уда в уверенности, что нужно разнять детей, дерущихся подушками или игрушкой, а вместо этого, открыв дверь комнаты находишь одного из детей в луже крови на полу, а другого стоящего над ним с ножом в руке. - Кто тебе это сказал, Тони? - спросил он. - Сюзанна, - ответил он. - Кто такая Сюзанна? - Она здесь отдыхает со своей мамой в отеле. Сюзанна Никерсон. Ей четырнадцать. У нее три папы. Ее мама два раза разводилась. Она знает много всего. - И поэтому ты попросил меня приехать, Тони? - настаивал Оливер. - Это единственная причина? Тони помедлил. - Да, наконец сказал он. - Тони, - Оливер говорил тщательно подбирая слова. - В таких местах отдыха есть летом много беззаботных скучающих женщин, женщин со скверным характером, которым нечего больше делать, кроме как играть в бридж и сочинять истории о своих соседях, всякие сплетни, которые не достойно слушать порядочным людям. И часто маленькие девочки, которые уже начинают проявлять интерес к мальчикам, слышат какие-то урывки разговора, не предназначенные для их ушей, и сочиняют... ну... замысловатые сказки. Особенно девочка, у которой мать меняет мужей. - Я ударил ее, - сказал Тони. - Я ударил Сюзанну, когда она мне это сказала. Оливер улыбнулся: - ну, не думаю, что стоило ударять ее. Но, наверное, не стоило и слушать ее. Тони, сделай мне одолжение. - Какое? - в голосе ребенка звучало недоверие. - Ничего не говори об этом матери, - сказал Оливер. - И Джефу. Мы с тобой просто сделаем вид, что у меня неожиданно появилось время, и я сел в машину и приехал проведать вас. Как по-твоему, неплохая мысль? Тони отпрянул, как от внезапного приступа боли. - Нет. - Почему нет? - спросил Оливер. - Потому что Сюзанна была не единственной. Оливер обнял мальчика за плечи. - Но даже если, два, три или сто человек сплетничают, - возразил отец. - Это совсем не означает, что все это правда. Ты знаешь, что такое сплетни? - Да, - сказал Тони. - Это одна из самых плохих вещей на земле, - уточнил Оливер. - Это болезнь взрослых. И в одном только смысле порядочный человек может оставаться ребенком всю свою жизнь - это не сплетничать и не слушать сплетен. Внезапно Тони вырвался из объятий отца, - Это я!.. Я сам! Я вчера сам пошел к дому ее сестры и посмотрел через окно и видел все собственными глазами. - Мальчик отвернулся и почти бегом бросился через всю комнату и свалился в плетеное кресло, пряча свое лицо от Оливера под подлокотник. Он плакал, стараясь одновременно изо всех сил не показать этого. Оливер устало провел ладонью по глазам, подошел к креслу и присел на подлокотник. - Ладно, ладно, ну будет тебе. - И он погладил сына по голове. - Тони, мне неприятно самому. Но просто не знаю, что делать. Ты очень молод. Ты еще не знаешь, что ты знаешь, а чего не знаешь. Ты мог увидеть что-то, что тебе показалось плохим, и что на самом деле было вполне невинным. Тони, - заключил он, - ты должен точно рассказать мне, что именно ты видел. Тони заговорил в спинку кресла, не поворачивая головы. - Она сказала, что поехала в кино. Но Сюзанна была права. Она не была в кино. Я пошел к дому его сестры. Сестра уехала и на этой неделе там никто не жил. На окнах были жалюзи. Но они не закрывали окна до конца. Внизу была щелка, через которую все было видно. Они лежали рядом в кровати и... на них ничего не было. Мама целовала... - Тони резко повернулся и посмотрел в лицо отцу. - Я хочу домой... Я хочу домой. - Теперь он рыдал, безутешно и открыто. Оливер сидел на подлокотнике, не шевельнувшись, натянутый как струна, и смотрел на рыдающего сына. - Прекрати плакать, тони, - сказал он хриплым шепотом. - Ты в последний раз плакал, когда был совсем маленьким. - Он встал и вытащил Тони из глубины кресла. - Теперь пойди, умойся, - приказал он бесцветным голосом. - Что ты собираешься делать? - спросил Тони. Оливер покачал головой: - Не знаю, - сказал он. - Ты ведь не уедешь, правда? - Нет, - сказал Оливер. - Я посижу здесь немного. А ты иди, Тони. У тебя глаза совсем красные. Медленно, волоча ноги по полу, Тони направился в ванну. Оливер смотрел ему вслед, неопределенно покачивая головой. Он тяжелой походкой начал мерить шагами прохладную комнату. На стуле валялась забытая Люси соломенная сумочка с ярко оранжевым шарфом, небрежно брошенным сверху. Оливер остановился возле стула и взял в руки шарф. Он приложил его к лицу и вдохнул аромат ее духов. Снова склонившись над стулом, он раскрыл сумочку и начал рассматривать ее содержимое. Маленькая компактная пудреница попалась ему в руки первой, он открыл ее, пудра припорошил маленькое зеркальце. Он осторожно положил пудреницу на стол, и начал одну за другой вынимать предметы из сумочки и в педантичном порядке расставлять их на столе. Крошечный пузырек духов, связка ключей, расческа, рецепт, вырезанный из газеты - рецепты пирога "Ангел". Потом он вынул небольшой кошелек для мелочи. Затем так же педантично одно за другим он уложил все это обратно в сумочку. И тут послышались голоса Люси и Джефа, приближавшихся к домику, затем их шаги на крыльце, и надев на лицо маску спокойствия, Оливер повернулся к двери, распахнувшейся перед Люси. За ней следовал Джеф. Она смеялась. Увидев Оливера, замершего в центре комнаты, Люси слегка нахмурилась, потом с радостью и удивлением воскликнула: "Оливер!" - и бросилась через комнату ему навстречу, раскрыв руки для объятий и поцелуя. Джеф тактично ждал на пороге, пока закончится приветствие. Оливер поцеловал жену в щеку. - Привет, Люси, - доброжелательно сказал он. - Что ты здесь делаешь? - пробормотала Люси. - Почему ты не позвонил? Сколько ты будешь с нами? Ты уже обедал? Какой приятный сюрприз! Ты уже видел Тони? - Оливер усмехнулся, - не спеши, - сказал он. - Всему своя очередь. Привет, Баннер. - Добро пожаловать, мистер Краун, - ответил Джеф с детской вежливостью, вытянувшись при этом по струнке. Люси взяла Оливера за руку и подвела его к диванчику. - Пойдем присядем, - предложила она. - Ты выглядишь усталым. Тебе что-то принести? Что-нибудь выпить? Бутерброд? - Ничего, - отказался Оливер. - Я поел по дороге. Джеф глянул на часы. - Уже поздно, - сказал он. - Наверное, мне пора. - О! Нет, останьтесь, пожалуйста, - попросил Оливер. Он был почти уверен, что Люси бросила на него тревожный взгляд. - Я бы хотел с вами кое о чем поговорить. Если вы не очень спешите, конечно. - Нет, - сказал Джеф. - Я не спешу. - Ты уже видел Тони? - спросила Люси. - Да, - ответил Оливер. - Он в ванной. - Он прекрасно выглядит, правда? - Прекрасно, - согласился Оливер. - Я говорила тебе, что на этой неделе он проплыл сто ярдов? - с гордостью сообщила Люси. Оливеру показалось, что она говорит быстрее, чем обычно, как пианист, который нервничает в присутствии аудитории и старается скрыть это быстро проигрывая наиболее сложные пассажи. - Он заплывал далеко-далеко на озере, - продолжала Люси. - А Джеф плыл за ним в лодке. У меня сердце было в пятках и... - Я уже имел с ним небольшую беседу, - сказал Оливер. Он любезно повернулся к Джефу. - Вы сейчас обедаете в гостинице? - На этой неделе, - поспешно вставила Люси, прежде чем Джеф успел открыть рот. - Его сестра уехала, и бедный мальчик остался с двумя банками рыбных консервов, и мы сжалились над ним. - А, понятно, - улыбнулся Оливер. - Вы оба прекрасно выглядите, лето пошло вам на пользу. - Да лето выдалось неплохим, - ответила Люси. - Хотя было много дождей. А ты как? Как тебе удалось вырваться? Что все твои замечательные работники на заводе забастовали? - Все гораздо прозаичнее, - объяснил муж. - Просто удалось улизнуть. - В городе ужасно, правда? - спросила Люси. - Ну, не так уж ужасно. Люси погладила его по руке. - Мы так скучали по тебе. Тони все спрашивал, когда ты наконец приедешь. Ты побудешь с нами, да? - Не знаю, - сказал Оливер. - Посмотрим. - А, - пробормотала она. - Посмотрим. И Люси направилась к небольшому коридорчику, ведущему в ванную комнату и крикнула: - Тони! Тони! - Оставь его пожалуйста, - попросил Оливер. - Мне нужно поговорить с тобой, Люси. Джеф, который все еще стоял на пороге, смущенно кашлянул. - В таком случае, - начал он, - мне лучше... - И с вами, Джеф, тоже, если не возражаете. - Оливер говорил подчеркнуто любезно. - Вы не сочтете за грубость, если я попрошу вас подождать возле озера несколько минут? По-моему, дождь уже прекратился. Я бы хотел поговорить с женой наедине - если вы не против - а потом я позову вас. - Конечно, - с легкостью согласился Джеф. - Располагайте временем, я подожду. - Благодарю вас, - сказал Оливер в спину уходящему Джефу. Люси почувствовала, как у нее пересохло горло, ей хотелось закричать юноше: - Не уходи! Останься! Дай мне время! Но она молча смотрела ему вслед, затем, сглотнув, пытаясь избавиться от сухости во рту, она приблизилась к мужу. Она была почти уверена, что ей удавалось изображать улыбку, обнимая его за плечи. Она понимала, что главное в этот момент вести себя естественно. Хотя, что такое естественно? Тут ее охватила паника при мысли, что она уже не может определить, насколько естественно ее поведение. - Как я рада видеть тебя, - попыталась она. - Так много прошло времени. Кажется, естественно. Чтобы чем-то заняться и выиграть время, Люси решила заняться пристальным изучением лица мужа. Продолговатое, жесткое, такое знакомое лицо, бледные, умные, знающие глаза, четкие бледные очертания рта, который становился таким удивительно мягким, когда он целовал ее, мягкая нежная кожа. Она кончиками пальцев провела по усталым морщинкам под его глазами. - Ты выглядишь очень усталым. - Прекрати повторять все время, что я плохо выгляжу, - Оливер впервые позволил себе проявить легкое раздражение. Люси отстранилась от него, подумав, что все, что она не сделала бы, будет раздражать его. - Извини, - сказала она покорно. - Ты сказал, что посмотришь, останешься ли ты с нами - посмотришь на что? - На тебя! - О, - Люси невольно сцепила кулаки, больно сжав пальцы. - На меня? Вдруг свет в комнате показался ей невыносимо ярким, все предметы приобрели слишком четкие, острые уродливые очертания - стол, желтые занавески, потертые подлокотники плетеного кресла. Все это больно впивалось краями в ее сознание, время летело быстро, как поезд спускающийся с горы в туннель. Как было прекрасно, если бы она могла упасть в обморок, отлежаться в темноте, в теплом убежище бессознательного тумана, подготовиться к предстоящему ей тяжелому разговору. Несправедливо, думалось ей, что в самый важный момент в моей жизни, у меня нет времени на размышление. - Знаешь, чего бы мне сейчас хотелось, - легко произнесла она, все еще надеясь, что ей удается сохранить улыбку, - хочется выпить и... Оливер потянулся к ней и взял ее за руку. - Подойди сюда, Люси. - Он подвел ее к дивану. - Присядь. Они сели рядом. Люси рассмеялась - пусть все идет само собой, плывешь по течению не сопротивляясь. - Ну ты и серьезный, - сказала она. - Очень серьезный, - сказал Оливер. - О, - голос Люси звучал робко, по-домашнему, с извиняющимися нотками. - Я что много потратила? Снова превысила свой банковский лимит? Ну, вот, это неплохо сказано, отметила она про себя. Пусть, все произойдет само собой. - Люси! - начал Оливер. - У тебя роман? Пусть это произойдет. Скажи что-то естественное. Он сидел, как школьный учитель, задавая вопросы, оценивая. И вдруг она поняла, что все пятнадцать лет она каждую минуту боялась его. - Что? - спросила она, гордясь естественности удивления и возмущения, которые ей удалось изобразить. Это временно, подумала она. Попозже, когда у нас будет больше времени, мы поговорим серьезно. Попозже мы доберемся до вечной истины. - Роман, - повторил Оливер. Люси сморщила лоб, всем своим видом выражая недоумение, как будто Оливер задал ей загадку, которая должна ей неизменно понравиться, стоит только понять ее суть. - С кем? - спросила она. - С Баннером, - ответил Оливер. Некоторое время Люси замерла. Затем начала смеяться. При этом ее не оставляла мысль, что где-то в глубине ее сидит модель идеальной жены, которая подсказывает, когда нужно издать определенный звук, как правильно отвечать на вопросы. И все, что ей самой оставалось делать, это автоматически воспроизводить все это. - О боже, - возмутилась она. - С этим ребенком? Оливер пристально наблюдал за ней, уже почти убежденный в ее невинности, потому что ему так этого хотелось. - Ты должна избавиться от своей привычки считать детьми всех мужчин, которым еще нет пятидесяти, - тихо отметил он. - Бедный Джеф, - Люси все еще смеялась. - Он бы возгордился, если бы услышал это. А что, - продолжала она, чувствуя, что ее лицо сковала жесткая маска смеха, и начиная импровизировать наудачу, без всякого плана: "А что, всю прошлую зиму, он ходил на танцы с девчонкой - школьницей из Бостона. Она главный болельщик. Носит такую коротенькую юбку, что-то там изображает на футбольных матчах по субботам, и их даже в бары не пускают, потому что бармены отказываются их обслуживать. - Внимательно прислушиваясь к себе внутренним слухом, она искала и аходила нужные интонации для выражения искреннего шутливого удивления. Это как прыжок в воду, сравнила она. Начав, уже не можешь вернуться назад, как бы ни пугала высота, как бы глубоко не было, как бы ты ни пугался, как бы ни сожалел, о том на что уже решился. - И поэтому ты приехал сюда так внезапно? - спросила она. - Да, - признался муж. - Такой далекий, далекий путь, ты проехал один, - сочувствующим тоном произнесла Люси. Это была самая середина прыжка - полет, парение в воздухе. - Бедный мой Оливер. И все же, если это единственный путь заполучить тебя сюда, я довольна. - Потом она заговорила более серьезным тоном. - И как же тебе в голову пришла подобная идея? Что случилось? Ты получил анонимное письмо, пропитанное ядом, от одной из этих клуш из гостиницы? Я с ними не общаюсь, и полагаю, это их раздражает. Они видят нас всякий раз вместе с Тони и Джефом, и им же нужно о чем-то поговорить, обсудить какой-то скандал... - Я не получал анонимных писем, - перебил Оливер. - Нет? - с вызовом бросила Люси. - Тогда что же? - Это Тони, - начал Оливер. - Он позвони мне вчера вечером. Он просил меня срочно приехать. - О, - ответила она. - И ты не перезвонил мне? Он просил меня не делать этого, - сказал Оливер. - Так вот почему он улизнул так рано с обеда. Так вот почему ты приехал в столь необычное время, - с иронией в голосе произнесла Люси. - Тайная встреча мужской части нашей семьи. - Ну, по правде говоря, - начал было защищаться Оливер. - Я пытался дозвониться тебе из Уотебери, но линия была повреждена весь день. Он мне ничего не сказал по телефону. Он просто был в истерике. И повторял, что хочет видеть только меня. - Я... мне стыдно, - Люси вторила шепоту безупречной супруги, звучащему внутри нее. - За тебя. За Тони. За себя. За наш брак. - А что бы сделала ты? - удрученно сказал Оливер. - Если бы Тони позвонил тебе и сказал, что я... - Ты хочешь сказать, что я все время делала? - быстро спросила она. - Но со мной ничего такого не было, - оправдывался он. - Ты ведь сама знаешь. - Не было? Может, и не было, - иронизировала жена. - Кто знает? Я не спрашивала. Это что единственная проблема, с которой сталкиваются люди, живущие вместе пятнадцать лет? Разве я когда-то лгала тебе? Разве скрывала что-то от тебя? - Нет, - устало согласился Оливер, и Люси почувствовала, что он уже готов забыть всю эту историю. - Вдруг, - Люси старалась закрепить свои позиции и говорила быстро и напористо: - Вдруг все меняется. И всплывают заговоры, секретные посещения, слежка, детские показания. К чему все это? - Ладно, - сдался Оливер. - Признаю - я должен был позвонить. Но это не объяснение. Все же, почему Тони сказал то, что сказал? - Откуда мне знать? - спросила Люси. - Я даже не знаю, что именно он сказал тебе. - Люси, - тихо сказал он. - Тони сказал, что видел тебя и молодого человека в доме его сестры. Конец прыжка. Люси захватила дыхание долгим и шумным вздохом. - О. Так он и сказал? - Да. Она говорила безучастным мертвым голосом. - И что именно он, по его словам, видел? - Я не могу повторить этого, Люси. - Ты не можешь повторить, - отозвалась она голосом, лишенным всякого тембра. - Не могу, - подтвердил он. - Но, к сожалению, все это очень похоже на правду. - О... мне так жаль. - Люси наклонила голову, и он не мог видеть ее лица, и на мгновение ему показалось, что она уже собирается признаться. - Жаль главным образом Тони, - сказала она. Ошибка. Прыжок не закончен. Потому что это был не сам прыжок. Это было парение во сне, кружение, хватание руками за воздух. - Послушай, Оливер, - трезво обратилась к мужу Люси. - Ты должен кое-что знать о своем сыне. Это е слишком приятно. Ты ведь знаешь, как он способен выдумывать разные истории? назовем вещи своими именами. Лгать. Сколько раз мы уговаривали его. - Он уже не делает этого, - возразил Оливер. - Это ты так думаешь, - сказала Люси. - Просто истории его стали более замысловатыми, когда он подрос, более правдоподобными, менее невинными. - А я думал, он уже избавляется от этого, - ответил Оливер. - Потому что ты не знаешь его. Ты видишься с ним раз в неделю, когда он становится паинькой. Ты не знаешь его так, как знаю я. Потому что ты уже много лет не проводил с ним подряд целые сутки. - Поджог, ужаснулась Люси собственной мысли. Чиркнув спичкой, уже ничего не остается, как отойти в сторону и наблюдать за тем, как горит дом. Все отрицать, настаивать на алиби. - Вот почему, все это произошло, - сказала она. - Дело в том, что он ведет себя со мной не как ребенок. А как ревнивый, властный любовник. Ты же сам это говорил. - Не совсем, - возразил Оливер. - Я пошутил... - Это не шутка, - сказал Люси. - Ты же знаешь, что он делает, когда приходит домой и не застает меня. Он обыскивает весь дом, звонит всем друзьям. Он идет ко мне в спальню и ждет возле окна, ни с кем не разговаривает. Ты же сам видел это сотни раз, правда? - Да, и мне это никогда не нравилось, - угрюмо произнес Оливер. - Мне казалось, что ты это слишком поощряешь. Это было одной из причин, по которой я нанял Баннера. - И еще ты советовал мне побольше оставлять его одного, - быстро заговорила Люси. - Давать побольше времени проводить с самим собой. Заставить его быть независимым. То же самое ты говорил Джефу. Ну, мы и следовали твоему указу. Твоему указу. Вот тебе и результат. - Что ты хочешь этим сказать? - Оливер был в замешательстве. Мы оставляли его одного время от времени, - пояснила Люси. - Мы тщательно избегали того, чтобы он чувствовал себя постоянно в центре внимания. И ему это очень не понравилось. И вот его месть. Эта жуткая грязная история. Оливер покачал головой. - Маленький мальчик не может придумать такое. - Почему? - спросила Люси. - Особенно теперь. Ведь среди прочих твоих наставлений ему был прописан курс сексуальных отношений. - И что в этом плохого? Уже пора... - Уже пора ему подстегнуть свою ревность этой новой интересной информацией и уничтожить нас этим. - Люси, - задал вопрос Оливер, - Ты говоришь правду? Люси сделала глубокий вдох, подняла голову и посмотрела мужу прямо в глаза. - Клянусь, - солгала она. Оливер повернулся, подошел к двери и открыл ее. - Баннер, - позвал он юношу, - Баннер. - Что ты собираешься делать? - поинтересовалась Люси. - Хочу поговорить с ним. - Оливер вернулся в комнату. - Ты не можешь... - попробовала возразить она. - Придется, - мягко настаивал Оливер. - Ты не можешь так опозорить меня. Ты не можешь так опозорить меня. Ты не имеешь права унижать меня перед этим мальчишкой. - Я бы хотел поговорить с ним наедине, - попросил Оливер. - Если ты сделаешь это, - пригрозила Люси. - Я никогда не прощу тебя. - Она произнесла эти слова не потому что действительно так думала. Она повторяла то, что сказала бы невинная автоматическая идеальная жена. Оливер резко отмахнулся. - Будь добра, Люси. Так их и застал вошедший в комнату Баннер - стоящими друг напротив друга и напряженно сцепившимися глазами. Наконец Оливер заметил юношу. - О, да, - сказал он, - вы уже здесь. - Он повернулся к жене. - Люси, - выжидательно напомнил он. Не глядя на Джефа, она быстро направилась к двери и вышла. Через некоторое время, Оливер сделав над собой явное усилие, вежливо кивнул Джефу. - Присядьте, - предложил он. Джеф помедлил, потом присел на деревянный стул. Оливер принялся медленно расхаживать взад-вперед перед ним: - Для начала, я бы хотел поблагодарить вас за те письма, в которых вы докладывали мне каждую неделю об успехах моего сына. - Ну, - ответил Джеф. - Поскольку вы сами не могли приехать сюда, я посчитал, что будет лучше информировать вас о том, чем мы здесь занимаемся. - Мне очень нравились ваши письма, - похвалил Оливер. - Они чрезвычайно тонки и проницательны. Вы по всей видимости, прекрасно понимаете что происходит с Тони, и у меня создалось впечатление, что вы его действительно полюбили. - Он очень достойный мальчик, - сказал Джеф. - Достойный? - Оливер с неопределенной интонацией повторил это слово, будто это понятие было по его мнению неприложимо к его сыну. - Неужели? Но вот письма у меня сложилось о вас довольно четкое впечатление. Джеф засмеялся немного смущенно. - Правда? Надеюсь, я не выдал себя чем-то? - Наоборот, - сказал Оливер. - Я представляю себе очень интеллигентного, умного и порядочного молодого человека. Я даже начал подумывать о том, что когда вы окончите колледж, и если вы перемените свое решение стать дипломатом, я мог бы найти вам место в моем деле. - Рад слышать это, сэр, - смущенно сказал Джеф. - Буду иметь в виду. - Между прочим, - добавил Оливер, будто посчитал невежливым преждевременно приступать к основному вопросу и перебирал разные мелкие темы, - та девушка, о которой вы говорили в день нашего знакомства. я даже запомнил точно ваши слова. Я спросил вас, есть ли у вас девушка, вы ответили: "Приблизительно". Она что все еще учится в школе в Бостоне? - В школе? - изумлено переспросил Джеф. - Да, - подтвердил Оливер. - Главная болельщица вашей школьной футбольной команды? Джеф смущенно рассмеялся. - Нет, - сказал он. - Я не встречался никогда с бостонскими школьницами. И ни с какими главными болельщиками. Девушка, о которой я говорил, на первом курсе колледжа Вассар, а в общем, я тут больше хвастал. Я вижусь с ней от силы пять-шесть раз в год. А почему вы спрашиваете? - Ну, я наверное, что-то перепутал, - небрежно ответил Оливер. - Может, что-то проскользнуло в одном из писем Тони. Его почерк оставляет много места воображению получателя. - Он повел плечами. - Неважно. Итак - никаких болельщиц. - Ни единой, - подтвердил Джеф. Оливер выждал некоторое время. - А как насчет женщин постарше? - ровным тоном спросил он. - Замужних женщин? Джеф опустил глаза. - Вы что действительно ожидаете, что я отвечу вам, мистер Краун. - Нет, наверное, нет, - Оливер вынул из кармана свою чековую книжку и ручку. - Миссис Краун платила вам аккуратно каждую неделю? - Да, - ответил Джеф. - Но она еще не расплатилась с вами за эту неделю? - спросил Оливер, держа чековую книжку открытой. - Нет, - сказал Джеф. - Минуточку, сэр. - Сегодня пятница, - спокойно продолжал Оливер, - мы договаривались на тридцать долларов за семидневную рабочую неделю, правда? Так это будет пять седьмых от тридцати - ну, грубо говоря округлим до двадцати одного. Если вы не против, я выпишу чек. У меня сейчас мало наличности. Джеф встал. - Мне не нужны деньги, - сказал он. Оливер поднял в удивлении брови. - Почему? - спросил он. - Вы же брали деньги каждую неделю у миссис Краун, не так ли? - Да. Но... - Что случилось на этой неделе? - Оливер произносил слова размеренно и рассудительно. - Ну разве что эта неделя на два дня короче. - Мне не нужны деньги, - настаивал Джеф. Оливер упорно не желал понимать его. - При таком положении вещей, - сказал он, - вы ведь не думаете, что вам следует оставаться здесь, не правда ли? - Правда, - пробормотал Джеф так тихо, что Оливер едва расслышал его слова. - Конечно нет, - по-отечески снисходительно подтвердил Оливер и протянул Джефу чек. - Вот, возьмите. Вы честно заработали их. Помню, я в вашем возрасте, всегда мог найти применение двадцати долларам. Не может быть, чтобы все так изменилось с тех пор. Джеф печально посмотрел на чек в руке и направился к двери. Затем он повернулся: - Наверное, я должен сказать, что я сожалею, что мне стыдно или что-то в этом роде. Наверное, вам так будет легче. Оливер добродушно улыбнулся: - Не обязательно, - сказал он. - Но ничего подобного, - с вызовом бросил юноша. - Это самое лучшее, что у меня было в жизни. Оливер кивнул. - Так всегда бывает, - прокомментировал он. - В двадцать лет. - Вам этого не понять, - без всякой связи с предыдущей мыслью сказал Джеф. - Вы не знаете ее. - Может быть, - согласился Оливер. - Она чистая, нежная. Вы не имеете права обвинять ее. Это все я. Это моя вина. - Я и не собираюсь лишать вас каких-то заслуг, - угодливо ответил Оливер. - Но должен вам сказать, что когда тридцатипятилетняя женщина начинает путаться с двадцатилетним мальчишкой, его заслуга состоит не более чем в его присутствии. - Вы... - с горечью в голосе начал Джеф, решительно нападая на стоящего перед ним мужчину. - Вы так уверены в себе. Вы все о себе знаете. Она говорила мне. Отсиживаетесь. Даете всем указания, кто что должен делать. Что думать. Люди работают на вас. Ваш ребенок. Ваша жена. Все должно быть по-вашему. Вы вежливы, холодны, беспощадны. Боже, даже сейчас вы не соизволите рассердиться. Вы приезжаете и узнаете, что я люблю вашу жену, и что же вы делаете? Вы выписываете чек. - Мелодраматичным жестом он скомкал чек и бросил его на пол. Оливер не сменил своего вида заинтересованного изумления. - Это один из аргументов, который часто доводится слышать в адрес сыновей богатых семей, - сказал он. - У них нет должного уважения к деньгам. - Надеюсь, она уйдет от вас, - продолжал Джеф. - И если это произойдет, я женюсь на ней. - Баннер, - Оливер подавил улыбку, - простите6 что я так говорю, но вы ведете себя как последний дурак. Вы сентиментальны. Вы говорите слова, типа любовь, брак, нежность, чистота, и я понимаю почему, и даже восхищаюсь вами. Вы не хам, и хотите быть о себе высокого мнения. Хотите видеть себя страстным, исключительным. Ну, это довольно естественно, и я вас не могу винить - но должен вам сказать, что это не вяжется с фактами. - Что вы можете знать о фактах? - с горечью спросил Джеф. - Вот что я знаю, - ответил Оливер. - Никакого романа у вас не было. Вы все это себе придумали. Вы придумали женщину, которой не существует, чувство, которого нет. - Не говорите этого, - перебил Джеф. - Будьте добры, дайте мне закончить, - Оливер махнул рукой. - Вы ухватились за нечто обыденное и незначительное и приукрасили все это розами и лунным светом. Вы приняли бессовестность по-детски глупой женщины за страсть, и в результате вы пострадаете от этого больше всех. - Если вы о ней именно такого мнения, - Джеф почти заикался от злости и смущения, - вы не имеете права вообще говорить о ней. Вы ее не уважаете, не любите ее, не восхищаетесь. Оливер вздохнул. - Когда вы подрастете, - ответил он, - вы поймете, что любовь очень часто не имеет ничего общего с уважением и восхищением. В любом случае, я не затем проехал столько километров, чтобы поговорить о себе. Джеф, - продолжал он, - позвольте мне попросить вас сделать нечто действительно непостижимое - посмотреть на реальность, какая она есть на самом деле. Посмотрите на это лето. На все эти отели. На эти картонные дворцы с тонкими стенками и паршивым танцевальным ансамблем, с картинными озерами и ленивыми, безмозглыми отдыхающими здесь женщинами, которые расстаются со своими мужьями на все эти жаркие месяцы. Они валяются на солнце весь день напролет, скучающие, беспокойные, пьющие слишком много виски, шатающиеся в поисках приключений с проезжими комивояжерами, с официантами, тренерами, музыкантами и студентами. Это целое племя дешевых доступных самцов, что и является их основным качеством. Это да еще то, что они бесследно исчезают, при наступлении зимних холодов. Между прочим, - беззаботно добавил Оливер, - вы говорили с миссис Краун на тему замужества? - Да, говорил. - И что она сказала? - Она рассмеялась, - признал Джеф. - Разумеется, - Оливер старался говорить как можно более дружелюбно и сочувственно. - Со мной было то же самое, как раз когда мне только исполнилось двадцать. Только это произошло на пароходе, во время путешествия во Францию. И все было значительно романтичнее, чем у вас... - И он махнул рукой в сторону коттеджа, озера, леса. - Пароходы были уже таким же как сегодня, а Франция была послевоенной Францией. И даме моей хватило ума оставить детей дома, так как она была намного искушеннее миссис Краун. Это было чистое безумие. Была даже двухнедельная поездка в Италию в смежных каютах старого "Шаплена", и я делал ей признания на корме судна на обратном пути в Америку, наверняка, вы говорили то же самое этими лунными ночами. Но нам повезло больше. Муж так ничего и не узнал. Он появился только когда мы причалили. И все равно, - Оливер задумчиво рассмеялся: - Ей потребовалось только несколько часов, потраченных на багаж и таможню, чтобы начисто забыть мое имя. - Зачем вы все так уродуете? - сказал Джеф. - Вам так легче? - Я не уродую, - поправил Оливер, - просто называю вещи своими именами. Это приятно - я имею в виду то лето в Европе, которое украшает мои воспоминания - но все равно все было как это обычно бывает. Не расстраивайтесь, потому что в определенном возрасте вы поймете, что пережили то, что уже проходили сотни молодых людей до вас. - Он склонился и поднял с пола скомканный чек. - Вы уверены, что чек вам не нужен? - Он протянул бумажку юноше. - Уверен, - отрезал Джеф. - Как вам будет угодно. Когда вы повзрослеете, вы научитесь осторожнее обращаться с деньгами. - Он разгладил чек, рассеянно посмотрел на него и внезапным резким движением швырнул его в камин. - Кстати, это не ваш грамофон? - Мой, - подтвердил молодой человек. - Вам лучше забрать его, - продолжил Оливер. - Здесь есть еще вещи, принадлежащие вам? - Нет, больше ничего, - сказал Джеф. Оливер подошел к грамофону и выдернул вилку из розетки. Аккуратно завернув шнур вокруг аппарата и плотно закрепил вилку под шнуром. - И вам лучше отныне держаться подальше отсюда, не так ли? - ничего не обещаю. Оливер пожал плечами. - Мне-то все равно. Я забочусь о вашем душевном покое. - Он похлопал по инструменту. - Ну вот и все. - И застыл с выжидательной улыбкой на лице. Джеф с каменным лицом подошел к грамофону, взял его под мышку и направился к выходу. Открыв дверь, он столкнулся лицом к лицу с Люси, появившейся на пороге. После того, как Люси вышла из дома, она не видя дороги побрела к озеру. Остановившись у кромки воды, она застыла не сводя глаз с блестящей поверхности. Облака немного рассеялись, и верхушки деревьев отражали бледный лунный свет, который слабо освещал кипы ящиков на заднем дворе гостиницы, мачту маленькой лодочки, пришвартованной в нескольких футах от края пристани. Возле воды было прохладно, Люси пробирала дрожь. Она не надела свитер и не решалась вернуться в дом за чем-то теплым. Она пыталась представить себе, что говорили друг другу те двое в гостиной, но воображение изменяло ей. В другие времена в других странах мужчины убивали друг друга в подобных ситуациях. И не только в другие времена. Ей вспомнилась история, прочитанная в газете где-то месяц назад. Моряк неожиданно вернулся домой и, застав жену с другим, застрелил обоих. Потом он покончил собой. Эта драма не сходила с первых страниц газет в течение двух дней. Но здесь никто никого не собирается убивать. Может, в этом-то вся и беда, подобные вещи стоят внимания и сил, только если люди готовы убить друг друга за это. Она повернулась и посмотрела в сторону дома. Ничего не изменилось в нем ни с прошлого лета, ни с прошлой ночи. Свет мирно струился сквозь занавесы гостиной, заставляя блестеть мокрую траву перед домом. Через несколько окон был виден затемненный свет настольной лампы в комнате Тони. Интересно, что делает Тони. Читает? Рисует лошадей, кораблики или мускулистых спортсменов? А может, укладывает вещи, чтобы сбежать отсюда? Может, подслушивает? Она содрогнулась при этой мысли. И вдруг она поняла, что самое страшное - это посмотреть сейчас сыну в глаза - не важно, слушает ли он сейчас разговор в гостиной или нет. Люси отвернулась от дома и посмотрела на озеро. Как легко было сейчас пойти вперед и идти, идти вперед в бездонную темноту... Но она знала, что этого она тоже не осмелится сделать... С доков доносился плеск воды, тихий монотонный и такой знакомый, как прошлым летом, как все предыдущие годы. Жаль, что сейчас не прошлое лето. Жаль, что не любая другая ночь, кроме этой, когда все можно было бы еще изменить, сделать лучше, мудрее, без всякой безумной, мгновенной импровизации, без механической покорности полета в бездну. Или пусть это будет следующее лето, когда все уладится, забудется, будет отмщено. Она даже была бы согласна вернуться на полчаса назад, когда она вошла в гостиную и увидела Оливера и поняла, что все кончится плохо, что она боится его, и в то же время ощутила ту знакомую радость и теплоту, которые охватывали ее после долгой разлуки с мужем. Это было ощущение стабильности, глубокой близкой привязанности, налагаемой одиночеством. Интересно, может ли когда-либо Оливер понять это чувство, можно ли будет объяснить ему, что чувство это может сосуществовать с ее изменой, с ложью, с ее притворным негодованием и наигранной невинностью. Когда Оливер попросил Джефа выйти и бросил ей в лицо обвинение, она должна была сказать: "Пожалуйста, оставь меня на пятнадцать минут одну. Мне нужно все разложить по полочкам, упорядочить в голове, потому что все это слишком серьезно, чтобы выносить поспешные решения". Затем ей нужно было пойти к себе в комнату и наедине с собой обдумать все спокойно, вернуться к мужу и попросить прощения. Но она не сделала этого. Она пошла на поводу у инстинкта, как виноватый ребенок, в порыве бездумной женской изворотливости, думая только о собственном спасении, не заботясь о последующих потерях. Инстинкт, думала она. Да, никуда мои инстинкты не годятся. И возвращаясь в дом, она была настроена исправить все. Она будет спокойной и рассудительной, она скажет: "Пожалуйста забудь все, что я наговорила сегодня. Я расскажу тебе все, как было... И она поклянется никогда больше не видеться с Джефом. И обязательно сдержит свое слово. Это будет так легко сделать, она поняла это сразу, когда увидела Оливера и Джефа рядом в одной комнате, когда Джеф растворился, исчез, превратился снова в того славного мальчишку, которого она наняла, чтобы научить сына плавать и чтобы отвлечь его от всякого баловства на эти несколько летних недель. Если бы только Оливер не был таким упрямым, думала она, с легкой злостью, если бы он забрал ее домой, когда она умоляла его об этом, тогда в июле, этого бы не случилось. Если бы он не затеял эту ссору по телефону из-за пропавшего счета. Пусть он тоже признает свою ошибку, пусть поймет, что нельзя безнаказанно заставлять людей делать всегда только то, что он хочет, пусть увидит, что она тоже живой человек, а не материал, которому можно придать какую угодно форму, что ее чувства - это знаки, сигналы опасности, с которыми придется считаться. А может, все это к лучшему, подумала Люси, - это событие, эта неприятность. Может, оптимистично заключила она, это встряхнет их, придаст их браку окончательно совершенную форму. Может, начиная с этого момента, все права, привилегии и решения будут распределяться более справедливо. За шторами гостиной были видны движущиеся тени, и ей было очень интересно узнать, что эти двое говорили о ней сейчас, кто обвинял, кто защищал ее, к какому выводу они пришли, какие там рождались откровения, критика, планы, которые изменят ее будущее. И вдруг ей стало невыносимо больно при мысли о том, что они сейчас вдвоем обсуждают ее, разоблачают и решают ее судьбу. Что бы ни происходило, наконец, решила она, это должно происходить в моем присутствии. По мокрой лужайке она поспешила к дому. Открыв дверь, она увидела Джефа, стоящего в середине комнаты с грамофоном под мышкой, готового к отступлению. Он казался таким маленьким, проигравшим и утратившим всю свою важность, что сразу было видно, что Оливер получил все, чего добивался. Оливер стоял в другом конце комнаты, бесстрастный и неизменно вежливый. Люси бросила короткий взгляд на Джефа и повернулась к Оливеру: - Уже все? - Полагаю, что да, - ответил он. - Люси... - начал Джеф. - Иди, Джеф, - сказала она, намеренно не закрывая за собой дверь. Подавленный с покорным видом Джеф вышел, неуклюже ступая от тяжести грамофона. Оливер смотрел ему вслед. Затем он неспеша размеренными движениями закурил сигарету, ощущая присутствие жены, которая застыла возле двери, наблюдая за каждым его жестом. - Приятнейший молодой человек, - наконец нарушил молчание Оливер. - Очень даже. Я не справлюсь, поняла Люси. Не сегодня. Не под этим его насмешливым взглядом. Не перед лицом такой снисходительности и самоуверенности. Она ощутила дрожь и уже даже не могла вспомнить, что намеревалась делать там стоя у озера. Все чего она хотела сейчас - это как-то пережить ближайшие несколько минут, перетерпеть. - Ну? - спросила Люси. Оливер устало улыбнулся в ответ: - Он кажется... слишком привязался к тебе. - Что он сказал? - настаивала она. - О... ну что обычно говорят, - иронизировал Оливер. - Что я не понимаю тебя, что ты чистая и хрупкая. Что во всем виноват он сам. Что он хочет жениться на тебе. Что ничего подобного с ним еще не случалось. Очень рыцарский поступок. Но ничего нового. - Он лжет, - сказала Люси. - Ну, Люси, - Оливер сделал усталый едва заметный жест рукой. - Он лжет, - упрямо повторила Люси. - Он безумный мальчишка. Он был здесь все прошлое лето. Я его не встречала, но он следил за мной из-подтишка, следовал за мной повсюду. Никогда ни словом не обмолвившись со мной, он просто наблюдал. Все лето. - Она затараторила, стараясь потоком слов захлестнуть мужа, не дать ему вставить слово. - И теперь этим летом он приехал, только потому что узнал, что я буду здесь. И однажды я совершила ошибку. Я признаю это. Это было глупо. Я позволила ему поцеловать себя. И все вылезло наружу. Как он влюбился в меня с первого взгляда. Как преследовал меня. Как всю зиму писал мне десятками письма и не отправлял их. Как невыносимо ему не видеть меня. И прочие детские глупости. Я хотела позвонить тебе и все рассказать. Но я думала, что ты будешь нервничать. Или устроишь сцену. Или подумаешь, что это моя уловка, чтобы избавиться от него. Или посмеешься надо мной за то, что я сама не могу справиться с таким мальчишкой. Или еще скажешь - ну вот как всегда, она нуждается в помощи и не может сама о себе позаботиться, как все взрослые люди. Я уговаривала себя, это всего на шесть недель, всего на шесть недель. Я старалась не подпускать его к себе. Чего я только не придумывала. Я высмеивала его. Я не скрывала свою скуку, я злилась, я предлагала ему обратить внимание на других девушек