я преподавательница музыки. В Париже.- Она проговорила два последних слова как-то слишком торопливо. - В Париже? - произнес я не сразу. - Американцев она берет очень редко. Мне повезло. Я даже стипендию получила. - Дженнифер, ты собираешься в Париж? - Я никогда не была в Европе. Мне очень хочется туда поехать. Я схватил ее за плечи. Может быть, слишком грубо. Я не знаю. - Эй, и давно ты туда собралась? Впервые в жизни Дженнифер не смотрела мне прямо в глаза. - Олли, не глупи,- сказала она.- Это неизбежно. - Что неизбежно? - Что мы заканчиваем колледж, и каждый идет своей дорогой. Ты поступаешь в Школу Права... - Минуточку. Это ты о чем? - Не глупи, Олли,- повторила она.- Гарвард - это как рождественский мешок Санта Клауса. Он набит всякими сумасшедшими игрушками. Но когда праздник заканчивается, тебя вытряхивают...- Она немного помедлила.- ...И ты оказываешься там, где тебе и положено быть. - Ты что, собираешься печь пирожки в Крэнстоне, Род-Айленд? Все это я говорил от отчаяния. - Печенье,- сказала она.- И не смей издеваться над моим отцом. - А ты не смей бросать меня, Дженни. Пожалуйста! - А как же моя стипендия? А Париж, который я так ни разу и не видела за всю мою чертову жизнь? - А как же наша свадьба? - А разве кто-нибудь когда-нибудь говорил о свадьбе? - Я. Я сейчас об этом говорю. - Ты хочешь жениться на мне? - Да. Она склонила голову набок и серьезно поинтересовалась: - Почему? Я посмотрел ей прямо в глаза: - А потому. - А-а,- сказала она.- Это убедительно. Она взяла меня под руку (а не за рукав, как раньше), и мы молча пошли вдоль реки. Все уже было сказано. Глава 7 Ипсвич (штат Массачусетс) находится приблизительно в сорока минутах езды от Мистик Ривер Бридж - впрочем, это зависит еще от погоды и от того, как вы водите машину. Однажды мне удалось проделать этот путь за двадцать девять минут... - Ты гонишь как сумасшедший,- заметила Дженни. - Это Бостон,- отозвался я.- Здесь все ездят как сумасшедшие.- В этот момент я как раз притормозил на красный свет. - Я боялась, что нас убьют твои родители, но, кажется, ты сделаешь это раньше. - Послушай, Джен, мои родители - прелестные люди. Зажегся зеленый, и через десять секунд мой "эм-джи" уже мчался со скоростью шестьдесят миль в час. - Даже Сукин Сын? - уточнила она. - Кто? - Оливер Бэрретт III. - А-а, да он же отличный парень. Тебе он обязательно понравится. - Откуда ты знаешь? - Он нравится всем. - Тогда почему он тебе не нравится? - Именно потому, что он нравится всем,- ответил я. И вообще, зачем я вез ее знакомиться с ними? Разве я нуждался в благословении Камнелицего? Но дело в том, что, во-первых, этого захотела она ("Так принято, Оливер"), а во-вторых, Оливер III был моим банкиром в самом паршивом смысле слова: он платил за мое проклятое обучение. Я свернул на Гротон Стрит - по этой дороге я гоняю с тринадцати лет и в повороты вписываюсь на любой скорости. - Странно, здесь нет домов,- удивилась Дженни,- одни деревья. - Дома за деревьями. Когда едешь по Гротон Стрит, надо быть очень внимательным, иначе можно пропустить поворот к нашему дому. Так и случилось. И, только пролетев еще триста ярдов, я спохватился и резко затормозил. - Где мы? - спросила она. - Проскочили поворот,- буркнул я, ругая себя самыми последними словами. И было что-то символическое в этом возвращении, в этих трехстах ярдах, отделявших нас от поворота к моему дому. Во всяком случае, въезжая во владения Бэрреттов, я сбавил скорость. От Гротон Стрит до Доувер Хаус, по меньшей мере, полмили. А вдоль дороги, по обеим сторонам... ну, в общем, много чего понастроено. Думаю, все это выглядит достаточно внушительно, особенно поначалу. - Ни фига себе! - проговорила Дженни. - В чем дело? - Притормози, Оливер. Я серьезно. Останови машину. Я остановился. Она сидела, стиснув руки. - Послушай, я не знала, что все это будет выглядеть так. - Так - это как? - Ну, так величественно. Слушай, могу поспорить - у вас тут, наверное, и рабы есть. Я хотел протянуть руку и дотронуться до нее, но ладони у меня были непривычно влажные, и тогда я попытался успокоить ее словами. - Да ладно, Джен. Считай, что мы поехали проветриться. - Разумеется, но почему мне вдруг захотелось, чтобы меня звали, скажем, Абигайль Адаме или Вен-ди БАСП [7]? К дому мы подъехали в полном молчании. Потом припарковались, подошли к парадной двери, позвонили и стали ждать. Тут, в последнюю минуту, Дженни вдруг запаниковала. - Давай убежим,- предложила она. - Давай останемся и поборемся,- сказал я. Шутил ли кто-нибудь из нас? Дверь открыла Флоренс, верная старая служанка семейства Бэрреттов. - О, мастер Оливер,- обрадовалась она. Боже, как я бешусь, когда меня называют "мастер", подразумевая унизительное для меня различие между мистером Камнелицым и мной! Мои родители, как сообщила Флоренс, ожидали нас в библиотеке. Дженни была потрясена портретами, мимо которых мы проходили. И не только потому, что некоторые принадлежали кисти Джона Сингера Сарджента (в частности, знаменитый портрет Оливера Бэрретта II, иногда выставляемый в Бостонском музее). - Господи Иисусе,- сказала Дженни, кивая на портреты.- Выходит, что они построили пол-Гарварда. - Это все ерунда,- сообщил я. - Значит, ты и к Сьюэл Боут Хаус имеешь отношение? - Да, я происхожу из древнего рода каменщиков. Длинный ряд портретов заканчивался стеклянной витриной. В ней хранились трофеи. Спортивные трофеи. - Потрясающе! - воскликнула Дженни.- Ничего подобного я не видела, и, главное, они прямо как из золота и серебра. - Они из золота и серебра. - Боже мой! Твои? - Нет. Его. Общеизвестно, что Оливер Бэрретт III не был призером Амстердамской Олимпиады. Тем не менее, на его долю все же выпадали гребные триумфы. Иногда. Довольно часто. И теперь Дженнифер стояла, ослепленная блестящими свидетельствами этих побед. - У нас в Крэнстоне есть Лига кегельбанщиков, но даже там такие штуки не вручают.- И тут она решила бросить камешек в мой огород.- А у тебя есть трофеи, Оливер? - Да. - Под стеклом? - В моей комнате, под кроватью. Тут Дженни вдруг превратилась в пай-девочку и прошептала: - Мы на них потом посмотрим, угу? Не успел я проникнуться смыслом этого заманчивого предложения насчет прогулки в мою комнату, как нас прервали. - А-а, привет! Вот сукинсынство. Это был Сукин Сын. - О, здравствуйте, сэр. Знакомьтесь, это Дженнифер... - А, привет! Я еще не успел представить его Дженни, а он уже тряс ей руку. И еще я заметил, что вместо традиционного Костюма Банкира на Оливере III был модный кашемировый джемпер. А каменное выражение лица он сменил на пакостную улыбочку. - Пойдемте, я познакомлю вас с миссис Бэрретт. Для Дженнифер был припасен еще один трепетно неповторимый миг: знакомство с Элисон Форбс "Типси" Бэрретт [8]. Иногда с патологическим упрямством я старался представить себе, как могло повлиять на нее это школьное прозвище, не стань она волею судеб истово-добродетельной попечительницей музея. Неважно, что Типси Форбс так и не закончила Смит Колледж. Она сбежала со второго курса, получив от родителей восторженное благословение на брак с Оливером Бэрреттом III. - Это моя жена, Элисон, а это Дженнифер. Он уже узурпировал мое право представлять Дженни. - Калливери,- добавил я, поскольку Камнелицый не знал ее фамилии. - Кавиллери,- вежливо поправила меня Дженни, так как я неверно произнес ее фамилию. Первый и последний раз в моей проклятой жизни... Моя мать и Дженни обменялись рукопожатиями, а также традиционными для нашего дома банальными любезностями. Все сели и замолчали. Я пытался понять, что происходит. Несомненно, моя мать присматривалась к Дженни, оценивая ее костюм (сегодня в ней не было ничего богемного), ее позу, манеры и произношение. Должен сознаться, что, хоть Дженни и старалась придерживаться самого изысканного политеса, ее родной Крэнстон давал о себе знать. Очевидно, Дженни тоже приглядывалась к моей матери. Говорят, что так поступают все девушки. Наверное, таким образом они лучше узнают парней, за которых собираются выйти замуж. Вероятно, приглядывалась она и к Оливеру III. Интересно, заметила ли Дженни, что он выше меня? А что она думает про его кашемировый джемпер? Конечно, Оливер III, как водится, сосредоточил весь свой огонь на мне. - Ну, как живешь, сын? Для человека, окончившего Гарвард, он удивительно нудный собеседник. - Прекрасно, сэр. Прекрасно. Заботясь о равномерном течении беседы, моя мать спросила у Дженнифер: - Надеюсь, вы хорошо доехали? - Да,- ответила Дженни,- хорошо и быстро. - Оливер всегда ездит быстро,- вмешался Камнелицый. - Готов спорить, что не быстрее, чем ты, отец,- парировал я. Интересно, что он на это скажет? - М-да... Полагаю, не быстрее. Смотри, не проспорь свою задницу, отец. Моя мать, которая всегда и во всем принимала его сторону, тут же перевела разговор на более отвлеченные темы - живопись, музыка... Впрочем, я не прислушивался. Через какое-то время в моей руке оказалась чашка чаю. - Спасибо,- поблагодарил я и добавил: - Мы скоро уже поедем. - Что-что? - пробормотала Дженни. Кажется, они говорили о Пуччини или еще о чем-то в этом роде и мою реплику сочли несколько неуместной. Моя мать взглянула на меня (уникальное событие!). - Но ведь вы приехали на обед, не так ли? - Э-э, мы не можем остаться,- сказал я. - Именно так,- ответила Дженни почти одновременно со мной. - Мне необходимо вернуться,- объяснил я Дженни совершенно серьезно. Она бросила на меня взгляд, означавший: "Что ты такое несешь?" И тогда Камнелицый произнес: - Вы остаетесь обедать. Это приказ. Даже наигранная улыбка не смягчила резкости его тона. Ну нет, такой фигни я не потерплю даже от финалиста Олимпиады. - Мы не можем, сэр,- повторил я. - Мы должны, Оливер,- проговорила Дженни. - Почему? - Потому что мне хочется есть,- ответила она. Мы сели за стол, покорные желанию Оливера III. Он низко склонил голову. Мать и Дженни последовали его примеру. Я тоже опустил глаза. - Благослови нашу трапезу для нашего блага и нас для служения Тебе и помоги нам всегда помнить о нуждах и желаниях других. Об этом мы просим Тебя, во имя Сына Твоего Иисуса Христа. Аминь. Господи Иисусе, я был просто раздавлен. Мог бы хоть сегодня не утомлять нас своим благочестием. Что подумает Дженни? Ведь это же какой-то пережиток Средневековья! - Аминь! - произнесла моя мать. (Дженни тоже, очень тихо.) - Свисток - мяч в игре! - сострил я. Никто не улыбнулся. А Дженни вообще отвела взгляд и стала смотреть куда-то в сторону. Оливер III быстро глянул на меня через стол. - Очень жаль, Оливер, что ты хоть изредка не играешь в бейсбол. Обед проходил не в полном молчании, благодаря замечательному дару моей матери поддерживать светскую беседу. - Так, значит, вы родом из Крэнстона, Дженни? - Частично. Моя мать из Фолл Ривер. - Бэрретты владеют несколькими предприятиями в этих местах,- заметил Оливер III -...веками эксплуатируя несчастных бедняков,- подхватил Оливер IV. - В девятнадцатом веке,- уточнил Оливер III. Моя мать улыбнулась, очевидно, довольная тем, что ее Оливер выиграл эту подачу. Ну, нет уж! - А как насчет планов автоматизации производства и сокращения рабочих мест? - отбил я мяч с лету. Наступило молчание. Я ждал сокрушительного ответного удара. - А как насчет кофе? - спросила Элисон Форбс Типси Бэрретт. Для заключительного раунда мы перешли в библиотеку. Назавтра меня и Дженни ожидали занятия, Камнелицего - дела в банке и многое другое. Разумеется, и Типси запланировала какое-нибудь неотложное дело на раннее утро. - Сахару, Оливер? - спросила моя мать. - Оливер всегда пьет кофе с сахаром, дорогая! - сказал мой отец. - Спасибо, только не сегодня,- ответил я.- Без молока и без сахара, мама. Вот так мы и сидели, с чашками кофе, нам было очень уютно и абсолютно нечего сказать друг другу. Поэтому я и решил подбросить тему для разговора. - Послушай, Дженнифер,- поинтересовался я,- что ты думаешь о Корпусе Мира? Она только нахмурилась в ответ. - О, значит, ты уже рассказал им об этом? - спросила моя мать у моего отца. - Сейчас не время, дорогая,- отозвался Оливер III с той наигранной скромностью, которая буквально взывала: "Ну расспросите меня, расспросите". Деваться было некуда. - А что случилось, отец? - Ничего особенного, сын. - Не понимаю, как ты можешь так говорить,- воскликнула моя мать и повернулась ко мне, чтобы без потерь донести до меня эту важную новость. (Я же говорил, что она всегда и во всем принимает его сторону.) - Твой отец собирается возглавить Корпус Мира. - О-о! Дженни тоже сказала "О-о", но с надлежащей радостью в голосе. Мой отец пытался изобразить смущение, а моя мать, кажется, ожидала, что я паду ниц или сделаю еще что-нибудь в этом роде. Подумаешь, тоже мне госсекретарь нашелся! - Поздравляю вас, мистер Бэрретт! - Дженни взяла инициативу на себя. - Да. Поздравляю вас, сэр. Мать так и распирало от желания поговорить об этом. - Я уверена, что подобная деятельность исключительно облагораживает. - О, несомненно,- согласилась Дженни. - Да,- сказал я без особого воодушевления. М-м, передайте мне сахар, пожалуйста. Глава 8 - Ну, Дженни, подумаешь - тоже мне госсекретарь нашелся! Слава Богу, мы наконец-то возвращались в Кембридж. - Все равно, Оливер, ты мог бы проявить побольше энтузиазма. - Я же сказал: "Поздравляю". - Ужасно великодушно с твоей стороны. - А ты-то чего хотела? - Боже мой,- ответила она,- да меня просто тошнит от всего этого. - И меня тоже,- добавил я. Довольно долго мы ехали в полном молчании, но что-то было не так. - Отчего тебя тошнит, Джен? - спросил я как бы вдогонку. - От того, как отвратительно ты ведешь себя со своим отцом. - Так же отвратительно, как и он со мной. Дженни развернула широкомасштабную кампанию по пропаганде отцовской любви. Ну, в общем, типичный итало-средиземноморский синдром. И еще она говорила, какой я наглец. - И ты к нему все цепляешься, и цепляешься, и цепляешься... - Это взаимно, Джен. Ты могла бы заметить. - Я думаю, ты ни перед чем не остановишься, лишь бы "достать" своего отца. - Невозможно "достать" Оливера Бэрретта III. Последовало непродолжительное, но странное молчание, и потом Дженни сказала: - Невозможно... Разве что жениться на Дженнифер Кавиллери... У меня хватило хладнокровия, чтобы припарковаться возле рыбного ресторанчика, после чего я повернулся к Дженнифер - злой как черт. - Ты в самом деле так думаешь? - Я думаю, что это одна из причин,- произнесла она совершенно спокойно. - Дженни, значит, ты не веришь, что я люблю тебя?! - закричал я. - Любишь,- ответила она все так же тихо,- но как-то странно... Ты ведь любишь еще и мое булочно-крэнстонское происхождение. Я не знал, что ответить, и ограничился заурядным "нет", но зато повторил это слово несколько раз и с разной интонацией. Я был настолько расстроен, что мне даже пришла в голову мысль: а вдруг в ее ужасном предположении есть доля правды? Но Дженни тоже было не по себе. - Я никого не осуждаю, Олли. Просто мне кажется, что это одна из причин. Ведь и я люблю не только тебя самого. Я люблю твое имя. И даже твой номер.- Она отвернулась, словно собиралась заплакать, но не заплакала.- В конце концов, это тоже часть тебя,- закончила она свою мысль. Некоторое время я сидел, разглядывая мигающую надпись "Лангусты и устрицы". Как я любил в Дженни эту ее способность заглянуть в меня и понять даже то, чему я сам не находил названия. Именно это она сейчас и сделала. И пока я не желал признать свое несовершенство, она уже примирилась и с моим несовершенством, и со своим собственным. Боже, как скверно на душе! Я не знал, что ответить. - Хочешь лангуста или устриц? - А в зубы хочешь, Преппи? - Да,- сказал я. Она сжала руку в кулак и нежно примерила его к моей щеке. Я поцеловал ее кулачок, но, когда попытался обнять ее, она оттолкнула меня и рявкнула, как настоящая бандитка: - А ну заводи! Хватай руль - и поехали!! И я поехал. Я поехал. Комментарии моего отца сводились в основном к тому, что я чересчур стремителен и опрометчив. Не помню дословно, но главным образом его проповедь во время нашего официального ленча в Гарвард Клубе касалась моей излишней торопливости. Для начала он порекомендовал мне не спешить и тщательно прожевывать пищу. Я вежливо заметил, что, будучи достаточно взрослым человеком, больше не нуждаюсь не только в корректировании, но даже в комментировании моего поведения. Он высказал мнение, что даже лидеры мирового масштаба порой нуждаются в конструктивной критике. Я воспринял это как не слишком тонкий намек на его недолгое пребывание в Вашингтоне в период первой администрации Рузвельта... Впрочем, наш очередной "недоразговор" пока не был закончен: предстоял еще один раунд. Было совершенно очевидно, что главной темы мы упорно избегаем. - Отец, ты ничего не сказал о Дженнифер. - А что тут говорить? Ты поставил нас перед свершившимся фактом, разве не так? - И что ты думаешь, отец? - Я думаю, что Дженнифер достойна восхищения. Для девушки ее происхождения пробиться в Рэдклифф - это... Охмуряя меня этой псевдоумиротворяющей бодягой, он явно уклонялся от прямого ответа. - Говори по делу, отец. - Дело совсем не в молодой леди. Дело в тебе, сын. - Да? - удивился я. - Это бунт. Ты бунтуешь, сын. - Отец, я не понимаю. Женитьба на красивой, умной девушке из Рэдклиффа - это бунт? Ведь она не какая-нибудь чокнутая хипповка! - Да, она не хиппи, но она и не... Ага, начинается. Цирлих-манирлих. - Да, она не протестантка, и она не богата. Так что же тебя отталкивает больше, отец? Он ответил шепотом, слегка подавшись ко мне: - А что больше привлекает тебя? Мне захотелось встать и уйти. И я сказал ему об этом. - Ты останешься и будешь вести себя, как мужчина. А как веду себя я? Как мальчик? Как девочка? Как мышь? И я не ушел. Наверное, Сукин Сын получил от этого огромное удовлетворение. Еще бы, он опять - в который раз! - побеждал меня. - Я только прошу тебя немного подождать,- сказал Оливер Бэрретт III. - Что значит "немного"? - Окончи школу Права. Истинное чувство выдержит испытание временем. - Конечно, выдержит, но какого черта я должен его испытывать? Думаю, он понял меня. Да, я сопротивлялся. Сопротивлялся этой пытке: его праву судить, его манере владеть и распоряжаться моей жизнью. - Оливер...- Он начал новый раунд.- Ты еще несовершеннолетний. - Что значит "несовершеннолетний"? - Я уже терял терпение.- В каком смысле? - Тебе нет двадцати одного года, и с точки зрения закона ты еще не стал взрослым. - Да я в гробу видал твои вшивые законы! Возможно, сидевшие за соседними столиками услышали это мое высказывание. И, словно в противовес моему крику, Оливер III произнес язвящим шепотом: - Повторяю - жениться тебе не время. Если ты это сделаешь, можешь ко мне не обращаться. Я даже не отвечу тебе, который час. Ну и плевать, если кто-нибудь нас услышит. - Да что ты можешь знать о времени, отец?! Так я ушел из его жизни и начал свою. Глава 9 Оставалась еще проблема Крэнстона (Род-Айленд) - этот городишко расположен немного дальше от Бостона, чем Ипсвич, с той лишь разницей, что Ипсвич находится на севере, а Крэнстон - на юге. После того, как знакомство Дженнифер с ее потенциальными законными родственниками закончилось катастрофой ("Как же мне их теперь называть - внезаконными родственниками?" - спросила она), я ожидал встречи с ее отцом без всякого энтузиазма. Я готов был мужественно выдержать шквал любвеобильного итало-средиземноморского синдрома, осложненного еще и тем, что Дженни - единственный ребенок и к тому же выросла без матери, а, следовательно, узы, связывающие ее с отцом, прочны и аномальны. Я готовился противостоять любому комплексу, описанному в книжках по психологии. И, помимо всего прочего, я был без денег. В самом деле, представьте себе на секунду некоего Оливеро Барретто, приятного итальянского мальчугана, живущего в одном из кварталов Крэнстона (Род-Айленд). Вот он идет знакомиться с мистером Кавиллери, который добывает свой хлеб насущный, работая городским шеф-пекарем, и вот он говорит: - Я хочу жениться на вашей единственной дочери Дженнифер. О чем спросит этот старик в первую очередь? Конечно, он не подвергнет сомнению любовь Барретто к Дженнифер, ибо знать Дженни - значит любить Дженни: это непреложная истина. Нет, мистер Кавиллери скажет что-нибудь вроде: - Барретто, а на что ты собираешься кормить мою дочь? Теперь представьте себе, как отреагирует добропорядочный мистер Кавиллери, если Барретто проинформирует его о том, что все как раз наоборот и по крайней мере в течение трех ближайших лет его дочь будет кормить его зятя! После всего этого любой на месте добропорядочного мистера Кавиллери укажет Барретто на дверь или даже выкинет его вон - разумеется, если Барретто не будет обладать моими габаритами... Ставлю на кон свою задницу, так и случится. Вот почему в тот воскресный майский день, когда мы ехали на юг по шоссе 95, я подчинялся каждому ограничительному знаку. Дженни, которая уже привыкла к обычным темпам моей езды, пожаловалась, что даже там, где разрешено делать сорок пять миль в час, я ползу со скоростью сорок. Я сказал ей, что машина барахлит, но она этому не поверила. - Расскажи мне об этом еще раз, Дженни. Терпеливость не входила в число ее добродетелей, и она не собиралась крепить мою веру в себя до бесконечности, повторяя ответы на мои дурацкие вопросы. - Дженни, ну еще один раз, пожалуйста. - Я ему позвонила. Я ему все сказала. Он ответил "о'кэй". По-английски. Можешь не верить, но я тебе уже говорила и повторяю: по-итальянски он не знает ни черта, за исключением нескольких ругательств. - Допустим, но что тогда означает "о'кэй"? - Ты хочешь сказать, что в Гарвардскую Школу Права приняли человека, который не понимает, что такое "о'кэй"? - Это не юридический термин, Дженни. Она дотронулась до моей руки. Слава Богу, хоть это я еще понимал. Но мне все-таки требовались разъяснения. Я должен знать, что меня ждет. - "О'кэй" можно понять и по-другому: "Ладно, так уж и быть, стерплю". В ее сердце все же нашлось место для сострадания, и она повторила в энный раз подробности разговора с отцом. Он был счастлив. На самом деле. Посылая ее в Рэдклифф, он и не ждал, что она вернется в Крэнстон и выйдет за какого-нибудь соседского парня (который, между прочим, звал Дженни замуж как раз перед ее отъездом). Сначала Фил даже не поверил, что ее суженого зовут Оливер Бэрретт IV, и обратился к дочери с убедительной просьбой не нарушать Одиннадцатую Заповедь. - Это какую же? - спросил я ее. - Не дури отца своего! - О! - Вот и все, Оливер. Правда. - А он знает, что я бедный? - Да. - И его это не смущает? - Теперь по крайней мере у тебя с ним есть что-то общее. - Но ведь он бы наверняка порадовался, если б у меня нашлась пара долларов, верно? - А ты бы не порадовался? Я заткнулся и всю оставшуюся дорогу молчал. Дженни жила на улице под названием Гамильтон авеню, представлявшей собой ряд деревянных домов, перед которыми можно было видеть множество играющих детей и несколько чахлых деревьев. Я медленно ехал вдоль улицы, выбирая место для стоянки, и чувствовал себя так, как будто находился в другой стране. Прежде всего, здесь было очень много людей. Целые семьи в полном составе сидели на крылечках своих домов и наблюдали, как я пытаюсь припарковать свой "эм-джи". Очевидно, никакого другого более интересного занятия в этот воскресный день после полудня у них не намечалось. Дженни выпрыгнула из машины первой. В Крэнстоне у Дженни проявились какие-то странные инстинкты, и она стала похожа на маленького прыткого кузнечика. Когда же на крылечках поняли, кто моя пассажирка, раздался единодушный приветственный клич. Услышав эти крики восторга по поводу прибытия Дженни, я засмущался и чуть было не остался в автомобиле. Увы, ведь я даже отдаленно не напоминал гипотетического Оливеро Барретто! - Эй, Дженни! - смачно крикнула какая-то матрона. - Эй, миссис Каподилупо! - завопила в ответ Дженни. Я выкарабкался из машины, и все тут же уставились на меня. - Эй, а это кто? - заорала миссис Каподилупо. Не очень-то тут церемонятся... - Да так, кое-кто! - прокричала Дженни в ответ. И это удивительным образом повлияло на мою уверенность в себе. - Ну и ладно! - взревела миссис Каподилупо.- Но вот девчонка рядом с ним - это кое-что! - Он знает,- ответила Дженни. Затем она повернулась, чтобы удовлетворить любопытство соседей по другую сторону улицы.- Он знает,- сообщила она целой ораве своих вновь прибывших болельщиков. Она взяла меня за руку и, словно вводя в рай, повлекла по ступенькам к дому номер 189-а по улице под названием Гамильтон Авеню. ...Момент был неловкий. Я просто стоял, а Дженни сказала: - Это мой отец. И Фил Кавиллери, крепко сбитый (приблизительно: рост 5 футов 9 дюймов, вес 165 фунтов) пятидесятилетний обитатель Род-Айленда, протянул мне руку. Рукопожатие у него было сильное. - Здравствуйте, сэр. - Фил,- поправил он меня.- Меня зовут Фил. - Фил, сэр,- повторил я, продолжая сжимать ему руку. Момент был ужасный. Потому что, едва отпустив мою руку, мистер Кавиллери повернулся к своей дочери и завопил: - Дженнифер! Какую-то долю секунды ничего не происходило. А потом они начали обниматься. Крепко. Очень крепко. Раскачиваясь туда-сюда. Все, что мистер Кавиллери говорил далее, сводилось к повторению (теперь очень тихому) имени дочери: "Дженнифер". А все, что могла сказать в ответ его дочь, оканчивающая с отличием Рэдклифф, составляло тоже одно слово: "Фил". Несомненно, я был здесь третьим лишним. В тот день меня выручило мое приличное воспитание. Сколько раз мне читали лекции о том, что нехорошо разговаривать с набитым ртом. Фил и его дочка прямо-таки сговорились держать мое ротовое отверстие набитым, и я в полном молчании поглотил рекордное количество итальянских пирожных. После этого я пустился в долгие рассуждения, подвергая съеденное сравнительному анализу (а съел я, боясь обидеть хозяев, по две штуки каждого сорта - к восторгу обоих Кавиллери). - С ним все о'кэй,- сказал Фил Кавиллери своей дочери. Что бы это могло значить на этот раз? Мне не нужно было объяснять значение слова "о'кэй", я просто хотел знать: которое из моих немногочисленных и тщательно продуманных действий снискало мне эту вожделенную оценку? Может, я удачно похвалил пирожные? А может быть, понравилось мое рукопожатие? Что именно? - Я же говорила тебе, что с ним все о'кэй. Фил,- сказала дочь мистера Кавиллери. - О'кэй-то о'кэй,- произнес ее отец,- но я должен был убедиться в этом. И я убедился. Оливер?.. Теперь он обращался ко мне. - Да, сэр? - Фил. - Да, Фил, сэр? - С тобой все о'кэй. - Спасибо, сэр. Я очень тронут. Честное слово. Вы же знаете, как я отношусь к вашей дочери, сэр. И к вам, сэр... - Оливер,- перебила меня Дженни,- да кончай ты лепетать как недоделанный... - Дженнифер,- оборвал ее мистер Кавиллери,- ты могла бы воздержаться от сквернословия! Все-таки этот сукин сын - наш гость! За обедом (оказалось, что пирожные - всего лишь закуска) Фил всерьез пытался поговорить со мной сами-знаете-о-чем. Ему в голову пришла совершенно сумасшедшая мысль: способствовать урегулированию отношений между Оливерами III и IV. - Давай я ему позвоню и поговорю с ним, как отец с отцом,- просил он меня. - Ну, Фил, это же бесполезная трата времени. - Но я не могу спокойно видеть, как родитель отрекается от собственного ребенка, не могу! - Да, но ведь я тоже отрекаюсь от него, Фил. - Чтобы я больше от тебя этого не слышал.- Он начинал сердиться по-настоящему.- Отцовскую любовь надо беречь и уважать. Это большая редкость. - Особенно в моем семействе,- заметил я. Дженнифер хлопотала, то подавая, то унося что-нибудь со стола, и поэтому в нашем разговоре почти не участвовала. - Ну-ка, набери его номер,- повторил Фил.- Сейчас я этим займусь. - Нет, Фил. Между мной и моим отцом полное охлаждение. - Э, Оливер, он оттает, можешь мне поверить, как только придет время идти в церковь... В эту минуту Дженни, расставлявшая десертные тарелочки, произнесла коротко и зловеще: - Фил... - Да, Джен? - Насчет церкви... - Да? - М-м... мы к этому не очень-то хорошо относимся, Фил. - Да ну? - удивился мистер Кавиллери. И затем, вероятно, придя к неправильному выводу, он начал извиняться передо мной.- Я... хм-хм... не имею в виду обязательно католическую церковь, Оливер. Я имею в виду, что мы католики,- Дженнифер, конечно, говорила тебе. Но я имею в виду твою церковь, Оливер. Могу поклясться, что Господь Бог благословит ваш союз в любой церкви. Я посмотрел на Дженни, которая, по-видимому, не смогла разъяснить своему отцу по телефону нашу точку зрения на этот жизненно важный вопрос. - Оливер,- объяснила она,- я не могла вывалить на него еще и это. - Вы о чем? - спросил неизменно любезный мистер Кавиллери.- Валите, детки, валите. Валите на меня все, что у вас в голове. - Речь идет о Божьем благословении, Фил,- пояснила Дженни, отводя взгляд. - Ну, Джен, дальше?..- произнес Фил, опасаясь худшего. - Ну, понимаешь, Фил, мы относимся к этому вроде как негативно,- объяснила Дженни и с мольбой посмотрела на меня. Я постарался приободрить ее взглядом. - К Богу? К Богу вообще? Дженни кивнула. - Можно, я объясню, Фил? - спросил я. - Пожалуйста, Оливер. - Никто из нас двоих не верит в Бога, Фил. А лицемерами мы быть не хотим. Я думаю, он принял сказанное только потому, что оно исходило от меня. Дженни он мог бы, наверное, ударить. Но теперь он был третьим лишним и даже не решался поднять на нас глаза. - Хорошо,- проговорил он после довольно долгого молчания,- могу я хотя бы узнать, кто совершит этот обряд? - Мы сами,- ответил я. После новой длинной паузы он повторил: "Хорошо",- и обратился ко мне, поскольку я собирался сделать карьеру в области юриспруденции, с вопросом: а будет ли такой брак - как бы это выразиться - законным? Дженни рассказала ему, что тот обряд, о котором идет речь, будет совершен под присмотром капеллана унитарной церкви колледжа ("А-а, капеллана",- пробормотал Фил), но суть церемонии заключается в том, что мужчина и женщина сами обращаются друг к другу. - Неужели и невеста говорит? - Почему-то именно это окончательно добило его. - Филипп,- поинтересовалась его дочь,- а ты себе можешь представить ситуацию, в которой я бы промолчала? - Нет, детка,- ответил он, с трудом улыбнувшись.- Думаю, ты всегда найдешь, что сказать. Когда мы возвращались в Кембридж, я спросил Дженни, как, по ее мнению, прошла встреча. - О'кэй,- сказала она. Глава 10 Мистер Уилльям Ф. Томсон, заместитель декана Гарвардской Школы Права, не мог поверить своим ушам. - Я правильно вас понял, мистер Бэрретт? - Да, сэр.- Мне было трудно в первый раз произнести это. И повторить тоже было не легче.- В следующем году мне нужна стипендия, сэр. - Неужели? - Именно поэтому я здесь, сэр. Ведь вы же распоряжаетесь финансовой помощью, не так ли, декан Томсон? - Да, но все это так странно... Ваш отец... - Он здесь ни при чем, сэр. - Простите? - Декан Томсон снял очки и начал протирать их своим галстуком. - Между мной и моим отцом возникли некоторые разногласия. Декан снова надел очки и посмотрел на меня с тем невыразительным выражением, которому можно научиться, только став деканом. - Это весьма прискорбно, мистер Бэрретт,- произнес он. "Для кого"? - хотелось мне спросить. Этот парень, судя по всему, собирался отделаться от меня. - Да, сэр. Весьма прискорбно. Но именно поэтому и пришел к вам, сэр. В следующем месяце моя свадьба. Все лето мы оба собираемся работать. Затем, Дженни - это моя жена - начнет преподавать в частной школе. На жизнь нам хватит, но на мое образование - нет. А плата у вас высокая, декан Томсон. - М-да...- протянул он и замолчал. Ему что, непонятно, куда я клоню? Тогда на кой черт я здесь? - Декан Томсон, мне нужна стипендия,- повторил я. В третий раз.- На моем счете нет ни цента, а меня уже зачислили к вам в Школу. - А, да,- сказал мистер Томсон, пытаясь отвязаться от меня при помощи бюрократических отговорок,- срок для подачи заявлений на финансовую помощь уже давно истек... Чего же еще хочет этот ублюдок? Скандальных подробностей? Или, может быть, скандала? - Декан Томсон, когда я просил зачислить меня в Школу, я еще не знал, что так случится. - Совершенно верно, мистер Бэрретт, но должен сказать вам, что, по моему мнению, нашей администрации не пристало вмешиваться в семейную ссору. Притом весьма прискорбную. - О'кэй, декан,- проговорил я, вставая.- Я вижу, на что вы намекаете. Но я не собираюсь целовать задницу моему отцу для того, чтобы вы могли получить для вашей Школы что-нибудь наподобие Бэрретт Холла. Уходя, я слышал, как декан Томсон пробормотал: - Это несправедливо. И я был с ним полностью согласен. Глава 11 Дженнифер получила свой диплом в среду. Многочисленные родственники из Крэнстона, Фолл Ривера и даже одна тетка из Кливленда съехались в Кембридж, чтобы присутствовать на церемонии. Мы заранее договорились, что Дженни не будет надевать кольцо и представлять меня в качестве своего жениха, чтобы никто не обиделся, не получив приглашения на нашу скорую свадьбу. - Тетя Клара, это мой друг Оливер,- говорила Дженни, неизменно добавляя: - Он еще не окончил колледж. Родственники могли сколько угодно шептаться, пихать друг друга локтями и тайно сплетничать, но им так и не удалось выпытать никакой специфической информации ни у меня, ни у Дженни, ни у Фила (который, как я догадываюсь, был счастлив избежать дискуссии на тему о любви двух атеистов). В четверг я все-таки догнал Дженни, получив свой диплом об окончании Гарварда "с отличием", так же, как и она... Мне ничего не было известно о присутствии на церемонии Оливера Бэрретта III. Утром Актового Дня [9] более семнадцати тысяч запрудили Гарвард Ярд, а я, естественно, не разглядывал толпу в бинокль. Билеты, предназначенные для родителей, я отдал Филу и Дженни. Конечно, как бывший гарвардец, Камнелицый мог пройти без приглашения и сесть вместе с выпускниками 1926 года. Но, впрочем, зачем ему все это? Разве что банки в этот день были закрыты? Мы поженились в воскресенье. Никто из родственников Дженни приглашения не получил - для них, истовых католиков, наш отказ от традиционного благословения во имя Отца, и Сына, и Святого Духа было бы мучительным. Бракосочетание происходило в Филлипс Брукс Хаус - старинном здании, расположенном в северной части Гарвард Ярда, а вел церемонию Тимоти Бловелт, капеллан унитарной церкви колледжа. Присутствовал Рэй Стрэттон, и еще я пригласил моего старого школьного друга Джереми Нэйхема - в свое время он предпочел Амхерст Гарварду. Дженни попросила прийти свою подружку из Бриггс Холла, а также - может быть, по какой-то сентиментальной прихоти - ту самую здоровенную нескладную девицу, которая дежурила с ней в библиотеке день нашего знакомства. И, конечно. Фила. Я поручил Фила Рэю Стрэттону - ну, чтобы он особо не дергался, если это вообще возможно в такой момент. Хотя, надо сказать, и сам Стрэттон не был воплощенным спокойствием! Эти двое явно чувствовали себя неуютно, и каждый из них молчаливо усиливал предубеждение другого, что эта свадьба, устроенная на манер "сделай сам" (как выразился Фил), должна вылиться (как предсказывал Стрэттон) в "чудовищный фильм ужасов". И все это лишь потому, что я и Дженни хотели сказать друг другу несколько слов! - Готовы ли вы? - спросил мистер Бловелт. - Да,- ответил я за нас обоих. - Друзья,- обратился мистер Бловелт ко всем остальным.- Мы собрались здесь, чтобы стать свидетелями того, как две жизни соединятся в брачном союзе. Давайте вслушаемся в те слова, которые они решили прочесть друг другу в этот священный миг. Сначала невеста. Дженни повернулась ко мне и продекламировала заранее выбранное ею стихотворение. Оно прозвучало очень трогательно - особенно для меня, потому что это был сонет Элизабет Бэрретт. Две любящих души взмывают в небеса, Все ближе, молча, и глаза - в глаза, Из трепета переплетенных рук родится пламя... Краем глаза я наблюдал за Филом Кавиллери. Он стоял бледный, слегка приоткрыв рот, и его расшившиеся глаза излучали изумление, смешанное с обожанием. Дженни дочитала сонет до конца. Он был как молитва о нашей жизни - Увенчанной не смертным мраком ночи, А пробуждением в любви иного бытия. Настал мой черед. Я долго искал стихотворение, которое мог бы прочитать, не краснея. Это же настоящий кошмар - лепетать стишки, похожие на кружевные салфеточки! Я бы просто не смог. Но в нескольких строчках из "Песни большой дороги" Уолта Уитмена было все то, что я хотел сказать: ...Я даю тебе свою руку! Я даю тебе мою любовь, она драгоценнее золота,

Я даю тебе себя самого раньше всяких

наставлений и заповедей; Ну, а ты отдаешь ли мне себя? Пойдешь ли вместе со мной в дорогу?

Будем ли мы неразлучны с тобой до последнего

дня нашей жизни? [10] Я закончил читать, и в комнате наступила удивительная тишина. Затем Рэй Стрэттон передал нам кольца, и мы - я и Дженни - сами произнесли слова брачного обета: начиная с этого дня, всегда быть рядом, любить и лелеять друг друга, пока смерть не разлучит нас. Властью, данной ему Администрацией штата Массачусетс, мистер Бловелт объявил нас мужем и женой. ...Сейчас, по зрелом размышлении, я вспоминаю, что наша "вечеринка после матча" (как выразился Стрэттон) была претенциозно непритязательной. Дженни и я наотрез отказались от традиционного раута с шампанским, и мы пошли пить пиво к Кронину. Помнится, Джим Кронин выставил каждому по кружке пива бесплатно - в знак уважения к "величайшему хоккеисту Гарварда со времен братьев Клиари". - Какого черта! - не соглашался Фил Кавиллери, стуча кулаком по столу.- Он лучше, чем все эти Клиари, вместе взятые. Вероятно, Филипп хотел сказать (ведь игры Гарвардской хоккейной команды он не видел ни разу), что, как бы хорошо ни гоняли на коньках Бобби и Билли Клиари, ни один из них не сумел жениться на его очаровательной дочери. По-моему, все напились всмятку. Я позволил Филу заплатить по счету, и позже не очень щедрая на похвалы Дженни отметила мою интуицию: - Ты еще станешь человеком, Преппи! Правда, на автобусной остановке я пережил несколько паршивых минут. Глаза у всех оказались на мокром месте: и Фила, и Дженни, и, кажется, мои тоже. Ничего не помню, кроме того, что наше прощание сухим, во всяком случае, не было. Наконец, после в