"хрупкая", "задумчивая", "романтическая" и "оживленная". Что до моих собственных чувств, то я не ощущал ни боли, ни радости. Я словно оцепенел, но при этом я испытывал странное любопытство; подозреваю, что и на спектакле и в газетах я искал какой-нибудь ключик, который помог бы мне открыть, где я ошибся. Больше я Кэрол не видел, но по театральным страницам газет я следил за ней и не удивился, когда наткнулся на сообщение, что она уходит из состава "Миссис Ховард" и начинает репетировать главную роль в новой пьесе. Я пошел и на эту премьеру; в первый момент я изумился, увидев имя Кэрол, набранное на афишах гигантскими буквами, а потом почувствовал удовлетворение. Ведь, несмотря на то, что мы так прочно расстались, я все еще не избавился от не знающей сомнений веры в ее талант, и мне было приятно, что надежды мои сбылись так скоро. В выборе пьесы сказалась проницательность постановщиков. Она играла роль девушки, которая два с половиной акта кажется всем воплощением доброты и трогательности, и только в самом конце выясняется, какая это стерва. Они использовали не только свойства ее таланта, но и ее репутацию, и лучше подать ее зрителю было просто невозможно. Но вот странно: что-то у нее не заладилось. Не знаю почему, но, хотя все она делала вроде бы верно, играла с таким спокойствием и уверенностью, какие не часто встретишь у начинающей актрисы, в итоге вы испытывали все-таки разочарование. Публика принимала ее вполне мило, и рецензии на следующий день были неплохие, однако ее партнер по этому спектаклю и уже немолодая характерная актриса, которая появилась на сцене только в середине второго акта, занимали рецензентов куда больше, чем Кэрол. Я думал, что это ей ничем особенно не грозит, что в следующей пьесе или через одну она возьмет свое. Но Чарли Синклер объяснил мне, что я ошибаюсь. - Пустой номер, - сказал Чарли. - Это был ее шанс, и она его упустила. - Я бы не сказал, что она так уж плохо играла. - Она играла не плохо, но дело не в этом, - она не тянет на главную роль. И теперь все об этом знают. Будьте здоровы, разрешите откланяться. - Что теперь с ней будет? - спросил я. - Эта пьеса продержится недели три, потом, если ей хватит ума, она быстренько вернется на вторые роли. Если ей их дадут играть. Но только ей не хватит ума - никому не хватает, поэтому она будет болтаться в ожидании еще одной главной, потом какой-нибудь дурак даст ей сыграть эту главную роль, и уж тогда они сдерут с нее шкуру и повесят на стенку, а ей останется или записаться на курсы стенографии и машинописи, или найти себе мужа. Дальнейшее развитие событий заставило меня более высоко оценить умственные способности Чарли Синклера, ибо все произошло в точности так, как он предсказал, впрочем, от этого он не стал мне симпатичнее. В следующем сезоне Кэрол действительно сыграла еще одну главную роль, и критики действительно разделали ее под орех. Я не ходил смотреть ее в этом спектакле, потому что к тому времени познакомился с Дорис и чувствовал, что не стоит лишний раз бередить раны. Больше я ее не видел ни нарочно, ни случайно, имя ее совершенно исчезло со страниц театральных новостей, а знакомство с Чарли Синклером я просто прервал, так что в тот день, когда Кэрол позвонила мне утром в контору, я даже понятия не имел, чем она теперь занимается. Когда мне случалось вспомнить о ней, я чувствовал, что память моя отзывается на это грозной болью, и старался больше об этом не думать. Я пришел к Стэтлеру чуть-чуть раньше времени, заказал выпить и стал смотреть на дверь. Она явилась ровно в два тридцать. На ней была отороченная бобром шубка, которой я не видел в те времена, когда мы встречались каждый вечер, и скромный, но изящный, дорогого вида синий костюм. Она была такой же красивой, какой я ее помнил, и, пока она шла через зал к моему столику, я видел, как все остальные мужчины в баре бросали на нее горящие взгляды. Я не поцеловал ее, не пожал ей руку, я, кажется, улыбнулся и сказал "хелло", наверняка я помню только, что думал я в этот момент об одном: она не изменилась - и неуклюже помогал ей снять пальто. Мы сели рядом, лицом к залу, и она заказала чашку кофе. Она никогда много не пила, и, как бы ни повлияли на нее события двух последних лет, к вину они ее не пристрастили. Я повернулся на сиденье, чтобы лучше ее видеть, и она слегка улыбнулась, зная, что я на нее смотрю, зная, что я ищу на лице ее след провала, тень сожаления. - Ну как? - спросила она. - Так же. - Так же. - Она засмеялась коротко и беззвучно. - Бедный Питер. Мне было не по душе такое начало. - Что будешь делать в Сан-Франциско? - спросил я. Она беспечно пожала плечами. Этого жеста я раньше за ней не замечал. - Не знаю, - сказала она. - Искать работу. Охотиться за женихами. Размышлять о совершенных ошибках. - Мне жаль, что все так получилось, - сказал я. Она снова пожала плечами. - Издержки производства, - сказала она. Она посмотрела на часы, и мы оба подумали о поезде, который ждет, чтобы увезти ее из этого города, где она прожила семь лет. - Я пришла сюда не для того, чтобы поплакать тебе в жилетку, - сказала она. - Я кое-что должна рассказать тебе о той ночи в Бостоне, чтобы не было никаких недомолвок, а времени у меня очень мало. Она заговорила, а я сидел, тянул свое виски и не смотрел на нее. Она говорила быстро и хладнокровно, ни разу не сбившись, словно все то, что случилось с ней в ту ночь, до последней маленькой черточки было так надежно уложено на полочках памяти, что до конца дней своих она ничего не сможет забыть. По ее словам, в ту ночь, когда я звонил ей из Нью-Йорка, она одна сидела у себя в номере; поговорив со иной, она еще раз повторила свою роль - в нее были внесены кое-какие изменения. Потом легла спать. Когда ее разбудил стук в дверь, она некоторое время лежала неподвижно, сначала подумала, что ей это почудилось, потом решила, что просто кто-то ошибся номером и сейчас уйдет. Но стук раздался снова, ошибиться было уже невозможно, негромкий, сдержанный, настойчивый стук. Она зажгла свет и села на постели. - Кто там? - спросила она. - Откройте дверь, Кэрол, прошу вас, - голос был женский, требовательный и низкий, слегка приглушенный дверью. - Это я. Эйлин. "Эйлин, Эйлин, - тупо повторяла про себя Кэрол. - Не знаю я никаких Эйлин". - Кто? - переспросила она, все еще не в силах проснуться окончательно. - Эйлин Мансинг, - послышался шепот из-за двери. - Ой, мисс Мансинг, - Кэрол соскочила с кровати босиком, в ночной рубашке, с накрученными волосами бросилась открывать дверь. Эйлин Мансинг шмыгнула из коридора, в спешке едва не сбив Кэрол с ног. Кэрол закрыла дверь и обернулась: Эйлин Мансинг стояла возле смятой постели в крошечном номере, и лицо ее в резком свете единственной лампочки над кроватью было похоже на черно-белый набросок портрета. Это была красивая тридцатипятилетняя женщина, которая выглядела красивой и тридцатилетней на сцене и красивой, но сорокалетней вне ее. На сцене она выглядела на пять лет моложе благодаря четкой лепке лица и головы, а также поразительному запасу животной энергии, которую она источала. Довеском в пять лишних лет вне сцены она была обязана спиртным напиткам, часто ущемляемому честолюбию и, если верить рассказам, многочисленным любовным треволнениям. На ней была та же черная юбка джерси и свитер, которые Кэрол заприметила, когда они возвращались со спектакля, поднимались вместе на лифте и желали друг другу спокойной ночи в коридоре. Апартаменты мисс Мансинг находились в нескольких десятках футов от комнаты Кэрол, наискосок по коридору и окнами выходили на площадь перед отелем. Кэрол почти машинально отметила про себя, что Эйлин Мансинг трезва, что чулки у нее слегка перекручены, а рубиновая булавка, которая была приколота на плече несколько часов назад, исчезла. Кроме того, губы у нее были только что накрашены, и накрашены наспех, неровно и слишком жирно, отчего в резком свете ее большой рот казался почти черным и как-то неуверенно сползал на сторону. - В чем дело? Что случилось, мисс Мансинг? - спросила Кэрол спокойным и ободряющим, насколько это было возможно, тоном. - У меня беда, - пробормотала женщина. Голос у нее был хриплый и испуганный. - Большая, большая беда... Кто живет в соседнем номере? - Она подозрительно взглянула на стенку, у которой стояла кровать. - Не знаю, - сказала Кэрол. - Кто-нибудь из наших? - Что вы, мисс Мансинг! Из всей труппы на этом этаже только мы с вами. - Хватит называть меня "мисс Мансинг"! Я вам еще не гожусь в бабушки. - Эйлин. - Это уже лучше, - сказала Эйлин Мансинг. Она стояла, слегка покачиваясь из стороны в сторону, и не спускала пристального взгляда с Кэрол, словно приходила к какому-то важному решению относительно нее. Кэрол прижалась к двери, чувствуя, как дверная ручка давит на позвоночник. - Мне нужен друг, - сказала Эйлин. - Мне нужна помощь. - Если я могу быть хоть чем-нибудь... - Любезность оставьте при себе. Мне нужна настоящая помощь. Кэрол внезапно почувствовала озноб, только сейчас она заметила, как ей холодно босиком, в одной ночной рубашке. Она мечтала только б том, чтобы эта женщина ушла. - Накиньте что-нибудь, - сказала Эйлин Мансинг так, словно она, наконец, приняла решение. - И очень вас прошу, пойдемте ко мне в номер. - Но сейчас так поздно, мисс Мансинг... - Эйлин. - Да, да, Эйлин. А мне завтра так рано вставать, и... - Чего вы боитесь? - спросила Эйлин Мансинг хрипло. - Я ничего не боюсь, - соврала Кэрол. - Только мне кажется, нет никакой причины... - Причина есть, - сказала Эйлин Мансинг. - И еще какая причина! В моей кровати - мертвец. Человек лежал на широкой постели поверх одеяла, голова его, лежавшая на подушке, была слегка повернута в сторону двери, глаза открыты, а на лице застыла удивленная полуулыбка. Рубашка и пиджак его висели на спинке стула вместе со строгим галстуком темно-синего цвета, одна нога была босая. На другой болтался носок с прицепленной к нему резинкой. Пара черных аккуратно сдвинутых туфель выглядывала из-под кровати. Это был величественных размеров мужчина с жирным вздымающимся животом и зеленовато-серой кожей, даже для большой двуспальной постели он казался слишком огромным. Ему было под пятьдесят, волосы у него были седые и жесткие, и, хотя он лежал мертвый и полуголый, он тем не менее был похож на удачливого, занимающего высокие посты деятеля, привыкшего всеми командовать. И тут Кэрол его узнала. Сэмуэль Боренсен. Она и раньше видела его фотографии в газетах, а два дня назад в холле гостиницы кто-то показал ей его самого. - Он только-только начал раздеваться, - заговорила Эйлин Мансинг, с горечью глядя в сторону кровати, - потом вдруг сказал: "Что-то мне не по себе. Я, пожалуй, прилягу на минутку", - и умер. Кэрол отвернулась от кровати. Она не хотела больше смотреть на этот дряблый и высокомерный труп. Теперь на ней поверх ночной рубашки был ночной халатик, на ногах ночные туфли, отороченные мехом, и все-таки ей было, как никогда, холодно. Ей хотелось выбраться из этой комнаты, залезть в свою постель, укутаться одеялом, согреться и напрочь забыть, что кто-то стучался в ее дверь. Но Эйлин Мансинг стояла, загораживая проход, а в открытую дверь за ее спиной можно было рассмотреть ярко освещенную гостиную большого двойного номера, уставленную цветами, бутылками, корзинами фруктов, усыпанную телеграммами, - Эйлин Мансинг была звездой в новой постановке, которой все предрекали большой успех. - Я знала его десять лет, - говорила Эйлин Мансинг, глядя мимо Кэрол на постель. - Десять лет мы были друзьями, и вот на тебе - он является и выкидывает такой номер. - А может быть, он еще не умер? - сказала Кэрол. - Вы не послали за доктором? - За доктором? - Эйлин Мансинг хрипло засмеялась. - Только доктора нам не хватало. Вы представляете себе, что будет, если в три часа ночи сюда примчится доктор и обнаружит мертвого Сэма Боренсена в постели Эйлин Мансинг? Вы представляете себе, что будет завтра в газетах? - Простите меня... - заговорила Кэрол, решительно избегая смотреть в сторону мертвеца, - но я думаю, мне наверное, лучше вернуться к себе. Я никому ничего не скажу и... - Вы не можете оставить меня здесь одну. Если вы оставите меня одну, я выброшусь в окно. - Я счастлива была бы помочь вам, но как? - Кэрол говорила с трудом, потому что горло у нее пересохло и при каждом слове его перехватывали болезненные спазмы. - Я не знаю, что мне сделать, чтобы... - Вы можете помочь мне одеть его и перенести в его комнату, - ровным голосом произнесла Эйлин Мансинг. - Что, мисс Мансинг? - Мне одной не справиться, он слишком велик. Я даже рубашки на него не смогла натянуть. В нем килограмм девяносто. Он слишком много ел, - сказала Эйлин Мансинг свирепо. Она упрекала сейчас это неподвижно лежащее тело за все те пагубные пристрастия, которые привели его в эту комнату и оставили нетранспортабельным на кровати. - Но, между нами говоря... - Где его номер? - перебила ее Кэрол, безуспешно стараясь сдержать спазмы в горле. - На девятом этаже. - Мисс Мансинг, - проговорила Кэрол, она заметила, что та все еще неровно дышит. - Мы на пятом этаже. Его комната на девятом - еще четыре этажа. Предположим, я вам помогу, но что проку? Мы же не можем везти его на лифте. - Я и не думала о лифте. Мы могли бы отнести его через черный ход. Кэрол заставила себя повернуться и посмотреть на мертвеца. Он горой лежал поверх одеял, огромный, неподвижный и такой тяжелый, что кровать под ним просела посередине; невозможно было даже представить себе, что его можно сдвинуть с места. "Если уж ей непременно надо было попасть в такую историю, - подумала Кэрол, - неужели нельзя было подобрать мужчину более умеренных габаритов?" - Об этом даже думать нечего, - проговорила Кэрол, борясь со спазмами в горле. - Черный ход в противоположном конце здания - это раз, а во-вторых, нам вдвоем его не унести, его придется волочить. - Ее саму поразило, насколько непринужденно она об этом говорила, насколько просто позволила втянуть себя в этот заговор. - Нам придется волочить его по коридору мимо двадцати дверей, непременно кто-нибудь услышит, мы, наконец, можем наткнуться на ночного дежурного. Но предположим, мы его благополучно дотащим до лестницы - вдвоем мы его не сможем поднять даже на один пролет. - Мы сможем его оставить на лестнице, - сказала Эйлин Мансинг. - До утра его там никто не найдет. - Как вы можете? - А что мне делать? - исступленно воскликнула Эйлин Мансинг. - Что вы там стоите, ухмыляетесь и объясняете мне, чего я не могу? Кэрол с удивлением провела рукой по лицу, как будто хотела на ощупь проверить, какое на нем выражение. Оттого, что она старалась говорить, не выказывая страха, от усилий преодолеть спазмы в пересохшем горле, губы ее свело в такую гримасу, что мисс Мансинг в ее состоянии вполне могла принять это за улыбку. - Кто еще из труппы живет на нашем этаже? - спросила Мансинг. - Из мужчин кто-нибудь есть? - Нет, - сказала Кэрол. Сьюард - их продюсер - на два дня уехал в Нью-Йорк, а остальные мужчины жили в другом отеле. - Мистер Мосс, - вдруг с надеждой вспомнила она. - Ну конечно, он живет в этом отеле. (Мистер Мосс играл в спектакле главную мужскую роль.) - Он меня ненавидит, - сказала Эйлин Мансинг. - И живет на десятом этаже. И вообще он здесь с женой. Кэрол взглянула на будильник, стоящий на столике возле постели рядом с бледным, перекошенным полуулыбкой лицом мертвеца. Было почти четыре часа. - Знаете что, - заговорила она неестественно оживленно, ретируясь к двери, - пойду-ка я к себе в комнату и подумаю хорошенько, а если мне что-то придет в голову... Она внезапно сорвалась с места и выскочила в гостиную мимо никак этого не ожидавшей Эйлин Мансинг. Дверь удалось открыть не сразу, и Эйлин Мансинг настигла ее и цепко схватила за руку. - Подождите, куда вы, умоляю вас! - говорила она. - Вы не можете меня бросить вот так, одну. - Но я не представляю себе, чем могу быть вам полезна, мисс Мансинг, - проговорила Кэрол, она тяжело дышала, словно после долгого бега, хотя здесь, в ярко освещенной гостиной, среди ваз с цветами и корзин с фруктами, она чувствовала себя все же намного увереннее. - Если б я чем-нибудь могла помочь, я бы с удовольствием. Но я... - Послушайте, - шепнула мисс Мансинг, не отпуская ее руки. - Не надо закатывать истерик. У нас еще столько дел. Идемте сядем, - сказала она успокаивающе и подвела Кэрол к дивану. - Садитесь. Возьмите себя в руки. Времени у нас много. Не будем терять голову. Кэрол безропотно дала себя усадить. Ей очень хотелось сказать, что ей очень жаль, но она тут ни при чем, что не она в три часа утра зазвала к себе в спальню знаменитость со слабым сердцем, что не она десять лет поддерживала отношения с мужчиной, у которого в Палм-Бич жена и двое детей. Она и побаивалась Эйлин Мансинг, и жалела ее, и никак не могла решиться бросить ее одну в этой неразберихе цветов, телеграмм, обломков крушения и предвестий скандала. - Хотите выпить? - спросила Эйлин Мансинг. - По-моему, нам обеим не худо бы выпить. - Да, с удовольствием. Премьерша налила два стакана почти неразбавленного виски и один протянула Кэрол. "Мы очень дружны с Эйлин Мансинг, - завертелась в голове какая-то нелепица, - мы часто после спектакля допоздна засиживаемся у нее в номере, потягиваем виски, разговариваем о театральных делах; нынешним своим успехом я во многом обязана ее тонким замечаниям, которые..." - Слушайте, Кэрол, - Эйлин Мансинг придвинулась к ней, - совершенно ясно одно - нельзя, чтобы его нашли у меня. - Нельзя, - тупо повторила Кэрол, на какое-то мгновение становясь Эйлин Мансинг и отчетливо понимая всю невозможность того, чтобы Сэмюэля Боренсена обнаружили мертвым в ее комнате. - Но... - Я этого не вынесу, - сказала Эйлин Мансинг. - Это меня доконает. Довольно уже вылили на меня грязи по поводу моего второго развода. Кэрол смутно припомнила какие-то газетные истории насчет частных детективов, какого-то дневника, фотографий, снятых с помощью телеобъектива и фигурировавших в суде, и еще за несколько лет до того что-то о несчастном случае на шоссе в Мехико, когда рабочего, вышедшего на шоссе с проселочной дороги, сбили насмерть и полиция обнаружила, что человек, сидевший за рулем, был пьян и что он вовсе не был мужем Эйлин Мансинг (первым, вторым или третьим?), хотя они провели трое суток в каком-то отеле в Энсенадо, записавшись в книге под вымышленными именами. - Им пришлось больше чем на год изъять из проката фильмы с моим участием, - продолжала Эйлин Мансинг, рука ее судорожно сжимала стакан, из которого она пила большими глотками. - И похоже было на то, что они вообще перестанут меня снимать. А если выплывет это дело, - добавила она с горечью, - каждый дамский клуб в этой стране будет требовать, чтобы меня сожгли на костре. Господи, - сказала она, разрываясь от жалости к самой себе, - стоит мне что-нибудь сделать, как подо мной тут же разверзается пропасть. Я уже исчерпала все. Мне больше никто ничего не простит. Все со мной случается не ко времени. - И она пила механически и жадно. - Если б что-нибудь подобное случилось, когда я еще только начинала, все было бы в порядке. Даже больше чем в порядке - это было бы кстати. Будь я молоденькой девушкой, начинающей свою карьеру, - хриплый и горестный шепот ее наполнял эту огромную, роскошную комнату, - люди бы говорили: "Ну что с нее спрашивать - она молоденькая и живет одна! Конечно, такой человек мог уговорить ее на что угодно". И все бы мной заинтересовались, все стали бы расспрашивать обо мне, говорить обо мне, старались бы взглянуть на меня. О господи, - воскликнула она с пафосом, - ну почему это не случилось со мной пятнадцать лет назад - это было бы лучше, чем чемодан восторженных рецензий! Кэрол встала. Ей уже не было холодно, спазмы в горле тоже прекратились. Она посмотрела сверху на Эйлин Мансинг спокойно и сочувственно, как все понимающая сестра. - Эйлин, - сказала она, и впервые это имя так легко слетело с ее губ. "Вот он, этот шанс, - думала она. - Кто бы мог подумать, что это случится именно так". - Эйлин, - сказала она, ставя стакан и беря руки женщины, которая была намного старше ее, в свои сочувственные, по-сестрински ласковые руки, - Эйлин, не надо волноваться. Я, кажется, знаю, что нужно делать. Эйлин Мансинг подозрительно взглянула на нее снизу вверх, по-прежнему ничего не понимая. - Что? - спросила Эйлин. Руки ее, холодные и безвольные, лежали в ладонях Кэрол. Голос Кэрол был тверд и спокоен. - Я считаю, что пора браться за дело, если мы хотим до утра перенести его в мою комнату. Тихий и мелодичный голос умолк, воспоминания оборвались. Мы снова были в баре Стэтлера, спустя два года после памятной ночи. Мы посидели молча. Я - потому, что был слишком ошарашен и потрясен, Кэрол - потому, что, насколько это касалось ее, история была закончена. - По правде говоря, - добавила она, помолчав, - все вышло именно так, как мы думали. И только в одном я просчиталась. Я думала, что я лучше, чем оказалась на самом деле, вот и все. Ну, а кому не случается ошибаться? - Она посмотрела на часы и встала. - Мне пора. Я подал ей шубу, и мы вместе двинулись к двери. - Одного не понимаю, - сказал я. - Зачем ты все это мне рассказала? Стоя в дверях, спиной к улице, где шумел город, она искренне и ласково посмотрела мне в глаза. - Скорее всего мы больше никогда не встретимся, и я хотела, чтобы ты знал - я не изменяла тебе. Мне не хотелось, чтобы ты обо мне плохо думал. Она потянулась, поцеловала меня в щеку и двинулась в сторону вокзала, юная, нежная, очаровательная - и безумная. Когда она шла через улицу в своем элегантном костюме, мягкой меховой шубке с рассыпавшимися по плечам блестящими светлыми волосами, казалось, она выступает в поход - завоевывать этот город.