры преподавателей в поисках слабого звена. Декан будет категорически против любого увеличения числа студентов, а благовидный предлог найдется. Это якобы разрушит христианскую общину, которой Покерхаус-де является. Точнее говоря, будет трудно насаждать дисциплину. Сэр Богдер поставил Декана на одну чашу весов. С этой стороны помощи ждать не приходится, разве что косвенной. Дело в том, что замшелый консерватизм Декана раздражал ученых мужей. А Старший Тьютор? Тут случай посложнее. В свое время он был заядлым гребцом. Может, он и согласится увеличить прием в колледж, ведь это усилит команду гребцов и увеличит шансы на победу в регате. Но кухню он трогать ни за что не позволит: а то еще не дай Бог членов гребного клуба перестанут кормить вдоволь. Ректор решил пойти на компромисс. Он даст стопроцентную гарантию: что бы там на кухне ни сокращали, гребной клуб всегда получит свой бифштекс. Итак, Старшего Тьютора можно-таки переманить на свою сторону. Сэр Богдер поставил его на другую чашу весов и обратился мыслями к Казначею. "Вот он-то мне и нужен", - подумал Ректор. Если заручиться поддержкой Казначея, тот окажет делу перемен неоценимую услугу. Экономность в кухонных делах и увеличение студенческих пожертвований несомненно улучшат финансовое положение колледжа. Казначей будет обеими руками "за", и с его мнением им придется считаться. Чутье сэра Богдера - краеугольный камень его успеха - подсказывало ему: кто-кто, а Казначей будет держать нос по ветру. Он несомненно честолюбив. Вряд ли его удовлетворяет скромная жизнь и не менее скромная должность в колледже. А тут как раз должны создать несколько королевских комиссий (у сэра Богдера были точные сведения: он ушел в отставку не так давно). Чем не место для Казначея? Пусть это ничтожество принесет хоть какую-то пользу людям и получит признание, которое вознаградит наконец его за отсутствие достижений. Сэр Богдер был на все сто уверен, что сможет пристроить Казначея. В королевских комиссиях всегда найдется местечко для людей подобного рода. Итак, он сосредоточит все внимание на Казначее. Довольный своим планом. Ректор повернулся на бочок и уснул. В семь часов сэра Богдера разбудила жена. У нее была идея фикс: кто рано ложится и рано встает, здоровье, богатство и ум наживет. От этого он страдал всю жизнь. Жена шумно возилась в спальне, особой чуткостью она не отличалась, даже когда занималась благотворительностью. А сэр Богдер еще раз задумался о характерных чертах жены, которые всегда пришпоривали его политическое честолюбие. Леди Мэри нельзя было назвать привлекательной. У нее была угловатая нескладная фигура - под стать уму. - Пора вставать, - сказала она, заметив, что сэр Богдер приоткрыл глаз. "Приказы станешь обсуждать - ты не у дел, умри, но выполни - вот твой удел", - подумал сэр Богдер и протянул ноги, пытаясь нашарить тапочки. - Как банкет? - спросила леди Мэри и принялась так лихо засупонивать хирургический корсет, что сэр Богдер невольно вспомнил о скачках. - Так, терпимо, - зевнул он. - Подавали лебедя, фаршированного чем-то вроде утки. Мой бедный желудок! Я полночи не спал. - Ты уж поосторожней, не ешь что попало. - Леди Мэри закинула ногу на ногу: так было удобней натягивать чулки. - Еще чего доброго удар хватит. Сэр Богдер поспешил оторвать взгляд от ног жены. - Вот-вот, - быстро заговорил он, - это фирменная болезнь Покерхауса. Апоплексический удар, вызванный обжорством. Старая традиция колледжа. Ничего, я ее с корнем вырву. - Давно пора, - согласилась леди Мэри. - Какой позор: в наше время изводить столько хороших продуктов на каких-то прожорливых старикашек. При одной мысли об этом у меня... Сэр Богдер заперся в ванной и открыл кран. Но ни дверь, ни шум воды не смогли заглушить сетования жены по поводу голодающих детей Индии. Он посмотрелся в зеркало и тяжко вздохнул. Опять она ни свет ни заря завела свою волынку. С самого утра устроила панихиду. Что бы она делала, не будь в мире голода, ураганов, эпидемий тифа? Он побрился, оделся и вышел к завтраку. Леди Мэри с такой жадностью читала "Гардиан", что стало ясно: речь идет о стихийном бедствии невиданных масштабов. Сэр Богдер поостерегся спрашивать, что там случилось, а только пробежал пару счетов. - Дорогая, - выдавил он наконец, - я сегодня встречаюсь с Казначеем. Может, пригласим его отобедать с нами? Скажем, в среду. Леди Мэри оторвалась от газеты. - Только не в среду. У меня собрание. Лучше в четверг. Хочешь, я еще кого-нибудь приглашу? А то ваш Казначей, кажется, довольно серенькая личность. - У него есть и хорошие стороны, - ответил Ректор. - Ладно, договорюсь с ним на четверг. Он взял "Тайме" и пошел в кабинет. Порой лихорадочная общественная деятельность жены омрачала его существование. Интересно, что за собрание будет в среду. Может, речь пойдет о жестоком обращении с детьми? Ректора передернуло. В кабинете Казначея зазвонил телефон. - А, господин Ректор. Да-да, конечно. Нет-нет, что вы. Хорошо, через пять минут. - Он положил трубку и довольно улыбнулся. Кажется, Ректор вот-вот начнет его вербовать. И приглашает он только его одного. Окна кабинета смотрели в сад, на буковую аллейку, что вела к апартаментам сэра Богдера. Ни души. Казначей вышел на улицу и побрел по лужайке. Ночью он обдумал план действий, но теперь решил пересмотреть его. Как было бы соблазнительно возглавлять оппозицию переменам в Ученом совете. В семидесятые годы выгодно занимать твердую консервативную позицию. И в случае отставки или кончины Ректора, преисполненные благодарности ученые мужи могли бы избрать его главой колледжа. Хотя навряд ли. Нет у него того плотоядного добродушия, которое было присуще всем ректорам Покерхауса. Взять хотя бы лорда Вурфорда, на которого Кухмистер только что не молится. А каноник Брюх, который каким-то зловещим образом сочетал азарт болельщика регби с нежной страстью к лимбургскому сыру? Нет, Казначей даже представить себя не мог рядом с такими людьми. Пристать к лагерю сэра Богдера будет куда мудрее. Он постучал в дверь Ректора. Дверь открыла служанка-француженка. - Очень рад вас видеть, - приветствовал гостя Ректор. Он сидел перед камином за большим столом из черного дуба и при появлении Казначея поднялся ему навстречу. - Хотите мадеры? Или чего-нибудь более современного? - Ректор довольно хихикнул. - Кампари, например. Прекрасное средство от холода. В батареях тихо булькало. Казначей подумал и ответил: - Пожалуй, что-нибудь современное будет очень кстати. - Вот-вот, и я того же мнения, - обрадовался Ректор и налил по бокалу. Он подождал, пока Казначей поудобней устроится в кресле, и сказал: - Ну что ж, за дело. - За дело, - поднял бокал Казначей, приняв слова сэра Богдера за тост. Ректор удивленно покосился на него. - Так. Ну хорошо, - сказал он. - Я пригласил вас обсудить финансовые дела колледжа. Как я понял из слов Прелектора, мы с вами разделяем ответственность за них. Я правильно понял? - Совершенно верно, - отозвался Казначей. - Естественно, как и положено Казначею, вы в этом деле полноправный хозяин. Я уважаю такой подход, - продолжал Ректор, - и позвольте вас заверить, я не собираюсь посягать на ваше право решать эти вопросы. - Сэр Богдер добродушно улыбнулся. - Я попросил вас прийти, чтобы уверить: перемены, о которых я вчера говорил, будут носить чисто общий характер. Все формы администрации останутся без изменений. - Да-да, - закивал Казначей. - Полностью с вами согласен. - Приятно слышать. Я и вышел с банкета под впечатлением, что мой маленький демарш вызвал неоднозначную реакцию у наиболее... мм... консервативных старших членов совета. - Наш колледж крепко держится за свои традиции, - ответил Казначей. - Ну, кто-то крепко, а кто-то, может, и не очень. А, Казначей? - Верно подмечено, господин Ректор, - согласился Казначей. Как две старые собаки, кружили они друг подле друга: едва в голосе одного проскальзывала неуверенность, как другой тут же делал стойку: не пахнет ли компромиссом? Перемены неизбежны. Несомненно, несомненно. Нынешние порядки давно устарели. Так и есть, так и есть. И мы облечены властью... О да, о да. Шло время. Тикали алебастровые часы на камине. Пристрелка затянулась на целый час. Снова разлили кампари, на этот раз порция была куда больше, и сэр Богдер отбросил церемонии. - Многие наши студенты - форменные дикари. Вот что мне не нравится, - признался он. - Да, впечатлительные натуры в колледж принимают неохотно, - согласился Казначей и довольно запыхал сигарой. - А успехи в учебе? Это же ужас! Когда мы в последний раз присваивали степень бакалавра с отличием? - В 1956-м, - ответил Казначей. Ректор всплеснул руками. - По географии, - добавил Казначей, подсыпав соль на рану. - По географии. Ну конечно. По чему же еще. - Ректор подошел к окну. Сад стоял, весь покрытый снегом. - Пора все менять. Надо возвращаться к истокам. Основатель колледжа завещал "прилежно заниматься познанием наук". Мы должны принимать людей с хорошей академической подготовкой, а не тех неучей, которых мы вынуждены пестовать сейчас. - Да, но существует одно-два препятствия, - вздохнул Казначей. - Знаю. Первое - Старший Тьютор. Ведь это он отвечает за прием в колледж. - Я, собственно, не о нем. Мы как бы зависим от подписных пожертвований. - Подписные пожертвования? Впервые слышу. - Об этом мало кто знает, кроме, конечно, родителей самых никудышных студентов. Сэр Богдер хмуро уставился на Казначея. - То есть вы хотите сказать, что колледж принимает кандидатов, не обладающих нужными данными? При условии, что их родители отчисляют деньги в фонд пожертвований на нужды колледжа? - Боюсь, что так. Честно говоря, без этих взносов колледж вряд ли бы смог сводить концы с концами, - сказал Казначей. - Чудовищно. Это равносильно торговле дипломами. - Равносильно? Это и есть торговля дипломами. - А как же экзамены на степень бакалавра с отличием? Казначей покачал головой: - Куда нам! Наш конек - обычные дипломы. Старые добрые дипломы бакалавра гуманитарных наук. Мы выдвигаем кандидатуры, и их принимают без вопросов. Ошарашенный сэр Богдер опустился в кресло. - О Бог ты мой, и вы хотите сказать, что без этих... мм... пожертвований... кой черт "пожертвований"! - без этих взяток колледж не просуществует? - Если совсем коротко, то колледж разорен. - Но почему? А как другие справляются? - В других колледжах не так. У большинства из них огромные средства. Они умеют помещать свой капитал. Возьмем, к примеру, Тринити-колледж. Третий в списке крупнейших землевладельцев страны. На первом месте королева, на втором англиканская церковь. Казначеем Кингз-колледжа когда-то был сам лорд Кейнс {Джон Мейнард Кейнс (1883-1946) - английский экономист, автор теории государственного регулирования экономики.}. А у нас, к несчастью, лорд Фигтеберт. Пока Кейнс копил денежки, Фигтеберт пустил все на ветер. Лорд Фигтеберт. Ну тот самый, который накуролесил в Монте-Карло. Помните? Ректор неуверенно кивнул. - Лорд Фигтеберт, - подсказал Казначей. - Там еще была история с банком. - Он что, сорвал банк в Монте-Карло? Солидный выигрыш. Казначей покачал головой: - Да я не про тот банк. Я про "Англиан Лоуленд Банк" в Монте-Карло - наш, английский. Фигтеберт просадил в рулетку два миллиона. Представляете, какая трагедия. - Еще бы, - согласился Ректор. - И как это он себе пулю в лоб не пустил? - Так трагедия-то для банка, а не для Фигтеберта. Тот-то вернулся как ни в чем не бывало, и в конечном счете его избрали главой Покерхауса, - пояснил Казначей. - Избрали? Что за блажь - выбрать Ректором человека, разорившего колледж. Я думал, его линчевали. - Сказать по правде, колледж некоторое время от него зависел. Как мне рассказывали, доходы с имения Фигтеберта помогли нам в тяжелые времена. - Казначей тяжело вздохнул. - Так что, в принципе, господин Ректор, я вас поддерживаю, но боюсь, что... мм... затруднительное положение, в котором находится наша казна, не может не наложить определенных ограничений на процесс проведения в жизнь задуманных вами перемен. Как говорится, по одежке протягивай ножки. Казначей допил кампари и встал. Ректор уставился в окно, на белый сад. Снова пошел снег, но Ректор даже не заметил. Он думал совсем о другом. О своей долгой карьере. И тут его осенило, что история повторяется: доводы Казначея ему хорошо знакомы - они те же, что и у министерства финансов и Английского банка. Так было всегда: идеалы сэра Богдера разлетались в щепки, напоровшись на рифы финансовых нужд. На этот раз все будет по-другому. Всю жизнь он терпел неудачу за неудачей. Теперь ему терять нечего. Покерхаус должен измениться, иначе его постигнет та же участь, что банк в Монте-Карло. Вдохновленный Ректор встал и повернулся к Казначею. Но тот уже выскользнул из комнаты и шел себе вперевалку по саду. - 4 - Пупсер проспал. Напряжение, как моральное, так и физическое, вымотало все силы. Когда он проснулся, миссис Слони уже убиралась в соседней комнате: двигала мебель и вытирала пыль. Пупсер лежал в кровати и слушал. Здесь, в Покерхаусе, все как в детской карточной игре, пришедшей из далекого прошлого. Из особых карт с изображением людей разложен пасьянс. Получается "счастливая семейка". Миссис Слони - заправщица постелей. Кухмистер - главный привратник. Декан. Старший Тьютор. Господа и слуги. Миссис Слони возилась в соседней комнате, как медведь в берлоге. Как все-таки чудно распорядилась судьба, отведя Пупсеру роль господина, а миссис Слони сделав бойкой расторопной служанкой - роль, которая никак не вязалась с ее нравом и внушительным телосложением. "Какие странные у нас взаимоотношения", - думал Пупсер. Дело осложнялось тем, что миссис Слони был наделена каким-то грозным очарованием. Наверное, пышность форм таила некую человеческую теплоту, а это такая редкость в равнодушном мире Кембриджа. Другого объяснения не найти. Пышные формы миссис Слони овладели воображением Пупсера (о том, чтобы овладеть ею самой, он и думать не смел). Однако на трезвый взгляд она не обладала никаким особым обаянием. В ней удивляли не столько необъятные формы, сколько огромная силища, мощь. В угрожающей походке миссис Слони проглядывало что-то материнское, а лицо сохранило свежесть и никак не подходило женщине с такими объемами. Только голос выдавал в ней человека заурядного. Голос и речь - незамысловатая, с легким оттенком непристойности. К ее услужливости примешивалась бесцеремонность, от чего Пупсер просто терялся. Он встал и начал одеваться. Вот так парадокс судьбы, размышлял Пупсер: в колледже, который гордится своей верностью прошлому, очевидные прелести миссис Слони так никто и не замечает. Будь сейчас каменный век, она бы была принцессой. Интересно, на каком именно этапе истории женщины типа миссис Слони перестали олицетворять собой все самое прекрасное и чистое, что только было в представительницах ее пола. Размышления Пупсера прервал стук в дверь. - Мистер Пупсер, вы оделись? - закричала миссис Слони. - Подождите, уже кончаю! - заорал в ответ Пупсер. - Кончаете? Что ж, ваше дело молодое, - послышалось бормотание миссис Слони. Пупсер открыл дверь. - У меня и без вас хлопот по горло. - Миссис Слони прошла в комнату так близко от Пупсера, что у того дух захватило. - Можно подумать, я у вас как камень на шее, - съязвил Пупсер. - Скажите пожалуйста - камень! А может, мне даже нравится, когда мне на шею вешаются. Пупсер залился краской. - У меня и в мыслях не было, - с жаром начал оправдываться он. - Куда как приятно женщине такое слышать, - миссис Слони возмущенно сверкнула глазами. - Чем это мы ночью занимались? Видать, не выспались? Услышав это "мы", Пупсер ощутил приятную дрожь и опустил глаза. Громадные ножищи миссис Слони были крепко-накрепко затянуты в ботинки: вот-вот лопнут от жира. Это зрелище повергло Пупсера в трепет. - Сегодня утром мистеру Кухмистеру подсветили глаз, - продолжала она. - Фонарик что надо, и поделом. Давно пора. А я ему, значит, и говорю: "Никак вас кто-то кулачком попотчевал?" И вы представляете, что он мне отвечает? Пупсер покачал головой. - Он мне: "Буду вам очень признателен, миссис Слони, если свои замечания вы оставите при себе". Да, так прямо и говорит. Вот так дурья башка! Понятия, как при царе Горохе. Она вышла в другую комнату. Пупсер поплелся за ней и поставил чайник, чтобы сварить кофе. Миссис Слони тем временем бестолково суетилась: переставляла вещи с места на место. Казалось, она работает не покладая рук, но на самом деле таким образом она просто выражала свои чувства. Каждое утро она донимала его пустопорожними разговорами. Пупсер же метался по комнате, словно тореадор, который пытается увернуться от чрезмерно разговорчивого быка. Каждый раз, когда она проносилась мимо, он испытывал животное влечение, несовместимое как с понятиями о вкусе, так и с чувством прекрасного, которое ему должны были бы привить в университете. Наконец он забился в угол и, едва сдерживаясь, наблюдал, как служанка топает по комнате. Слов ее он не разбирал - они превратились в успокаивающее жужжание, в такт которому колыхались ее бедра, а под юбкой, подрагивая, перекатывались буруны ягодиц. - "Ну ладно, - говорю. - Вы и сами знаете, что делать..." - Голос миссис Слони как эхо повторил кощунственную мысль Пупсера. Она нагнулась включить пылесос; глубоко, под блузой, ее груди болтались как черт знает что. Пупсером овладела непреодолимая сила. Он почувствовал, как покидает угол, словно боксер, которому не терпится схлестнуться со своим огромным противником. На языке вертелись разные слова. Слова непрошенные, отвратительные слова. - Я хочу тебя, - выпалил он и тут же спохватился, но, по счастью, как раз в этот момент загудел пылесос. - Чего это вы там сказали? - заглушая рев пылесоса, заорала миссис Слони. В это время она чистила подушки кресла. Лицо Пупсера стало красным, как помидор. - Ничего! - завопил он и вернулся к себе в угол. - Пылесборник набит до краев, - пробормотала служанка и выключила пылесос. Наступила тишина. В ужасе от своего признания, Пупсер прижался к стене. Он уже было собрался вон из комнаты, но тут миссис Слони нагнулась снять крышку с пылесоса. Он смотрел на ее ноги. Эти ботинки, складка жира, пышные ляжки, края чулок, полукружие... - Пылесборник забит, - повторила миссис Слони. - Поди попробуй попылесось, когда он забит. Она выпрямилась, держа в руках пылесборник, серый, набухший... Пупсер закрыл глаза. Миссис Слони вытряхнула пыль в корзину для мусора. По комнате разлетелось серое облачко. - Вы, часом, не захворали, голубчик? - спросила она и заботливо, по-матерински, посмотрела на Пупсера. Он открыл глаза и взглянул на нее в упор. - Нет, я здоров, - с трудом пробормотал он. Только бы оторвать взгляд от ее губ, таких блестящих, таких густо напомаженных. - Просто не выспался. Бессонница. - Нельзя столько работать. От работы кони дохнут, - сказала миссис Слони. Пустой пылесборник вяло болтался в ее руках. В этой штуке было что-то очень эротичное, что именно, Пупсер даже боялся анализировать. - Ну-ка сядьте-ка, я вам кофе сделаю. Сразу и полегчает. Она схватила его за руку и подвела к стулу. Пупсер тяжело опустился на него и вперился в пылесос. Миссис Слони тем временем снова нагнулась. На этот раз Пупсер увидел больше, ведь теперь он был в сидячем положении, да и поближе к ней. Вот она вставила пылесборник на место и нажала кнопку. Раздался страшный рев, машина с силой всосала мешочек. С не меньшей силой бушевали чувства в душе Пупсера. Миссис Слони выпрямилась и пошла в комнату для прислуги готовить кофе. Пупсер вяло поерзал на стуле. Да что с ним, в самом деле? Надо убираться отсюда поскорее. А то она вернется, и он с собой не совладает. Страшно подумать, что он может натворить. Совсем голову потерял. Еще ляпнет что-нибудь не то. Он собирался тихонько выскользнуть из комнаты, но на пороге появилась миссис Слони с двумя чашками кофе. - Что это вы нынче такой смурной? - сказала она и протянула ему чашку. - К доктору вам надо, к доктору. Не то, не ровен час, сляжете. - Да, - послушно ответил Пупсер. Миссис Слони уселась напротив и принялась неспешно попивать кофе. Пупсер изо всех сил старался не смотреть на ее ноги. Что ж, удалось, но теперь он уставился на ее грудь. - И цвет лица у вас странный, прямо голубой какой-то, - заметила миссис Слони. Пупсер встрепенулся. - Это я голубой? - Он принял слова служанки за оскорбление. - Что, и спросить нельзя? - Она набрала полный рот кофе, причмокнув так, что стало ясно: намекает на что-то неприличное. - Был у меня как-то паренек, - продолжала она, - как вы, такой же. Так на него частенько находило. Бывало бряк на пол - и ну извиваться. Страшное дело. Уж я его к полу прижимаю, прижимаю... Пупсер посмотрел на нее страшными глазами. Он представил, как миссис Слони наваливается на него и прижимает к полу. Вообразить такое и сидеть спокойно было выше его сил. Он дернулся, облился горячим кофе и пулей вылетел из комнаты. Только на улице он почувствовал себя в безопасности. "Так дальше продолжаться не может. Я совершенно потерял над собой контроль. Сначала Кухмистер, теперь миссис Слони". Он поспешным шагом вышел из Покерхауса. Путь его лежал через улицу Клэр, к университетской библиотеке. Миссис Слони осталась одна. Она включила пылесос и стала шуровать щеткой по всей комнате. При этом она хрипло и фальшиво горланила: "Love mе tender, love те true" {"Люби меня нежно, люби меня искренне" (англ.) - слова из песни знаменитого американского певца Элвиса Пресли (1935-1977).}. Ее немузыкальный рев потонул в гуле пылесоса. Декан все утро писал письма членам общества выпускников Покерхауса. Он был секретарем общества и ежегодно присутствовал на обедах в Лондоне и Эдинбурге. Этим его обязанности не ограничивались, он регулярно переписывался с бывшими питомцами колледжа. Многие из них жили в Австралии или Новой Зеландии. Для них письма Декана служили связующим звеном со студенческим прошлым, прошедшим в Покерхаусе. Этим прошлым они до сих пор кичились в обществе. Сам же Декан был только рад, что его друзья по переписке живут так далеко и даже не сомневаются, что в колледже с их студенческих лет ничего не изменилось. Так Декан мог создать видимость, что традиции колледжа свято сохраняются, что было весьма далеко от реального положения дел. После того как новый Ректор выступил с речью, скрывать обман стало нелегко. Старческой руке Декана не хватало уверенности. Она ползла по бумаге, словно черепаха. Эта черепаха умела писать, но очень медленно: уж очень была дряхлая. Время от времени Декан поднимал голову и черпал вдохновение, глядя на ясные черты молодых людей. Их фотографиями был завален стол, и их портреты, выполненные сепией, высокомерно взирали со стен. Декан помнил их пристрастие к спорту, мальчишеские проказы, скомпрометированных ими продавщиц, одураченных портных, проваленные экзамены. Из окна его кабинета был виден фонтан, в котором они купали гомосексуалистов. Здоровый и естественный разгул молодых сил - куда до них нынешним изнеженным эстетам. Прежние-то орды никогда не устраивали голодовки в защиту индийских кули, не протестовали против ареста анархиста в Бразилии, не осаждали отель Гарден Хаус из-за того, что не одобряли политику правительства Греции. Они действовали от души, с размахом. Но и о здравом смысле не забывали. Декан откинулся на спинку кресла и припомнил, как знатно погудели ребята в Ночь Гая Фокса в 1948 году. От взрыва бомбы повылетали все окна здания Сената. А дымовая шашка, сброшенная в уборную на рыночной площади, чуть не стала причиной смерти старика гипертоника. Повсюду валялись осколки фонарей. А как автобус назад толкали! А как летали в воздухе полицейские каски! На Кингз Пэрейд студенты перевернули машину. Там, кажется, беременная женщина была, вспомнил Декан. Потом все скинулись, чтобы заплатить ей за нанесенный ущерб. Эх, добрейшей души ребята! Сейчас в колледже таких не найти. Воспоминания будто оживили Декана, перо скрипело и скрипело без устали. У сэра Богдера силенок не хватит, чтобы менять порядки Покерхауса. Декан уж об этом позаботится. Едва он закончил письмо и уже писал адрес на конверте, как раздался стук в дверь. - Войдите! - крикнул Декан. Дверь отворилась, и вошел Кухмистер. В руках он держал котелок. - Доброе утро, сэр, - сказал он. - Доброе утро, Кухмистер, - ответил Декан. Так уже повелось за двадцать лет, стало своеобразным ритуалом: ежедневный доклад привратника всегда начинался с расшаркивания. - Всю ночь шел сильный снег. - Очень сильный, сэр. Снежный покров не меньше трех дюймов. Декан облизал конверт и тут же заклеил. - Ну и фонарь у вас под глазом. Кухмистер. - Поскользнулся на дорожке, сэр. Лед, знаете ли, - объяснил Кухмистер, - очень скользко. - Скользко? А он, конечно, скрылся? - спросил Декан. - Да, сэр. - Что ж, повезло, - сказал Декан. - Слава Богу, не перевелись еще в Покерхаусе лихие ребята. Что-нибудь еще? - Нет, сэр. Докладывать больше нечего. И не о ком, разве только о нашем дорогом Шеф-поваре. - Шеф-поваре? А что с ним? - Ну, не только с ним, сэр. Со всеми нами. Его очень огорчило выступление Ректора. - Кухмистер говорил осторожно, будто шел по натянутому канату: с одной стороны, соваться со своими непрошенными замечаниями ему не пристало, с другой, в душе бушевало справедливое негодование. Однако при его чине с Деканом очень не пооткровенничаешь. Поэтому Кухмистер решил, что безопаснее будет поведать о негодовании Шефа, а тем самым выразить и свои чувства. Декан повернулся к окну, чтобы избежать затруднительного положения. Он знал, что Кухмистер лукавит, но опасался потворствовать неподчинению или даже поощрять панибратство, пагубное для железной дисциплины. Впрочем, на Кухмистера можно положиться: этот на голову не сядет. - Передайте Шеф-повару: переменам не бывать, - изрек он наконец. - Ректор просто прощупывал почву. Скоро он поймет свое заблуждение. - Да, сэр, - с сомнением произнес Кухмистер. - А то эта речь - одно расстройство, сэр. - Спасибо, Кухмистер, - сказал Декан, намекая, что аудиенция окончена. - Спасибо, сэр, - ответил Кухмистер и вышел из кабинета. Декан повернулся к столу и снова взял в руки перо. Негодование Кухмистера вдохновило его и укрепило решимость сорвать планы сэра Богдера. Например, с помощью рядовых преподавателей. Если их как следует накачать, их мнение и влияние могут сыграть решающую роль. Что ж, накачивать, так накачивать. Кухмистер вернулся к себе и принялся сортировать почту второстепенной важности. Беседа с Деканом только отчасти вернула ему уверенность. Декан стареет. В Ученом совете колледжа его слово уже не такое веское, как раньше. К кому там прислушиваются, так это к Казначею. Но как раз в нем Кухмистер и сомневался. Казначей выписывал "Нью стейтсмен" и "Спектейтор", читал газету "Таймс", в то время как все остальные преподаватели читали "Телеграф" {"Дейли телеграф" - газета правоконсервативного толка, в отличие от консервативных, но более умеренных журнала "Спектейтор" и газеты "Таймс", а также лейбористского журнала "Нью стейтсмен".}. "Ни рыба, ни мясо", - отзывался о нем Кухмистер, а политическая проницательность привратника никогда не подводила. Если Ректор насядет на Казначея, кто знает, на чью сторону он встанет. Не наведаться ли в Кофт, к генералу сэру Кошкарту О'Трупу? Кухмистер по традиции бывал у него каждый первый вторник месяца. Привратник рассказывал о последних новостях в колледже и, кроме того, перекидывался парой слов с надежным парнем, состоявшим при скаковых конюшнях сэра Кошкарта. В былые времена, благодаря его сведениям. Кухмистер пополнял свой скромный бюджет. Сэр Кошкарт был одним из "стипендиатов" Кухмистера и так и не отплатил долг сполна. Привратник закончил сортировать почту, а его помощник, Уолтер, успел пролистать еженедельник "Бой", предназначенный для, доктора Бакстера, и положить его обратно в невзрачный конверт. - Заменишь меня сегодня, - сказал Кухмистер. - Что, на рыбалку собрались? - спросил Уолтер. - Не твоего ума дело. - Кухмистер закурил трубку, надел пальто и вышел на улицу. Вот он уже с должным вниманием и осторожностью едет на велосипеде через мост Магдален. Едет в Кофт. Пупсер сидел на третьем этаже университетской библиотеки. Он пытался сосредоточиться на своей диссертации. Но влияние выпечки грубого ржаного хлеба на политику города Оснабрюка в XVI веке не лезло в голову. Теперь он и знать не хотел, что она имела благотворное влияние. Его интерес к политике городов Вестфалии ослабел. Вопрос о чувствах к миссис Слони стоял более остро. Пупсер целый час провел в книгохранилище, лихорадочно листая учебники по клинической психологии. Он искал медицинское истолкование иррациональному насилию и безудержной сексуальности, проявившихся в его недавнем поведении. Исходя из прочитанного, дело складывалось следующим образом: он страдает множеством всяких болезней. С одной стороны, его реакция на появление Кухмистера предполагала паранойю: "неистовое поведение как результат мании преследования". С другой стороны, непреодолимое сексуальное влечение к миссис Слони еще более настораживало и, кажется, указывало на шизофрению с садомазохистскими наклонностями. Сочетание этих двух недугов - параноидальная шизофрения, - как видно, представляло собой самую худшую из всех возможных форм сумасшествия и было практически неизлечимо. Пупсер невидящим взглядом смотрел в окно, на деревья в саду. Итак, ему суждено до конца своих дней оставаться ненормальным. Что же могло вызвать душевный срыв? В учебниках говорилось, что многое зависит от наследственности. Но, кроме своего дядюшки, у которого была страсть к бетонным гномам, украшающим его сад (помнится, мать говорила, что "у него не все дома"), Пупсер не мог припомнить ни одного из членов семьи, кто бы был действительно признан невменяемым. Нет, не здесь собака зарыта. Его чувства к служанке были отклонением от всех известных норм. Коли на то пошло, и сама миссис Слони была сплошным отклонением от всех норм. У нее были выпуклости там, где у всех нормальных женщин предполагаются вогнутости, она прыгала, когда нужно было вести себя тихо. Грубая, вульгарная, болтливая и, в чем Пупсер нимало не сомневался, до ужаса неопрятная. И к такой женщине его неодолимо влечет! Хуже не придумаешь. Иметь причуды никому не запрещается. Напротив, это даже модно. Постоянно и настойчиво вожделеть горничных-француженок, студенток, изучающих шведский, продавщиц из аптек, даже старшекурсниц Гертона {Известный женский колледж Кембриджского университета.} - этим никого не удивишь. Но домогаться миссис Слони - это уж последнее дело. Пупсер понимал, что, если бы не вмешательство пылесоса, он открыл бы ей свои чувства. При этой мысли его охватила паника. Он встал из-за стола, спустился на улицу и отправился в город. Когда он поравнялся с церковью святой Марии, часы пробили двенадцать. Он остановился у ограды и принялся изучать объявления о предстоящих проповедях. ГОЛУБЫЕ БРАТЬЯ ВО ХРИСТЕ. Преподобный Ф. Худбрат. НЕУЖЕЛИ СОЛЬ ПОТЕРЯЛА СИЛУ? Подход англиканской церкви к проблеме сокращения стратегических сил. Преподобный Б.Томкинс. ИОВ МНОГОСТРАДАЛЬНЫЙ, ПОСЛАНИЕ К ТРЕТЬЕМУ МИРУ. Его преосвященство епископ бомбейский Сатти. ИИСУСОВЫ ПРИБАУТКИ. Фред Генри с разрешения Ассоциации независимых учителей и администрации театра "Палас". БОМБЫ ПРОЧЬ. Христианский подход к проблеме угона самолетов. Капитан авиации Джек Свинтус, Британская корпорация воздушных сообщений. Пупсер смотрел на названия проповедей и думал о чем-то безвозвратно утерянном. Где же старая церковь, церковь его детства, дружелюбный викарий, всегда готовый пойти на выручку? Сам Пупсер в церковь никогда не ходил, но знал, какие бывают викарии, по телевизионным фильмам. Посмотришь кино - и на душе спокойнее оттого, что рядом с нами живут вот такие священники. А теперь, когда ему действительно нужна помощь, он видит только жалкую пародию на ежедневную газету с мешаниной из политики и дешевой сенсационности. Ни слова о том, что такое зло и как с ним бороться. Пупсер почувствовал, что его бросили на произвол судьбы. В поисках помощи он вернулся в Покерхаус. Надо поговорить со Старшим Тьютором. До обеда еще есть немного времени. Пупсер поднялся к Старшему Тьютору и постучал в дверь. - Беда с этими банкетами, - чавкая холодной говядиной, сетовал Декан. - Вроде он уже и кончился, а все как будто тянется. Сегодня холодное мясо. Завтра холодное мясо. В четверг холодное мясо. В пятницу и субботу, полагаю, отведаем тушеного мяса. В воскресенье - запеканку из мяса с картофелем. А к началу следующей недели нужно бы возвращаться к нормальной жизни. - Трудно съесть целого быка за один присест, - заметил Казначей. - Видно, аппетиты у наших предков были будь здоров. - Спасибо, но я не чихал, - поблагодарил Капеллан. Старший Тьютор занял свое место за столом. Взгляд его был суровей обычного. - С таким аппетитом вряд ли будешь здоровым, - сказал он мрачно. - Нельзя же быть таким неразборчивым. Кстати, раз уж речь зашла о варварских вкусах, только что ко мне зашел молодой человек и заявил, будто у него навязчивая идея переспать со служанкой, - с этими словами он положил себе хрена. Казначей хихикнул. - И кто это? - спросил он. - Пупсер, - ответил Старший Тьютор. - А служанка? - Я не расспрашивал, - сказал Старший Тьютор. - Кажется, этот вопрос к делу не относится. Казначей задумался. - Он живет в башне? - спросил он Декана. - Кто? - Пупсер. - Да. Кажется, в башне, - сказал Декан. - Ну, тогда это миссис Слони. Старший Тьютор, который все никак не мог разгрызть крупный хрящ, мигом его проглотил. - О боги? Миссис Слони