-- Кто там наверху? Ты привел в дом женщину? -- спросила она обвиняющим тоном. -- Я никогда не приводил в дом женщин, и ты прекрасно знаешь об этом,-- возразил Рудольф.-- Но я не вижу причин, запрещающих мне это сделать, если захочу. -- В твоих жилах течет кровь отца,-- недовольно проворчала она. Это было ужасное обвинение! -- Там, наверху, твой внук. Я привез его к нам из школы. -- Нет, там возится не шестилетний карапуз,-- сказала она.-- Я пока еще не глухая. -- Это сын не Тома, это сын Гретхен. -- Не желаю слышать ее имени,-- старуха заткнула уши руками. Кое-каким драматическим жестам она научилась из телепередач. Рудольф, сев на краешек кровати, оторвал ее руки от ушей, не выпуская их из своих. Я был слишком слабохарактерным, подумал он. Нужно было поговорить с ней об этом давно, несколько лет назад. -- Послушай, мама,-- продолжал он.-- Билли -- очень хороший мальчик, ему сейчас очень плохо и... -- Я не потерплю в своем доме отродье проститутки! -- Прекрати, мама. Гретхен никакая не проститутка,-- стал уговаривать ее Рудольф,-- сын ее никакое не отродье. К тому же это не твой, а мой дом. -- Я знала, что дождусь, когда услышу от тебя эти слова. Рудольф проигнорировал ее колкое замечание, ему не хотелось разыгрывать мелодраму. -- Билли поживет у нас всего несколько дней,-- сказал он,-- мальчику требуется забота и доброе отношение, и я сделаю все для этого, так же как и Марта. -- Ну, а что я скажу отцу Макдоннелу? -- она возвела свои невидящие, в несколько раз увеличенные толстыми стеклами очков глаза к небесам, перед воображаемыми вратами которых теоретически должен был стоять священник. -- Ты скажешь отцу Макдоннелу, что наконец познала добродетель христианской благотворительности,-- посоветовал Рудольф. -- Ах,-- недовольно воскликнула она.-- Только тебе и разглагольствовать о христианской благотворительности. Ты хоть раз был в церкви? -- У меня нет времени на споры с тобой,-- строго сказал Рудольф.-- Калдервуд меня уже давно ждет. Ты поняла, как должна вести себя по отношению к этому мальчику? -- Я его и близко к себе не допущу,-- твердила она, цитируя фразу из какого-то своего любимого чтива.-- Я запрусь в своей комнате, пусть Марта приносит мне еду на подносе сюда. -- Можешь делать что хочешь, мама,-- спокойно сказал Рудольф.-- Если ты так поступишь, то я лишу тебя всего. Никакой машины, никаких партий в бридж, никаких счетов из магазинов, никаких салонов красоты, никаких обедов для отца Макдоннела. Подумай-ка лучше об этом.-- Он поднялся.-- Ну, мне пора. Марта сейчас будет кормить Билли обедом. Неплохо и тебе присоединиться к ним. Когда он выходил из комнаты, у матери из глаз текли слезы. Как подло с моей стороны выступать с такими угрозами в адрес старухи, подумал он. Но почему бы ей не умереть? Достойно. Без этой завивки, без этой краски на голове, без помады на старческих губах. В коридоре, посмотрев на часы деда, он увидел, что у него еще есть немного времени в запасе и он успеет позвонить Гретхен в Калифорнию. Рудольф немедленно заказал по междугородной разговор, налил себе еще виски в стакан и стал ждать, когда его соединят с квартирой Гретхен. Калдервуд, конечно, мог почувствовать запах алкоголя и скорчить недовольную мину, но это Рудольфа уже не трогало. Потягивая виски, он вспоминал, где он был и что делал в этот час вчера. Их с Джин переплетенные тела на мягкой кровати в сумеречной комнате, красные шерстяные чулки на полу, ее сладостное обжигающее дыхание сливается с его дыханием -- запах рома с лимонной корочкой. Лежала ли когда-нибудь его мать в сладостных объятиях любовника вот в такой холодный декабрьский день, нетерпеливо, быстро и небрежно, как и подобает любовнице, сбросив с себя одежду на пол? Нет, этого он не мог себе представить. А будет ли когда-нибудь Джин, превратившись в дряхлую старуху, лежать вот так в разобранной постели, глядя на все вокруг через толстые линзы очков, с накрашенными, презрительно скривившимися от алчности губами? Лучше об этом не думать. Зазвонил телефон. Он услышал голос Гретхен и торопливо рассказал ей обо всем, что произошло сегодня днем, сообщил, что Билли, живой и здоровый, находится сейчас у него в доме, что он может отправить его через пару дней на самолете в Лос-Анджелес, если только она сама не решит приехать на Восточное побережье. -- Нет, я не приеду,-- сказала она.-- Посади его на самолет. У него появился еще один предлог, чтобы съездить в Нью-Йорк во вторник или в среду. Джин. Джин. -- Стоит ли говорить, как я благодарна тебе за все, Руди,-- сказала Гретхен. -- Чепуха,-- ответил он, довольный.-- Когда у меня у самого будет сын, надеюсь, ты сумеешь позаботиться о нем. Я сообщу тебе номер рейса. Может быть, я в скором времени сам нанесу тебе визит. Жизнь других людей, забота о них. На звонок в дверь Рудольфу открыл сам Калдервуд. Он был нарядно одет по случаю воскресенья, хотя все свои обязанности по соблюдению священной еврейской субботы он уже выполнил, черный костюм с жилеткой, белая рубашка, неброский галстук, высокие черные ботинки. В доме Калдервуда, экономящего на всем, было всегда полутемно, и Рудольф не мог видеть выражение лица босса. Тот нейтральным тоном произнес: -- Входи, Руди. Ты немного опоздал. -- Простите, мистер Калдервуд,-- извинился Рудольф. Он пошел за стариком, который грузно и медленно шел впереди, будто экономя отпущенные судьбой шаги до могилы. Калдервуд привел его в мрачную комнату с дубовыми панелями, которую он называл своим кабинетом. Здесь стоял большой письменный стол красного дерева, вокруг него -- потрескавшиеся дубовые и кожаные кресла с прямыми спинками. Застекленные полки были забиты папками с оплаченными счетами, квитанциями, протоколами деловых заседаний, свидетельствами его сделок в течение почти двадцати лет, которые Калдервуд все еще не осмеливался из-за своей обычной осторожности отправить в сводчатый подвал, где хранились все деловые бумаги, и там они были доступны любому клерку. -- Присаживайся.-- Калдервуд жестом указал ему на один из стульев.-- Ты выпил, Руди,-- скорбно произнес он.-- Мои зятья, к сожалению, тоже пьют. Две старшие дочери Калдервуда недавно вышли замуж -- одна за кого-то из Чикаго, вторая -- за кого-то из Аризоны. Рудольф сильно подозревал, что обе они выбрали своих спутников жизни не по любви, а лишь по географическим соображениям, чтобы жить подальше от любимого папочки. -- Но я тебя пригласил к себе не за этим,-- сказал Калдервуд.-- Мне хотелось поговорить с тобой по душам, как мужчина с мужчиной. Миссис Калдервуд и Вирджинии нет дома, они ушли в кино, так что можем спокойно побеседовать.-- Что-то не похоже на старика, он никогда не тратил время на предисловия. Он, казалось, чувствовал себя неловко, что тоже было не похоже на него. Рудольф ждал развязки. Калдервуд тем временем двигал разные предметы на своем столе: нож для разрезания бумаги, старинную чернильницу.-- Рудольф...-- Он громко откашлялся.-- Меня удивляет твое поведение. -- Мое поведение? На мгновение Рудольф подумал, что старику стало известно о его любовной связи с Джин. -- Да, твое поведение. Ты теперь ведешь себя не так, как прежде,-- сказал он печальным тоном.-- Ты всегда был для меня все равно что сын, даже больше, чем сын. Правдивый, открытый, достойный моего доверия. Старый Орел скаутов, вся грудь в значках за заслуги, подумал Рудольф, настороженно ожидая дальнейшего развития событий. -- Что на тебя нашло, Руди? -- продолжал Калдервуд.-- Ты стал действовать за моей спиной. Без всяких на то оснований. Ты же знаешь, что можешь в любое время прийти ко мне, и я всегда буду рад тебя принять. -- Простите, мистер Калдервуд,-- начал Рудольф, думая о том, что опять приходится сталкиваться со старческим маразмом.-- Не понимаю, о чем вы говорите. -- Я говорю о чувствах моей дочери Вирджинии, Руди. Не надо ничего отрицать. -- Мистер Калдервуд... -- Ты преступно воспользовался ее любовью. Ты украл там, где мог все получить даром, стоило лишь попросить.-- Теперь в голосе у него появились гневные нотки. -- Мистер Калдервуд, уверяю вас, я не... -- Не к лицу тебе лгать, Руди. -- Я не лгу. Я не знаю... -- Хорошо, вот что я тебе скажу, она сама мне во всем призналась,-- прогудел Калдервуд. -- В чем призналась? Ей абсолютно не в чем признаваться,-- Рудольф чувствовал себя совершенно беспомощным, и одновременно ему захотелось рассмеяться. -- Ты говоришь мне одно, она -- другое. Она сказала матери, что влюблена в тебя и собирается ехать в Нью-Йорк учиться на секретаршу, чтобы получить полную свободу и свободно встречаться с тобой. -- Боже милостивый! -- В этом доме имя Божие не упоминают всуе, Руди. -- Мистер Калдервуд, я и пальцем не дотронулся до вашей Вирджинии,-- сказал Рудольф.-- Самое большое, что я позволял, когда встречался с ней случайно в магазине, угощал ее ланчем, покупал мороженое с содовой. -- Ты ее околдовал,-- мрачно сказал Калдервуд.-- Теперь она льет по тебе слезы пять раз в неделю. Откуда подобные страдания у чистой, невинной девушки, если ее до этого не довел мужчина? Ну вот, наконец пуританское воспитание дало трещину, подумал Рудольф. Два столетия, как они появились в Новой Англии с ее атмосферой трудолюбия, добились процветания, и вдруг все идет прахом. Нет, для одного дня слишком много: Билли, школа, мать и теперь еще это. -- Мне хотелось бы знать, что ты собираешься предпринять в этой ситуации, молодой человек.-- Если Калдервуд назвал его "молодым человеком", это означало серьезную угрозу. Рудольф судорожно размышлял над тем, чем это может кончиться -- положение в компании у него довольно прочное, но все равно основная власть была сосредоточена в руках Калдервуда. Можно, конечно, с ним потягаться, но это гиблое дело -- Калдервуд все равно одержит верх. Ах, эта глупая сучка Вирджиния! -- Не понимаю, чего вы от меня хотите, сэр,-- Рудольф старался выиграть время. -- Все очень просто,-- сказал Калдервуд. По-видимому, он размышлял над этой проблемой с тех пор, как к нему пришла жена и сообщила о позоре дочери.-- Женись на Вирджинии. И пообещай мне не переезжать в Нью-Йорк. По-моему, он зациклился на этом Нью-Йорке, подумал Рудольф. Для него это -- средоточие всемирного зла. -- Ты в таком случае станешь моим полноправным партнером, а в завещании, после того как я в должной мере позабочусь о своих дочерях и миссис Калдервуд, ты получишь контрольный пакет моих акций. Таким образом, ты станешь владельцем компании. Я никогда тебе не напомню об этом разговоре и никогда не буду тебя ни в чем упрекать. Руди, для меня большое счастье, что такой парень, как ты, станет членом моей семьи. Это было моей самой заветной мечтой, как и для миссис Калдервуд. Мы были с ней сильно разочарованы, когда ты, бывая в нашем гостеприимном доме, не проявлял никакого интереса ни к одной из наших дочерей, хотя все они по-своему красивы, хорошо воспитаны, и у каждой есть личное состояние. Я никак не мог понять, почему ты не обратился прямо ко мне, когда сделал свой выбор. -- Никакого выбора я не делал,-- воскликнул Рудольф.-- Вирджиния -- очаровательная девушка, она станет образцовой женой, я не сомневаюсь в этом, но мне и в голову не приходило, что нравлюсь ей... -- Руди,-- сурово сказал Калдервуд.-- Я давно тебя знаю. Ты один из самых умных молодых людей, которых я знаю. И у тебя хватает наглости сидеть вот здесь и рассказывать мне... -- Да, представьте себе,-- оборвал он его. (К черту бизнес!) -- Вот что я сделаю. Я буду сидеть здесь, пока из кино не вернутся миссис Калдервуд с Вирджинией, и я спрошу ее при вас, спрошу прямо, ухаживал ли я за ней, пытался ли когда-нибудь хотя бы поцеловать ее.-- Он понимал, что это просто фарс, но ему ничего иного не оставалось, нужно было идти до конца.-- Если она скажет "да", то она соврет, но мне на это наплевать. Я просто немедленно уйду, и делайте что угодно с вашим проклятым бизнесом, с вашими проклятыми акциями и с вашей дочерью, будь она трижды проклята! -- Руди, опомнись! -- Калдервуд пришел в ужас от приступа его ярости, и Рудольф почувствовал, что он теряет почву под ногами. -- Если бы у нее хватило мозгов признаться мне, что влюблена,-- продолжал Рудольф, стремительно, даже безрассудно развивая свой успех,-- то, может, у нас что-то и получилось бы. Она мне на самом деле нравится. Но сейчас уже слишком поздно. Должен сообщить вам, что вчера вечером в Нью-Йорке я сделал предложение другой девушке. -- Опять этот Нью-Йорк,-- презрительно бросил Калдервуд.-- Всегда Нью-Йорк. -- Итак, хотите ли вы, чтобы я здесь дождался прихода двух дам? -- Рудольф с угрожающим видом сложил руки на груди. -- Ты, Рудольф, в результате потеряешь состояние,-- предостерег его Калдервуд. -- Черт с ними, с деньгами,-- твердо заявил Рудольф, чувствуя, однако, неприятный холодок под ложечкой. -- Ну... ну а эта леди в Нью-Йорке,-- жалобно спросил Калдервуд.-- Она приняла твое предложение? -- Нет, не приняла. -- Ничего себе, любовь, Боже упаси! -- Безумство нежных чувств, столкновение страстей -- торжествующая анархия секса были за пределами понимания благочестивого Калдервуда. -- Она вчера мне отказала,-- продолжал Рудольф.-- Но обещала подумать. Итак, ждать мне миссис Калдервуд и Вирджинию? -- Он все еще сидел, скрестив руки на груди. Такая поза устраняла дрожь в руках. В раздражении Калдервуд резко отодвинул тяжелую старинную пепельницу на край стола. -- По-видимому, ты говоришь правду,-- произнес он.-- Не знаю, какой бес вселился в мою глупую дочь. Боже, представляю, что скажет мне жена: "Ты ее плохо воспитал, она слишком застенчива, ты слишком опекал ее, защищал". Если бы ты слышал наши споры с этой женщиной! В наше время все было по-другому, можешь мне поверить. Девушки не бежали к матери с признаниями, что они влюблены в парней, которые никогда и взглядом их не удостаивали. Во всем виноваты эти дурацкие фильмы. Они пудрят женщинам мозги. Нет, нечего их здесь ждать. Я сам во всем разберусь. Ступай. Мне нужно прийти в себя. Успокоиться. Рудольф встал, за ним -- Калдервуд. -- Хотите, дам вам совет? -- спросил Рудольф. -- Ты всегда даешь мне советы,-- раздраженно ответил босс.-- Даже во сне я вижу, как ты что-то нашептываешь мне на ухо. И это длится годами. Иногда мне хочется, чтобы тебя здесь никогда не было. Зачем ты свалился на мою голову в то памятное лето? Ну, какой ты приготовил для меня совет? -- Позвольте Вирджинии поехать в Нью-Йорк. Пусть она поучится на курсах секретарей, пусть она год-другой поживет там одна. -- Потрясающе! -- с горечью в голосе произнес шокированный Калдервуд.-- Тебе легко говорить. У тебя нет дочерей. Я провожу тебя до двери. У двери он взял его под руку. -- Руди,-- сказал он умоляющим тоном.-- Если эта юная леди в Нью-Йорке тебе откажет, то, может, подумаешь о Вирджинии, а? Допускаю, что она дура, но я не могу видеть ее несчастной. -- Не беспокойтесь, мистер Калдервуд,-- уклончиво ответил Рудольф и направился к своему автомобилю. Отъезжая от его дома, Рудольф видел, что Калдервуд все еще стоит на пороге открытой двери, освещенный тусклым светом из коридора. Он проголодался, но решил повременить и не ехать сразу в ресторан. Прежде ему хотелось вернуться домой, посмотреть, как там Билли. Нужно сообщить мальчику о разговоре с Гретхен по телефону и что через пару дней он отправит его самолетом в Калифорнию. От такой новости мальчишка сможет сегодня спокойно заснуть -- страшный призрак школы больше не будет его преследовать. Открыв дверь своим ключом, Рудольф услышал голоса, доносившиеся из кухни. Через гостиную и столовую он прошел к двери кухни и прислушался. -- Больше всего меня радует в растущем ребенке одно,-- Рудольф узнал голос матери,-- хороший аппетит. Я очень рада, Билли, что ты много ешь. Марта, положи ему на тарелку еще кусок мяса и салат. Нечего возражать, Билли, будешь есть салат. В моем доме все дети едят салат. "Боже милостивый!" -- подумал Рудольф. -- Мне хотелось бы видеть в тебе еще кое-что, Билли,-- продолжала назидательно мать.-- Хотя я уже стара и не должна позволять себе никаких женских слабостей, я неравнодушна к красивой внешности в сочетании с хорошими, воспитанными манерами.-- Кокетливо ворковала она.-- И знаешь, на кого ты похож? Я никогда не говорила это при нем, опасаясь его испортить, а хуже тщеславного ребенка ничего не бывает. Ты похож на своего дядю Рудольфа, а он был, по всеобщему мнению, самым красивым мальчиком в городе, а когда вырос, стал самым красивым молодым человеком. -- Но все говорят, что я похож на отца,-- возразил Билли с прямотой четырнадцатилетнего подростка, хотя довольно миролюбиво, без особой агрессивности. По его тону можно было догадаться, что он чувствует себя здесь как в родном доме. -- Я не встречалась с твоим отцом, не имела такого счастья,-- ответила мать с чуть заметным холодком в голосе.-- Очевидно, в чем-то наблюдается некоторое сходство, но, по существу, ты похож на представителей нашей семейной ветви, особенно на дядю Рудольфа. Правда, Марта? -- Да, я вижу кое-какое отдаленное сходство,-- подтвердила Марта. Она не упустила случая уколоть мать. -- Такие же глаза. Такой же интеллигентный рот. А вот волосы совсем другие. Но наплевать на волосы. Это не столь важно. Не они определяют характер мужчины. Рудольф, толкнув дверь, вошел на кухню. Билли сидел во главе стола, по обе стороны от него -- женщины. С приглаженными, мокрыми волосами после ванны он, казалось, блестел от чистоты и, улыбаясь, уплетал, что ему подкладывали на тарелку. Мать надела скромное темно-коричневое платье и теперь вовсю разыгрывала роль бабушки. Марта была, казалось, менее сварливой, чем обычно, губы ее были менее сжаты -- вероятно, и ей было приятно свежее дыхание юности в доме. -- Ну, все в порядке? -- спросил Рудольф.-- Тебя накормили? -- Потрясающая еда,-- ответил Билли. На лице у него не осталось и следов от той мучительной гримасы, которую он видел днем. -- Надеюсь, тебе понравится шоколадный пудинг на десерт, Билли? -- спросила мать, даже не посмотрев в сторону Рудольфа, терпеливо стоявшего в дверях.-- Марта готовит восхитительный шоколадный пудинг. -- Конечно, понравится,-- ответил Билли. -- Это был любимый десерт Рудольфа. Не так ли, Рудольф? -- Угу,-- ответил он, хоть это лакомство ему предлагали не чаще одного раза в год, и он не помнил, получал ли от него удовольствие, но сегодня не тот вечер, чтобы сдерживать полет фантазии матери. Она даже не накрасила губы, чтобы лучше исполнять роль бабушки, и за одно это заслуживала похвалу. -- Билли,-- обратился к нему Рудольф.-- Я разговаривал по телефону с твоей матерью. Билли бросил на него пытливый серьезный взгляд, приготовившись, по-видимому, к жестокому удару судьбы. -- Ну, что она сказала? -- Она ждет тебя. Во вторник или в среду я посажу тебя на самолет. Как только я смогу вырваться с работы, отвезу тебя в Нью-Йорк. Губы у мальчика задрожали, но он не расплакался. -- Ну и как она все восприняла? -- С восторгом. Она так рада, что ты едешь к ней. -- Бедняжка,-- прокомментировала мать.-- Какая жестокая жизнь. Какие тяжкие удары судьбы она вынесла.-- Рудольф старался не смотреть на нее.-- Тебе должно быть стыдно, Билли,-- продолжала она,-- теперь, когда мы нашли с тобой друг друга, ты не можешь побыть подольше со своей старенькой бабушкой. Ну да ладно. Может, теперь, когда лед в наших отношениях сломан, я сама приеду навестить тебя в Калифорнии. Как тебе нравится эта идея, Рудольф? -- Замечательная идея! -- Калифорния,-- мечтательно произнесла она.-- Я всегда хотела там побывать. Тамошний климат очень полезен для старых костей. И насколько я слышала -- там истинный рай на земле. Съездить бы до того, как я умру... Марта, по-моему, Билли ждет шоколадного пудинга. -- Да, мэм,-- ответила Марта, выходя из-за стола.-- Рудольф, не хочешь ли перекусить? -- спросила Марта.-- Присоединиться к счастливому семейному кругу? -- Нет, спасибо.-- Только этого ему не хватало -- присоединиться к счастливому семейному кругу.-- Я не голоден. -- Ну, в таком случае, я ложусь спать,-- сказала мать, тяжело поднимаясь.-- В моем возрасте весьма полезно спать. Но перед тем как ты, Билли, поднимешься наверх в свою спальню, зайди ко мне и поцелуй крепко-крепко свою бабушку, пожелай ей спокойной ночи. Не забудешь? -- Нет, не забуду, мэм. -- Бабушка,-- поправила его мать. -- Бабушка,-- послушно повторил Билли. Она вышла из комнаты, бросив торжествующий взгляд на Рудольфа. Леди Макбет, пролившая кровь, не выслеженная до сих пор, ныне великолепно исполняющая роль няньки для вундеркиндов в стране, где куда теплее, чем в Шотландии. Нет, старых матерей не нужно выставлять на стужу, Рудольф вспомнил свое злобное выражение по поводу эскимосов, произнося "спокойной ночи, мама, спи спокойно". Их нужно собственноручно пристреливать. Он вышел из дома, пообедал в ресторане, потом попытался позвонить Джин в Нью-Йорк, чтобы выяснить, когда ей удобнее с ним встретиться -- во вторник или среду. Ему никто не ответил. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ При закате задергивай шторы на окнах. Не сиди по вечерам у окна и не смотри на огни широко раскинувшегося внизу города. Колину нравилось, когда ты сидела рядом, потому что этот вид сверху он любил больше всего на свете, потому что Америка прекрасней всего выглядит по вечерам. Не носи черного. Траур -- не в одежде. Не пиши эмоциональных писем в ответ на письма с соболезнованиями от друзей и незнакомых, не употребляй в письмах слов: "гений", "незабвенный", "щедрый" или "невероятная сила характера". Отвечай быстро, скромно, вежливо. Больше ничего не требуется. Не плачь при сыне. Не принимай приглашения на обед от друзей или коллег Колина по работе, которые жаждут избавить тебя от страданий в одиночестве. Если у тебя возникнет проблема, не снимай трубку, не звони в контору Колина. Его там нет. Постарайся избежать соблазна и не говори людям, которым сейчас поручено доделать последнюю картину Колина, как он хотел ее сделать. Не давай никаких интервью, не пиши никаких статей. Не будь источником сплетен. Не изображай вдову великого человека. Не строй догадок по поводу того, что он сделал бы, если бы он был жив. Не отмечай его дни рождения и годовщины в память о нем. Не поощряй ретроспективных показов его картин, фестивалей, творческих встреч с восхвалениями в его адрес. Не ходи ни на какие просмотры или премьеры. Когда низко над головой пролетают самолеты, взлетевшие с аэродрома, не вспоминай путешествия, которые вы совершили вместе. Не пей в одиночестве или в компании, каким бы большим ни был соблазн. Избегай принимать снотворное. Превозмогай бессонницу своими силами. Убери со стола в гостиной его книги и сценарии. Это все в прошлом. Вежливо отказывайся от фолиантов с газетными вырезками, рецензиями на пьесы и фильмы, которые поставил и снял твой муж, любезно переплетенные студией в альбомы с тиснеными обложками. Не читай хвалебных статей критиков. Оставь в доме лишь одну, любительскую, фотографию мужа. Все остальные сложи в коробку и убери в подвал. Собираясь готовить обед, воздерживайся от всего, что нравилось мужу (прибрежные крабы, красный острый перец, пицца с телятиной под острым соусом). Одеваясь, старайся не смотреть на свои вещи в шкафу и вспоминать: "Ему нравилось, когда я надевала вот это платье". Будь спокойной в отношениях с сыном, естественной. Не впадай в истерику, если у него неприятности в школе, если его ограбят хулиганы, если он придет домой с разбитым носом. Не цепляйся за него, не позволяй и ему цепляться за тебя. Если его зовут друзья в бассейн, или на стадион, или посмотреть игру в бейсбол, или в кино, говори ему: "Конечно, иди. Мне предстоит сделать столько по дому, и я быстрее управлюсь, если буду одна". Не пытайся заменить ему отца. То, что твоему сыну положено узнать у мужчин, он должен узнать у мужчин. Не пытайся развлекать его, опасаясь, что ему скучно жить вместе со скорбящей матерью в доме на холме, вдали от центра города, где веселится молодежь. Не думай о сексе. Но и не удивляйся тому, что ты о нем думаешь. Не верь своему бывшему мужу, когда он под напором эмоций позвонит тебе и предложит снова жениться на тебе. Если брак, основанный на любви, оказался столь недолгим, то брак, основанный на смерти, приведет к катастрофе. Не избегай тех мест, где вы с мужем были счастливы, но и не ищи их намеренно. Почаще выходи в сад, принимай солнечные ванны, мой посуду, поддерживай в доме порядок. Помогай сыну с домашними заданиями и не давай ему понять, что ждешь от него гораздо большего, чем другие родители от своих сыновей. Всегда вовремя отвози его к остановке школьного автобуса, всегда встречай его, когда автобус развозит учеников по домам. Воздерживайся от излишних поцелуев. С пониманием относись к своей матери, и когда сын говорит, что он хочет навестить бабушку на летние каникулы, говори себе: "До лета еще так далеко". Будь осторожна при общении с теми мужчинами, которых ты обожала, не позволяй себе оставаться с ними наедине. Будь осторожна и не оставайся наедине с мужчинами, которые восхищались Колином, или которых обожал сам Колин, чьи симпатии к тебе вполне искренни. Но и они в конечном итоге попытаются тебя трахнуть. И, вероятно, могут в этом преуспеть. Не сосредоточивай всю свою жизнь целиком на сыне. Это -- самый верный способ потерять его. Всегда будь чем-нибудь занята. Только вот чем? -- Вы уверены, миссис Берк, что везде посмотрели? -- спросил мистер Гринфилд, адвокат, к которому направил его агент Колина. Или, скорее, один из множества адвокатов, имена которых значились на табличках дверей юридических офисов в элегантном высотном здании в Беверли-Хиллз. Все владельцы написанных на табличках имен, казалось, в равной степени были озабочены возникшей перед ней проблемой -- эти интеллигентные люди, хорошо и модно одетые, с городским лоском, одинаково улыбчивые и участливые, все в равной степени дорогостоящие и в равной степени не могущие ей помочь. Мистер Гринфилд хотел было с сожалением вздохнуть, но сдержался. Моложавый мужчина в рубашке с накладным воротничком -- свидетельство того, что он учился в юридической высшей школе на Восточном побережье,-- в ярком галстуке-бабочке, чтобы показать, что сейчас он живет на Западе, в Калифорнии. -- Может, у вашего мужа были личные сейфы в банках, не припомните? -- Нет, не думаю, что они у него были. Он всегда был очень беспечен в таких вещах. -- Думаю, что он во многом проявлял свою беспечность,-- не сдержавшись, сказал Гринфилд.-- Как можно не оставить завещания... -- Но он же не знал, что умрет,-- возразила она.-- Он не болел ни одного дня за всю свою жизнь. -- Всегда легче иметь дело с людьми, которые предусматривают все возможности,-- сказал мистер Гринфилд. Гретхен была уверена, что он сам составляет собственные завещания со дня своего совершеннолетия. Мистер Гринфилд наконец позволил себе тяжело вздохнуть и произнес: -- С нашей стороны мы испробовали все возможности. Вы не поверите, миссис Берк, но ваш муж никогда не пользовался услугами постоянного юриста. Он поручал своему агенту составлять все контракты и, по его свидетельству, иногда не читая условий контракта, подписывал их. Во время развода со своей первой женой разрешил ее адвокату составить бракоразводное соглашение. Гретхен никогда раньше не встречалась с бывшей миссис Берк, но теперь, после смерти Колина, она хорошо с ней познакомилась. Эта женщина была когда-то стюардессой, а потом манекенщицей, пылала страстной любовью к деньгам, но зарабатывать их самой -- дело не только ее недостойное, но и просто унизительное. Она получала в качестве алиментов двадцать тысяч долларов в год. Незадолго до смерти Колина обратилась в суд с иском, чтобы увеличить эту сумму до сорока тысяч, так как доходы Колина после его переезда в Голливуд резко возросли. Она сожительствовала с каким-то молодым человеком в Нью-Йорке, Палм-бич, Солнечной долине, если только не путешествовала за границей, но замуж за него не собиралась. Один из пунктов договора, который Колину все же удалось вставить в бракоразводное соглашение, предусматривал лишение ее алиментов в случае заключения повторного брака. Либо она сама, либо ее адвокаты, продемонстрировав свои широчайшие знания законодательства, как федерального, так и штата Калифорния, сразу после похорон, на которые она не явилась, наложили арест на все банковские счета Колина и на его поместье, чтобы Гретхен не смогла продать дом. Так как у нее не было отдельного банковского счета и она всегда обращалась за деньгами, когда возникала в них нужда, к Колину, и он поручал своему секретарю платить по всем ее счетам, то сейчас она оказалась без наличных денег и теперь целиком зависела от Рудольфа, который выделял ей средства на жизнь. После Колина не осталось никакой страховки, так как, считая страховые компании самыми большими грабителями в Америке, он никогда не обращался к их услугам. Поэтому ей и здесь ничего не светило. Так как катастрофа произошла исключительно по вине Колина -- он врезался в дерево из-за собственной невнимательности,-- более того, власти Лос-Анджелеса собирались обратиться в суд с целью возмещения ущерба, причиненного этому дереву, Гретхен не могла ни к кому обратиться за компенсацией. -- Мне необходимо уехать из этого дома, мистер Гринфилд,-- сказала Гретхен. Хуже всего ей приходилось здесь по вечерам. Ее изматывали эти шорохи в темных углах комнат. Она все время была настороже, все время ожидала -- в любую минуту широко распахнется дверь, и в комнату войдет Колин, ругая актеров или оператора. -- Я вас очень хорошо понимаю,-- ответил мистер Гринфилд. Он действительно был человек воспитанный.-- Но если вы это сделаете, то бывшая жена вашего мужа, миссис Берк, обязательно найдет какие-нибудь основания, чтобы въехать в дом. У нее очень, очень хорошие адвокаты...-- В голосе его чувствовалось профессиональное восхищение коллегами. Все владельцы имен на табличках одного элегантного высотного здания всегда отдавали должное владельцам имен на табличках на дверях другого элегантного высотного здания, расположенного от первого всего в одном квартале.-- Если в законе есть лазейка, они ее отыщут непременно. Всегда можно такую лазейку найти, уверяю вас. -- Но только не для меня,-- не скрывая своего отчаяния, сказала Гретхен. -- Это вопрос времени, миссис Берк.-- В его голосе прозвучал упрек в ее адрес.-- В этом деле ничего пока до конца не ясно, должен с сожалением отметить. Дом записан на имя вашего мужа, на него есть закладная, по ней должны быть сделаны выплаты. Размеры поместья точно не определены и не будут определены еще долгие годы. Мистер Берк получал очень большой процент от проката трех фильмов, снятых им в качестве режиссера, не считая постоянно растущего процентного дохода от продажи акций и гонораров, за прокат его картин за границей, а также за право экранизации пьес, к которым он в той или иной степени имел отношение. Только одно перечисление всех этих трудностей, которые еще предстояло преодолеть до того, как папка с именем "Колин Берк" с надписью на ней "Дело закрыто" будет сдана в архив, доставляло мистеру Гринфилду величайшее наслаждение. Если бы закон не был таким сложным, таким запутанным, то он, Гринфилд, наверняка выбрал бы себе другую, еще более головоломную профессию. -- Нам придется прислушаться к мнениям экспертов, выслушать свидетельские показания официальных лиц киностудии, предусмотреть возможность взаимных уступок с обеих сторон. Не говоря уже о вполне реальной возможности других претензий в отношении поместья. Со стороны родственников умершего, например, которые имеют обыкновение иногда возникать при подобных ситуациях. -- У него есть только один брат,-- сказала Гретхен,-- и он заявил, что ни на что не претендует. Брат Колина приезжал на кремацию. Худощавый молодой полковник ВВС, пилот истребителя, воевавший в Корее, он тут же живо забрал инициативу в свои руки, оттеснив в сторону даже Рудольфа. Это он настоял на отмене религиозной церемонии, сказал Гретхен, что когда они с братом обсуждали тему смерти, то оба решили, что хотят быть подвергнуты сожжению без всяких ритуалов. На следующий день после кремации он, наняв частный самолет, пролетел над Тихим океаном и развеял над ним прах своего брата. Он сказал Гретхен, что если ей что-то понадобится, пусть звонит, не стесняется. Но чем мог помочь этот прямодушный полковник ВВС несчастной вдове своего брата, запутавшейся в сетях законодательства? Разве что расстрелять бывшую миссис Берк с бреющего полета или разбомбить офис ее адвокатов? Гретхен встала. -- Спасибо вам за все, мистер Гринфилд,-- сказала она.-- Извините, если я отняла у вас много времени. -- Ничего, ничего,-- отозвался он, вставая вместе с ней и демонстрируя свою адвокатскую вежливость.-- Я, естественно, буду держать вас в курсе дел. Гринфилд проводил ее до двери офиса. Хотя на его лице ничего не отразилось, она была уверена, что он явно не одобрил ее бледно-голубое платье. Она быстро прошла по проходу между рядами письменных столов, за которыми секретарши, не поднимая глаз, стучали, как автоматы, по клавишам пишущих машинок, перепечатывая набело тексты сделок, завещаний, судебных тяжб, повесток в суд, контрактов, апелляционных жалоб по поводу банкротства, закладных, кратких инструкций адвокату, предписаний о запретах, различных исков. Будто отстукивают реквием памяти Колина Берка, с горечью подумала она. Изо дня в день. ГЛАВА ПЯТАЯ На палубе было холодно, но Тому нравилось стоять здесь, наверху, одному, вглядываться в беспредельные серые волны Атлантики. Даже в свободное от вахты время он поднимался наверх и стоял часами, стоял при любой погоде, молча, не перебрасываясь ни словечком с вахтенным матросом, глядя, как нос парохода то погружается, то вздымается вверх в белом кружеве пены морской воды. Ему было хорошо одному, на него снисходило умиротворение, он старался ни о чем не думать, он не хотел думать, да и особой нужды в этом не было. Их судно плавало под либерийским флагом, но за два рейса они ни разу и близко не подходили к берегам Либерии. Этот Пэппи, администратор отеля "Эгейский моряк", помог ему, как и говорил Шульц. Он снабдил его одеждой и отдал вещевой мешок одного старого моряка-норвежца, умершего в отеле, и устроил на пароход греческой компании "Элга Андерсен", перевозивший грузы из Хобокена в Роттердам, Альхесирас, Геную, Пирей. Томас за все время пребывания в Нью-Йорке ни разу не выходил из своего номера, а Пэппи сам приносил ему туда еду. Том объяснил, что ему ни к чему, чтобы его увидел кто-то из обслуживающего персонала и начал бы задавать ненужные вопросы. Вечером, перед выходом "Элги Андерсен" в море, Пэппи сам отвез его в порт Хобокен и не спускал с него глаз, пока он подписывал контракт. По-видимому, Шульц во время своей службы на торговом флоте в годы войны на самом деле оказал ему большую услугу. "Элга" вышла в море на рассвете следующего дня, и теперь всем тем, кому не терпелось схватить Томми Джордаха, придется долго его искать. Это судно водоизмещением десять тысяч тонн, типа "Либерти", было спущено со стапелей в 1943 году и, конечно, знавало лучшие времена. В погоне за быстро ощутимой прибылью владельцы передавали судно из рук в руки, и никто из них не делал серьезного ремонта -- лишь бы оно держалось на плаву да двигалось. Корпус покрылся ракушками, двигатели натужно скрипели, его годами не красили, ржавчина отвоевывала все большую поверхность, кормежка была из рук вон плохой, а капитаном на нем был какой-то религиозный маньяк, который во время бури опускался на колени прямо на своем мостике и молился. Говорят, во время войны его списали на берег за симпатии к нацистам. У офицеров в карманах лежали паспорта, выданные в десятках разных стан, и большей частью это были такие "морские волки", которых списали с других судов за пьянство, профессиональную непригодность или воровство. Команда состояла из матросов всех стран, расположенных вдоль побережья Атлантики или Средиземного моря, среди них были греки, югославы, норвежцы, итальянцы, марокканцы, мексиканцы, американцы, и у большинства из них были такие липовые документы, которые не выдерживали даже беглой проверки. В кают-компании постоянно шла игра в покер, там то и дело вспыхивали драки, но офицеры благоразумно старались в эти разборки не вмешиваться. Томас не участвовал ни в игре, ни в драках, говорил только в случае крайней необходимости, отвечал только на заданные вопросы и был в ладу с самим собой. Он чувствовал, что наконец нашел свое место на этой планете: ему нравилось бороздить неоглядные водные пространства земли; никаких забот о поддержании в норме своего веса, никаких ссор из-за дележа денег в конце каждого месяца, и теперь он не мочился по утрам кровью. Как-нибудь он отдаст Шульцу те сто пятьдесят долларов, которые получил от него в Лас-Вегасе. С процентами. Он услышал за спиной шаги, но не обернулся. -- Предстоит веселая ночь,-- сказал подошедший к нему человек.-- Мы идем в самый центр шторма. Томас недовольно буркнул что-то невразумительное. Он узнал голос молодого парня по имени Дуайер, родом со Среднего Запада, который порой сильно смахивал на педика. У него были острые резцы, как у кролика, и кличка была соответствующая -- Кролик. -- Капитан, как всегда, молится на мостике,-- продолжал Дуайер.-- Знаешь, говорят, что у нас на борту есть священник, он хранит нас от плохой погоды. Том молчал. -- Остается только надеяться, что шторм будет не очень сильным. Сколько таких вот посудин класса "Либерти" разламываются пополам при штормах. А как нас загрузили? Ты заметил крен на левый борт? -- Нет, не заметил. -- Присмотрись получше. Крен есть, это точно. Это твое первое плавание? -- Второе. Дуайер подписал контракт в Саванне, куда "Элга Андерсен" зашла после первого плавания Тома, когда они возвращались домой. -- Это не судно, а чертова калоша. Я здесь только потому, что жду своего шанса. Томас понимал, что Дуайер сказал это только для того, чтобы он у него спросил, какого шанса он здесь ждет, но он по-прежнему молча стоял, вглядываясь в мрачнеющий горизонт. -- Видишь ли,-- продолжил Дуайер, отдавая себе отчет в том, что ему не разговорить Томаса.-- У меня диплом третьего помощника капитана. На американских судах мне пришлось бы проплавать долгие годы, чтобы наконец добиться повышения. Но на такой посудине, как эта, с этим сбродом, а не офицерами... Один из них непременно свалится за борт, напившись в стельку, или его арестует полиция в ближайшем поту. И вот тогда у меня появляется шанс, сечешь? Томас снова проворчал что-то невразумительное. Он, конечно, ничего не имел против Дуайера, но у него ничего не было и за. -- Ты не собираешься достать документы помощника? -- спросил Дуайер. -- Пока об этом не думал. Погода все ухудшалась, брызги воды теперь уже заливали нос судна, и Томас зарылся поглубже в бушлат. Под бушлатом у него был надет толстый голубой свитер-"водолазка". Этот норвежец, умерший в отеле "Эгейский мо