нарядных, девочки в прекрасном цветущем возрасте, когда они то и дело балансируют на грани детства и пробуждающейся женственности. На Рождество, решила Люси, я устрою что-то грандиозное. Стоя так и любуясь сверкающим столом, мечтая о Рождестве, она чувствовала себя такой счастливой, какой не была уже многие годы. Посмотрев на часы, Люси отправилась на кухню присмотреть за индейкой, вдохнуть теплый и дразнящий аромат обеда. Затем она поднялась наверх и долго перебирала наряды в гардеробе, не зная на чем остановить свой выбор, никак не решаясь определить, что больше всего может понравиться Тони. Она выбрала наконец нежно-голубое платье с широкой юбкой и длинными рукавами. Сегодня, думала она, ему наверное захочется видеть во мне мать. Оливер и Тони вернулись в четверть второго, оба раскрасневшиеся с мороза и захваченные увиденной игрой. Люси ждала их в гостинной, в своем "материнском" платье, гордая, что все было тщательно подготовлено заранее, за пятнадцать минут до их прихода, что они застали ее сидящей в чисто убранной светлой комнате, спокойно ожидающей их возвращения. Люси сразу услышала шаги у входной двери и приятный гул мужских голосов, и когда они вошли в комнату, она встретила их улыбкой, отметив про себя, что Тони был так похож на Оливера - широкие брови, продолговатые серые глаза, токие светлые волосы и общее впечатление силы, исходившее от них обоих. - Вкусно пахнет, - сказал Оливер. Он вероятно наслаждался этим утром, улыбался, источал энергию, некоторое беспокойство и вся его суровая наблюдательность предыдущего дня исчезла. Оливер посмотрел на жену, и по его взгляду Люси поняла, что он остался доволен ею. Наверное, все это не совсем реально, все подготовлено, разыграно, отрепетировано, но по лицу Оливера было видно, что сделано все это хорошо. - Мы встретили Фреда Коллинза с дочкой на матче, - сообщил Оливер, стоя напротив камина. - Я пригласил их зайти к нам по дороге домой. Они будут с минуты на минуту. Лед в холодильнике? Он бросил взгляд на серебрянное ведерко со льдом, стоявшее на буфете, который служил им баром. - Да, - Люси было приятно, что эта мысль приходила в голову и ей тоже, потому что сегодня она продумала все. Она улыбнулась им обоим, стоявшим рядом у камина в твидовых и фланелевых брюках, сын почти одного роста с отцом. От них веяло празничным морозным утренним воздухом. Тони смотрел на все вокруг, как будто жил здесь все время, как будто мог без всякого смущения и неловкости ходить по этому дому. - Понравился матч? - спросила Люси. - Да, Это была довольно хорошая игра, - сказал Тони. - Их задний нападающий наверняка займет в колледже первое место, если ему до этого не свернут шею. - Ты любишь футбол? - поинтересовалась Люси. - Угу, - ответил Тони. - Когда мне не нужно болеть за кого-то. Оливер бросил на Тони быстрый вопросительный взгляд, и Люси подумала, что больше не стоит задавать сыну прямых вопросов о нем самом. Все ответы звучали несколько странно, не совсем так, какие хотелось бы слышать родителям. Встревоженная, Люси встала и, подойдя к бару, начала доставать бокалы, не поворачиваясь лицом к Оливеру и Тони. Звонок в дверь был облечением. Оливер пошел открывать и встречать Фреда Коллинза с дочерью. У двери послышался рев. Фред Коллинз не умел говорить по-другому. Он был из Орегона и считал, что орать изо всех сил было одним из способов продемонстрировать преимущества простоты и открытости Запада. Это был огромный мужчина с сильным как тиски руковпожатием. Он все еще отдавал предпочтение фетровой шляпе, отдаленно напоминающей техасскую моду. Он много пил, устраивал игры в покре и вечно уговаривал Оливера поехать с ним на оленя или дичь. Два раза в год он открывал для себя бойцов, которые могли заставить публику забыть имя Джо Луиса. И однажды он повез Оливера в Кливленд посмотреть на его очередное открытие, которое было нокаутировано в третьем раунде каким-то пуэрториканцем. Хотя Люси и не доводилось убедиться в каких-то достоинствах Коллинза, но считала его великодушным и добрым. Она была благодарна Фреду за то , что он частенько увозил Оливера в свои длительные охотничье эскапады и на далекие борцовские арены. У него была довольно хорошенькая, но несколько бесцветная жена, которую он называл Дорогуша и с которой обращался с галантностью зоопаркового медведя. Его дочери Бетти было всего пятнадцать, она была маленькой неяркой, но очень самоуверенной и презрительно кокетливой девочкой, которая, как считала Люси, цвела ядовитыми цветами. Даже Оливер, считавшийся абсолютно невоспримчивым к чужому влиянию, признавал, что присутствие Бетти в комнате вызывало у него острое чувтсво дискомфорта. - Скажу тебе, Олли, - говорил Коллинз, так что его слова разносились по всей гостинной. - Этот мальчик просто находка. Ты видел, как он подрезал, когда они его блокировали? Он самородок. - Осенью Коллинз обычно пополнял свои списки борцов, который должны были заставить публику забыть Джо Луиса, именами задних нападающих, которые были призваны затмить Реда Гренджа. - Я обязательно напишу своему старому тренеру в Орегоне и рааскажу ему об этом мальчишке, и могу даже ему кое-что предложить. Мы можем заработать на нем там. Коллинз закончил колледж более двадцати лет назад, и ни разу не был в Орегоне за последнии десять лет, но его патриотизм оставался неизменным. Он также хранил верность Американскому легиону в котором когда-то был офицером, нескольким тайным обществам, а также Комитету республиканской партии штата Нью-Джерси, которая в тот момент качалась под сокрушительными ударами династии Рузвельтов. - Ты не согласен со мной, Олли? - орал Колинз из другой комнаты. - Он будет просто сенсацией в Орегоне, правда? - Ты совершенно прав, Фред, - услышала Люси тихий голос Оливера, приближающийся по коридору. Коллинз был единственным, кто называл его Олли. Люси передергивало всякий раз, когда он произносил это, но Оливер никогда не возражал. Мужчины вошли в комнату, пропуская вперед Бетти. Бетти улыбнулась Люси и сказала: - Здравствуйте, миссис Краун. Голос, так же как и весь ее облик, звучал так, что даже мужчины чувствовали себя не в своей тарелке в ее присутствии. Коллинз остановился у двери в мелодраматической позе. - Бог мой! - прорычал он, расставив руки, как боец, который собирается захватить противника. - Что за зрелище! Вот за что нужно ДЕЙСТВИТЕЛЬНО сказать спасибо. Олли, если бы я был набожным человеком, я бы сегодны же отправился в церковь, чтобы воздать хвалу Господу за такую красивую жену. - И он напрвился к Люси, громко растягивая слова: - Не могу устоять перед Вами, мэм. Не могу устоять. Он грохотал и сжимал Люси в объятиях. - Вы хорошеете с каждым днем. Сын, - обратился он к Тони, стоявшему в дверях и внимательно наблюдавшему за происходящим: - с твоего разрешения я поцелую твою мать, потому что сегодня праздник и потому что она самая красивая женщина на этом берегу Миссиссипи. Не дожидаясь ответа Тони, Коллинз крепко стиснул Люси, как борец в ближнем бою, и громко чмокнул ее в щеку. Чуть не задохнувшись в руках этого громилы, Люси чуть смущенно засмеялась и позволила поцеловать себя, потому что раз пустив в дом Коллинза, нужно было примириться со всем этим гамом и с его деревенской грубой галантностью. Она бросила взгляд через голову Коллинза на Тони. Тот не смотрел на мать, он наблюдал за Оливером с любопытством ученого, следящего за ходом эксперимента. Люси не видела Оливера. Коллинз снова прижал ее к своей бочкообразной груди, и не замечая, что происходит вокруг, продолжал выкрикивать от всей души: - Венера, Венера. Затем выразительно подмигивая и раскачивая головой, он театрально прошептал: - Крошка, машина ждет, мотор работает. Одно твое слово и мы умчимся. Это первая ночь новолуния. Олли, мальчик мой, держи меня за руки. Она будит во мне зверя. Тут он разразился громогласным смехом и отпустил Люси. - Ну все, довольно, Фред, - сказала Люси, зная, насколько неубедительно прозвучали ее слова после всех этих лобызаний и подвываний. Она посмотрела снова на Тони, но тот не сводил холодного выжидательного взгляда с отца. Хотя Оливер, казалось, ничего не замечал. Он так много общался с Коллинзом за послений год, что этот шум и смятение, которые всегда сопровождали этого великана, казались ему естественными, подобно тому, как шум водопада становится незаметным для людей, которые живут рядом с ним. Коллинз наконец-то оставил Люси и разселся на диванчике, усадив свою дочь рядом и начал поглаживать ее руку. - Да, удобные подушечки, - сказал он. - После этих жестких скамеек на стадионе, которые просто отдавили мне заднюю часть. - И он с грубой развязностью посмотрел на Тони. - Он у вас красавчик, Люси. Пока еще немного тощ, но сын мой, это такой возраст. Когда я был таким как ты, ты конечно не поверишь, но я весил всего сто тридцать пять фунтов, в мокром костюме. - И он громко расхохотался, будто рассказал невероятно смешной анекдот. - Мы так рады, что наконец познакомились с принцем Крауном, правда, лапочка? - Он с обожанием заглянул в глаза дочери. Бетти оценивающе посмотрела на Тони сквозь ресницы. - Да, папочка, - сказала она. - Да, папочка, - передразнил ее Коллинз срывающимся фальцетом. - О, что за глубины скрываются под этими двумя простыми словами. Да, папочка. Он наклонился и поцеловал девочку в щеку, очарованный собственным видением своего чада. - Берегись этой девушки, Сын мой, - сказал он. - Она заприметила тебя. Я знаю все эти признаки. Ты счастливчик, но берегись! Все старшие классы школы отказались бы от стипендии на следующий год ради этого скромного - Да, папочка. - Ну, папуля, хватит... Бетти неодобрительно похлопала отца по руке. - Когда мы проходили по трибуне сегодня утром, - рычал Коллинз, - вы должны были только слышать какой сладострастный вздох пробежал по рядам болельщиков, подобно ветерку колыхавшему колсья пшеницы. Он засмеялся, с любовью, гордостью, открыто и простодушно. Оливер, который теперь занял место у камина рядом с Тони, тоже засмеялся. Тони посмотрел на отца без улыбки, с холодным удивлением. - Скажи-ка, Бетти, - продолжал Коллинз. - Ты собираешься танцевать сегодня? - Да, - отввветила девушка. - Почему бы тебе не взять с собой Тони? - предложил Коллинз. - Если он хотя бы наполовину такой мужчина, как его отец, бьюсь об заклад, что он сможет тебя кое-чем удивить. Люси беспокойно посмотрела на сына. Тони уставился на Коллинза, изучая его, как животное, которое видел впервые в жизни и которое нужно было подвести под определнную известную ему категорию. - Да, я не против, - Бетти улыбнулась Тони, введя в бой артилерию средней дальности. - Честно говоря, я за. Но я дала обещание Крису. Он должен за мной зайти и... - Крис! Крис! - нетерпеливым жестом отмахнулся Коллинз. - Он тебе не нужен. Не можем же мы оставить Тони в компании стариков на весь праздник. Пойди с ними обоими. - Ну, конечно, это было бы прекрасно, - согласилась Бетти, и Люси представила себе, как эта девчонка рисует себе сейчас картину своего появления на тацплощадке с двумя мальчиками под руку. - Если Тони захочет... - Конечно же Тони захочет, - сказал Коллинз. - Будь дома в девять сегодня вечером, Сынок, и... - Извините, сэр, - перебил Тони. - Я занят сегодня вечером. Мальчик говорил спокойно, его слова врезались в мощный поток рокочущей речи Коллинза холодно почтительным, бесстрастным отпором грубоватому и простоватому отцу с его кокетливой высокомерной дочерью. В его тоне не было ни тени мальчишества или неуверенности. Это был по взрослому холодный щелчок, нанесенный точной и беспощадной рукой. И Бетти поняла это. Она задумчиво посмотрела на Тони, с раздражением и интересом, лицо ее на мгновение показалось открытым, даже незащищенным. Но она сразу опустила глаза, скрывая свои чувства. Где он научился этому, подумала Люси. Что за отношения были у него с девочками все эти два года, за которые он приобрел столько уверенности в себе? И глядя на Коллинза глазами Тони, она с болью осознала, что всего год тому назад, Оливер не пустил бы на порог ни этого мужчину, ни его дочь. Коллинз тоже не пропустил укол мимо ушей. Его глаза сузились, он смерил Тони взглядом, понимая, что это вражда. В комнате воцарилось неловкое молчание, атмосфера накалилась. И, как показалось Люси, только Тони из всех присутствующих был абсолютно спокоен. Тогда Коллинз утешительно погладил руку дочери. - Ну, ладно, - сказал он. - Мы давали тебе шанс, Сынок, - И повернувшись к Оливеру добавил: - Ты говорил, есть что выпить, Олли? - О, простите, - извинился Оливер. - Что будете пить? - Мартини, - сказал Коллинз. - Это именно то, что пьют в День Благодарения. Оливер начал накладыват лед в шейкер и откупоривать бутылку. Все наблюдали за его движениями с преувеличенным вниманием, стараясь не думать о раладе, который Тони посеял между ними. - Нет, нет, нет, - сказал Коллинз, вкакивая на ноги. - Ты просто заливаешь все вермутом, парень. - Он подошел к бару и забрал у Оливера бутылку. - Ты испортишь нам праздник, Олли! Дай-ка я сам, доверь дело старому мастеру по приготовлению мартини. - Как пожелаете, - Оливер послушно отпустил бутылку. - Мы обычно пьем виски и я... - Все дело в шляпе, все дело в шляпе, мальчик мой, - сказал Коллинз тщательно отмеривая жидкость, прищурив один глаз. - Я научился этому у старого индейца в большом лесу... - Я сам сделаю. - Это был Тони. Он медленно шагнул и стал между двумя мужчинами и решительно забрал шейкер из рук Коллинза. Коллинз стоял глупым выражением лица, приоткрыв рот, его рука так и застыла в том положении, как будто он продолжал держать шейкер. - В этом доме, мистер Коллинз, мы имеем собственных барменов, - заявил он. Тони спокойно смешал джин с вермутом и начал встряхивать шейкер, не спуская взгляда с Оливера, который молча но беспощадно осуждал сына. - Конечно, конечно... - пробормотал Коллинз. Он пожал плечами, как-то присмирел, было видно, что он хочет как-то отреагировать, только не знает как. Он вернулся на свое место на диванчике и присел с униженным видом. Тони стоял возле бара, занимаясь приготовлением напитка и не обращая никакого внимания на Коллинза, но при этом не выпуская из поля зрения отца, глядя на него с нескрываемым презрением. Оливер на миг встретился с сыном глазами, смущенно улыбнулся и отошел в сторону. - Ну, - сказал он немного громче, чем надо, - вот что значит отдать сына в хорошую школу. Там уж научат, как готовить мартини. Он засмеялся, и Люси поняла, что ни минуты больше не сможет оставаться в комнате. Она соскочила со своего кресла. - Простите, пожалуйста, - сказала она. - Я пойду гляну, не подгорел ли обед. Она спаслась бегсством на кухню, при этом плотно затворив за собой дверь, чтобы не слышать, что происходит в гостинной. Она делала рассеянные бесполезные движения, не обращая внимания на то, что делает. Ей только хотелось, чтобы день поскорее закончился, чтобы закончились эти выходные, этот год... О, Боже, подумала она, что за случайности! Ну зачем они повстречали Коллинза на этом матче? Почему не пошел проливной дождь, чтобы они не смогли выйти из дому? Зачем Оливер пригласил их сюда? Почему он позволил ему поцеловать меня? Почему он позволяет называть себя Олли? Она положила индюшку на поднос срели картофельного гарнира, налила подливу в пиалу и соус в соусницу. Потом присела возле окна и устремила взгляд в холодный серый день за окном, руки ее были беспомощно сложены на коленях, она подождала, когда утихнут голоса в комнате и машина Коллинза исчезнет в глубине улицы. Только тогда она появилась в комнате с подносом в руках, почти гостеприимно улыбаясь и объявляя. - Обед, обед. Но она уже не сомневалась в том, что в этот день все будет складываться из рук вон плохо. Тони почти не разговаривал за едой, Оливер же говорил слишком много, он выпил целую бутылку вина и закатил громоздкую речь на тему политики, налогов и вероятности военных действий. Он говорил с полным ртом, не глядя никому в глаза и не дожидаясь ответов на свои вопросы. После обеда Оливер заявил, что пообещал Коллинзу зайти на бренди. Он поинтересмовался, не хотят ли Тони и Люси составить ему компанию, и не смог скрыть чувства облегчения, когда Тони ответил "Нет", а Люси сослалась на усталость и выразила желание вздремнуть. Оливер вышел из дому, напевая громко мелодию, которую играл школьный оркестр в промежутках между таймами матча. Cначала, оказавшись наедине с Тони за столом, Люси подумала, что наступил удачный момент, чтобы поговорить с сыном, и каким-то точным правильным словом спасти их всех. Но лицо Тони сохраняло неподвижность и отчужденность, и она в конце концов встала из-за стола и сказала: - Оставь все как есть. Я уберу позже. С этими словами она удалилась в спальню, не оглядываясь на его реакцию. Люси прилегла и немного вздремнула. Ей что-то снилось. Сквозь сон доносились звуки открывающейся и закрывающейся двери, шаги в темном далеком коридоре и наконец как точка в конце романа финальный хлопок двери, закрытой где-то далеко. Когда она проснулась, измученная, а не отдухновшая, и спустилась в гостинную, ее вовсе не удивила записка найденная на столе. Она вынула ее из конверта и прочитала, все так же без волнения, строки, написанные почерком Тони. Он сообщал, что ему лучше вернуться в школу. - Я презираю тебя за то, что ты сделала с моим отцом, - писал он, - во что ты превратила его, я не желаю больше видеть его в этом доме с тобой и теми, с кем ты заставила его общаться. В конце письма было что-то тщательно зачеркнутое, и в этот момент Люси даже не старалась разобрать что именно. Она устало сидела в свете тусклого ноябрьского вечера держа в руке письмо, раздавленная этими непредвиденными событиями и полным своим крахом. Потом она нашла в себе силы включить лампу и присмотреться к последней старательно зарисованной фразе. Она всматривалась в буквы держа письмо против света лампы, и вскоре разобрала: "Я отрекаюсь от тебя." Прочитав это Люси так и не поняла, зачем ему понадобилось вычеркивать этот приговор. 16 И в следующий раз им довелось стретиться в прокуренном баре Парижа, позади Люси бренчал рояль и негр с ярко выраженным гарлемским напевал "Ля пьяно де повр", и какой-то студент держал ее руку, лежавшую на столе среди бокалов с пивом. Сколько лет отделяют тот ненастный ноябрьскрий день и эту ночь, когда владелец бара осторожно предупредил: - Лучше я дав вам номер телефона, мадам. Мистер Краун женат. Его жена красивая и очаровательная женщина. Прошло шестнадцать лет. Война выиграна и проиграна. Смерть Оливера. Возраст, с которым пришлось смириться или почти смириться. Все передумано, переоценено. Боль потерь затуманилась обыденностью привычки, стерлась в памяти и, кажется, уже не способна причинить вреда. Она мало спала той ночью в старомодном гостиничном номере с высокими потолками, в широкой неудобной кровати, прижатой к стене огромным темным шкафом, который не закрывался и тихо предупреждающе поскрипывал в темноте от ветра, проникающего в комнату сквозь щель между двумя металлическими ставнями на окне. Она лежала и думала, прислушиваясь к неясным жалобам дверцы шкафа. В полусне она десятки раз меняла свое решение, то собираясь уехать на следующий же день, то намереваясь направится по адресу, который ей дали в баре, то возращаясь к первоначальному плану, она уже отправлялась смотреть Лувр и Версаль, как будто так и не встретилась с Тони. Или может прогуляться вдоль реки, или немедленно позвонить ему и сказать... что? "Это твоя мать. Ты все еще ненавидишь меня" или "Я случайно заглянула в ночной клув пару часов тому назад и мне показалось, что я видела тебя возле бара..." Она заснула, припоминая его лицо, такое похожее на то другое, теперь уже мертвое и полузабытое лицо. В памяти всплывало детское личико - узкое нежное с серыми глазами, которые так напоминали ее собственные. Было еще рано, чуть позднее восьми часов. Она проснулась от шума мотоциклов и грузовиков, доносящегося с улицы. Лежа в постели, смятенно прислушиваясь, не сразу понимая, где она, но чувствуя какую-то перемену. Она была уже не путешественницей, а жертвой в этой чужой темной комнате. И ту она вспомнила и поняла, откуда было это ощущение. Она заставила себя встать с кровати и посмотреть на часы. Жаль, что не удалось прспать дольше, тогда она могла бы сказать себе, что сейчас слишком поздно, что он уже должно быть, ушел на работу, что его нет дома... Приняв прохладную ванну, она попыталась окончально проснуться, потом поспешно механическими движениями оделась, с тревогой поглядывая на часы, как женщина, опаздывающая на поезд. Выходя из комнаты, она бросила взгляд в зеркало, Люси попыталась оценить себя его глазами. Ей пришлось признать без всякой лести самой себе, что даже при дневном свете, даже невыспавшись, она выглядела совсем не плохо. Глаза были ясными, кожа гладкой, ей не нужно было много косметики - обычно она только слегка красила губы, чтобы выделить их на фоне загорелого лица и светлых волос, которые выгорали как солома на летнем солнце. Надев шляпу, Люси собралась выходить, но остановилась, сняла шляпу и бросила ее на кровать. Она носила шляпу только по торжественным случаям, и ей не хотелось, чтобы сегодняшний день был торжественным. Еще раз нервным жестом пригладив волосы и повнуясь внезапному порыву подошла к чемодану и опустила руку в кармашек на верхней крышке. Оттуда она извелкла измятый потертый конверт. Осторожным движением Люси положила его в сумочку и вышла из комнаты. Спустившись по лестнице, она вызвала такси и со второй попытки ей удалось объяснить водителю, куда нужно ехать. Усевшись на заднее сидение машинны, едущей по холодным усаженным деревьями улицам, Люси испытала победное чувство. Может, это предзнаменование, подумала она. Может сегодня мне удасться найти общий язык со всеми. Покачиваясь на жестких пружинах автомобиля, она мучительно решала для себя вопрос, хочет ли она видеть сына. Было трудно даже определить, почему она решила сделать это и что ожидала от этой встречи. Она просто знала, что должна это сделать. Это было похоже на дверь в длинный коридор, который видишь во сне и чувствуешь, что по какой-то причине, которая так и не откроется до самого пробуждения, что обязан успеть пройти этот коридор. Такси остановилось перед домом на какой-то тихой улочке. Люси вышла и расплатилась с водителем, стараясь сдержать дрожь в руках. Прежде чем войти в дом, она посмотрела на фасад. Безликий серый камень, довольно старый и потертый, это было одно из тех зданий, которые малопривлекательны сами по себе, но в сочетании с другими себе подобными они создают неповторимый строгий, но приятный архитектурный узор Парижа, повторяющийся из улицы в улицу. У них в стране, подумалось ей, люди живущие в таких домах, стремятся как можно скорее перехать в другое место. Она вошла в подъезд и четко сказала тучной блонднке, сидевшей в каморке консьержки: - Мсье Краун, силь ву пле. - Третий этаж, слева, - ответила та, пристально смерив посетительницу подозрительным взглядом. Люси напряженно и старательно перевела услышанное на английский и нажала кнопку лифта с цифрой три. Коридор был темным, и выйдя из лифта ей пришлось некоторое время идти на ощупь, прежде чем она нашла кнопку звонка слева от лифта. В глубине квартиры раздался звонок, прорезавший глухой гул пылесоса, назойливо проникавшего из какой-то другой квартиры. Дверь не открывали и Люси позвонила снова, с вглубине души надеясь, что никого нет дома, и что она может с чистой совестью спуститься по темной лестнице и пойти прочь подальше от этого дома, без всякой необходимости встречаться с сыном. Она уже было повернулась и направилась к лифту, когда послышались шаги и дверь отворилась. На пороге стояла молодая женщина в розовой накидке. Она была невысокого роста с коротко подстриженными темными волосами, которые четко вырисовывались на фоне льющегося из коридора квартиры солнечного света. Люси не могла разглядеть ее лица, только небольшой хрупкий силуэт, очерченный в проеме двери. - Миссис Краун? - спросила Люси. - Да. - Женщина продолжала стоять в беспечно распахнутой двери. - Мистер Краун дома? - спросила Люси. - Нет. - Женщина сделала быстрое воспросительное движение головой, будто хотела получше разглядеть гостью. - Он скоро приедет? - продолжала Люси. - Не знаю, - ответила женщина. Голос звучал холодно и недружелюбно. - Я не знаю, когда он прийдет. Что ему передать? - Меня зовут Краун, произнося это Люси чувствовала смехотворность ситуации. - Я его мать. Несколько мгновений обе стояли молча, глядя в глаза друг другу. Затем девушка рассмеялась. - Входите, пригласила она, беря Люси за руку. - Давно нам пора было познакомиться. Она провела Люси через большой коридор в гостинную. Комната была неприбрана, на маленьком столике перед диванчиком стоял поднос с завтраком - недопитое кофе, дымящаяся сигарета, да еще европейский выпуск газеты "Трибьюн", раскрытый на редакторской странице. - Ну, вот, - сказала хозяйка поворачиваясь к Люси. - Добро пожаловать в Париж. Трудно было сказать, было ли презрение в этой улыбке и в этих словах, Люси стояла выжидая, напряженная, неловкая, смущенная чужой и непривычной обстановкой. - Сначала, - начала молодая женщина, прямо гладя на Люси. - Я полагаю, мне нужно представиться или вы знаете, как меня зовуть? - Нет, - ответила Люси. - Боюсь, что не знаю.... - Дора, - представилась девушка. - Ваше имя я знаю. Присядьте, пожалуйста. Хотите кофе? - Ну, - сказала гостья. - Если Тони нет дома... я наверное, не стану вам мешать так рано утром. - У меня нет дел на сегодняшнее утро, - сказала девушка. - Я пойду принесу еще одну чашку. Она вышла легкой походкой, розовая накидка развевалась вслед, горя в ярком утреннем свете, льющемся из окон. Люси присела на стул и огляделась. Эта комната видала и лучшие времена. Краска потускнела и облупилась, ковер на полу был протерт почти до дыр. Создавалось впечатление, что мебель взята на прокат, что вещи эти когда-то чинили. Все дышало непостоянством и безлаберностью. Они, должно быть, бедные, или на грани нищеты. Куда они тратят деньги? Дора вернулась с чашкой и блюдцем. Пока она разливала кофе, Люси искоса наблюдала за ней. Она была очень юной с темно-черными глазами и густой гривой темных волос, с очаровательной строгостью забранных со лба. Лицо ее было маленьким, заостренным с широким полным ртом, чувственно подчеркнутым и вызывающим на фоне бледности ее кожи. Зажав сигарету в зубах и немного кося в сторону новой знакомой, Дора склонилась над столиком и разливала кофе. Ее лицо при этом носило выражение решимости и постоянного недовольства. Может, это так модно среди молодоженов сегодня, подумала Люси, принимая из рук Дора блюдце и чашку с кофе. Може, в этом году они все решили выглядеть недовольныи. - Ну, вот, наконец, - сказала Дора, усаживаясь прямо напротив Люси. - Жаль, что Тони нет, чтобы выразить свое почтение. - Он уже ушел? - спросила Люси. - Нет, - ответила юная особа. - Он еще не пришел. - Он что работает по ночам? - смущенно спросила Люси. - Нет, - ответила Дора. - Я хотела сказать... Я видела его в два часа, в баре... Люси осеклась. - Неужели? - переспросила девушка без всякого интереса. - И как прошло воссоединение семьи? - Я не говорила с ним. Когда он ушел, я взяла ваш адрес и бармена. - Он был там один? - Дора откинула назад голову допивая последний глоток кофе. - Да. - Надо же. - Она продолжала говорить бесстрастный голосом как автомат. - Простите, - сказала Люси. - Я не хотела бы вмешиваться. Мне наверное, лучше уйти. Если захотите, скажите ему, когда он вернется, что я в Париже, я оставлю свой номер телефона и если он... - Не уходите, не уходите, - остановила ее девушка. - Вы нисколько не вмешиваетесь. Он должен прийти с минуты на минуту. Или с недели на неделю. - Она сухо рассмеялась. - Все не так плохо, как вам кажется. сказала она. - Или же я просто стараюсь уговорить себя, что все не так плохо. У него мастерская, и иногда, когда много работы или когда он не может вынести домашнюю обстановку, он остается там. Но если вы видели его в баре ночью, то наверное, работы у него сегодня было не так много. - Мастерская? - удивилась Люси. - И что он делает в мастерской?! - А вы разве не зщнаете? - Голос Доры звучал не менее удивленно. - Нет. В послений раз я получала от него известия во вермя войны, когда он узнал, что его отец погиб, - ответила Люси. - Он прислал мне телеграмму, что не собирается приехать на похороны. - Это в его духе. - Девушка выглядела довольно оживленной. - Он не переносит никаких церемоний. Если бы наша свадьба продлилась бы на пять минут дольше, он сбежал бы как заяц. Она помолчала, скорчила милую гримаску, зажгла очередную сигарету и посмотрела на потолок над головой гостьи, будто вновь переживая моменты брачной церемонии. - Я полагаю, что вы и не знали, что он женился, правда? - Нет, не знала. - Ну, вот, он женат, - заявила Дора. - За все его грехи. В настоящее время он женат. Но товар продается без всяких гарантий. При этом она коротко хихикнула. Она не настолько цинична, какой хочет казаться, подумала Люси, вглядываясь в бледное юное личико, носившее печать горчи и боли. Может, это просто ее стиль. Или же она научилась надевать эту маску, чтобы ужиться со своим мужем. - Вы спрашивали, что он делает в своей мастерской, продолжала Дора. - Он рисует карикатуры. Смешные картинки для журналов. Вы этого тоже не знали? - Нет, - подвредила Люси. Это казалось ей невероятной профессией для ее сына. Как-то примитивно, но в ее представлении карикатуры ассоциировались с клоунами, с комедиантами в смешных шляпах, с простаками и легкомыслеными юнцами. То, каким она видела Тони этой ночью, никак не вязалось со всем этим. И когда он был еще ребенком, он был достаточно серьезным. - Да, он изрисовывал все свои школьные учебники всякими картинками. Но они были не особенно хорошими. - Мне кажется, он немного отточил свое мастерство с тех пор, - сказала девушка. - По крайней мере в этой области. - Но я никогда не видела его имени в ... - Он не подписывается своим именем. Думаю, он стыдится его. Если бы он мог делать что-то другое, он бы бросил это занятие. - А что он хочет делать? - Ничего. Или по крайней мере он мне так говорит. - И он зарабатывает? - спросила Люси. - Достаточно, - ответила Дора. - Хватает на еду. Если бы мы вернулись в Америку, там он, наверное, заработал бы кучу денег. Но он не слишком стремится к этому. У него простые вкусы. Ужасные, но незатейливые, - она грустно улыбнылась. - И он никогда не проявлял ни малейшего желания одеть свою жены в меха. - А почему он не хочет вернуться в Америку? - задала вопрос Люси, надеясь, что не услышит в ответ ничего обидного. Дора обдала ее холодным взглядом. - Он говорит, что привык находиться в ссылке с юных лет, и ему не очень с руки менять свой образ жизни. Да и к тому же, он говорит, что больше всего ему нравиться жить во Франции, потому что французы в отчаяньи, и это его восхищает. Какие разговоры должно быть слышали эти стены, какие горькие и бесплодные пререкания, подумала Люси. - Почему он говорит так? - поинтересовалась она. Девушка открыто посмотрела на Люси. - Это вы мне должны сказать, - ответила она. Люси не сразу нашла что сказать. - Как-нибудь в другой раз, - сказала она. - По вашим словам, он ужасно тяжелый человек. Дора рсхохоталась. Но смех казалось давался ей с усилием. - Мэм, - прокоментировала она. - Увас просто писательский дар давать определения. Она не на моей стороне, отметила про себя Люси. Кто бы она не была, она не со мной. - Ах, мне не стоило говорить этого, - сказала наконец Дора. - Послушать меня, так он просто чудовище. Мы женаты уже пять лет, и он иногда давал мне жизни, и в любой день он может прийти и сказать, что между нами все кончено - то есть, я даже уверена, что рано или поздно это произойдет. И все равно я ничего бы не поменяла. Это стоит того, - заключила она как будто бросала вызов Люси, предупреждая, чтобы та не вздумала возражать. - Не важно, как это все закончится, этого стоит того. - И с явным усилием она взяла себя в руки. - Ну, вы все сами увидите, - с легкостью произнесла она. - Когда поговорите с ним. Через несколько минут общения он своим обаянием заставит вас поверить, что он самы преданный и любящий сын, который когда-либо рождался на этой земле. Если он захочет, он сможет убедить вас в том, что никак не мог дозвониться до вас все эти двадцать лет, что всякий раз когда он звонил, вас почему-то не оказывалось дома.... - Не думаю, что это так, - сказала Люси. Она чувсвтовала, что нервничает, что она несчастна, и ей пришлось сцепить руки, чтобы не делать нееовных бессмыленных движений. Не повезло, не повезло, повторяла оне про себя. Тони не оказалось дома, когда она наконец-то подготовила себя к этой встрече - вместо него перед ней сидит эта враждебно настроенная, несчастная циничная взбудораженная девочка и один за другим бросает ей в лицо эти страшные откровения со своими намеками на афоризамы мужа по поводу ссылки и отчаяния, со своей вызывающей и открытой преданностью, столкнувшейся с прнебрежением со тороны близкого человека, или чем-то еще более страшным. - О, - девушка вдруг сменила тон на вежливый и гостиприимный. - Ну хватит обо мне. Я бы хотела услышать что-то о вас. Вы так молодо выглядите. - Я не так молода как кажусь, - ответила Люси. - Я знала, что вы красивы, Тони рассказывал мне, - сказала девушка довольно искренне и безыскусно, ее глаза улыбались, она смотрела прямо на Люси с неожиданным одобрением, как будто хотела объективно оценить ее безотносительно к предыстории их встречи, не задумываясь, что стоит за этой элегантной темно-русой прической, за широкопоставленными глубокими глазами, большим и юным краивым ртом. - Но я никогда не предполагала, что вы можете выглядеть вот так - и что когда я увижу вас, все произойдет вот так... - Это вовсе еще не так, как должно было быть, - поправила ее Люси. - Вы должны познакомиться с моей мамой, - Дора задорно хихикнула. - Садово-клубный стиль. Самый легкий из тяжелой категории. Когда она решила дать себе волю, она сразу же отправилась в самый длительный круиз, который ей предложили. Обе женщины засмеялись заговорщическим, незлобным смехом. - Вы должны остаться и научить меня, как вам это удалось. Я никогда не смогу примириться с мыслью, что нужно стареть. Когда мне было шестнадцать, я поклялась себе покончить собой в день, когда мне исполнится сорок. Может, вам удастся спасти меня, - сказала Дора. Научить, подумала Люси, глядя на свою невестку с улыбкой, но испытывая при этом чувство тяжести. Весь секрет в страданиях и одиночестве, в неуверенности в каком-либо малейшем успехе, в постоянном ожидании нападения. Секрет, если хочешь знать, в постоянной борьбе. - Жаль, что только утро, - сказала Дора. - Мы должны бы выпить, чтобы отметить нашу встречу после стольких лет. И девушка бросила на Люси вопросительный взгляд. - Вы думаете это большой грех выпить в такой ранний час? Люси посмотрела на часы. Девять тридцать пять. - Ну... - неуверенно начала она. Она знала немало женщин, которые искали повод выпить в любое время дня и ночи. Может, это тот случай? Может, именно поэтому Тони старается держаться подальше от этого дома... Девушка хихикнула. - Не смотрите на меня так, - сказала она, как бы читая мысли Люси. - Я еще ни разу в жизни не пила утром. Люси снова засмеялась. Ей понравилась догадливость девушки. - Мне кажется это нелохая идея, - сказала она. Дора встала и подошла к маленькому столику с мраморным верхом, который стоял у стены. На нем было несколько бокалов и бутылок. Она налила в два бокала скотч и добавила содовой. Ее движения были точными и грациозными, она была похожа на серьезного и хрупкого ребенка, когда, склонив голову старательно отливала и размешивала жидкости. Наблюдая за ней, Люси ощутила даже неприязнь к сыну за то, что он причиняет боль такой девушке, которая благодаря своей красоте имеет право претендовать с первого же взгляда на себя в зеркало на любовь и восхищение, который должны стать естественным климатом всей ее жизни. Дора протянула Люси бокал. - На французских фестивалях в маленьких городках, - оправдывалась она. - Часто пьют по утрам. Приглашают много гостей и рекламируют в газетах вина - "Вер дАмитье" или "Суп дОнер". Это значит кубок дружбы, - перевела она, - или почетный кубок. А мы как назовем это? - Ну, давай подумаем, сказала Люси. - Может назовем и так, и так. - И так и так. - Дора кивнула и подняла бокал, они выпили. Дора не сразу проглотила, смакуя жидкость. - Теперь мне понятно, почему люди пьют по утрам. Утром это приобретает особую значимость, правда? - А теперь, - сказала Дора между глоками. - Я уже достаточно тут наболтала о себе и Тони. А как вы? Что вы здесь делаете? Путешествуете? - Отчасти да, - ответила Люси. - Я работаю в одной организации в Нью-Йорке, которая более или менее неофициально связана с Объединенными Нациями. Они работают с детьми. Мы как бы вмешиваемся в дела политиков, заставляя их краснеть за неправильное отношение к вопросам детского труда или кредитования образования или же обеспечения малышей прививками и несколькими пинтами бесплатного молока в год. И мы очень настойчивы в борьбе за права незаконнорожденных детей. Ну и всякой такое. - Она говорила легко, но в ее словах чувствовалась гордость за свое дело и нескрываемая заинтересованность в успехе. - И много платят нам из Америки, и мы сейчас думаем, на что их потратить. Я уже пять недель езжу по Европе, с торжественным видом посещаю собрания, делаю записи и глажу маленькие черные головки детей Греции, Югославии и Сицилии. Прошлой ночью я была на конференции, которую переводили на три языка и мы закончили в час ночи, я умирала с голоду, когда наконец добралась до гостиницы, потому что так и не успела пообедать в тот день. Вот так я попала в тот бар и увидела Тони... - По вашим словам вы очень важная персона, - сказала Дора с юношеским восторгом. - Вы даете пресс-конференции и так далее? - Иногда, - улыбнулась Люси. - Я занимаюсь контролью рождаемости. - А я никогда ничем не занималась, - рассеянно сказала Дора, вертя в руках бокал. - Я даже не окончила колледж. Я приехала сюда на каникулы и встретила Тони, ну и забыла про свой колледж... Должны быть, это так прекрасно, чувствовать себя полезной. - Да, действительно, - серьезно сказала Люси, от души соглашаясь с девушкой. - Может, когда Тони наконец оставит меня, - совершенно обыденно предположила Дора, - я буду что-то предпринимать, чтобы стать полезной. Дверь столовой медленно отворилась и в проеме показалась глова маленького мальчика. - Мамочка, - сказал он. - Ивон говорит, что сегодня у нее выходной, и если ты не против, она возьмет меня с собой к своей невестке. У ее невестки есть клетка с тремя птичками. - Зайди, Бобби, и поздоровайся, - приказала Дора сыну. - Мне нужно дать ответ Ивонн, - сказал мальчик. - Прямо сейчас. Но он все равно послушно вошел в комнату, застенчиво обходя вниманием Люси. Он держался прямо, скованно. У него были задумчивые серые глаза и высокий покатый лоб. Волосы были коротко подстрижены, носил он шортики и вязанную рубашку, которые обнажали его голые ручки и ножки, покрытые шрамами и ссадинами - обычными свидетельствами детских шалостей. В общем ребенок выглядел крепким и подтянутым. Люси посмотрела на него ошарашенно, даже забыв надеть обычную улыбку, вспоминая