ца, в своем роде. (Берет Эдстейстона за руку и ведет к дверям.) Эдстейстон (упираясь). Нет, право... Я в неподходящем... Потемкин (Вареньке). Уговори его, мой ангел. Варенька (беря Эдстейстона за другую руку). Да, да, да, батюшка-англичанин, бог свидетель - ваш долг быть храбрым и представиться императрице. Идемте. Эдстейстон. Нет, я лучше... Потемкин (волочит его вперед). Идем, идем! Варенька (тянет Эдстейстона. за собой, улещивая). Идем, миленький, идем, хорошенький. Прошу вас. Неужто вы мне откажете? Эдстейстон. Но как же... в... Потемкин. Почему нет? Не съест она тебя. Варенька. Съест, но все равно надо пойти. Эдстейстон. Уверяю вас... об этом не может быть и речи... В таком виде... мое платье... Варенька. У вас превосходный вид. Потемкин. Живо, душенька. Эдстейстон (упираясь). Не могу! Варенька. Живенько! Живенько! Эдстейстон. Нет. Поверьте мне... мне бы не хотелось... Я... Варенька. Отнеси его, дядя. Потемкин (берет его на руки, как ребенка). Да, я вас отнесу. Эдстейстон. Будь оно все проклято, это же смешно! Варенька (хватая его за щиколотки и приплясывая, в то время как Потемкин несет его к дверям). Придется вам пойти. Если вы станете брыкаться, наставите мне синяков! Потемкин. Полно, детка, полно... Они скрываются за дверью, и дальнейшие слова не достигают нашего слуха. СЦЕНА ВТОРАЯ Утренний прием у императрицы. Центральные двери парадной спальни закрыты. Те, кто входят через них, видят налево от себя кровать под великолепным балдахином, стоящую на возвышении, куда ведут две широкие ступени. За ней дверь в деревянных панелях в будуар императрицы. У подножия кровати, посреди комнаты, золоченое кресло с резным императорским гербом и вышитым императорским вензелем. Вдоль стены, противоположной кровати, двумя унылыми рядами выстроились придворные. Застыв от важности и скуки, они ожидают пробуждения императрицы. Княгиня Дашкова и еще две фрейлины стоят немного впереди остальных у императорского кресла. Молчание нарушается лишь зевками и шепотом придворных. У изголовья кровати гофмейстер граф Нарышкин. Из-за балдахина слышится громкий зевок. Нарышкин (предостерегающе поднимает руку). Тс-с-с... Придворные мгновенно перестают перешептываться, выравнивают ряды и застывают в неподвижности. Наступает мертвая тишина. Из-за балдахина раздается звон колокольчика. Нарышкин и княгиня торжественно раздвигают его, выставляя императрицу всем напоказ. Екатерина переворачивается на спину и потягивается. Екатерина (зевает). O-хо-хо... а... а-а-а... о... ох... которое время? (Говорит с немецким акцентом.) Нарышкин (по всем правилам этикета). Ее императорское величество изволили проснуться. (Придворные падают на колени.) Все. Доброе утро, ваше величество. Нарышкин. Половина одиннадцатого, матушка-императрица. Екатерина (резким движением садясь на постели). Potztausend! [Черт возьми! Тьфу, пропасть! (разг. нем.)](Глядя на коленопреклоненных придворных.) Ах, встаньте, встаньте. Все встают. Ваш этикет мне надоел. Не успею я раскрыть глаза, как он уже начинается. (Снова зевает и сонно откидывается на подушки.) Почему они это делают, Нарышкин? Нарышкин. Видит бог, не ради вас, матушка-царица. Но поймите и вы их. Не будь вы великая императрица, они были бы никто. Екатерина (садясь). Они заставляют меня терпеть все это из-за собственного мелкого тщеславия? So? [Так? (нем.)] Нарышкин. Точно так. Ну и к тому же, если они не будут этого делать, вдруг ваше величество велят выпороть их розгами. Екатерина (энергично выпрастывая ноги из-под одеяла, садится на край кровати). Выпороть! Я! Либеральная императрица! Философ! Ты варвар, Нарышкин. (Встает и обращается к придворным.) И потом, мне этого вовсе не надо. (Снова оборачивается к Нарышкину.) Тебе бы следовало уже знать, что у меня открытый и самобытный характер, как у англичан. (Раздраженно ходит по комнате.) Нет, больше всего меня злит в этих церемониях то, что я единственная в России не испытываю никакого удовольствия оттого, что я императрица. Вы все купаетесь в моей славе, греетесь в моих улыбках, получаете от меня титулы, награды и милости, любуетесь моей блестящей короной и сверкающей мантией, радуетесь, когда я допускаю вас к своей особе, а когда я милостиво к вам обращусь, целую неделю рассказываете об этом каждому встречному. А мне какая радость? (Бросается в кресло.) Нарышкин энергичными жестами выражает свое несогласие. (Повторяет категорически.) Никакой! Я таскаю корону, пока у меня не заболит голова; я стою с величественным видом, пока у меня не подкосятся ноги; я вынуждена улыбаться старым уродливым послам и хмуро отворачиваться от молодых и красивых. Никто мне ничего не дарит. Когда я была всего-навсего великой княгиней, английский посол дарил мне деньги, когда я хотела... вернее, когда он хотел получить что-нибудь от моей священной предшественницы, императрицы Елизаветы. Придворные кланяются до земли. А теперь, когда я сама императрица, от него и копейки не дождешься. Когда у меня болит голова или колики в животе, я завидую последней судомойке. А вы ничуть не благодарны мне за всю мою заботу о вас, за мой труд, мои размышления, мою усталость, мои страдания. Княгиня Дашкова. Видит бог, мы все умоляем ваше императорское величество не утомлять себя так, дать отдых голове. Потому ваше императорское величество и страдает головными болями. У господина Вольтера тоже часто болит голова, и по той же причине - от ума. Екатерина. Дашкова, ну и врунья же ты! Дашкова приседает с подчеркнутым достоинством. Думаешь, ты мне польстила! А я вот что тебе скажу: я не дам и рубля за головы всех французских философов, вместе взятых... Что у нас в программе на сегодня? Нарышкин. Новый музей, матушка. Но экспонаты будут готовы только к вечеру. Екатерина (нетерпеливо вставая с места}. Да, музей. Просвещенной столице нужен музей. (Шагает по спальне, погруженная в размышления о важности музея.) Это будет одно из чудес света. Мне нужны экспонаты, экспонаты, экспонаты! Нарышкин. У вас хорошее настроение сегодня, матушка-царица. Екатерина (с неожиданной веселостью). Я всегда в хорошем настроении, даже когда мне не подают туфель. (Подбегает к стулу, садится и выставляет вперед ноги.) Фрейлины, стоящие рядом с Дашковой, бросаются к ней, каждая с туфлей в руках. Екатерина, собравшаяся было их надеть, приостанавливается, услышав какой-то шум в передней. Потемкин (неся англичанина через переднюю). Бесполезно бороться. Пошли, детка, пошли, душенька, пошли, красавчик. Пошли к нашей матушке. (Поет.) Баю-баюшки, баю, Не ложися на краю. Придет серенький волчок, Схватит Чарли за бочок... Варенька (присоединяется к нему, на терцию выше). Баю-баюшки, баю, Не ложися на краю...- (И т. д.) Эдстейстон (стараясь их перекричать). Нет, нет! Ваша шутка слишком далеко зашла. Я настаиваю. Опустите меня. Черт подери, опустите вы меня, наконец?! Будь все проклято! Нет, нет. Хватит валять дурака! У нас, в Англии, такие шутки не в чести. Вы меня позорите. Пустите! Екатерина (в то же самое время). Что за ужасный шум? Нарышкин, посмотри, что там такое. Нарышкин идет к дверям. Екатерина (прислушиваясь). Это князь Потемкин. Нарышкин (кричит от дверей). Матушка-царица, чужой! Екатерина ныряет в постель и укрывается с головой одеялом. Потемкин, сопровождаемый Варенькой, вносит в комнату Эдстейстона, бухает его прямо на кровать к ногам Екатерины и, шатаясь, направляется к двери в будуар. Варенька присоединяется к придворным у противоположной стены. Екатерина, вне себя от ярости, сталкивает Эдстейстона с кровати на пол; выскакивает из постели и оборачивается к Потемкину с таким ужасным выражением лица, что все поспешно падают на колени; все, кроме Эдстейстона, который, сердитый и смущенный, все еще лежит на ковре. Екатерина. Князь, как ты осмелился? (Глядя на Эдстейстона.) Что это? Потемкин (на коленях, слезливо). Н-не знаю, матушка-царица. Я пьян. Что это, Варенька? Эдстейстон (с трудом поднимаясь на ноги). Мадам, этот пьяный негодяй... Потемкин. В-верно. П... ный ...годяй. Вое... восполз... ся, что я п... пяный. Сказал - отведи меня к нашему ан-ангелу, ма-матушке... ца-царице. Отведи к раскра-красавице императрице. Отведи к самой ве-ве-ликой жен-щине на светте. Так он сказал. Я и от-отвел. 3-зря я это сделал. Я был п-пьян. Екатерина. Сибирь протрезвляла людей и не за такие поступки, князь. Потемкин. И поделом. Мер... зкая привычка. Спросите Вареньку. Екатерина отворачивается от него к придворным. Они видят, что она с трудом удерживается от смеха. Знают по опыту, что она все равно рассмеется, и, успокоенные, улыбаясь, поднимаются. Варенька. Верно. Он пьет, как свинья. Потемкин (жалобно). Нет, не как свинья. Как князь. Маматушка сделала По-потемкина князем. Зачем же и князем быть, если нельзя пи-пить? Екатерина (кусая губы). Ступай. Я сержусь. Потемкин. Не брани меня, ма-матушка-царица. Екатерина (повелительно). Ступай. Потемкин (шатаясь, поднимается на ноги). Иду! Иду! Иду баиньки. Хочу бай-бай. Лу-лучше пойти бай-бай, чем в Си-сибирь! Бай-бай в ма-матушкиной кро-кроватке. (Делает вид, будто хочет забраться в постель императрицы.) Екатерина (энергично сталкивая его). Нет, нет. Князь, ты с ума сошел? Он бревном падает на пол, судя по всему, пьяный в стельку. Княгиня Дашкова. Неслыханно! Оскорбление вашего царского величества! Екатерина. Дашкова, у тебя нет никакого чувства юмора. (Спускается по ступеням и улыбаясь смотрит на Потемкина.) Он громко рыгает. Она с отвращением отшатывается. Екатерина. Свинья! (Изо всей силы пинает его ногой.) Ой, я сломала об него палец! Скотина. Животное. Дашкова права. Ты слышишь? Потемкин. Ее-ели меня спрашивают... мое мнение о Дашковой, мое мне-мнение, что она п-пяна. Неслыханно! Бедный По-потемкин пойдет бай-бай. (Погружается в пьяный сон.) Несколько придворных хотят вынести его из комнаты. Екатерина (останавливая их). Пусть лежит. Пусть проспится. Если он уйдет, он отправится в кабак со всяким сбродом. (Ласково.) Ну-ка! (Берет с кровати подушку и подкладывает ему под голову. Затем оборачивается к Эдстейстону, величественно обозревает его и спрашивает самым царственным тоном.) Варенька, кто этот джентльмен? Варенька. Иностранный капитан, мне не выговорить его имени. По-моему, он сумасшедший. Он явился к князю и заявил, что должен видеть ваше величество. Ни о чем другом и слышать не хотел. Мы не могли его удержать. Эдстейстон (потрясенный такой явной изменой). О, мадам, я совершенно нормален. Я действительно иностранец - англичанин. Я бы никогда не осмелился предстать пред вашим величеством без соответствующих верительных грамот. У меня есть рекомендательные письма от английского посла и от прусского посла. (Наивно.) Но все в один голос уверяли меня, что князь Потемкин всемогущ и через него легче к вам попасть, поэтому я, естественно, обратился к нему. Потемкин прерывает разговор хриплым стоном, напоминающим крик осла. Екатерина (тоном рыночной торговки). Schweig du, Hund. [Замолчи, собака (нем.)] (Снова с царственной величавостью.) Разве вас никогда не учили, сэр, как должно входить к монарху? Эдстейстон. Учили, мадам, но я не сам вошел к вам. Меня внесли. Екатерина. Вы же просили князя Потемкина внести вас. Вы мне это сами сказали. Эдстейстон. Вовсе нет, мадам. Я протестовал против этого изо всех сил. Я обращаюсь к этой леди с просьбой подтвердить мои слова. Варенька (наигранно негодующим тоном). Да, вы протестовали. А все равно, вам очень, очень, очень хотелось увидеть ее императорское величество. Вы краснели, когда князь говорил о ней. Вы пригрозили ударить его по лицу шпагой, потому что вам казалось, будто он отзывался о ней с недостаточным восторгом. (Екатерине.) Поверьте, ваше императорское величество, он уже где-то вас видел. Екатерина (Эдстейстону). Вы видели нас раньше? Эдстейстон. Да, мадам, на параде. Варенька (торжествующе). Ага, так я и знала! Вы были, ваше величество, в гусарском мундире. Он увидел, как вы прекрасны и ослепительны. Он осмелился восхищаться вашим величеством. Невероятная дерзость! Эдстейстон. Вся Европа повинна в этой дерзости, мадам. Княгиня Дашкова. Вся Европа довольствуется тем, что восхищается ее величеством на должном расстоянии. Вполне возможно восхищаться политикой ее величества, ее заслугами в литературе и философии, не проделывая акробатических трюков на ее кровати. Эдстейстон. Мне ничего не известно о заслугах ее величества в литературе и философии, я ничего не понимаю в этих вещах. Я простой деловой человек. И я не подозревал, что у иностранцев тоже есть политика, я думал политикой занимается только мистер Питт. Екатерина (поднимая брови). So? [Итак? (нем.)] Варенька. Так за что же еще, скажите на милость, вы осмелились восхищаться ее величеством? Эдстейстон (запинаясь). Ну, я... я... я... то есть я... (Полностью запутавшись, умолкает.) Екатерина (после безжалостной паузы). Мы ждем вашего ответа. Эдстейстон. Но я вовсе не говорил, что восхищаюсь вашим величеством. Эта леди исказила мои слова. Варенька. Значит, вы не восхищаетесь ее царским величеством? Эдстейстон. Ну, я... естественно... конечно, я не могу отрицать, что мундир был вам очень к лицу... быть может, правда, он не совсем подходит женщине, но, с другой стороны... Мертвая тишина. Екатерина и придворные уставились на него с каменными лицами. Он так растерян, что на него жалко смотреть. Екатерина (с ледяной величественностью). Это все, что вы имели сказать, сэр? Эдстейстон. Ну, что дурного в том, чтобы заметить, что... э-э... что... э-э... (Снова останавливается.) Екатерина. Заметить, что э-э?.. Он во все глаза глядит на нее, как кролик на удава. (С жаром повторяет.) Что э-э?.. Эдстейстон (вынужденный отвечать). Ну, что ваше величество были... были... (Стараясь умилостивить ее.) Разрешите мне выразить это так: не обязательно быть философом, чтобы восхищаться вашим величеством. Екатерина (неожиданно улыбаясь и протягивая ему руку для поцелуя). Льстец! Эдстейстон (целуя ей руку). Вовсе нет. Ваше величество очень добры. Я был крайне неловок, но это не нарочно. Боюсь, я довольно глуп. Екатерина. Глуп! Ни в коей мере. Смелее, капитан, мы вами довольны. Он падает на одно колено. Сжав ладонями его щеки, она поднимает его лицо к себе и добавляет. Мы очень довольны. (Кокетливо шлепает его по щеке.) Он кланяется так, что чуть не стукается головой о собственное колено. Petit lever окончен. (Поворачивается, намереваясь удалиться в будуар, и спотыкается о распростертого на ковре Потемкина.) Ах! Эдстейстон вскакивает с колен, желая помочь ей, хватает Потемкина за ноги и отводит их в сторону, чтобы императрица могла пройти. Мы благодарим вас, капитан. Эдстейстон отвешивает Екатерине галантный поклон и получает в награду милостивую улыбку. Екатерина проходит в будуар; за ней следует княгиня Дашкова, которая у дверей оборачивается к Эдстейстону и приседает в глубоком реверансе. Варенька. Счастливчик вы, батюшка. Не забудьте, что вое это я вам устроила! (Убегает вслед за императрицей.) Эдстейстон, несколько ошеломленный, пересекает комнату и подходит к придворным, которые встречают его с подозрительным подобострастием, каждый - низко кланяясь или приседая, перед тем как выйти через центральные двери. Эдстейстон судорожно кланяется в ответ, но, когда поворачивается в другую сторону, его ждет там очередной придворный и очередной поклон. Налетев на одного придворного, в то время как он кланялся другому, и вынужденный с поклоном просить у него прощения, он впадает в полное отчаяние. Но наконец они все уходят, кроме Нарышкина. Эдстейстон. Уф! Потемкин (бодро вскакивая с пола). Браво, душенька! Великолепно. Грандиозно. Эдстейстон (удивленно). Разве вы не пьяны? Потемкин. Пьян. Но не в стельку, душенька. В дипломатическую меру. Как пьяная свинья я за пять минут сделал для вас то, чего трезвый не сделал бы и за пять месяцев. Фортуна вам улыбнулась, вы понравились Екатерине Эдстейстон. На черта мне это? Потемкин. Что? Вы недовольны? Эдстейстон. Доволен? Боже милостивый, приятель, я обручен. Потемкин. Ну и что? Ведь ваша невеста в Англии? Эдстейстон. Нет. Она только что приехала в Санкт-Петербург. Княгиня Дашкова (возвращаясь). Капитан Эдстейстон, императрица облачилась и требует вас к себе. Эдстейстон. Скажите, что я ушел раньше, чем вы мне это передали. (Выбегает из комнаты.) Трое оставшихся, слишком пораженные, чтобы его удержать, смотрят ему вслед в глубоком недоумении. Нарышкин (от дверей). Она велит запороть его. Он пропал. Княгиня Дашкова. Мне-то что делать? Я не могу передать императрице такой ответ. Потемкин (долгий выдох, переходящий в рычание). П-ф-ф-ф-р-р-р-р-р-р-р-р! Я должен дать кому-нибудь пинка. Нарышкин (поспешно убегая через центральные двери). Нет, нет. Пожалуйста. Княгиня Дашкова (бесстрашно кидаясь наперерез Потемкину, преследующему Нарышкина). Пните меня. Искалечьте. По крайней мере не придется возвращаться к ней. Пните меня посильнее. Потемкин. Иди ты... (Толкает ее на кровать и выбегает из комнаты следом за Нарышкиным.) СЦЕНА ТРЕТЬЯ В саду, выходящем на Неву. Клэр, крепкая молодая англичанка, стоит, облокотившись о парапет. Услышав стук садовой калитки, выжидающе оборачивается. Поспешно входит Эдстейстон. С радостным криком она обвивает его шею руками. Клэр. Душенька! Эдстейстон (поморщившись). Не называй меня душенькой. Клэр (неприятно удивлена). Почему? Эдстейстон. Меня называли так все утро. Клэр (со вспышкой ревности). Кто? Эдстейстон. Все. Одна гнусная свинья. И если мы не уедем из этого мерзкого города немедленно - слышишь, немедленно! - меня будет называть душенькой сама императрица. Клэр (с великолепным снобизмом). Не посмеет. Ты ей сказал, что мы обручены? Эдстейстон. Конечно нет. Клэр. Почему? Эдстейстон. Потому что я не хочу, чтобы тебя засекли, а меня повесили или сослали в Сибирь. Клэр. Что, ради всего святого, все это значит? Эдстейстон. Ну, коротко говоря... не считай меня фатом, Клэр, но дело слишком серьезно, чтобы говорить обиняками... я виделся с императрицей и... Клэр. Что тут такого? Ты же и хотел увидеть ее. Эдстейстон. Да, но... императрица увидела меня. Клэр. И влюбилась в тебя. Эдстейстон. Откуда ты знаешь? Клэр. Любимый, как будто можно в тебя не влюбиться! Эдстейстон. Не надо смеяться надо мной. Я и так чувствую себя дураком. Но, хоть это и звучит самонадеянно, я все же льщу себя мыслью, что я красивее Потемкина и прочих свиней, к которым она привыкла. Так или иначе, я не рискую здесь оставаться. Клэр. Как досадно! Мама будет вне себя, ей снова придется укладываться и не удастся пойти вечером на придворный бал. Эдстейстон. Ничего не поделаешь. Нам нельзя терять ни секунды. Клэр. Можно, я скажу ей, что ее высекут, если мы останемся? Эдстейстон. Ради бога, любимая. Он целует ее и отпускает, ожидая, что она побежит в дом. Клэр (останавливаясь в задумчивости). А она... она красивая, если смотреть на нее вблизи? Эдстейстон. Тебе в подметки не годится, любимая. Клэр (ревниво). Значит, ты на самом деле близко ее видел? Эдстейстон. Достаточно близко. Клэр. В самом деле? Насколько близко?.. Нет, это просто глупо с моей стороны; пойду скажу маме. В то время как она направляется к дому, в сад входят Нарышкин, сержант и взвод солдат. Что вам здесь надо? Сержант подходит к Эдстейстону, бухается на колени и вынимает пару великолепных пистолетов с золотыми рукоятками. Протягивает их Эдстейстону, держа за дула. Нарышкин. Капитан Эдстейстон, его светлость князь Потемкин шлет вам пистолеты, которые он вам обещал. Сержант. Возьми их, батюшка; и не забудь нас, бедных солдат, которые принесли их тебе; видит бог, нам редко удается выпить. Эдстейстон (нерешительно). Но я не могу принять такие дорогие подарки. Однако, черт подери, они хороши! Взгляни, Клэр, какая работа! Он протягивает руку к пистолетам, но сержант внезапно роняет их на землю, кидается вперед и обхватывает Эдстейстона за ноги, чтобы помешать ему достать собственные пистолеты из-за сапог. Сержант. Держите его, братцы. Скрутите ему руки. Я забрал его пистолеты. Солдаты хватают Эдстейстона. Эдстейстон. А, вы так! Будьте вы прокляты! (Бьет сержанта коленом под ложечку и яростно дерется с солдатами.) Сержант (катается по земле, громко стонет, не в силах вздохнуть). Ох! Ой! Убил! Святой Никола Угодник! Ох! Клэр. Караул! Убивают! На помощь! Нарышкин (хватает ее и зажимает ей рот). Свяжите его по рукам и ногам. Десять тысяч розог, если упустите его. Клэр высвобождается и, набросившись на Нарышкина, принимается яростно его колотить. Ой... ай! Смилуйся, матушка. Клэр. Негодяй! На помощь! На помощь! Полиция! Нас убивают! На помощь! Сержант, поднявшись на ноги, приходит на выручку Нарышкину и хватает Клэр за руки, давая Нарышкину возможность снова зажать ей рот. Тем временем Эдстейстон и солдаты катаются по земле. Наконец солдаты валят его на землю и, заломив за спину руки, связывают их под коленями. Затем, обхватив ему грудь широким ремнем и продев через обе завязки шест, поднимают Эдстейстона, беспомощного, как цыпленок, приготовленный для жарки, чтобы унести. Все это время Эдстейстон, естественно, не молчит. Эдстейстон (с трудом переводя дух). Вы еще обо мне услышите. Развяжите меня, черт вас подери! Я пожалуюсь послу. Я напишу в "Правительственный вестник". Англия в щепки разобьет ваш игрушечный флот и погонит вашу оловянную армию до самой Сибири. Пустите меня! Черт вас подери! Будьте прокляты! Какого дьявола вы хотите? Я... я... я... Солдаты уносят его, и дальнейшее нам не слышно. Нарышкин (с криком отдергивает руку от лица Клэр и, как безумный, трясет ею). Ай! Сержант в удивлении отпускает Клэр. Она укусила меня, маленькая чертовка! Клэр (с отвращением отплевываясь и вытирая рот). Как вы смеете совать свои грязные лапы мне в рот?! Тьфу! Сержант. Смилуйся, ангел наш. Смилуйся, матушка. Клэр. Не смейте называть меня так! Где полиция? Нарышкин. А мы и есть полиция в Санкт-Петербурге, маленькая злючка. Сержант. Видит бог, матушка, вас трогать не ведено. Мы делаем, что приказано. Вы-то крепкие и здоровые, а я так, видно, калекой и помру. Англичанин-батюшка сильный и могучий, ломит, как медведь. Они мне все кишки раздавили. Разве мы, люди бедные, можем драться с таким опасным противником! Клэр. Так тебе и надо! Куда они понесли капитана Эдстейстона? Нарышкин (злорадно). К императрице, красотка. Он оскорбил императрицу. Он получит сто ударов кнутом. (Смеется и выходит, потирая укушенный палец.) Сержант. Он почувствует только первые двадцать, барышня-голубушка, бог милосердный приберет его душу задолго до того, как они дойдут до конца. Клэр (находя поддержку в непобедимом снобизме). Они не посмеют тронуть английского офицера. Я сама пойду к императрице; она, верно, не знает, кто такой капитан Эдстейстон... кто такие мы. Сержант. Подите, красавица, подите, помоги вам Никола Угодник. Клэр. Без дерзостей! Как мне попасть во дворец? Сержант. Во дворец может войти кто хочет, милушка. Клэр. Но мне нужно увидеть императрицу. Я должна с ней поговорить. Сержант. Увидите, увидите, матушка-голубушка. Дадите бедному старому сержанту целковый, и Никола Угодник велит ему вас спасти. Клэр (порывисто). Я дам тебе... (она готова сказать: "пятьдесят рублей", но предусмотрительно удерживается) ...что же, я готова дать тебе два рубля, если смогу поговорить с императрицей. Сержант (радостно). Благослови вас господь, матушка. Пойдемте. (Идет впереди нее). Это дьявол попутал вашего любезного, что он попортил мне кишки и чуть дух не вышиб. Мы должны прощать своих ближних. СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ Треугольный альков, отделенный от огромной дворцовой бальной залы аркой, завешенной тяжелыми портьерами. Свет приглушен красными абажурами на свечах. В стене, примыкающей к той, где прорезана арка. дверь. Единственный предмет меблировки - очень красивое кресло у арки. В зале танцуют полонез под звуки военного оркестра. В дверь входит Нарышкин, за ним солдаты, несущие Эдстейстона, все еще привязанного к шесту Измученный, угрюмый, он не издает ни звука. Нарышкин. Стой! Снимите арестованного с шеста. Солдаты плюхают Эдстейстона на пол и вытаскивают шест. Нарышкин склоняется над ним и говорит издевательски. Ну, вы готовы к пыткам? Это личный застенок императрицы. Могу я быть чем-нибудь полезен? Вам стоит только намекнуть. Эдстейстон. У вас все зубы целы? Нарышкин (удивленно). При чем тут?.. Эдстейстон. Его величество король Георг Третий потребует шесть из них, когда известие о том, что вы сделали со мной, достигнет Лондона. Так что берегитесь, черт вас подери! Нарышкин (испуганно). О, уверяю вас, я только выполняю приказ. Лично я ненавижу пытки и спас бы вас, если бы мог. Но императрица горда, а какая женщина простила бы нанесенное вами оскорбление? Эдстейстон. Будьте вы прокляты! Нарышкин (чуть не со слезами). Право, я не виноват. (Солдатам, грубо.) Вы получили приказ? Помните, что должны делать, когда императрица отдаст распоряжение? Солдаты отдают честь. Нарышкин выходит, раздвинув на мгновение портьеры и впустив в альков звуки музыки и яркий свет канделябров из бальной залы. Когда портьеры смыкаются за ним, свет исчезает, музыка приглушается. Внезапно оркестр перестает играть; Нарышкин возвращается, делает предостерегающий жест; солдаты становятся по стойке "смирно". Нарышкин отводит портьеры в стороны, чтобы пропустить внутрь Екатерину. Она в пышном парадном облачении, при всех императорских регалиях. Екатерина останавливается с суровым видом у самого входа. Солдаты падают на колени. Екатерина. Выполняйте приказ. Солдаты хватают Эдстейстона и грубо бросают к ногам императрицы. Екатерина (холодно глядя на него.) So [Итак (нем.)]. Мне пришлось посылать за вами дважды. Лучше бы вы пришли в первый раз. Эдстейстон (плаксиво-раздраженным тоном). Я не приходил ни в первый, ни во второй раз. Меня приносили. Чертовское нахальство, вот как я это называю. Екатерина. Думайте, прежде чем говорить. Эдстейстон. К чему? Полагаю, что вы очень величественны и красивы, но мне вас не видно, и я вас не боюсь. Я - англичанин, вы можете похитить меня, но не запугать. Нарышкин. Не забывайте, к кому вы обращаетесь! Екатерина (в ярости от его вмешательства). Помни, что собаки должны молчать! Нарышкин съеживается. А, вы, капитан, помните, что, хоть я и славлюсь своим милосердием, есть пределы терпению даже у императрицы. Эдстейстон. Как человек может хоть что-нибудь помнить, когда он связан по рукам и ногам таким дурацким образом? Я с трудом дышу. (Делает безуспешную попытку освободиться.) Видите? Будьте милосердны, ваше величество: велите меня развязать. Право, вы должны извиниться передо мной. Екатерина. Думаете, вам удастся выйти сухим из воды, если будете апеллировать к моему чувству юмора, как Потемкин? Эдстейстон. Чувству юмора?! Ха-ха-ха! Это мне нравится. Хорошенькое чувство юмора, превратить человека в чучело и ожидать, что он не отнесется к этому всерьез. Послушайте, велите распустить веревки; пожалуйста. Екатерина (садясь). С чего бы мне это велеть, скажите на милость? Эдстейстон. С чего бы? Да с того, что они врезаются мне в тело. Екатерина. Страдание многому нас учит. Хорошим манерам, к примеру. Эдстейстон. Конечно, если вы просто злюка и нарочно причиняете мне боль, мне больше нечего сказать. Екатерина. Монархам, сэр, иногда приходится прибегать к необходимой и даже целебной строгости... Эдстейстон (прерывая ее, раздраженно). Кря! Кря! Кря! Ква! Ква! Ква! Екатерина. Donnerwetter! [Черт возьми! (нем.)] Эдстейстон (продолжает очертя голову). Это не строгость, это дурачество. И если вы думаете, что исправляете мой характер или чему-нибудь учите, то вы ошибаетесь. Возможно, это доставляет вам удовольствие... что ж, если так, это вам чести не делает. Екатерина (внезапно набрасывается на Нарышкина). Чего ухмыляешься? Нарышкин (в ужасе падает на колени). Смилуйся, матушка, я и так ни жив ни мертв. Екатерина. Ты будешь не жив, а мертв, и очень скоро, если еще раз забудешь, в чьем ты находишься присутствии. Ступай вон! И забери своих людей. Нарышкин крадется к дверям. Солдаты - за ним. Стоп. Подкатите это (указывая на Эдстейстона) поближе. Солдаты повинуются. Не так близко. Я ведь не просила подать мне ножную скамеечку. (Отпихивает Эдстейстона ногой.) Эдстейстон (внезапно взвизгивает). А-а! Я должен попросить ваше императорское величество не тыкать меня вашей императорской ножкой под ребра. Я боюсь щекотки. Екатерина. Вот как? Тем больше оснований относиться ко мне с уважением. (Остальным.) Ступайте вон! Сколько раз я должна повторять приказание, прежде чем его выполнят?! Нарышкин. Матушка, мы принесли орудия пытки. Может, понадобятся? Екатерина (негодующе). Как ты смеешь упоминать о таких мерзостях передо мной, либеральной монархиней?! Ты всегда будешь дураком и дикарем, Нарышкин. Эти реликвии варварства похоронены, слава богу, в могиле Петра Великого. У меня более цивилизованные методы. (Протягивает ногу к Эдстейстону и щекочет его). Эдстейстон (истерически вопит). Ай! Ой! Уй! (В бешенстве.) Если ваше величество сделает так еще раз, я напишу в лондонский "Правительственный вестник". Екатерина (солдатам). Пошли вон! Ну! Пять тысяч розог тому, кто будет здесь, когда я скажу следующее слово! Солдаты опрометью выбегают. Нарышкин, ты что - кнута захотел? Нарышкин, пятясь, поспешно выходит из алькова. Екатерина и Эдстейстон остаются одни. В руке Екатерины золотой скипетр. Вокруг него обернут свежий французский памфлет под названием "L'Homme aux Quarante Ecus" ["Человек с сорока экю" (франц.)]. Она спокойно разворачивает его и, устроившись поудобнее, принимается читать, словно она одна в комнате. Несколько секунд проходит в полном молчании. Екатерина все больше и больше углубляется в чтение, памфлет все больше и больше забавляет ее. Екатерина (очень довольная каким-то пассажем, переворачивает страницу). Ausgezeichnet! [Отлично! Превосходно! (нем.)] Эдстейстон. Хм-хм! Молчание. Екатерина продолжает читать. Екатерина. Wie komisch. [Как забавно (нем.)] Эдстейстон. Гм-гм! Гм-гм! Молчание. Екатерина (сама себе, восхищенно). Какой удивительный писатель - господин Вольтер! Как ясно он вскрывает безрассудство этого безумного плана - добывать весь государственный доход путем поземельного налога! Как он уничтожает его своей иронией! Как он умеет одновременно убедить и рассмешить! Не сомневаешься, что его остроумие и проницательность в экономических вопросах убили это предложение раз и навсегда в глазах образованных людей. Эдстейстон. Ради всего святого, мадам, неужели вы намерены держать меня здесь связанным, пока вы обсуждаете богохульства этого гнусного еретика? Ай! Она снова пускает в ход носок туфли. Ай! Ой! Ай! Екатерина (невозмутимо). Вы хотели сказать, что господин Вольтер - самый большой филантроп и самый великий философ, не говоря уж о том, что он самый остроумный человек в Европе? Я правильно вас поняла? Эдстейстон. Разумеется нет. Я хочу сказать, что его книги следует сжечь на лобном месте. Она щекочет его. Ай! Ой, не надо. Я потеряю сознание. Ай... не могу больше... Екатерина. Вы изменили свое мнение о господине Вольтере? Эдстейстон. Как я могу изменить о нем свое мнение, когда я член англиканской церкви. Она щекочет его. Ай! Ой! О боже, он все что хотите. Филантроп, философ, красавец, ему надо поставить памятник, черт его подери! Она щекочет его. Ай! А-а-ай! Нет, нет. Бог его благослови!.. Боже, храни его; сильный и славный, здравствуй на радость нам, здравствуй на страх врагам... Пусть вечная слава осенит его чело! Пусть его имя занесут на скрижали истории. (Без сил.) Ну, теперь вы меня отпустите? И послушайте, когда вы меня щекочете, мне видны ваши щиколотки, это неприлично, Екатерина (вытягивая ногу и любуясь ею). Вам это зрелище неприятно? Эдстейстон. Приятно, приятно, только (подчеркивая каждое слово), ради всего святого, не щекочите меня больше. Екатерина (откладывая памфлет). Капитан Эдстейстон, почему вы не пришли, когда я послала за вами? Эдстейстон. Мадам, я не могу разговаривать, когда я связан таким манером. Екатерина. Вы все еще восхищаетесь мной так же, как утром? Эдстейстон. Как я могу вам ответить, когда я даже не вижу вас как следует? Дайте мне подняться и посмотреть. Сейчас я не вижу ничего, кроме ваших и своих ног. Екатерина. Вы все еще намерены написать обо мне в лондонский "Вестник"? Эдстейстон. Нет, если вы отпустите веревки. Быстро развяжите их, у меня темнеет в глазах. Екатерина. Право ? (Щекочет его.) Эдстейстон. Ай!.. Ой! Ведьма! Екатерина. Что? (Снова щекочет его.) Эдстейстон (вопит). Нет, ангел, ангел! Екатерина (нежно). Geliebter. [Любимый (нем.).] Эдстейстон. Я не понимаю по-немецки, но звучало это нежно. (Истерически.) Матушка, красавица, душенька, ангел, не будьте жестокосердны, развяжите меня. Прошу вас. Умоляю вас. Пожалейте меня. Я с ума сойду. Екатерина. Вам и положено сойти с ума от счастья, если императрица обращает на вас свое благосклонное внимание. Когда императрица дозволяет вам видеть ее ноги, вы должны их целовать. Капитан Эдстейстон, вы бестолковы. Эдстейстон (негодующе). Ничего подобного! Обо мне даже в депешах упоминали как о весьма толковом офицере. И позвольте предупредить ваше величество, что я не так беспомощен, как вы думаете. Английский посол находится рядом в зале. Стоит мне закричать, и он будет здесь. Как тогда вы будете выглядеть, ваше величество? Екатерина. Хотела бы я посмотреть, как английский посол или кто-нибудь другой посмеет войти сюда без моего разрешения. Эти портьеры покрепче, чем каменная стена в десять футов толщиной. Кричите сколько влезет. Плачьте. Ругайтесь. Визжите. Вопите. (Безжалостно щекочет его.) Эдстейстон (как безумный). Ай! Ой! А-а-а! Перестаньте! Боже! А-а-а-а!!! В ответ на его крики в бальной зале поднимаются шум и суматоха. Голоса из бальной залы. Назад. Сюда нельзя. Держите ее. Приказ императрицы. Об этом не может быть и речи. Нет, душенька, туда нельзя. Вы здесь не пройдете. Вы в Сибирь захотели? Не пускайте ее туда. Тащи ее назад. Вас запорют. Бесполезно, мадемуазель, вы должны подчиняться приказу. Эй, стража! Пришлите сюда несколько человек. Держите ее! Голос Клэр. Пустите меня. Там пытают Чарлза. Я все равно пройду! Как вы можете танцевать, словно ничего не происходит?! Пустите меня, говорю вам! Пус... та... те... меня! (Вбегает через арку, никто не осмеливается последовать за ней.) Екатерина (поднимаясь в сильнейшем гневе). Как ты посмела?! Я тебе покажу! Клэр (дерзко). Бабке своей показывай! Не пугайте, не страшно! Где мой Чарлз? Что тут с ним делают? Эдстейстон (кричит). Клэр, ради бога, развяжи меня скорей! Клэр (видит его и кидается на колени рядом с ним). О, как они посмели так связать тебя?! (Екатерине.) Злая ведьма! Русская дикарка! (Принимается яростно распутывать веревки.) Екатерина (овладевая собой огромным усилием воли). Держи себя в руках, Екатерина, держи себя в руках. Будь философом. Вся Европа смотрит на тебя. (Заставляет себя сесть.) Эдстейстон. Тише, любимая, это императрица. Называй ее "ваше императорское величество". Называй ее "Северная Звезда; матушка-голубушка", - она это любит, - только скорее освободи меня. Клэр. Лежи спокойно, милый, я не могу распутать веревки, когда ты все время дергаешься. Екатерина (бесстрастно). Лежите спокойно, капитан. (Щекочет его ногой.) Эдстейстон. Ай! Ой! А-а-а! Клэр (внезапно уясняет себе положение вещей и, охваченная ревностью, перестает сражаться с веревками). Так вот как тебя пытали? Екатерина (невозмутимо). Это любимый способ пытки Екатерины Второй, мадемуазель. По-моему, капитану он очень нравится. Клэр. Ну, если ему это нравится, можете продолжать. Извините за беспокойство. (Встает и хочет уйти.) Эдстейстон (вцепляясь бульдожьей хваткой в подол ее платья). Не уходи. Не оставляй меня тут. Развяжи меня. (Так он говорит, но во рту у него платье, и слова звучат нечленораздельно.) Клэр. Отпусти. Где твое достоинство? Хватит того, что ты смешон, хочешь еще и меня поставить в глупое положение? (Вырывает у него платье). Эдстейстон. Ой! Ты чуть не выдернула у меня все зубы; ты хуже, чем Северная Звезда! (Екатерине.) Матушка-голубушка, у вас доброе сердце, самое доброе во всей Европе. Сжальтесь надо мной. Смилуйтесь. Я вас люблю.