л доктор Боард, выглядывая в окно. -- И судя по всему, там наступает кульминационый момент. Даже доктор Кокс, которого только недавно привели в чувство и уговорили съесть немного баранины, выглянул в окно. Кран медленно вытягивал Джуди из ямы, и все члены правления и комитета поднялись, чтобы посмотреть. Зрелище было душераздирающее. Ближе к верхнему краю ямы левая нога Джуди зацепилась за выступ, в то время как ее вытянутая рука погрузилась в грязь. -- Стой, -- крикнул Барни невнятно, но было поздно. Либо от расстройства, что ему приходится поднимать такой груз, либо неправильно подумав, что ему велят поднимать быстрее, водитель крана нажал на рычаг. Раздался ужасный треск, петля затянулась, и на какой-то момент показалось, что сбудется предсказание инспектора Уилта и Джуди лишится своей бетонной головы в Евином парике. Однако он зря беспокоился. Джуди оказалась куда крепче, чем можно было предположить. Голова продолжала подниматься, в то время как тело прочно засело в яме, поэтому шея последовала за головой. Она вытянулась. -- Бог ты мой, -- выдохнул профессор Баксендейл, -- неужели это никогда не кончится? Доктор Боард наблюдал за событиями с возрастающим интересом. -- Что-то не похоже на Еву. -- промолвил он. -- Вам это ничего не напоминает, доктор Мейфилд?,Мы ведь тоже стараемся вытянуть наших студентов. Но доктор Мейфилд не ответил. Джуди уже стала похожа на страуса, по оплошности сунувшего голову в бетон. Доктор Мейфилд понял, что затея с повышением разряда училища обречена. -- Одно можно сказать про. миссис Уилт, -- заметил доктор Боард, -- она хорошо держится. Неэластичной ее шею не назовешь. Малость истощена. Глядя на это, начинаешь понимать, что имел в виду Модильяни. -- Ради Бога, прекратите, -- истерически закричал доктор Кокс, -- мне кажется, я схожу с ума. Его прервал ужасный треск, означавший, что тело Джуди наконец-то перестало отчаянно цепляться за яму. Осыпая всех дождем глины, оно взмыло вверх, чтобы воссоединиться с головой, и повисло на веревке в двадцати футах над землей, голое и розовое. Теперь, когда одежда и бетон с нее слетели, она удивительно напоминала настоящую женщину. -- Должен заметить, -- сказал доктор Боард, с пристрастием разглядывая Джудины женские прелести, -- что, хотя раньше я не испытывал особой симпатии к некрофилам, я начинаю понимать, что их привлекает. Конечно, сейчас это представляет интерес только с исторической точки зрения, но в елизаветинские времена одним из стимулов для палачей было... -- Боард, -- взвизгнул доктор Мейфилд, -- за свою жизнь я повидал немало свиней, мать твою так. но... Доктор Боард налил себе еще кофе. -- Если не ошибаюсь, на сленге они это называют: "любить их холодненькими". Инспектор Флинт, стоявший под подъемным краном, вытер грязь с лица и уставился на болтающийся над ним ужасный предмет. Теперь он хорошо видел, что это всего лишь кукла. Он также понял, почему Уилт так хотел избавиться от этой кошмарной штуки. -- Опустите ее. Ради всего святого, опустите ее, -- заорал он, видя, что вокруг него столпились фотографы из газет. Но крановщик совсем растерялся. Он закрыл глаза, дернул не за тот рычаг, Джуди снова начала подниматься. -- Стой, мать твою, стой, это же вещественное доказательство" -- закричал инспектор, но было поздно. Последний отрезок каната намотался на бобину, а за ним последовала Джуди. Шляпа из бетона рассыпалась на куски, голова попала между роликами, а тело начало раздуваться. Прежде всего это сказалось на ногах. -- Мне всегда было любопытно, что такое элефантиаз, -- сказал доктор Боард. -- Кажется, у Шелли был по этому поводу пунктик. Определенно, такой пунктик был и у доктора Кокса. Он что-то бормотал в углу, а заместитель директора уговаривал его взять себя в руки. -- Очень выразительно, -- заметил доктор Боард, перекрывая возгласы ужаса при виде Джуди, теперь явно беременной на двенадцатом месяце, но продолжавшей надуваться дальше. -- Вы не находите, что эти формы чем-то напоминают ранний бронзовый век, доктор Мейфилд? Но доктор Мейфилд потерял дар речи. Как безумный, он уставился на быстро увеличивающееся влагалище, которое уже было четырнадцати дюймов длиной и восьми шириной. Потом раздался хлопок, и оно приобрело форму пениса, огромного пениса. продолжавшего раздуваться. Доктору Мейфилду казалось, что он сходит с ума. Определенно сходит с ума. -- Ну, это уже сенсация, -- сказал доктор Боард. -- Я слышал, что делают операции по изменению пола у мужчин, но... -- Сенсация? -- завопил доктор Мейфилд. -- Сенсация? И вы можете стоять спокойно и рассуждать о.... Раздался громкий звук, похожий на выстрел. Джуди дошла до предела. Как и доктор Мейфилд. Первым сдался пенис. Вторым -- доктор Мейфилд. Когда из Джуди начал выходить воздух, Мэйфилд было бросился на доктора Боарда, но без сил опустился на пол, бормоча что-то невнятное. Доктор Боард не обратил на коллегу никакого внимания. "Кто бы мог подумать, что у этой старой перечницы столько духу?" -- заметил он и допил кофе. Пока заместитель директора выводил доктора Мейфилда из комнаты, он повернулся к доктору Баксендейлу. -- Я должен извиниться перед вами за Мейфилда, -- сказал он.. -- Боюсь, что вся эта история насчет повышения ранга училища ударила ему в голову, хотя, че.стно говоря, я всегда считал его основательно неуравновешенным. Случай посткоксильного сумасшествия, я бы так сказал. Инспектор Флинт возвращался в полицейский участок в состоянии, близком к безумию. -- Из нас сделали идиотов, -- прорычал он, обращаясь к сержанту Ятцу. -- Ты слышал, как они ржали? Ты их видел, этих ублюдков? -- Особенно его взбесили фотографы из газет, попросившие его попозировать рядом с тем, что осталось от пластиковой куклы. -- Мы теперь всеобщее посмешище. Ну хорошо, видит Бог, кое-кто за это заплатит. Он выскочил из машины и бросился в комнату для допросов. -- Ладно, Уилт, -- закричал он,-- ты сыграл с нами шутку, и довольно омерзительную. Теперь отбросим щепетильность и перейдем к делу. Уилт повертел в руках драный кусок пластика. -- Вот так-то лучше, -- сказал он. -- И она очень естественно выглядит. -- Если ты не ответишь на мои вопросы, ты будешь выглядеть еще естественнее, -- заорал инспектор. -- Где она? -- Где кто? -- спросил Уилт. -- Миссис, бля, Уилт. Куда ты ее дел? -- Я же сказал. Я ее никуда не девал. -- А я говорю, девал. Или ты мне немедленно скажешь, где она, или я вышибу из тебя признание. Понял? -- Если хотите, можете меня избить, -- сказал Уилт, -- но это вам ничего не даст. -- Еще как даст, -- сказал инспектор и снял пиджак. -- Я требую адвоката, -- поспешно сказал Уилт. Инспектор снова надел пиджак. -- Наконец-то я от тебя этого дождался. Генри Уилт, я обвиняю вас... 16 Восход Ева встретила в камышах, надувая матрац в десятый раз. Либо он где-то прокололся, либо что-то было не в порядке с клапаном. Как бы там ни было, продвигалась она очень медленно и в конце концов была вынуждена искать убежища в камышах. в стороне от пролива. Здесь, среди камышей, она и провела ночь, вся в грязи, время от времени слезая с матраца, чтобы поддуть его, и залезая обратно, чтобы смыть грязь и водоросли, налипшие на нее, когда она с него сползала. В процессе этих манипуляций она лишилась нижней части своей лимонной пижамы и так изодрала верхнюю, что, когда взошло солнце, Ева скорее напоминала не одержимую хозяйку с Парквью 34, а финалистку в тяжелом весе в женском чемпионате по борьбе в грязи. К тому же она ужасно замерзла и потому очень обрадовалась, когда наступило утро, обещавшее впереди жаркий летний день. Теперь ей надо было добраться до суши или открытой воды, где кто-нибудь... Тут Ева осознала, что ее вид может вызвать, мягко говоря, недоумение. Даже в лимонной пижаме, пока та была на ней, Ева бы не рискнула выйти на улицу. Теперь же, когда этой пижамы на ней практически не было, она определенно не хотела бы показываться кому-либо на глаза. С другой стороны, не могла же она весь день торчать в камышах. Ева двинулась в путь. таща за собой надувной матрац, наполовину вплавь, но в основном шлепая по воде и грязи. Наконец камыши кончились, она вышла на открытое пространство и увидела вдалеке дом, сад, спускающийся к воде, и церковь. До них было довольно далеко, а лодки нигде не было видно. Оставалось добираться до берега вплавь и надеяться, что женщина, живущая в этом доме, отнесется к ней сочувственно и, еще лучше, окажется достаточно большого размера, чтобы одолжить ей какую-нибудь одежду, чтобы добраться до дома. В этот момент Ева обнаружила, что потеряла свою сумку где-то в камышах. Она хорошо помнила, что ночью сумка была при ней, но, наверное, упала с матраца, когда она его надувала. Делать было нечего, не возвращаться же из-за этого. Надо продолжать путь, а потом позвонить откуда-нибудь Генри и попросить его приехать за ней на машине. Он и одежду какую-нибудь сможет привезти. Значит, решено. Ева вскарабкалась на матрац и стала грести к берегу. На полпути матрац снова обмяк и начал тонуть в одиннадцатый раз, Ева бросила его и продолжила путь в спасательном жилете. Однако и он замедлял ее продвижение, поэтому она решила от него избавиться. Барахтаясь в воде, Ева пыталась расстегнуть его. После некоторых усилий все же сняла, вместе с остатками лимонной пижамы. Когда Ева Уилт наконец-то добралась до берега, она была совершенно голой и выбившейся из сил. Тяжело дыша, она легла на землю под ивой. Немного придя в себя, Ева встала и огляделась. Она находилась в дальнем углу сада, а на холме, в сотне ярдов от нее, стоял дом. По Евиным понятиям, это был большой дом, и притом такой, в котором она даже в лучших обстоятельствах не чувствовала бы себя уверенно. С одной стороны, там было что-то вроде конюшни. Во всяком случае, так показалось Еве, чье знакомство с загородными домами ограничивалось тем, что она видела по телевизору. Кроме того, создавалось впечатление, что в доме есть слуги. Все здесь дышало благородством и порядочностью, что делало ее появление в голом виде морально весьма затруднительным. Но, с другой стороны, дом и все, что его окружало, выглядели абсолютно запущенными. Сад был заросшим и неухоженным. Декоративные кусты, когда-то подстриженные так. чтобы придать им форму птиц и Животных, теперь выглядели странно и страшновато; ржавые проволочные петли наполовину спрятались в траве на запущенном крокетном поле; теннисная сетка провисла между столбами, а в заброшенной теплице уцелело лишь несколько рам. Довершали картину запустения покосившийся лодочный сарай и плоскодонка. На всем лежал какой-то зловещий отпечаток, и его не смягчали даже небольшая церковь и слева от нее заброшенное кладбище за ржавым железным забором. Ева выглянула из-за ветвей ивы и уже совсем было собралась покинуть свое убежище, как открылась дверь и из дома вышел мужчина с биноклем в руках и начал смотреть в сторону пролива Ил. На нем была черная сутана со стоячим воротником. Ева снова спряталась за дерево и стала думать, что же ей делать, учитывая полное отсутствие на ней какой-либо одежды. Ситуация была удрунающей. Ничто не могло заставить ее войти в дом викария в совершенно голом виде. Жизнь на Парквью не научила ее, как действовать в подобных ситуациях. Но и жизнь на Росситер Глоув тоже не научила ; Гаскелла, как действовать в ситуации, в которой он оказался, когда Салли разбудила его словами: Дрошка Ной, наверху вполне сухо. Пора отваливать. Открыв дверь каюты и выйдя на палубу, Гаскелл обнаружил, что Ева уже отвалила, захватив с собой надувной матрац и спасательные жилеты. -- Ты хочешь сказать, что оставила ее на ночь на палубе? -- спросил он. -- Вот теперь мы уж точно по уши в дерьме. Ни весел, ни надувного матраца, ни этих чертовых спасательных жилетов, ничего. -- Откуда мне было знать, что эта сумасшедшая утащит все с собой? -- поинтересовалась Салли. -- Ты оставила ее под проливным дождем на всю ночь, естественно, ей что-то надо было делать. Может, она уже замерзла до смерти. Или утонула. -- Она пыталась меня убить. Сам подумай, как я могла ее пустить в каюту. И вообще, ты сам во всем виноват. Не надо. было трепаться насчет этой куклы. -- Ты все это расскажешь полиции, когда они найдут ее тело плывущим вниз по течению. Объяснишь им, почему она отправилась вплавь в разгар шторма. -- Ты просто хочешь меня запугать, -- сказала Салли. -- Я вовсе никуда ее не прогоняла. -- Я хочу только заметить: если с ней что-то случилось, это будет выглядеть очень странно. А теперь скажи, как мы отсюда выберемся. Если ты полагаешь, что я пущусь вплавь без спасательного жилета, ты ошибаешься. Я не Шпиц. -- Ах ты, мой герой, -- сказала Салли. Гаскелл спустился в каюту и заглянул в ящик рядом с плитой. -- И еще. У нас проблема с едой. И с водой. Ничего не осталось. -- Ты нас впутал в эту историю, теперь сам и выпутывайся, -- ответила Салли. Гаскелл сел на койку, пытаясь что-нибудь придумать. Должен же быть какой-то способ дать людям знать о том, что они в беде и где находятся. Берег наверняка неподалеку. По всем признакам, он находился по другую сторону камышей. Гаскелл вышел на палубу, забрался на крышу каюты, но ничего, кроме церковного шпиля вдалеке, не увидел. Мешали заросли камыша. Может быть, если взять тряпку и помахать, то кто-нибудь заметит? Он снова спустился вниз, взял наволочку и в течение двадцати минут махал и громко кричал. Затем он спустился вниз, достал карту и долго ее рассматривал в безнадежной попытке определить, где они находятся. Он уже сворачивал карту, когда заметил, что некоторые детали от игры в слова все еще лежали на столе. Буквы. Отдельные буквы. Что бы такое запустить в воздух с буквами? Вроде воздушного змея. Гаскелл поразмыслил над возможностью смастерить воздушного змея и отказался от этой идеи. Наверное, лучше всего подавать сигналы дымом. Он взял на кухне пустую банку, налил в нее горючего, обмакнул туда носовой платок и снова забрался на крышу каюты. Поджег платок и подождал, пока загорится горючее. Получилось немного дыма, а банка так разогрелась, что ее трудно было удержать в руках. Гаскелл пинком столкнул ее в воду. Зашипев, она погасла. -- Крошка -- гений, -- заметила Салли, -- умом с тобой никто не сравнится. -- Ладно, когда придумаешь что-либо путное, дай мне знать. -- Попробуй вплавь. -- Попробуй утонуть, -- огрызнулся Гаскелл. -- Можно сделать плот или что-то вроде. -- И разобрать катер Шеймахера по частям. Только этого нам и не хватало. -- Я видела картину про гаучо или римлян, или еще кого-то. Так вот, когда им надо было переплыть реку, они использовали свиные пузыри. -- Нам свиньи не хватает, -- сказал Гаскелл. -- Можно использовать пакеты для мусора, -- предложила Салли. Гаскелл пошел за пакетом, надул его и затянул веревкой. Потом надавил на него. Пакет лопнул. Гаскелл сел расстроенный. Должен же быть какой-то простой способ привлечь внимание. О том, чтобы плыть по этому болоту, зажав в руке пакет из-под мусора, не могло быть и речи. Он машинально перебирал в руках буквы от игры и снова думал о воздушных змеях. Или шарах. Шарах. -- У тебя с собой нет презервативов? -- внезапно спросил он. -- Господи, самое время для эрекции, -- сказала Салли. -- Забудь о сексе. Думай, как нам отсюда выбраться. -- Я и думаю, -- сказал Гаскелл. -- Мне нужны эти резинки. -- Ты собираешься плыть вниз по реке на связке из презервативов? -- Шаров, -- ответил Гаскелл. -- Мы их надуем, нарисуем буквы и запустим. -- Крошка -- гений, -- похвалила Салли и пошла в туалет за своей сумкой. -- Вот они. А я-то подумала, что ты меня хочешь. -- Дни вина и роз уже позади, -- сказал Гаскелл. -- Напомни мне не забыть с тобой развестись. -- Он разорвал пакет, надул презерватив и завязал. -- На каком основании? -- К примеру, на том, что ты лесбиянка, -- ответил Гаскелл и помахал надутым презервативом. -- И плюс к тому, страдаешь клептоманией и имеешь привычку спаривать чужих мужчин с куклами. И многое, многое другое. Например, что ты нимфоманка. -- Ты не посмеешь. Твоя семья на потерпит скандала. -- Еще как посмею, -- сказал Гаскелл и надул еще один презерватив. -- Пластиковый урод. -- Выгребная яма. У Салли сузились глаза. Ей начинало казаться, что он действительно собирается с ней разводиться, а если Гаскелл разведется с ней в Англии, то какие она получит алименты? Практически ничего. Детей у нее не было, зато было впечатление, что британские суды жадноваты в смысле денег. Как и Гаскелл и его семейка. Богатые и жадные. Она села и посмотрела на него. -- Где твой лак для ногтей? -- спросил Гаскелл. Двенадцать надутых презервативов летали по каюте. -- Чтоб ты сдох, -- ответила Салли и отправилась на палубу. Уставившись в темную воду, она думала о крысах и смерти, о том, что может снова стать нищей и от всего свободной. Крысиная парадигма. Мир -- это клоака Люди -- предметы, которые используют, а потом выбрасывают. Такова философия Гаскелла, и теперь он выбрасывает ее. Стоит только поскользнуться на покрытой горючим палубе -- и конец всем ее проблемам. Всего-то и требуется, чтобы Гаскелл поскользнулся и утонул, и она станет свободной и богатой, и никто никогда ничего не узнает. Несчастный случай. Естественная смерть. Нельзя, однако, забывать, что Гаскелл умеет плавать. Один раз попытаться и проиграть -- и второго раза не будет. Он станет остерегаться. Нужно действовать наверняка и так, чтобы все выглядело естественно. На палубу вышел Гаскелл с презервативами. Он связал их вместе и на каждом лаком для ногтей нарисовал по букве. В результате получилось: ПОМОГИТЕ SOS. Взобравшись на крышу каюты, он выпустил шары. Какое-то время они повисели в воздухе, но затем, подхваченные легким ветром, отлетели в сторону и опустились на воду. Гаскелл выудил их за конец веревки и сделал еще одну попытку. И опять они сели на воду. -- Надо подождать ветра посильнее, -- сказал он и привязал связку к перилам. Презервативы слабо заколебались на ветру. Гаскелл спустился в каюту и лег на койку. -- Что теперь собираешься делать? -- спросила Салли. -- Спать. Разбуди меня, когда поднимется ветер. Он снял очки, накрылся с головой одеялом и заснул. На палубе Салли сидела на ящике и думала о том, как можно утонуть. Если ты в постели. -- Мистер Госдайк, -- сказал инспектор Флинт, -- мы с вами вместе работаем уже много лет, поэтому я могу сказать вам честно -- я не знаю. -- Но вы же обвинили его в убийстве, -- заметил мистер Госдайк. -- Я возьму его под стражу в понедельник. Пока я продолжаю его допрашивать. -- Но безусловно то. что он признался, что закопал куклу в натуральную величину... -- Одетую в платье своей жены, Госдайк. В платье своей жены. Не забывайте. -- По-моему, это неважно. Вы абсолютно уверены, что произошло убийство? -- Три человека бесследно исчезли, оставив после себя две машины, дом, заваленный грязной посудой и мусором после вечеринки... видели бы вы этот дом - ванную комнату и лестницу со следами крови... -- Они могли уехать на чужой машине. -- Могли, но не уехали. Доктор Прингшейм не любил, когда кто-то другой сидел за рулем. Нам об этом рассказали его коллеги по факультету биохимии. У него было укоренившееся предубеждение против британских водителей. И не спрашивайте меня почему. -- Как насчет поездов? Автобусов? Самолетов? -- Проверено, перепроверено и еще раз проверено. Никто похожий на них не покидал город ни на каком виде общественного или личного транспорта. И если вы думаете, что они укатили на велосипедах, то опять ошибаетесь. Велосипед доктора Прингшейма в гараже. Нет, забудьте о том, что они куда-либо уехали. Они умерли, и этот умник Уилт знает, что это так. -- Мне все равно непонятно, на чем основывается ваша уверенность, -- сказал мистер Госдайк. Инспектор Флинт закурил сигарету. -- Давайте посмотрим на те его действия, в которых он признался. Какие можно сделать из них выводы? Он берет куклу в натуральную величину... -- Где? -- Он говорит, жена дала. Неважно, где он ее взял. -- Он утверждает, что впервые увидел эту штуку :.в доме Прингшеймов. -- Возможно. Готов этому поверить. Где бы он ее ни взял, он одел ее так, чтобы она была похожа на миссис Уилт. Он прячет ее в яме около техучилища, которая, как он знает, будет залита бетоном. Он специально показывается сторожу, когда училище уже закрыто. Оставляет велосипед со своими отпечатками пальцев и книгой в корзине. Свой путь к яме он усыпает листками с записями. Он появляется в доме Брейнтри в полночь весь в грязи и говорит, что у машины спустило колесо, хотя ничего такого не было. Разве это не доказывает, что он что-то задумал? -- Он говорит, что просто хотел избавиться от куклы. -- А мне он сказал, что репетировал убийство своей жены. -- Да, но только в воображении. Он хотел избавиться от куклы, -- настаивал мистер Госдайк. -- Зачем тогда одевать ее, надувать и оставлять там, где ее непременно обнаружат, когда начнут заливать бетон? Если он не хотел, чтобы ее нашли, почему он ее не закопал? Почему, наконец, он попросту не сжег ее или не выбросил где-нибудь по дороге? На все эти вопросы нет ответа, если не рассматривать все как обдуманный план, целью которого является отвлечь наше внимание от настоящего преступления. -- Инспектор помолчал. -- Мне все кажется, что на той вечеринке случилось что-то, о чем мы не имеем понятия. Может, Уилт застукал свою жену в постели с мистером Прингшеймом? И убил обоих. Зашла миссис Прингшейм, и он убил и ее. --Как? -- спросил мистер Госдайк. -- Там было мало крови. -- Задушил. И свою жену задушил. Забил мистера Прингшейма до смерти. Затем спрятал где-то трупы. отправился домой и наследил с этой куклой. В воскресенье он избавился от трупов... -- Каким образом? -- Один Господь Бог ведает, но я непременно узнаю. Я уверен, что человек, способный задумать такое, способен и изобрести нечто дьявольское, чтобы избавиться от трупов. Не уХивлюсь, если узнаю, что он в воскресенье незаконно пользовался крематорием. Что бы он ни сделал, он сделал это как следует. Но мистер Госдайк все еще сомневался. -- Не понимаю, как вы можете быть так уверены, -- сказал он. -- Мистер Госдайк. -- устало сказал инспектор, -- вы провели со своим клиентом всего два часа. Я же потратил на него почти неделю, и если я что и ; вынес, так это убеждение, что этот поганец знает, что он делает. С любым человеком, который невиновен, но которого обвиняют в убийстве жены и предъявляют доказательства, случился бы нервный срыв. Но только не с Уилтом. Этот нагло сидит и учит меня, как проводить расследование. Именно это меня больше всего убеждает, что негодяй виновен по всем статьям. Он это сделал, я уверен. Более того, я это докажу. -- Сейчас он несколько обеспокоен, -- сказал мистер Госдайк. -- Есть причины, -- заметил инспектор. -- Я ему сказал, что в понедельник утром заставлю его говорить правду, даже если для этого мне придется его убить. -- Инспектор, -- сказал мистер Госдайк вставая, -- я должен предупредить вас, что я посоветовал своему клиенту больше не говорить ни слова, и если он предстанет перед судом со следами избиения... -- Мистер Госдайк, вы ведь меня хорошо знаете. Я не полный идиот, и если на вашем клиенте будут какие-либо следы, ни я, ни мои ребята не будут иметь к этому никакого отношения. Могу вас в этом заверить. Мистер Госдайк покинул полицейский участок в крайне озабоченном состоянии. Он вынужден был признать, что рассказ Уилта не отличался большой убедительностью. Какого-либо значительного опыта общения с убийцами у мистера Госдайка не было, но он был достаточно умен, чтобы сообразить, что люди, открыто признающиеся, что мечтали об убийстве своей жены, в конце концов сознаются, что они именно так и поступили. Более того, его попытка уговорить Уилта заявить, что он засунул куклу в яму, чтобы подшутить над коллегами по техучилищу, бесславно провалилась. Врать Уилт отказался, а мистер Госдайк не привык к клиентам, которые не хотели говорить ничего, кроме правды. Инспектор Флинт вернулся в комнату для допросов и посмотрел на Уилта Затем взял стул и сел. --Уилт, -- сказал он с приветливостью, которой не испытывал. -- нам с тобой надо немного поговорить. -- Как, опять? -- удивился Уилт. -- Мистер Госдайк посоветовал мне молчать. -- Он всегда так делает, -- мягко сказал инспектор. -- Особенно если уверен, что клиент виновен. Ну что, будешь говорить? -- А почему бы и нет? Мне скрывать нечего, а так время быстрее пройдет. 17 Была пятница, как раз тот день недели, когда маленькая церковь в Уотеруике пустовала. И, как всегда в такой день. викарий, преподобный Джон Фрауд, был пьян. Эти два события всегда сопутствовали друг другу -- отсутствие паствы и нетрезвое состояние викария. Традиция восходила к тем далеким временам, когда спиртное провозилось нелегально и возможность иметь выпивку была единственной причиной. Почему столь отдаленный приход вообще имел викария. И, как многие английские традиции, эта тоже оказалась живучей. Церковные власти следили за тем, чтобы в Уотеруик назначались священники, страдающие идиосинкразией, чей неуместный энтузиазм делал невозможным их работу в более приличных приходах. Чтобы как-то утешиться по поводу отдаленности прихода и отсутствия интереса к вещам духовным, они прибегали к спиртному. Святой отец Джон Фрауд не нарушил традиции. Он выполнял свои обязанности с тем англо-католическим фундаменталистским пылом, который сделал его таким непопулярным в Эшере, но с пьяной снисходительностью усмотрел на проделки своей немногочисленной паствы. Последняя же, когда спрос на бренди упал, довольствовалась случайным грузом спиртного, доставляемого в лодках нелегальными иммигрантами из Индии. Сейчас, когда он покончил с завтраком, состоящим из гоголя-моголя и кофе по-ирландски, и поразмышлял о превратностях судьбы и своих более удачливых коллегах, о чем он прочитал в старой воскресной газете, он стал замечать, что над камышами в проливе Ил трепыхается что-то похожее на белые сосискообразные шары. которые на какое-то мгновение поднимались, а затем снова опускались. Святой отец вздрогнул, закрыл глаза, снова их открыл и подумал о пользе воздержания. Если он не ошибался, а он и сам толком не знал, хотел он ошибиться или нет, утро было испоганено появлением связки презервативов, надутых презервативов, которые болтались там, где никакие презервативы никогда не болтались раньше. Во всяком случае, он надеялся, что это была именно связка Он так привык к тому, что у него в глазах постоянно двоится и троится, что не был уверен, видит ли он действительно связку презервативов, или только один, или, еще лучше, ни одного. Он пошел, в кабинет за биноклем и снова вернулся на террасу, но, пока он ходил, явление исчезло. Святой отец печально покачал головой. У него уже давно были нелады со здоровьем, особенно его беспокоила печень. Не хватает ему только галлюцинаций с утра пораньше. Он вернулся в дом и попытался сосредоточиться на деле одного протодиакона из Онгара, который сделал себе операцию по изменению пола и сбежал с церковным служкой. Есть о чем поговорить во время проповеди, если придумать подходящий текст. Из своего убежища в саду Ева видела, как викарий вернулся в дом, и старалась решить, что же ей делать. Не могла же она в таком виде войти в дом и представиться. Нужна была одежда или хотя бы что-нибудь, чем можно прикрыться. Она огляделась в поисках чего-либо подходящего и в конце концов решила использовать для этой цели плющ, вьющийся по ограде кладбища. Не выпуская дом из виду, она вылезла из-под дерева, галопом пронеслась к забору и через калитку вбежала на кладбище. Там она содрала несколько плетей плюща со ствола дерева и, довольно неуклюже прикрывая ими себя спереди, двинулась осторожно по заросшей тропинке к церкви. Большую часть тропинки нельзя было видеть из дома из-за деревьев, но раз или два ей приходилось низко пригибаться и быстро перебегать от одного надгробного камня к другому на виду у обитателей дома. Когда она наконец достигла ступеней церкви, она совсем запыхалась, а сознание непристойности всего происходящего возросло вдесятеро. Если перспектива появления в доме голой была ей неприятна с точки зрения светских приличий, то мысль оказаться в церкви в чем мать родила казалась ей просто кощунственной. Она стояла у дверей и изо всех сил старалась взять себя в руки и войти. Там обязательно должна быть какая-нибудь одежда вроде стихиря для хористов в ризнице, она могла бы ее взять и уже тогда пойти в дом. Или не могла? Ева не была уверена в ценности стихиря и боялась, что викарий рассердится. Господи, до чего же все скверно! Наконец она открыла дверь и вошла. Внутри было холодно, влажно и пусто. Крепко прижимая к себе плющ, она прошла через церковь к двери ризницы и попыталась ее открыть. Дверь была заперта. Дрожа от холода, Ева старалась что-нибудь придумать. В конце концов она вышла из церкви и долго стояла на солнце, пытаясь согреться. В учительской техучилища балом правил доктор Боард. -- Учитывая все обстоятельства, -- говорил он, -- я считаю, что мы неплохо выглядим во всем этом деле. Директору всегда хотелось, чтобы наше техучилище заметили, а теперь, благодаря нашему приятелю Уилту, эта цель достигнута. Только посмотрите, сколько внимания нам уделила пресса. Не удивлюсь, если приток студентов резко возрастет. -- Члены комиссии не пришли в восторг от наших возможностей, -- заметил мистер Моррис, -- поэтому вряд ли можно утверждать, что визит был успешен. -- Лично я считаю, что они не остались внакладе, -- сказал доктор Боард. -- Не каждый день тебе выпадает шанс одновременно наблюдать эксгумацию и экзекуцию. Одно обычно предшествует другому, а тут им удалось увидеть, как нечто, что по всем статьям было женщиной, за несколько секунд превращается в мужчину. От эдакой мгновенной перемены пола, говоря современным языком, мозги могут пойти враскорячку. -- Кстати, насчет бедняги Мейфилда, -- сказал заведующий географическим отделением. -- Как я понял, он до сих пор еще в дурдоме. -- Навсегда? -- с надеждой спросил доктор Боард. -- У него депрессия. И упадок сил. -- Ничего удивительного. Любой, кто так употребляет... кто так уродует язык, напрашивается на неприятности. К примеру, он употребляет слово "структура" в качестве глагола. -- Он возлагал большие надежды на повышение разряда училища и то, что в этом было отказано... -- И совершенно справедливо, -- заметил доктор Боард. -- Хоть убейте, не могу понять, какой смысл пичкать второсортных студентов пятисортными идеями по столь далеким друг от друга темам, как средневековая поэзия и городские исследования. Уж пусть они лучше смотрят, как полиция выкапывает то, что, по их предположениям, является телом женщины, покрытым коркой из бетона, вытягивает ей шею, сдирает с нее одежду, подвешивает ее и в финале надувает ее так. что она лопается. Здесь уж они наберутся образования, если хотите знать мое мнение. Здесь все вместе -- археология и криминалистика, зоология и физика, анатомия и экономика. Добавьте к этому крайнюю заинтересованность студентов. Если нам нужны ученые степени, присуждайте их за нечто подобное. К тому же очень практично. Я продумываю, не заказать ли мне такую куклу. -- Но вопрос об исчезновении миссис Уилт все равно остается открытым, -- заметил мистер Моррис. -- Ах, милая Ева, -- произнес доктор Боард задумчиво."-- После того как я увидел так много такого, что, как мне казалось, было ею, то, если я буду иметь удовольствие ее встретить, я отнесусь к ней с изысканной вежливостью. Удивительно разнообразная женщина. А какие пропорции! Назову-ка я свою куклу Евой. -- Но полиция считает, что она умерла. -- Такие женщины не умирают, -- провозгласил доктор Боард. -- Она может лопнуть, но память о ней будет жить вечно. Находящийся в этот момент в своем кабинете святой отец Джон Фрауд вполне разделял точку зрения доктора Боарда. Вряд ли ему удастся когда-либо стереть из памяти крупную и, судя по всему, голую женщину, которая появилась из-под ивы в конце его сада, подобно омерзительно большой нимфе, и пробежала через кладбище. Поскольку ее появление непосредственно следовало за привидившимися ему надутыми презервативами, его подозрение, что он слишком перестарался в смысле алкоголя, усилилось. Отказавшись от сочинения проповеди по поводу богоотступника протодиакона из Онгара (он собирался начать ее со слов "По их плодам вы их узнаете"), он поднялся и посмотрел в окно в сторону церкви. Викарий размышлял над тем, не надо ли ему туда пойти и посмотреть, нет ли там толстой голой женщины, но тут в поле его зрения опять попали камыши за полоской воды. Эти дьявольские штуки появились снова. Никаких сомнений больше не было. Он схватил бинокль и уставился в сторону камышей. На этот раз он видел их более четко, в них угадывалось какое-то неявное, но мрачное предзнаменование. Солнце стояло уже высоко, туман над проливом Ил рассеялся, и презервативы светились странным фосфоресцирующим светом. Эта незначительная деталь придавала им некое подобие одухотворенности. Более того, на них было что-то написано. Прочитать написанное было легко, но понять -- трудно. Написано было ПИТМО. Святой отец опустил бинокль и потянулся за бутылкой с виски, раздумывая над тем, что это может означать. После того как он в темпе опрокинул три рюмки, он решил, что в спиритуализме что-то есть, только непонятно, почему почти всегда приходится иметь дело с иностранцами. Иначе как объяснить столько ошибок? Тем временем ветер поменял буквы местами и теперь читалось: ЕТОМОГ Викария передернуло. Что "мог" этот "его"? -- Грехи наши тяжкие, -- вздохнул святой отец, обращаясь к четвертому стаканчику виски, и принялся снова разглядывать небесные знамения. ООМИГ последовало за ТOSМОП, а потом превратилось в SSOOТЕГИМОП, что было еще хуже. Святой отец Джон фрауд отодвинул в сторону бинокль и бутылку виски и опустился на колени, чтобы помолиться об избавлении или хотя бы попросить у Бога помощи в истолковании посланий. Но каждый раз, когда он поднимался с колен, чтобы посмотреть, не уважена ли его просьба, сочетания букв оставались не только бессмысленными, но и просто угрожающими. Что, к примеру, могло значить МОГИПОТ? Или ООТЕПОИ? В конце концов, решив лично разобраться в истинной природе явления, он надел сутану и нетвердой походкой направился к причалу. -- Будь проклят этот день. -- бормотал он, забираясь в лодку и берясь за весла. Святой отец придерживался твердого мнения насчет презервативов. Это было одним из краеугольных камней его англо-католицизма. В каюте крепко спал Гаскелл. Салли была занята приготовлениями. Она разделась и напялила на себя пластиковое бикини. Из сумки достала квадратный кусок шелка, положила его на стол, принесла с кухни кувшин и, перегнувшись через борт, зачерпнула воды. Потом она пошла в туалет и привела в порядок лицо. Наклеила фальшивые ресницы, густо намазала губы и под толстым слоем крема скрыла свою обычную бледность. Когда она вышла из туалета, у нее в руке была купальная шапочка. Одной рукой она оперлась на дверь камбуза и выставила вперед бедро. -- Гаскелл, крошка, -- позвала она. Гаскелл открыл глаза и посмотрел на нее. -- Что, черт побери? -- Нравится? Гаскелл надел очки. Несмотря ни на что, ему нравилось. -- Если рассчитываешь меня обвести вокруг пальца, ничего не выйдет. Салли улыбнулась. -- Не болтай попусту. Ты меня заводишь, крошка ты моя биодеградирующая. -- Она подошла к койке и уселась рядом с ним. -- Что тебе нужно? -- Заставь его встать, крошка. Ты заслужил развлечение. -- Она принялась ласкать его. -- Помнишь старые денечки? Гаскелл помнил и почувствовал, что слабеет. Салли наклонилась и прижала его к койке. -- Салли тебя полечит, -- сказала она и расстегнула пуговицы у него на рубашке. Гаскелл попытался увернуться. -- Если ты думаешь... -- А ты не думай, золотце, -- сказала Салли и расстегнула ему джинсы. -- Пусть только он встанет. -- Боже мой, -- пробормотал Гаскелл. Запах духов, пластик, маска на лице и ее руки будили древние фантазии. Он безвольно лежал на койке, пока Салли раздевала его. Он не сопротивлялся, даже когда она перевернула его лицом вниз и соединила его руки за спиной. -- Связанная крошка, -- сказала она тихо и потянулась за куском шелка. -- Нет, Салли, не надо, -- слабым голосом бормотал он. Салли мрачно улыбнулась и, обмотав его запястья шелковой тряпкой, крепко связала ему руки. Гаскелл жалобно простонал. -- Ты делаешь мне больно. Салли перевернула его. -- Да ты же тащишься от этого, -- сказала она и поцеловала его. Снова сев на койку, она стала его гладить. -- Тверже, крошка, еще тверже. Подними моего возлюбленного до неба. -- О, Салли. -- Вот молодец, крошка, а теперь позаботимся о водонепроницаемости. -- Не надо. Мне так больше нравится. -- Я так хочу. Мне это нужно, чтобы доказать, что ты любил меня, пока смерть не разъединила нас. -- Она наклонилась и надела на него презерватив. Гаскелл не сводил с нее глаз. Что-то было не так. -- А теперь шапочку. -- Она протянула руку и взяла купальную шапочку. -- Шапочку? -- спросил Гаскелл. -- Зачем? Я не хочу ее надевать. -- Да нет же, хочешь, сердце мое. Так ты больше похож на девушку. -- Она надела шапочку ему на голову. -- А теперь дело за Салли. -- Она сняла бикини и опустилась на него. Гаскелл застонал. Она была великолепна. Он уж не помнил, когда она последний раз была так хороша в деле. И все же он был напуган. Было что-то в ее глазах, чего он не замечал раньше. -- Развяжи меня, -- взмолился он, -- руке больно. Но Салли только улыбнулась и продолжила вращательные движения. -- Только когда ты кончишь и уйдешь, крошка Джи. Когда для тебя все будет в прошлом. -- Она опять задвигала бедрами. -- Давай, кончай быстренько. Гаскелл вздрогнул. -- Порядок? -- Порядок, -- кивнул он. -- Теперь навсегда, крошка, -- сказала Салли. -- Теперь все. Ты перешел рубеж от настоящего к прошлому. -- От настоящего к прошлому? -- Ты пришел и ушел, пришел и ушел. Теперь только вот что осталось. -- Она протянула руку и взяла кувшин с грязной водой. Гаскелл повернул голову, чтобы посмотреть на него. -- А это еще зачем? -- Для тебя, крошка. Молоко речной коровки. -- Она слегла подвинулась вперед и уселась ему на грудь. -- Открывай рот. Гаскелл Прингшейм в ужасе уставился на нее, пытаясь вывернуться. -- Ты с ума сошла, совсем взбесилась. -- Лежи спокойно -- и тогда не будет больно. Все скоро кончится, любовь моя. Смерть от естественных причин. В постели. Ты войдешь в историю. -- Ах ты сука, проклятая сука... -- Сам ты пес поганый, -- ответила Салли и начала лить воду ему в рот. Затем поставила кувшин на пол и натянула купальную шапочку ему на лицо. Для разъяренного человека, в желудке которого болталось с полбутылки виски, святой отец Джон Фрауд греб на удивление споро. Чем ближе он подплывал к презервативам, тем больше он распалялся. И дело было не в том, что вид этих штук заставил его понапрасну испугаться за состояние своей печени (теперь, когда он был совсем близко, он видел, что они действительно существовали). Пожалуй,