адеясь, что оно исчезнет, но, когда открыл их, лицо было все там же. Уилт сделал попытку сесть. Это было неумно с его стороны. Джуди, пластиковая кукла, раздутая сверх своих нормальных размеров, оказала сопротивление. Уилт со стоном повалился опять на пол. Джуди за ним. Ее нос ударил его по лицу, а ее бюст -- по груди. С проклятиями Уилт перекатился на бок, соображая, как выйти из этого положения. О том, чтобы сесть, не могло быть и речи. Это могло кончиться кастрацией. Надо было придумать что-то другое. Он перекатил куклу дальше и оказался сверху, но быстро понял, что его собственный вес еще больше увеличивает давление на то, что осталось от его пениса, и что если он хочет заработать гангрену, то лучшего способа не придумаешь. Уилт снова перевернулся на спину и стал искать клапан. Ведь должен же он где-то быть. Но где? А времени на его поиски, судя по ощущениям, у него не было. Он пошарил по полу в поисках чего-либо острого, что он мог бы использовать как кинжал, и в конце концов отломил кусок пути у железной дороги и ударил им по спине обидчицы. Послышался визг резины, но распухшая улыбка Джуди осталась столь же безмятежной и ее хватка столь же прочной. Он бил по ней снова и снова, но безрезультатно. Уилт отбросил свой импровизированный кинжал и стал думать. Он начинал терять самообладание, так как осознал новую опасность. Теперь он подвергался уже не только ее высокому давлению. Его внутреннее давление тоже нарастало. Прингшеймовский пунш и водка давали о себе знать. Сообразив, что если он быстренько не освободится от куклы, то лопнет сам, Уилт схватил Джуди за голову, повернул ее набок и впился зубами ей в шею. Вернее, он хотел так сделать, но ее туго накачанное тело не позволило ему этого. Его отбросило назад, и следующие две минуты он посвятил поискам своего вставного зуба, потерянного в схватке. К моменту, когда зуб был на месте, Уилт пребывал уже в полной панике. Он должен выбраться из куклы. Он просто обязан это сделать. В ванной комнате должна быть бритва или ножницы. Но где, черт возьми, могла быть ванная? Ладно, не имеет значения. Он найдет ее, будь она неладна. Осторожно, очень осторожно он перевернул куклу на спину. Затем медленно подтянул колени, пока не оказался сидящим верхом на треклятой штуке. Теперь ему требовалось за что-нибудь уцепиться. Уилт перегнулся и ухватился за спинку стула одной рукой, одновременно приподнимая голову Джуди с пола другой. Еще мгновение -- и он на ногах. Прижимая куклу к себе, он доковылял до двери и открыл ее. Выглянул в коридор. Что, если кто-нибудь увидит его? К черту их всех. Уилту было уже наплевать, что о нем подумают. Прижимая Джуди к себе, он побрел по коридору в поисках ванной комнаты. Тем временем внизу Ева прекрасно проводила время. Сначала Кристофер, потом мужчина в набедренной повязке с ирландскими сырами, и, наконец, доктор Шеймахер, все приставали к ней, и все получили отпор. Все это так отличалось от Генри с его полным отсутствием интереса к ней и свидетельствовало о ее привлекательности. Доктор Шеймахер сказал, что она интересный случай скрытой стеатопигии6, Кристофер попытался поцеловать ее в грудь, а мужчина в набедренной повязке обратился к ней с совершенно удивительным предложением. И, несмотря на все эти приставания, Ева сохранила добродетель. Ее игривость мастодонта, настойчивые призывы к танцам и, самое сильнодействующее, ее манера говорить громко и довольно грубым голосом "Да вы безобразник!" в самый неподходящий момент производили поразительный сдерживающий эффект. Сейчас она сидела на полу в гостиной, а Салли; Гаскелл и бородатый мужчина из Института экологических исследований спорили по поводу взаимозаменяемости половых ролей в обществе с ограниченным населением. Она ощущала необыкновенный подъем. Парквью, Мэвис Моттрам и ее труды в Центре общественной гармонии остались где-то далеко, в другом мире. Ее принимали как свою люди, для которых поездка из Калифорнии в Токио на конференцию или еще с какой-либо умной целью была столь же обычным делом, как для нее поездка на автобусе в город. Доктор Шеймахер мимоходом заметил, что он утром летал в Дели, а Кристофер только что вернулся из Тринидада, где он что-то фотографировал. Больше того, чувствовалась особая атмосфера значимости вокруг всего, что они делали, некий блеск, начисто отсутствующий в работе Генри в техучилище. Если бы только ей удалось заставить его заняться чем-нибудь интересным и рискованным. Но Генри был такой размазня. Не надо было ей выходить за него замуж. Его кроме книг ничего не интересовало, но ведь жизнь -- это совсем не книги. Как говорила Салли, жизнь дана, чтобы жить. Жизнь -- это люди, приключения и удовольствия. Генри этого никогда не понять. Генри, наконец-то добравшийся до ванной, почти ничего не видел там из-за присосавшейся к нему куклы, а главное, не видел способа избавиться от нее. Попытка перерезать этой гадине горло бритвой не увенчалась успехом в основном потому, что найденное орудие оказалось безопасной бритвой. Потерпев неудачу с бритвой, Уилт попытался использовать шампунь в качестве смазки. В результате он взбил столько пены, что даже на его предвзятый взгляд это выглядело так, как будто он довел куклу до высшей стадии сексуального возбуждения. Ничего другого ему достичь не удалось. В конце концов он вернулся к поискам клапана. У проклятой штуки должен быть клапан, нужно его только найти. Он попытался заглянуть в зеркало на дверце медицинского шкафчика, но оно было слишком маленьким. Над раковиной висело зеркало побольше. Уилт опустил крышку унитаза и залез на него, надеясь получше разглядеть спину куклы. В это время в коридоре послышались шаги. Уилт застыл на крышке унитаза. Кто-то подергал дверь. Шаги удалились, Уилт вздохнул с облегчением. Только бы разыскать клапан. В этот самый момент случилось несчастье. Левой ногой Уилт попал в накапавший на туалетное сиденье шампунь, поскользнулся -- и он, кукла и дверца от медицинского шкафчика свалились в ванну вместе с занавеской и тем, на чем она крепилась, а содержимое шкафчика посыпалось в раковину. Уилт издал пронзительный вопль. Затем раздался хлопок, напоминающий звук вылетевшей пробки от шампанского, и Джуди, в конце концов сдавшись под давлением Уилтовых семидести килограммов, упавших с высоты больше метра в ванну, выплюнула его. Как в тумане он слышал крики в коридоре, звук выбитой двери, увидел наклонившиеся над ним лица и услышал истерический хохот. Когда он пришел в себя, то обнаружил, что лежит на кровати в комнате для игрушек. Он встал, оделся, прокрался вниз и ушел. Было три часа утра. 5 Ева сидела на краю кровати и плакала. -- Как он мог? Как он мог такое сделать?-- повторяла она. -- И у всех на глазах. -- Ева, лапочка, мужчины -- они такие, поверь мне, -- сказала Салли. -- Но с куклой... -- Это очень характерно: вот так они относятся к женщине, эти шовинистические свиньи-мужчины. Мы для них только предмет для траханья. Предметизация. Зато ты теперь знаешь, как Генри к тебе относится. -- Это ужасно, -- сказала Ева. -- Конечно, это ужасно. Мужское господство сводит нас до уровня простого предмета. -- Но раньше Генри ничего такого не делал, -- запричитала Ева. -- Зато теперь сделал. -- Я не вернусь к нему. Я этого не выдержу. Мне так стыдно. -- Ласточка, забудь об этом. Никуда тебе не надо идти. Салли о тебе позаботится. А ты ложись и немного поспи. Ева легла, но заснуть не удавалось. Перед глазами стоял голый Генри в ванне на этой ужасной кукле. Им пришлось выбить дверь, и доктор Шеймахер поранил руку о разбитую бутылку, когда вытаскивал Генри из ванны... Господи, как это все было ужасно! Ей теперь до конца дней будет стыдно смотреть людям в глаза. Конечно, все об этом узнают, и о ней будут говорить как о женщине, чей муж путается с... В новом приступе стыда Ева зарылась лицом в подушку и заревела. -- Ну, вот уж шумное так шумное завершение вечеринки, -- сказал Гаскелл. -- Мужик трахает куклу в ванной комнате, а остальные сходят с ума. -- Он оглядел гостиную, где все было перевернуто вверх дном. -- Если кое-кто думает, что я собираюсь начать уборку, то напрасно. Я ухожу спать. -- Не разбуди Еву. У нее была истерика, и я ее с трудом успокоила, -- сказала Салли. -- О, великолепно. Теперь у нас в доме маниакальная, одержимая женщина в истерике. -- И завтра она поедет с нами на катере. -- Она что? -- Ты слышал, что я сказала. Она поедет с нами на катере. -- Послушай... -- Я не собираюсь с тобой спорить, Джи. Как я сказала, так и будет. Она поедет с нами. -- Зачем, черт побери? -- Потому что я не хочу, чтобы она вернулась к этому подонку, ее мужу. Потому что ты никак не наймешь мне домработницу и потому что она мне нравится. -- Потому что я никак не найму домработницу. Ну, теперь я слышал все. -- Ничего подобного, -- сказала Салли, -- ты не слышал и половины. Может, ты и не отдаешь себе в этом отчет, но ты женился на эмансипированной женщине. Никакой свинья-мужчина не возьмет надо мной верх... -- Да я и не пытаюсь взять над тобой верх, -- возразил Гаскелл. -- Я только хотел сказать, что мне бы не хотелось... -- Речь не о тебе. Речь об этом подонке Уилте. Ты думаешь, он сам вляпался в эту куклу? Подумай хорошенько, Джи, крошка, подумай хорошенько. Гаскелл сидел на диване и во все глаза смотрел на Салли. -- Ты совсем спятила. Зачем, черт возьми, тебе понадобилось это делать? -- Потому что, если я берусь кого-то освобождать. я довожу дело до конца. Это уж точно. -- Освободить кого-то с помощью... -- он покачал И головой. -- Я этого не понимаю. Салли налила себе выпить. -- Твой недостаток, Джи, в том, что на словах ты гигант, а на деле ты пигмей. Только болтать и в умеешь. "Моя жена эмансипированная женщина. Она свободная женщина". Звучит прекрасно, но как только твоя свободная жена что-то начинает, ты и знать об этом не хочешь. -- Да уж, в твою треклятую голову приходит какая-то идея, а кто потом все расхлебывает? Я. Где тогда слабый пол? Кто вытащил тебя из этой заварушки в Омахе? Кто заплатил легавым в Хьюстоне, когда... -- Ты заплатил, ты. Тогда почему ты на мне женился? Ну, скажи, почему? Гаскелл протер очки уголком поварского колпака. -- Не знаю, -- ответил он, -- чтоб меня украли, не знаю. -- Чтобы пощекотать себе нервы, крошка. Без меня ты бы подох со скуки. Я вношу в твою жизнь оживление. Щекочу тебе нервы. -- До желудочных колик. Гаскелл устало поднялся и направился к лестнице. Именно в такие моменты он всегда удивлялся, как это его угораздило жениться на Салли. По дороге домой Уилт испытывал нечто подобное агонии. Боль уже не была чисто физической. Это была агония унижения, ненависти и презрения к самому себе. Из него сделали дурака, извращенца и идиота в глазах людей, которых он презирал. Прингшеймы и их компания олицетворяли все то, что он презирал в людях. Они были лживыми, фальшивыми и претенциозными, эдакий цирк интеллектуальных клоунов, чье шутовство было лишено достоинств его собственного шутовства, поскольку его шутовство было настоящим. Их же -- только пародия на веселье. Они смеялись, чтобы слышать собственный смех, и бравировали чувственностью, которая не имеет ничего общего не только с чувствами, но даже с инстинктами, и является плодом небогатого воображения и имитации похоти. Copulo ergo sum7. И эта сучка, Салли, еще обвинила его в отсутствии смелости следовать своим инстинктам, как будто инстинкт состоит в том, чтобы извергнуться в химически стерилизованное тело женщины, которую знаешь всего двадцать минут. И Уилт среагировал инстинктивно, испугавшись похоти, проистекавшей из властности, высокомерия и великого презрения к нему, презрения, которое подразумевало, что он, какой бы он там ни был, есть просто-напросто продолжение своего пениса и что предел его мечтаний, чувств, надежд и стремлений -- это оказаться между ног зазнавшейся потаскушки. Именно это и означает быть свободным. -- Чувствуй себя свободным, -- сказала она и защемила его этой блядской куклой. Уилт, стоя под уличным фонарем, заскрипел зубами. Да, а как же Ева? Ну, она теперь ему покажет небо в алмазах. Если раньше с ней было невозможно жить, то теперь жизнь превратится в сплошной ад. Юна ни за что не поверит, что не трахал он эту куклу, йгго не по собственной инициативе он в нее попал, что ;все это сделала Салли. Не поверит, и все тут. И если бы даже она поверила ему. что в конечном итоге изменится? "Что ты за мужчина, если позволил бабе такое над собой вытворять?" -- спросит она. И что он ей ответит? Что он за мужчина? Уилт и сам не знал. Незначительный маленький человечек, с которым случаются разные вещи и вся жизнь которого сплошная цепь унижений. Наборщики бьют его по лицу, и он г же оказывается виноват. Его собственная жена помыкает им, а чужие жены делают из него посмешище. Уилт брел пригородными улицами, мимо домов на две семьи и маленьких садиков, и в нем крепла решимость. Хватит плыть по течению. Надо брать быка за рога. Он перестанет быть человеком, на которого сыплются несчастья. Он возьмет все в свои руки. Пусть только Ева попробует возникнуть. Он покажет, где раки зимуют. Уилт остановился. На словах все так здорово. У проклятой бабы есть оружие, и она не замедлит пустить его в ход. Покажет он ей, как же. Это скорее она Уилту покажет, да к тому же расскажет о его приключении с куклой всем знакомым. Узнают об этом и в техучилище. При мысли об этом Генри содрогнулся. С его карьерой будет покончено. Он вошел в калитку дома 34 и ключом открыл парадную дверь. У него было чувство, что, если он в самое ближайшее время не предпримет каких-либо решительных мер, он обречен. Спустя час он был уже в постели, но сон не приходил. Уилт размышлял, как быть с Евой и что надо сделать с самим собой, чтобы он мог себя уважать. А что же было достойно уважения? Уилт сжал кулаки под одеялом. -- Решительность, -- пробормотал он. -- Способность действовать без колебаний. Мужество. -- Странный перечень древних добродетелей. Где их сегодня взять? Как им удавалось превратить таких людей как он, в наемников и профессиональных убийц во время войны? Только тренировка. Уилт лежал в темноте и прикидывал, как можно натренировать себя так, чтобы стать не похожим на себя. Засыпая, он пришел к твердому решению попытаться добиться невозможного. В семь зазвонил будильник. Уилт поднялся, пошел в ванную комнату и посмотрел на себя в зеркало. Он был жестким человеком, человеком без эмоций. Жестким, методичным, хладнокровным и логичным. Человеком, который не ошибается. Он спустился вниз, съел свою овсянку и запил ее чашкой кофе. Евы дома не было. Она осталась ночевать у Прингшеймов. Это облегчает ему задачу. Плохо, что машина и ключи остались у нее. Не может быть и речи о том. чтобы пойти и забрать машину. Он дошел до поворота и оттуда добрался до техучилища на автобусе. Первой была лекция у каменщиков. Когда он вошел в класс, они обсуждали драку со студентами. -- Там был один студент, весь разодетый, ну как официант. "Не будете ли вы так любезны?" -- сказал и он. "Не будете ли вы так любезны и не уберетесь ли с моей дороги?" Так и сказал, а я только и делал. % что разглядывал книги на витрине... -- Книги? -- переспросил Уилт скептически. -- В одиннадцать часов вечера ты разглядывал книги? Не верю. -- Журналы и ковбойские книги, -- ответил каменщик. -- В этом магазинчике на улице Финч, где всякое барахло продают. -- Там еще есть журналы с девочками, -- заметил кто-то. Уилт кивнул. -- Вот это больше похоже на правду. -- Ну я и спросил: "Любезен что?" -- продолжал каменщик, -- и он сказал: "Убраться с моей дороги". Его дороги! Как будто эта проклятая улица его собственность. -- Ну и что ты сказал?. -- спросил Уилт. -- Сказал? Ничего я не сказал. Буду я еще на него слова тратить. -- Ну тогда что ты сделал? -- Ну, я дал ему хорошего пинка. Ему прилично досталось, будьте уверены. А потом я смылся. Уж этот выпускник теперь забудет, как говорить людям, чтоб с дороги убирались, это точно. Класс одобрительно кивнул. -- Они все одинаковые, эти студенты, -- сказал другой каменщик. -- Решили, что раз у них есть бабки и они в колледж ходят, то и командовать могут. Их всех стоит как следует вздрючить. Это пойдет им на пользу. "А если пощечины сделать частью воспитания интеллектуала", -- подумал Уилт. После своих вчерашних вечерних приключений он чувствовал, что в этом есть рациональное зерно. Он бы с удовольствием надавал по морде половине тех, кто вчера был на вечеринке у Прингшеймов. -- Значит, вы все считаете, нет ничего дурного в том, чтобы избить студента, попавшегося вам на пути? -- спросил он. -- Дурного? -- переспросили каменщики в унисон. -- Что дурного в хорошей потасовке? Ведь студент не старая бабка или кто-то вроде этого. Он же всегда может дать сдачи, ведь так? Оставшееся от урока время они посвятили обсуждению роли насилия в современном мире. Похоже, каменщики полагали, что насилие -- вполне нормальная вещь. -- Я спрашиваю, зачем идти куда-то в субботу и нажираться, если нельзя при этом маленько помахать кулаками? Надо же каким-то образом избавиться от своей агрессивности, -- заявил на редкость красноречивый каменщик. -- Я хочу сказать, это ведь естественно, верно? -- Значит, ты считаешь, что человек по натуре агрессивное животное? -- спросил Уилт. -- Ну да. Вспомните историю, войны и все такое. Только проклятые пацифисты не любят насилия. С этим Уилт и ушел на перерыв. В учительской он налил себе чашку кофе из автомата. К нему подошел Питер Брейнтри. -- Ну как прошла вечеринка? -- спросил Брейнтри. -- Никак, -- пробурчал Уилт. -- Еве понравилось? -- Понятия не имею. Когда я встал сегодня утром, ее еще не было дома. -- Не было дома? -- Именно, -- подтвердил Уилт. -- Ты позвонил, узнал, что с нею стряслось? -- Нет, -- сказал Уилт. -- Почему? -- Посуди, как бы я выглядел, если бы позвонил, а мне бы сказали, что она в койке с абиссинским послом? -- Абиссинским послом? Он что, там был? -- Не знаю и знать не хочу. Когда я ее последний раз видел, она ворковала с этим высоким черным парнем из Эфиопии. Что-то об Организации Объединенных Наций. Она делала фруктовый салат, а он резал для нее бананы. -- По-моему, в этом нет ничего компрометирующего, -- сказал Брейнтри. -- Наверное, нет. Только тебя там не было, и ты не знаешь, что это была за вечеринка, -- сказал Уилт, быстренько приходя к заключению, что должен дать хотя бы отредактированный отчет о событиях. -- Эдакая теплая компания пожилых ребятишек, занимающихся всякими глупостями. -- Звучит ужасно. И ты думаешь, что Ева... -- Я думаю, что Ева надрызгалась, потом ей кто-нибудь дал покурить травки, и она отключилась, -- сказал Уилт. -- Вот что я думаю: Она, наверное, сейчас отсыпается где-нибудь в сортире на первом этаже. -- Это не похоже на Еву, -- сказал Брейнтри. Уилт допил кофе и задумался, что делать дальше. Если об истории с этой поганой куклой все равно узнают, так, может быть, лучше ему самому изложить свою версию? С другой стороны... -- А ты что делал там? -- спросил Брейнтри. -- Ну, если честно, -- Уилт заколебался. А может, вообще не стоит упоминать о кукле? Если Ева не будет разевать свою варежку... -- Я и сам слегка подпил. -- Вот это уже похоже на правду, -- сказал Брейнтри. -- И, наверное, к какой-нибудь даме приставал? -- Если хочешь знать, -- оказал Уилт, -- дама приставала ко мне. Миссис Прингшейм. -- К тебе приставала миссис Прингшейм? -- Понимаешь, мы поднялись наверх, чтобы посмотреть на игрушки ее мужа... -- Игрушки мужа? По-моему, ты говорил, что он биохимик. -- Он и есть биохимик. И еще он любит игрушки. Железная дорога, плюшевый медведь и все такое. Она говорит, что это случай заторможенного развития. Она и не такое может сказать. Жутко преданная жена. -- А что потом случилось? -- Да ничего, кроме того, что она заперла дверь, легла на постель, раздвинула ноги и предложила мне ее трахнуть, да еще угрожала заняться со мной французской любовью, -- сказал Уилт. Питер Брейнтри посмотрел на него весьма скептически. -- Это, по-твоему, ничего? -- выдавил он наконец. -- Я имею в виду, ты-то что сделал? -- Увильнул, -- ответил Уилт. -- Это что-то новенькое, -- сказал Брейнтри. -- Значит, ты отправился наверх с миссис Прингшейм и увиливал, пока она лежала на кровати, раздвинув ноги. И теперь ты хочешь знать, почему Ева не пришла домой. Может, она сейчас в конторе у адвоката заявление о разводе составляет. -- Да говорю же я тебе, не трахал я эту сучку. -- сказал Уилт. -- Я ей посоветовал торговать своими прелестями в другом месте. -- И это ты называешь "увиливал"? Торговать своими прелестями? Где ты подцепил такое выражение? -- В классе мясников, -- сказал Уилт, вставая и наливая себе вторую чашку кофе. Когда он вернулся к столу, он уже знал, что расскажет Питеру. -- Я не помню, что произошло потом, -- сказал Уилт, так как Брейнтри настаивал на продолжении. -- Я отключился. По-видимому, водка так на меня подействовала. -- Ты хочешь сказать, что отключился в запертой комнате в компании с голой женщиной? -- спросил Брейнтри. Судя по его интонации, он не поверил ни одному слову из рассказа Уилта. -- Вот именно, -- подтвердил Уилт. -- А когда ты пришел в себя? -- По дороге домой, -- сказал Уилт. -- Не представляю, что случилось в промежутке. -- Ну, полагаю, мы услышим об этом от Евы. -- сказал Брейнтри. -- Уж она-то должна знать. Он встал и ушел, а Уилт стал обдумывать свой следующий шаг. Прежде всего нужно заставить Еву держать язык за зубами. Он подошел к телефону в коридоре и набрал свой домашний номер. Никто не ответил. Уилт отправился на очередной урок со слесарями и наладчиками. Несколько раз в течение дня он пытался дозвониться до Евы, но безуспешно. "Она не иначе как провела весь день у Мэвис Моттрам, поливая ее слезами и рассказывая всем и вся, какая я свинья, -- подумал он. -- Наверное, к моему приходу она уже будет дома". Но Евы дома не было. Зато на кухне на столе лежала записка и сверток. Уилт развернул записку. -- Я уезжаю с Гаскеллом и Салли, чтобы обо всем как следует подумать. То, что ты сделал вчера вечером, ужасно. Я тебе этого никогда не прощу. Не забудь купить собаке еды. Ева. Р.S. Салли просила передать, чтобы в следующий раз, когда тебе захочется любви по-французски, ты обратился к Джуди. Уилт посмотрел на сверток. Он знал, что там, не открывая его. Эта мерзкая кукла. Внезапно его охватила ярость. Он схватил сверток и швырнул его через всю кухню в раковину. Две тарелки и блюдце слетели с сушки и разбились вдребезги. -- Чтоб она застрелилась, эта сучка, -- с чувством сказал Уилт, включив в это определение Еву, Джуди и Салли Прингшейм, то есть всех, на кого распространялся в эту минуту его гнев. Потом он сел за стол и перечел записку. -- Я уезжаю, чтобы обо всем как следует подумать. -- Черта с два. Подумать? Как будто эта тупая корова способна думать. Она будет страдать, пускать слюни по поводу его недостатков, доходя до экстаза от жалости к самой себе. Уилту казалось, что он слышит ее трескотню об этом треклятом управляющем банком, о том, что ей надо было выйти за него замуж, а не связывать свою жизнь с человеком, не способным добиться даже повышения по службе и который к тому же трахает надувных кукол в чужих ванных комнатах. А эта грязная потаскушка Салли Прингшейм будет ее подзуживать. Уилт взглянул на постскриптум. "Салли сказала, что в следующий раз, когда тебе захочется любви по-французски..." Господи! Можно подумать, что он тогда этого хотел. Но вот вам, пожалуйста, процесс сотворения миф. Совсем как тогда, когда болтали, что он влюблен в Бетти Крабтри, хотя все, что он сделал, так это подбросил ее домой после вечерних занятий. Вся семейная жизнь Уилта была чередованием подобных мифов, являющихся мощным оружием в арсенале Езы, которое можно было в любой момент достать и потрясти им в воздухе. А теперь в ее руках такое сильнодействующее средство устрашения, как кукла. Салли и любовь по-французски. Баланс взаимных обвинений, на котором держались" их взаимоотношения, резко нарушился. От Уилта потребуется большая изобретательность, чтобы восстановить его. "Не забудь купить собаке еды". По крайней мере, ему оставили машину. Она стояла на стоянке. Уилт съездил в супермаркет, купил три банки собачьей еды. обед типа "вари-прямо-в-пакете" и бутылку джина. Хотелось напиться. Затем он отправился домой и сидел там, пока Клем ел свою еду, а пакет варился. Он налил хорошую порцию джина, добавил туда лимона и пошел бродить по дому. Все это время он помнил о свертке на столе, ждущем, когда он его развернет. И ведь он обязательно развернет. Из простого любопытства. Он это знал, и они это тоже знали. Когда в воскресенье вечером Ева придет домой, она первым делом спросит о кукле и о том, получил ли он удовольствие. Уилт налил себе еще джина и стал придумывать, как можно использовать куклу. Наверняка существовал какой-нибудь способ с ее помощью поквитаться с Евой. После второго стакана джина у него начал созревать план, в котором были задействованы кукла, яма на стройплощадке и проверка силы его собственного характера. Одно дело -- лелеять мечты об убийстве своей жены, и совсем иное -- осуществить их. Тут дистанция огромного размера. Когда близилась к концу третья порция джина, Уилт был полон решимости привести свой план в действие. По крайней мере, это докажет, что он способен совершить убийство. Уилт поднялся и развернул куклу. Внутренним слухом он слышал голос Евы, рассказывающий ему, что произойдет, когда о его безобразном поведении у Прингшеймов узнает Мэвис Моттрам. -- Над тобой будут смеяться все в округе, -- говорила она. -- Так и будешь посмешищем. Так ли? Уилт пьяно усмехнулся и пошел на второй этаж. Уж на этот-то раз Ева ошиблась. Может, он и будет жить посмешищем, но Еве уже не придется позлорадствовать. Ее просто-напросто не будет. Наверху в спальне он задвинул занавески, положил куклу на кровать и стал искать клапан, который он так безуспешно пытался найти накануне. Наконец он нашел его и пошел за ножным насосом в гараж. Кукла лежала на кровати и улыбалась ему. Уилт посмотрел на нее, прищурившись. Он вынужден был признать, что в полумраке спальной она выглядела омерзительно натурально. Он порылся в Евиных ящиках в поисках бюстгальтера и блузки. Потом решил, что бюстгальтер ей не нужен и достал старую юбку и колготки. В картонной коробке в шкафу он нашел один из Евиных париков. Одно время у нее была париковая мания. И, наконец, пару туфель. Когда он все закончил, на кровати лежал Евин двойник с застывшей улыбкой на лице. -- Ах ты, моя девочка, -- сказал Уилт и пошел на кухню посмотреть, как там дела у "вари-прямо-в-пакете". Оно уже превратилось в "гори-прямо-в-пакете". Уилт выключил горелку, пошел в туалет под лестницей и посидел там, обдумывая следующий шаг. Он использует куклу, чтобы прорепетировать убийство. И. когда придет настоящий день, вся процедура будет для него настолько привычной, что он начнет действовать как автомат. Убийство по условному рефлексу. Убийство по привычке. К тому же ему нужно знать, сколько на это уйдет времени. Так что очень кстати, что Ева отправилась на выходные с Прингшеймами. Это может положить начало серии Евиных внезапных исчезновений. Он будет провоцировать ее делать это снова и снова. А затем последует визит к доктору. -- Доктор, у меня бессонница. Моя жена все время куда-то уезжает и оставляет меня, а я не могу привыкнуть спать один. -- Рецепт на снотворное. Затем вечером: -- Я сегодня приготовлю овалтайн, дорогая. Ты выглядишь усталой. Я принесу тебе лекарство в постель. -- Признательность, за которой последует храп. Затем вниз, к машине... должно быть не очень поздно... где-нибудь в половине одиннадцатого... потом к техучилищу... и вниз, в яму. Может, засунуть ее в полиэтиленовый пакет... нет, никаких пакетов. -- Как я понимаю, вы приобрели недавно большой полиэтиленовый пакет, сэр. Не могли бы вы его нам показать? -- Нет, лучше просто сбросить ее в яму, которую они утром зальют бетоном. И, наконец, недоумевающий Уилт. Сначала он пойдет к Прингшеймам. -- А где Ева? Вы должны знать. -- Мы не знаем. -- Не лгите мне. Она все время у вас торчит. -- Мы говорим правду. Мы ее не видели. -- И тогда он отправится в полицию. Мотива нет, улик нет, раскрытию не подлежит. И это докажет, что он человек, способный на поступок. А может, он на это не способен? Что, если он признается под нажимом? Даже в этом случае смысл есть: так или иначе он узнает, какой же он есть на самом деле, хоть единожды в жизни совершит поступок. А пятнадцать лет в тюрьме, по сути, равнозначны пятнадцати, нет, двадцати годам, проведенным в техучилище с презирающими его бандитами. Более того. на суде он может упомянуть эту книгу в качестве смягчающего обстоятельства. -- Ваша светлость, господа присяжные заседатели! Я прошу вас поставить себя на место обвиняемого. Двенадцать лет он был вынужден читать эту мерзкую книгу умирающим от чжуки и агрессивно настроенным молодым людям. Он должен был переносить бесконечные повторы и испытывать тошноту и смертельную скуку от отвратительно романтического взгляда мистера Голдинга на человеческую природу. Да, я знаю, вы все считаете, что мистер Голдинг вовсе не романтик. что его мнение о человеческой природе, выраженное им в описании группы молодых людей, высаженных на необитаемый остров, является полной противоположностью романтизму, и что сентиментальность, в которой я его обвиняю и которой мой подзащитный обязан появлением в этом суде, можно найти не в "Повелителе мух", а скорее в его предшественнике, "Коралловом острове". Но, Ваша светлость, господа присяжные заседатели, существует такая вещь, как извращенный романтизм, романтизм разочарования, пессимизма и нигилизма. Давайте на мгновение предположим, что мой подзащитный потратил двенадцать лет на чтение группе учеников не книги мистера Голдинга, а "Кораллового острова". Можно ли предположить, что в этом случае он был бы доведен до убийства своей жены? Нет. Тысячу раз нет. Он бы почерпнул вдохновение из книги мистера Валлантайна, научился бы самодисциплине, оптимизму и вере в то, что человек способен при помощи собственной изобретательности выбраться из безнадежной ситуации... Здесь, пожалуй, не стоит заходить так далеко. В конечном счете обвиняемый Уилт проявил достаточно изобретательности, чтобы выбраться из безнадежной ситуации. И все-таки мысль была неплохая. Уилт закончил свои дела в туалете и оглянулся в поисках туалетной бумаги. Таковой не оказалось. Проклятый рулон кончился. Он пошарил в кармане, обнаружил Евину записку и употребил ее по назначению. Затем он спустил ее в канализацию, пофукал антисептиком ей вслед, чтобы выразить свое отношение к ней и ее автору, и направился на кухню за следующей порцией джина. Остаток вечера он провел перед телевизором с куском хлеба с сыром и банкой консервированных персиков. Наконец пришло время приступить к первой репетиционной поездке. Он вышел из дому через парадную дверь и огляделся. Было уже почти темно, р никого не видно. Оставив дверь открытой, он поднялся на второй этаж, взял куклу и положил ее на заднее сиденье машины. Ему пришлось потрудиться, прежде чем он сумел закрыть дверь. Уилт сел в машину, выехал на Парквью и поехал на окружную дорогу. К стоянке для машин позади техучилища он подъехал кровно в половине одиннадцатого. Он выключил мотор и посидел, изучая окрестности. Вокруг ни огонька, ни души. Да и откуда им взяться? Техучилище закрывалось в девять. 6 Салли лежала голая на палубе катера, ее тугие груди были устремлены в небо, ноги раздвинуты. Рядом на животе лежала Ева и смотрела вперед по течению. -- Господи, это просто рай, -- вздохнула Салли. -- У меня такие глубокие чувства к деревне. -- У тебя такие глубокие чувства, и точка. -- сказал Гаскелл, неуверенно направляя катер к шлюзам. На нем были капитанское кепи и светозащитные очки. -- Еще одно клише, -- заметила Салли. -- Мы подходим к шлюзам, -- забеспокоилась Ева. -- Там какие-то мужчины. -- Мужчины? Дорогая, забудь о мужчинах. Здесь только ты и я и крошка Джи, а Джи не мужчина, не так ли? Джи, крошка? -- Со мной это бывает, -- сказал Гаскелл. -- Но редко, ужасно редко, -- заметила Салли. -- К тому же, какое это имеет значение? Вот мы сейчас идиллически плывем вниз по реке в чудесное летнее время. -- А не надо ли нам было прибрать в доме перед отъездом? -- спросила Ева. -- Весь смак вечеринок в том, чтобы не убирать после, а убраться прочь. Вернемся, все сделаем. Ева встала и пошла вниз. Они были уже совсем рядом со шлюзами, и она не могла допустить, чтобы на нее, голую, пялились два старика, сидящие около шлюза на скамейке. -- Черт возьми, Салли, ты не можешь что-нибудь сделать со своей подружкой? У меня от нее соски чешутся, -- сказал Гаскелл. -- О, Джи, крошка, не может того быть. Если так, ты можешь поступить, как Чеширский кот. -- Чеширский кот? -- С улыбкой испариться, утробой вперед, радость моя. В ней положительно есть нечто гигантски утробное. -- В ней положительно есть нечто гигантски надоедливое. -- Любовь моя, подожди немного. Ты должен подчеркивать эмансипированность, закрывать глаза на недостатки и быть третьим лишним. -- Не быть третьей лишней. Кодовое слово -- третья, -- сказал Гаскелл. задевая бортом катера шлюз. -- Но это же главное. -- Что главное? -- спросил Гаскелл. -- Быть третьей лишней. Я имею в виду, так у нас должно быть с Евой. Она делает всю домашнюю работу, крошка Гаскелл может изображать капитана и пускать слюни при виде сисек, а душка Салли может пошарить в лабиринтах своего ума. -- Ума? -- переспросил Гаскелл. -- Какой ум у умственно отсталых? Кстати, о кретинах, что там поделывает мистер-в-промежности? -- У него есть Джуди, так что есть с кем путаться. Сейчас он, наверное, ее трахает, а завтра сядет смотреть с ней телек. Может, он ее даже отправит к Мэвис Моттрам на контраблядское занятие по составлению букетов. Они подходят друг другу. Ты же не будешь отрицать, что вчера она его крепко зацепила. -- Что было, то было, -- сказал Гаскелл и закрыл ворота шлюза. Катер проплывал мимо двух стариков, сидящих на скамейке. Оба вытаращили глаза при виде Салли. Она сняла солнцезащитные очки и тоже уставилась на них. -- Не повредите свою предстательную железу, старичье, -- сказала она грубо. -- Что, задницы никогда не видели? -- Вы ко мне обращаетесь? -- спросил один из стариков. -- Не сама же я с собой разговариваю, -- сказала Салли. -- Тогда я отвечу, -- сказал старик. -- Почему же, видел. Однажды. -- Вот насчет однажды это точно, -- сказала Салли. -- И где же? -- У старой коровы, у которой только что был выкидыш, -- ответил старик и сплюнул на аккуратную клумбу с геранью. Ева сидела в каюте и недоумевала, о чем это они там разговаривают. Она прислушивалась к плеску волн за бортом, стуку машины и думала о Генри. То. что он сделал, было так непохоже на него. Совсем непохоже. И на глазах у всех этих людей. Он, наверное, был сильно пьян. Все это так унизительно. Что же, пусть помучается. Салли говорит, что мужчин надо заставлять мучиться, это является частью процесса эмансипации. Им нужно показать, что ты в них не нуждаешься, а насилие -- это единственное, что доступно мужской психике. Потому она так сурова с Гаскеллом. Мужчины подобны животным. Им нужно показать, кто хозяин. Ева прошла на камбуз и вычистила раковину из нержавеющей стали. Пока ее нет, Генри поймет, как она была необходима. Ведь теперь он будет сам делать всю домашнюю работу, и еще готовить, а когда она вернется, она ему покажет, где раки зимуют, по поводу этой куклы. Вообще, все это противоестественно. Может, Генри нужно сходить к психиатру? Салли сказала, что он и к ней приставал с гнусным предложением. Все это доказывает, что никому нельзя доверять. Никогда бы не подумала такого о Генри. В голову бы не пришло, что он может до такого додуматься. А Салли такая душечка и так все хорошо понимает. Она знает, что чувствует женщина, и даже не рассердилась на Генри. -- Он просто-напросто сфинктер-бэби, -- сказала она. -- Это характерно для общества, где доминируют такие шовинистические свиньи, как мужчины. Я ни разу не встречала шовинистическую свинью-мужчину, который, говоря: "Имел я тебя в зад", -- действительно не подразумевал бы этого. -- Генри постоянно произносит это выражение, -- призналась Ева. -- То и дело "имел я то" или "имел я это". -- Ну вот видишь, Ева, лапочка. Что я тебе говорила? Это такая семантическая деградация, анальным способом. -- Все это чертовски мерзко, -- сказала Ева, и была права. Она продолжала чистить и драить, пока катер не вышел из шлюза и не поплыл вниз по течению. Тогда она поднялась на палубу и уселась, глядя на плоские пустынные берега на закате. Начало путешествия оказалось романтичным и волнительным, так отличалось от всего, к чему она привыкла. Это была жизнь, о которой она всегда мечтала, богатая, веселая, приносящая удовлетворение. Ева Уилт вздохнула. Несмотря ни на что, она была довольна. На стоянке машин позади техучилища Уилт испытывал недовольство всем, и прежде всего Евиным двойником. Когда он, пошатываясь, обошел машину и попытался извлечь из нее Джуди, то обнаружил, что даже надувные куклы демонстрируют силу воли, когда их вытаскивают из маленьких машин. Руки и ноги Джуди цеплялись буквально за все. Если в ночь, когда он решит избавиться от Евы, она будет вести себя подобным же образом, ему придется здорово потрудиться. Надо, пожалуй, как следует упаковать ее. Наконец, ухватив куклу за ноги, Уилт вытянул ее и положил на землю. Затем полез искать парик и нашел его под сиденьем, одернул на Джуди юбку, чтобы прикрыть срам, и водрузил парик ей на голову. Затем внимательно осмотрел стоянку, парусиновые палатки строителей и главное здание. Вокруг никого не было, путь свободен. Уилт подхватил куклу под мышку и направился к строительной площадке. На полпути он сообразил, что делает все неправильно. Напичканную лекарствами спящую Еву под мышкой не унесешь. Тут больше подойдет пожарный лифт. Уилт остановился, перекинул куклу через плечо и пошел дальше, слегка покачиваясь, отчасти от джина а отчасти для того, чтобы придать большую правдоподобность всему мероприятию. С Евой на плече ему уж точно придется нелегко. Он дошел до забора и перекинул через него куклу. Парик снова свалился. Уилт поискал его в грязи и нашел. Потом пошел к калитке. Она была заперта. Так и должно было быть. Надо все хорошенько запомнить. Детали очень важны. Он попытался перелезть через калитку, но не смог. Нужна какая-то приступочка. Велосипед? У главных ворот была велосипедная стоянка. Засунув парик в карман, Уилт обошел палатки, минул столовую и уже шел по полянке перед лабораторным корпусом, когда из темноты возникла фигура, в лицо Уилта ударил луч фонаря. Это был сторож. -- Эй, что это вы тут делаете? -- спросил сторож. Уилт остановился. -- Я... я вернулся, чтобы забрать кое-какие записи из учительской. -- А, это вы, мистер Уилт, -- сказал сторож. -- Вам пора уже знать, что в это время вы туда не попадете. Мы же все закрываем в половин