вы, где лежали, выглядело мирным и безопасным. Они уже совсем обессилели-и шли как одурманенные, в каком-то тупом оцепенении, медленно передвигая ноги и то и дело припадая к земле. Ной был уверен, что, если бы сейчас потребовалось бежать, он не смог бы сделать ни шагу. Несколько раз они видели немцев, часто слышали их голоса, а однажды - Ной не сомневался в этом - два немца на мотоцикле заметили их как раз в тот момент, когда они бросились ничком на землю. Однако немцы только немного сбавили скорость, посмотрели в их сторону и продолжали путь. Трудно было понять, что именно - страх или высокомерное безразличие удержало немцев от того, чтобы преследовать их. Каули двигался с трудом, он тяжело дышал, из его ноздрей с шумом вырывался воздух. Перелезая через изгороди, он дважды падал. Он тоже пытался бросить свою винтовку, и Ною с Бернекером пришлось целых десять минут уговаривать его не делать этого. С полчаса Бернекер тащил винтовку Каули вместе со своей, пока тот не попросил ее обратно. Надо было отдохнуть. Они не спали уже два дня и со вчерашнего дня ничего не ели, а коровник и дом выглядели такими надежными. - Снимите каски и оставьте их здесь, - сказал Ной. - Станьте во весь рост и идите не спеша. Чтобы достигнуть коровника, надо было пройти шагов семьдесят по открытому полю. Если идти непринужденно, то, пусть даже их и заметят, их могут принять за немцев. К тому времени уже стало обычным, что Ной принимал решения и отдавал приказания. Остальные беспрекословно подчинялись. Они встали и с винтовками на ремень двинулись по направлению к коровнику, стараясь идти как можно непринужденнее. Атмосферу безмолвия и необитаемости, царившую вокруг зданий, подчеркивали доносившиеся издалека звуки канонады. Дверь в коровник была открыта. Они прошли мимо начавших разлагаться трупов коров и вошли внутрь. Ной огляделся. Он заметил лестницу, которая вела сквозь пыльный мрак вверх, на сеновал. - Полезли наверх, - сказал Ной. Первым медленно полез Каули. За ним молча начал карабкаться Бернекер. Ной ухватился за перекладину лестницы и глубоко вздохнул. Потом посмотрел вверх. Он насчитал двенадцать перекладин. Ной покачал головой: это казалось ему непреодолимым препятствием. Но он все же полез, отдыхая на каждой перекладине. Лестница была рассохшаяся и старая, запах коровника становился все тяжелее, пыль все сгущалась по мере того, как он поднимался наверх. Ной чихнул и чуть не упал. На последней перекладине он долго отдыхал, собираясь с силами, чтобы сделать последний бросок на чердак. Бернекер встал на колени и, подхватив его под мышки, с силой подтянул кверху. Ной, наконец, взобрался на сеновал и повалился на пол, благодарный Бернекеру и удивленный его силой. Он сел, потом подполз к маленькому окошку в дальней стороне чердака и выглянул наружу. Ярдах в пятистах заметно было какое-то оживление: двигались грузовики, шныряли маленькие фигурки. Впрочем, сверху все это выглядело таким далеким и совсем не опасным. В полумиле виднелось зарево пожара: медленно догорал крестьянский дом, но и это казалось обыденным и не имеющим значения. Ной отвернулся от окна и замигал глазами. Бернекер и Каули вопросительно смотрели на него. - Вот мы и нашли себе дом, - сказал Ной. Он глупо заулыбался, считая, что сказал что-то умное и ободряющее. - Не знаю, как вы, а я думаю вздремнуть. Ной осторожно положил винтовку и растянулся на полу. Он закрыл глаза, прислушиваясь, как устраиваются Каули и Бернекер. Он заснул, но через десять секунд проснулся, почувствовав, что солома щекочет ему шею. Ной дернул головой, как будто разучился управлять своим телом. Где-то поблизости упали два снаряда, и ему пришла в голову неприятная мысль, что одному из них надо сторожить, пока спят другие. Он решил, что надо немедленно обсудить это с Каули и Бернекером, но тут же снова заснул. Когда он проснулся, было почти темно. Странный тяжелый грохот наполнял коровник, сотрясая стены и пол. Ной долго лежал не шевелясь. Какое наслаждение растянуться на ворохе соломы, вдыхая сухой аромат старых злаков и запах дохлой скотины, не двигаться, не думать, не стремиться узнать причину шума, не беспокоиться о том, что ты голоден и страдаешь от жажды, что находишься далеко от дома. Он осмотрелся. Бернекер и Каули все еще спали. Каули громко храпел, Бернекер спал тихо. В сумеречном свете сеновала его лицо казалось детским, черты его смягчились. Ной поймал себя на том, что с нежной улыбкой смотрит на спокойно и безмятежно спящего Бернекера. Потом он вспомнил, где они находятся, и шум снаружи окончательно привел его в себя. Мимо их убежища двигались тяжелые грузовики, множество лошадей тащили поскрипывающие повозки. Ной медленно сел. Он подполз к окну и выглянул. Мимо шли немецкие грузовики, в кузовах безмолвно сидели солдаты. Они направлялись через пролом в изгороди на соседнее поле, где другие машины и повозки грузились снарядами. Ной понял, что перед ним большой склад боеприпасов и что сейчас, в сгущающихся сумерках, когда не угрожает опасность налета авиации, немецкие артиллерийские части подвозят боеприпасы для завтрашнего боя. Сощурившись, чтобы лучше видеть сквозь дымку в наступающей темноте, он наблюдал, как солдаты поспешно и молчаливо таскают длинные, похожие на корзины с провизией для пикника, плетенки с 88-миллиметровыми снарядами и грузят их на машины и повозки. Было странно видеть такое скопление лошадей: они казались пришельцами из прежних войн. Эти большие, грузные, терпеливые животные и люди, стоящие рядом, держа их за поводья, выглядели старомодными и неопасными. "Да-а, - невольно подумал Ной, - там, в дивизионной артиллерии дорого бы дали, чтобы узнать об этом складе". Он пошарил в карманах и нашел огрызок карандаша. Последний раз он писал им на десантном судне письмо Хоуп... Сколько дней назад это было? Тогда ему казалось, что он нашел отличный способ забыть, где он находится, забыть о снарядах, искавших его в волнах океана. Но он так и не закончил письма. "Моя дорогая, я думаю о тебе все время... (Обычные, банальные слова; казалось бы, в такие минуты надо писать о чем-то более важном, о чем-нибудь, ранее скрытом в тайниках души.) Очень скоро мы пойдем в бой, правда, и сейчас мы уже, можно сказать, в бою, хотя и трудно поверить, что во время боя можно сидеть вот так и писать письмо жене..." Он не закончил тогда письма: рука начала прыгать, и пришлось отложить в сторону и карандаш и письмо. Он обшарил все карманы, но письма так и не нашел. Тогда он достал бумажник и вытащил из него фотографию Хоуп с малышом. На обратной стороне фотокарточки рукой Хоуп были написаны слова. "Несчастная мать и беззаботное дитя". Ной снова выглянул в окно. Примерно в полумиле от артиллерийского склада, в створе с ним, виднелся шпиль церкви. Ной тщательно нанес на обратную сторону карточки церковь и отметил расстояние. Ярдах в пятистах к западу виднелось четыре домика - их он тоже нанес на схему и критически посмотрел на нее. "Сойдет", - подумал он. Если ему удастся когда-нибудь добраться до своих, она пригодится. Он взглянул на солдат, аккуратно складывавших плетенки под прикрытием деревьев примерно в восьмистах ярдах от церкви и в пятистах ярдах от четырех домиков. По другую сторону поля, где находился склад, проходила асфальтированная дорога, которую он тоже нанес на схему, тщательно отметив все ее изгибы. Потом сунул фотографию обратно в бумажник. Он с новым интересом обозревал местность. Некоторые повозки и грузовики свернули на проселочную дорогу, которая пересекала шоссе ярдах в шестистах от места, где он находился, потом они скрылись из виду за небольшой рощицей, но по другую сторону ее больше не появлялись. "В этой рощице должна быть батарея, - подумал Ной. - Позднее можно будет пойти и проверить самому. Это тоже может представить интерес для дивизии". Теперь он почувствовал нетерпение и жажду деятельности. Было невыносимо сидеть здесь, держа все эти сведения в кармане, и знать, что, может быть, в каких-нибудь пяти милях отсюда дивизионные пушки бьют вслепую по пустому полю. Он отошел от окна, приблизился к спящим товарищам и наклонился было, чтобы разбудить Бернекера, но передумал. Пусть отдохнут еще минут пятнадцать, пока совсем стемнеет и можно будет выбраться из коровника. Ной вернулся к окну. Как раз под ним проезжала тяжело груженная повозка. Солдат медленно вел под уздцы лошадей, усердно мотавших головами. Два других солдата шли по бокам поскрипывающей повозки; они были похожи на крестьян, возвращающихся с поля после трудового дня. Они шли, не поднимая головы, в раздумье уставившись в землю, прямо перед собой. Один солдат опирался рукой о край повозки. Повозка проскрипела по направлению к складу. Ной тряхнул головой, отошел от окна и разбудил Бернекера и Каули. Они находились на берегу канала. Канал был не очень широким, но трудно было определить, насколько он глубок, а маслянистая поверхность воды зловеще блестела в лунном свете. Они лежали шагах в десяти от берега за низкими кустиками, с опаской поглядывая на покрытую мелкой рябью воду. Было время отлива, и противоположный берег канала темной массой возвышался над поверхностью воды. Насколько можно было судить, ночь была на исходе, и скоро должен был наступить рассвет. Каули все время ворчал, когда Ной вел их мимо замаскированной батареи, но не отставал от товарищей. - Черт побери, - раздраженно шептал он, - нашли время гоняться за медалями. - Но Бернекер поддержал Ноя, и Каули пришлось покориться. Однако сейчас, когда они лежали в мокрой траве, глядя на неподвижную полоску воды, Каули неожиданно заявил: - Это не для меня. Я не умею плавать. - Я тоже не умею плавать, - сказал Бернекер. Откуда-то с другой стороны канала застрочил пулемет, и несколько трассирующих пуль пролетело над их головами. Ной вздохнул и закрыл глаза. Ведь это был американский пулемет, потому что он стрелял по ним, значит, в сторону противника. Он был так близко, их разделяло каких-нибудь двадцать ярдов воды, не больше, и они не могли переплыть... Его жгла спрятанная в бумажнике фотография, на обратной стороне которой, поверх надписи Хоуп, была нарисована схема с аккуратно помеченным складом боеприпасов, батареей и небольшим танковым резервом, мимо которого они прошли. Двадцать ярдов воды! Сколько времени он пробирался к своим, каких это стоило трудов! Если он не переправится через канал сейчас, то к своим ему уже никогда не попасть. Можно разорвать фотографию и сдаться в плен. - Может быть, здесь не очень глубоко, - сказал Ной. - Вода-то ведь спала. - Я не умею плавать, - повторил Каули упрямым и испуганным голосом. - Ну, а ты, Бернекер? - сказал Ной. - Я попробую, - медленно произнес Бернекер. - Каули, а ты?.. - Я утону, - прошептал Каули. - Перед вторжением во Францию мне приснился сон, что я утонул. - Я буду тебя поддерживать, - сказал Ной. - Я умею плавать. - Я утонул, - твердил Каули. - Я ушел под воду и утонул. - Наши ведь совсем рядом, по ту сторону канала, - уговаривал его Ной. - Нас застрелят, - сказал Каули. - Никто не станет задавать вопросов, ни свои, ни чужие. Нас увидят в воде и откроют огонь. Да к тому же я все равно не умею плавать. Ною хотелось кричать. Ему хотелось уйти от Каули, уйти от Бернекера, от блестевшего в свете луны канала, уйти от шальных пуль и закричать что есть силы. Пулемет заработал снова. Все трое наблюдали за пролетавшими над головами трассирующими пулями. - Этот сукин сын нервничает, - сказал Каули. - Такой не будет задавать вопросов. - Раздевайтесь, - сказал Ной спокойным голосом. - Снимайте все на случай, если там глубоко. - Он начал расшнуровывать ботинки. По шороху справа он понял, что Бернекер тоже начал раздеваться. - Я не буду раздеваться, - сказал Каули. - С меня хватит. - Каули... - начал было Ной. - Я с тобой больше не разговариваю. Достаточно я тебя наслушался. Я не знаю, черт возьми, что вы думаете делать, но мне с вами не по пути. - В голосе Каули зазвучали истерические нотки. - Еще там, во Флориде, я считал тебя сумасшедшим, а сейчас, я думаю, ты еще больше сумасшедший, чем тогда. Я же сказал, что не умею плавать, я не умею плавать... - Он уже почти кричал. - Тихо ты, - резко прикрикнул Ной. Он готов был пристрелить Каули, если бы можно было сделать это без шума. Каули замолчал. Ной слышал, как он тяжело дышит в темноте. Ной раздевался не спеша. Он снял краги, ботинки, куртку и штаны, длинные шерстяные кальсоны, стянул сорочку и шерстяную нательную рубашку с длинными рукавами. Потом снова надел сорочку и аккуратно застегнул ее, так как в ней находился бумажник со схемой. Холодный ночной воздух охватил его голые ноги. Он начал сильно дрожать. - Каули, - прошептал он. - Убирайся к черту, - огрызнулся тот в ответ. - Я готов, - сказал Бернекер ровным, бесстрастным голосом. Ной поднялся и начал спускаться вниз к каналу. Позади себя он слышал осторожные шаги Бернекера. Трава под босыми ногами казалась очень холодной и скользкой. Он пригнулся и пошел быстрее. Дойдя до берега, он не стал дожидаться Бернекера, а сразу же вошел в воду, стараясь производить как можно меньше шума. Но, входя в воду, он поскользнулся, голова его сразу ушла под воду и он порядком наглотался. Плотная, соленая вода попала в нос, он задыхался, болела голова. Ной отчаянно барахтался, пытаясь встать на ноги, и, когда, наконец, ему это удалось, оказалось, что голова его остается над водой. У берега, во всяком случае, глубина была не более пяти футов. Он посмотрел вверх и увидел бледное пятно - лицо Бернекера, глядевшего на него. Затем Бернекер соскользнул в воду рядом с Ноем. - Держись за мое плечо, - сказал Ной и тут же почувствовал через мокрую ткань рубашки, как пальцы Бернекера судорожно вцепились ему в плечо. Они медленно двинулись по дну. Оно было вязким, и Ной ужасно боялся водяных змей. Под ноги то и дело попадались раковины, и Ной еле удержался, чтобы не вскрикнуть от боли, когда порезал палец об острый край. Они упорно шли вперед, ощупывая ногами каждую ямку, каждое углубление. Вода доходила Ною до плеч, и он уже чувствовал слабое течение морского прилива. Снова застрочил пулемет, и они остановились. Однако пули пролетали высоко над головами и значительно правее: вероятно, пулеметчик стрелял наобум, просто в сторону немцев. Шаг за шагом они приближались к другому берегу канала. Ной надеялся, что Каули следит за ними и видит, что можно пройти по дну, что ему не придется плыть... Потом стало глубже. Ной почти совсем ушел под воду, но у Бернекера, который был на голову выше Ноя, рот и нос были пока еще над водой, и он помогал Ною, крепко держа его под мышки. Противоположный берег становился все ближе и ближе. Уже можно было чувствовать горьковатый запах соли и гниющих моллюсков - совсем как на рыболовецкой пристани в далекой Америке. Осторожно продвигаясь вперед, поддерживая друг друга, они высматривали на берегу место, где бы можно было быстро и бесшумно вылезти из воды. Берег был крутой и скользкий. - Не здесь, - прошептал Ной, - не здесь. Добравшись до берега, они остановились и прислонились к нему, чтобы немного передохнуть. - Черт бы побрал этого сукина сына Каули, - выругался Бернекер. Ной кивнул, однако в этот момент он не думал о Каули. Поворачивая голову вправо и влево, он оглядывал берег. Прилив становился все сильнее, у плеч журчала вода. Ной тронул рукой Бернекера, и они осторожно двинулись вдоль берега, по направлению прилива. Приступы озноба становились все сильнее и сильнее. Ной попытался стиснуть зубы, чтобы унять дрожь. - Июнь, - тупо повторял он про себя, - июньские купанья на французском побережье при свете луны, в июне при лунном свете... - Никогда в жизни ему не было так холодно. Берег был крутой и скользкий от покрывавших его морских водорослей и слизи, и казалось, им до рассвета не найти подходящего места, где бы можно было выбраться из воды. У Ноя вдруг мелькнула мысль снять руку с плеча Бернекера, доплыть до середины канала и утонуть там тихо и мирно, раз и навсегда... - Здесь, - прошептал Бернекер. Ной взглянул вверх. Берег в этом месте обвалился. Неровные выступы заросли травой, из темной глины торчали закругленные камни. Но все же кое-где можно было поставить ногу. Бернекер нагнулся и подставил свои руки так, чтобы Ной мог встать на них. С громким шумом и плеском Ною удалось с помощью Бернекера взобраться на берег. Он на секунду прилег на берегу, весь дрожа и с трудом переводя дыхание, потом быстро повернулся и в свою очередь помог Бернекеру выбраться на берег. Где-то совсем рядом застрочил ручной пулемет; пули просвистели мимо. Они побежали, оступаясь и скользя босыми ногами, навстречу полоске кустов, видневшихся шагах в сорока перед ними. Открыли огонь еще несколько автоматов, и Ной стал кричать: "Остановитесь! Прекратите огонь! Мы американцы. Из третьей роты! - кричал он. - Из третьей роты!" Они добежали до кустов и залегли под их прикрытием. Теперь и немцы открыли огонь с другой стороны канала. Вспышки следовали одна за другой; Ной с Бернекером, казалось, были забыты в этой, ими же вызванной перестрелке. Через пять минут огонь внезапно прекратился. - Я буду кричать, - прошептал Ной. - Лежи тихо. - Хорошо, - шепотом ответил Бернекер. - Не стреляйте, - крикнул Ной, не очень громко, стараясь, чтобы его голос не дрожал. - Не стреляйте. Здесь нас двое. Мы американцы. Из третьей роты. Третья рота. Не стреляйте! Он затих. Они лежали, крепко прижавшись к земле, дрожа и прислушиваясь. Наконец послышался голос. - Эй, вы, вылезайте оттуда. - Произношение кричавшего выдавало в нем уроженца Джорджии. - Поднимите руки вверх и идите сюда. Шагайте быстро и не делайте резких движений... Ной тронул Бернекера. Они встали, подняли руки и двинулись по направлению голоса, звучавшего из глубины штата Джорджия. - Господи Иисусе! - послышался удивленный голос. - Да на них не больше одежды, чем на ощипанной утке. Теперь Ной знал, что они спасены. Из окопа показалась фигура человека с направленным на них ружьем. - Подойди сюда, солдат, - сказал человек. Ной и Бернекер пошли, держа руки над головой, навстречу выросшему из-под земли солдату и остановились в пяти шагах от него. В окопе сидел еще один солдат; не вставая, он направил на них дуло своей винтовки. - Что тут, черт побери, происходит? - подозрительно спросил он. - Нас отрезали, - ответил Ной. - Мы из третьей роты. Вот уже три дня пробираемся к своим. Можно нам опустить руки? - Проверь-ка их личные знаки, Вернон, - сказал солдат из окопа. Солдат, говоривший с южным акцентом, осторожно опустил винтовку. - Стойте на месте и бросьте мне свои личные знаки. Сначала Ной, а потом и Бернекер бросили свои личные знаки, с легким звоном упавшие на землю. - Давай-ка их сюда, Вернон, - сказал солдат, сидевший в окопе. - Я сам посмотрю. - Ты ничего не увидишь, - отозвался Вернон. - У тебя там темно, как у мула в... - Давай их сюда, - повторил солдат, протягивая из окопа руку. Потом что-то щелкнуло: солдат нагнулся и зажег зажигалку, тщательно заслонив ее рукой, так что Ною совсем не было видно света. Ветер усиливался, и мокрая рубашка хлестала по озябшему телу. Ной обхватил себя руками, чтобы как-то согреться. Солдат в окопе невероятно долго возился с личными знаками. Наконец он поднял голову и взглянул на них. - Фамилия? - спросил он, указывая на Ноя. Ной назвал свою фамилию. - Личный номер? Ной быстро назвал свой личный номер, стараясь не запинаться, хотя челюсти плохо повиновались ему. - А что это за "И" стоит здесь на номере? - подозрительно спросил солдат. - Иудей, - ответил Ной. - Иудей? - спросил солдат из Джорджии. - А что это такое, черт возьми? - Еврей, - ответил Ной. - А почему же так прямо и не пишут? - обиженно спросил солдат. - Послушайте, - сказал Ной, - вы что, собираетесь продержать нас здесь до конца войны? Мы же замерзаем. - Ну идите сюда, - смилостивился солдат. - Будьте как дома. Минут через пятнадцать рассветет, и я вас отправлю на ротный командный пункт. Тут позади есть траншея, можете там укрыться. Ной и Бернекер прошли мимо окопа. Солдат бросил им личные знаки и с любопытством посмотрел на них. - Ну, как там было? - спросил он. - Великолепно, - ответил Ной. - Веселее, чем на дамской вечеринке, - добавил Бернекер. - Да, уж надо думать, - сказал солдат из Джорджии. - Послушай, - обратился Ной к Бернекеру, - возьми-ка вот это. - Он передал Бернекеру свой бумажник. - На обратной стороне фотографии моей жены - схема. Если я не вернусь через пятнадцать минут, позаботься, чтобы она попала к начальнику разведки. - А ты куда? - спросил Бернекер. - Пойду за Каули. - Ной сам удивился, услыхав свои слова. До сих пор у него не было и мысли об этом. За последние три дня он привык как-то автоматически принимать решения, беря на себя ответственность за всех остальных, и сейчас, когда он сам был уже в безопасности, он мысленно представил себе Каули, притаившегося под кустом по ту сторону канала, оставленного ими, потому что он боялся, что канал слишком глубок. - А где он, этот Каули? - спросил солдат из Джорджии. - На другой стороне канала, - ответил Бернекер. - Ты, наверное, здорово любишь этого мистера Каули, - сказал солдат, вглядываясь сквозь серую ночь в противоположный берег. - Без ума от него, - сказал Ной. Ему хотелось, чтобы другие не пустили его, но никто не сказал ни слова. - Сколько, ты думаешь, тебе понадобится времени? - спросил солдат из окопа. - Минут пятнадцать. - Вот выпей. Это придаст тебе на пятнадцать минут храбрости. - Солдат протянул Ною бутылку. Дно ее было испачкано холодной, липкой грязью, в которой всю ночь простояли солдаты. Ной вытащил пробку и сделал большой глоток. На глазах у него выступили слезы, горло и грудь нестерпимо жгло, а желудок горел так, как будто туда вставили электрическую грелку. - Что это за чертовщина? - спросил он, отдавая назад бутылку. - Местный напиток, - ответил солдат из окопа. - Яблочная водка, я думаю. Хорошо отхлебнуть перед тем, как полезешь в воду. - Он передал бутылку Бернекеру, который стал медленно и осторожно пить. Бернекер, наконец, поставил бутылку. - Знаешь что, - обратился он к Ною, - ты вовсе не должен идти за Каули. У него была такая же возможность, как и у нас. Ты ничем не обязан этому сукину сыну. Я бы не пошел. Если бы я считал, что за ним стоит идти, я бы пошел с тобой. Но он не стоит этого, Ной. - Если я не вернусь через пятнадцать минут, - сказал Ной, восхищаясь тем, с каким спокойствием, логикой и хладнокровием работает мозг Бернекера, - позаботься о том, чтобы схема попала в разведывательное отделение. - Будь спокоен, - ответил Бернекер. - Я пойду по линии, - сказал солдат из Джорджии, - и скажу этим воякам, чтобы они, не стреляли, если увидят тебя. - Спасибо, - сказал Ной и пошел обратно, к каналу; подол мокрой рубашки бил его по голым бедрам, выпитая водка уже начинала действовать. На самом берегу канала он остановился. Прилив стал сильнее, и холодная вода бурлила у берега. Если он повернет сейчас назад, то через полчаса будет на командном пункте, а может быть в госпитале, на койке под теплым одеялом, ему дадут выпить чего-нибудь горячего, ничего не надо будет делать, только спать, спать целыми днями, целыми месяцами... Он сделал все, что мог, и даже больше, и никто не может обвинить его в каком-нибудь упущении. Он перебрался через канал и перетащил с собой Бернекера, он сделал схему, он не сдался, когда это было так легко сделать, он не упустил ни малейшей возможности. В конце концов, все, чего требовал от них лейтенант Грин, - это добраться до своих любым способом. И даже, если он найдет Каули, тот может снова отказаться переправиться через канал, а ведь канал стал сейчас глубже, потому что прилив все усиливается... Ной медлил, встав на колени и вглядываясь в проплывавший мимо поток. Потом решительно вошел в воду. Он забыл, что вода такая холодная. Она, казалось, вдавливала грудь. Глубоко вдохнув, он быстро двинулся вперед, иногда теряя под ногами почву, к противоположному берегу. Он достиг другого берега и пошел вдоль него, против течения, стараясь припомнить, как далеко они прошли с Бернекером по воде и как выглядело то место на берегу, откуда они прыгнули в воду. Он медленно продвигался вперед, чувствуя, как холодная вода обжигает ему грудь, временами останавливаясь и прислушиваясь. Где-то далеко в небе был слышен шум одинокого мотора и отрывочные выстрелы зениток, преследующих последний немецкий самолет, пересекающий перед рассветом линию фронта. Но поблизости все было тихо. Ной добрался до места, которое показалось ему знакомым, и стал медленно, с трудом взбираться на берег. Он направился прямо к маячившему в темноте кустарнику. Остановившись в пяти футах от кустов, он прошептал: - Каули, Каули. Ответа не последовало. Однако Ной был уверен, что находится именно там, где они оставили Каули. Он подполз ближе. - Каули, - позвал он громче. - Каули... В кустах послышался какой-то шорох. - Оставь меня в покое, - сказал Каули. Ной пополз на его голос. Наконец на фоне темной листвы он увидел неясное очертание головы Каули. - Я пришел за тобой, - прошептал Ной. - Пошли. - Оставь меня в покое, - повторил Каули. - Там неглубоко, - сказал Ной, теряя терпение. - Там же совсем неглубоко, черт тебя подери. Тебе не придется плыть. - Ты обманываешь меня? - Бернекер уже там. Ну, пошли же. Они ждут нас. Все посты предупреждены и следят за нами. Пошли, пока не рассвело. - Ты уверен? - В голосе Каули слышалось подозрение. - Уверен. - Пошли вы ко всем чертям, - сказал Каули, - я не пойду. Не сказав больше ни слова, Ной направился обратно к берегу. Через некоторое время он услышал за собой какой-то шорох и понял, что Каули идет вслед за ним. У самого канала Каули чуть было снова не изменил своего решения. Ной не стал его уговаривать, а просто соскользнул в воду. На этот раз вода показалась совсем не холодной. "Наверно, я уже перестал чувствовать", - подумал он. Каули с плеском свалился в воду. Ной схватил его, чтобы он не барахтался. Через тяжелую намокшую одежду, он почувствовал, как сильно дрожит Каули. - Держись за меня и не шуми, - сказал Ной. Они двинулись через канал. На этот раз переправляться было проще. Все было знакомым и привычным, и Ной быстро, даже почти беспечно, двигался к противоположному берегу. - Ой, мама, мамочка, - все время причитал дрожащим, взволнованным голосом Каули. - Ой, мама, мама, мама. - Впрочем, он не отставал от Ноя и даже на глубоких местах продолжал уверенно идти вперед. Когда они достигли противоположного берега, Ной не остановился. Он повернул и, идя вдоль берега, начал искать тот обвалившийся участок, где они выбирались с Бернекером. Он отыскал это место гораздо быстрее, чем ожидал. - Здесь, - сказал он, поворачиваясь к Каули. - Давай-ка я помогу тебе взобраться. - Мама, - простонал Каули, - ой, мамочка. Подталкивая и подсаживая Каули, Ной помог ему выбраться на берег. Каули был тяжелым и неуклюжим. Он задел какой-то камень, который с громким всплеском упал в воду. Наконец Каули подтянулся и одним коленом встал на край крутого берега, пытаясь поставить и другую ногу. И в это мгновение раздалась короткая очередь. Каули как безумный встал во весь рост и начал размахивать руками. Он подался было вперед, но закружился и упал назад. Его ботинок сильно ударил Ноя по голове. Каули успел лишь один раз вскрикнуть. Он шлепнулся в воду и больше уже не вынырнул. Ной стоял у берега, тупо глядя на место, где скрылся Каули. Он сделал шаг в том же направлении, но ничего не мог увидеть. Он почувствовал, как у него начали дрожать колени, и, шатаясь, пошел к берегу. Потом медленно, в каком-то оцепенении выбрался наверх. "Ему снилось, что он утонул", - тупо подумал Ной. Когда он взобрался наверх, его било как в лихорадке. Он продолжал дрожать и тогда, когда Бернекер и солдат из Джорджии подхватили его под руки и побежали с ним прочь от канала. Полчаса спустя облаченный в форму на три номера больше его размера, снятую с какого-то убитого, Ной предстал перед начальником разведывательного отделения дивизии. Это был седой, тучный, низкого роста подполковник. Его лицо и седая борода были вымазаны какой-то багровой краской, при помощи которой он пытался избавиться от прыщей, без отрыва от исполнения своих служебных обязанностей. Дивизионный командный пункт находился в защищенном мешками с песком сарае, на грязном полу которого спали солдаты. Еще не совсем рассвело, и начальнику разведки пришлось рассматривать начерченную Ноем схему при свете свечи, так как все генераторы и прочее электрооборудование штаба утонуло при высадке на побережье. Полусонный Бернекер стоял рядом с Ноем, его глаза слипались. - Хорошо, - говорил подполковник, кивая головой, - хорошо, очень хорошо. - Но Ной едва мог припомнить, о чем говорил этот человек. Он знал только, что ему было очень грустно, но почему, вспомнить было трудно. - Очень хорошо, ребята, - любезно сказал человек с багровым лицом. Казалось, он улыбался им. - Помимо всего прочего... вы получите за это медали. Я сейчас же передам эту схему в штаб корпусной артиллерии. Заходите сегодня после обеда, и я скажу вам, что из этого вышло. Ной был как в тумане и все силился понять, почему у этого человека такое багровое лицо и о чем он, собственно, говорит. - Я бы хотел получить назад фотографию, - произнес он. - Это моя жена и сын. - Конечно, конечно, - подполковник еще шире заулыбался, показав старые желтые зубы над седой в багровых пятнах бородой. - Ты сможешь получить ее обратно, когда зайдешь после, обеда. Третья рота переформировывается. Считая вас двоих, в роте осталось около сорока человек. - Ивенс, - приказал он солдату, который дремал, прислонившись к стене сарая, - проводи-ка их в третью роту. Не пугайтесь, - сказал он, улыбнувшись Ною, - это не далеко, на соседнем поле. - Он снова склонился над схемой, покачивая головой и повторяя: - Хорошо, очень хорошо. - Ивенс вывел их из сарая и повел сквозь утреннюю дымку на соседнее поле. Первым человеком, которого они встретили, был лейтенант Грин, который, едва взглянув на них, сказал: - Там есть одеяла. Завернитесь в них и ложитесь спать. Я поговорю с вами потом. По пути они увидели Шилдса, ротного писаря. Он уже успел устроить себе маленький письменный стол, приспособив для этого два пустых ящика из-под продуктов, которые примостил в канаве под деревьями, на краю поля. - Эй, вы, - крикнул им Шилдс, - тут у меня есть почта для вас. Первая весточка. Я чуть было не отослал ее обратно. Я думал, вы пропали без вести. Он порылся в вещевом мешке и вытащил несколько конвертов. Среди них был коричневый конверт из оберточной бумаги для Ноя, подписанный рукой Хоуп. Ной спрятал его в карман своей рубашки, снятой с убитого, потом взял три одеяла. Вместе с Бернекером они не спеша выбрали место под деревом и расстелили одеяла. Тяжело опустившись на землю, они стащили с ног выданные им ботинки. Ной вскрыл конверт. Оттуда выпал маленький журнальчик. Не обратив на него внимания, он принялся читать письмо Хоуп. "Мой любимый, - писала она. - Я должна сразу объяснить, почему я посылаю тебе этот журнал. Те стихи, которые ты написал в Англии и послал мне, показались мне такими прекрасными, что я не могла держать их только для себя и взяла на себя смелость послать их..." Ной взял журнал. На обложке он увидел свое имя. Он раскрыл журнал и стал перелистывать страницы. Потом снова увидел свое имя и под ним четкие, мелкие строчки стихов. "Страшись сердечного волнения, - читал он, - сердца не терпят злых разлук..." - Эй, - позвал он, - послушай-ка, Бернекер. - Что? - Бернекер попытался было прочитать свои письма, но бросил и, лежа на спине под одеялами, бездумно глядел в небо. - Чего тебе? - Знаешь что, Бернекер, - сказал Ной, - ведь мои стихи напечатали в журнале. Хочешь прочитать? После долгой паузы Бернекер приподнялся и сел. - Конечно, - сказал он, - давай его сюда. Ной передал журнал Бернекеру, перегнув его на той странице, где были напечатаны его стихи. Он внимательно следил за лицом своего друга, пока тот читал. Бернекер читал медленно, беззвучно шевеля губами. Раз или два его глаза закрывались, и голова начинала мерно покачиваться, но он все-таки дочитал до конца. - Здорово, - похвалил Бернекер. Он отдал журнал Ною, сидевшему рядом на одеяле. - Честно? - спросил Ной. - Чудесные стихи, - серьезно подтвердил Бернекер и кивнул головой в подтверждение своих слов. Потом снова улегся. Ной взглянул на свое имя, напечатанное в журнале, но все остальное было набрано слишком мелким для его утомленных глаз шрифтом. Он убрал журнал в карман рубашки и забрался под теплые одеяла. Перед тем как закрыть глаза. Ной увидел Рикетта. Рикетт стоял над ним, он был чисто выбрит, и на нем была новая форма. - О господи, - донесся откуда-то сверху голос Рикетта, - этот еврей все еще с нами. Ной закрыл глаза. Он знал, что только что сказанное Рикеттом будет иметь большое значение в его жизни, но сейчас у него было единственное желание - уснуть. 29 На обочине дороги стоял щит с надписью: "Следующая тысяча ярдов просматривается противником и обстреливается артиллерийским огнем. Держите интервал в семьдесят пять ярдов". Майкл искоса посмотрел на полковника Пейвона. Но Пейвон, сидевший на переднем сиденье джипа, был занят чтением какого-то обернутого в газету детективного романа, который он добыл еще в Англии, в районе сосредоточения, когда они ждали переправы через Ла-Манш. Кроме Пейвона, Майкл никогда не встречал человека, который, мог бы читать в машине на ходу. Майкл нажал на акселератор, и джип стремительно понесся по пустой дороге. По правую руку был виден разбитый бомбами аэродром, где валялись остовы сожженных немецких самолетов. Далеко впереди виднелась полоса дыма, нависшая над пшеничными полями в сверкающем летнем послеполуденном воздухе. Джип, прыгая по ухабистой, покрытой щебнем дороге, мчался под защиту группы деревьев. Он преодолел небольшой подъем - и опасная тысяча ярдов осталась позади. Майкл вздохнул про себя и поехал тише. Со стороны города Кана, занятого накануне англичанами, время от времени доносилось громкое уханье тяжелых орудий. Что, собственно, собирался делать полковник Пейвон в этом городе, Майкл не знал. Будучи кочующим офицером управления гражданской администрации, Пейвон по роду своей службы имел право разъезжать по всему фронту и вместе с Майклом исколесил всю Нормандию, Он был похож на добродушного туриста, который с любопытством осматривает все, что попадается по дороге, если только в это время не занят чтением, повсюду приветливо кивает головой солдатам, ведущим бой, бегло разговаривает на парижском диалекте с местными жителями и делает иногда какие-то пометки на клочках бумаги. По вечерам Пейвон обычно удалялся в прочное, глубокое убежище около Карантана, сам отстукивал на машинке свои донесения и куда-то их отсылал; впрочем, Майкл их никогда не видел, да и не знал точно, куда они отправлялись. - До чего паскудная книга, - сказал Пейвон и закинул ее в задний угол джипа. - Только идиот может читать детективные романы, - добавил он, оглядевшись с веселой шутовской усмешкой. - Мы уже близко? Батарея, скрытая за группой крестьянских домов, открыла огонь. Грохот раздался так близко, что даже задрожало ветровое стекло, и Майкл опять почувствовал какую-то щекочущую дрожь на самом дне желудка, которая появлялась у него всякий раз, когда рядом раздавался орудийный выстрел. - Совсем близко, - мрачно ответил Майкл. Пейвон усмехнулся. - Первые сто ранений бывают самыми тяжелыми, - сказал он. "Вот сволочь, - подумал Майкл, - в один прекрасный день он меня погубит". Навстречу, жестоко подпрыгивая на ухабах, промчалась в тыл тяжело нагруженная английская санитарная машина. Майкл подумал о раненых, которые, задыхаясь, перекатывались на носилках. На обочине дороги стоял сожженный английский танк, закопченный, с зияющими люками, из которых веяло трупным запахом, От каждого вновь захваченного города, который на картах и в передачах Би-би-си олицетворял собою очередную победу, веяло одним и тем же сладковатым запахом гниения, никак не вязавшимся с представлением о победе. Сидя за рулем машины, щурясь сквозь запыленные шоферские очки и чувствуя, как обгорает под палящим солнцем нос, Майкл ощущал неясное желание снова оказаться в рабочем батальоне в Англии. Они взобрались на вершину холма. Перед ними лежал город Кан. Англичане целый месяц бились за этот город, и теперь, глядя на него, становилось непонятно, зачем они так старались. Стены сохранились, но домов почти не осталось. Каменные дома, вплотную прижавшиеся друг к другу, квартал за кварталом, подвергались полному разрушению, и насколько мог охватить глаз, всюду была одна и та же картина. "Tripe a la mode de Caen" [рубец по-кански (франц.)] - это название Майкл помнил по меню французских ресторанов в Нью-Йорке, а Канский университет - из курса истории средних веков. А теперь из перевернутой вверх дном университетской библиотеки вели огонь английские тяжелые минометы, а в тех кухнях, где в былое время с таким искусством приготовляли tripe, припали к пулеметам канадские солдаты. Они уже были на окраине города и ехали по извилистым вымощенным булыжником улицам. Пейвон сделал Майклу знак остановиться. Майкл подъехал к массивной каменной монастырской стене, тянувшейся вдоль придорожной канавы. В канаве сидели несколько канадцев, которые с любопытством разглядывали подъехавших американцев. "Нам бы следовало носить английские каски, - опасливо подумал Майкл. - Ведь англичане из-за этих дурацких касок могут принять нас за немцев. Сначала-они подстрелят нас, а потом уж будут проверять документы. - Ну, как дела? - выйдя из машины, спросил Пейвон у солдат, сидевших на краю канавы. - Хуже некуда, - ответил един из канадцев, маленький, смуглый, похожий на итальянца солдат. Он стоял в канаве и улыбался. - Вы едете в город, полковник? - Может быть. - Здесь повсюду снайперы, - сказал канадец. Послышался свист летящего снаряда, и канадцы снова нырнули в канаву. Поскольку Майкл все равно не успел бы выскочить из джипа, он лишь пригнулся и закрыл лицо руками. Но взрыва не последовало. "Не разрыв, - механически отметил Майкл, - привет от отважных рабочих Варшавы и Праги, которые заполняют корпуса снарядов песком и вкладывают в них героические записки: "Привет от антифашистов - рабочих военных заводов Шкода". А может быть, это просто романтическая история, почерпнутая со страниц газет и из сводок бюро военной информации, и снаряд взорвется часов через шесть, когда все о нем забудут?" - И вот так каждые три минуты, - с досадой произнес канадец, поднимаясь со дна канавы. - Мы здесь на отдыхе, а каждые три минуты приходится бросаться на землю. Вот как в английской армии понимают отдых солдата, - добавил он и сплюнул. - А тут есть мины? - спросил Пейвон. - Конечно, есть, - раздраженно ответил канадец. - А почему бы им не быть? Где, вы думаете, находитесь - на американском стадионе, что ли? Он говорил с акцентом, характерным для жителей Бруклина. - Ты откуда, солдат? - спросил Пейвон. - Из Торонто, - ответил тот. - Тот, кто еще раз попытается вытащить меня из Торонто, получит гаечным ключом по уху. Опять раздался свист, и опять Майкл не успел выбраться из джипа. Канадец исчез с ловкостью циркача. Пейвон только небрежно оперся о кузов джипа. Н