-- Нет, все -- отрезал он. -- Будь он полюбезнее и повнимательнее, тогда другое дело. А он даже не заметил, что книги остались от кафедры истории -- она раньше размещалась в этом кабинете. С них и пыль-то не стирали. На них и штамп имеется. Кажется, их рекомендовали продвинутым группам для спецкурса по русской революции. -- Так почему вы ему не сказали? -- А он не спрашивал. Что же я буду лезть с объяснениями к незнакомым людям? -- Но с "Голым завтраком"-то полезли, -- уличил методист. -- Славно придумали, нечего сказать. -- Он спросил, что может быть хуже. А мне ничего отвратительнее в голову не пришло. -- Какое счастье, -- буркнул ректор. -- Но вы объявили, что у ваших преподавателей сколько угодно политических пристрастий. "Сколько угодно" -- это ваши слова. Я своими ушами слышал, -- не отставал методист. Уилт пожал плечами: -- Не отрицаю. На кафедре сорок девять преподавателей, включая почасовиков. Целый час все они несут бог знает что, лишь бы студенты сидели тихо. Представляете, какой разброс политических взглядов. -- Из ваших слов у него сложилось другое впечатление. -- Я, да будет вам известно, преподаватель, а не рекламный агентишка. Мое дело учить, а не производить впечатление. Ладно, пора мне к электротехникам. Мистер Стотт заболел, и я заменяю. -- Что с ним? -- неосторожно полюбопытствовал ректор. -- Снова нервное расстройство. Оно и понятно, -- бросил Уилт и удалился. Остальные члены комитета проводили его встревоженными взглядами. -- Как вы считаете, Скадд может убедить министра провести расследование? -- спросил проректор. -- Мне он это пообещал, -- ответил методист. -- Он такого тут наслушался и насмотрелся, что запроса в парламенте не миновать. Но взъелся он даже не из-за секса, хотя, по правде говоря, и этого дела было предостаточно. Главная беда в, том, что он католик, и бесконечные разговоры о противозачаточных средствах... --Ой! -- пискнул ректор. -- А тут еще какая-то пьяная морда, автомеханик с третьего курса послал его на... Ну и, конечно же, Уилт подсуропил. Возвращаясь в свои кабинеты, ректор и проректор никак не могли успокоиться. -- Что нам делать с Уилтом? -- в отчаянии вопрошал ректор. -- А что с ним поделаешь? Ему удалось обновить состав кафедры лишь наполовину. От другой половины он никак не избавится, вот и довольствуется тем, что есть. -- Но вы представляете, что теперь начнется? Запрос в парламенте, всеобщая мобилизация инспекторов Ее Величества, общественное расследование? -- Ну до расследования едва ли дойдет. Может, Скадд фигура и влиятельная, но я сомневаюсь... -- А я нет. Я с ним беседовал после проверки. Негодяй определенно ополоумел. Что это за штука такая -- постнатальный аборт? -- Не иначе -- убийство, -- начал проректор, но ректор уже проявил сообразительность, из-за которой его когда-нибудь выпихнут на пенсию: -- Детоубийство. То-то Скадд спрашивал, известно ли мне, что у нас для будущих воспитательниц введен курс по детоубийству. И допытывался, нет ли часом вечерних курсов по эвтаназни для престарелых или практического курса для самоубийц. Есть у нас такие? -- Что-то не слышал. -- Если бы они были, я бы их поручил Уилту. Он меня когда-нибудь доконает. То же самое мог бы сказать инспектор Флинт из полиции Ипфорда. Теперь по вине Уилта не видать ему звания старшего офицера как своих ушей. Кроме собственных невзгод ему не давали покоя злоключения одного из сыновей. Йэн искалечил себе жизнь. В шестом классе он бросил школу, ушел из дома, стал усердно упражняться в курении марихуаны, схлопотал несколько лет условно, и в конце концов его застукали на таможне в Дувре с грузом кокаина. -- Черта лысого меня теперь повысят, -- пригорюнился Флинт, когда сыну припаяли пять лет тюрьмы. В довершение всех бед миссис Флинт свалила вину за преступные наклонности сынка на своего супруга и что ни день ела его поедом: -- Если бы ты поменьше забивал голову работой, поменьше выслуживался да побольше думал о сыне, он бы не угодил за решетку. Так нет же. У тебя одно на уме: "Так точно", "Никак нет" и "Будет сделано". Чуть не каждую ночь -- на дежурство. Даже в выходные на работе пропадаешь. А Йэном ты хоть сколько-нибудь занимался? Куда там! Хоть бы раз о чем путном с ним поговорил. Только и разговоров, что про преступления да про уголовников. Все работа, работа, а семья побоку. В каждой бочке затычка. Впервые в жизни Флинт прислушался к словам жены. Прислушался -- но не больше. Все равно, правда за ним. А как же иначе: полицейский -- и вдруг не прав. Что же он за полицейский после этого? А Флинт полицейский что надо. И служба у него на первом месте. -- Поговори еще, -- огрызнулся Флинт. Великодушное разрешение. Если бы не разговоры, круг занятий миссис Флинт был бы крайне ограничен: пробежать по магазинам, постирать, прибраться в доме, попричитать по Йэну, покормить кошку с собакой -- и, конечно же, всячески заботиться о муже. -- Не будь семьи, стал бы я на работе корячиться. А то -- машину купи, дом купи, ублюдка этого свози в Коста... -- Сам ублюдок! -- В сердцах миссис Флинт бросила утюг и прожгла рубашку мужа. -- Да-да, ублюдок. И остальные тоже раздолбай порядочные. -- Эх ты, отец называется! Да ты в жизни для детей ничего не сделал. Только меня трахал, чтобы их произвести. Пока совсем не затрахал. Тут Флинт срывался с места и возвращался на работу. В голову лезли мрачные мысли. Хуже нет, когда баба от рук отбилась. А уж как будут потешаться над ним во всех окрестных участках! Шутка ли: полицейский вырастил преступника, торговца наркотиками и теперь бегает к нему на свидания в бедфордскую тюрьму... Всякий раз от таких мыслей в душе Флинта вскипала злость на этого проходимца Генри Уилта. Злость росла с каждым днем. Это Уилт со своей резиновой куклой устроил заваруху, которая стоила Флинту карьеры. Правда, когда-то он даже нравился Флинту, но с тех пор много воды утекло. И вот этот поганец живет припеваючи в собственном доме на Оукхерст-авеню, прилично зарабатывает и не сегодня-завтра станет ректором долбанного Гуманитеха. Флинт, небось, тоже мог бы продвинуться по службе и перевестись в такое классное местечко, что Уилту и не снилось. Мог. А теперь надеяться не на что. Так он и останется до конца дней своих инспектором Флинтом, так и проживет всю жизнь в Ипфорде. Словно для того чтобы лишить Флинта последней надежды на повышение, начальником отдела по борьбе с наркотиками назначили инспектора Роджера. Нашли умника, нечего сказать. Правда, от Флинта эту новость поначалу скрывали, но старший офицер вызвал его к себе и сообщил лично. Это неспроста. Значит, начальство поставило на нем крест и дела, связанные с наркотиками, ему поручать не хотят: у него же сын сидит как раз по такому делу. От досады у Флинта разыгралась головная боль. Он было решил, что это снова мигрень, но полицейский врач сказал, что это гипертензия, и прописал таблетки. -- Гиперпретензия? -- переспросил Флинт. -- Точно. Понабрали в полицию всяких умников, толку от них чуть, а все претензии к нам, простым полицейским. Это, значит, у меня профессиональное заболевание. -- Ну называйте как хотите, но помните, что у вас высокое давление и... -- Эй. погодите, вы только что назвали другую причину. Так от чего все-таки голова болит: из-за гиперпретензий или из-за давления? -- Инспектор, вы не на допросе, -- заметил врач (у Флинта на этот счет было другое мнение). -- Я вам популярно объясняю: гипертензия и высокое давление -- одно и то же. В общем так. Пропишу вам диуретики, будете принимать по одной таблетке в день... -- Что пропишете? -- Мочегонное. -- Очень мне нужно ваше мочегонное.. Я и без него за ночь по два раза бегаю. -- Ну так не пейте столько. И для давления лучше. -- Чего? Вы же сами сказали, что я заболел оттого, что гиперпретензиями замучили. А лучший способ позабыть обо всяких претензиях -- зайти в кабак, пропустить пару кружек... -- Четыре пары, -- поправил врач. которому случалось встречать Флинта в кабаке. -- Все-таки пейте поменьше. Заодно похудеете. -- И стану реже бегать в сортир? Гм. Непонятно: даете мне лекарство, чтобы я больше писал, а пить велите поменьше. Флинт ушел в недоумении. Даже врач не сумел объяснить ему, как действуют бетаблокаторы. Сказал только, что они помогут и что Флинту придется принимать их всю жизнь. Через месяц уже сам Флинт рассказывал врачу, как действуют таблетки. -- Даже на машинке печатать не могу, -- жало вался он. показывая огромные ручищи с бледными пальцами. -- Вот посмотрите. Прямо сельдерей вареный, а не пальцы. -- Так и должно быть. Побочный эффект. Я вам выпишу одно лекарство, и все пройдет. Флинт встревожился: -- Хватит с меня писючих таблеток. Они из меня почти всю воду выкачали. А с пальцами -- это, наверное, оттого, что я весь день на работе кручусь, как белка в колесе, крови и не остается. Если бы только это. Другой раз на допросе обрабатываю какого-нибудь гада, он уже вот-вот расколется, а меня вдруг как прихватит. Они мне работать мешают, ваши таблетки. Доктор недоверчиво посмотрел на инспектора и с тоской вспомнил те времена, когда больные не огрызались по всякому поводу, а полицейские были совсем другими. К тому же выражение "обрабатывать гада" врачу не понравилось. -- Ладно. Попробуем вас пользовать другим лекарством. -- Чего? -- взревел Флинт так, что врач отшатнулся. -- Меня использовать лекарством? Интересно, кому вы меня пропишете! Вы должны меня лечить, а не использовать. И потом, что значит "попробуем"? Я вам не собака, чтобы ставить на мне опыты! -- Конечно, не собака, -- успокоил врач и сел писать рецепт. Он снова выписал бетаблокаторы и диуретики, но под другим названием, удвоил дозу бетаблокаторов и добавил лекарство для пальцев. Флинт сбегал за лекарствами и вернулся на работу. чувствуя себя как ходячая аптечка. А неделю спустя Флинт уже не мог внятно ответить на вопрос, как он себя чувствует. Как-то сержант Йейтс неосторожно осведомился о его здоровье. -- Хреново, -- буркнул инспектор. -- За полтора месяца пропустил через себя больше воды, чем Асуанская плотина. Знаешь, что я понял? В нашем долбанном захолустье не хватает общественных уборных. -- Не может быть, -- усомнился Йейтс, у которого с этими заведениями были свои счеты. Однажды, выйдя на охоту за любителем подглядывать в кабинки общественных уборных, сержант в штатском так добросовестно пасся в уборной возле кинотеатра, что какой-то констебль принял его самого за такого любителя и отвел в участок. -- А вот и может, -- отрезал Флинт. -- Вчера меня прихватило на Кантон-стрит. Ищу уборную. Думаешь, нашел? Черта с два. Завернул в проулок, приспособился -- а там какая-то баба белье вешает. Еле улизнул. Ох, заметут меня как-нибудь за эксгибиционизм. -- Кстати, об эксгибиционисте. Он опять появился, на этот раз возле речки. Напугал даму пятидесяти лет. -- Это посерьезней, чем возня с уилтовыми подлянками и мистером Биркеншоу. Пострадавшая его разглядела? -- Говорит, разглядела, но плохо. Она смотрела с другого берега. Ей показалось, он не очень длинный. -- Кто не очень длинный? -- Не кто, а что? -- Что? Что? -- заорал Флинт. -- Мне до его хрена дела нет, я про его рожу спрашиваю. Как мы, по-твоему, должны опознавать этого психа? Спустим с подозреваемых штаны, а пострадавшие ходи и разглядывай? Этак ты еще вздумаешь составлять фоторобот на каждый пенис. -- Лица она не видела. Он опустил голову. -- Мочился, небось. Его, наверно, тоже пичкают долбанными таблетками. Ладно, не видела, -- и не надо. Так я и поверил показаниям пятидесятилетней стервы. Бабы в этом возрасте хуже мартовских кошек. По себе знаю: у моей старухи все одно на уме. Я ей объясняю, что мне сбивают давление, врачуга поганый так залечил, что у меня уже и не встает. Так она знаешь что удумала? -- Не знаю, -- сказал сержант, а про себя добавил: "И знать не хочу" Он терпеть не мог, когда Флинт начинал распространяться о своей интимной жизни. Неужели находятся такие бедняжки, которые при виде инспектора способны возбуждаться? -- Давай, говорит, с вывертом, -- продолжал Флинт. -- Совсем обнаглела, -- С вывертом? -- вырвалось у Йейтса. -- Дескать, она меня будет ублажать французской любовью, а я тем временем стану ей языком запендюривать. Гадость какая. Такое, наверно, и закон запрещает. Чтобы я в моем-то возрасте выкидывал этакие коленца, да притом с собственной женой, чтоб ей пусто было! Надо совсем рехнуться, чтоб такое предложить. -- Совершенно справедливо, -- поддакнул Йейтс не без сочувствия. Он подумал, что Флинт, в сущности, славный малый, но с этими тошнотворными историями перехватывает через край. И Йейтс прибег к Последнему способу перевести разговор на другие рельсы: упомянул нового главу отдела по борьбе с наркотиками. Очень вовремя: у инспектора в запасе было еще много похабинок о том, как жена старается расшевелить его чувственность. Имя Роджера привело инспектора в ярость. -- Чего этому раздолбаю от меня надо, в рот ему кочерыжка? -- заорал он. Как видно, мысли о сексуальных вывертах все не шли у него из головы. -- Оборудование для прослушивания телефонов. Кажется, он вышел на синдикат торговцев героином. Крупная дичь. -- Где? -- Не говорит. По крайней мере, мне. -- А зачем ему мое разрешение? Пусть обращается к старшему офицеру или старшему констеблю. Это не по моей части. Или все-таки по моей? -- вдруг Флинту показалось, что просьба Роджера таит в себе скользкий намек на преступление его сына. -- Если этот ублюдок думает, что стоит ему меня пугнуть -- и я буду ходить с мокрыми штанами... -- прошипел инспектор и осекся. -- Пусть не рассчитывает. Не зря же вы принимаете таблетки, -- ввернул мстительный Йейтс. Но Флинт не слушал. Он размышлял. Инспектор даже не подозревал, насколько течение его мыслей подвластно бетаблокаторам, сосудорасширяющим средствам и прочим лекарствам, которыми его накачали. Если не добавить сюда застарелую ненависть к Роджеру и напасти, которые сыпались на него на службе и дома, легко догадаться, что в конце концов Флинт возжаждал крови. Неужто начальник отдела по борьбе с наркотиками вздумал с ним шутки шутить? Ну так ему это даром не пройдет. -- Не все ему торжествовать, -- произнес Флинт с нехорошей улыбкой. -- И на старуху бывает прореха. Сержант Йейтс, встревожился. -- Вы хотите сказать "проруха"? -- в опасном соседстве "старухи" и "прорехи" ему почудилось предвестие того, что Флинт снова намерен завестись на тему своей интимной жизни. Старик совсем свихнулся. -- Проруха? Будет ему проруха. Кого он собирается прослушивать? -- Он со мной не очень откровенен. Он вообще простым оперативникам не доверяет -- боится утечки информации. Моча ему в голову ударила, что ли? Эти слова оказались последней каплей. Инспектор Флинт сорвался с места, опрометью кинулся в уборную и ненадолго обрел там покой. В кабинет он вернулся, излучая почти идиотское блаженство. -- Передай Роджеру, что я готов оказать любую помощь. -- произнес он. -- С превеликим удовольствием. -- Вы серьезно? -- Серьезнее не бывает. Пусть зайдет ко мне. Так и передай. -- Как скажете. -- и Йейтс, не веря своим ушам. вышел из кабинета. Отупевший от лекарств Флинт остался сидеть, как сидел В его затуманенном сознании светилась только одна мысль: значит, Роджер хочет прослушивать телефоны без разрешения начальства? Ну, тогда плакала его карьера. И уж Флинт постарается, чтобы сукин сын не отступился от своей затеи. Радужные предчувствия придали ему сил, и он по рассеянности отправил в рот еще одну таблетку. 3 Знай инспектор, как разворачиваются события в Гуманитехе, он возликовал бы пуще прежнего. Уилт вернулся с заседания комиссии по спасению колледжа весьма довольный собой. Предположим, министр действительно прислушивается к мнению мистера Скадда. Предположим, на Гуманитех обрушится десант инспекторов Ее Величества -- Уилт давно сообразил, что ему это только на руку. Пусть-ка они ответят ему, что такое, по мнению министерства, гуманитарные науки. "Навыки общения и мастерство самовыражения" -- это из другой оперы. Вот уже двадцать лет Уилт преподает в Гуманитехе и все эти годы никак не может получить внятного ответа на вопрос, что скрывается за выражением "гуманитарные науки". Некогда мистер Моррис, в то время заведовавший кафедрой, высокопарно изрек, что задача его кафедры -- "приобщать заочников к достижениям культуры". На деле это означало, что преподаватель должен усадить обормотов за чтение "Повелителя мух"7 и "Кандида", а потом расспросить, что они думают о прочитанном, и изложить свою точку зрения. Уилт убедился, что от такой методы толку мало. По его словам, не студенты приобщались к культуре, а преподаватели приобщались к дикости, которую выказывали на занятиях их подопечные. Сколько коллег Уилта полегло с нервным расстройством, сколько убрали подальше дипломы и подались торговать молоком. Уилт попытался придать занятиям более практический уклон. Он стал учить студентов, как правильно заполняется бланк при уплате подоходного налога, как оформляют документы для получения пособия по безработице -- короче говоря, как одолеть бюрократические премудрости, из-за которых преуспевает в государстве всеобщего благоденствия только средний класс да образованные карьеристы, а рачительные бедняки, ошалевшие от засилья канцелярщины, терпят унижения. Но вести эту линию Уилту было нелегко. То его допекали бредовыми умствованиями педагоги-теоретики вроде доктора Мэйфилда, порождение шестидесятых годов, то вдруг у администрации колледжа начинался зуд расточительства. Уилт уже не знал, куда деваться от наплыва видеокамер и прочих технических средств обучения. Напрасно он твердил, что для преподавания гуманитарных наук они вовсе не нужны -- пусть ему лучше растолкуют, чем должна заниматься кафедра! Сказал -- и пожалел. Доктор Мэйфилд с методистом тут же настрочили по справке самого невразумительного содержания, засим последовал десяток заседаний комитета, которые свелись к пустым словопрениям. Уилту объяснили, что видеокамеры уже куплены и, хочешь-не-хочешь, надо их использовать. А "навыки общения и мастерство самовыражения" звучит гораздо современнее, чем просто "гуманитарные науки". В конце концов правительство сократило средства на образование, поток бесполезной техники иссяк, но теперь у Уилта появилась новая забота: как избавиться от нахлебников. В новых условиях уволить даже самого бездарного преподавателя, читающего теоретический курс, оказалось не так-то просто. Да, визит инспекторов Ее Величества пришелся бы очень кстати. Кто как не они помогут Уилту во всем разобраться и навести порядок? Была у него и другая причина так жаждать этой встречи: он гордился своим умением вести словесные баталии. Но недолго Уилт купался в лучах надежды. После занятия с электротехниками, которые без малого час объясняли ему. как работает кабельное телевидение, он направился к себе в кабинет и уже в коридоре столкнулся с секретаршей. Миссис Бристол дрожала как осиновый лист. -- Бегите скорее, мистер Уилт! -- затараторила она. -- Скорее туда! Она опять там. Это уже не в первый раз. -- Что не в первый раз? -- спросил Уилт, укрывшись за стопкой "Шейна". которого он никогда на занятиях не использовал. -- Я ее опять там видела! -- Кого и где вы видели? -- Ее. В туалете. -- Ее в туалете? -- встревожился Уилт. На его памяти, в последний раз секретарша пребывала в таком состоянии, когда кондипекарша с третьего курса описывала при ней, как они на занятиях готовили тесто, и по наивности брякнула, что у нее кончились припасы и ей пришлось "воспользоваться чужими яйцами". -- Да в чем, собственно, дело? Похоже, миссис Бристол и сама не понимала, в чем дело. -- У нее такая штука с иголкой, и она... -- секретарша замялась. -- С иголкой? -- Шприц, -- выговорила миссис Бристол. -- Шприц, полный крови. Она его воткнула в руку и... -- Господи! -- Уилт метнулся к двери. -- В каком туалете? -- Женский. Для преподавательниц. Уилт остановился как вкопанный: -- Что? Преподавательница колледжа прямо на работе колет героин? Миссис Бристол от волнения ходила ходуном: -- Преподавательницу я бы узнала. Это какая-то девушка. Ну скорее же, мистер Уилт, а то она себя поранит. -- Что вы говорите! Кто бы мог подумать? -- съехидничал Уилт, выскочил в коридор и сбежал по лестнице. Вот и уборная. Шесть кабинок, раковины. длинное зеркало, урна для бумажных полотенец. Ни души. Правда, одна кабинка была закрыта и оттуда доносились пренеприятнейшие звуки. Уилт колебался. В менее драматических обстоятельствах он бы утешил себя мыслью, что просто-напросто в кабинке снова мытарится мистер Раскер: его жена помешалась на лечебном питании и теперь изводит мужа волокнистой пищей. Но с какой стати мистер Раскер войдет в женскую уборную? Уилт подумывал было встать на колени и заглянуть под дверь, однако а) так он ничего не увидит и б) только сейчас до него дошло, что он оказался в положении, мягко выражаясь, неловком. Мужчину, который пробирается в женскую уборную и подсматривает в кабинки, могут неправильно понять. Лучше подождать в коридоре. Если девушка со шприцем не плод воспаленного воображения миссис Бристол. она рано или поздно выйдет из уборной. Удостоверившись, что в урне шприца нет. Уилт на цыпочках направился к выходу. Но выйти он не успел. Дверь кабинки за его спиной распахнулась, и женский голос возопил: -- Так я и знала! Подглядывать? Ах ты дрянь! Уилт узнал этот голос. Он принадлежал старшей преподавательнице кафедры физкультуры мисс Зайц, которую Уилт как-то в учительской слишком громко сравнил с тяжелоатлетом в юбке. Сейчас мисс Зайц действовала решительно: в мгновение ока рука Уилта была закручена к лопаткам, а лицо пришло в соприкосновение с кафельной стенкой. -- Извращенец поганый! -- бушевала мисс Зайц. От такого голословного утверждения Уилта чуть не стошнило. Подсматривать за мисс Зайц и впрямь пришло бы в голову только извращенцу. Однако произнести это вслух Уилт не решился. -- Я только хотел посмотреть... -- начал он. Но мисс Зайц, как видно, не забыла шуточку про тяжелоатлета. -- Объяснять будешь в полиции! -- рявкнула она и для вящей убедительности еще раз ткнула его физиономией в стенку. Расправа явно доставляла ей удовольствие, чего не скажешь об Уилте. Дверь открылась, и в уборную вошла миссис Столи с кафедры географии. -- Поймала с поличным извращенца, -- поделилась радостью мисс Зайц. -- Звоните в полицию. Уилт хотел было высказать свое мнение касательно происходящего, но мощное колено мисс Зайц уперлось ему в поясницу и прижало к стене; Вдобавок у него выскочила вставная челюсть. -- Позвольте, это же мистер Уилт, -- неуверенно возразила миссис Столи. -- А то кто же! Только он на такое и способен. -- Неужели, -- усомнилась миссис Столи, которая была иного мнения о способностях Уилта. -- Ладно канитель разводить! Звоните скорее. Как бы паскудник не улизнул. -- Я и не собирался, -- промямлил Уилт, за что был еще раз ткнут носом в кафель. -- Ну раз вы настаиваете, -- сказала миссис Столи и выскочила из уборной. Через пять минут она вернулась в сопровождении ректора и проректора. К тому времени мисс Зайц опрокинула Уилта на пол и снова придавила коленом. -- Что происходит? -- спросил ректор. Мисс Зайц поднялась на ноги. -- Да вот задержала на месте преступления. Сунул нос ко мне в кабинку и пялился на интимные части тела. Я его схватила при попытке к бегству. -- Не было такой попытки, -- Уилт поднял свою челюсть, вставил на место и тут же об этом пожалел: язык обожгла едкая карболка, которой во рту вроде бы не место. Уилт с трудом встал и ринулся к умывальнику, однако мисс Зайц успела применить полунельсон. -- Да пустите вы меня! -- взвыл Уилт. От мерзкой отравы недолго было и умереть. -- Это чудовищная ошибка! --Твоя ошибка, -- отрезала мисс Зайц и прижала беднягу так, что у него перехватило дыхание. Ректор растерянно таращился на борцов. Попади Уилт в другую передрягу, ректор бы только злорадствовал, но видеть, как он задыхается в. лапах дюжей бабищи, с которой сползает юбка, -- это уж извините. Уилт посинел, и у него вывалился язык. -- Вы бы и правда его отпустили, -- посоветовал ректор. -- Он весь в крови. -- И поделом, -- проворчала мисс Зайц, нехотя слезая с Уилта. Уилт подковылял к умывальнику и открыл кран. -- Что это значит, Уилт? -- строго спросил ректор. Но Уилту было не до объяснений. Он вынул челюсть и стал яростно полоскать рот. -- Лучше подождем полицейских, пусть-ка он им расскажет. -- объявила мисс Зайц. -- Полицейских? -- в один голос взвизгнули ректор и проректор. -- Вы хотите, чтобы этим... ммм... происшествием занималась полиция? -- Я хочу, -- буркнул Уилт, нагнувшись над раковиной. Тут встревожилась даже мисс Зайц. -- Вы? Вот наглец! Заглядывает ко мне под юбку... -- ...И видит хрен моржовый, -- не удержался Уилт. Опухоль на языке спала, но все же во рту был такой привкус, будто Уилт вылизал обработанный карболкой унитаз. -- Что вы себе позволяете? -- взвилась мисс Зайц и чуть было не задала ему новую трепку. Но ректор остановил ее. -- Ну-ну, не будем спешить с выводами. Давайте теперь послушаем Уилта, хорошо? Мисс Зайц ничего хорошего в этом не видела. -- Я же вам все рассказала, -- возразила она. -- Так-то оно так, и все же... Мисс Зайц стояла на своем: -- Он заглядывал под дверь! -- Ничего подобного, -- отозвался Уилт. -- Не врите. Я так и знала, что вы извращенец. Помните эту грязную историю с надувной женщиной?-- обратилась она к ректору. "Забудешь такое", -- подумал ректор. -- Это миссис Бристол, -- промычал Уилт, вытирая нос бумажным полотенцем. -- Все из-за нее. -- Миссис Бристол? -- Секретарша Уилта, -- пояснил проректор. -- Вы хотите сказать, что искали здесь свою секретаршу? -- Нет. Я хочу сказать, что миссис Бристол вам растолкует, в чем дело. Расспросите ее. И чем скорее, тем лучше, а то эта гермафродитка с замашками бульдозера того и гляди опять меня размажет по стенке. -- Я не потерплю, чтобы какой-то... -- Тогда подтяните юбку, -- сказал проректор, который всей душой был на стороне Уилта. Небольшая компания поднялась по лестнице и прошествовала по коридору. По дороге им попалась продвинутая группа, которая только что на занятии по английской литературе слушала лекцию мистера Галлена "Изображение патриархальных нравов в "Прелюдии" Водсворта". Студенты с нескрываемым ужасом взирали на расквашенный нос Уилта -- яркое изображение матриархальных нравов. Миссис Бристол при виде Уилта тоже ужаснулась: -- Ой, мистер Уилт, что с вами? Она на вас напала? -- Ну-ка расскажите им, -- потребовал Уилт. -- Все расскажите. -- Что рассказать? -- То, что рассказывали мне, -- Уилт уже терял терпение. Миссис Бристол была так озабочена состоянием Уилта и так робела в присутствии высшего начальства, что ничего не соображала. -- Вы хотите, чтобы я рассказала про... -- Я хочу... Ничего я не хочу, -- вскипел Уилт. -- Объясните им, что я делал в женской уборной. Только и всего. Миссис Бристол совсем растерялась: -- Но я не знаю. Я там не была. -- Вы что -- издеваетесь? Ясное дело, не были. Объясните им, зачем меня туда понесло. -- Понимаете... -- начала миссис Бристол и опять сбилась:-- А вы разве им не говорили? -- Господе Иисусе! -- взвыл Уилт. -- Ну давайте же, выкладывайте! Меня подозревают в том, что я забрался туда полюбоваться прелестями Джейн-Лиходейки Берк8, она же Зайц. -- Еще раз обзовете -- отделаю так, что родная мать не узнает! -- Конечно, не узнает. Она умерла десять лет назад, -- и Уилт юркнул за письменный стол. Когда кровожадную физкультурницу наконец утихомирили, проректор продолжал дознание: -- Кто же все-таки даст объяснение этому омерзительному происшествию? -- Она, она, -- Уилт кивнул в сторону секретарши. -- Это она меня подставила. -- Что вы говорите, мистер Уилт? Ничего я вас не подставляла. Я только сообщила, что в туалете для преподавательниц неизвестная девушка со шприцем и... -- поймав испуганный взгляд ректора, миссис Бристол сконфузилась. -- Я сказала какую-нибудь глупость? -- Вы утверждаете, что видели в уборной для преподавательниц девушку со шприцем? И сообщили Уилту? -- Надеюсь, эта девушка не из числа преподавателей колледжа? -- Нет, что вы. Лица я, правда, не разглядела, но будь она преподавательницей, я бы точно ее узнала. И у нее еще такой шприц, а в нем кровь... -- секретарша беспомощно посмотрела на Уилта. -- Вы сказали, что она колет наркотики. Тут вмешалась мисс Зайц: -- Пока я сидела в уборной, никто не входил. Я бы услышала. -- Ничего страшного, -- успокоил проректор. -- У какой-то старшекурсницы разыгрался диабет. В студенческую уборную, по вполне понятной причине, она не пошла. Все очень просто. -- Куда уж проще, -- согласился Уилт. -- Кто как не диабетик станет наполнять шприц кровью? Неужели вы не понимаете, что она его промывала, чтобы вкатить себе как можно больше этой дряни? -- Промывала? -- ректор был близок к обмороку. -- Привычка закоренелых наркоманов, -- пояснил проректор. -- Они делают укол, потом... -- Мне это совсем не интересно, -- отрезал ректор. -- Если она колола героин... Ректор без сил опустился на стул: -- Героин! Только его не хватало? -- Послушайте, -- снова вмешалась мисс Зайц. -- Врут они все. Я там сидела минут десять... -- И чем вы там так долго занимались? -- полюбопытствовал Уилт. -- Если, конечно, не считать рукоприкладства. -- Мало ли чем может заниматься женщина. -- Понятно. Принимали стероиды. Так вот: когда я спустился в туалет, я там пробыл не больше... -- Постойте, -- перебила миссис Бристол. -- Вы сказали "спустился"? -- Да. А что мне следовало сказать? "Поднялся"? -- Но я ее видела в туалете на четвертом этаже, а не на втором. -- Хорошенькое дело! Куда же вы меня-то услали? -- Я всегда хожу в уборную на четвертый этаж. Вы же знаете, я забочусь о фигуре, а это как-никак упражнение... -- Да замолчите вы! -- Уилт вытер нос окровавленным платком. -- Правильно. Давайте наконец разберемся, что произошло. -- ректор взял расследование в свои руки. -- Миссис Бристол сообщает Уилту, что застала на четвертом этаже девушку, которая что-то там себе колет. Уилт. вместо того чтобы подняться на четвертый этаж, спускается на второй, где... -- ...Где обладательница черного пояса мисс Лиходейка Берк отделала его как Бог черепаху, -- не унимался Уилт. -- Между прочим, наркоманка, может. и сейчас еще наверху. Никто не догадался пойти проверить? Оказалось, проректор уже отправился на разведку. -- Если этот сукин сын еще раз назовет меня Лиходейкой Берк... -- пригрозила мисс Зайц. -- Нет, по-моему, без полиции не обойтись. С чего это вдруг Уилта понесло на второй, а не на четвертый? Что-то здесь нечисто. -- Откуда мне знать, где расположены женские туалеты? Сам-то я хожу в мужской, а не в сортир для обоеполых, как вы. -- Боже ты мой! -- заскулил ректор. -- Произошла явная ошибка, и если вы все хоть немного помолчите... -- Никакой девушки там нет, -- доложил вернувшийся проректор. Ректор встал. -- Видите, как просто. Я же говорю -- произошла ошибка. Миссис Бристол показалось, будто... -- но ректор не успел свалить вину на нездоровое воображение секретарши. Проректор перебил его: -- Девушки нет, но вот что я нашел в урне. С этими словами он показал присутствующим скомканное бумажное полотенце. Как и платок Уилта, оно было пропитано кровью. Ректор поморщился: -- Ну и что? У женщин такие кровотечения не редкость. -- Вот и чудненько. -- окрысился Уилт. -- Будем считать, что это обтирочные концы для дамских прелестей, и поставим точку. -- С него хватало вида собственной крови. Тут же завелась мисс Зайц: -- Что можно ждать от похабника и женоненавистника! -- Я всего-навсего по-своему передал слова ректора. -- А что вы на это скажете? -- и проректор достал шприц. -- Ага, я же говорила! -- оживилась миссис Бристол. -- А вы не поверили. Я своими глазами видела, как девушка колется шприцем. Так что же нам теперь делать? Ректор упрямо гнул свою линию: -- Не будем спешить с выводами... -- Зовите полицию! Я требую! -- разорялась мисс Зайц. Ей не терпелось поведать миру о скабрезных повадках Уилта. -- Мисс Берк, -- от волнения ректор незаметно для себя стал смотреть на физкультурницу глазами Уилта. -- В таком деле нельзя горячиться. -- К вашему сведению, меня зовут мисс Зайц, и если вы настолько обнаглели... Эй, куда это вы? Вопрос был обращен к Уилту, который решил под шумок смыться. -- Сперва в мужской туалет, осмотреть телесные повреждения, которые вы нанесли. Потом -- на ближайшую станцию переливания крови, восполнить потерю. Потом -- к врачу, а заодно подыщу самого что ни на есть свирепого адвоката, чтобы привлечь вас за избиение. И не успела мисс Зайц снова задать ему перцу, как Уилт пулей вылетел в коридор и укрылся в мужской уборной. Оскорбленная физкультурница обрушила гнев на ректора: -- Это уж такое издевательство, что дальше некуда! Звоните в полицию, а не то я сама позвоню! Если этот сексуальный маньяк сунется к адвокату, я на всех перекрестках буду кричать, какие паршивцы работают у нас в колледже. Пусть все знают! Подобный поворот дела ректора никак не устраивал. -- Стоит ли? -- принялся он урезонивать мисс Зайц. -- Скорее всего, Уилт совершил вполне простительную ошибку. Но мисс Зайц была неумолима: -- Такое не прощают. И не забудьте девицу, которая колола себе героин. Миссис Бристол ее видела. -- Уж сразу и героин. Может, все объясняется гораздо проще. -- А вот полиция мигом разберется, что это за шприц, -- не сдавалась мисс Зайц. -- Так вы будете звонить или мне придется самой? ---- Ну если вы так ставите вопрос, -- ректор волком посмотрел на мисс Зайц и снял трубку. 4 В уборной Уилт долго разглядывал себя в зеркало. Так и есть: видок под стать самочувствию. Нос раздулся, на подбородке кровь, шов над правой бровью разошелся. Уилт умылся над раковинЬй, с содроганием думая о столбняке. Потом он вынул челюсть и внимательно осмотрел в зеркале свой язык. Не так уж он и распух, как показалось Уилту поначалу. Но вкус карболки не проходил. Уилт прополоскал рот и утешил себя тем, что раз эта мерзость так обожгла язык, то микробы-возбудители столбняка наверняка дадут дуба. Уилт водрузил челюсть на место и снова попытался разобраться, отчего его вечно преследуют недоразумения и неудачи. В поисках ответа он еще раз посмотрелся в зеркало. Лицо как лицо, ничего особенного. Да Уилт и не мнил себя красавцем. Однако за невзрачной наружностью скрывался недюжинный ум. Прежде Уилт втайне величал свой ум оригинальным, по крайней мере незаурядным. Но что с того? Всякий ум не похож на другие, но будь ты хоть семи пядей во лбу, от случайностей не застрахован никто. Беда в другом: Уилту недостает решительности. -- Все ждешь, как карта ляжет, -- сказал он своему отражению. -- Нет чтобы сдавать самому. И в тот же миг он понял, что это невозможно. Никогда не стать ему всевластным повелителем, никогда другие не будут плясать под его дудку. Не тот у него характерного ему не хватает, так это нахрапа. привычки входить во все тонкости, соблюдать все формальности, умения приобретать сторонников, обштопывать противников -- короче, напряженная борьба за власть ему не по плечу. Более того, он презирал нахрапистых властолюбцев. Они только собой и заняты, а на всех остальных чихать они хотели. Спасу нет от этих мелкотравчатых фюреров, особенно в Гуманитехе. Пора поставить их на место. Как-нибудь он... Тут размышления Уилта были прерваны. В уборной появился ректор. -- А. Генри, вот вы где. Хочу вас предупредить: мне пришлось позвонить в полицию. -- Зачем? -- Уилт испугался. Что-то скажет Ева, когда узнает, что мисс Зайц приписывает ему извращенные наклонности? -- Наркотики в колледже -- не шутка. -- А, из-за этого. Поздно хватились. Здесь они давно уже в ходу. -- Вы что -- знали? -- Кто же про это знает? Странно было бы, если бы среди такой уймы студентов не оказалось хоть одного наркомана. И пока ректор отводил душу у писсуара, Уилт украдкой выскользнул из уборной. Через пять минут, возвращаясь домой, Уилт предавался тем же мыслям, которые одолевали его всякий раз. как он оставался один. И что он все время думает о власти? Ведь палец о палец не ударит, чтобы ее достичь. Да и зачем? Зарабатывает он неплохо. Если бы Ева не тратила столько на школу для одаренных, семья могла бы ни в чем себе не отказывать. По большому счету. Уилту грех жаловаться. "По большому счету". Чушь собачья. Главное -- каково у тебя на душе. А на душе у Уилта бывало кисло -- даже в те дни, когда он мог не опасаться, что мисс Зайц попортит ему физиономию. То ли дело Питер Брейнтри. Не мучается собственной ущербностью, не помышляет о власти. Он даже отказался от поста в руководстве колледжа, потому что пришлось бы забросить преподавание. А учить английской литературе Питеру нравится. Поработает -- и домой, к Бетти, к детишкам. Дома проверит студенческие сочинения, а потом возится с игрушечной железной дорогой или мастерит модели самолетов. По воскресеньям ходит на футбол, играет в крокет. То же и во время отпуска. Иногда они всем семейством отправляются в турпоход и отдыхают в свое удовольствие -- у Уилтов такие вылазки не обходятся без скандалов и злоключений. Уилт отчасти завидовал Питеру и все-таки посматривал на него свысока. Конечно, Питера не за что осуждать, но нельзя же в наше время -- да и не только в наше -- останавливаться на достигнутом и ждать, что судьба за здорово живешь осыплет тебя милостями. Уилта в таких случаях она осыпала оплеухами -- вспомнить ту же мисс Зайц. А когда он начинал искушать судьбу, ему приходилось и того хуже. Куда ни кинь -- все клин. Размышляя на эту тему, Уилт пересек Билтон-стрит и пошел по Хиллброу-авеню. Сразу видно, что здесь тоже обитают люди, довольные своей участью. Вишни стояли в цвету; бело-розовые лепестки усеяли мостовую, как конфетти. Уилт разглядывал ухоженные садики, поросшие яркими желтофиолями. Попадались и запущенные -- там жила ученая братия, университетские преподаватели. В садике на углу Причард-стрит мистер Сэндз нянчился со своими азалиями и вереском. Он задался целью доказать равнодушному человечеству, что управляющий банком, выйдя на пенсию, способен обрести блаженство, если посвятит себя выращиванию растений, предпочитающих кислотную среду, на щелочной почве. Самое трудное, объяснял он как-то Уилту, заменить верхние слои почвы торфом, чтобы понизить концентрацию водородных ионов. Уилт ни бельмеса не смыслил в водородных ионах, и все рассуждения мистера Сэндза были для него китайской грамотой. Его занимал сам мистер Сэндз и его странный способ достичь счастья. Сорок лет кряду он предавался любимому, по его словам, делу: следил, как деньги переводятся со счета на счет, как колеблются процентные ставки, как выплачиваются ссуд