округ него чуть не половина всей немецкой армии? Ведь он оказался здесь не по своей вине. Ведь это не он повел роту по дороге между изгородями, не он потерял связь с двенадцатой ротой. Ведь, когда полагалось, он останавливался и окапывался. Так почему же он должен стоять здесь у окна рядом с Рикеттом и ждать, пока пуля размозжит ему голову? - Переходи к тому окну! - крикнул Рикетт, свирепо указывая на другое окно. - Быстрее, черт тебя побери! Фрицы приближаются... Не думая об опасности, Рикетт встал во весь рост и, уперев винтовку в бедро, стрелял короткими очередями; его руки и плечи дрожали в такт стрельбе. "Сейчас, - хитро подумал Ной, - он не смотрит. Я заберусь под кровать, и никто меня не найдет". Бернекер находился у другого окна, он стрелял и громко звал Ноя. Ной бросил последний взгляд на кровать. Она была такая прохладная и опрятная, совсем как дома. Распятие, висевшее над кроватью, неожиданно сорвалось со стены, изображение Христа разлетелось на кусочки, рассыпавшиеся по покрывалу. Ной перебежал к окну и пригнулся рядом с Бернекером. Не целясь, он дважды выстрелил в окно. Потом он присмотрелся. Серые фигурки небольшими группами, пригибаясь, с бешеной скоростью неслись по направлению к дому. "Эх, разве так атакуют, разве можно сбиваться всем в одну кучу..." - думал Ной, прицеливаясь (помни: целиться в середину мишени, держать ровную мушку, и тогда даже слепой ревматик не промахнется) и стреляя в сгрудившиеся фигурки. Он стрелял и стрелял. Рикетт стрелял из другого окна. Рядом с Ноем стрелял Бернекер; тщательно прицеливаясь и затаив дыхание, он спокойно нажимал на спусковой крючок. Ной услышал резкий скулящий крик. "Кто бы это мог кричать?" - мелькнуло у него в голове. Прошло некоторое время, пока он понял, что кричит сам. Тогда он замолчал. Снизу, с первого этажа, тоже слышалась интенсивная стрельба. Серые фигуры падали и поднимались, ползли и снова падали. Три немца подползли совсем близко и пустили в ход ручные гранаты, однако они не долетели до окна и разорвались у стены дома, не причинив никакого вреда. Рикетт подстрелил всех троих одной очередью. Остальные серые фигурки, казалось, застыли на месте. На мгновенье наступила тишина, неподвижные, как бы задумавшиеся над чем-то фигуры замерли посреди двора. Потом они повернули и побежали прочь. Ной с удивлением наблюдал за ними. Ему никогда не приходило в голову, что они могут не добежать до дома. - Давай, давай! - кричал Рикетт, судорожно перезаряжая винтовку. - Бей фрицев! Бей их! Ной взял себя в руки и тщательно прицелился в одного из вражеских солдат, бежавшего как-то странно, неуклюже прихрамывая. Сумка с противогазом била его по бедру, винтовку он отбросил в сторону. Ной зажмурился и в тот момент, когда солдат заворачивал за сарай, мягко нажал на спусковой крючок, чувствуя тепло металла под пальцем. Солдат неуклюже взмахнул руками и упал. Он больше не двигался. - Так их, Аккерман, так их! - радостно закричал Рикетт. Он был снова у окна. - Вот как надо действовать! Проход между сараями опустел, если не считать серых фигур, которые больше уже не двигались. - Они отступили, - тупо сказал Ной. - Их больше там нет. - Тут он почувствовал, как что-то мокрое прильнуло к его щеке. Это Бернекер целовал его. Он плакал, смеялся и целовал Ноя. - Ложись! - закричал Рикетт. - Прочь от окна! Они нырнули вниз. Через какую-то долю секунды над их головами послышался свист. Пули застучали по стене, ниже "Нормандии". "Очень мило со стороны Рикетта, - спокойно подумал Ной, - просто удивительно". Открылась дверь, и вошел лейтенант Грин. У него были воспаленные, красные глаза, а челюсть, казалось, отвисла от усталости. Он медленно, со вздохом сел на кровать и положил руки между колен. Грин медленно раскачивался взад и вперед, и Ной боялся, что он вот-вот упадет на кровать и заснет. - Мы остановили их, лейтенант, - радостно закричал Рикетт. - Мы здорово им всыпали. Так им, собакам, и надо. - Да, - сказал лейтенант Грин своим пискливым голосом, - мы хорошо поработали. У вас никого здесь не задело? - Нет, в этой комнате никого, - ухмыльнулся Рикетт. - Здесь у нас бывалые ребята! - А в другой комнате Моррисон и Сили, - устало сказал Грин. - А там, внизу, Фаину прострелили грудь. Ной вспомнил, как Фаин, огромный детина с бычьей шеей, говорил ему в госпитальной палате во Флориде: "Война не будет длиться вечно, и потом ты сможешь подобрать себе друзей по вкусу..." - Однако... - Грин внезапно оживился, словно готовясь произнести речь. - Однако... - Он мутными глазами обвел комнату. - Ведь это "Нормандия"? - спросил он. - Да, "Нормандия", - ответил Ной. Грин глупо улыбнулся. - Я, пожалуй, закажу на нее билет, - сострил он. Никто, однако, не засмеялся. - Между прочим, - сказал Грин, протирая глаза, - когда стемнеет, попытаемся отсюда прорваться. Внизу почти не осталось патронов, и, если они опять полезут, мы погибли. Они сделают из нас жаркое с подливкой, - добавил он тихо. - Как стемнеет, действуйте самостоятельно. По два, по три, по два, по три, - визгливо пропел он, - рота будет выходить группами по два-три человека. - Лейтенант, это приказ капитана Колклафа? - спросил Рикетт, все еще стоявший у окна, откуда он, чуть высунувшись, вел наблюдение. - Это приказ лейтенанта Грина, - ответил лейтенант. Он хихикнул, но тут же опомнился и снова придал своему лицу строгое выражение. - Я принял командование, - объявил он официальным тоном. - Разве капитан убит? - спросил Рикетт. - Не совсем так, - ответил Грин. Он вдруг повалился на белое покрывало и закрыл глаза, но продолжал говорить. - Капитан временно ушел в отставку. Он будет готов к вторжению в будущем году. - Грин снова хихикнул. Он продолжал лежать с закрытыми глазами на неровной перине. Затем он внезапно вскочил на ноги. - Вы что-нибудь слышали? - спросил он возбужденно. - Нет, - ответил Рикетт. - Танки, - сказал Грин. - Если до наступления темноты они пустят в ход танки, жаркое с подливкой обеспечено. - У нас есть "базука" и два снаряда, - сказал Рикетт. - Не смеши меня. - Грин отвернулся и стал глядеть на "Нормандию". - Один мой приятель как-то плавал на "Нормандии", - сказал он. - Он был страховым агентом из Нового Орлеана в Луизиане. Между Шербуром и Амброзским маяком его по очереди обработали три бабы... Обязательно, - серьезно добавил он, - пустите в ход "базуку". Ведь она именно для этого и предназначена, не так ли? - Он опустился на четвереньки и пополз к окну. Потом осторожно приподнялся и выглянул наружу. - Я вижу четырнадцать убитых фрицев. Как вы думаете, что затевают оставшиеся в живых? - Он горестно покачал головой и отполз от окна. Ухватившись за ногу Ноя; лейтенант медленно поднялся. - Целая рота, - оказал он, и в его голосе прозвучало удивление, - целая рота погибла за один день. За один день боя. Невероятно, а? Вы, конечно, думаете, что это можно было предотвратить, да? Помните же, как только стемнеет, действуйте самостоятельно и постарайтесь прорваться к своим. Желаю удачи. Он пошел вниз. Оставшиеся в комнате переглянулись. - Ну что ж, хорошо, - угрюмо сказал Рикетт. - Мы еще пока не ранены. Вставайте к окнам. Внизу, в столовой, Джеймисон стоял перед капитаном Колклафом и кричал на него. Джеймисон находился рядом с Сили, когда того ранило в глаз. Они были земляками из небольшого городка в штате Кентукки, дружили с детства и вместе вступили в армию. - Я не позволю тебе этого, проклятый гробовщик! - бешено кричал Джеймисон на капитана, который сидел за темным столом в прежней позе, безнадежно опустив голову на руки. Джеймисон только что услышал, что если ночью они попытаются вырваться из окружения, Сили придется оставить в подвале вместе с другими ранеными. - Ты завел нас сюда, ты и выводи отсюда! Всех до единого! В комнате было еще трое солдат. Они тупо смотрели на Джеймисона и капитана, но не вмешивались. - Да вставай же ты, сукин сын, полировщик гробов! - орал Джеймисон, медленно раскачиваясь взад и вперед над столом. - Какого черта ты здесь уселся? Вставай, скажи что-нибудь. Ведь ты здорово разглагольствовал в Англии! На словах-то ты был герой, когда никто в тебя не стрелял, паршивый бальзамировщик трупов! А еще собирался стать майором к четвертому июля! Эх ты, майор с пугачом!.. Да сними ты эту чертову игрушку. Видеть те могу твоего разукрашенного пистолета! Не помня себя от гнева, Джеймисон перегнулся через стол, выхватил из кобуры капитана украшенный перламутром пистолет и швырнул его в угол. Он попытался сорвать и кобуру, но она не поддавалась. Тогда он выхватил штык и свирепыми, неровными ударами отрезал ее от ремня. Он бросил блестящую кобуру на пол и стал ее топтать. Капитан Колклаф не пошевелился. Остальные солдаты продолжали безучастно стоять у резного дубового буфета. - Мы должны укокошить больше фрицев, чем кто-либо другой в дивизии, ведь так ты нам говорил, кладбищенская собака? Ведь за этим мы и прибыли в Европу? Ты ведь собирался заставить всех нас внести свой вклад, не так ли? А сколько, немцев ты сам убил сегодня, сукин ты сын? А ну, давай, давай поднимайся, поднимайся! - Джеймисон схватил Колклафа за плечи и поставил на ноги. Капитан продолжал оцепенело смотреть вниз, на стол. Когда Джеймисон отступил назад, - Колклаф медленно соскользнул на пол. - Вставай, капитан! - в исступлении кричал Джеймисон, стоя над Колклафом и изо всех сил пиная его ногой. - Произнеси речь. Прочитай нам лекцию о том, как можно потерять целую роту за один день боя. Произнеси речь о том, как оставлять раненых немцам. Расскажи, как надо читать карту, поболтай о воинской вежливости. До смерти хочется тебя послушать. Иди-ка в подвал и прочти Сили лекцию о первой помощи, а заодно посоветуй ему обратиться к священнику насчет осколка в глазу. А ну, давай говори, расскажи нам, как обеспечивать фланги в наступлении, расскажи нам, как мы хорошо подготовлены, расскажи нам, что мы экипированы лучше всех в мире! В комнату вошел лейтенант Грин. - Убирайся отсюда, Джеймисон, - сказал он спокойно. - Возвращайтесь все на свои места. - Я хочу, чтобы капитан произнес речь, - упрямо твердил Джеймисон. - Одну небольшую речь для меня и для ребят, что там, внизу. - Джеймисон, - повторил лейтенант Грин пискливым, но властным голосом, - возвращайся на свое место. Это приказ. В комнате воцарилась тишина. Снаружи застрочил немецкий пулемет; и было слышно, как пули с жалобным свистом застучали о стены. Джеймисон ощупал предохранитель своей винтовки... - Ведите себя как подобает, - сказал Грин тоном школьного учителя, обращающегося к ученикам. - Идите и ведите себя прилично. Джеймисон медленно повернулся и вышел. Трое других последовали за ним. Лейтенант равнодушно взглянул на неподвижно лежавшего на полу капитана Колклафа. Он не помог капитану подняться с пола. Уже почти стемнело, когда Ной увидел танк. Он грозно двигался по проулку, слепо тыча выставленным вперед длинным стволом орудия. - Ну вот, ползут, - сказал Ной, выглядывая из-за подоконника и стараясь не двигаться. Танк вдруг замер, словно его пригвоздили к земле. Гусеницы начали медленно разворачиваться, зарываясь в мягкую глину, стволы пулеметов бестолково заходили в стороны. Ной никогда раньше не видел немецких танков, и этот первый танк словно загипнотизировал его. Танк был такой огромный, такой непроницаемый, такой злобный... "Теперь все, - думал Ной, - ничего не поделаешь". Он был в отчаянии и в то же время испытывал чувство облегчения. Теперь уже все равно ничем не поможешь. Танк освободил его от всего: от необходимости принимать решения, от ответственности. - Иди сюда, - позвал Рикетт. - Я тебе говорю, Аккерман. Ной бросился к окну, где стоял Рикетт с "базукой" в руках. - Сейчас попробую, - сказал Рикетт, - стоит ли чего-нибудь эта чертова штука. Ной пригнулся около окна, а Рикетт положил ствол "базуки" на его плечо. Голова и плечи Ноя возвышались над подоконником, но у него возникло какое-то странное чувство легкости, теперь ему было на все наплевать. Когда танк был так близко от дома, все его защитники были в одинаковой опасности. Ной ровно дышал, терпеливо перенося все манипуляции, которые проделывал Рикетт, устанавливая "базуку" на его плече. - За танком прячутся несколько пехотинцев, - спокойно сказал Ной. - Их там человек пятнадцать. - Сейчас мы им сделаем небольшой сюрприз, - сказал Рикетт. - Стой спокойно. - А я и стою спокойно, - с раздражением ответил Ной. Рикетт продолжал возиться с механизмом "базуки". До танка было около восьмидесяти ярдов, и Рикетт тщательно прицеливался. - Не стреляй, - сказал он Бернекеру, стоявшему у другого окна. - Пусть думают, что здесь никого нет. - Он захихикал, однако Ноя не очень удивил его смех. Танк снова начал двигаться. Он грозно полз вперед, не считая нужным стрелять, словно был уверен в своей силе, парализующей дух вражеских солдат, и знал, что достигнет своей цели и не стреляя. Пройдя несколько ярдов, танк снова остановился. Немцы, наступавшие под его прикрытием, прижались к нему вплотную, чуть не к самым гусеницам. Позади танка застрочил пулемет, беспорядочно поливая огнем весь фасад здания. - Ради бога, стой спокойно, - сказал Рикетт Ною. Ной с силой уперся в оконную раму. Он был уверен, что его сейчас непременно подстрелят. Вся верхняя часть его тела по пояс виднелась из окна, ничем не защищенная. Он смотрел вниз, на качающиеся стволы пулеметов танка, который неясно вырисовывался в сгущающихся сумерках. Наконец Рикетт выстрелил. Медленно рассекая воздух, снаряд полетел в цель. Раздался взрыв. Ной наблюдал из окна, забыв даже пригнуться. Сначала казалось, что ничего не произошло. Потом пушка начала медленно опускаться и замерла, уставившись в землю. В танке раздался взрыв, глухой и глубокий. Несколько струек дыма прорвалось через смотровые щели и люк. Затем послышалось еще несколько взрывов. Танк качнулся и задрожал. Наступила тишина. Танк все еще выглядел злобным и грозным, но больше не двигался. Ной видел, как прятавшиеся за танком пехотинцы побежали назад. Они бежали по проулку; никто по ним не стрелял, и они успели скрыться за углом сарая. - Пожалуй, эта штука неплохо работает, - сказал Рикетт. - Думаю, мы-таки подбили танк. - Он снял базуку с плеча Ноя и прислонил ее к стене. Ной продолжал смотреть в проулок между сараями. Казалось, что ничего не произошло и танк уже много лет был неотъемлемой частью пейзажа. - Ради бога. Ной, - кричал Бернекер. Тут Ной понял, что Бернекер уже давно зовет его. - Ради бога, отойди, наконец, от окна. Внезапно осознав страшную опасность, Ной отпрянул от окна. Его место занял Рикетт, снова с автоматической винтовкой в руках. - Чепуха, - сердито сказал Рикетт, - совершенно незачем оставлять эту ферму. Мы бы могли здесь продержаться до рождества. У этого паршивого торговца пеленками Грина мужества, как у клопа. - Он выстрелил с бедра в сторону проулка. - Эй, вы там, убирайтесь вон, - бормотал он про себя. - Держитесь подальше от моего танка. В комнату вошел лейтенант Грин. - Спускайтесь вниз, - сказал он. - Уже темнеет. Через пару минут начнем выходить. - Я останусь здесь ненадолго, - пренебрежительно заявил Рикетт, - чтобы держать фрицев на расстоянии. - Он помахал Ною и Бернекеру. - А вы все двигайте вперед и, если они вас заметят, драпайте как толстозадые птицы. Ной и Бернекер переглянулись. Им хотелось что-нибудь сказать Рикетту, который стоял у окна с презрительной гримасой на лице, держа винтовку в своих огромных ручищах, но они так и не нашли слов. Рикетт даже не взглянул на них, когда они пошли вслед за лейтенантом Грином вниз, в большую комнату. В комнате пахло потом и порохом, на полу валялись сотни стреляных гильз, раздавленных ногами осажденных. В этой комнате боевая обстановка чувствовалась сильнее, чем в спальне, там, наверху. Мебель была свалена перед окнами, деревянные стулья поломаны и разнесены в щепки, а люди стояли на коленях на полу вдоль стен. В полутьме наступающих сумерек Ной заметил Колклафа, лежавшего на полу в столовой. Он лежал на спине, с вытянутыми по швам руками, уставившись немигающим взглядом в потолок. Из носа у него текло, и время от времени он резко шмыгал - и это был единственный звук, который он издавал. Этот звук напомнил Ною, что и у него самого насморк; он вытащил из заднего кармана пропитанный потом платок цвета хаки и высморкался. В комнате было очень тихо, только назойливо жужжала одинокая муха. Райкер дважды пытался пристукнуть ее каской, но всякий раз промахивался. Ной сел на пол, снял с правой ноги крагу и ботинок и тщательно расправил носок. До чего же приятно было почесать пятку и потом снова натянуть гладкий носок! Солдаты, находившиеся в комнате, с интересом наблюдали за ним, как будто он разыгрывал перед ними какую-то замысловатую и чрезвычайно забавную сценку. Ной надел ботинок, потом крагу, аккуратно зашнуровал ее и натянул поверх нее штанину. Он два раза чихнул так громко, что Райкер даже подскочил от неожиданности. - Будь здоров, - сказал Бернекер, улыбнувшись Ною. Ной улыбнулся ему в ответ и подумал: "Какой чудесный парень!" - Я не могу вам, братцы, посоветовать, как действовать, - сказал вдруг лейтенант Грин. Он стоял сгорбившись у входа в столовую и говорил так, словно заранее подготовил длинную речь, а теперь с удивлением прислушивался к своим коротким, отрывистым фразам. - Я не могу сказать вам, как лучше всего выбраться отсюда. Вы сами сообразите не хуже меня. Ночью вы будете видеть вспышки орудий, а днем будете слышать стрельбу, так что у вас будет общее представление о том, где находятся наши. Карта вам мало чем поможет, и лучше держитесь как можно дальше от дорог. Чем меньше будут группы, тем больше шансов пробраться к своим. Мне очень жаль, что так получилось, но, право, если мы будем сидеть здесь и ждать, то все очутимся в мешке. Если же мы будем действовать мелкими группами, некоторые из нас смогут все-таки прорваться к своим. - Он вздохнул. - А может быть, прорвутся не некоторые, а многие из нас... И даже большинство, - добавил он с напускной бодростью. - Мы сделали все для удобства наших раненых; за ними там, внизу, будут присматривать французы. Если кто-нибудь сомневается, - сказал он, как бы оправдываясь, - можете сойти вниз и убедиться сами. Однако никто не двинулся с места. Сверху доносились короткие очереди. "Это Риккет, - подумал Ной, - там, у окна". - И все же... - невнятно проговорил лейтенант Грин. - И все же... Конечно, все это очень плохо. Но вы должны были быть готовы и к этому. На войне такие случаи всегда возможны. Капитана я попытаюсь взять с собой. С собой, - повторил он усталым голосом. - Если хотите что-нибудь сказать, говорите сейчас... Все продолжали молчать. У Ноя вдруг защемило сердце. - Ну что ж, - сказал лейтенант Грин, - уже стемнело. - Он поднялся, подошел к окну и выглянул наружу. - Да, - повторил он, - уже стемнело. - Он повернулся к находившимся в комнате солдатам. Многие сидели на полу, прислонившись к стене, низко опустив головы. Они напоминали Ною игроков проигрывающей матч футбольной команды в перерыве между таймами. - Итак, - сказал лейтенант Грин, - нет смысла больше откладывать. Кто хочет пойти первым? Никто не пошевелился, никто даже не поднял головы. - Будьте осторожны, - продолжал лейтенант Грин, - когда доберетесь до наших линий. Не обнаруживайте себя, пока не убедитесь абсолютно точно, что они знают, что вы американцы. Кому охота получить пулю от своих? Так кто пойдет первым? Опять никто не пошевелился. - Мой совет, - снова начал лейтенант Грин, - выходить через кухню. Там есть сарайчик, который может служить прикрытием, а до изгороди оттуда не больше тридцати ярдов. Вы, надеюсь, понимаете, что я больше не приказываю вам. Решайте сами. А сейчас кому-то надо идти... По-прежнему никто не двигался с места. "Это невыносимо, - думал Ной, сидя на полу, - просто невыносимо". Он поднялся. - Хорошо, - сказал он, потому что ведь кто-то должен был это сказать. - Я пойду. - Он чихнул. Встал и Бернекер. - Я тоже иду, - сказал он. Встал и Райкер. - А, черт с ним, пойду и я. Встали Каули и Демут. По каменному полу зашаркали ботинки. - Где эта проклятая кухня? - спросил Каули. "Райкер, Каули, Демут, - подумал Ной... - Памятные имена... Ну что ж, сейчас мы можем начинать бой сначала". - Хватит, - сказал Грин. - Для первой группы достаточно. Все пятеро вышли в кухню. Никто из оставшихся даже не посмотрел им вслед, никто не сказал ни слова. Люк в кухонном полу, ведущий в подвал, был открыт. Из подвала сквозь пыльный воздух пробивался слабый свет свечи. Оттуда доносились клокочущие звуки и хриплые стоны умирающего Фаина. Ной решил не смотреть в подвал. Лейтенант Грин очень осторожно приоткрыл кухонную дверь. Она издала резкий скрип, и солдаты замерли. Сверху все еще доносились автоматные очереди. "Это Рикетт, - подумал Ной. - Он ведет войну на свой страх и риск". Ночной воздух был насыщен сыростью и запахами деревни; из полуоткрытой двери доносился терпкий, тяжелый запах коровника. Ной тихо чихнул в кулак. Он оглянулся, как бы извиняясь. - Желаю-удачи, - сказал лейтенант Грин. - Итак, кто идет? Люди, собравшиеся на кухне среди медных кастрюль и больших молочных бидонов, глядели в приоткрытую дверь на бледную полоску ночного неба. "Это невыносимо, - снова подумал Ной, - просто невыносимо. Нельзя больше так стоять". Он решительно шагнул к двери мимо Райкера. Ной глубоко вздохнул, говоря себе: "Только не чихать, только не чихать". Потом пригнулся и шмыгнул за дверь. Осторожными шагами, сжимая обеими руками винтовку, чтобы, не дай бог, она не стукнулась о что-нибудь, Ной начал красться к сараю. Он не прикасался к спусковому крючку, так как не мог вспомнить, опущен предохранитель или нет. Он надеялся, что идущие за ним позаботились поставить свои винтовки на предохранитель, так что они не подстрелят его, если даже споткнутся. Ботинки Ноя хлюпали по жидкой грязи, расстегнутые ремешки каски били по щекам у самого уха, и этот слабый звук казался ему невыносимо громким. Когда Ной в непроглядной тьме добрался до сарая и прислонился к пахнущим коровами бревнам, он первым делом застегнул ремешки каски под подбородком. Темные тени одна за другой отделялись от кухонной двери и двигались через двор. Дыхание подходивших солдат казалось Ною необыкновенно громким и тяжелым. Из подвала дома послышался протяжный крик, и эхо его далеко разнеслось в вечернем безветренном воздухе. Ной плотно прижался к стене сарая, но все было тихо... Потом он лег на живот и пополз по направлению к изгороди, смутно выделявшейся на фоне неба. Где-то очень далеко были видны слабые вспышки артиллерийских выстрелов. Вдоль изгороди тянулась канава. Ной соскользнул в нее и замер. Он старался дышать легко и ровно. Шум, который производили двигавшиеся за ним люди, казался очень громким, но не было никакой возможности сделать им знак быть потише. Один за другим все доползли до канавы и, скользнув в нее, залегли рядом с Ноем. Сбившись в кучу на мокрой траве на дне канавы, они так громко дышали, что казалось, противник сразу обнаружит их местонахождение. Они лежали, не двигаясь, навалившись друг на друга, и Ной понял, что каждый ждет, чтобы кто-то другой пошел первым. "Они хотят, чтобы это сделал я, - с негодованием подумал Ной. - А с какой стати?" Однако он все-таки поднялся и посмотрел через изгородь в сторону артиллерийских вспышек. По другую сторону изгороди было открытое поле. В темноте Ной смутно различал какие-то движущиеся тени, но не мог сказать, люди это или коровы. Одно было ясно: бесшумно пробраться через изгородь невозможно. Ной дотронулся до ноги ближайшего солдата, давая ему знать, что он двинулся дальше, и пополз по дну канавы, вдоль изгороди, все больше удаляясь от фермы. Один за другим остальные солдаты ползли за ним. Ной полз медленно, останавливаясь через каждые пять ярдов и внимательно прислушиваясь; он чувствовал, что обливается потом. Кустарники, образовавшие живую изгородь, росли вплотную друг к другу. Их листья тихонько шептались в порывах ветра, шелестевшего над головой. Иногда он слышал шорох: какой-то маленький зверек в страхе убегал в сторону; однажды раздался глухой звук хлопающих крыльев: потревоженная птица вспорхнула с ветки. Никаких признаков немцев пока не было. "Быть может, - думал Ной, пока полз, вдыхая затхлый запах глины со дна сырой канавы, - быть может, нам все-таки удастся прорваться". Его рука натолкнулась на что-то твердое. Он напрягся и замер. Лишь правая рука медленно ощупывала предмет. "Что-то круглое, - размышлял он, - что-то металлическое - это..." Тут его рука наткнулась на что-то мокрое и липкое, и Ной понял, что перед ним лежит мертвец. Ощупав каску и затем лицо, он понял, что пуля попала прямо в лоб. Ной чуть подался назад и обернулся. - Бернекер, - прошептал он. - Что? - Голос Бернекера слышался откуда-то издалека, и Ною казалось, что он задыхается. - Впереди меня мертвец. - Что? Я тебя не слышу. - Здесь труп. Мертвец. - А кто он? - А черт его знает, - раздраженно прошептал Ной, возмущаясь тупостью Бернекера. - Откуда, черт возьми, я знаю? - Он чуть не рассмеялся, вдруг осознав всю нелепость этого разговора. - Передай об этом по цепочке, - еще раз прошептал он. - Что? В этот момент Ной ненавидел Бернекера всеми фибрами своей души. - Передай по цепочке, чтобы они не наделали каких-нибудь глупостей, - сказал Ной несколько громче. - Ладно, - сказал Бернекер. - Сейчас передам. Затем Ной услышал позади отрывистый шепот. - Все в порядке, - сообщил наконец Бернекер. - Все поняли. Ной медленно переполз через мертвое тело. Его руки задержались на сапогах убитого, и он сразу понял, что это немец, так как американцы не носят сапог. Он чуть было не остановился, чтобы сообщить об этом открытии другим. Стало как-то легче на душе от сознания, что труп был чужой. Потом он вспомнил, что американские парашютисты тоже носят сапоги, и подумал, что это мог быть один из них. Продолжая ползти, он ломал голову над этой загадкой, и умственное напряжение помогало ему забыть усталость и страх. "Нет, - решил он, - у парашютистов сапоги со шнурками, а эти были без шнурков. Нет, это был немец. В канаве лежал мертвый фриц". Он должен был понять это по форме каски, хотя, продолжал рассуждать он, все каски очень похожи одна на другую, а ему никогда раньше не приходилось притрагиваться к немецкой каске. Он дополз до конца поляны. Канава и изгородь изгибались под прямым углом и тянулись по краю поля. Ной осторожно пошарил рукой впереди себя. В изгороди было небольшое отверстие, а там, по другую сторону ее, проходила узкая дорога. "Все равно придется пересекать эту дорогу, почему же не сделать это сейчас?" - размышлял Ной. Он повернулся к Бернекеру. - Послушай, - прошептал он, - сейчас я перелезу через изгородь. - Хорошо, - ответил шепотом Бернекер. - Там с другой стороны есть дорога. - Хорошо. В эту минуту они услышали шаги людей и металлическое позвякивание снаряжения. Кто-то осторожно шел по дороге. Ной зажал рукой рот Бернекера. Они прислушались. Насколько можно было судить по звукам, по дороге шли три или четыре человека. Переговариваясь друг с другом, они медленно прошли мимо. Это были немцы. Хотя Ной не знал ни слова по-немецки, он слушал, в напряжении подняв голову, как будто все, что ему удастся услышать, будет иметь для него величайшее значение. Немцы прошли неторопливой спокойной походкой, как ходят часовые, которые скоро снова вернутся назад. Голоса постепенно затерялись в шорохах ночи, однако Ной еще долго слышал звук шагов. Райкер, Демут и Каули подползли к тому месту, где, привалившись к стенке канавы, их поджидал Ной. - Давайте пересечем дорогу, - прошептал Ной. - К черту, - услышал Ной голос Демута, хриплый и дрожащий. - Если хочешь идти - иди. А я остаюсь здесь. Вот в этой самой канаве. - Они сцапают тебя утром, как только станет светло... - настаивал Ной, вопреки всякой логике чувствуя себя ответственным за то, чтобы провести Демута и остальных через дорогу, лишь потому, что он вел их за собой до сих пор. - Здесь нельзя оставаться. - Нельзя? - спросил Демут. - Послушай-ка: кто хочет, чтобы ему оторвало задницу, тот пусть идет. Только без меня. Тут Ной понял, что Демут сдался, как только услышал голоса немцев, уверенных в себе и ни от кого не прячущихся. Для Демута война окончилась. Отчаяние или храбрость, которые помогли ему преодолеть первые двести ярдов от крестьянского дома, покинули его. "Возможно, он и прав, - подумал Ной, - быть может, это самый разумный выход..." - Ной... - Это был голос Бернекера, в нем звучала с трудом сдерживаемая тревога. - Что ты думаешь делать? - Я? - спросил Ной. Потом, зная, что Бернекер полагается на него, шепотом ответил: - Я перелезу через изгородь. Думаю, что Демуту не стоит оставаться здесь. - Он замолчал, ожидая, что кто-нибудь передаст это Демуту. Но все молчали. - Ну ладно, - сказал Ной. Он осторожно полез через изгородь. Капли воды с мокрых веток падали на его лицо. Дорога неожиданно оказалась довольно широкой. Она была сильно разбита. Он поскользнулся на своих резиновых подошвах и чуть было не упал. Когда он качнулся в сторону, чтобы удержать равновесие, что-то мягко звякнуло, но ему ничего не оставалось, как идти вперед. По другую сторону дороги, шагах в двадцати, он заметил разрыв в изгороди, проделанный танком, придавившим к земле гибкие сучья. Он шел, согнувшись, держась поближе к кромке дороги, чувствуя себя беззащитным и словно обнаженным. Позади он слышал шаги остальных. Он подумал о Демуте, который лежал теперь один по другую сторону дороги. Интересно, что он чувствует в этот момент, одинокий, готовый с первыми лучами солнца сдаться в плен первому немцу в надежде, что этот немец что-нибудь слышал о Женевской конвенции? [международное соглашение об обращении с военнопленными, заключенное в Женеве в 1929 году] Далеко позади он услышал треск автоматической винтовки. Это Рикетт, который никогда ни перед чем не отступал, и теперь, сыпля отборной бранью, стрелял из окна спальни со второго этажа. Потом открыл огонь автомат. Казалось, стреляют не далее чем в тридцати шагах; впереди были хорошо видны яркие вспышки выстрелов. Послышались крики на немецком языке и выстрелы из винтовок. Ной шумно и быстро бежал к бреши в изгороди, и, пока не ринулся в нее, все время над его головой капризно и жалобно посвистывали пули. Он слышал топот бежавших за ним товарищей, их ботинки звонко хлюпали по глине и с хрустом давили упрямые сучья поваленной изгороди. Стрельба усиливалась, следы трассирующих пуль были видны над дорогой в ста ярдах впереди, однако пули проносились высоко над их головами. Видя, как трассирующие пули без толку бьют по верхушкам деревьев, Ной испытывал некоторое облегчение и чувство безопасности. Перебравшись через изгородь, Ной побежал прямо через поле. Остальные бежали за ним. Слева слышались громкие удивленные крики на немецком языке, впереди беспорядочно перекрещивались трассы: видимо, стреляли просто наугад. Ной чувствовал, что задыхается, в груди у него жгло, и ему казалось, что он бежит ужасно медленно. "Мины, - вдруг смутно вспомнил он, - ведь мины расставлены по всей Нормандии". Тут он увидел впереди себя маячившие в темноте неясные силуэты и чуть было не выстрелил на бегу. Но силуэты издавали какие-то нечеловеческие низкие звуки, и он различил рога, торчащие на фоне неба. Потом он бежал вместе с четырьмя или пятью коровами, стараясь уйти подальше от стрельбы, то и дело натыкаясь на их мокрые, пахнущие молоком бока. Одна из коров упала, сбитая пулей. Ной споткнулся о нее и тоже упал. Корова конвульсивно била ногами и пыталась встать, но не могла и тут же падала снова. Остальные солдаты пронеслись мимо. Ной вскочил и побежал вслед за ними. В легких у него клокотало, и казалось, он уже не может сделать ни шагу больше. Но он продолжал бежать, выпрямившись во весь рост, не обращая внимания на пули, потому что пронизывающая, жгучая боль где-то посередине туловища не позволяла ему согнуться. Он обогнал одну бегущую фигуру, затем другую, третью... Он слышал тяжелое, хриплое дыхание солдат и удивлялся, что может так быстро бежать, обгоняя других. Важно было пересечь поле и добежать до следующей изгороди, до следующей канавы, пока немцы не направили на них прожекторы. Но в ту ночь у немцев не было настроения освещать местность, и стрельба постепенно почти прекратилась. Ной пробежал последние тридцать шагов до изгороди, черной тенью вырисовывавшейся на фоне неба. Из густой листвы высились деревья, посаженные вдоль изгороди с равными интервалами. Ной бросился на землю. Он лежал, тяжело дыша, воздух со свистом врывался в его легкие. Остальные, один за другим попадали рядом с ним. Они лежали лицом вниз, вцепившись в мокрую землю, с трудом переводя дыхание, не в состоянии вымолвить ни слова. Над их головами со свистом пролетали трассирующие пули. Вдруг направление трасс изменилось, стрельба переместилась в другой конец поля. Оттуда послышалось неистовое мычание, топот копыт и сердитый, заглушенный расстоянием окрик на немецком языке. Пулеметчик услыхал и перестал расстреливать коров". Наступила тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием четырех человек. Прошло много времени, прежде чем Ной сел. "Смотри-ка, опять я первый, - отметила какая-то отдаленная, сохранившая еще способность рассуждать частица его мозга. - Райкер, Каули, - подумал он с ребяческой радостью, которая совершенно не вязалась с потным, задыхающимся человеком, сидевшим согнувшись на темной земле, - Райкер, Каули, Демут, Рикетт - всем им придется просить у меня прощения за то, что они делали во Флориде..." - Ну что ж, - спокойно сказал Ной, - пошли дальше, а то опоздаем к завтраку. Один за другим все сели. Они огляделись. В темноте не было слышно никаких звуков, не заметно было никакого движения. Со стороны фермы доносились очереди автоматической винтовки: Рикетт все еще огрызался, бросая вызов врагу. Впрочем, все это теперь не имело к ним никакого отношения. Где-то далеко шла бомбежка. Яркие трассы снарядов на фоне черного неба и короткие вспышки разрывов напоминали фейерверк в старом немом фильме. "Немецкие самолеты бомбят побережье, - подумал Ной. - Конечно, это немцы: ведь наши не летают ночью в том районе". - Он был доволен, что его мозг так трезво и четко воспринимает и анализирует впечатления. "Нам остается, - рассуждал он про себя, - лишь двигаться в этом направлении, продолжать двигаться - вот и все..." - Бернекер, - решительно прошептал Ной, вставая на ноги, - возьмись за мой ремень, а ты, Каули, держись за ремень Бернекера, а Райкер пусть держится за Каули, чтобы нам не потеряться. Все послушно встали и взяли друг друга за ремни. Потом, цепочкой, с Ноем во главе, они пошли в темноту по направлению к длинным огненным линиям, бороздившим горизонт. На рассвете они увидели пленных. Было достаточно светло, и уже не было необходимости держаться за ремень соседа. Они лежали за изгородью, готовясь пересечь узкую мощеную дорогу, когда отчетливо услыхали размеренное шарканье ног приближающихся людей. Через некоторое время показалась колонна американцев человек в шестьдесят. Они шли медленно, вразвалку, еле волоча ноги. Их сопровождали шесть немцев, вооруженных автоматами. Они прошли в десяти шагах от Ноя. Он внимательно вглядывался в лица, на которых прочел смешанное чувство стыда и облегчения и то ли непроизвольное, то ли нарочитое выражение тупого безразличия. Пленные не смотрели ни друг на друга, ни на конвоиров, ни на окружающую природу. Окутанные сырой предрассветной дымкой, они медленно плелись в каком-то тупом раздумье, и негромкое, нестройное шарканье ботинок было единственным звуком, сопровождавшим их шествие. Пленным идти было значительно легче, чем конвоирам, так как у них не было ни винтовок, ни ранцев, ни снаряжения. Колонна прошла совсем рядом, и Ной не мог отделаться от какого-то странного чувства при виде шестидесяти американских солдат, шагающих в некоем подобии строя по дороге, засунув руки в карманы, безоружных, не обремененных никакой ношей. Они прошли по дороге и исчезли из виду, звук их шагов постепенно замирал среди покрытых росой живых изгородей. Ной повернулся и поглядел на своих товарищей. Приподняв головы, они все еще смотрели туда, где скрылись пленные. Лица Бернекера и Каули не выражали ничего, кроме какой-то неясной зачарованности и любопытства. Но у Райкера было какое-то странное выражение лица. Ной взглянул на него и тут же понял, что на лице Райкера, покрытом грязной щетиной, в его покрасневших и опухших глазах было то же смешанное выражение стыда и облегчения, которое он видел на лицах только что прошедших солдат. - Я хочу вам что-то сказать, ребята, - сказал Райкер каким-то изменившимся, сиплым голосом. - Мы действуем неправильно. - Он не смотрел ни на Ноя, ни на других; его взгляд был устремлен на дорогу. - Нам никогда не прорваться к своим, если мы будем держаться все вместе, вчетвером. Единственный выход - разделиться и пробираться поодиночке. - Он замолчал. Никто не проронил ни слова. Райкер пристально смотрел на дорогу. В его ушах, в его памяти все еще звучало мерное шарканье ног пленных американцев. - Надо же понимать, - хрипло сказал Райкер. - Четыре парня вместе - слишком уж большая мишень, а один всегда может хорошо спрятаться. Не знаю, как вы, а я пойду своей дорогой. Райкер ждал какого-нибудь ответа, но все молчали. Они лежали на мокрой траве у самой изгороди, на их лицах было написано безразличие. - Ну что ж, другого такого случая не будет, - проговорил Райкер. Он встал и после короткого колебания полез через изгородь. Все еще полусогнувшись, он остановился на обочине дороги, огромный, похожий на медведя. Его толстые, сильные руки с черными от грязи ладонями неуклюже свисали, доставая почти до колен. Затем он зашагал по дороге в ту сторону, куда ушли пленные. Ной и остальные двое наблюдали за Райкером. По мере того как он удалялся, его фигура распрямлялась. Было в ней что-то необычное, но Ной никак не мог понять, что именно. Потом, когда Райкер был уже шагах в пятидесяти и зашагал быстро и энергично, Ной, наконец, понял в чем дело. Райкер был без оружия. Ной посмотрел на то место, где только что лежал Райкер. Его винтовка валялась на траве, ствол был забит грязью. Ной снова взглянул на Райкера. Большая неуклюжая фигура с каской на голове над широченными плечами двигалась теперь очень быстро, почти бегом. Когда он дошел до первого поворота дороги, его руки нерешительно поднялись вверх и застыли над головой. Так он и скрылся с глаз Ноя - бегущий рысцой с высоко поднятыми над головой руками. - Одного солдата можно вычеркнуть, - сказал Бернекер. Он дотянулся до брошенной винтовки, машинально вынул из нее обойму, отвел назад затвор, достал из патронника патрон и положил его вместе с обоймой себе в карман. Ной встал, за ним поднялся Бернекер. Каули колебался. Потом, тяжело вздохнув, он тоже поднялся. Ной полез через изгородь и пересек дорогу. Двое других быстро последовали за ним. Откуда-то издалека, со стороны побережья, был слышен непрекращающийся грохот орудий. "Во всяком случае, - подумал Ной, медленно и осторожно пробираясь вдоль изгороди, - во всяком случае, наша армия все еще во Франции". Дом и прилегающий к нему коровник казались необитаемыми. Во дворе, задрав ноги, лежали две дохлые коровы, начинавшие уже раздуваться. Однако большое серое каменное здание, на которое они смотрели через край кана