. Если мы угадали, то они видят их в нашей рекламе, после чего давят друг друга в очередях. Врубаешься? - В экономических терминах, - произнес я с торжественностью Плющевой Лиги, - вы создаете фальшивый спрос на товар, изначально бесполезный. - Примитивно, но по сути верно, - кивнула она. - Другими словами, если вы говорите: "В моде дерьмо", все кидаются скупать навоз. - Точно. Единственная проблема, что кто-то может успеть выбросить этот замечательный лозунг раньше нас. Машина Марси была припаркована (незаконно) перед моим домом. Когда мы вернулись, было уже поздно. Но я чувствовал себя лучше. Либо меня заставило поверить в это выпитое вино. - Ну, - сказала она, - Я проводила тебя до дому. Изысканный такт. Теперь у меня были оба варианта. И я уже знал, какой из них мне... нужен. - Марси, если ты уйдешь, то будешь спать одна, и я буду спать один. В экономических терминах, это будет неэффективным использованием спальных ресурсов. Согласна? - Допустим, - сказала она. - Кроме того, мне очень хочется обнять тебя. Она приняла это ненавязчивое приглашение. Марси разбудила меня с чашкой горячего кофе в руке. В пенопластовом стаканчике? - Я так и не сумела зажечь эту штуковину, - призналась она, - и сходила в магазинчик на углу. 24. Пожалуйста, попробуйте понять. Мы не "живем вместе". Хотя лето все равно фантастическое. Да, мы обедаем друг с другом, разговариваем друг с другом, смеемся (или спорим) друг с другом, спим друг с другом под той же крышей (то есть в моем полуподвале). Но - никаких договоренностей. И - никаких обязательств. Все - "здесь и сейчас". Хотя стараемся быть вместе как можно больше. По-моему, у нас есть даже что-то очень нечастое. Что-то вроде... дружбы. И еще более редкое - потому что она - неплатоническая. Марси держит гардероб все в том же замке и забирает корреспонденцию, когда заезжает туда переодеться. К счастью, она прихватывает оттуда же и еду, приготовленную ее, теперь не особенно перегруженным работой персоналом. Мы ужинаем у кофейного столика при помощи непарных ложек и обсуждаем то, что слышим в эфире. Останется ли в истории Линдон Б. Джонсон? Какой еще ужас готовит Вьетнаму Никсон? Полеты на луну, в то время, когда умирают города. Доктор Спок. Джеймс Эрл Рэй. Чаппакуиддик. "Грин Бэй Пэккерс". Спиро Т. Джекки О. Станет ли мир лучше, если Коселл и Киссенджер поменяются профессиями. Иногда Марси задерживается на работе до двенадцати. Я заезжаю за ней, мы закусываем каким-нибудь полуночным сэндвичем и неторопливо идем домой - то есть ко мне. Иногда я бываю в Вашингтоне, и это означает, что она остается в одиночестве - хотя дела, чтоб заняться, у нее найдутся всегда. Потом она встречает меня в Ла Гардии и везет домой. Впрочем, доставкой из аэропорта чаще занимаюсь все-таки я. Понимаете, сама ее работа подразумевает массу поездок. Непременные визиты в каждый из филиалов. Что означает минимум неделю на Восточный коридор, дня три на Кливленд, Цинцинати и Чикаго. И, конечно, Западная сеть: Денвер, Лос-Анджелес, Сан-Франциско. Естественно, эти отлучки не следуют подряд. Центром операций остается Нью-Йорк, где она "подзаряжает батарейки". Свои. Ну и мои, конечно. Много дней мы проводим вместе. Иногда даже целую неделю. Естественно, мне хотелось бы видеть ее чаще, но я понимаю, что у каждого свои обязанности. В наше время газеты много пишут, про "подавление индивидуальности партнеров мужьями-сексистами". Но во второй раз я наступать на те же грабли не буду. И потом мне попадались пары куда менее удачливые, чем мы. Люси Данцигер работает на факультете психологии Принстона, а Питер, ее муж, преподает математику в Бостоне. Даже с двойной академической зарплатой они не могут позволить себе того, чем наслаждаемся мы с Марси: сотни телефонных разговоров, уикэнды в экзотических уголках (я, наверное, смог бы написать песнь о нашей идиллии в Цинцинати). Честно говоря, когда ее нет в городе, мне бывает одиноко. Особенно летом, когда парк заполнен влюбленными. Телефон - не всегда удачная замена. Хотя бы потому что, в ту секунду, когда ты кладешь трубку, твои руки остаются пусты. Мы, как это теперь называют в СМИ - современная пара. Он работает. Она работает. Они делят обязательства - точнее не имеют их. Они уважают друг друга. Обычно у них не бывает детей. Если честно, мне бы хотелось когда-нибудь иметь детей. И я не считаю, что брак - такая уж устаревшая штука. Но, в любом случае, вся эта дискуссия бессмысленна. Марси никогда не была сторонницей материнства или матримонии. Она кажется вполне удовлетворенной тем, что у нас есть. То есть привязанностью, не ограниченной ни временем, ни определениями. Мы не говорим об этом, когда мы вместе. Мы слишком заняты. Один из плюсов непрерывного движения - оно позволяет меньше оставаться в моей берлоге (хотя Марси ни разу не жаловалась на клаустрофобию). Мы бегаем. Мы много играем в теннис (не в шесть утра). Мы смотрим много фильмов и спектаклей, из тех, считает стоящими Уолтер Керр. У нас одинаковая фобия на званные обеды, мы жаждем общества друг друга и предпочитаем оставаться наедине. Тем не менее иногда мы заглядываем на вечерок к друзьям. Первым по праву должен был стать Стив Симпсон. Гвен горела желанием приготовить что-нибудь, но диспепсические предчувствия заставили меня проголосовать за ресторан "Джиаматти". О'кэй, отлично, ждем вас в восемь. Теперь вот что. У Марси небольшая проблема с общением. В ее присутствии быстро обрываются разговоры. И это не та вещь, о которой мечтают девочки-подростки. Во-первых, мы не можем игнорировать ее внешность (собственно, в этом и суть проблемы). Возьмем Стива - нормального, счастливого мужа. Он исследует физиономию Марси, хоть и издалека, но в манере далекой от равнодушного созерцания. Он не пялится на нее, но посматривать будет пристальнее обычного. Так что, априори, Марси затмевает его жену. И даже если она оденется предельно сдержано - прочие женщины все равно будут выглядеть безнадежно отставшими от моды. Что естественно не приводит их в восторг. Мы шагаем по засыпанному опилками полу "Джиаматти". Стивен уже стоит (хорошие манеры, или чтобы лучше видеть?). Гвен улыбается. Представление - вот еще проблема. Вы говорите "Биннендэйл" - и даже философ не останется равнодушным. Существуют обычные, стандартные реакции на большинство знаменитостей ("Отличный удар, мистер Мэйлер"; "Как там национальная безопасность, профессор Киссенджер?" ну и так далее). Всегда найдется тема, вокруг которой можно поболтать. Но что сказать Марси: "Мне нравится ваша новая коллекция"? Марси справляется, конечно. Она всегда старается начинать разговоры сама. Но часто обрывает тех, кто много говорит о ней. Что, очевидно, мешает узнать ее получше. И объясняет, почему люди часто считают ее холодной. Как бы то ни было, разговор начинается шуточками типа того, как тяжело было найти ресторан ("Так вы тоже потерялись?"). Джон Леннон заходил в "Джиаматти", когда был в Нью-Йорке. Обычные темы на вечеринках. Потом мяч принимает Марси. Ей очень хочется наладить хорошие отношения с моими друзьями. Она атакует Стива вопросами по неврологии. Проявив при этом знания куда большие, чем можно было ожидать от непрофессионала. Выяснив, что Гвен преподает историю в Дальтоне, она переводит разговор на тему состояния частного образования в Нью-Йорке. Во времена ее учебы в Брирли там все было жестко структурировано. Она с энтузиазмом рассказывает об изменениях в программе. В особенности по математике, где детей уже с раннего возраста приучают к компьютерам. Гвен слышала об этом довольно смутно. Разумеется, преподавание истории не оставляет ей времени на то, чтобы быть в курсе других предметов. Она интересуется, откуда у Марси такие познания в системе образования Нью-Йорка. Марси отвечает, что читает много журналов по теме. К этому моменту меня уже мутит. Я обижен за Марси. Никто не замечает гадкого утенка под наружностью прекрасного лебедя. Они не могут понять, что она так неуверенна в себе, что вынуждена казаться еще более неуязвимой. Я понимаю. Но у меня плохо получается управлять беседой. Тем не менее я пытаюсь. И перевожу разговор на тему спорта. Стив воодушевлен, Гвен успокоена. Очень скоро мы обсуждаем спортивные новости дня: Кубок Стэнли, Кубок Дэвиса, Фил Эспозито, Дерек Сандерсон, Билли Рассел, перейдут ли "Янки" в Джерси - и мне становится приятно, оттого, что лед сломан. Все наконец раскованы. Мы даже используем кое-что из лексикона мужских раздевалок. Только когда официант принимает у нас заказ, до меня доходит, что партию исполняло только трио. В тот момент, когда Гвен Симпсон присоединяется к разговору со словами: "Я возьму вот это, Scallopine alla minorese". - Что же, черт побери, не то с Марси? Это Стив - мне, пару дней спустя, когда мы заканчивали пробежку (Марси как раз уехала на неделю по Восточному коридору). Между делом я поинтересовался у него, что думают он и Гвен. Когда мы вышли из парка и пересекали Пятую авеню, он снова произнес: - Что же с ней не то? - Что ты имеешь в виду - "Что с ней не то?". Ничего, черт побери! Стивен посмотрел на меня и покачал головой. Я все еще не понимал. - В том-то и дело, - сказал он, - она чертовски совершенна. 25. Что же, черт побери, не то со мной? Я только что вернулся в человеческое общество. Душа раскрывается миру. Я должен быть счастлив. Но, по какой-то непонятной причине, чувствую себя меццо-меццо. Средне. Как будто это только блюз падающих листьев. Не то, чтоб у меня была депрессия. Откуда ей взяться? Жизнь кипит. На работе все отлично. Настолько, что у меня появилось несколько лишних часов для "Всадников" в Гарлеме и для защиты гражданских свобод. И для Марси, которая, по словам Стивена Симпсона, чертовски совершенна. Наши интересы совпадают почти во всем. Мы стали одной командой. Смешанной парой, точнее. Участвуем в турнире трех штатов. Мы легко покорили Готхэмский клуб, и теперь играем против пар из провинций. С умеренным успехом (ни одного поражения). И это - ее заслуга. Я мог уступать половине парней, против которых мы играли, но Марси просто громила своих соперниц. Никогда не думал, что признаю себя спортивной посредственностью. Но я стараюсь изо всех сил, и, благодаря Марси, мы выиграли кучу лент и грамот и сейчас на верном пути к первым золотым трофеям. Она оставалось верной себе по мере того, как мы поднимались в турнирной таблице. Жесткий график требовал либо играть по ночам, либо проигрывать. Четвертьфинал Готхэмского клуба начинался в девять вечера в среду. Марси провела весь день в Кливленде, вернулась вечерним рейсом, переоделась в спортивную форму прямо в самолете, и, пока я компостировал мозги судье, появилась на корте в девять пятнадцать. Мы вырвали победу, дотащились домой и свалились с ног. На следующее утро, в семь, она вылетала в Чикаго. К счастью, в ту неделю, когда она должна была находиться на Побережьи, игр не было. Итак: мужчина и женщина, с одинаковым настроем и ритмом жизни. Это работает. Так какого же черта я счастлив совсем не так, как можно было предполагать, глядя на турнирную таблицу? Естественно, это было первым вопросом к доктору Лондону. - Это не депрессия, доктор. Я чувствую себя великолепно. Я полон оптимизма. Марси и я... мы оба... Пауза. Я собирался сказать: "Общаемся непрерывно". - ... мы не разговариваем друг с другом. Да, это произнес я. И я имел в виду именно это, как не парадоксально оно звучит. Не мы ли каждую ночь - вот счета - наматываем часы по телефону? Да. Но говорить и общаться - не одно и то же. "Я счастлива, Оливер" - не общение. Это декларация. Конечно, я могу ошибаться. Сколько я на самом деле могу знать о взаимоотношениях? Только, что когда-то был женат. И вряд ли было бы уместным сравнение с Дженни. Хочу сказать, что оба мы были влюблены. И я не занимался самоанализом. Не разглядывал свои чувства под микроскопом психиатра. И никогда не смогу высказать словами, почему был абсолютно счастлив с Дженни. Штука была в Джен. Ее совершенно не волновал спорт. Когда я следил за футбольным матчем, она вполне могла читать книгу. Я учил ее плавать. Мне так и не удалось научить ее водить машину. Следовательно, быть мужем и женой - значит учиться друг у друга? Вы поставите свою задницу, что да. Но не плаванию, вождению или чтению карт. И даже, как я недавно попытался - не зажиганию газовой плиты. Это значит - постоянно узнавать себя - через непрерывный диалог друг с другом. Протягивать все новые ниточки, устанавливать новые связи. Дженни снился кошмар - и она могла разбудить меня. Или тогда, перед тем, как мы узнали о ее болезни, она, по-настоящему испуганная, спросила меня : "Оливер, если у меня не может быть ребенка, будешь ли ты относиться ко мне так же?" Дженни не получила порции рефлекторного ободрения. Вместо этого я открыл в себе слой совершено новых эмоций, о которых и не подозревал. Да, Джен, меня очень расстроит, что у меня не будет ребенка от тебя, человека, которого я люблю. Это не нарушило наших отношений. Но ее искреннее беспокойство, вызвавшее такой же искренний вопрос, заставило меня понять, что я - никакой не герой. Что на самом деле я не готов встретить ее бездетность с "храбростью зрелого мужа". Я сказал ей, что мне понадобится и ее помощь. И тогда, благодаря тому что мы смогли признаться друг другу в своих сомнениях, то смогли больше узнать о себе. И стали ближе. "- Господи, Оливер, ты не дуришь мне голову? - Не слишком героическая правда, нет так ли, Дженни? Ты расстроена? - Нет, счастлива. - Каким образом? - Потому что теперь знаю, что ты никогда не станешь дурить меня". У нас с Марси пока не бывало таких разговоров. То есть, она говорила мне, когда была подавлена или на нервах. И что она беспокоится, что я могу найти себе новое "увлечение", пока она будет в разъездах. И это было взаимно. Странным образом, мы говорили друг другу нужные слова - вот только слишком легко они слетали с языка. Может, это происходило из-за того, что я ожидал чего-то большего. И был нетерпелив. Люди, живущие в счастливом браке, знают точно, чего им нужно. И чего им не хватает. Но было бы нечестно требовать слишком многого от человека, у которого никогда не было...друга... которому можно было бы доверять. И все равно, надеюсь, когда-нибудь я буду нужней ей, чем теперь. И тогда, может быть, она даже разбудит меня среди ночи и спросит что-то вроде: "Оливер, если я не смогу иметь детей, будешь ли ты относиться ко мне так же?" 26. - Марси, я буду горько плакать всю неделю. Это было в шесть утра, в аэропорту. - Одиннадцать дней, - поправила она, - длиннее всех предыдущих поездок. - Да, - улыбнулся я, - Но это может быть и просто добрая порция слезоточивого газа. На той демонстрации, например. - Ты говоришь это так, как будто рассчитываешь на нее. Туше! В некоторых кругах глотнуть газа - признак настоящего мачо. Она опять поймала меня. - И не надо провоцировать чертовых копов, - добавила Марси. - Обещаю. Буду вести себя хорошо. Объявили ее вылет. Прощальный поцелуй и я помчался, зевая на ходу, на свой автобус до Вашингтона. Признаюсь честно. Я люблю, когда Очень Важные Дела требуют моего участия. В эту субботу ноября в Вашингтоне ожидался огромный антивоенный марш. За три дня до того организаторы обратились ко мне с просьбой помочь в переговорах с ребятами из Департамента Юстиции. "Ты на самом деле нужен нам, парень", - сказал мне Фредди Гарднер. Я ходил, гордый, как павлин, пока мне не сообщили, что дело не только в моем профессиональном опыте, но и в том, что "необходимо постричься и вообще выглядеть, как республиканец". Проблемой был маршрут демонстрации. Традиционно, в Вашингтоне марши проходили по Пенсильвания-авеню, мимо президентского дворца. Батальоны юристов правительства требовали, чтобы этот марш прошел южнее. (Насколько? В районе Панамского канала?) Марси получала подробную сводку каждую ночь. - Клейндиенст продолжает занудствовать: "Будут беспорядки", "Будут беспорядки". - Откуда, ко всем чертям, он это может знать? - заинтересовалась Марси. - В этом-то и штука? Я спросил у него: С чего, #%%, он это взял? - Прямо такими словами? - Ну... разве что кроме одного. В любом случае он ответил: "Так сказал Митчелл". - А откуда знает Митчелл? - Я спрашивал. Никакого ответа. Я еле удержался, чтобы не снести ему челюсть. - О, "поступок зрелого мужа". Ты ведешь себя хорошо? - Если бы за эротические мысли давали срок - уже бы мотал пожизненное. - Я рада, - сказала она. Наши телефонные счета поражали воображение. На вечер четверга два епископа и целый прайд священников назначили Мессу Мира под стенами Пентагона. Нас предупредили, что их могут арестовать, так что среди прихожан оказалось масса юристов. - Были беспорядки? - спросила Марси. - Нет. Копы были очень вежливы. Но люди, толпа! Это невероятно. Они орали священникам вещи, которые и пьяными постыдились бы сказать в баре. Захотелось крушить челюсти. - Сокрушил? - Только в воображении. - Это хорошо. - Я скучаю по тебе, Марси. Мне хочется обнять тебя. - Терпи. А что стало со священниками? - Мы обратились в суд в Александрии, чтоб помочь им выкарабкаться. Все прошло о'кэй. Почему ты меняешь чертову тему? Разве я не могу сказать, что соскучился по тебе? В пятницу администрация взяла реванш. Несомненно, молитвами мистера Никсона (посредством Билли Грэхема) Вашингтон продувало мокрым ледяным ветром. Тем не менее это не остановило процессию со свечами, идущую за Биллом Коффином, потрясающим капелланом Йеля. Черт побери, этот парень вполне смог бы вернуть к религии и меня. И на самом деле, позже я сходил послушать его в Национальный Кафедральный собор. Я стоял в задних рядах (собор был забит под завязку) и дышал воздухом солидарности. В этот момент я отдал бы что угодно за возможность держаться за руки с Марси. Пока я совершал свой беспрецедентный визит в дом божий, орды Йиппи, Крэйзи, Уэзерменов и прочих безмозглых задниц устроили безобразное побоище в районе развязки Дюпон. Разом подтвердив все опасения, которые я пытался развеять последнюю неделю. - Сукины дети, - рассказывал я Марси, - им не нужно даже повода - кроме саморекламы. - Вот этим парням и надо было крушить челюсти, - заметила она. - Ты чертовски права, - расстроено ответил я. - А где был ты? - В церкви. Марси не поверила. Чтобы убедить ее, пришлось процитировать пару отрывков из проповеди Коффина. - Эй, а знаешь, - сказала она, - в завтрашних газетах будет полколонки про службу и три страницы о беспорядках. Увы, она оказалась права. Мне плохо спалось. Я чувствовал себя в чем-то виноватым, что наслаждаюсь роскошью дешевого мотеля, в то время, как тысячи демонстрантов обосновались на ледяной земле и мокрых скамейках. В субботу было холодно и ветрено, но, по крайней мере, прекратился дождь. Пока не было никого, чтобы спасать и ничего, чтобы протестовать. Так что я решил прогуляться к собору Святого Марка, ставшему для всех местом рандеву. Церковь была заполнена людьми. Они спасались от холода, или пили кофе, или просто молча сидели в ожидании начала. Все было организовано очень хорошо, с распорядителями, чтобы охранять демонстрантов от полиции (и наоборот). Тут были и врачи - на случай неожиданных кризисов: люди за тридцать попадались сплошь и рядом . У кофейного автомата несколько медиков объясняли волонтерам, что делать в случае применения слезоточивого газа. Иногда, когда бываешь один, среди окружающих начинают мерещиться знакомые лица. Одна из врачих здорово смахивала на... Джоанну Стейн. - Привет, - сказала она, когда я брал кофе. Это была Джоанна. - Не хочу прерывать семинар по первой помощи. - Все о'кэй, - ответила она, - Я рада видеть тебя здесь. Как ты? - Холодно. Я не знал, надо ли извиниться за то, что не перезвонил ей. Момент не казался подходящим. Хотя мне показалось, что ее глаза спрашивали об этом. - Ты выглядишь усталой, Джо. - Мы ехали всю ночь. - Тяжело, - сказал я и предложил ей стаканчик кофе. - Ты один? - спросила она. Что она имеет в виду? - Надеюсь быть с полумиллионом других, - ответил я. И подумал, что замазал все щели. - Да, - кивнула она. Пауза. - А, кстати, Джо, как семья? - Братья где-то здесь. Мама с папой играют в Нью-Йорке. Потом добавила: - Ты здесь с группой? - Естественно, - сказал я как можно естественнее. И немедленно пожалел, что соврал. Потому что она могла бы пригласить присоединиться к ее друзьям. - Ты... хорошо выглядишь, - отметила она. Похоже, она тянула время в надежде, что я проявлю чуть больше интереса. Но я уже устал просто стоять тут и пытаться вести светский разговор. - Извини, Джо. Парни ждут меня там на холоде. - Да, конечно. Хочешь, выйдем вместе? - Нет, это просто... Она поняла, что мне не очень удобно и отстала. - Приятного вечера! Я заколебался, потом двинулся к выходу. - Передавай приветы оркестру! - крикнул я. - Они будут рады видеть тебя, Оливер. Приходи в любое воскресенье. Отойдя от нее, я оглянулся. Джоанна присоединилась к другой женщине и двум мужчинам. Очевидно, тем самым, с кем она ехала сюда. Другие врачи? Или один из них ее бойфрэнд? Не твое дело, Оливер. Я шел с ними. Я не пел, потому что это не для меня. Как огромная сороконожка, мы миновали суд округа, ФБР и Департамент юстиции и свернули у самого казначейства. В конце концов мы добрались до фаллического мемориала Отца Нации. Я отморозил себе задницу, сидя на земле. И немного подремал под речи ораторов. Но и меня проняло, когда многотысячный хор запел "Дайте миру шанс". Я не пел. У меня никогда не было слуха. Вообще-то, с группой Джоанны я мог и попробовать . Но было бы странно петь соло в толпе. x x x Я совершенно вымотался к тому моменту, когда отпирал дверь своего нью-йоркского полуподвала. В ту же секунду зазвонил телефон. Я сделал финальный рывок и схватил трубку. В голове не оставалось ни единой мысли . - Привет, - запищал я фальцетом, - это Эбби Гоффман, поздравляет вас и желает вам веселого нового года! Очень смешно, по-моему. Но Марси не смеялась. Потому что это была не Марси. - Гм... Оливер? Моя маленькая шуточка кажется оказалось не ко времени. - Добрый вечер, отец. Я... м-м... думал, что это кто-то другой. - Гм... да. Пауза. - Как дела, сын? - Отлично. Как мама? - Хорошо. Она тоже здесь. Гм... Оливер, насчет следующей субботы. - Да, сэр? - Мы встречаемся в Нью-Хэйвен? Я начисто забыл, что эту встречу мы назначили еще в июне. - М-м... Конечно. Разумеется. - Отлично. Ты на машине? - Да. - Значит, встречаемся прямо у ворот стадиона? Скажем, в полдень? - О'кэй. - А потом ужин, надеюсь. Давай, скажи да. Он хочет видеть тебя. Это чувствуется в его голосе. - Да, сэр. - Отлично. Гм... Мать хочет поговорить с тобой. Вот так неделя бурных демонстраций закончилась для меня сдержанным разговором с родителями. Марси позвонила в полночь. - По новостям сказали, что пока вы совершали свой марш, Никсон смотрел футбол, - сообщила она. В настоящий момент это не имело никакого значения. - Без тебя дома чертовски пусто, - отозвался я. - Еще неделя и все. - Эта дерьмовая разлука должна наконец закончиться. - Она и закончится, друг мой. Через семь дней. 27. В моей семье любовь заменяют традиции. Мы не показываем друг другу своей привязанности. Вместо этого мы посещаем обряды рода, тем самым демонстрируя нашу... лояльность ему. Праздников этих в году четыре: естественно Рождество, Пасха и День Благодарения. И еще священный ритуал осени, Святой Уикэнд. День морального Армагеддона, когда вступают в бой Добро и Зло, когда Свет противостоит Тьме. Другими словами, Игра. Добрый Гарвард против Йеля. Это время, чтобы смеяться и время, чтобы плакать. Но большей частью это время орать, визжать, вести себя, как недоразвитые тинейджеры и разумеется пить. В нашей семье все это, впрочем, проходит немного спокойнее. В то время, как большинство выпускников устраивают локальные разборки, предварительно заправившись Кровавой Мэри прямо на стоянках, Бэрреттов интересуют только результаты Гарварда. Когда я был маленьким, отец брал меня на каждую игру на Солджерс Филд. Его объяснения были предельно подробными. В десять лет я разбирался в самых экзотичных сигналах рефери. Кроме того, я научился болеть. Отец никогда не вопил. Когда у Малиновых все шло о'кэй, он издавал (почти что про себя) восклицания вроде "Молодец", "А, отлично". Ну а если наши гладиаторы были не в ударе, вроде того случая, когда мы продули со счетом 55:0, он мог произнести только: "Жаль". Он был атлетом, мой отец. Выступал за Гарвард (гребля на академической одиночке). Он надевал галстук с черными и малиновыми полосами, которые означали, что он заслужил свое "H". Дающее ему право бронировать лучшие места на футбольных матчах. По правую руку президента. Время не смягчило и не изменило ритуала схваток Гарвард-Йель. Все, что изменилось - мой собственный статус. Пройдя обряды посвящения, теперь я сам обладал заветным "H" (хоккей). А следовательно, правом на собственное место в престижный пятидесятиярдовый ряд. Теоретически, я мог бы привести сюда своего сына и учить его, например, как обозначается пенальти. Тем не менее, за вычетом тех лет, что я учился в колледже, а потом был женат, я посещал игры Гарвард-Йель вместе с отцом. Мать отказалась ходить на них много лет назад, и это был единственный в ее жизни случай неповиновения: "Я не понимаю игры, - сказала она отцу, - и у меня мерзнут ноги". Когда игра проводилась в Кембридже, мы ужинали в почтенном бостонском заведении "Лок-Оберс". Когда полем битвы становился Нью-Хэйвен, отец предпочитал ресторан Кейси - патины меньше, еда лучше. В этом году мы сидели именно там, после того как альма матер проиграла со счетом 7:0. Игра вышла сонная, так что обсуждать особенно было и нечего. Что в свою очередь означало возможность всплытия тем, со спортом не связанных. Я намеревался не говорить о Марси. - Жаль, - сказал отец. - Это только футбол, - ответил я, похоже чисто рефлекторно уйдя в в оппозицию. - От Масси я ожидал более агрессивной игры. - Гарвард хорош в защите, - предположил я. - Да. Возможно, ты прав. Мы заказали омара. Что заняло время, особено с учетом всех этих толп. Вокруг бродили пьянные йельцы. Бульдоги гавкали песни победы. Гимны героизму футболистов. В любом случае, мы заняли столик в относительно тихом месте, где могли слышать друг друга. Если нам на самом деле было, о чем говорить. - Как дела? - спросил отец. - Почти так же, - ответил я. (Каюсь, я никогда не старался облегчать наши разговоры). - Ты...тебе не лучше? - пытается проявлять интерес. Допустим. - Немного. - Это хорошо. Сегодня я заметил, что отец выглядел более озабоченным, чем в прошлом году. И более озабоченным, чем когда мы ужинали в Нью-Йорке прошлым летом. - Оливер, - начал он тоном, обычно предвещающим неприятности, - Могу я быть откровенным? Он это серьезно? - Разумеется, - ответил я. - Я хотел бы поговорить с тобой о будущем. - О моем будущем, сэр? - спросил я, уже разворачивая защитные установки. - Не совсем. О будущем Семьи. Мне пришло в голову, что он или мать могли заболеть, или что-то в этом роде. С них вполне сталось бы сообщить об этом с таким вот флегматичным видом. Или просто написать. (Особенно мать). - Мне шестьдесят пять, - объявил он. - Будет в марте, - поправил я. Моя точность должна была доказать, что я в курсе и все такое. - Хорошо, тем не менее я должен думать так, будто мне уже шестьдесят пять. Неужели отец интересуется размером социального пособия? - Согласно правилам партнерства... На этом месте я вырубился. Поскольку слышал ту же проповедь в тех же словах ипо тому же поводу двеннадцать месяцев назад . И знал, что он хочет сказать. В прошлом году после нескольких разговоров с Гарвардскими шишками, мы направились перекусить в Бостоне. Отец предпочел припарковаться прямо у своего офиса на Стэйт стрит. В этом здании размещалась лишь одна фирма, та, чье название украшало фасад: "Бэрретт, Уорд и Сеймур, Инвестиционный Банк, Инк". По пути к ресторану отец посмотрел наверх, на темные окна и заметил: - Тихо, не так ли? - В твоем личном офисе всегда тихо, - отозвался я. - Это - глаз урагана, сын. - Тебе нравится. - Да, - сказал он, - мне нравится. Что? Не деньги, определенно. И не власть, заключенная в гигантских вложениях - в города, предприятия или корпорации. Мне кажется, ему нравилась Ответственность. Ответственность - вот что его возбуждало - если это слово вообще может применимо к отцу. По отношению к заводам, открытым Фирмой, к самой Фирме, к ее священному институту моральных ценностей, к Гарварду. И, конечно, к Семье. - Мне шестьдесят четыре, - объявил отец тем вечером в Бостоне, один полный Гарвард-Йель назад. - В следующем марте, - уточнил я, давая ему понять, что помню день его рождения. - ...и, согласно правилам партнерства, я должен уйти в отставку в шестьдесят восемь. Пауза. Мы шли по пустынной Стейт-стрит. - Нам необходимо поговорить об этом, Оливер. - О чем, сэр? - Кто станет старшим партнером после меня. - Мистер Сеймур, - предположил я. В конце концов, есть еще два партнера. - Сеймур и его семья владеют двенадцатью процентами, - сказал отец, - У Уорда десять. Как вы видите, я не спрашивал его об этих деталях. - Еще сколько-то у тети Элен - их по ее просьбе контролирую я, - он вздохнул и продолжил: - Остальное принадлежит нам. Мне захотелось перебить его. Просто, чтоб не дать закончить: - ...а в конечном счете - тебе. Я бы давно сменил тему, но слишком хорошо представлял, каких усилий от него потребовал этот разговор. Несомненно, он готовился к этому моменту долго и тщательно. - Разве Сеймур все-таки не может стать старшим партнером? - поинтересовался я. - Может. В случае, если никто больше не согласится принять... непосредственной ответственности за долю Бэрреттов. - О'кэй, допустим он согласится? - что должно было означать "Допустим, я не соглашусь?". - О'кэй, согласно правилам партнерства, в этом случае они могут выкупить нашу долю, - он помедлил, - но, разумеется, после этого все будет по-другому. Его последняя фраза не была похожа на констатацию факта. Это была жалоба. - Сэр? - спросил я. - Семья... Ее...участие. Он знал, что я понял. Он знал, что я знал, почему передвигаемся так медленно. Но дистанция подошла к концу. Мы стояли у входа в "Лок-Оберс" Перед тем как мы вошли, он успел добавить только: - Подумай об этом. Хоть я и кивнул, но знал, что не стану думать об этом ни секунды. Атмосфера внутри была немного лучше теперешней. Малиновые в тот день совершили чудеса. На последней минуте Господь простер десницу Свою над командой Гарварда, посредством посланника Своего, молодого защитника по имени Чиампи. Шестнадцать очков меньше чем за шестьдесят финальных секунд и - фантастическая ничья. Повод, чтобы отметить. Сладостные мелодии неслись отовсюду: Мы идем, к воротам, все сметая Наша ярость грозная, как взрыв И за Гарвард всех мы побеждаем И идем в последний наш прорыв На этом разговоры о семейных традициях заглохли. Все вокруг говорил о футболе. Мы прославляли Чиампи, Гатто и Малиновых. Мы пили за сезон без единого поражения, первый с тех пор, как мой отец поступил в колледж. Теперь, год спустя, все было по-другому. Серьезнее. Не только из-за поражения Гарварда. Но и оттого, что прошел еще год. А вопрос оставался нерешенным. Еще более нерешенным, чем тогда. - Отец, я юрист. У меня свои обязанности. Если хочешь - своя ответственность. - Понимаю. Но Бостон, как центр операций совсем не будет мешать твоей социальной активности. Скорее наоборот: можешь считать работу в Фирме ее другой стороной. Мне не хотелось обижать его. И я не стал говорить, что "другая сторона" в изрядной степени и есть то, против чего я борюсь. - Я понимаю, - сказал я, - но, честно говоря... Здесь пришлось помедлить, облекая свои воинственные доводы в возможно менее резкие слова. - Отец, я ценю, что ты обратился ко мне. Но я на самом деле... гм... очень не склонен принять предложение... Кажется, сказано было вполне определенно. Отец не добавил обычного пожелания подумать. - Понимаю, - сказал он, - Я разочарован, но понимаю. x x x На обратном пути я достаточно успокоился, чтоб сострить: - Одного миллионера на семью вполне достаточно. Я надеялся, что Марси уже будет дома. 28. - Оливер, ты уверен? - Марси, ответ положительный. Она ждала, пока я вернусь из Нью-Хэйвен, и выглядела свежей и бодрой. Никто бы не подумал, что она провела весь день, пересекая континент от побережья к побережью. Хотя разговор с отцом был всего лишь одной из множества новостей, которые я вывалил, он заинтересовал ее. - Ты отказался, даже не задумываясь? - Не задумываясь и не сомневаясь. Потом я вспомнил, с кем говорю. - Естественно, будь ты на моем месте, ты бы возглавила всю эту проклятую штуку, не так ли? То есть, ты ведь так и поступила. - Но я была очень сердита, - искренне призналась Марси, - мне хотелось доказать кучу вещей. - И мне. Именно потому я и отказался. - И ты допустишь, чтобы... м-м... наследство ушло к другим? - Хорошее наследство - первые потогонные фабрики Америки! - Оливер, это древняя история. В наше время член профсоюза зарабатывает фантастические... - Это не имеет значения. - Посмотри, сколько хорошего сделала твоя семья! Больница, Бэрретт Холл в Гарварде. Пожертвования... - Послушай, это не обсуждается, о'кэй? - Почему? Ты ведешь себя, как ребенок. Как какой-нибудь левый радикал прошлого! Какого дьявола она так страстно пытается уговорить меня присоединиться к проклятому Предприятию? - К черту это, Марси! Внезапно - звонок. Телефонный звонок развел противников по углам ринга. - Мне ответить? - спросила Марси. - Черт с ним - почти полночь на дворе. - Это может быть что-то важное. - Не для меня. - Я тоже живу здесь. - Значит, ответь, - буркнул я, понимая, что вечер воссоединения любимых окончательно испоганен. Марси ответила. - Это тебя, - сказала она и передала трубку мне. - Да, что? - рявкнул я. - Эй, ужасный! Она еще там! - радостно сообщил голос. Филипп Кавиллери. Надо улыбнуться. - Ты меня проверяешь? - Тебе ответить честно? Да. Так оно движется? - Что ты имеешь в виду, Филипп? - Динг-донг, динг-донг. - Что это? Часы с кукушкой? - Свадебные колокольчики. Когда мы их услышим, черт побери? - Фил, ты узнаешь первым. - Так скажи мне сейчас, чтоб я мог спокойно отойти ко сну. - Филипп, - ответил я в притворном негодовании, - ты позвонил, чтобы проводить пропаганду брака, или чтобы сообщить что-нибудь полезное? - Ага. Давай поговорим об индейке. - Фил, я говорил тебе... - О самой настоящей индейке. Фаршированной. Птичке на День Благодарения. - Ох, - это же на следующей неделе. - Я хочу, чтобы ты и этот интеллигентный женский голос присоединились к нашему семейному празднованию. - А кто приглашен кроме нас? - уточнил я. - Отцы-пилигримы! Какая к чертям разница? - Кого ты приглашал еще, Фил? - настаивал я, не в шутку опасаясь толп шумных крэнстонцев. - Пока что - никого, кроме себя самого. - А...- протянул я. И вспомнил, что Филипп терпеть не мог ходить по праздникам к своим родственникам. ("Все эти чертовы вопящие бамбино", - говорил он. Я делал вид, что верю его оправданиям ). - Отлично. Следовательно, ты мог бы присоединиться к нам здесь, - я взглянул Марси. Она одобрительно улыбалась, одновременно усиленно показывая жестами: "Кто, ко всем чертям, будет готовить?". - Марси хочет встретиться с тобой, - продолжал настаивать я. - О, я не могу, - сказал Филипп. - Давай. - О'кэй. Когда? - Где-то утром. Просто дай знать, когда прибывает твой поезд. - Привезти с собой что-нибудь? Хочу напомнить, что я поставщик лучших тыквенных пирогов в Род-Айленде. - Было бы здорово. - И начинку? - Было бы очень здорово. Марси отчаянно сигнализировала: "А остальное?". - Гм... Фил, еще одна вещь. Ты знаешь, как готовят индейку? - Как самый настоящий индеец! - завопил он, - А еще я могу достать ее у моего дружка Анджело. Ты уверен, что она не обидится? - Кто, Фил? - Твоя прекрасная невеста. Некоторые леди очень обижаются, когда обнаруживают у себя на кухне мужика. - Марси в этом отношении придерживается широких взглядов, - успокоил его я. От восторга она уже подпрыгивала. - Отлично. Значит, это на самом деле замечательная девушка. "Марси", да? Эй, Оливер, ты думаешь, я ей понравлюсь? - Ответ положительный. - Тогда я приезжаю на поезде в десять тридцать. О'кэй? - О'кэй. Я уже собирался положить трубку, когда снова услышал его голос. - Сказать тебе, Оливер? - Да, Фил? - Благодарение - самое подходящее время для свадьбы. - Спокойной ночи, Фил. Сеанс связи наконец завершился. Я обернулся к Марси: - Ты рада, что он приедет? - Если ты уверен, что я ему понравлюсь. - Эй, не напрягайся. - Это получится куда успешнее, если мне не придется готовить. Мы рассмеялись. - Минутку, Оливер, - сказала она, - разве тебя не ждут в Ипсвиче? Верно. День Благодарения - одна из Святых дат Бэрреттов. Но - форсмажор. - Я позвоню и скажу, что задержался из-за дела попечительского совета. Оно как раз начинается в понедельник. Марси пришлось тоже внести изменения в свой график. - Мне надо быть в Чикаго, но я прилечу сюда на ужин, а потом вернусь последним самолетом. Благодарение - очень важная дата в календаре продаж. В пятницу начинаются распродажи. - Отлично. Это будет много значить для Фила. - Я рада. - О'кэй, теперь когда мы все организовали, - сказал я, - мог бы я выразить свои эмоции? - Да. Какие? - О'кэй... грусть. Гарвард проиграл Йелю. И день был совсем неудачный. Нет ли у тебя каких-нибудь идей, как можно было бы утешить меня? - Тебе необходима терапия, - нахмурилась Марси, - ты мог бы лечь на эту кровать? - Мог бы, - ответил я. И лег. Она присела на краешек. - А теперь можешь делать все, что хочешь, - предложила она. Я послушался. А после этого мы счастливо заснули. Всю неделю Фил Кавиллери, не покладая рук, готовил праздничное угощение. И тратил кучу денег на маркетинговые звонки. - Она любит класть в начинку каштаны? - Она на работе, Фил. - В восемь вечера? - В среду она работает всю ночь, - своего рода псевдо-объяснение. - Какой у нее там номер? - похоже ради того, чтоб выяснить ее отношение к каштанам, он был готов звонить прямо сейчас на работу. - Она занята, Фил. Но, да, вспомнил! Она обожает каштаны. - Великолепно! И он исчезал. Ненадолго. В последующие дни имели место телефонные конференции по грибам, тыкве (мож