ку и... - Джеф остановился и напряженно наблюдал за Тони, который сделал шаг к грамофону не сводя с него глаз и бесстрастно прикасаясь к блестящей поверхности. Затем он подошел к углу, где стояла прислоненная к стене бейсбольная бита, и взяв ее вернулся к грамофону. Свободной рукой он сбросил его с крыльца и с тщательным расчетом начал направлять удары. - Тони! - закричала Люси. Она бросилась вперед, чтобы остановить его, но Джеф схватил ее за руку. - Оставь его в покое, - резко приказал он. И они молча наблюдали, как Тони хладнокровно и методично уничтожал машину. Через минуту-другую Тони остановился, тяжело дыша. Он повернулся и посмотрел на мать и Джефа тяжелым взрослым взглядом победителя. Он театрально опустил на землю биту. - Ну вот, - сказал он. - Это была бесполезная дикость, - сказала Люси. - Мне стыдно за тебя. - И она повернулась к Джефу. - Я прошу прощения за него. - Не извиняйся за меня, - возразил мальчик. - Никогда. И ни за что. - Все в порядке, Тони, - тихо ответил Джеф. - Если тебе так легче, мне все равно. Тони перевел взгляд с обломков сначала на мать, потом на Джефа. - Нет, - сказал он. - Мне так не легче. Кажется, вам нужно поговорить до приезда папы. Я обещал Берту, что приду попрощаться. Я вернусь через пять минут, - угрожающе произнес он и направился к докам. Люси и Джеф смотрели ему вслед, пока маленькая фигурка не скрылась из виду. Потом Джеф пнул носком ботинка обломки грамофона: - Вот удивилась бы тетушка, узнав, что случилось с ее подарком. - Шагнув на крыльцо он подошел к Люси. - Эти три недели были такие убогие, правда? Убогие, отметила про себя Люси. Это что так сейчас модно говорить в Дартмунде? Она не сразу ответила. Не буду поддаваться, решила она. Я порву с ним навсегда. Она усмехнулась. - Почему ты смеешься? - подозрительно спросил Джеф. - Просто вспомнила, что пришло мне в голову, когда Тони громил несчастный грамофон, - ответила Люси. - Что же? - Я вспомнила, как ты настойчиво работал с ним, обучая его правильно наносить удары, - и она передразнила: - "Не ставь ногу туда, не ставь ногу сюда". Он несомненно усвоил уроки, правда? - Не смешно, - сказал Джеф. - Ну, не так все страшно. Скажешь тете, что грамофон украли и она подарит тебе другой на следующее Рождество. - Не в этом дело, - возразил Джеф. - Он ненавидит меня. - Многие ненавидят нас за всю нашу жизнь. Что с того? - А ты? - спросил Джеф. - Конечно же, нет, - ответила Люси. - Прости, - сказал юноша, опустив руки в карманы. Теперь он казался еще меньше. - Наверное, мне лучше было не появляться. - Нет, - ответила Люси. - Я рада, что ты пришел. Это даже где-то храбрый поступок. - Она говорила по матерински успокаивающе. - И не надо так расстраиваться. Это был всего лишь поучительный эксперимент для тебя. Летний курс для студентов третьего года обучения - короткий семестр, обязателен для получения степени бакалавра - свободный выбор преподавателя. - И ты так легко к этому относишься? - Лицо Джефа выражало крайнее удивление и боль. - Преподаватель... - озадаченно продолжала Люси. - Как это в женском роде? Преподавательница? Как-то не очень звучит, правда? - Я причинил много неприятностей, так? Люси скорчила гримасу, давая понять, что юноша переоценивает свою значимость. - Нужно быть готовым платить за развлечения, - пояснила она. - Развлечения? - Джеф был потрясен. - Что ты так оскорбился? Это было настоящее развлечение, не так ли? И мне было бы очень неприятно узнать, что тебе это не понравилось. Или ты делал это из чувства долга? - Это было прекрасно, - торжественно заявил Джеф. - Просто захватывало дух... как землетрясение. - О боже, - Люси замахала руками суетливым девичьим жестом. - Уже поздно так серьезно говорить об этом снова. На лице Джефа опять появилось выражение боли. - Ты сегодня совсем другая? Почему? - Другое время года. - Люси подошла к чемоданам и принялась разглядывать их, нахмурившись, как бы сверяя наличие вещей со списком, который держала в памяти. - Ты возвращаешься? К нему? - спросил Джеф. Люси притворилась удивленной. - К кому? - К твоему мужу, - сказал Джеф. - Думаю, что да, - беззаботно произнесла Люси и повернулась к Джефу. Какой смысл было говорить ему о ее письме мужу. - Обычно все возвращаются к своим мужьям. Это одна из главных причин, по которой выходят замуж - иметь куда возвращаться. - Люси, - взмолился юноша, - что случилось с тобой? - Люси подошла к краю крыльца и посмотрела на другой берег озера. - Наверное, я наконец, стала взрослой женщиной, - пояснила она. - Ты издеваешься надо мной, - обиделся Джеф. - И я не виню тебя. Я вел себя как трус. Выдал все в первый же момент. И ушел с грамофоном под мышкой, как ребенок, которого выгнали из школы за курение. - На твоем месте я бы не волновалась из-за таких пустяков. На самом деле я рада, что он все узнал. - Рада? - недоверчиво переспросил Джеф. - Да, - подтвердила Люси. - Я не умею лгать. Это слишком большая нагрузка на мои скромные мозги. - И тут же она поменяла тон, став серьезной, почти угрожая. - Я поняла, что это не для меня. Ни за что в жизни. - Люси, - Джеф пытался спасти остатки летних иллюзий. - Если мы еще когда-нибудь встретимся, что ты подумаешь? Люси повернулась и задумчиво посмотрела на него. Но голос ее прозвучал еще более игриво. - Подумаю: "Какой трогательный молодой человек. Странно, что мне когда-то показалось, что влюблена в него. Они стояли и смотрели в глаза друг другу - Люси наигранно беспечно и Джеф по-детски обиженно, когда незаметно для них из-за угла крыльца появился Оливер. Он был одет по-дорожному и после долгого путешествия выглядел измятым и уставшим. Он шел медленно, будто делая над собой усилие. Остановившись перед Люси и Джефом, он сказал: - Привет. Они повернулись и увидели его. - Привет, Оливер, - без особой теплоты в голосе поприветствовала Люси. - Я не слышала, как подъехала машина. - Я просто пришел попрощаться, - смущенно сказал Джеф. Оливер выждал: - Ну? - Я хочу извиниться, - продолжил Джеф. Оливер кивнул. - Хм... - неопределенно ответил он. - Неужели? - Он прошел через крыльцо, глядя на поломанный грамофон. - Что здесь произошло? - Тони... - начал было Джеф. - Просто поломался, - перебила Люси. Оливер не проявил интереса. - Поломался? - без всякого любопытства спросил он. - Джеф, у тебя все? - Да все, - ответила за него Люси. - Он уже собирался уходить. - Она протянула руку Джефу. - Прощайте, - сказала она, заставляя его пожать ей руку. - Идите своей пружинистой походкой. И учитесь хорошо, получайте хорошие отметки в школе. Джеф попытался что-то сказать, но не смог. Он вырвал руку, резко развернулся и скрылся за углом дома. Глядя на него, Люси чуть не разрыдалась. И не потому что он уходил, и она никогда больше не увидит его, и не потому что какое-то время они были близки, и теперь все это было перечеркнуто. Она хотела зарыдать, потому что он выглядел таким неуклюжим, потому что она знала, как больно он ранен, и что это ее вина. 14 Когда Джеф ушел, Оливер повернулся к Люси: - Где Тони? - спросил он. - Он вернется через несколько минут, - ответила Люси. - О, - Оливер окинул взглядом вещи расставленные на крыльце. - А где твои вещи? - спросил он. - В доме? - Я не укладывала вещи, - сказала Люси. - Но я же предупредил в телеграмме, - Оливер произнес эти слова с прежним обычным раздражением, вызванным нерасторопностью жены, - я же сказал быть готовой к трем часам. Мне хочется всю дорогу ехать в темноте. - Я не могу ехать домой, - ответила она. - Ты разве не получил мое письмо? - Получил, - Оливер не скрывал своего нетерпения. - Ты сказала, что нам нужно многое обсудить. Мы можем поговорить дома, а не здесь. Мне не хочется здесь задерживаться. Иди и уложи вещи. - Не так-то все просто, - не сдавалась Люси. Оливер вздохнул. - Люси, - начал он. - Я все обдумал. Я решил забыть все, что произошло этим летом. - Действительно? - в ее словах проскользнули непривычные жесткие нотки. - Я приму твое обещание, что это больше не повторится. - Действительно? - теперь твердость ее голоса перешла в беспощадный металл. - И ты поверишь мне на слово? - Да. - Две недели назад ты не верил ни одному моему слову. - Потому что ты лгала, - ответил Оливер. - Почему ты думаешь, что я не солгу снова? - спросила Люси. Оливер присел, лицо его выражало крайнюю усталость. Голова бессильно опустилась на грудь. - Не мучай меня, Люси. - Ответь мне, - беспощадно настаивала Люси. - Откуда ты знаешь, что я снова не солгу? - Потому что я ВЫНУЖДЕН верить тебе, - почти беззвучно произнес Оливер. - Я все это время просидел один в нашем доме и пытался представить себе свою жизнь без тебя... и я понял, что не смогу вынести этого. - Даже если я лгу, а ты ненавидишь лжецов? - Люси стояла над Оливером и беспощадно продолжала: - Даже если я вызываю у тебя отвращение? - Я стараюсь забыть все, что я говорил, - отвечал Оливер. - А я не могу забыть, - сказала Люси. - Ты был прав. Это действительно отвратительно. Я сама себе противна. Оливер поднял голову и посмотрел на нее. - Но ты изменишься теперь? - Изменюсь? - переспросила Люси. - Да, изменюсь. Но наверное, не так как ты думаешь. - Люси, разве ты не любишь меня? - Он задал этот вопрос впервые в жизни. Люси задумчиво посмотрела на мужа. - Да, - медленно произнесла она. - Да, люблю. Я все последние десять лет думала о тебе. О том чем я тебе обязана. О том как ты нужен мне. Сколько ты сделал для меня. Как ты прочно стоишь на ногах. Как ты надежен. - Люси, - ответил Оливер, - мне приятно слышать это. - Погоди, - перебила она. - Не спеши. Но ты сделал и кое-что другое, Оливер. Ты воспитал меня. Ты обратил меня в иную веру. - Обратил в другую веру? - непонимающе переспросил Оливер. - Что ты имеешь в виду? - Ты всегда так много говорил о принципах, о правде, о том, что на все нужно смотреть трезво, не обманывать себя. Ты даже написал письмо Тони на эту тему этим летом, когда ты волновался о его зрении. - Да, написал, - подтвердил Оливер. - Ну и что? - Я всего лишь твоя ученица, - объяснила Люси. - Я самая плохая ученица, потому что первый человек, на котором я испытала свою новую веру - это ты. - О чем ты? - не понимал Оливер. - Ложь ранит тебя, правда, Оливер? Люси говорила спокойно, будто втолковывала математическую проблему. - Да, - согласился Оливер, но голос его при этом звучал устало, он будто защищался. - Обман любой, чей угодно вызывает в тебе отвращение, - Люси не оставляла своего учительского назидательного тона. - Да, конечно, - опять согласился Оливер. - И ты веришь в это? - спросила Люси. - Да. - Тогда ты лжешь, - сделал вывод она. Оливер раздраженно вскинул голову. - Не смей так говорить. - Ты лжешь мне, - сказала Люси. - Но больше всего ты лжешь себе. - Я не лгу, - напряженно произнес он. - Мне доказать это? - Люси говорила дружеским бесстрастным тоном. - Мне доказать, что большая часть твоей жизни основана на лжи? - Ты не сможешь этого сделать, потому что это неправда. - Не правда? Давай отвлечемся от нас самих на минуту. Кто твой лучший друг? - К чему ты клонишь? - спросил Оливер. - Я о Сэме. Добрый доктор Петтерсон. Вы с ним знакомы уже двадцать лет. Он с женой каждый день бывают у нас. Ты играешь с ним в гольф. Ты делишься с ним. Не удивлюсь, если ты уже рассказал ему об этой... неприятности у нас с тобой. - Кстати говоря, действительно рассказал, - подтвердил Оливер. - Мне нужно было поговорить с кем-то. Он и твой друг тоже. Он посоветовал мне вернуться к тебе. Люси кивнула. - Мой друг, - повторила она. - И твой друг. А что ты знаешь о докторе Петтерсоне, нашем близком друге? - Он умен и объективен, - ответил Оливер. - Он еще и прекрасный доктор. Это он вытащил Тони. Люси снова кивнула. - Все это так. Но кроме этого есть еще кое-что, правда? Например, о его отношениях с другими женщинами. - Ну, нельзя быть полностью уверенным. - И вот ты опять лжешь, - мягко вставила Люси. - Теперь понятно, что я имею в виду? Ты ведь знаешь, что у них с миссис Вейлс. Ты знаешь и об Эвелин Стивенс. ты знаешь, что было между ним и Шарлоттой Стивенс, потому что все это началось в нашем доме два года назад. И с тех пор эта история обсуждалась нашими гостями прямо за столом. - Ладно, - сдался Оливер. - Я знаю. - А теперь я скажу тебе еще кое-что, - спокойно продолжала Люси. - Он делал попытки и в мою сторону. Потому что именно такой он человек. Потому что он не может посмотреть на женщину дважды, не проявив этого. И ты должен был это знать тоже. - Я не верю в это. - Веришь. Ты бывал у него сотни раз, ты приглашал его к нам. И этих тоже. Мужья и жены. Преданных, разведенных, неудовлетворенных, любопытствующих, развязных... ты всех их знал. И ты был с ним обходителен, дружелюбен, а когда шли сплетни или начинался газетный скандал, ты смеялся. Но когда удар пришелся в твои ворота, ты не смеялся. Вся твоя терпимость, цивилизованность, юмор оказались не для внутреннего пользования. - Прекрати, - вырвалось у Оливера. Но Люси была неумолима. - Я все время думала над этим, Оливер. Все эти последние десять дней. И я поняла, что ты прав. По крайней мере, то что говорил, все верно. Даже если ты сам не можешь соблюдать эти правила. - Мы будем жить как ты пожелаешь, - начал он. - Мы не будем приглашать тех, кого ты не захочешь видеть в нашем доме. У нас будут совсем другие друзья. - Я не это хотела сказать. Мне нравятся наши друзья. То, что я чувствовала себя счастливой все эти годы, было частично благодаря им. Мне и думать не хочется о том, что я их больше не увижу. Оливер встал, его щеки горели. - Что же ты тогда, черт побери, хочешь? - закричал он. - Я хочу жить, - спокойно ответила Люси, - жить так, чтобы меня больше никто никогда не сумел обвинить во лжи. Так, чтобы я сама не могла обвинить себя во лжи. - Ладно, - низким голосом ответил Оливер. - Если так, то я рада, что все это произошло. - Не торопись. Как всегда, ты спешишь остановиться на пол-истины. На самой привлекательной ее половине. Той, где ты выглядишь благородным, которая устраивает тебя. Но та скрытая часть - секретная, неприятная, унизительная - она тоже существует, Оливер. С этого момента тебе придется принимать обе половины... - Если ты собираешься исповедоваться насчет кого-то другого - студентов всяких, докторов, гостей к обеду или попутчиков в поезде, избавь меня от этого. Меня не интересует твое прошлое. Я не желаю об этом слушать. - Я не собираюсь исповедоваться о прошлом, Оливер, - тихо возразила Люси. - Потому что там ничего нет. - Тогда что? - спросил Оливер. - Я хочу исповедовать о будущем, - ответила она. Оливер обратил на жену ошеломленный и одновременно сердитый взгляд. - Ты угрожаешь? - Нет. Просто хочу вернуться в наш дом чистой, если мне суждено в него вернуться. Если я возвращаюсь домой, у нас начинается новая жизнь, и я хочу, чтобы ты это понял. - Нельзя начать новую жизнь после пятнадцати лет брака, - возразил Оливер. - Действительно, - покорно кивнула Люси. - Может и нельзя. тогда это будет просто другая жизнь. До сих пор ты обращался со мной как с той девочкой, которую ты встретил много лет назад. Как будто мне все еще двадцать лет, будто меня нужно оберегать, охранять, опекать. А в важных делах, со мной просто не нужно считаться. И до сих пор я принимала это, потому что... Кто знает, почему я принимала это? Потому что была ленива. Потому что так было легче. Потому что боялась рассердить тебя. Но теперь... теперь ты уже так зол, что мне уже нечего опасаться. Наша семейная жизнь поломана. Может все еще поправится, может, нет. Но что бы не случилось, я обязательно постараюсь это пережить. Итак, теперь - я больше не принимаю тебя. - Что это значит? - спросил Оливер. - Когда я соглашаюсь с тобой - значит я принимаю твое решение. Если я не согласна с твоим решением - я поступаю по-своему. - Как мерзко, - ответил Оливер. - Ты ведешь себя как шлюха... Люси предостерегающе подняла голову. - Не надо употреблять такие слова, Оливер. - Называй это как хочешь, но ты совершаешь преступление, ты совершаешь грех... Господи, ну как это красиво назвать? И почему-то именно ты выбираешь определения. - Да, Оливер, - подтвердила Люси. - Потому что твои определения уже не годятся. За эти дни я пыталась объяснить себе почему я сделала это после такого долгого... - Почему? - не вытерпел Оливер. - Тебе это не понравится, Оливер, - предостерегла она. - Давай, выкладывай, - резко настаивал Оливер. - Давай выплеснем всю эту гадость сегодня и по дороге домой начнет забывать. - Мы не можем забыть. Ни ты, ни я. Ты во многих отношениях был хорошим мужем. Ты был великодушен по отношению ко мне. Я была согрета зимой, сыта, ты не забывал мой день рождения, ты подарил мне прекрасного сына, которого я очень любила... - А сейчас? - резко бросил Оливер. - Что ты собираешься мне сказать? - Ты так долго обращался со мной как с ребенком, - не спеша говорила Люси, - что когда ты вдруг начинал видеть во мне женщину в моменты нашей близости, я реагировала по-детски. Мне было скучно, я смущалась, чувствовала отвращение и неудовлетворенность. - Ты лжешь, - протестовал Оливер. - Я предупреждала тебя, что никто никогда не назовет меня больше лгуньей. - Но мне всегда казалось, что ты... - Чаще всего я просто хорошо притворялась, Оливер, - мягко возразила Люси. - Не всегда - но чаще всего. - Столько лет? - голос его звучал подавленно и недоверчиво. - Да. - Почему? Почему ты делала это? Почему ты ничего мне не сказала? - Потому что мне казалось, что я не вынесу этого признания, - ответила она. - А теперь? - А теперь я больше думаю о себе, чем о тебе. Вот что ты со мной сделал в тот вечер десять дней тому назад, Оливер. - Я не желаю больше слушать тебя! - Оливер пришел в ярость. - Пять тысячелетий женщины оправдывали все свои легкомысленные похождения возрастом, занятостью или физической слабостью своих мужей, которые не могли удовлетворить их похоть. Сделай милость, придумай что-то пооригинальнее. - Не думай только, что я пытаюсь всю вину возложить на тебя. Может, если бы ты был другим, если бы мы оба были другими, этого бы не случилось. Но, - честно призналась она, - не только это. Я хотела его. Долгое время я даже себе не признавалась в этом. Но когда все закончилось, я только сожалею, что так долго оттягивала эти мгновения. - Что именно ты хочешь этим сказать? - спросил Оливер. - Ты собираешься снова встречаться с ним? - О нет, - с легкостью сказала Люси. - У него есть свой... недостаток. Он слишком молод. Он совершенно неперспективен на ближайшие десять лет. Он сослужил хорошую службу, но теперь это все детские забавы. - Хорошую службу? - насмешливо повторил Оливер. - Да, он дал мне почувствовать, как прекрасно быть снова женщиной. Ничего в нем нет особенного, но в мои тридцать пять он показал мне, какое удовольствие может доставить мужчина. - Философия проститутки, - сказал Оливер. - Неужели? - Люси пожала плечами. - Я так не считаю, и думаю, что ты тоже так не думаешь. Но что бы это ни было, я так чувствую, и ты должен это знать. - На что ты намекаешь? - Я намекаю на то, что это может повториться. - Но ты лжешь. Ты просто говоришь так, чтобы отомстить мне. - Нет, я не лгу, - ответила Люси. - Посмотрим, - в отчаянии проговорил Оливер. - Посмотрим. - Нет не посмотрим, - настаивала она. - Почему это тебя так шокирует? ты же бывал в раздевалках, барах, курилках. Разве не к этому сводятся там все разговоры? А если бы тебе довелось услышать женскую болтовню на всяких там обедах и приемах... Разница только в том, что за пятнадцать лет мой муж приучил меня говорить правду себе и о себе. - Такая семейная жизнь долго не продлится, Люси, - возразил Оливер. - Может и нет, - согласилась она. - Это плохо. - Ты останешься одинокой, всеми забытой. - Может быть. Но сейчас мне кажется, что это того стоит. - Не могу поверить, - сказал Оливер. - Ты так изменилась. Ты совсем не такая, как даже две недели назад. - Ты прав. Я действительно изменилась, - согласилась Люси. - И не к лучшему. Честно говоря. Я стала намного хуже. Но теперь это я, а не твое отражение. Я не второстепенная, покорная, блеклая, предсказуемая пятая часть твоей жизни. Это я, в своей наготе. Я сама себе хозяйка. Я самостоятельный человек. - Ладно, - резко оборвал Оливер. - Иди, сложи свои вещи и поехали домой. Я пойду за Тони и скажу ему, что ты готова. Люси вздохнула. И совершенно неожиданно она рассмеялась. - Оливер, дорогой, да ты настолько не привык слушать то, что я говорю, что даже если я скажу, что на тебе горит рубашка, до тебя не дойдет, пока ты не сгоришь. - Ну, а это ты к чему говоришь? Люси перешла на серьезный тон. - Я писала тебе, что не собираюсь возвращаться домой с Тони. Ты разве не прочел мое письмо? Оливер раздраженно отмахнулся. - Прочел. Прочел. Чушь какая-то. Ты наверное, была взбудоражена, когда писала его и... - Оливер, - опять предостерегла Люси. - В любом случае это всего несколько дней. Он уедет в школу в конце месяца, и ты сможешь успокоиться, прийти в себя. И вы не увидитесь до самого Дня Благодарения. И... - Я не собираюсь оставаться с ним эти несколько дней. Я не поеду к нему на День Благодарения. Я не поеду к нему на Рождество. Я не... - Люси, прекрати это дурацкое причитание, - грубо остановил ее Оливер. - Не глупи. Люси устало закрыла глаза и легко отмахнулась: - Почему бы вам вдвоем не поехать домой и не оставить меня в покое? - Но мне казалось, что мы все уладили, - сказал Оливер. - Ничего мы не уладили. Ты сказал, что хочешь, чтобы я вернулась. Я сказала, что хочу вернуться, но на определенных условиях. Одно из них - это то, что я никогда больше не увижу Тони. - Как долго вы не будете видеться? - угрожающе низким голосом спросил Оливер. - Никогда. - Это дешевая мелодрама. Это просто бессмыслица. - А теперь послушай внимательно, - Люси шагала вперед-назад перед Оливером, с трудом контролируя свой голос. - Я полностью отдаю себе отчет в том что сказала и в том, что собираюсь сказать. Он ненавидит меня. ОН мой враг... - Ему всего тринадцать лет... - Он свидетель обвинения, и он никогда не забудет этого, и я тоже. Всякий раз, когда он смотрит на меня, он смотрит через то окно в тот злополучный дождливый день. Он смотрит на меня осуждающе, он обвиняет, выносит приговор. - Не устраивай истерик, Люси, - Оливер схватил ее за руку и успокаивающе погладил. - Он все забудет. - Он не забудет. Сам спроси его. Спроси. Я не могу жить под одной крышей со своим судьей! Не могу ощущать чувство вины двадцать раз на день! - Голос ее надрывался и она уже почти рыдала. - Ты должна попробовать, - настаивал Оливер. - Я пробовала, - прошептала Люси. - Я делала все что только могла, чтобы примирить нас. Даже когда я писала тебе, что не смогу жить с ним в одном доме, я все еще надеялась... Я не верила, даже когда писала эти слова. А потом, сегодня, он сделал вот это... - Она отняла у него руку и показала на разбитый грамофон. - Бейсбольной битой. Но он разрушал не машину. Он уничтожал меня. Он УБИВАЛ меня! - Тут Люси сорвалась на безумный вопль. - Убийство! Оливер схватил ее за плечи и резко встряхнул: - Прекрати! Возьми себя в руки! Рыдая и не пытаясь высвободиться из его рук, она сказала: - Он отравит всю нашу жизнь. Что будет с нами после пяти лет вот такого существования? И что станет с ним в конце концов? Оливер опустил руки. Они стояли друг перед другом, не двигаясь некоторое время. Затем Оливер покачал головой. - Не могу, - сказал он. Люси громко вздохнула. Она склонила голову и скрестила на груди руки, поглаживая плечи, которые только что крепко держал Оливер. Она заговорила глухим голосом: - Тогда оставь меня. Забери его и оставь меня. Навсегда. - И этого я не могу сделать, - сказал Оливер. Таким же бесцветным и глухим голосом, все еще поглаживая плечи, Люси произнесла: - Придется выбрать одно из двух, Оливер. Оливер отвернулся и подошел к краю крыльца. Спиной к Люси, он облокотился о перила и направил взгляд на озеро. А я-то думал, что все понял, подумал он. Он понимал, что потерпел поражение, и чувствовал, что больше никогда не сможет принимать решения и строить планы. Наверное, надо было заставить их уложить вещи в ту самую ночь и увезти домой. А так, у всех было время для самокопания, подумал он. Он услышал движение за спиной и резко повернулся. Люси открыла дверь дома, чтобы уйти вовнутрь. - Ты куда? - подозрительно спросил он. - Тони идет. - Она показала в сторону гостиницы и Оливер увидел Тони быстро шагающего по направлению к дому. - Думаю, тебе не мешало бы поговорить с ним. Люси вошла в дом, легкая дверь тихо захлопнулась за ней. Через матовое стекло Оливер смотрел, как растворялись ее размытые очертания. Он покачал головой и заставил себя улыбнуться сыну. Мальчик шел по лужайке навстречу отцу. Приблизившись, он настороженно и серьезно посмотрел на Оливера. Потом он остановился прежде чем сделать последний шаг. - Привет, папа, - сказал он выжидающе. Оливер подошел к Тони, положил руку на плечо мальчика, и поцеловал его. - Привет, Тони, - ответил он. Не снимая руки с плеча сына, Оливер направился обратно к крыльцу. - Я готов, - сказал Тони, показывая на чемоданы, расставленные на крыльце. - Можно нести багаж в машину? Оливер промолчал. Он снял руку с плеча Тони и медленно пошел к плетеному креслу. Тяжело, по-старчески, опустившись в него, он обратил взгляд на ребенка. - Я думал, что мы должны были уехать еще в три, - сказал Тони. - Подойди ко мне, Тони. Нерешительно, будто в ожидании наказания, Тони пересек веранду и остановился перед креслом отца. - Ты злишься на меня, папочка? - тихо спросил он. - Нет. Конечно же нет. С чего бы мне злиться на тебя? - За то, что я позвонил тебе тогда, - Тони глядел в пол. - За то6 что я рассказал тебе... что я видел... Оливер вздохнул. - Нет, - сказал он. - Ты не виноват. - Я ведь должен был сказать тебе, правда? - молящим голосом говорил Тонги. - Да, - не сразу ответил Оливер. Он не сводил глаз с сына, задавая себе вопрос, что именно из виденного мальчик запомнит навсегда. Дети забывают все, говорил Петтерсон. он сказал также, что и взрослые забывают все. Но ни то, ни другое не правда. Тони запомнит все, четко, подробно, с мучительными деталями, и вся его жизнь будет построена на этой памяти. Было бы гораздо проще замять этот разговор, придумать любое оправдание тому, что придется ребенку уехать без мамы и самому подготовиться к школе. Было бы гораздо легче временно отложить все разговоры о Люси, уклончиво и хитроумно отвечать на детские вопросы, на письма из школы о предстоящих каникулах, дать ребенку самому сделать это болезненное открытие, медленно, со временем, осознать, что он изгнан из семьи. Было бы проще, не так болезненно, и в конце концов, совершенно справедливо, став взрослым, Тони стал бы презирать отца за это. Оливер протянул руку и обнял мальчика, усадил его себе на колени, прижав голову ребенка к своему плечу, как в те далекие времена, когда Тони был совсем еще маленьким. - Тони, - сказал Оливер. Ему было легче говорить вот так, ощущая вес сына на коленях, его по-детски худые ноги на своих ногах. Сердце Оливера сжалось, когда он произнес то, что хотел сказать: - Выслушай меня внимательно. Мне очень жаль, что все это произошло. Мне жаль, что ты узнал об этом, если уж этому суждено было случиться. Но все уже произошло. И ты все знаешь. И ты обязательно должен был сообщить мне. Тони молчал. Он напрягся в объятиях отца. - Тони, - продолжал Оливер. - Я бы хотел задать тебе один вопрос. Ты ненавидишь свою мать? Оливер почувствовал, как детское тело сжалось. - Почему? - спросил Тони. - Что она тебе сказала? - Ответь на мой вопрос, - настаивал Оливер. Тони неожиданно резко вывернулся из рук отца, встал перед ним, сжимая и разжимая кулаки. - Да, - яростно бросил он. - Я ненавижу ее. - Тони... - Оливер не мог скрыть своей боли. - Я не собираюсь разговаривать с ней. - Тони спешил высказать свою обиду, его скороговорка звучала по-ребячески громко и беспощадно. - Она может говорить все, что хочет. Может, я и буду отвечать ей "да" или "нет" когда придется, но разговаривать с ней я больше никогда не буду. - А что если ты никогда больше не увидишь ее? - осторожно спросил Оливер. - Прекрасно! - Мальчик стоял понурив голову, челюсть настойчиво выдвинута вперед, как драчун смотрящий на соперника через проведенную на земле линию. - Она не испытывает ненависти к тебе, - тихо возразил Оливер. - Она очень любит тебя. - Мне безразлично, что она говорит. - Но она боится тебя... - Не верь ей. Не верь ни одному ее слову. - Его слова звучали очень по-взрослому. - И только потому, что она боится тебя, - Оливер говорил без всякой надежды, стараясь исчерпать все возможные аргументы, - именно поэтому она не хочет, чтобы ты ехал с нами домой. Она не хочет жить с тобой в одном доме. На несколько мгновений Оливеру казалось, что сын разрыдается. Он склонил голову и отрывистыми движениями тер руки о колени. Но потом он поднял глаза и прямо посмотрел на Оливера. - Ладно, - наконец сказал он. - Я все равно еду в школу. - Дело не в этом, - настаивал Оливер. - Она вообще не хочет видеть тебя, никогда. Она не хочет, чтобы ты приезжал в наш дом. Ни на Рождество. Ни на праздники. Никогда. - О, - голос ребенка прозвучал так слабо, что Оливер, не мог точно сказать, действительно ли Тони произнес что-то. - А почему бы тебе не сказать: "Это мой дом. И я буду принимать кого захочу". - Тогда она уйдет от меня, - поникшим голосом сказал Оливер. - Сегодня же. - О, - Тони испытующе глядел на отца. - А ты не хочешь, чтобы она ушла? - Думаю, что нет. - Почему? Оливер вздохнул, произнося эти слова он не глядел на Тони, его глаза были устремлены на голубое небо, в котором витало холодное предчувствие осени. - Непросто объяснить тринадцатилетнему мальчику, что такое... семейная жизнь. Насколько мужчина и женщина становятся зависимыми друг от друга. Я просчитался, недооценил это сам. Ты понимаешь, что это значит? Тони задумался, потом кивнул. - Да, ты считал, что это так, а оказалось, что все наоборот. - Что-то в этом роде, - подтвердил Оливер. - Выяснилось, что я ошибался. - Ладно, - глухим дерзким тоном сказал мальчик. - Что от меня требуется? - Решай сам, Тони. Скажи только слово, и я позову маму сюда и объявлю ей, что ты остаешься со мной. Мы попрощаемся с ней и положим конец всему этому. Губы Тони задрожали. - И как ты потом будешь жить? - Я... я буду умирать, Тони, - сказал Оливер откровенно. - А если я скажу, что ухожу из дому. - Я повезу тебя домой, подготовлю к школе и вернусь за мамой. - Оливер не отрывал глаз от холодного неба над головой сына. - Я буду навещать тебя на каникулах, летом мы сможем путешествовать вместе в горы, в Канаду, может даже в Европу. - Но я никогда не смогу приехать домой? - спросил Тони как человек, заглядывающий в окошко кассы, задавая самые разнообразные вопросы, чтобы наверняка убедиться в том, что он садится на правильный поезд. - Не сможешь, - прошептал Оливер. - По крайней мере долгое время. - Никогда? - резко переспросил Тони. - Ну, год или два... - нерешительно отвечал отец. - Сейчас твоя мать в истерике, но со временем, я уверен... - Ладно! - Тони повернулся спиной к отцу. - Мне наплевать. - Что ты имеешь в виду? - Оливер встал и подошел к ребенку сзади, но не осмеливался прикоснуться к нему. - Позови ее сюда. Скажи, что ты возвратишься за ней. - Ты уверен? Тони резким движением повернулся к отцу и устремил на него взгляд полный горечи. - Разве не этого ты добиваешься? - Это только тебе решать, Тони. Тони потерял контроль над собой и сорвался на крик. - Разве не этого ты добиваешься? - Да, Тони, - прошептал Оливер. - Этого я добиваюсь. - Хорошо, - отчаянно сдался Тони. - Так чего мы ждем? - Он подбежал к двери, распахнул ее рывком и крикнул в пустоту дома: - Мамочка! Мамочка! - Затем, повернувшись к отцу, он бросил: - Сам говори с ней. - Быстрыми суетливыми движениями, трясущимися руками Тони начал собирать свои чемоданы и сумки. - Я хочу отнести это в машину! - Подожди. - Оливер протянул руку, чтобы задержать его. - Ты должен попрощаться. Ты не можешь так уйти. Может, в последнюю минуту она передумает... - Я не желаю, чтобы кто-то передумывал, - крикнул Тони. - Где мой телескоп? Дверь отворилась, и Люси появилась на крыльце. Она выглядела очень бледной, но совершенно спокойной, она переводила взгляд с мужа на сына и обратно. - Оливер... - начала она. - Я увожу сейчас Тони, - Оливер пытался говорить небрежно, как будто о чем-то само собой разумеющемся. - Я позвоню тебе. Я приеду за тобой где-то на следующей неделе. Люси кивнула не спуская глаз с Тони. - А теперь можем отправляться, - сказал Оливер с напускной веселостью. - Теперь уже достаточно поздно. Тони, это твои вещи? - И он кивнул в сторону двух чемоданов. - Да, - ответил мальчик. Он старательно избегал встречаться глазами с матерью, собирая по крыльцу свои вещи - биту, телескоп, удочку. - Я сам понесу это. Оливер поднял два чемодана. - Я жду тебя в машине. - Слова получились скомканными и сдавленными. Он попытался что-то сказать Люси, но не смог. Быстрым шагом он устремился к машине, неся чемоданы. Тони чуть задержал взгляд на удаляющейся фигуре отца, затем все же стараясь не смотреть на мать, огляделся, будто желая убедиться, что ничего не забыл. Люси подошла к ребенку. В глазах ее блестели слезы, но она не расплакалась. - Ты не собираешься разве попрощаться со мной? - тихо произнесла она. Тони пытался скрыть дрожание губ. - Конечно, - грубо ответил Тони. - Прощай. - Тони, - Люси стояла очень близко, но боялась прикоснуться к нему. - Я хочу, чтобы ты стал замечательным человеком. С детским криком боли и отчаяния Тони бросил все на пол и укрылся в объятиях Люси. Они долго стояли прижавшись друг к другу. Но оба знали, что это прощание и что ничто уже не поможет. И наконец, Люси усилием воли сделала шаг назад. - Наверное, тебе пора, - сказала она. Лицо мальчика напряглось. - Да, - ответил он и склонился, чтобы поднять уроненные им биту, телескоп и удочку. Затем он нерешительно отправился вслед за отцом. На самом краю веранды он остановился, и Люси почувствовала, что именно таким она запомнит сына на всю свою жизнь - мальчик в костюме, из которого он успел вырасти за лето, с окаменевшим лицом, с последними атрибутами уходящего детства в руках, детская фигурка на фоне встревоженного ветром голубого озера. - Если доведется просто встретиться, случайно, как чужим людям - в поезде или на улице, например, что мы скажем друг другу? - спросил он. Люси несмело улыбнулась. - Я... думаю, мы скажем друг другу "Привет". Тони кивнул. - Привет, - повторил он задумчиво. Он снова кивнул, будто был доволен ответом, и скрылся за углом дома, догоняя отца. Люси замерла. Через несколько минут донесся гул мотора. Она все еще не шевелилась. Она стояла, не сводя глаз с озера, под ее ногами валялись обломки грамофона. Было все то же лето. 15 - Ну, Мистер Краун, - говорил директор, - о мальчике его возраста всегда есть что сказать. Директор вопросительным жестом поднял бутылку шерри, но Оливер отрицательно покачал головой, отметив про себя, что когда он учился в школе, директора вряд ли угощали родителей своих учеников шерри. Это, наверное, было признаком либерализации образования по сравнению с годами его детства, но в то же время он понимал, что второй бокал шерри может заронить где-то в глубине сознания директора зерно недоверия к семейству Краунов. Директор церемонно поставил бутылку на стол. Его фамилия была Холлис? и он был удивительно молод для своего положения. Он осторожно и неторопливо передвигался по своему светлому кабинету, очень похожему на библиотеку. Всеми своими жестами он как бы пытался убедить родителей вверенных ему мальчиков, что юные души не будут травмированы каким-то непродуманным движением с его стороны. - Я хочу сказать, - продолжал Холлис с мальчишеской улыбкой, при этом очень ловко смягчая суждение. - То есть у него есть проблемы, ну, как у всех нас в этом возрасте. - Когда я был таким как он, - начал Оливер, стараясь прозвучать беспечно, чтобы не превратить этот разговор в сухую нотацию, "моей единственной проблемой было то, что я мог подтянуться на перекладине только сорок три раза. И только в шестнадцать я дошел до пятидесяти. Холлис счел своим долгом улыбнуться. Он повидал разные поколения отцов. - Конечно, - подтвердил он. - Физическое развитие нельзя совсем сбрасывать со счетов. Потому что он не участвует в играх, в соревнованиях, хотя я слышал, что он неплохо играет в теннис. Вероятно, его склонность к уединению, к одиночеству, несколько преувеличена. Хотя школьный доктор вполне удовлетворен состоянием здоровья мальчика - мы ведь проводим тщательные медицинские осмотры раз в месяц. Доктор даже выразил свое частное мнение, что Тони при желании мог бы больше участовать в коллективных спортивных играх, чем он это делает сейчас. - Может ему не нравятся дети его группы, - предположил Оливер. - Может, если бы группа была другой, он бы увлекся общением. - Может быть, - согласился Холлис. Его тон был мягким и вежливым, но в открытом умном взгляде его голубых глаз сверкнул холодный огонек. - Хотя у нас здесь неплохой подбор учеников, с моей точки зрения. Очень представительный. - Извинитие, - Оливер понял, что задел этого безвредного и добропорядочного человека, потому что ничего не мог объяснить ему. - Я уверен, что это вина самого Тони. - Ну, - Холлис мирно развел руками. - Вина это слишком сильно сказано. Это скорее его вкусы. Он несомненно изменится с возрастом. Хотя, если росток все время гнуть... - Тут он пожал плечами и улыбнулся. - Но есть кое-что, в чем он выделяется. - Холлис говорил так, будто сам несказнно обрадовался этому открытию. - Он делает остроумнейшие иллюстрации в школьной газете. У нас уже много лет не было столь художественно одаренного мальчика. Его рисунки удивительно зрелые. Я бы даже сказал, резкие... - И снова эта милая извиняющаяся улыбка, которой он старался прикрыть неприятную правду. - Я сам слышал кое-какие недовольные высказывания по поводу резкости его карикатур. Но он, наверняка, посылал вам свои рисунки, и вы видели их сами... - Нет, - сказал Оливер. - Я не видел их. Я даже ничего не знал об этом. - А, - Холлис с любопытством глянул на Оливера. - Неужели. - Он склонился над бумагами на столе, ища что-то, затем добавил скороговоркой. стараясь тактично уйти от этой темы. - Он хорошо успевает по биологии и химии. Что очень радует, конечно, учитывая, что он собирается взять подготовительный медицинский курс. Мальчик... хм.... пренебрегает другими дисциплинам, хотя я знаю, что он много читает сам. К сожалению, - и опять отработанная маска снисходительного понимания, - все его чтение не имеет никакого отношения к учебе. И когда он захочет поступить в хороший колледж через два года... Холлис не закончил фразу, спокойно и многозначительно замолчав, что показалось Оливеру скрытой угрозой, как легкий порыв ветерка, нарушившего покой ненастного дня. - Я поговорю с ним, - пообещал Оливер, поднявшись. - Спасибо. Холлис встал тоже. Его силуэт вырисовывался на фоне оконного проема, в кот