? Резкий! Группа приготовилась. Он занес свой дирижерский карандаш. Я задержал дыхание и от души понадеялся, что выдержу. И в этот момент ударила канонада. Кто-то с пушечным грохотом стучал в дверь. Слишком громко, и, насколько я могу судить, безо всякого ритма. "Открывайте!!!" - взревел нечеловеческий голос. - Полиция? - спросил я у неизвестно как оказавшейся рядом со мной Джоанны. - Их никогда не бывает поблизости, - слабо улыбнулась она, - Хуже. Это Годзилла с верхнего этажа. Его настоящее имя - Темпль, и он - самая настоящая нежить. Я осмотрелся по сторонам. В комнате находилось человек двадцать, и вид у всех был основательно напуганный. Похоже, этот парень, Годзилла, должен быть по-настоящему опасен. Как бы то ни было, Лу Стейн открыл дверь. - Черт побери, ты, сукин сын, я тебе каждое долбанное воскресенье говорил - заткни шарманку! Все это нежить произнесла, угрожающе нависая над мистером Стейном. "Годзилла" подходило тут как нельзя лучше. Это на самом деле было здоровенное и очень волосатое существо. - Но, мистер Темпль, - попробовал протестовать мистер Стейн, - мы всегда заканчиваем точно к десяти. - Дерьмо! - прорычал монстр. - Да, я заметил, что вы уже излили его, - ответил мистер Стейн. Темпль уставился на него: - Не доводи меня, слышишь, козявка! Ты меня еще не знаешь! В его голосе слышалась давняя ненависть. Чувствовалось, что на этом этапе цель его жизни - нанесение тяжких увечий своему соседу, мистеру Стейну. И похоже именно сегодняшний день идеально подходил для претворения мечты в реальность. Оба сына Стейна, несмотря на то, что явно были напуганы, присоединились к отцу. Темпль выругался. Миссис Стейн уже стояла рядом с мужем, а теперь и Джоанна выскользнула из-за моей спины и рванулась к двери (Драться? Перевязывать раненых?). - Дьявол, вы, проклятые недоноски, знаете ведь, что нарушать покой других незаконно. - Прошу прощения, мистер Темпль, но я считаю, что это как раз вы в данный момент попираете права этих людей. Что? Эти слова сказал я? Причем, прежде чем осознал, что собираюсь произнести их. И, что удивило меня еще больше, встал и двинулся навстречу названному гостю. Тот повернулся ко мне. - Есть проблемы, блондинчик? - спросило животное. Я отметил, что он на десять дюймов выше и (минимум) на сорок фунтов тяжелее. Впрочем, надеюсь, не все эти фунты были мышцами. Я показал Стейнам, чтобы они предоставили дело мне. Но они остались. - Мистер Темпль, - продолжал я, - слышали ли вы когда-либо о разделе сороковом Уголовного Кодекса? Это незаконное вторжение. Или раздел семнадцатый: угроза нанесения телесных повреждений. Или раздел... - Это еще кто? Коп? - хрюкнул он. Так, кое-что он все-таки знал. - Просто адвокат. Но я могу отправить вас за решетку на несколько довольно долгих лет. - Блеф! - предположил Темпль. - Нет. Но если вас беспокоит некоторая затянутость этого процесса, можно уладить все другим способом. - Да, красавчик? Он напряг мышцы. Оркестр за моей спиной определенно забеспокоился. Ну и у меня в животе отчетливо завибрировало. Тем не менее я спокойно снял пиджак и обратился к нему sotto voce и крайне вежливо: - Мистер Темпль, если же вы не испаритесь, я просто буду вынужден медленно и печально, как один интеллектуал - другому, вышибить ваши банановые мозги. После поистине молниеносного исчезновения агрессора, мистер Стейн откупорил бутылку шампанского ("Импортное. Прямо из Калифорнии"). Затем оркестр единогласно решил исполнить самую громкую вещь из своего репертуара - чрезвычайно энергичную интерпретацию увертюры из оперы Чайковского "1812 год". В которой даже мне достался инструмент: пушка (пустая пепельница). Через несколько часов (на мой взгляд слишком рано) - вечеринка закончилась. - Приходите еще, - сказала миссис Стейн. - Разумеется, он придет, - ответил мистер Стейн. - Почему ты так уверен? - спросила она. - Он любит нас. И это было правдой. x x x Никто не говорил мне, что я должен проводить Джоанну. Несмотря на поздний час, она настояла, чтобы мы сели на пятый автобус, который спускался по Риверсайд, а потом, петляя, пересекал Пятую авеню. Джоанна здорово устала, но настроение у нее оставалось повышенным. - О боже, Оливер, ты был потрясающ, - сказала она и взяла меня за руку. Я попытался спросить себя, нравится ли мне ее прикосновение. И не нашел ответа. Джоанна все еще была в восторге: - Темпль теперь и показаться не посмеет, - рассмеялась она. - Эй, послушай, Джо, разве много мозгов нужно, чтобы запугать такого буйвола. Я изобразил рукой соответствующий жест, тем самым высвободив ее. (Облегчение?). - Но все-таки... Она не закончила. Наверное, ее начала удивлять настойчивость, с которой я изображал тупого спортсмена. А мне просто хотелось дать понять, что я не стою ее времени. Она была очень красивой. И привлекательной. Во всяком случае, любой нормальный парень с нормальными чувствами нашел бы ее такой. Она жила на четвертом этаже, недалеко от больницы. Пока мы стояли у ее двери, я вдруг заметил, что она не такая высокая, как показалось вначале. Я имею в виду, что ей приходилось смотреть снизу вверх, говоря со мной. Потом я обратил внимание, что у меня перехватывает дыхание. И это не могло быть от подъема по лестнице. (Я же занимаюсь бегом, помните?) Да еще стало усиливаться ощущение легкой паники от разговора с этой интеллигентной красивой девушкой врачем. Что если она, она почувствовала, что мои чувства к ней носят не совсем платонический характер? Что если она?.. - Оливер, - сказала Джоанна, - я хотела бы пригласить тебя. Но мне завтра выходить в шесть утра. - В другой раз, - ответил я. И внезапно почувствовал, что снова могу дышать. - Надеюсь, Оливер. Она поцеловала меня. В щеку. - Спокойной ночи! - Я позвоню тебе, - ответил я. - Мне очень понравился этот вечер. - Мне тоже. И все-таки я чувствовал не чувствовал себя счастливым. По дороге домой, я пришел к заключению, что мне нужен психиатр. 7. "Давайте начнем с того, что оставим в покое беднягу Эдипа". Так начиналось мое заранее тщательно приготовленное приветствие. Чтобы найти хорошего психиатра, нужно всего несколько несложных действий. Вначале вы обзваниваете ваших приятелей-врачей и говорите им, что одному вашему знакомому нужна помощь. Вам советуют врача для этого бедняги. В конце концов где-то с двухсотой попытки вы решаетесь, звоните и назначаете первый визит. - Послушайте, - излагал я, - я проходил курсы и знаком с терминами, которыми мы будем перебрасываться. Этими, которыми вы будете называть мое поведение по отношению к отцу, когда я женился на Дженни. Я имею в виду, что все эти Фрейдовские штуки, - последнее, что мне бы хотелось сейчас слышать. Доктор Эдвин Лондон, несмотря на определение "крайне деликатный", которое дал тот парень, что рекомендовал его, в настоящий момент не был расположен к длинным фразам. - Почему вы здесь? - безо всякого выражения спросил он. Я запаниковал. Мое приветствие прошло о'кэй, но сейчас мы уже переходили к перекрестному допросу. Почему я здесь? Что я хочу услышать? Я сглотнул и ответил так тихо, что сам едва услышал свои слова: - Почему я ничего не чувствую? Он молча ждал. - С того дня, как Дженни умерла, я не могу чувствовать ничего. Ну да, голод и все такое... Ужин за телевизором решает эту проблему. Но в остальном... За восемнадцать месяцев... Я не чувствовал абсолютно ничего. Он слушал, как я пытаюсь вывалить перед ним свои мысли. Они сыпались сумбурным потоком боли. Я чувствую себя ужасно. Поправка, я вообще ничего не чувствую. Что хуже. Без нее меня нет. Филипп помогает мне. Но по-настоящему помочь не может. Хотя старается. Не чувствую ничего. Почти два полных года. Я не способен общаться с нормальными людьми. Тишина. Я взмок. - Сексуальное желание? - спросил доктор. - Нет, - и уточнил, - абсолютно никакого. Ответа не было. Он шокирован? Я ничего не мог прочитать по его лицу. И я сказал то, что было очевидно для нас обоих: - Не надо говорить мне, что это чувство вины. Тогда доктор Эдвин Лондон произнес самую длинную фразу этого дня: - Вы чувствуете себя...ответственным за смерть Дженни? Я чувствую себя... ответственным за смерть Дженни? Я вспомнил, как не хотел больше жить в день, когда она умерла. Но это прошло. Я знал, что не наделял свою жену лейкемией. И все же... - Может быть. Вначале считал. Но в основном, злился на самого себя. За все то, что должен был сделать, пока она была жива. Опять пауза, потом доктор Лондон спросил: - Например? Я снова рассказал о своем разрыве с семьей. Как позволил обстоятельствам своей женитьбы на девушке немного (немного?) другого социального уровня превратиться в декларацию собственной независимости. Смотри, Большой-Папа-С-Баксами, я смог все сам. Все сам. Кроме того, как это было тяжело для Дженни. Не только в плане эмоциональном. Хотя и это тоже, если вспомнить, как ей хотелось выразить уважение моим родителям. Хуже было мое нежелание брать у них что бы то ни было. Для меня это было предметом гордости. Но, черт побери, для Дженни, которая и так выросла в бедности, что было для нее нового и прекрасного в отсутствии денег в банке? - И просто ради моего высокомерия, она была вынуждена пожертвовать кучей вещей. - Вы думаете, она считала, что жертвует ими? - спросил доктор Лондон, вероятно догадываясь, что Дженни не жаловалась ни разу . - Доктор, то, что она могла думать, теперь уже не имеет значения. Он посмотрел на меня. На секунду я испугался, что... расплачусь. - Дженни умерла, а я только теперь понимаю, как эгоистично вел себя. Пауза. - Как? - спросил он. - Мы заканчивали университет. Дженни получила стипендию во Франции. Когда мы решили пожениться, это даже не обсуждалось. Мы просто знали, что останемся в Кембридже и я пойду в Школу Права. Почему? Опять молчание. Доктор Лондон не отвечал. И я продолжил: - Какого черта это казалось мне единственной логической альтернативой? Мое чертово самомнение! Решить, что важнее именно моя жизнь. - Могли быть обстоятельства, которых вы не знаете, - сказал доктор Лондон. Неуклюжая попытка смягчить мою вину. - И все равно! Я же знал, черт побери , что она никогда не была в Европе! Можно ведь было поехать с ней и стать юристом на год позже? Он мог решить, что это самообвинение постфактум - вычитано из всяких книжек по женскому равноправию. Это было не так. Мне причиняло боль не столько то, что Дженни пришлось прервать свое высшее образование, сколько мысль, что я лишил ее возможности побывать в Париже. Увидеть Лондон. Почувствовать Италию. - Понимаете? - спросил я. Еще одна пауза. - Вы готовы потратить на это некоторое время? - наконец ответил он. - Потому я и пришел. - Завтра, в пять? Я кивнул. Ответный кивок. Я вышел. Я шел по Парк Авеню, пытаясь собраться. И приготовиться к тому, что ждет меня дальше. Завтра мы займемся хирургией. Резать по живому - это очень больно. Но я был готов к этой боли. Меня интересовало другое: какого черта там обнаружится. 8. До Эдипа мы добрались через неделю. Им оказался Бэрретт-Холл - чудовищное сооружение в Гарварде. - Моя семья подарила его университету, чтобы купить себе репутацию. - Почему? - спросил доктор Лондон. - Потому что их деньги были грязными. Потому что мои предки были первыми по части выжимания соков из своих работников. Наша филантропия - увлечение сравнительно недавнее . Стоит заметить, что я узнал это не из литературы о Бэррэттах, а... в Гарварде Еще в колледже, стараясь добрать недостающие очки, я взял среди прочих курс 108 по социологии, "Индустриальное развитие Америки". Читал его парень из радикальных экономистов по имени Дональд Фогель. Он уже прочно стал легендой Гарварда хотя бы потому, что густо замешивал свои лекции на ненормативной лексике. Кроме того, его курс был стопроцентной халявой. ("Не верю я в эти [нецензурно] , [нецензурно] , [очень нецензурно] , экзамены", - говаривал Фогель. Народ веселился). Сказать, что аудитория была наполнена - значит не сказать ничего. Она была забита до отказа : спортсмены-пофигисты и зубрилы медики - халявные очки требовались всем. ... Обычно, несмотря на цветистый лексикон Дона Фогеля, большинство читало "Кримзон" или просто дремало. К сожалению, в какой-то момент я проснулся. Речь шла о ранних этапах истории текстильной промышленности - предмете вполне снотворном. " [Нецензурно], что же касается истории текстильной промышленности, то много [нецензурно] благородных гарвардских имен сыграло в ней довольно неприглядную роль. Возьмем, к примеру, Амоса Брюстера Бэрретта, выпускника Гарварда 1794-го года..." Ничего себе - моя фамилия! Знает ли Фогель, что я слушаю его? Или читает эту лекцию студентам каждый год? Когда он продолжил, я вжался в свое кресло: "В 1814 Амос и несколько его дружков по Гарварду объединили усилия, чтобы принести индустриальную революцию в Фолл Ривер, штат Массачусетс. Они построили первые большие текстильные фабрики. И взяли на себя "заботу" о всех своих рабочих. Это называлось патернализмом. Они строили общежития для девочек, которых набирали на отдаленных фермах. Разумеется, половина заработка тех уходила на оплату еды и жилья. Маленькие леди трудились по восемьдесят часов в неделю. И, естественно, Бэрретты учили их бережливости. "Храните деньги в банке, девушки". Угадайте, кому принадлежал банк?" Я от души пожелал превратиться в комара и незаметно улетучиться. Блистая даже более плотным, чем обычно каскадом эпитетов, Дон Фогель излагал историю предприятия Бэрреттов. Он разглагольствовал добрую (кому как) половину часа. В начале XIX века половина работников в Фолл Ривер была детьми. Некоторым исполнилось только пять. Дети приносили домой по два бакса в неделю, женщины - по три, мужчины получали королевские семь с половиной. Не наличными, разумеется. Половину им платили купонами. Действительными только в магазинах Бэрреттов. Разумеется. Фогель привел примеры и того, в каких условиях им приходилось работать. Например, известно, что влажность воздуха в мастерских повышает качество изготавливаемой ткани. Поэтому в помещения, где стояли ткацкие станки, пар искусственно нагнетался. А в разгар лета окна там плотно закрывали, чтобы основа и уток оставались влажными. "И вы подумайте над таким [нецензурно] фактом", - Дон Фогель уже дымился, - "Не хватит всей этой мерзости, не хватит всех этих несчастных случаев, за которые не полагалось ни малейшей компенсации - но их [нецензурно] зарплата непрерывно снижалась! Доходы Бэрреттов росли, и все равно они урезали [нецензурно] заработок своих рабочих. Так что каждой следующей волне иммигрантов приходилось работать за все меньшие деньги. [Нецензурно], [нецензурно] - [абсолютно нецензурно]!" Позднее, в том же семестре, я околачивался в библиотеке Рэдклиффа. Там я встретил девушку. Дженни Кавиллери, выпуск-64. Ее отец был владельцем пекарни в Крэнстоне. Ее покойная мать Тереза Верна Кавиллери была из потомков сицилийцев, которые когда-то эммигрировали в... Фолл Ривер, Массачусетс. - Теперь вы понимаете, почему я порвал с семьей? Пауза. - Завтра, в пять, - сказал доктор Лондон. 9. Я бежал. Каждый раз, выходя из кабинета психиатра, я чувствовал себя более злым и растерянным, чем когда мы начинали. Так что единственным действующим средством казался бег на измор в Центральном Парке. После той нашей встречи я сумел уговорить Симпсона составить мне компанию. Когда у него появлялось немного свободного времени, мы встречались и наматывали круги вокруг бассейна. К счастью, он ни разу не поинтересовался, продолжил ли я знакомство с Джоанной Стейн. Говорила ли она с ним обо мне? Поставила диагноз сама? Как бы то ни было, эта тема в наших разговорах не поднималась. Честно говоря, я думаю, что Стив был вполне удовлетворен уже тем, что я снова общаюсь с человечеством. Не люблю врать друзьям, так что сказал ему, что начал ходить к психиатру. Я не вдавался в детали, а он не спрашивал. Сегодняшний сеанс здорово взбесил меня, и я с самого начала взял темп, слишком быстрый для Стива. После первого же круга он остановился. - Эй, мужик, давай дальше без меня, - пропыхтел он, - Присоединюсь круге на третьем. Я тоже изрядно вымотался, так что сбросил темп, чтоб вернуть дыхание. Тем не менее, даже на этой скорости я обгонял некоторых из возникающих из сумерек любителей бега. Разумеется, парни из Нью-Йоркского клуба обходили меня на раз. Большинство студентов - тоже. Но и трусцой я легко оставлял позади пожилых джентльменов, женщин, страдающих ожирением и детей младше двенадцати. Потом совсем вымотался. Пот заливал глаза, мне едва удавалось разбирать цвета одежды прохожих. Вряд ли я бы толком сказал, в каком направлении бежал каждый из них. Пока не случилось вот что. Форма ярдах в восьмидесяти впереди была синим, довольно дорогим спортивным "Адидасом". Темп - очень даже приличным. Я решил сделать рывок и обойти эту...девушку? Или просто парня с длинными светлыми волосами? Расстояние не уменьшалось, так что я прибавил скорость. Секунд двадцать, чтобы догнать ее. На самом деле девушка. Или парень с фантастической задницей - и я могу добавить еще один вопрос доктору Лондону. Но нет, приблизившись вплотную я определенно увидел стройную молодую женщину, светлые волосы развевались на ветру. О'кэй, Бэрретт, изображаем Боба Хейса и обходим ее легко и изящно. Собираемся, переключаем скорость и красиво завершаем обгон. Теперь к следующим целям. Далеко впереди обнаружилась спина тучного оперного певца, которого я регулярно встречал на пробежке. Ну, мистер Баритон, будете следующей жертвой. Потом мимо пронеслась синяя молния. Спринтер из Миллроуз Клуба? Не угадал. Все та же фигурка , которую я полагал ярдах в двадцати позади себя. Она опять была впереди. Должно быть, какая-то новая звезда спорта. Я снова прибавил темп, чтоб рассмотреть ее поближе. Это оказалось непросто. Я уже вымотался, она была совершенно свежей. В конце концов, я нагнал ее. Спереди она смотрелась даже лучше, чем сзади. - Эй, хочешь составить мне компанию? - поинтересовался я. - С чего ты взял? - ответила она, совершенно не сбиваясь с дыхания. - Ты проскочила мимо, как... - Хочешь сказать, что бежал быстро? Так, это что, оскорбление? Да кто она такая, ко всем чертям? - Эй, это что, оскорбление? - Только если у тебя очень хрупкое эго, - ответила она. Несмотря на свою пуленепробиваемую выдержку, я разозлился. - Нахальная сучка. - Это оскорбление? - Оно самое, - ответил я. Честно, в отличие от нее. - Хочешь бежать в одиночку? - Хочу. - О'кэй, - сказала она. И рванула вперед. Теперь она прямо-таки дымилась от негодования - явно притворного - черт меня побери, если я поверил в него хоть на грамм. Теперь бег требовал напряжения всех сил - но все-таки я нагнал ее. - Привет. - Я думала, тебе нравится одиночество. Дыхание сбивалось и диалог получался рванным. - За какую команду бегаешь? - Ни за какую, - ответила она, - тренируюсь к теннису. - А-а, крутой атлет, - протянул я, нарочно изменив род. - Да, - скромно сказала она, - А ты, конечно, крутой мачо? Ну, каким будет твой остроумный ответ? Особенно, если выкладываешься из последних сил, чтоб держаться с ней наравне. - Да, - сделал попытку я. Что, как стало ясно потом, было лучшим ответом, - Как теннис? - Ты не захочешь играть со мной. - Захочу. - Захочешь? - переспросила она. И, слава Богу, перешла на шаг. - Завтра? - Разумеется, - пропыхтел я. - В шесть? Теннисный клуб Готхем, на углу Девяносто четвертой и Первой. - Я работаю до шести. Как насчет семи? - Нет, я имела в виду утра. - Шесть утра? Кто играет в теннис в шесть утра? - Мы - если не струсишь. - Я? Да никогда, - дыхание и остроумие восстанавливались одновременно, - Всегда встаю в четыре - кормить коров. Она улыбнулась. Улыбка вышла очень зубастая. - Отлично. Корт забронирован на имя Марси Нэш, которой, кстати, являюсь я. Она протянула мне руку. Для пожатия, не поцелуя, разумеется. Рукопожатие у нее оказалось, неожиданно для меня не атлетическим - сокрушающим, а вполне нормальным. Даже деликатным. - Могла бы я узнать как тебя зовут? Я решил слегка приколоться. - Гонзалес, мадам. Панчо Б. Гонзалес. - О! Это ведь не Спиди Гонзалес? - Нет, - ответил я, слегка удивившись, что она слышала о легендарном Спиди, персонаже множества похабных шуточек в множестве похабных мужских раздевалок. - О'кэй, Панчо, в шесть утра. И не забудь приволочь свою задницу. - Зачем? - Естественно, чтоб я смогла порвать ее. Я парировал: - А мячи* приносишь естественно ты? ------------------------ * Игра слов: balls - и мячи и яйца - Естественно. В Нью-Йорке любая девушка без них пропадет. После чего сорвалась с места со скоростью, которой позавидовал бы и Джесси Оуэнс. 10. В пять утра Нью-Йорк мрачен как в прямом, так и в переносном смысле. Если смотреть снизу на ярко освещенные окна третьего этажа, теннисный клуб напоминал ночник в детской - зажженный для спящей улицы. Я вошел, подписался в регистре, после чего меня провели в раздевалку. Непрерывно зевая, я переоделся и не торопясь вышел на площадку. Яркий свет на всех кортах моментально ослепил меня. И все эти корты использовались на полную катушку. Чокнутые нью-йоркцы, кажется не могли начать своего сумасшедшего дня без того, чтобы не погонять еще более сумасшедшей теннисной партии. Наверное, чтоб приготовиться к Игре-за-этими-стенами. Предположив, что мисс Марси Нэш будет в самом шикарном теннисном платье, какие только существуют, я оделся как можно более убого. Моя форма была того цвета, который журналы мод определили бы, как "Не совсем белый". Честно говоря, это цвет был конечным результатом совместной стирки белья случайных оттенков в автоматической прачечной. Кроме того, я натянул майку а ля Стэн Ковальски. Хотя выглядела она куда запущеннее, чем все, что Марлону Брандо когда-либо приходилось надевать. Я выглядел, как лицо с ограниченными финансовыми возможностями. Или, иными словами, как бродяга. Как и предполагалось, мячики у нее были флуоресцентные. Знаете, эти, ядовито-желтые, которыми пользуются все проффи. - Доброе утро, Солнышко. Она уже была готова и отрабатывала подачи. - Эй, ты в курсе, на улице мрак кромешный, - сообщил я. - Поэтому мы играем внутри, Санчо. - Панчо, - поправил я, - Мисс Нарси Мэш. В такие игры могут играть оба. - Камни и гвозди сломают мне кости, но подачи моей ничем не сломать, - продекламировала Марси, посылая очередной мяч. Ее волосы, на беговой дорожке развевавшиеся по ветру, теперь были стянуты в конский хвост (Надо бы приколоться). - Можешь говорить мне, что угодно, дорогой Панчо. Мы уже можем начинать? - На что? - Пардон? - Ставки, - пояснил я, - на что играть будем? - А разве недостаточно самого развлечения? - спросила Марси Нэш с видом скромной наивной девочки. - Разлечения? В шесть утра? Мне нужен более осязаемый стимул. - Полбакса. - Это ты про меня? - Остряк... Нет, я имела в виду пятьдесят центов. - Гм-гм, - я покачал головой. Если она играет в этом клубе, то деньги у нее есть. Разве что если это - разновидность капиталовложения. Обязанного окупить себя - в виде свадебного пирога. - Ты богат? - спросила она. - Какое это имеет отношение? - ответил я даже чуть более агрессивно, чем требовалось - не хочу иметь ничего общего с денежными мешками Бэрреттов. - Просто интересно знать, сколько ты сможешь поставить. Щекотливый вопрос. У меня - та же проблема: скольким сможет пожертвовать она. Так что я придумал штуку, которая могла спасти лицо нам обоим. - Послушай, - предложил я, - почему бы нам не договориться, что проигравший приглашает победителя на ужин? А победитель выбирает место. - Я предпочитаю "21", - ответила она. - Немного преждевременно. Но поскольку я тоже предпочту его, хотел бы предупредить: я ем, как слон. - Не сомневаюсь. Бегаешь ты именно так. Пора кончать заводить друг друга. И, черт побери, наконец начать игру. Я играл с ней в "кошки-мышки". Мне хотелось как следует унизить ее под конец, поэтому я изображал самодовольного индюка. Пропускал абсолютно легкие подачи. Реагировал заторможено. А Марси играла в полную силу. Вообще-то получалось неплохо. Движения у нее были быстрые, удары - точные, а подачи - сильные. Иногда даже крученные. Да, похоже она часто тренировалась и была в недурной форме. - Эй, а ты играешь совсем неплохо. Это Марси сообщила мне, после того, как мы играли уже довольно долго - без определенного результата. Игры заканчивались вничью так часто, как мне это удавалось это устроить. Самых убийственных ударов я пока не показывал, скрывая их до времени за своим шутовским имиджем. - Боюсь, нам придется закончить, - сказала она, - В полдевятого мне надо быть на работе. - Ну, детка, может сыграем еще одну игру, просто, ради удовольствия? Назовем ее игрой до внезапной смерти. Победитель получает ужин. - Хорошо, о'кэй, - сдалась Марси Нэш. Тем не менее, она казалась чуточку озабоченной, что может опоздать. Ага, босс может рассердиться и не дать ей должности. А у девочки амбиции! - Хорошо, один раз и как можно короче, - обеспокоено сказала она. - Мисс Нэш, я обещаю, что эта игра будет самой короткой в вашей жизни. Так оно и вышло. Первую подачу я отдал ей . Но теперь у нее не было ни малейших шансов. Бац-бац, спасибо, мадам. Марси Нэш была в шоке. Ей так и не удалось оторвать ни одного очка. - Черт побери! - произнесла она, - ты же дурачил меня! - Скажем так, мне понадобилось некоторое время, чтобы разыграться, - ответил я, - Ну, детка, надеюсь, ты не опоздаешь из-за меня на работу? - Это о'кэй. То есть, это прекрасно, - выдавила она, все еще в прострации, - В восемь вечера, в "21"? Я кивнул. - Мне заказывать столик на имя Гонзалеса? - поинтересовалась она. - Нет, это мой теннисный псевдоним. В основном меня зовут Бэрретт. Оливер-Великий-Притворщик-Бэрретт. - А... , - протянула она, - "Гонзалес" мне нравилось больше. После чего пулей понеслась в женскую раздевалку. Не знаю почему, но мне вдруг стало смешно - Что вас развлекло? - Пардон? - Вы улыбаетесь, - сказал доктор Лондон. - Это долгая и скучная история, - отмахнулся я. Потом, тем не менее объяснил, что заставило угрюмого депрессивного Бэрретта скинуть трагическую маску. - Дело не в девушке, - закончил я, - дело в принципе. Обожаю ставить на место самодовольных женщин. - И ничего больше? - продолжал допрос доктор. - Ничего. Да и щелчок по самолюбию получился довольно средненький. 11. Она была одета в деньги. Я не имею в виду даже малейшего намека на пышность. Наоборот. Ее окружал ореол высшей роскоши - роскоши абсолютной простоты. Ее волосы казались спадающими сами по себе - и тем не менее в прическе не было ни малейшего изъяна. Как на фотографии, сделанной с очень малой выдержкой профессиональным фотографом . Я почувствовал себя не в своей тарелке. Законченное изящество мисс Марси Нэш, ее совершенная осанка, ее спокойствие - по сравнению с ней я казался себе листом прошлонедельного шпината, непонятным способом угодившим на выставку орхидей. Определенно, она должна была быть моделью. Или, по крайней мере заниматься модельным бизнесом. Я подошел к ее столику. Он оказался в тихом уголке. - Привет, - сказала она. - Надеюсь, не заставил тебя ждать? - Ты пришел даже раньше времени. - Что означает, что ты пришла еще раньше. - Я бы сказала, что это логично, мистер Бэрретт, - улыбнулась она, - Собираешься садиться, или ждешь разрешения? Я сел. - Что пьешь? - поинтересовался я, показав на оранжевую жидкость в ее бокале. - Апельсиновый сок. - С чем? - Со льдом. - И все? Она кивнула. Прежде чем я успел спросить, как она вообще относится к спиртному, появился официант и приветствовал нас так, будто мы бывали тут каждый день. - Как мы поживаем сегодня вечером? - Прекрасно. Что хорошего предложите? - ответил я, не в силах поддерживать его светский тон. - Наши устрицы просто превосходны. - Бостонские, конечно, - я внезапно преисполнился гастрономического шовинизма. - Наши с Лонг Айленда, - ответил он. - О'кэй, посмотрим, чего они стоят, - Я повернулся к Марси, - попробуем местную имитацию? Марси молча улыбнулась. - А для начала? - официант посмотрел на нее. - Сердцевинку латука с капелькой лимонного сока. Теперь можно было быть уверенным, что она - модель. Иначе, какой смысл морить себя голодом? Тем временем я заказал себе феттучини ("И не жалейте масла"). Официант поклонился и исчез. Мы остались одни. - Ну, вот мы и тут, - сказал я. (Должен признаться, что репетировал эту реплику все утро). Прежде чем она успела согласиться, что мы на самом деле тут, нас снова посетили. - Вина, мсье? Я посмотрел на Марси. - Бери только себе. - Даже вино? - У меня с этим очень строго. Но тебе посоветую прекрасное Мерсо. Без этого твоя победа будет неполной, не так ли? - Мерсо, - сказал я официанту. - Шестьдесят шестого года, если можно, - Марси пришла мне на помощь. Официант испарился и мы снова остались наедине. - Ты что, совсем не пьешь? - спросил я. - Не из принципа. Просто не люблю терять контроля над своими чувствами. Ну и какого черта это должно значить? Какие чувства она имела в виду? - Итак, ты из Бостона? - спросила Марси. (Разговор все еще протекал довольно скованно). - Да. А ты? - А я не из Бостона. Аккуратный щелчок по носу. - Занимаешься модельным бизнесом? - поинтересовался я. - Отчасти. А ты? - Гражданскими свободами. - Даешь или отбираешь? - ее улыбка не дала мне разобраться, какая доля сарказма присутствовала в этих словах. - Пытаюсь заставить правительство соблюдать их. - Нелегко, наверное. - Ну, пока я не слишком преуспел в этом. Подошел официант и церемонно наполнил мой бокал. Признаюсь честно: не умею говорить с девушками. Прошло уже довольно много лет, как у меня последний раз намечалось что-нибудь, что можно было бы назвать свиданием. Ясно, что разговоры о себе - тема не самая подходящая. ("Самовлюбленный индюк" - скажет она своей соседке по комнате). Так что мы обсуждали (точнее, рассуждал я) решения суда Уоррена по правам частных лиц. И о том, может ли Бургер Кинг содействовать Четвертой Поправке? Все зависит от того, кто займет место Фортаса. Непременно сохрани копию нынешней Конституции, Марси, она скоро устареет. К тому моменту, когда я добрался до Первой Поправки, вокруг нас замаячили официанты с лонг-айлендскими устрицами. Которые были совсем неплохи. Хотя, конечно, до бостонских им было очень далеко. Ладно, так возвращаясь к Первой поправке - Верховный Суд руководствуется двойными стандартами. Как они могут решать в деле "О'Брайен против Соединенных Штатов", что сжигание призывных карточек не является проявлением свободы слова - и немедленно после этого определять, как ее чистейшую форму - ношение нарукавных повязок с антивоенными надписями ("Тинкер против Дес Мойнс")? Какова же, ко всем чертям, спрашиваю я, их настоящая позиция? - А ты знаешь? - спросила Марси. Но прежде чем я смог разобраться, не намекает ли она, что я заболтался, снова появился метрдотель, чтобы узнать, не желаем ли мы чего-нибудь на десерт. Я заказал кофе со сливками. Она попросила только чаю. Мне стало немного не по себе. Надо ли мне спросить, не слишком ли много я говорю? Извиниться? В конце концов, она всегда могла прервать меня, не так ли? - Ты участвовал во всех этих процессах? - спросила Марси (в шутку?). - Нет, конечно. Но сейчас пытаются дать определение термина "Отказник по убеждениям". А как прецедент используют дело "Уэббер против Призывной комиссии", которое вел я. Потом еще работа волонтером... - Ты, похоже, и не думаешь останавливаться. - Ну, как сказал на Вудстоке Джимми Хэндрикс: "Дела пошли грязнее некуда, миру пора браться за большую уборку". - Ты был там? - Нет, читал перед сном в "Таймсе". - О, - произнесла Марси. Должно ли это междометие означать, что она разочарована? Или что ей скучно? Сейчас, вспоминая весь этот час, я обнаружил, что не дал ей вставить ни слова . - А чем занимаешься ты? - Ничего социально значимого. Работаю в "Биннендэйл". Слышал про эту сеть? А кто про нее не слышал? Роскошная сеть "Биннендэйл", сорок карат магнетического притяжения для Покупателей-Желающих-Оставаться-Инкогнито? В любом случае это обстоятельство объясняло многое. Мисс Нэш идеально подходила для такого блестящего бизнеса: такие светлые волосы, такая твердость, такая стройная фигура - и вдобавок ко всему еще и брин-морское красноречие - настолько медово-сладкое, что она вполне продала бы кожаную сумочку и крокодилу. - Я почти не занимаюсь продажами, - отвечала она на мои неуклюжие расспросы. Я предположил, что она - стажер с грандиозными амбициями. - Так чем же ты конкретно занимаешься? - спросил я напрямик. Хороший способ сбивать с толку свидетелей: по многу раз задавать те же вопросы другими словами. - Эй, разве тебе не надоело? Это же скучно - слушать разговоры о чьем бы то ни было бизнесе. Она определенно намекала, что я, черт побери, становлюсь назойлив. - Надеюсь тебя моя юридическая лекция не усыпила? - Нет, правда, это было интересно. Просто хотелось бы больше услышать о тебе самом. Что ответить? Я решил, что лучше всего рассказать правду. - Вряд ли это будет очень приятно. - Почему? Пауза. Я смотрел прямо в свою чашку. - У меня была жена. - Ничего необычного, - сказала она. Но, как мне показалось, - мягко. - Она умерла. Пауза. - Извини, - произнесла Марси. - Все нормально, - ответил я. А что еще можно было сказать? Некоторое время мы сидели молча. - Тебе надо было рассказать мне раньше, Оливер. - Это не так просто. - Если выговоришься, становится легче, не так ли? - Боже, ты говоришь точно, как мой психиатр. - О! Мне казалось, я говорю точно как мой. - Эй, а тебе-то он зачем ? - поразился я. Никогда бы не подумал, что человек может выглядеть таким железобетонно уравновешенным - и нуждаться в психиатре, - ты же не теряла жену. Попытка черного юмора. Неудачная. - Я потеряла мужа, - ответила Марси. Ох, Бэрретт, ну почему бы тебе не заткнуть рот? Желательно собственным ботинком. - Боже, Марси, - все, что мне удалось выдавить. - Это не то, что ты подумал, - быстро добавила она, - просто развод. Но когда мы расходились и делили имущество, Майклу досталась уверенность в себе, а мне - все навязчивые идеи. - Кем был мистер Нэш? - спросил я, крепко заинтересовавшись парнем, который может бросить такую девушку, как Марси. - Давай сменим тему, хорошо? - сказала она, как мне показалось - немного грустно. Странно, но я почувствовал удовлетворение от того, что под непробиваемой внешностью мисс Марси Нэш скрывается нечто, о чем она не может говорить. Может, даже память об утрате. Это делало ее человечнее, а пьедестал, с которого она смотрела на мир - не таким недосягаемым. И все равно я понятия не имел, о чем говорить дальше. Так что говорить пришлось Марси: - Ого, а уже поздно. И на самом деле на моих часах было без четверти одиннадцать. Но то, что она вспомнила об этом именно сейчас, могло означать, что мне-таки удалось достать ее. - Счет, пожалуйста, - обратилась она к проходившему мимо метрдотелю. - Эй, ты что? Плачу я. - Ни в коем случае, - отрезала она, - пари на то и пари. Да, вначале в мои планы входило заставить ее раскошелиться. Но теперь мне было очень стыдно за собственную бестактность. Хотелось как-то искупить свою вину. - Счет пожалуйста, - еще раз попытался я. - Нет, - ответила она, - Мы можем еще и подраться, но в одежде от этого не будет ни пользы, ни удовольствия. Так что остынь, о'кэй? - после чего повернулась к метрдотелю: - Дмитрий? Оказывается, она знала, как его зовут. - Да, мэм? - Пожалуйста, добавьте чаевые и запишите за мной. - Разумеется, мадам, - сказал Дмитрий и бесшумно удалился. Я чувствовал себя не в своей тарелке: вначале этот предельно откровенный разговор. Потом упоминание (ну да, непрямое) о какой-то драке голышом, заставившее меня задуматься, что делать, если она окажется еще и сексуально агрессивной. И, в конце концов, у девушки обнаруживается свой счет в "21". Кто она, в самом деле? - Оливер, - сказала она, демонстрируя все свои великолепные зубы, - Я подброшу тебя домой. - Подбросишь? - Мне по дороге. Похоже я заметно напрягся от... очевидного. - Но, Оливер, - она была серьезна... может быть сама капелька иронии, - Не думай, что только из-за того, что я оплатила твой ужин, ты обязан спать со мной. - Какое облегчение, - вздохнул я, притворяясь, что притворяюсь, - не хотел бы оставить у тебя впечатление плейбоя. - О, нет, - ответила она, - чего угодно - но не плейбоя. В такси меня осенило: - Эй, Марси, - сказал я как можно более непринужденно, - а ведь я не говорил тебе, где я живу. - А, просто догадка. - А где живешь ты? - Недалеко от тебя. - Недостаточно конкретно. И, кажется, не хватает номера телефона. - Не хватает, - за этим не последовало ни объяснения, ни номера. - Марси? - Оливер? - ее голос был все так же приветлив и невозмутим. - Зачем все эти секреты? Она протянула руку, положила ладонь, затянутую в кожаную перчатку поверх моего, нервно сжатого кулака и сказала: - Остановитесь тут, пожалуйста. Черт! Из-за того, что улицы в этом часу были совершенно пусты, такси доехало до моего жилища со быстротой необыкновенной и, именно сейчас, абсолютно ненужной. - Подождите минутку, - сказала Марси водителю. Я задержался, надеясь, что она назовет следующую остановку. Но Марси только улыбнулась и с преувеличенной живостью прошептала: "Большое спасибо". - Нет, нет, - я был агрессивно вежлив, - это я должен благодарить тебя. Снова пауза. Черт меня побери, если заикнусь еще о какой-нибудь информации. Вылез из машины. - Эй, Оливер, - сказала она, - Как насчет тенниса в следующий вторник? Я был счастлив, и не смог скрыть этого: - Но это целая неделя. Почему не встретиться раньше? - Потому что я буду в Кливленде. - Все время? Никто и никогда еще не проводил в Кливленде целую неделю! - Бросай свой снобизм, дружище. Я позвоню тебе в понедельник вечером. Спокойной ночи, прекрасный принц! Такси сорвалось с места так, будто за ним гнались все черти ада. К тому моменту, когда мне удалось открыть третий замок, я уже был основательно зол. Какого черта это все должно было значить? И кто, черт побери, она? 12. - Черт побери, она скрывает что-то. - Или вам так кажет