к же мне не тревожиться? - В ее тоне слышалось страдание, но он не был истеричным. - Скажите, миссис Джего, как к вам попала эта бумажонка? - спросил я. - Ее обронил дома Пол? - Пол? - переспросила она. - Неужели вы не понимаете, что он слишком бережно ко мне относится, чтобы обронить дома такую бумажку? Нет-нет, она была прислана с таким расчетом, чтобы ее получила именно я. - Бедняжка, - пробормотал Рой. - Ее наверняка послал сам Найтингейл, - сказал я. - Интересно мне узнать - на что он надеется? - Он надеется, - с неожиданной проницательностью предположила миссис Джего, - что я прочитаю ее и натворю каких-нибудь глупостей. - Вполне возможно, что он сделал это просто по злобе, - заметил Рой. - Нет-нет, они используют меня, чтобы прокатить Пола! Только через меня они и могут его уязвить - в самом деле могут, и вы прекрасно это знаете! - воскликнула миссис Джего. - Они понимают, что Пола обязательно изберут - вот им и нужен скандал, чтобы прокатить его. - Тут мы с Роем сообразили, что она еще не слышала о последних событиях. - Я прекрасная мишень для их нападок, верно? И до меня дошел еще один слух - они нарочно так устроили, чтобы я об этом узнала, - мне передали, что меня и дальше будут травить. Они рассчитывают запугать меня. Мне сказали, что эта записка - только начало. Им хочется, чтобы я уговорила Пола снять свою кандидатуру. - Н-да, тут кто угодно напугается, - проворчал Рой. - Я так и вижу, как они обо мне судачат! - воскликнула миссис Джего. - Я вся извелась. Я не знала, что мне делать. Я убежала из дому, а теперь и сама не понимаю, почему пришла к вам... Мне было не совсем ясно, что же все-таки произошло. Она получила листовку - но послал ли ее сам Найтингейл? До нее дошли какие-то слухи - но правильно ли она их поняла? Не ошиблась ли?.. Теперь она говорила спокойно, горестно и просто: - Я так испугалась. Рой. Я и сейчас еще боюсь. Плохая из меня вышла жена для Пола. Я всегда ему мешала. Я пыталась измениться, да ничего у меня не получилось. Я знаю, что веду себя ужасно - и ничего не могу с собой поделать. Но я никогда не мешала ему так, как сейчас. Разве я могла подумать, что из-за меня его не выберут ректором? Как же я это вынесу, как я после этого смогу здесь жить?. - А вы подумайте о Поле, - посоветовал ей Рой. - Да, но я не могу не думать и о самой себе! - воскликнула миссис Джего. - Каково мне будет видеть, что в Резиденцию вселяется кто-то другой? Вы, конечно, считаете, что я не должна думать о себе - но каково мне будет слушать их разговоры про меня? - Этого не случится, поверьте мне, - сказал я. - Это _обязательно_ случится! - А если и случится, вам не следует обращать на это внимания. - Вы думаете, я не знаю, что они про меня скажут? - воскликнула миссис Джего. - Они скажут, что я недостойна Пола. И вместо того чтобы помогать ему, выставляла себя дурой перед другими мужчинами. А главное, они будут правы - вот что ужасно! Хотя никому не нужна такая женщина, как я. - Она улыбнулась - грустно, наивно и кокетливо. - А знаете, Рой, я вполне могла наделать с вами глупостей. - Вам хотелось, чтобы Пол любил вас еще сильнее, - сказал Рой. - Вы не очень-то верили в его любовь, правда? Но он вас любит, очень любит. - Неужели он еще может меня любить? - Да ведь и вы его очень любите, - усмехнувшись сказал Рой. - Я всегда была недостойна Пола! - воскликнула она. Ее терзало разочарование, горечь стыда и недовольство собой - какие слова могли принести ей облегчение? С наивным чванством готовилась она к жизни в Резиденции - неудержимо хвасталась, планировала званые обеды, писала о своих замыслах родителям... Каково же ей было лишиться всего этого? Джего, видимо, не рассказывал жене о возникших осложнениях. Так каково же ей было лишиться всего этого из-за собственного безрассудства? Ее мучил стыд. Она "выставляла себя дурой", и теперь ей надо было за это расплачиваться. Но она была слишком наивна, чтобы по-настоящему ощущать свою вину. Ей было стыдно, она ненавидела себя только из-за того, что люди дурно отзывались о ней. Она никогда не верила, что ее можно любить, и от постоянного самоистязания превратилась в злобную мегеру. А сейчас она чувствовала себя затравленной, одинокой, потерянной и нелюбимой. Неужели Пол только из жалости притворялся все эти годы, что любит ее? Да, ей казалось, что так оно и было - несмотря на его пылкую и очевидную преданность. Она еще в юности решила, что ее никто не полюбит - я был убежден в этом. Если бы она верила, что любима, Джего жилось бы гораздо легче: ее истерическая подозрительность и злобная сварливость, ее жажда нравиться мужчинам - из-за неверия в свою привлекательность, - все это утратило бы нервическую остроту, а ее униженное преклонение перед ним, которого он, кстати сказать, не замечал, переросло бы в глубокую, ровную любовь. Но она приносила ему только вред - листовка Найтингейла лишний раз подтвердила это - и не верила, что он может относиться к ней с любовью. Время шло, мы уже явно не успевали к Гею, и нам пришлось отложить свой визит до завтра. Утешить миссис Джего мы не могли, но и оставить ее сейчас одну было немыслимо. В конце концов она предложила нам выпить у нее дома чаю. Проходя через второй дворик - миссис Джего шла между мной и Роем, - мы столкнулись с Найтингейлом. Он поклонился ей, но она демонстративно отвернулась. Когда его шаги затихли, она, почти торжествуя, сказала: - Они-то меня постоянно оскорбляют. В гостиной нас встретил Джего - как только мы вошли, он обнял жену и взволнованно проговорил: - А я уже повсюду тебя разыскивал! Почему ты не оставила мне записку? Нельзя же исчезать из дома неизвестно куда. Что случилось? - Нет, это ты мне скажи, что с тобой случилось! - воскликнула миссис Джего. Когда мы вошли, свет в гостиной не горел, а Джего стоял посредине комнаты. Открыв дверь, миссис Джего первым делом включила свет - лицо у Джего было изнуренное, глаза ввалились, губы побелели. - Вы, конечно, уже знаете? - посмотрев на меня и Роя, спросил он. Мы кивнули. Тогда он снова повернул голову к жене и, не снимая руки с ее плеча, сказал: - Мне придется тебя расстроить, Элис. Похоже, колледж не счел меня достойным ректорской должности. - Из-за меня? - Ну что ты, милая, - ответил Джего, однако ее вопрос, прозвучавший как пронзительный стон, был обращен не к нему. - Это не имеет отношения к тем людям, о которых мы с вами говорили, - объяснил я миссис Джего. - Дело не в них. Юстас Пилброу перешел в партию Кроуфорда... из-за политических взглядов вашего мужа. Он не мог прочитать листовку, когда решался на разрыв с нами, да и не повлияла бы на него эта жалкая листовка. - Слава богу, - проговорила миссис Джего, прижавшись щекой к плечу мужа. - Если они не изберут тебя в ректоры по моей вине, я этого не перенесу. - А разве это так важно, - с горечью спросил ее Джего, - из-за чего меня прокатят? - Конечно! Конечно! - воскликнула она. И с упреком сказала мне: - Почему ж вы меня не предупредили? - Я не имел права - пока не был уверен, что об этом знает сам Пол. - Вы понимаете, к чему это приведет? Вы понимаете, что теперь им, наверно, удастся меня унизить? - с надрывом выкрикнул Джего. - Не удастся! - сейчас же откликнулась миссис Джего. - Тебя невозможно унизить. Ничем. Ты настолько выше их, что они со всеми своими интригами просто смешны. Они знают, что ты неизмеримо выше их. Вот почему они так боятся тебя. Джего улыбнулся жене, и я не понял, утешал ли он ее, как утешает любящий отец несмышленого ребенка, или она в самом деле подбодрила его. Он поцеловал жену, а потом сказал нам с Роем: - Ради бога, извините нас за эту сцену. Но измена Пилброу просто сразила меня. Мне и самому странно, что я так тяжко переживаю это поражение. - Мы не собираемся сдаваться, - сказал я. - А у меня такое чувство, что мне пора выйти из игры, - проговорил Джего. И вдруг он показался мне усталым, замученным и обреченно покорным. Бессильно опустившись в кресло, словно до этого ему помогала держаться на ногах мучительная боль, он попросил жену распорядиться насчет чая и, помолчав, неожиданно спросил: - А почему ты решила, что это из-за тебя? Кто тебе сказал про листовку? Она начала отвечать, запнулась и, пробормотав: "Нет, Пол, я не могу", посмотрела на нас с Роем, как бы моля о помощи. Я объяснил Джего, что кто-то, скорей всего сам Найтингейл, исхитрился послать им листовку, когда миссис Джего была дома одна, да еще и передал ей, через других людей, что этой листовкой дело не ограничится, - по мнению миссис Джего, они хотят, чтобы она, испугавшись травли, убедила его снять свою кандидатуру. - Ну и ну! - еле слышно пробормотал Джего. Потом спокойно и очень мягко сказал жене: - Меня, видимо, все равно не изберут в ректоры. Хочешь, я сниму свою кандидатуру? Ее глаза наполнились слезами, но она не заплакала. - Ни в коем случае! Ты должен бороться до конца! - сдерживая рыдания, воскликнула она. - Именно это я и ожидал от тебя услышать, - нежно улыбнувшись жене, проговорил Джего. Потом он посмотрел на нас с Роем - уже без улыбки, печально и утомленно. Однако в его глазах мерцала твердая решимость и сатанинская гордость. Он сказал: - Я проклял тот день, в который согласился на все эти унижения. Я понимаю: вы действовали из лучших побуждений, когда предлагали мне баллотироваться в ректоры, но сейчас мне от этого не легче. Я не знаю, выберут меня в ректоры или нет, но зато знаю наверняка, что теперь уж до конца жизни не соглашусь выдвинуть свою кандидатуру на какую-нибудь административную должность. - Он помолчал и закончил: - Однако те люди, которые травят мою жену, рассчитывая, что таким образом они вынудят меня отказаться от борьбы, неминуемо просчитаются - я не сниму своей кандидатуры до тех пор, пока меня поддерживает хотя бы один человек. Напоследок Джего сказал: - И я предупрежу моего соперника, что не намерен полагаться на волю случая. 35. БЛАГОРАЗУМИЕ КРОУФОРДА Сказав, что он "не намерен полагаться на волю случая", Джего попросил Роя позвонить дворецкому и спросить его, обедает ли сегодня в колледже Кроуфорд. Дворецкий ответил, что обедает. "Вот и прекрасно", - пробормотал Джего. Когда я вошел в профессорскую, несколько сторонников Кроуфорда сидели у камина и попивали херес - у них был торжествующий, даже, пожалуй, злорадно-торжествующий вид. Пришедший через несколько минут Кроуфорд одинаково приветливо поздоровался и со мной и со своими союзниками. Он держался чуть уверенней, чем обычно, но удивлен не был: ему, видимо, казалось, что события просто не могли развиваться иначе. - Элиот, - вдруг обратился ко мне Найтингейл, хотя он не заговаривал со мной вот уже несколько месяцев. - Да? - Вы знаете о решении Пилброу? - Разумеется. - Он прислал мне сегодня записку, - объявил Кроуфорд. - Прекрасное решение, - проговорил Гетлиф. - Он чрезвычайно корректен, - сказал Кроуфорд и принялся спокойно рассуждать о недавно выдвинутой теории электропроводимости нервных тканей. Найтингейл, как и обычно в последнее время, слушал его с напряженным вниманием. Гетлиф начал было толковать с Кроуфордом об экспериментальной проверке новой теории, но в это время Джего распахнул дверь и сказал: - Кроуфорд, мне надо с вами поговорить. Все повернули головы к двери. Джего ни с кем не поздоровался и упорно смотрел только на Кроуфорда. - Что ж, пожалуйста, - немного скованно сказал Кроуфорд. - Вы хотите поговорить с глазу на глаз или мы можем остаться здесь? - Мне таиться незачем, - отозвался Джего. - Я вынужден обратиться к вам, потому что некоторые люди привыкли прятаться за чужую спину. - Что ж, пожалуйста, - встав с кресла, повторил Кроуфорд. У камина Деспард и Гетлиф делали вид, что оживленно беседуют, но все мы, естественно, слышали последние слова Джего. - Я не хочу перекладывать на вас вину ваших сторонников, - сказал Джего, - но считаю, что в какой-то мере вы несете ответственность за их поступки. - Что-то я не понимаю вас, - проговорил Кроуфорд. - Может, вы объясните мне, о чем, собственно, идет речь? - Объясню, будьте уверены! - Я предпочел бы, - пристально глядя на Джего, сказал Кроуфорд, - разговаривать в более спокойном тоне. - Когда вы меня выслушаете, то поймете, что это не так-то просто. Джего старался сдерживаться, но его ярость то и дело прорывалась наружу. Мы привыкли к вспышкам его негодования, но сейчас в нем клокотала именно ярость - свирепая, лютая и непримиримая. Любой человек, столкнувшись с ней, почувствовал бы некоторое замешательство; возможно, Кроуфорду было не по себе, но его голос звучал спокойно и сдержанно. Что-что, а сдерживаться он умеет, со злостью подумал я. - Если это правда, я буду очень огорчен, Джего, - проговорил он. - Если вас изберут в ректоры, никто из моих друзей не скажет, что ваша жена недостойна жить в Резиденции! - Я был бы очень удивлен, если б они это сказали. - Я вот тоже был удивлен, когда узнал, что моя жена получила листовку, составленную вашим сторонником Найтингейлом. Джего говорил негромко, но Кроуфорд, при всем своем внешнем спокойствии, не нашелся с ответом. - Вы читали эту листовку? - Читал. - И как вы полагаете - можно такую листовку посылать женщине? Да, Кроуфорду было явно не по себе. - Джего, мне очень неприятно, что это случилось, - оказал он. - Я напишу вашей жене, что очень сожалею об этом. - И только? - Ничего другого я сделать не могу. - Нет, можете, - возразил Джего. - Вы можете узнать, кто послал ей эту листовку. Она была послана с таким расчетом, чтобы ее получила именно моя жена. Джего сдерживался с огромным трудом. Кроуфорд покачал головой. - Вы ошибаетесь, Джего, - сказал он. - Я понимаю ваши чувства, но вы преувеличиваете мою ответственность. Я искренне сожалею, что хотя бы косвенно причастен к неприятным переживаниям вашей жены. Я готов сказать ей об этом. Но я вовсе не готов превратиться в частного сыщика. Я согласился баллотироваться в ректоры, однако не принимал никакого участия в спорах личного характера между членами нашего Совета и, пользуясь случаем, хочу сказать, что решительно осуждаю их. Подавленный спокойной весомостью этой речи, Джего с минуту молчал. Потом проговорил: - Травля моей жены была организована для того, чтобы я снял свою кандидатуру. - Мне не нужно, чтобы вы снимали свою кандидатуру, и, таким образом, ваши претензии ко мне безосновательны. - Однако вашим союзникам это, по-видимому, нужно, - сказал Джего. - Я постараюсь защитить свою жену от оскорблений, но, пока мои коллеги поддерживают меня, я своей кандидатуры не сниму. Кроуфорд ничего на это не ответил, и профессорская погрузилась в тишину, потому что все другие разговоры оборвались еще несколько минут назад. Зазвонил колокол, возвещающий обед, и Кроуфорд, пытаясь смягчить их враждебный диалог банально дружелюбной концовкой, спросил Джего: - Вы идете в трапезную? - Нет, - ответил тот, - я буду обедать со своей женой. Мы вышли из профессорской, так и не нарушив неловкого молчания. По пути в трапезную Кроуфорд угрюмо хмурился, и я понял, что его бесстрастность была только маской. Он сел рядом со мной, молча съел первое, а когда подали рыбу, сказал: - Я человек сдержанный, и мне отвратительны беседы на грани скандала. - А по-моему, хорошо, что он с вами поговорил, - сказал я. - Меня не интересуют все эти дрязги. Он мог бы заметить, что я никогда не прислушивался к сплетням. Мне нет никакого дела до их дурацких ссор и взаимных обвинений. Однако претензии Джего все же смутили Кроуфорда: он был по-своему справедливым и беспристрастным человеком. Деспард-Смит ушел сразу после обеда, а мы - Кроуфорд, Гетлиф, Найтингейл и я - отправились в профессорскую. Вина в тот день никто не заказывал, и Кроуфорд, покуривая за кофе трубку, озабоченно сказал: - Похоже, что миссис Джего действительно прочитала ваше обращение, Найтингейл. Это очень неприятно. - Очень, - с ухмылкой подтвердил Найтингейл. - Но с другой стороны, чем раньше она узнает, как к ней здесь относятся, тем скорее сделает необходимые выводы. - Я уверен, - продолжал Кроуфорд, - что никто из наших коллег не мог послать ей эту листовку - такой поступок всякий порядочный человек счел бы весьма и весьма неблаговидным. Кроуфорд сказал это с явным беспокойством, и несколько минут мы молчали. Потом Найтингейл снова ухмыльнулся. - А может быть, она просто рылась тайком в бумагах своего мужа и сама нашла то, что для нее вовсе не предназначалось, - предположил он. - Я уверен, что ваша листовка попала ей в руки не так, - посмотрев на Найтингейла, сказал я. - А можно узнать, на чем основана ваша уверенность? - спросил меня Найтингейл. - Миссис Джего пришла ко мне сразу же после того, как прочитала листовку, - ответил я. - Вполне вероятно. И что же из этого следует? - Она была слишком потрясена, чтобы говорить неискренне. - И вы думаете, это может кого-нибудь убедить? - Я думаю, что вам прекрасно известно, как к ней попала ваша листовка. Я не сумел поймать его взгляд, однако он не вздрогнул и даже не побледнел. Его волновали только собственные неурядицы. Упомяни я о них - и он стал бы абсолютно беззащитным. Разбудив его зависть, напомнив ему о Королевском обществе или других неудачах, можно было мгновенно превратить его в страдальца. Ничто иное его не задевало. Он не считал свои поступки безнравственными. Он задумывался об их нравственной окраске, только когда его "третировали" как жалкого неудачника. Клеветнические слухи и тайные сплетни представлялись ему самым обычным оружием в предвыборной борьбе. Он был слишком раздерган, чтобы думать о нравственности. - По-моему, ваше утверждение не слишком доказательно, - сказал мне Кроуфорд. - Вполне вероятно, что эту грубую шутку сыграли с ней ее враги вовсе не из нашего колледжа. - Вы в самом деле так думаете? - спросил я. - Если уж говорить откровенно, - ответил Кроуфорд, - то я думаю, что мы обсуждаем бурю в стакане воды. Ни для кого не секрет, что у нее сейчас трудный возраст. А Джего всегда был склонен к преувеличениям. И, однако, я считаю, что нам всем надо вести себя поспокойней. Мне иногда кажется, что нынешние выборы порождают слишком много пустопорожней, но опасной суеты. Нам следует почаще напоминать нашим особенно рьяным союзникам, что в любом деле необходимо соблюдать чувство меры. Он молча положил на стол свою трубку и заговорил снова: - В любом замкнутом сообществе люди рано или поздно начинают действовать друг другу на нервы. Я думаю, что Устав должен обязывать всех - или по крайней мере всех неженатых - работников колледжа ежегодно проводить три месяца за границей. Кроме того, я полагаю, что нам надо выработать чрезвычайно строгие нормы взаимной вежливости - и чем скорее мы это сделаем, тем лучше. Я глубоко убежден - во всяком чисто мужском сообществе должен существовать незыблемый кодекс общения, нарушать который не позволено никому. Я заметил, что Найтингейл слушает бесстрастную речь Кроуфорда с напряженным вниманием и в конце каждой фразы согласно кивает головой. Впрочем, нет, он слушал Кроуфорда с напряженным и почтительным восхищением. Через несколько минут Кроуфорд собрался уходить и спросил Найтингейла: - Вы сейчас не очень заняты? А то мы могли бы немного прогуляться. Утомленное и мрачно озлобленное лицо Найтингейла осветилось радостной и по-юношески благодарной улыбкой. Удивительно, что я не заметил этого раньше, подумалось мне. Он все еще надеялся на поддержку Кроуфорда при очередных выборах в Королевское общество, и эта надежда, эта вера переросла у него в искреннюю преданность. Ради Кроуфорда он был готов на все. - Надеюсь, Кроуфорд уймет его, - сказал Фрэнсис, когда мы остались в профессорской одни. Я не смог удержаться от иронической реплики: - Кроуфорд рассуждал сегодня поразительно благоразумно. - Он _вел_ себя поразительно благоразумно, - с раздражением отозвался Гетлиф. - Если ему и в дальнейшем удастся разрешать все наши конфликты с таким же благоразумием, то лучшего ректора нам просто не найти. - Он мог бы сделать гораздо больше. - Нельзя сделать больше, имея такие ненадежные доказательства, - возразил Фрэнсис. - Она же на редкость взбалмошная бабенка. Неужели ты считаешь, что Кроуфорд должен верить каждому ее слову? - Ты-то, насколько я понимаю, веришь. Ему очень не хотелось в этом признаваться. - Пожалуй, - после минутного колебания согласился он. - Ты попал в довольно пеструю компанию, - сказал я. - В компанию победителей, - уточнил он. Нет, не получилось у нас приятельской беседы. Я спросил, как идет его работа: он с досадой ответил, что неважно: на мое предложение посидеть у меня за рюмкой вина он сказал, что ему надо спешить домой. 36. ВИЗИТ К ВЕЛИКОМУ ЗНАТОКУ На другое утро, четырнадцатого декабря, ни Брауна, ни Кристла в колледже не было, и я узнал, что наши противники согласились провести общее собрание, из мимолетного разговора с Винслоу. - Должен вам сообщить, что восторга у нас это замечательное предложение не вызвало, - сказал он. - Мы вполне довольны нынешней расстановкой сил. Но из уважения к вам - пожалуйста, мы согласны. В его привычно саркастической улыбке вдруг мелькнула усталая и грустная сердечность. Он готовил свои дела к сдаче, чтобы уйти в отставку, как только мы выберем нового ректора. Ему, по его словам, хотелось, чтобы все было кончено как можно скорей. На этот раз нам с Роем ничто не помешало отправиться к Гею. Мы пошли напрямик, через парк; низкие серые тучи плыли над самыми вершинами по-зимнему голых деревьев, но у Роя было прекраснейшее настроение. Дом Гея стоял рядом с обсерваторией; Рой торжественно позвонил в дверь и шепнул мне: "Потомки нас не забудут". Нас провели в гостиную. - Так-так. Превосходно, - без всякого удивления проговорил Гей. - Держу пари, что вы пришли посмотреть мои экспонаты. Рад видеть вас, Калверт. Рад видеть вас, Найтингейл. Я старался не смотреть на Роя. - Вы немного ошиблись, - сказал я. - Да-да. Действительно... - Моя фамилия Элиот. - Мне было неловко вести этот странный разговор. - Совершенно верно. Элиот. А позвольте узнать, чем вы занимаетесь? - Правом. - Примите мои поздравления! - воскликнул Гей, как бы завершая эту предварительную беседу. Мы бывали у него и раньше, но первым делом он показал нам дом и сад. Это был типичный дом среднего кембриджского преподавателя, с мебелью чуть старомодней, чем у Гетлифов, а в общем почти такой же. Однако хозяину она представлялась если и не уникальной, то, во всяком случае, замечательной. - Я всегда повторяю, что этот дом выстроен благодаря моей главной книге. Я получил за нее три тысячи фунтов и все деньги вложил в строительство. Это была замечательная, знаете ли, книга. Я презираю тех умников, которые утверждают, что широкую публику не заинтересуешь серьезной научной работой. Мне не удалось бы построить этот великолепный дом, если бы читатели не расхватали мою книгу. Да-да, они ее буквально расхватали, Калверт. Что вы об этом думаете? - Восхищаюсь, - сказал Рой. Гей доброжелательно посмотрел на нас и погладил бороду. - Молодые люди, я хочу дать вам наставление. Прежде всего добивайтесь, чтобы вас признали ученые. Покажите им, что вы можете работать лучше любого из них, - нот что надо сделать прежде всего. Но когда вы станете истинными знатоками, не пренебрегайте мнением широкой публики. Я, например, всегда готов согласиться, чтобы о моих книгах осведомляли публику в кинематографе. Я вовсе не против нынешних методов распространения научных знаний. А мои саги - превосходнейший материал для кинематографа. В них не сыщешь жеманства или манерности, уверяю вас, молодые люди. Рой процитировал Гею восторженный отклик о нем какого-то немецкого лингвиста - не знаю уж, придумал он этот отклик и самого лингвиста или действительно получил от него письмо. Гей просиял. Он не упустил возможности рассказать нам, как ему - "великому знатоку саг" - присваивали в Берлинском университете почетную степень. Мне показалось, что пора переходить к делу. - Нам очень нужен ваш совет, - сказал я. - Вы призваны руководить колледжем до дня выборов... - Так-так. Действительно. - ...а поэтому ваш совет будет нам чрезвычайно полезен. Мы все время думаем о выборах. Скажите, вы довольны нынешним положением? - Двадцатое декабря! - звонко воскликнул Гей. - Великая дата. От этой даты нас отделяет пять дней, не считая сегодняшнего. Превосходно! У меня решительно все готово. Каждый вечер, отходя ко сну, я перечитываю Устав. Вы можете положиться на меня. Я вас не подведу. А сейчас вам, вероятно, не терпится осмотреть мои экспонаты. Я неплохо знаю, чем интересуется молодежь. Всякий раз, бывая у Гея, мы осматривали его "экспонаты", и сегодня нам пришлось осмотреть их еще раз. Пришла жена Гея - маленькая, словно птичка, и такая же древняя, как он, но очень деятельная - она намотала ему на шею огромный шарф, а потом он с ее помощью влез в толстенную шубу и, пришаркивая, повел нас в дальний конец сада. Все "экспонаты" Гея были связаны с сагами, и прежде всего он показал нам вылепленный из глины макет острова Исландия - на этом огромном, вытянувшемся в длину почти на сто футов макете Гею удалось обозначить все упоминаемые в сагах поместья. - У героев моих саг не было городов, - с гордостью объявил он. - Только обширные поместья, да вокруг бескрайнее море. Они знали, как надо поступать с городами. Они предавали их огню и мечу. Огню и мечу - такой у них был обычай. Он помнил каждое поместье, словно провел в древней Исландии детские годы. Когда мы вернулись в дом и прибежавшая жена выпутала его из шарфа, а потом помогла ему снять шубу, он показал нам сделанные им самим модели древних исландских домов и кораблей, вытащил рисунки, на которых он изобразил героев саг, пользуясь краткими и отрывочными описаниями их внешности. Он интересовался всем этим так горячо и живо, словно приступил к своей работе только вчера. В некоторых его рисунках чувствовался недюжинный талант художника-портретиста; особенно меня поразили изображения Гудруна и бледного, высокомерного, неистового Скарпхединна с боевым топором на плече. - Да-да, страшное оружие, - сказал Гей. - Замечательный, знаете ли, топор. Он любовно изучал самые незначительные подробности, упоминаемые в сагах. И отчасти из-за этого его признали "великим знатоком". Он не отличался острой мудростью Винслоу, который, кстати сказать, не сделал за всю свою жизнь ничего замечательного. Не слишком одаренный и пылко тщеславный, Гей радовался своим успехам, как школьник, получивший награду. Он работал истово и самозабвенно. Ему доставляли истинное наслаждение самые ничтожные находки. Он вкладывал в работу все духовные и физические силы, не скованные скепсисом или критическим отношением к себе самому и своим занятиям. Он не мучил себя - просто никогда не задавался - вопросами о смысле бытия, но вместе с тем обладал живым, хотя и узконаправленным творческим воображением - воображением стихийного реалиста. Оно помогало ему как бы въявь представлять себе героев саг, их дома, их грубую утварь, скудную пищу и примитивное, но грозное оружие - он ясно видел этих людей, постоянно борющихся за существование, часто растерянных, сбитых с толку, плохо ориентирующихся в необычных обстоятельствах, но неизменно отважных и прямодушных, как японские камикадзе. Он видел их всех вместе, отдаленных от него временем, но видел и каждого в отдельности, крупным планом, - тут-то ему на помощь и приходило его творческое воображение. Он отдал им всего себя, всю свою жизнь - и добился вполне заслуженного признания, хотя среди его соперников, оставшихся в тени, можно было встретить ученых, более одаренных, чем он. Он увлеченно рассказывал нам о каждом "экспонате", пока служанка не внесла в комнату огромный чайный поднос. - Так-так. Чай, - с несколько иным, но тоже радостным оживлением проговорил Гей. - Превосходно. Оказалось, что дома он съедает за полдником не меньше, чем в колледже перед собраниями. Он ел молча, пока не насытился - лишь время от времени коротко просил пододвинуть к нему какую-нибудь тарелочку. Когда он утолил первый голод, я возобновил свои попытки: - Предписаниями Устава вам отводится особая, исключительная роль в нынешних выборах. - Так-так. Действительно, - сказал Гей, со смаком прожевывая кусочек фруктового торта. - Вы самый заслуженный ученый в нашем колледже. - Самый серьезный ученый северной школы, как говорят мои берлинские коллеги, - вставил Рой. - Они именно так и говорят, Калверт? - переспросил Гей. - Превосходно. - Вы старший член нашего Совета, - продолжал я, - а значит, на вас лежит вся полнота ответственности за правильное проведение нынешних выборов. Мы уже успели заметить, что вы относитесь к своим обязанностям отнюдь не формально. Вас заботит не только форма. Вы хотите, чтобы правильные по форме выборы выявили достойнейшего но существу кандидата. - Именно, - поддержал меня Рой. - Я не вправе манкировать своим долгом, - сказал Гей. - Выявление достойнейшего кандидата и есть ваш долг, верно? - Совершенно верно, - согласился Гей, отрезая себе еще кусочек торта. - Нам нужен совет. Только вы один и можете нас вразумить. Мы очень встревожены, - сказал Рой: - Так-так. Действительно. - Нам надо выбрать достойнейшего, - сказал я. - Кроуфорда или Джего. Мы надеемся, что вы укажете нам, кто из них достойнее. - Кроуфорд или Джего, - повторил Гей. - Да-да, я, по-моему, знаю их обоих. Джего служит у нас казначеем, не так ли? Разговор с ним требовал немалой выдержки. Капризы его памяти были непредсказуемы. Он помнил самые незначительные открытия, касающиеся древней словесности, и мог забыть, как зовут Деспарда, которого знал пятьдесят лет. - Мне казалось, что вы собираетесь поддерживать Кроуфорда, - заметил Рой. - Вполне вероятно, вполне вероятно, - сказал Гей. Но внезапно его память прояснилась, и он энергично закивал головой. - Да-да, я, помнится, обещал поддерживать именно Кроуфорда, - радостно проговорил он и, с веселой хитрецой посмотрев на нас, спросил: - А вы, молодые люди, решили меня переубедить? - Ему очень понравилась его, как он думал, шутка, и он залился счастливым смехом. Рой смутился и покраснел. Я решил идти напролом. - В общем-то, вы недалеки от истины. - Меня вокруг пальца не обведешь! - самодовольно воскликнул Гей. - Вы правы, - сказал Рой. - Мы хотим, чтобы вы еще раз подумали об этих двух кандидатах. Вы ведь их помните? - Конечно, помню, молодой человек! Так же хорошо, как ваш берлинский адрес. Джего служит у нас старшим наставником. Он неважно следил за собой последние годы, а поэтому немного облысел и растолстел. Ну, а Кроуфорд весьма надежный человек. Про него говорят, что он очень неплохой ученый, правильно, молодые люди? - Вам хочется, чтобы ректором стал ученый-естественник? - спросил я. - Между его и вашей наукой лежит глубочайшая пропасть. - Разве можно придавать этому значение! - упрекнул меня Гей. - Между различными отраслями знания никакой пропасти нет. Нашу культуру двигают вперед и естественники и гуманитарии, а школярское противопоставление естественных и гуманитарных наук нам надо решительно осудить. Решительно! Он сделал мне выговор, словно я был мальчишкой, и поделом. Но зато нам с Роем стало ясно, что он вспомнил, о ком идет речь, и это нас очень обрадовало. - А что вы скажете о Джего? - спросил Рой. - Джего тоже весьма надежный человек, - ответил Ген. - Ничего, кроме хорошего, я о нем сказать не могу. - Фактически от вас сейчас зависит будущее нашего колледжа, - решив изменить тактику, сказал я. - Пока что каждый кандидат располагает в потенциале шестью голосами. Если в колледже узнают, что вы твердо решили голосовать за Кроуфорда, все станет известно заранее и выборы превратятся в пустую формальность. - В пустую формальность? - переспросил Гей. - Это плохо. - Именно, - сразу же сказал Рой. - Выборы понадобятся только для соблюдения формы. Голубые, слегка, выцветшие глаза Гея скрылись под седыми принахмуренными бровями. - Я действительно обещал поддержать Кроуфорда, - проговорил он. - Кроуфорд чрезвычайно надежный человек. Джего, несомненно, тоже очень надежный человек. - Разве вы навеки связали себя этим обещанием? - сказал я. - Когда вы обещали проголосовать за Кроуфорда, члены Совета еще не разделились на две равные группы. А теперь только вы, единственный из нас, можете оценить создавшееся положение с недосягаемой высоты вашего гигантского жизненного опыта. - Так-так. Действительно. Древние боги тоже смотрели на землю сверху, из чертогов Одина. - Как вы считаете, - сказал я, - может быть, вам следует устраниться от мелкой, предвыборной суеты, чтобы спокойно обдумать, кто из кандидатов наиболее достоин ректорской должности, и в нужный момент однозначно решить исход выборов? - Тем более что тогда уж никто не усомнится в справедливости этого решения, - добавил Рой. Гей допил последний стакан чаю и улыбнулся Рою. Он годился ему в деды, но душа у него была удивительно юная. - А вы, стало быть, и правда хотите заманить меня в партию Джего? - спросил он. На этот раз Рой не смутился. - Именно, - ответил он. - И мы надеемся, что нам это удастся. - Объясните мне, - сказал Гей, - почему вы предпочитаете его Кроуфорду? - Вопрос Гея прозвучал совершенно серьезно: он в самом деле хотел это знать. - Потому что он нам больше нравится, - ответил Рой. - Ответ вполне честный, - одобрительно сказал Ген. - Примите мои поздравления, Калверт. Вы гораздо ближе, чем я, знакомы с нашими кандидатами. Я, конечно, могу оценить их с высоты моего гигантского опыта, - он явно передразнивал нас, - но расстояние, знаете ли, слишком велико. И я всегда верил в мудрость нашей молодежи. Ваше мнение представляется мне очень весомым, действительно очень весомым. - Значит, вы согласны проголосовать за Джего? - спросил Рой. - Сегодня я не могу дать вам определенного обещания, - ответил Гей. - Однако я склонен оставить свой голос в резерве. - Он помолчал и добавил: - Выборы не должны быть предрешены заранее. Мудрые основатели нашего колледжа предписали нам проводить выборы в храме не для того, чтобы, собравшись там, мы выполняли пустой ритуал. С таким же успехом мы могли бы посылать наши пожелания просто по почте. - Но вы подумаете о Джего? - настойчиво спросил я. - Непременно, - ответил Гей. - Ваше мнение, молодые люди, представляется мне очень весомым, и я не забуду о нашем сегодняшнем разговоре. Когда мы собрались уходить, Гей сказал: - Примите мои поздравления, молодые люди. Вы превосходно обрисовали мне обстановку в колледже. - Да, кое-что нам удалось узнать, - отозвался я. - Я извещу Деспарда, что намерен оставить свой голос в резерве. Решающий голос. Хорошо, что вы это заметили, молодые люди. Благодарю вас, Калверт. Благодарю вас. Отныне я буду называть вас юными мудрецами. Мы вышли в ненастную тьму декабрьского вечера. Рой негромко запел какую-то песенку, и я с удовольствием слушал его звонкий, но мелодичный и мягкий голос. У первого фонаря он посмотрел на меня - его глаза искрились невинным весельем. - Неплохо сделано, - сказал он. - Да и старик вел себя неплохо. - Как ты думаешь - мы его убедили? - По-моему, теперь он наш. - Именно. Именно. 37. ШЕСТЬ ДНЕЙ НЕИЗВЕСТНОСТИ Я попрощался с Роем у главного входа и пошел к Джего. Миссис Джего встретила меня подчеркнуто сухо и сразу же сказала, что вчера она очень неважно себя чувствовала. Может быть, я хочу "подкрепиться" - чтобы поскорее забыть о неприятном впечатлении от ее вчерашнего визита? Ей было так неловко, она так раздражающе многословно извинялась, что мне захотелось уйти - тем более что с каждым новым извинением она смотрела на меня все враждебней. - Мне очень нужно повидаться с Полом, - сказал я. - Я прекрасно понимаю, что не со мной, - буркнула она. - Вам, естественно, вовсе не хочется повторения вчерашней сцены. - Не надо думать об этом, - сказал я. - Вчера вам было необходимо поговорить с друзьями. - Я знаю, что кое-кто терпит меня из милосердия - да только не нужно мне ничьего милосердия! - А откуда вы знаете, что я милосердный? - спросил я. Как это ни удивительно, но меня вдруг охватило братское сочувствие к ней. - Так можно мне повидаться с Полом? Я хочу сообщить ему очень важную новость. - Он занят. - В ее голосе прозвучало непреклонное упрямство. - Его нельзя сейчас отрывать от работы. - Послушайте, - проговорил я, - мне надо сказать ему, что еще не все потеряно - я имею в виду выборы. - Неужели что-нибудь изменилось? Ради бога, скажите мне - неужели что-нибудь изменилось? - Да, кое-что изменилось. Радоваться пока рано, но надеяться, я думаю, можно. На ее лице вспыхнула счастливейшая улыбка - она обрадовалась как ребенок. - Пол! Пол! - закричала она, выбежав из комнаты. - Пол, иди скорее сюда, тебя ждет мистер Элиот. Он хочет сказать тебе что-то очень важное. На пороге гостиной появился Джего - встревоженный и напряженный сверх всякой меры. - Спасибо, что зашли, Элиот, - сказал он. - Случилось что-нибудь... плохое? - Напротив, - ответил я. - Весьма вероятно, что Гей в конце концов проголосует за вас. Ручаться не могу, но надеяться на это можно. - Старик Гей? Я кивнул. Джего расхохотался до слез. - Гей? Самый тщеславный старик на свете? Я снова кивнул. - Ай да старикан! - все еще хохоча, воскликнул Джего. Немного позже, вспоминая эту сцену в спокойной обстановке, я решил, что Джего очень странно отреагировал на мою новость, но в тот момент его реакция показалась мне вполне естественной. Отхохотавшись, Джего вытер слезы и уже без тревоги, но по-прежнему напряженно сказал: - Я очень благодарен вам, Элиот. Просто не знаю, что бы я делал без вашей поддержки, хотя случай с Пилброу научил меня стойко переносить унижения. Ну, да теперь-то все радикально изменится. Я попытался охладить его пыл, но из этого ничего не вышло. Он всегда был склонен безоглядно предаваться радостным надеждам. А сейчас неожиданная надежда мгновенно переросла у него в уверенность. Он уже чувствовал себя хозяином колледжа, его мечта осуществилась. Он смотрел на жену с нежной любовью и счастливым торжеством. Мне было ясно, что, как только я уйду, они сейчас же начнут строить планы новой жизни. Надежда возродила их обоих. Я еще раз попытался образумить его. Судя по всему, мне вообще не стоило говорить ему о Гее. - В одном вы безусловно правы, Элиот, - сказал он в ответ на мои предостережения. - До выборов осталось шесть дней. Шесть дней неизвестности, которые необходимо как-то прожить. - Тебе нужно отдохнуть, - сказала миссис Джего. - Через шесть дней все уже будет позади, - успокоил он жену. Простившись с четой Джего, я отправился к Брауну. Когда я вошел, Браун обсуждал с Кристлом общее собрание, которое должно было состояться на следующий день, пятнадцатого декабря. К немалому удивлению Брауна, паши противники согласились его провести - может быть, потому, что были твердо уверены в победе и решительно ничего не опасались, а может быть, Деспарда соблазнила возможность еще одной серьезной дискуссии под его председательством. Браун и Кристл обсуждали, с чего им надо начать. - Это вы о собрании? - спросил я. - Разумеется, - ответил Кристл. - Не знаю, нужно ли оно нам, - небрежно заметил я. - Что вы имеете в виду? - быстро спросил Браун. - Гей, по всей вероятности,