ажных лиц не складывались для него в общую картину. В газетах явно писали о мире, в котором ему не было места. Все говорили, что премьер-министр Ли Куанъю - прекрасный оратор, но Куан Мэна ни разу не хватало на то, чтобы дочитать до конца его речи. Его или других государственных деятелей. Все эти слова текли по его сознанию, как вода по утиной спинке. Тарзан и комиксы были намного интересней. Повелитель зеленых джунглей, наполненных дикими зверями. А в это воскресенье Куан Мэну не давался даже Тарзан. Яркое утреннее солнце слепило глаза. Чем сильней он старался сосредоточиться, тем больше ярких световых кругов плавало перед его глазами. Золотые кружочки - как монеты. Чья-то тень упала на газету. Учитель Лим, их молодой сосед. - Доброе утро! - Доброе утро, мистер Лим. - Решили позагорать на утреннем солнышке? - А? Нет, я не загораю. Просто читаю газеты. - Извините, что помешал. - Не помешали, я их только так - просматривал. А вы что, в теннис собрались играть? Лим был одет как картинка - белая спортивная рубашка, белые шорты, белые носки и белые теннисные туфли. Ну точно как реклама "Тайда", насмешливо подумал Куан Мэн. "Белоснежный "Тайд", белее не бывает". - Нет, мы с друзьями сговорились сыграть в бадминтон. У отца одного из моих друзей корт при доме. Травяной. А вы играете в бадминтон? - Не очень. В школе играл немного, и все. А чтоб всерьез - нет. - Понятно. Я тоже, чтоб на серьезе - нет. Учитель засмеялся, довольный, что умеет и нелитературно говорить. Куан Мэну определенно нравился этот Лим. - Я играю просто так, - продолжал Лим. - Чтобы немножко размяться - тоже, конечно. Потом в нашей школе учителям рекомендуется заниматься спортом. Но вообще-то играю просто так. Может, сыграем как-нибудь вместе? - Спасибо, мистер Лим, но игрок я - не очень. - Не зовите меня "мистер Лим". Очень официально получается. Просто Бун Тек. - Договорились, Бун Тек, - согласился Куан Мэн, выговаривая имя с некоторой неловкостью. - Договорились, Куан Мэн. Они улыбнулись друг другу, радуясь новой дружбе. - Слушай, Куан Мэн, я, то есть, я хочу сказать, мы с женой будем очень рады, если ты какнибудь придешь к нам на обед. - С удовольствием, спасибо, Бун Тек, - ответил он, все еще пробуя на язык новое имя. Никаких "мистеров Лимов". - Ладно. Ну, я пошел, а то уже заждались меня, наверное. - Привет! - Привет, Куан Мэн. Куан Мэн бросил газеты, допил кофе и вернулся в квартиру. Он достал синюю авиационную сумку с белой надписью "Авиалиния Малайзия - Сингапур" и уложил в нее чистую рубашку, полотенце, плавки и флакончик крема для волос. Мать была в уборной. Дожидаться ее не хотелось, и он крикнул: - Я пошел, ма! - Куда это? - На весь день пошел. - А обедать? - Да не буду я обедать, ма! Я с товарищем договорился, поедем купаться в Чанги. - Пообедай и отправляйся. - Нет, ма. На пляже поедим. - Тогда возвращайся к ужину. Куан Мэн рассчитывал весь день провести с Люси. - Ужинать я не приду. Я у товарища поужинаю. - Ну хорошо, только смотри в море поосторожней. - Не бойся, я же хорошо плаваю. - Знаю, знаю. Как раз кто хорошо плавает, те и тонут. - Ладно, ма. - Всего тебе хорошего. Поговорили, подумал он. Да еще через дверь уборной. - Всего тебе хорошего, - повторила мать. И тебе, чуть не ляпнул Куан Мэн, выскакивая на площадку. Он закинул сумку на плечо с видом человека, готового к суровой жизни, полной испытаний, как альпинист перед восхождением на гималайскую вершину. Во дворе он еле пробрался через визгливую толпу детворы, занятой своими важ- ными делами. Поднял лицо к небу, чтобы убедиться, что дождь не собирается, - капля тяжело шлепнулась около носа. - Тьфу! Капало с белья, развешанного на длинных бамбуковых шестах высоко над головой. Флаги Китай-города это называется. И сколько же их! Китайские кварталы ушли в небытие, а привычка укреплять торчком на балконах длиннющие шесты и навешивать на них разные тряпки осталась. Куан Мэн всегда размышлял над тем, сколько потаенного выдает постиранное белье, когда его вешают сушить для общего обозрения. Нижнее белье всех видов, размеров и цветов, да еще с дырками в самых занятных местах. Все интимное, тайное, тщательно скрываемое хлопает себе, плещется на ветру у всех на глазах. Уворачиваясь от капающего белья, Куан Мэн выбрался на улицу. Невыразительная небесная голубизна повисла над улицей. Ни облачка. Действительно - прекрасное воскресное утро. Люси еще спала - ему пришлось долго ломиться в дверь, прежде чем она проснулась. Он подумал было, что она забыла про пляж и ушла из дому, и успел расстроиться, но тут полусонная Люси распахнула дверь. Ее длинные волосы беспорядочно сваливались на плечи, глаза жмурились от света. Куан Мэн шагнул в прихожую. Люси закрыла за ним дверь. Куан Мэн следил за ней взглядом, пока она неловкой походкой - так и не проснувшись еще - подошла к окну, отдернула цветастую штору и отпрянула от ворвавшегося солнца, как боксер, уклоняющийся от перчатки противника. - Ты что так рано? - Да не рано, Люси. - А для меня - рано! Люси подошла к шкафу, открыла дверцу, стала что-то доставать. - Мне еще нужно душ принять. Ночь была - ужас! Куан Мэн сел на кровать, закурил. В ванной заплескалась вода и послышалось пение Люси. Она пела популярную китайскую песенку - что-то такое про облака, которые скользят по небу, и про любимого, который все равно вернется. Куан Мэн смотрел на свое отражение в зеркале на туалетном столике. Собственное лицо виделось ему чужим, и он отвернулся. Туалетный столик был заставлен очень женскими вещицами - флакончиками духов и одеколонов, флаконами с туалетной водой, разноцветными баночками крема, цилиндриками губной помады, коробками бумажных салфеток для лица. Среди всего этого возвышался игрушечный слон с крупными бусинами глаз и ваза с розами из папиросной бумаги. Как отличается беспорядок женской комнаты от мужского. Сидеть среди женского беспорядка, рассматривать всю эту милую ерунду, знать, что у тебя есть женщина, и чувствовать себя мужчиной. Не мальчишкой, мужчиной. Люси прособиралась не менее часа. Наконец она надела ярко-зеленую рубашку, светлые джинсы, уложила бикини в пляжную сумку и объявила, что готова. По дороге они купили завтраки в целлофановых пакетах, потом долго ехали до Чанги в жарком автобусе. Куан Мэн сразу начал поглядывать в окно, высматривая синее пространство моря, хоть и знал, что еще далеко. Знал, но все-таки смотрел вдаль, чтобы не видеть пыльный, горячий город. Он истосковался по морю. Перед поворотом на Танах-Мерах-роуд, которая вела к морю, автобус миновал большую тюрьму Чанги. Куан Мэн увидел заключенных, которые что-то делали в тюремном огороде, - маленькие серые фигурки под палящим солнцем. Они побросали работу и, опершись на свои тяпки, разглядывали проходящий автобус. Завидовали? Люди едут купаться. К морю. Заключенные тоже должны тосковать по морю, подумал Куан Мэн. Серые фигурки нагнали на него тоску. Как могут люди жить взаперти по пять, по десять лет! А все эти политические заключенные, все эти яростные молодые люди, которые не желают раскаиваться и отсиживают долгие годы за идею, за какие-то идеалы, - неужели они не понимают, что это бесполезно? Им кажется, что они народные борцы, пострадали за народ, а народ их и не помнит и едет себе купаться мимо тюрьмы. Проехали мимо придорожных лавчонок, где продавали фрукты из загородных садов. Гроздья красных волосатых рамбутанов, корзины мангустанов и манго. Продавцы внимательно смотрели на автобус, но автобус не остановился. И наконец Куан Мэн увидел море. Они сошли с автобуса и побежали на пляж. Народу было полно - купались, загорали, ели, но рядом с Куан Мэном была Люси, они держались за руки, и Куан Мэн не чувствовал себя чужаком. Им посчастливилось отыскать клочок тени под хилым деревцем, они разостлали свои полотенца, распаковали сумки и уселись. Куан Мэн снял обувь, зарылся босыми ступнями в песок, и тоненькие струйки белого песка потекли между пальцами ног. - Здорово! - сказала Люси. - Пошли переодеваться! - Куан Мэн вскочил на ноги и дернул Люси за собой. Куан Мэн переоделся прямо на пляже - обмотался полотенцем и хоть пришлось поизвиваться, но в плавки влез. Люси пошла к ближайшей раздевалке. Оттуда она вышла, одетая в темно-синее бикини, и побежала навстречу Куан Мэну, развевая по ветру длинные волосы. Шаг не добежав, она резко повернула и влетела в воду. Через миг над водой уже показалась ее голова, облепленная мокрыми прядями. Куан Мэн обрадовался, что она не стала надевать резиновую купальную шапочку, как обыкновенно делают девушки. Эти шапочки вызывали у него отвращение - головы казались оскальпированными, холодными, а девушки начинали походить на рептилий. Они долго плавали. Куан Мэн показывал Люси свой собственный стиль, а Люси хохотала долгими каскадами смеха. Потом они улеглись на горячий, почти обжигающий песок и лежали на солнце, пока не начала гореть кожа. Куан Мэн сходил за мороженым, которое они медленно ели в негустой тени своего деревца. Развернули завтраки и ели руками, потом долго мыли руки в море. Закурили и, лежа на полотенцах, смотрели сквозь листву в небо. - Знаешь, Мэн, вот мне как раз этого и хотелось, когда я была маленькая. Ужасно хотелось на целый день уехать на пляж, но приемная мать никогда меня не пускала. Сколько раз мы проезжали мимо Чанги и ни разу не слезали. Я так ревела потом. Обидно было. - Ну, Люси, это же когда было, чего сейчас об этом думать? Теперь-то ты можешь делать, что захочешь. И никто тебя не остановит. - А почему все-таки взрослые так себя ведут? Ну почему не повезти ребенка на пляж? Это ведь недорого и нетрудно. - Взрослые тоже разные бывают. - Тебя брали купаться, когда ты был маленький? - Иногда. Отец не очень-то любит море. Все равно, иногда он нас сюда возил. Когда маленькие были. Не сейчас. - Будут у меня дети, я их все время буду у моря держать. "Все время у моря", - отозвалось у него в душе. Опускался душный вечер. Неясный лунный свет лежал на хлопковых облаках над морем. Куан Мэн и Люси поели в харчевне под открытым небом и теперь брели по Эспланаде. С пляжа они поехали к Люси и долго лежали в постели. Куан Мэн впервые делал это при дневном свете. А теперь они брели по Эспланаде, и Куан Мэн наслаждался приятной усталостью купания, любви и еды. - Как хорошо, что в бар не надо идти, - вздохнула Люси. - Хозяин не ругается? - Чего ему ругаться? Полагается мне выходной или нет? - Сегодня воскресенье, в баре, наверное, полно и все такое. - Полно не полно - мне не все равно? Все равно, подумал Куан Мэн. Нам полагается. Нам все полагается, так не все ли равно? - Мэн, а что ты собираешься делать дальше? - Не знаю. Скорей всего, то же самое, что теперь. - Но твоя работа - без будущего. Ты сам так сказал. - Правильно. А что делать? - Я не знаю, я не мужчина, - логично возразила Люси. - Только, по-моему, мужчина может заниматься, чем хочет. - А я вот мужчина, а совершенно не могу заниматься тем, чем хотелось бы. - Моя беда - я женщина. Женщина ничего не может. Она может только выйти замуж, или завести любовника, или просто с кем-нибудь встречаться. Или в баре работать. Что она ни делает - это все для мужчин. Жена, любовница или просто так. А кем ей хочется, она не может быть. - А кем ты хочешь быть, Люси? - Больше всего хочу быть мужчиной. - Ну! - расхохотался он. - Это уж невозможно. На мое счастье. - Конечно, вы, мужчины, счастливые. Они прошли несколько шагов в молчании. - Ты ж не собираешься всю жизнь оставаться клерком? - Не знаю. А кем мне быть? Люси посмотрела на него - изучая, прикидывая, прежде чем вынести суждение. Я есть что я есть. Люси все смотрела, но так ничего и не решила. Вот так, подумал он. Все просто. И все трудно. Так и не решив, что делать Куан Мэну дальше, они пошли в кино. Фильм был китайский, цветной. Один из умопомрачительных фильмов, которые пачками производятся в Гонконге. Про великого рубаку в древнем Китае. Все время кого-то убивали, и ярко-красная кровь так и лила по экрану. На целый донорский пункт бы хватило. А выйдя из кино, они опять очутились в обыкновеннейшем модерновом Сингапуре. Куан Мэн терпеть не мог этот переход в действительность. Особенно днем. После целлулоидной мечты солнце бывало уж совсем невыносимо ярким, резало глаза и действовало на нервы. Они немного прошлись пешком, чтобы прийти в себя после кино. Потом пошли к Люси, опять забрались в постель. Подходя к своему дому глубокой ночью, Куан Мэн понимал, что возвращается в свой мир. ГЛАВА 10 На другой день Куан Мэн пошел обедать с Хок Лаем и Порцией. К обеду он уже вошел в понедельничный ритм жизни, а точнее - примирился с ним, стерпелся. Понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота, воскресенье, понедельник и опять, и опять, и опять. Нет смысла противиться. Нет смысла и в круговороте. Встретились в "Джи-Эйч" - уже завсегдатаями стали. Так быстро. Так просто. Куан Мэн раньше не представлял себе, что это может быть так просто. Вот только еще стыли его щиколотки, не защищенные носками, только им одним было не по себе. На этот раз Куан Мэн заказал свиную отбивную с жареной картошкой - чтобы окончательно почувствовать себя своим. - Ну, как времечко провел? - привязался Хок Лай. - Да никак. Куан Мэну не хотелось рассказывать. Да и нечего рассказывать; оправдывался он перед собой и знал, что, по сути, это правда. Нечего. Просто нечего. - Парень, видел бы ты нашего Порцию! Что было, что было! Рассказывай, Порция! Порция не покраснел - продолжал спокойно попивать свою воду со льдом. - "Рассказывай!" Переспал с бабой первый раз - и все дела, - уронил он, небрежничая изо всех сил. Хок Лай так и покатился. - Все, ребята. Наш друг Порция потерял девственность. - Поздравляю, - пробурчал Куан Мэн, не зная, что еще можно сказать. История о том, как была потеряна девственность, заняла весь обед. Сначала говорил Хок Лай, но потом темой завладел сам Порция. Его первый опыт ударил ему в голову, и он болтал с видом человека, познавшего все. На некоторых это действует так, заметил Куан Мэн, а Порция, видно, как раз из них. Первая женщина будто чтото высвободила в Порции, он вел себя раскованно, чуть ли не разнузданно. Высвободила его сексуальность, что ли? Из девственников в бабники за одну ночь. Мгновенный переход. Супермен. Все это произошло в заведении где-то на Кионг-Сиак-стрит, замусоренной, обшарпанной улочке. Куан Мэну случалось проходить по ней, и, зная - как знал всякий сингапурец, - на чем специализируется этот район, он умирал от неловкости и ощущения, будто все смотрят на него. Он даже испытывал чувство вины за мужчин, которые заходили в дома на этой улочке. К тому времени, как Куан Мэн одолел половину своей отбивной - она была как резиновая, а он еще полил ее томатным соусом, - Порция уже перешел к живописным подробностям. Куан Мэн уткнулся в тарелку, хотя еда на ней казалась ему совершенно несъедобной. Ему неинтересно было знать, что делают в постели другие. Когда Порция завершил свою версию того, что произошло, Куан Мэн чуть не начал снова поздравлять его. Тощий индус, а чемпион секса. Проявился скрывавшийся в нем талант. Был совсем неплохим бегуном на длинные дистанции, а теперь нашел себе новый вид спорта - сексуальную атлетику. Ну что ж, ведь знаменитый трактат о любви - "Кама-сутру" - написали его предки. - Вот так, - подытожил Хок Лай. - А с тобой, Мэн, лучше не связываться. Из-за тебя мы так и не поехали в Седили. Анна как узнала, что ты не едешь, сразу начала говорить - я тоже не поеду. А Сесилия не поехала без Анны. Так что ты мне воскресенье погубил, парень. Только все начало устраиваться, а ты все сорвал. Дружок, называется. - Извини. Я ж тебе сказал, что мы с Люси договорились. - Люси, Люси, Люси. Влюбился ты в нее, что ли? - И так до сих пор и не спал с ней! - поразился Порция. - Это не проблема, - авторитетно сказал Хок Лай. - Пятьдесят долларов, и все дела. Мне Мэри говорила. Вы же знаете, Мэри у них в баре за бандершу. Там все девушки так подрабатывают. Полета - и можешь иметь эту свою Люси. - Иди ты! Надо мне ее попробовать! - воодушевился Порция. - На вид она такая аппетитная. Ты не против, Мэн? Куан Мэн онемел. - Не против? - А что ты его спрашиваешь? - выручил Хок Лай. - При чем тут Куан Мэн? Если она готова на все за пятьдесят долларов. Ей же без разницы. Разве что она таких индусов, как ты, не любит. И Хок Лай рассмеялся. - Еще не хватало! - притворно возмутился Порция. - Все мы живем в свободной стране, в свободном, терпимом, многонациональном обществе. Не так, что ли? Хок Лай продолжал смеяться. - Слушай, Хок Лай! А ты с Люси спал? Она действительно ничего или только кажется? - Не знаю, парень. С ней не спал. Вот с Нэнси - да. Не ах, я тебе скажу, за полсотни-то. - Надо думать, пятьдесят долларов - это деньги. Вот вернутся мои старики от родственников, надо будет добыть у них денег. Полсотни. Но я думаю, Люси стоит того. Хоть разок - чтобы знать. - Пусть Куан Мэн сперва. - Мысль! А потом пусть нам расскажет, тянет она на пятьдесят долларов или нет. Идет, Мэн? Они ждали его ответа. Ему хотелось кричать, плакать, вопить или врезать кулаком прямо в смеющееся лицо Порции и бить, и бить, пока не вылетят все его сверкающие зубы. Но Куан Мэн просто слабо кивнул. Этому не было конца. Он продолжал сидеть с ними, что-то ел, выпил чашку некрепкого растворимого кофе, взял сигарету, когда Хок Лай протянул ее. Наконец он остался один. Солнце сжигало город. Солнце сжигало его. Ночь была - ужас! - сказала она вчера утром, когда он заехал за ней. Ночь была - ужас. Так она и сказала. Она сама так сказала. ГЛАВА 11 Возвращаться на работу Куан Мэну не хотелось. Не хотелось - просто невмоготу было - и идти за справкой к доктору Чану. Конечно, придется за это отдуваться завтра. Или потом. Куан Мэн осознавал странную раздвоенность - будто в нем одном оказались двое. Один твердил: "Помни, когда ты вернешься на работу, с тебя спросят за прогул". Другой вздыхал: "Теперь все это невозможно, теперь, когда... что? Что?" Все внезапно сделалось странным, почти бредовым. По улице спешили люди, они были поглощены чем-то, чего он теперь совсем не мог взять в толк; уличное движение, столбы, светофоры, мигающие разными огнями, звук его собственных шагов - все будто отдалилось. Он шел, как лунатик, застигнутый дневным светом. Осталось только одно желание - сильное, отчетливое: убежать из города, убежать от шума и толпы. О реки с водой голубой и зеленой, о далекие чужие города! Недостижимо. Осталось только море. И Куан Мэн почти панически заторопился к морю. Он подозвал такси, сел в машину, надеясь, что шофер не затеет с ним разговор. Шофер оказался мрачным, неразговорчивым, нелюбезным - как многие из его племени. Такие, наверное, мешают развитию туризма. Подъехали к пляжу. - Здесь, - сказал он таксисту. Он дождался, пока затихнет вдали тарахтенье мотора, и только потом пересек неширокую дорогу. Мягкий песок податливо захрустел под ногами. Он разулся и зашагал босиком по песчаному ковру, но мелкий белый песок у внешнего края пляжа был невыносимо горяч, и Куан Мэну пришлось спуститься к морской кромке, к плотному, влажному, гладкому песку, облизываемому волной. По такому можно даже на велосипеде проехать. На пляже не было ни души. Один мусор, вынесенный на песок прибоем, - сломанные пластмассовые игрушки, куклы, розовые и неприличные в своей обнаженной беззащитности, бутылки из-под кока-колы, пивные жестянки, детская лопатка, позабытая в песке, мертвые водоросли, палки, ветки. И больше ничего. Живым здесь было только море. Куан Мэн подвернул брюки, вошел по икры в воду, и море ласково зашипело вокруг его ног. Жалко, плавки не захватил. А откуда было знать? Вот именно - откуда было знать?! Он далеко прошел вдоль пустынного пляжа, повернул, двинулся обратно. Узнал деревцо, под которым они расположились вчера. Одиноко стоящее деревцо, стволом прямо в песок. Наверняка под песком есть земля, размышлял Куан Мэн, а то бы оно не могло здесь вырасти. Он сел под деревом и долго чертил по песку палкой. Подошла собака, понюхала и задрала правую заднюю ногу на куст неподалеку. Интересно, бывают собаки-левши? - подумал Куан Мэн. А почему бы нет? Собака закончила свои дела и с любопытством уставилась на Куан Мэна, будто спрашивая: "Ты что тут делаешь один? Я все обнюхала - тут больше никого нет". Удивилась бы ты, если б я тебе сказал, подумал Куан Мэн. Ты вроде собака понятливая. Все так, но я не могу тебе помочь - я никогда не понимала вас, людей, возразила собака и потрусила в сторону. Эй, куда же ты? - хотелось крикнуть Куан Мэну. Я тоже людей не понимаю, мы с тобой похожи! Собака скрылась из виду. Оставшись опять один, Куан Мэн повалился на песок. Он проснулся оттого, что стало зябко. Громадное солнце скатывалось на запад, день свертывался. Куда уходит день? На Цейлон, в Индию, в другие страны. Где-то сейчас наступает утро. А где-то уже день. А здесь вечереет. Пора идти. Время "Тигра". Он долго вышагиввал по шоссе, потом поймал машину, которая отвезла его в город. Домой идти не хотелось - там сейчас ужинают. Ни домой не хотелось, ни есть не хотелось. Не хотелось и в "Райский бар". Особенно в "Райский бар". Куан Мэн решил походить по другим барам. В конце концов, в Сингапуре до черта баров. Он вышел из машины в Танджонг-Пагаре, в районе доков. Матросская сторона. Уж тут-то бары должны быть в изобилии. Матросы - народ простой, проще, чем клерки. Он пошел по улице, вдоль которой уже зажглись фонари, хотя стемнело еще не совсем - размытые тропические сумерки. Минуты межвременья: между эпохой дня и совсем другой эпохой - ночи, когда неясный свет и холодеющий воздух полны чем-то схожим с нерешительностью. Как раз под настроение. Его ли состояние передалось освещению и окружающему миру, или вот этот свет и этот мир привели его в такое настроение? Он колебался. Сумерки, неясное время. А квартал был совсем не похож на другие улицы города - бесчисленные лавочки, где торговали всем, что может нравиться матросам. И названия - "Магазин подарков Миранды", "Сувениры друга моряков" и тому подобное. Японские транзисторные приемники, магнитофоны, фотоаппараты, бинокли, чемоданы из искусственной кожи, обувь, бумажники, дамские сумочки, крикливые открытки с видами Сингапура, темные очки - все, что покупают матросы за границей. И бары, конечно. И моторикши - как нигде больше в Сингапуре, - и по нескольку матросов в каждой тележке. Корабли здесь всегда близко, сто и одна пароходная труба, все цвета радуги - портовый район, выдавшийся далеко в море за рядами старых двухэтажных лавок. Куан Мэн пристроился к группе матросов-англичан и пришел вместе с ними в заведение под названием "Счастливый бар". Лампы в баре были затенены тяжелыми абажурами, и темнота казалась ощутимо плотной. Нащупывая дорогу между столиками, он пробрался в уголок. В баре, видно, выступали танцовщицы - для них был приготовлен круг посредине зала, а сбоку расположился оркестр из нескольких музыкантов, которые сейчас отдыхали между номерами. По кругу сидели девушки, платные партнерши, ожидая желающих потанцевать. Вид у них был довольно тоскливый. Они были одеты в розовые, зеленые или цветастые китайские платья, известные под именем "Сюзи Вонг" - в облипочку, как вторая кожа, с разрезами по бокам до самых бедер. Когда они закидывали ногу на ногу, зрелище было завлекательное. Китаянки вообще не стесняются выставлять ноги на обозрение, но очень старательно закрывают груди. Может быть, это потому, что ноги - самое красивое у них. Среди девушек были и метиски, и несколько малаек, одетых в элегантно модернизированные малайские национальные костюмы. Куан вспомнил, что ему кто-то рассказывал, будто все малайские проститутки и девушки из баров - брошенные жены. Малайцы - мусульмане, а по шариату развод - очень простое дело. Подошла официантка взять заказ, и в ту же минуту, как по сигналу, ударил оркестр. Оглушительные электрогитары и барабаны угрожающе лупили рок-н-ролл. Куан Мэну сильно хотелось пить, и, кргда девушка принесла пиво, он начал пить большими глотками, забыв, что надо бы пригласить девушку посидеть с ним. Она сама присела за столик и что-то сказала, но грохочущая музыка утопила ее слова. Он покачал головой, показал сначала на свои уши, потом на музыкантов. Девушка кивнула, засмеялась и встала, показав жестом, что вернется попозже. Во всяком случае, так Куан Мэн понял ее жест. Он был рад одиночеству - если бы девушка не ушла, пришлось бы с ней разговаривать, несмотря на шум, или, еще хуже, сидеть молча, ощущая ее присутствие рядом с собой. Хорошо, что ушла. Он мог в одиночестве пить свое пиво и глазеть по сторонам. Посетителей в баре было немного - англичане, вместе с которыми он пришел, две-три компании сингапурцев и девушки из бара за их столиками. Никто не танцевал. Каждый ожидал, что первым на круг выйдет другой. Не я, подумал Куан Мэн. Он всегда воспринимал танцы как род деятельности, чуждый ему, как занятие для людей, которые умеют водить машину. Один раз на школьном вечере девочка-старшеклассница силой вытащила его танцевать. Оркестр заиграл что-то быстрое, и Куан Мэн пришел в ужас. Сейчас он только помнил, что тупо пялился на девочку и на окружающие пары, которые бешено отплясывали, а сам не мог с места сдвинуть свое свинцовое тело. Потом он тоже начал дергаться, как другие, но все время будто видел со стороны, до чего нелепо и смешно это у него выходит. Две девушки из бара встали со своих мест и, не обращая внимания на взгляды посетителей, вышли на круг. Танцевали они врозь, по-модному, так, чтобы казалось, будто они танцуют не друг с дружкой, и чтобы друг к дружке не прикасаться. В чем тогда смысл танцев, недоумевал Куан Мэн. Он же всегда думал, что танцуют ради удовольствия дотронуться, чтобы почувствовать под руками женское тело. Не зря же танцы называют дешевым возбуждением. Или, как кто-то умничал в школе, вертикальное выражение горизонтального желания. А нет - так в чем смысл? Два английских матроса пошли танцевать, потащили за собой девушек. Видя, что они не зря стараются, музыканты заиграли с большим воодушевлением. Матросы здорово танцевали - Куан Мэн невольно залюбовался ими. Был какой-то смысл в тех движениях, которыми они отзывались на музыку, и в том, как они подчиняли им девушек. Музыканты играли все быстрей, все горячей и закончили отчаянным крещендо. Куан Мэн выдохнул, будто он сам был на кругу, будто его тело было наэлектризовано ритмичным движением, и напряжение отпустило его, только когда смолкла музыка. На лбу у него выступил пот, тело ослабело, обмякло. Он заказал еще пива для себя и порцию джина с апельсиновым соком для девушки, возвратившейся за его столик. Оркестр снова заиграл, и круг за- полнился танцующими. Куан Мэн следил за их движениями как в трансе. Он пил и пил и не замечал, сколько выпито. Время, пиво и музыка делали свое дело, громкая, угрожающая музыка постепенно захватывала его, а настойчивый четкий ритм становился ритмом самой природы. Он почти не разговаривал с девушкой рядом, а она вполне довольствовалась тем, что посетитель не забывает заказывать новую выпивку. Когда в его стакане оставалась половина, она немедленно доливала. К микрофону подошла певица. Тоненькая китаянка, совсем молодая, лет двадцати, она вкладывала в песню зрелый житейский опыт. Пела она по-английски, пела модные песенки. Куан Мэну даже показалось, что он узнал мотивы битлов. Пела неважно, и особенно красивой ее нельзя было назвать, но она привлекала какой-то особой магией. Секрет привлекательности был в ее глазах - они яростно сверкали на посетителей бара, на весь мир. Совсем еще юная, она уже смотрела с пренебрежением, с ненавистью, с презрением, с вызовом! Люси, подумал Куан Мэн. Как она говорила - знаешь, какой у меня опыт? Почему он убежал? Почему он сейчас не в "Райском баре", не с ней? Но он не двигался с места и продолжал пить пиво, бутылку за бутылкой. Когда бар закрывался, он был уже совсем пьян. На улице около бара стояли кучками матросы, поджидая девушек. Кое-кто собирался поискать по городу еще другие веселые места. Куан Мэн был совсем один и не знал, куда деваться. Ночь только начиналась. Домой не хотелось идти. Он пошел нетвердыми шагами, придерживаясь за стены домов. Уличные фонари горели желтовато-зеленым светом, от которого ночь делалась призрачной, а фары машин были громадными и круглыми, как глаза неведомых хищных зверей. Джунгли ночи. Неожиданно для себя он остановил такси и назвал шоферу улицу, где жила Люси. Ему показалось, что машина затормозила, едва успев отъехать. Он вышел, расплатился и поднялся по лестнице. Ему пришлось долго и громко стучать, разбивая тишину и темноту лестничной площадки. Наконец дверь открылась. - Что надо? - спросила Люси. - Я пришел к тебе, Люси. - Катись ты к черту! - Як тебе пришел. - Сказано - к черту. Сегодня не торгуем! - Люси! - И больше я тебя видеть не хочу. - Почему? Что я сделал? - Что сделал? Дружки твои приходят сегодня в бар, и индус этот говорит - переспишь со мной за полсотни? Твои друзья! Подонки! - Я тут ни при чем, Люси. - Твои же дружки! А сам чего сегодня в бар не пришел? И с чего это ты им даешь разрешение? Они мне так и сказали! Как ты мне в глаза можешь смотреть после этого! Все вы подонки. Если я с тобой спала, так ты меня теперь оскорбляешь? Брала я с тебя деньги? Ты, может, думаешь, если ты образованный, так тебе все позволено? Или думаешь, ты такой уж красавчик, что я устоять не могу? Иди в зеркало поглядись! - Люси... - Ничего не "Люси"! Из-за тебя, из-за дружков твоих меня сегодня с работы выгнали! - Как? - А так! У меня с ними целый скандал вышел, вот как. Хозяин меня вытурил. - Прости меня! - "Прости меня!" Можешь теперь за деньги спать со мной. - Люси... - Ну хорошо, пускай я проститутка, пускай я за деньги продаюсь. А ты сам? Думаешь, ты очень хороший? Паршивый клерк, если б ты даже захотел на мне жениться, тебе прокормить меня не на что! А воображаешь как! Тебе бы только спать со мной, за человека ты меня не считаешь, а уж чтоб жениться! Знаешь, сколько ты мне задолжал, если я с тебя деньги захочу взять? Что же ты со мной не рассчитываешься? Нечем, что ли? Катись и не появляйся больше! Люси с силой захлопнула дверь. Куан Мэн побрел вниз. Конечно, я не могу рассчитаться. Мне ни с кем никогда не рассчитаться. Щеки горели, как от пощечин. ГЛАВА 12 Куан Мэн проснулся с похмелья. Дневной свет, утренние звуки пробуждающейся семьи казались ему ненастоящими. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы подняться. За завтраком мать взялась за него. - И здоровье губишь, и деньги на ветер бросаешь с этой пьянкой! Столько пить! Ты что, хочешь, чтоб это все алкоголизмом кончилось? Куан Мэн отмалчивался. Есть он все равно не мог, только выпил черного кофе. - Возьми себя в руки, Мэн. Он кивнул и пошел на работу. На работе его сразу позвали давать объяснения начальству - по какой причине вчера была пропущена половина рабочего дня? Если заболел, то у него должна быть справка от врача, пусть он ее покажет. Справки, конечно, не было, и Куан Мэн впопыхах начал придумывать причину. - Отец заболел неожиданно, давление поднялось. У него вообще высокое давление. Начальство неохотно приняло это объяснение, и Куан Мэн возвратился к своему столу, отбывать рабочий день. Он изо всех сил старался сосредоточиться на скучной работе, старался больше думать. Даже рассчитаться не можешь. Стыд прошлой ночи все еще жег его. Течение дня казалось ему странным. Он даже радовался тоскливой монотонности своей работы, она вдруг приобрела необходимость, важность, и он чуть не с ужасом вспомнил об обеденном перерыве, о целом часе безделья и пустоты. А мысль о незанятом вечере просто страшила его. В обед он потащился в береговую харчевню и заставил себя проглотить немного супу. Лодки в устье реки подпрыгивали на волне, будто кланяясь друг другу, как когда-то в старину церемонно раскланивались люди. Плавник и всякий речной мусор поднимались и опускались на волне, поднимались и опускались на мутной, в радужных масляных кругах воде. Воздух крепко пропах речной грязью, острыми приправами, подгорелым жиром. Люди толкались, болтали, ели. Куан Мэн решил пройтись по горячим полуденным улицам. В пустынном переулке он наткнулся на бездомную собаку, тоскливо обнюхивающую переполненный мусорный ящик. Куан Мэн вернулся на работу. После работы он пошел на остановку. Опять длинная неразговорчивая очередь. Забравшись наконец в автобус, он смотрел на мир, скользивший за окном, и пытался придумать, куда девать вечер? Куда девать себя? Вот в чем вопрос. Так и не найдя ответа, он поплелся домой. Он долго стоял под душем, открытым до отказа. Тугие струйки барабанили по телу, совсем как палочки по натянутой барабанной коже. Та-та-та-та! Как пулемет. - Побыстрее, Мэн! - крикнула сестренка. - Папа еще не мылся! - Иду. Он вынес на балкон тяжелый стул и попробовал читать вечернюю "Малай мэйл". Открыл страницу комиксов, чтоб узнать, что новенького у доктора Килдэра, у колдуна Мандрейка, у судьи Ди и у Рипа Керби. Красавец доктор только что поставил трудный диагноз, колдун загипнотизировал шайку опасных преступников, почтенный судья разрешил загадку одного из таинственнейших преступлений древнего Китая, а американский детектив и его слуга-англичанин подошли вплотную к разгадке загадочного убийства в современной Америке. Прекрасно. В мире все в порядке. Отлично. Он уронил газету на пол и курил сигарету за сигаретой. Выкурил четыре. На балкон вышла мать. - Ты зачем столько куришь? Ты только посмотри, сколько окурков! Рак хочешь получить, да? Уж не говоря о том, что деньги переводишь. - Ладно, ма. - "Ладно", "ладно". Курить надо поменьше. - Ладно, ма. - Да что ж это такое, - разворчалась мать. - Пьет, как рыба, дымит, как труба, и все, что от него добьешься, - ладно, ма! Куан Мэн встал и перегнулся через перила. На углу столпились деревья, как соседское семейство, вышедшее подышать. Тускнеющий вечерний свет сделал листву густой и черной. Многоквартирный дом жил своей обычной жизнью. Странное беспокойство не покидало Куан Мэна - он не знал, чем заполнить тягучее время. "Райский бар" и Люси уже засасывались в прошлое, это уже умирало, и он не в силах был остановить уходящую жизнь. Мертвое - как бабушка, часть прошлого, часть его самого. Позвали ужинать. Есть, чтобы жить. Прожить еще немного. Каждый день еще немного. После ужина он собрался из дому. Мать опять напомнила, чтобы он не пил. Не пить, не курить. А как же жить? На что тогда тратить время? Жить и убивать время - это одно и то же. Куан Мэн опять пошел в "Счастливый бар". И постепенно привык к этому новому бару. Новая привычка. Снова и снова, пока это не превратилось в часть настоящего, в часть жизни. Так проходили вечера. Скоро жизнь его стала укладываться в две части. Первая состояла из дневных часов: завтрак, автобус, работа, обед, автобус, ужин - порядок, который он соблюдал. Вторая - невыносимые вечерние часы, новые и беспорядочные. В них не было порядка, потому что всякий раз приходилось заново решать, в какой бар пойти, с кем там разговаривать и чем заняться. Куан Мэн будто жил в двух разных мирах или будто в нем жили два разных человека. Он даже начал думать о себе: я дневной и я вечерний. Вечером или ночью он был способен говорить и делать такое, что было совершенно немыслимым при дневном свете. Но если у него бывали неприятности днем, на работе, он утешался сознанием того, что все это растает и исчезнет, когда наступит ночь. Два человека в нем помогали один другому. Куан Мэн мог переходить из мира в мир - как в той китайской притче о человеке, который вообразил, будто он бабочка, а потом не знал, то ли он человек, вообразивший себя бабочкой, то ли он бабочка, вообразившая себя человеком. Совсем как Куан Мэн и его два мира. Иногда в ночном бродяжничестве ему вспоминались "Райский бар" и Люси. Вот в такую ночь он и написал на стенке уборной: Бесконечные дни. Не короче и ночи. Незачем жить, если нету полсотни. И в ту же ночь он сдружился с англичанином-матросом по имени Фрэнк. Они разговорились в "Счастливом баре", а потом вместе отправились в поход по кабакам. Фрэнк в тот день сошел на берег с корабля. Торговое судно, совершающее рейсы между Европой и Китаем. Фрэнку было лет тридцать пять, а плавал он с шестнадцати. Он побывал везде на свете. - Осточертело мне это море паскудное, - говорил Фрэнк. - Одно и то же, одно и то же. Как выйдешь в море, так и начинается - одно и то же. - Вроде моей конторы, - заметил Куан Мэн. - Осточертело паскудное море, - повторял Фрэнк. - Осточертели капитаны, помощники эти паскудные. Сволочи как один. - Вроде моего начальства, - подтвердил Куан Мэн. - Подкопить бы денег, купил бы себе пивную у нас в Пламстиде. - Где это? Никогда не слышал. - Пламстид? Городишко такой, возле Гринвича за Лондоном. - Вот ты видел мир, Фрэнк. Тебе какой город больше всего нравится? - Гонконг. Капитальный город. Девочки капитальные. - Китаянки? - Китаянки нормальные девочки. - А Сингапур? - Нормально. Все чистенько, есть где отдохнуть. Можно хоть на берег сойти после разных там - Индокитай, Филиппины, Индия. Чертовы дыры. Грязь, нищета. - Я б хотел поплавать, посмотреть все эти страны. На грязь мне наплевать. - Да брось ты, парень, там смотреть-то не на что. Чертовы дыры и тоска зеленая. Я тебе говорю. Куан Мэн чувствовал, как приходит конец заветнейшей его мечте, поэтому ему расхотелось говорить о морской жизни. Брели из бара в бар. Фрэнк сказал, что неплохо бы к проституткам сходить, но Куан Мэн отказался. Заявил, что ему никогда не нравилось за деньги. Фрэнк не уговаривал. Распростились. А причина была в Люси. Куан Мэн ни о ком другом даже подумать не мог. Он в одиночестве пошел домой, довольный тем, как пустынно и тихо на улицах. Пробежала собака, ему пришло в голову, что он становится и сам похож на тощего бездомного пса, шныряющего среди мусора и воющего на луну. Вой гулко разносился по ночным улицам. ГЛАВА 13 Все время с самого утра Куан Мэн провел в одиночестве. Пляж заполняла воскресная толпа - целые семьи, выбравшиеся на природу, шайки мальчишек, стайки девушек, влюбленные парочки. Он побродил по пляжу, обходя простертые тела, как футболист, ведущий мяч, прислушиваясь к смеху и шуму, перехватывая иногда обрывки разговоров. Ему и раньше случалось бывать одному, но теперь все было по-другому. Теперь он был одинок. Поплавал, вышел на берег и растянулся на песке, но и плавание не доставило ему удовольствия. Он не переставал ощущать какую-то скованность и не мог свободно отдаться воде. Когда он сел в автобус и поехал в город, солнце уже протянуло удлиненные тени деревьев. Куан Мэн еще раз посмотрел на небо и на море: вода приобрела темно-серый, металлический оттенок. Как металл, но он